«Поехали!»

Во вторник, 25 августа, в 10.00. Борис Николаевич со свитой спустился в лабораторию. Генька уже был там и возился у SОНЬКИ.

– Ну что, Кулибин ты наш, понимаешь… – обратился к нему Ёлкин. – Готова машина твоя?

– Как на Байконуре, Борис Николаевич! – весело отрапортовал тот.

– Ну, давай, главный конструктор, Королёв ты наш, продемонстрируй нам высший пилотаж. Надеюсь, скафандры нам не понадобятся?

– Разве что водолазные, Борис Николаевич, – сострил Валентин Юнашев. – Чтобы, так сказать, не потонуть в реке времен.

В лаборатории воцарилось оживление, что несколько сняло напряжённое ожидание предстоящего эксперимента.

– Значит так, Гений Иванович, – посерьёзнел Ёлкин. – Установка тебе такая будет: девяносто шестой год, конец осени. Страна та же, – улыбнулся Борис Николаевич. – А то занесёшь нас в какую-нибудь Зимбабве, понимаешь.

– Будет, как в аптеке, Борис Николаевич! – задорно крикнул Генька и включил нагрев куба с топливом.

Стрелки приборов зашевелились, задёргались, в кубе что-то заурчало, забулькало.

– Пошла реакция! – возопил Генька. – Щас винные пары подниматься будут, а мы их в змеевичок! По нужному руслу! Посмотрим, из каких потрохов их водчонка состоит. Мы их «Абсолют» снова в бражку перегоним – в матерное состояние, так сказать. Го-го-го! – возбуждённо гоготал Генька, колдуя у своей SОНЬКИ, как чёрт у котла.

И от того, что в этом его возбуждении и колдовстве было что-то дьявольское, всем, находящимся в лаборатории, стало не по себе…

– Ну, Бог не выдаст, свинья не съест. С Богом! – торжественно перекрестился Борис Николаевич.

Остальные поспешно сделали то же самое.

– Приготовились! – скомандовал Генька. – Даю на пульт «перемещение»!

Борис Николаевич поднял правую руку и помахал ею, как Гагарин.

– Поехали! – сказал он. Тоже как Гагарин.

– Пуск!

Тут закружилось всё, завертелось в вихрях времени и погрузилось в темноту и хаос…

…И приехали

– Ну ни хрена, блин! – послышался в темноте и хаосе голос Геньки. – Ничего не понимаю!

Голоса из свиты Ёлкина:

– Ай! Во колотит-то!

– Мама, роди меня обратно!

Голос Татьяны:

– Папа, с тобой всё в порядке?

Голос Ёлкина:

– Эт чё, промахнулись никак? Кажись, мы тогда попали, когда я под наркозом лежал.

Голос Геньки:

– Ё-моё, проклятые империалисты – на отечественном сырье работать нужно! Не та реакция пошла…

– Геня, ты так не шути…

Вдруг откуда-то возник знакомый для всех голос:

– Я благодарю вас, товарищи, за оказанную мне поддержку. Надеюсь, вы правильно сделали свой выбор, и я постараюсь оправдать ваше доверие в лице президента России…

Постепенно темнота рассеялась, вихри времени утихомирились, легли в свои русла. Борис Николаевич со свитой, Генька со своей машиной оказались на том же месте, откуда начали путешествие. Все стали оглядываться по сторонам, друг на друга и ощупывать себя.

– Ну чё, с прибытием, что ли? – неуверенно поздравил окружающих Ёлкин.

– Спасибо…

– М-да… – ещё более неуверенно промямлила свита.

– А чей это голос мы сейчас слышали? – спросил Борис Николаевич. – Что-то уж очень знакомый… Но не мой. И чего это он говорил от лица какого-то президента России? В России пока только один президент – это я.

– У меня мороз по коже пробежал от его голоса, – признался Валентин Юнашев.

– И у меня, – согласился Сергей Ястребженский.

– Что-то уж очень знакомый… – ревностно перебирал в памяти Борис Николаевич. – Никак не вспомню. С этим перемещением в голове все перемешалось.

– Геннадия Андреевича Зюзюкина это голос! – сказала Татьяна, начинавшая о чём-то догадываться.

– Он, родимый, – осклабился Генька. – У нас в девяносто шестом вся Сибирь за него голосовала.

– Ну и… чё, выбрали что ли? – недоумённо спросил Ёлкин.

– Вас же выбрали! – удивился Генька.

– Гений Иванович, вы что же нас в виртуальный мир перенесли? – с опаской поинтересовался Бородкин.

– Да я, вообще-то говоря… и сам не знаю, куда нас занесло, – почесал в затылке Генька. – Немножко не та реакция пошла… А SОНЬКА моя с норовом…

Все находящиеся в лаборатории с опаской переглянулись.

– Будем считать, что Геннадий Андреевич затесался в эфир случайно, – успокоил всех Ястребженский. – Вы же знаете, Борис Николаевич, как захламлён эфир.

– Ну хорошо, – повеселел Ёлкин. – Значит, расходимся по своим местам и принимаемся за работу. «Нас ждут великие дела!» – как говорил король Зигфрид.

– Фридрих, папа, – поправила отца Татьяна. – Так говорил Фридрих Великий, король Пруссии.

– Ладно, в кого только ты умная такая, понимаешь. Так говорю я, первый президент России: нас ждут великие дела! – повторил Ёлкин и решительно направился к выходу.

Свита поспешила вслед за ним.

И вот, целеустремлённо шагая в окружении команды по кремлёвскому коридору к своему кабинету, Борис Николаевич вдруг увидел, что навстречу ему движется такая же группа людей. Из-за своей начинавшейся близорукости Ёлкин не смог разглядеть кто возглавлял эту группу. Но то, как бодро они шагали, очень не понравилось Борису Николаевичу. У дверей в кабинет, на котором красовалась табличка «Президент Российской Федерации Борис Николаевич Ёлкин», обе команды встретились: во главе второй команды оказался Геннадий Андреевич Зюзюкин! От неожиданности и такой наглости у Бориса Николаевича и всех его сотоварищей поотвисали челюсти.

– Ах вот вы где, Борис Николаевич! – первым воскликнул Геннадий Андреевич, чему-то ужасно обрадованный. – Это хорошо, что вы сами явились для передачи дел, а то мне сообщили, что вы больны. Простужены, так сказать, – с иронией уточнил Геннадий Андреевич.

– Для передачи чего? – пришел в себя Ёлкин. – Для передачи кому?

– Мне, мне, – наслаждаясь произведённым эффектом, повторил Зюзюкин. – Для передачи дел мне, Борис Николаевич. Я понимаю вас: не так-то просто, наверное, расстаться с… – Геннадий Андреевич стал подыскивать более деликатное выражение, – … с таким постом.

Ёлкин и его окружение снова погрузились в легкий шок.

– Простите, а какой нынче год? – догадалась, наконец, поинтересоваться Татьяна.

– Ха-ха-ха! – расхохотался Зюзюкин, и вся его свита подобострастно развеселилась. – Шутку я оценил. Да, вы правы: ваше время истекло. Ну что ж, справка персонально для вас: сейчас июль двухтысячного года. Начало нового века, новой эры. Хотя иные утверждают, что третье тысячелетие начнётся через год. Но мы его начнём сейчас. С приходом к власти коммунистов всегда начиналась новая эра! – торжественно заверил Геннадий Андреевич, и его товарищи по партии зааплодировали.

Борис Николаевич повернулся к своей свите, все ещё пребывавшей в прострации, зловеще прошипел:

– Ну я этого Гения! – и показал отсутствующему Геньке кулак.

– Одно слово – Безмозглый! – выдохнул Валентин Юнашев.

– Папа, ты только не волнуйся, – попросила Татьяна. – Ещё можно всё поправить: Гений Иванович вернёт нас обратно.

– Где этот охламон? – грозно спросил Ёлкин.

– В лаборатории остался.

Ёлкин снова обернулся к Зюзюкину, решив поменять тактику:

– Что ж, Геннадий Андреевич, я надеюсь, вы честно победили на выборах. Теперь этот кабинет по праву принадлежит вам, – Борис Николаевич указал на дверь с красивой табличкой.

– Надпись вот только сменить нужно, – уточнил Зюзюкин.

– Это дело несложное. А нам разрешите-ка удалиться на… небольшую оправку, так сказать.

– Конечно, конечно, – великодушно разрешил Зюзюкин. – Я же понимаю: предвыборные волнения, стрессы – в вашем возрасте… Я думаю, вам нужно серьёзно отдохнуть от государственных забот, Борис Николаевич. На заслуженный отдых, как говорится. Но если вам будет что-нибудь нужно в личном, так сказать, порядке, прошу не стесняться – обращайтесь прямо ко мне. А свои распоряжения относительно вас я пришлю.

«Да уж, как же, приду я к тебе с поклоном, разбежался, – подумал Ёлкин. – Распоряжения свои относительно меня он пришлёт. Губу раскатал! Сейчас вернёмся назад в свой девяносто восьмой, а потом в девяносто шестой, и хрен ты у меня победишь на выборах».

А вслух сказал:

– Хорошо, Геннадий Андреевич. Ещё раз поздравляю с победой и желаю удачи.

– Спасибо, Борис Николаевич, – от успеха Зюзюкин даже поверил в искренность экс-президента.

На прощание оба пожали друг другу руки.

«Отцарствовал своё, старый маразматик», – самодовольно подумал Зюзюкин, крепко сжимая руку Ёлкина.

«Как пошла бы тебе эсэсовская форма», – в свою очередь подумал Ёлкин, тряся влажную ладонь Зюзюкина.

Когда Борис Николаевич со свитой быстрым шагом вошли в лабораторию, Генька удручённо возился у своей SОНЬКИ.

– Сукин ты сын, понимаешь! – набросился на него Ёлкин. – Ты куда это нас перекинул? Это же в кошмарном сне не привидится такое!

– А куда? – поинтересовался Генька.

– В двухтысячный год – вот куда! Башка, два уха!

– В двухтысячный?! Ё-моё! – глаза у Геньки полезли на лоб. – То-то я думаю, что-то нас как-то необычно колбасило… В будущее! Она ж у меня только на прошлое работала!

Но никто не разделил честолюбивых восторгов конструкторского ума Безмозглого.

– Коммунисты снова к власти пришли, – хмуро сказал Борис Николаевич. – Зюзюкин на выборах победил.

Генька присвистнул.

– Значит, снова светлое будущее строить начнём, – предположил он. И лукаво подмигнул: – Это ж, выходит, мы снова все «товарищи» стали?

– Тамбовский волк тебе товарищ, – оборвал его Ёлкин. – Ты что там нахимичил со своей машиной, чучело сибирское?

Генька опять почесал затылок. Сразу по прибытии, проводив высоких гостей, он бросился за светонепроницаемую портьеру, но – увы! – бутылок «Абсолюта» за ними не было: они остались в девяносто восьмом году. А тут ещё эта катавасия с перемещением… Одни неприятности!

– Да я… того… – стал мямлить он.

– Ну?!

– Шампанского маленько в неё добавил. Сонька моя, покойница, шампанское любила…

– Дур-рак! – воскликнул в сердцах Ёлкин. – Кто же водку с шампанским мешает?!

– То-то я думаю: не та реакция у меня пошла…

Борис Николаевич хотел сгоряча совсем уж нехорошо ругнуться, но покосился на дочь и сдержался.

– Вот что… Гений ты наш Безмозглый, понимаешь, – обратился он к Геньке, стараясь, насколько возможно, держаться в рамках. – Давай-ка живо нас обратно, хотя бы в родной девяносто восьмой вертай.

– Не получится живо, – развёл руками Генька. – Тут дело такое, что в бидоне из составляющего узла перемещений дыра образовалась. Чёрт-те знает, то ли бидон проржавел, то ли топливной смесью разъело. В дыру эту все винные пары от перегонки «Абсолюта» и вышли. А у меня работает принцип закрытой циркуляции: на чём приехал, значит, на том и уезжай, только в обратном порядке. Теперь ехать обратно-то не на чем!

– …мать твою… – не выдержал всё же Борис Николаевич и зловеще двинулся на Геньку. – Башку с плеч!

Генька юркнул за SОНЬКУ, серьёзно опасаясь за свою жизнь.

– Как же я без башки перекидывать вас обратно буду? – ощерился он из-за бидонов. – Вы без моей башки тут навечно останетесь. В светлом, так сказать, будущем.

Безмозглый наглел на глазах. Однако в правоте его слов никто не усомнился.

– Гений Иванович, – вмешался Сергей Ястребженский, решив пойти на компромисс, – мы вполне допускаем, что у вашей машины могут быть технические сбои и прочие недочёты. Но у нас к вам убедительная просьба: пожалуйста, верните нас в исходное положение.

– Я всё исправлю, – пошёл на мировую Генька. – Только мне время нужно: покумекать маленько.

– Давай кумекай быстрей, дубина стоеросовая, понимаешь! – в гневе Ёлкин был страшен. – До вечера время тебе даю! Чтоб сегодня же перекинул нас обратно!

– Да мне чего, мне хоть сейчас, – стал оправдывался Генька. – Вот поди знай, как она, – он кивнул на SОНЬКУ. – Я ж говорил, она у меня с норовом. И топлива нету – все ёмкости пустые.

– Дать ему всё, что нужно, – распорядился Ёлкин, обращаясь к Бородкину. – А вы, Валентин Борисович, проследите за ходом работ.

– Борис Николаевич, – сказал Бородкин. – Я не уверен, что смогу дать Гению Ивановичу всё, что ему нужно при сложившейся на данный момент ситуации.

Ёлкин крякнул.

– Валентин Борисович, возьмите дело под свой контроль, – ещё раз попросил он руководителя своей администрации, понимая, что ситуация неожиданно сложилась не в их пользу, и от любых неосторожных действий может стать необратимой. – И как можно скорее. Промедление смерти подобно. Будете докладывать мне о ходе работ каждый час. Крайний срок – шесть часов вечера. А я пока поеду домой отдохнуть. Квартиры-то наши, надеюсь, ещё целы?

– Куда же им деться, Борис Николаевич? – удивлённо спросил Сергей Ястребженский и осёкся на полуслове: от новой власти можно ждать всё, что угодно.

От этих мыслей у всех, находящихся в лаборатории, холодок пробежал по спине. Только Геньке Безмозглому было всё равно.

Геннадий Андреевич поёт соловьём

Борис Николаевич, прийдя к себе домой, застал обычно спокойную Наину Иосифовну крайне взволнованной.

– Борис, что же это такое? Я места себе не нахожу! – говорила она. – Что же теперь будет со страной? С нашими детьми и внуками? С нами, наконец?

– Если к шести часам вечера мы ещё будем здесь, то я не знаю, что будет, – махнул рукой Ёлкин.

День прошёл в томительном ожидании. Борис Николаевич не отходил от телевизора, сердце его то леденело, то обливалось кровью от происходящего на экране.

Коммунисты праздновали свою победу. Дикторы телевидения, уже тщательно выбритые и подстриженные, в строгих костюмах с галстуками, вдохновенно вещали, что вся страна, как один, с восторгом приняла победу на выборах Геннадия Андреевича Зюзюкина. От лица трудовых коллективов, творческой интеллигенции, молодёжи и студенчества нескончаемым потоком изо всех концов Российской Федерации и стран СНГ продолжают поступать в Кремль поздравительные телеграммы. Уже приняты Геннадием Андреевичем делегации оленеводов из далёкой Чукотки, рыбаков-дальневосточников и шахтёров Кузбасса. Свои поздравления прислали секретари возрожденных компартий Франции, Италии, Соединённых Штатов и Украины.

Ёлкин переключился на НТВ. Михаил Осокин сообщал, что вся балетная труппа Большого театра, находящаяся на гастролях в США, заявила о своём невозвращении в Россию, где к власти снова пришли коммунисты.

Борис Николаевич с нетерпением ждал вестей из лаборатории, куда, видимо, бдительное коммунистическое око ещё не успело заглянуть. Юнашев отзванивал ему каждый час, но вести были неутешительные: SОНЬКА капризничала и начисто отказывалась принимать какое-либо спиртное. Одним словом, дела были швах.

К шести часам вечера всё оставалось без изменений. И к девяти тоже.

В девять вечера Борис Николаевич сел смотреть программу «Время». Из неё Борис Николаевич узнал, что в воскресенье прошла инаугурация Геннадия Андреевича, после чего он официально вступил в свои права.

«Я бы тебе не инаугурацию, а пышную кремацию устроил, понимаешь», – сердито подумал Ёлкин.

После программы «Время» началась ежедневная передача «Час президента». Зюзюкин хотел быть ближе к массам.

– Граждане России! – воззвал Геннадий Андреевич. – Соотечественники! Случилось событие, которое и должно было случиться: народ, помыкавшись несколько лет с так называемыми «демократами», снова отдал нам, коммунистам, свои голоса. В уходящем веке коммунисты дважды – в 1917 и в 1941 годах – возглавляли народную борьбу за спасение и возрождение страны. Теперь нам в третий раз предстоит сражение за будущее нашей Родины, за её спасение в час национальной беды. Вопреки ожиданиям и надеждам недругов России, всем смертям назло, наша партия не только не утратила влияния, но осталась единственной партией в стране, способной на деле бороться за идеалы добра и справедливости. А великий российский народ в своей соборной полноте выстоял в священной борьбе против ненавистников матушки-России – Ёлкиных, Чумайсов, Кохов и Бесовских.

У Бориса Николаевича свело скулы.

– В недрах советского общества, – делал небольшой экскурс в историю спаситель матушки-России, – неуклонно вынашивалось, зарождалось и развивалось удивительное дитя, имя которому – русская цивилизация новых веков. В недрах этой цивилизации уже существовали невиданные социальные права и свободы, величайшие открытия в области энергетики, воздухоплавания, медицины, генной инженерии, биологии и общих представлений о космосе и мире… Эта русская цивилизация, которая родилась из советской действительности, выношена в муках, победах, драмах и которую мы готовились бережно перенести в XXI век, была убита предателями в 1991 году. Удар был нанесён не только по советской эпохе, по эпохе большевизма, но и по драгоценному, готовому родиться младенцу. Это дитя, исколотое, изрубленное, выхватили из материнского чрева. Жестокие акушеры полагали, что младенец убит. Но мы, коммунисты-державники, русские патриоты спасли это дитя от иродова избиения. Святой младенец был спасён, укрыт от меча.

– Ну распелся, понимаешь! – не выдержал Ёлкин. – Прямо соловьём заливает! Ничего, вернусь я в свой девяносто восьмой, ты у меня петухом кукарекать начнёшь, – пригрозил он «соловушке».

– Мы, патриоты-коммунисты, сохраняем идеалы великой русской цивилизации, несём в себе её ген, знаем, как она устроена и куда устремлена. Поэтому в ответ на злобные крики и гавканье отвечаем – мы, современные русские коммунисты, люди грядущего. Мы сохраняем и преумножаем всё лучшее, что было в истории человечества, и уверенно смотрим в будущее. С другой стороны, мы, современные коммунисты, являемся ответственными не только за историческое семидесятилетие. Мы ответственны за всю историю в целом. Мы ответственны за князя Олега и Святослава. И за период становления московского централизованного государства. И за стрелецкий бунт и жестокое подавление его Петром I. И за расцвет русской государственности в период правления Екатерины II. Мы ответственны за каждый положительный и негативный акт нашего прошлого. Мы, ныне живущие коммунисты, наследуем свою историю во всей полноте её, трагической и великолепной.

– Тьфу ты! – лопнуло терпение у Ёлкина. – «Ответственный товарищ Зюзюкин», понимаешь. Теперь опять от этой трескотни некуда будет деться. Уж что-что, а «песни петь» коммунисты всегда умели.

– Должен заметить, коммунисты теперь другие, – пел дальше Зюзюкин. – Но основные наши задачи, которые были провозглашены ещё на заре Советской власти Владимиром Ильичём Лениным, остаются те же. Утрата социалистических завоеваний в результате так называемых «перестроек» и «реформ» привела страну к катастрофическим последствиям. Россия в глубочайшем кризисе и долгах. В этой связи, – продолжал Зюзюкин, – пусть наши так называемые «демократы» внедрятся, так сказать, в народ, поживут их нуждами и станут полезными гражданами нашей страны. Решением вопроса о так называемых «демократах» и власть имущих занимается Централный Комитет партии. Распоряжения относительно вышеперечисленных категорий граждан последуют в самое ближайшее время. Основные тезисы постановления ЦК будут опубликованы в завтрашнем выпуске газеты «Правда».

«Начинается экспроприация экспроприаторов, – подумал Ёлкин. – Конфискации, уплотнения, привлечения… Ещё ЧК создадут».

В десять и в одиннадцать часов вечера SОНЬКА всё ещё оставалась загадкой для её создателя. В двенадцать Ёлкин велел позвать к телефону Геньку и выдал ему по первое число.

– Поломка серьёзная, товарищ Борис Николаевич, – нагло отвечал народный умелец. – Видно, шампанское здорово её по мозгам шарахнуло.

– Я те счас так шарахну, понимаешь! – рыкнул Борис Николаевич. – Чтоб к утру машина была в полном порядке!

– SОНЬКА женщина капризная, – невозмутимо отвечал Гений Иванович. – Женский пол вообще дело тонкое, к ним подход нужен…

– Если к утру подход не найдешь – в порошок сотру, – сам не очень уверенный в этом, пообещал Ёлкин.

Основное завоевание социализма

На следующий день «Правду» рвали из рук. Её тираж неимоверно подскочил. Её разворачивали и читали тут же, не отходя от газетных киосков. Те, кому не на что было купить, толпились возле стендов уличной расклейки газет.

Вечером этого же дня прилизанные дикторы и дикторши бойко сообщали:

– Основные тезисы компартии вызвали живой и неподдельный интерес среди населения страны. Они горячо обсуждались в трудовых коллективах, в рядах научной и творческой интеллигенции, и среди простых граждан прямо на улицах.

Впрочем, это было чистой правдой.

Коммунисты не могут отказаться от лучших завоеваний социализма, т. е. доперестроечного времени, – гласили тезисы. Народу возвращались бесплатное обучение и бесплатное медицинское обслуживание. Основное же направление деятельности пришедшей к власти партии – возвращение доброго старого времени. А что было главным мерилом доброго старого времени и основным завоеванием социализма? Правильно: доступная каждому рабочему человеку колбаса по два рубля двадцать копеек.

В связи с этим будет проведена деноминация рубля с заменой денежных знаков. На крупные купюры снова возвращается профиль Ленина. Деноминация будет проводиться следующим образом: раз основное завоевание социализма – колбаса по два-двадцать, то она и будет мерилом формирования остальных цен. Сейчас наше «основное завоевание» стоит порядка сорока четырёх рублей за килограмм. Теперь оно снова возвращается к прежней цене – два рубля двадцать копеек. Следовательно, коэффициент деноминации – двадцать. Все остальные цены, зарплаты, пенсии и прочие платежи будут делиться на этот коэффициент.

Депутаты Госдумы лишаются своих депутатских зарплат и привилегий. Членство в Думе будет совмещаться со своей основной работой, и получать зарплату депутаты будут только по месту своей основной работы. Не имеющим таковой (т. е. работы, а не зарплаты), следует позаботиться о своём трудоустройстве в месячный срок, иначе они потеряют депутатский мандат и будут считаться тунеядцами.

Всем городам и улицам, переименованным при так называемых «демократах», будут возвращены прежние советские названия. И вообще, коммунисты развёртывают самую настоящую войну за чистоту русского языка. Они не могут терпеть засилье иностранщины. Их патриотические чувства страдают. Отныне они будут бороться, чтобы из русского языка были искоренены иностранные слова и выражения и были заменены исконно русскими. На что похожи наши улицы и витрины магазинов? – вопрошали патриоты-коммунисты. И сами себе отвечали: на филиал Соединённых Штатов! Отныне все вывески будут писаться только на русском языке. Магазины, имеющие иностранное название, должны будут сделать его русский перевод. Впрочем, само слово «магазин» тоже нерусское. Оно будет заменено исконно русским словом «лавка».

Распускаются все партии и партийные организации некоммунистического толка. Но, чтобы сохранить лучшее завоевание демократии – многообразие форм (прежнее иностранное название – «плюрализм»), будет сохранена партия пенсионеров.

Будут возвращены прежние органы правления, то есть Советы трудящихся и Исполкомы. Следовательно, ликвидируются мэрии и префектуры. На конец октября назначаются выборы в местные Советы.

Тезис о государственной символике гласил, что России возвращается прежний гимн бывшего Советского Союза, но в его музыкальное исполнение добавляется звучание колоколов. Автору прежнего текста Сергею Михалкову будет поручено некоторое изменение слов гимна. Временно, до особых распоряжений, остаются прежними флаг и герб Российской Федерации, но с некоторыми изменениями: на красной полосе флага, в левом верхнем углу будет изображён серп и молот, а в лапы орла вместо скипетра и державы будут помещены серп и молот; вместо корон на обеих головах орла будут красоваться венки из спелых пшеничных колосьев.

Вопрос относительно наших олигархов находится в стадии решения. С них взята подписка о невыезде до особого распоряжения.

Относительно бывших власть имущих, обоих экс-президентов – СССР и России, бывшего правительства и чиновников госаппарата – всех так называемых «демократов», Центральный Комитет вынес следующее постановление: всё их имущество, включая шикарные квартиры, загородные коттеджи и прочую недвижимость, а также сбережения и вклады в банках России конфисковываются в пользу государства, так как это всё равно от него же награбленное. На зарубежные их счета накладывается арест. Семьям владельцев конфискованных квартир будет предоставлено муниципальное жильё. Так как муниципальными у нас остались только коммунальные квартиры, то поселены они будут в коммунальные квартиры. Работать в коммерческих структурах им запрещается. Чиновники, достигшие пенсионного возраста, будут выведены на пенсию с предоставлением им ежемесячной пенсии как бюджетникам – 410 рублей старыми. Или, учитывая деноминационный коэффициент, 20 рублей 50 копеек новыми. Бывшему президенту Российской Федерации Борису Николаевичу Ёлкину назначена персональная пенсия: учитывая его производственный стаж и инвалидность, пенсия увеличивается до 463 рублей 60 копеек в месяц, что с учётом деноминации составит 23 рубля 18 копеек.

Последнее постановление вызвало в народе особенное одобрение и ликование.

Распоряжения последовали

Граждане Российской Федерации бросились сначала в банки снимать свои размороженные вклады, а потом скупать оставшиеся товары и валюту.