В этой диспозиции и нашли нас кем-то вызванные милиционеры.

Капитан милиции Александр Николаевич Клюев задержался на работе, чтобы отпраздновать день рождения дочери Катюши в кругу сослуживцев. Вообще говоря, можно было отметить это торжество и в кругу семьи, в присутствии самой именинницы, но домашний праздник, капитан Клюев знал это, никуда не уйдет. Наоборот, вступит со временем в наиболее приятную фазу: уйдут малолетние гости, жена уберет сладкий стол и выставит «горькую», ворчливая теща удалится в свою комнату на покой. Тут-то и появится глава семьи, с подарком и в хорошем настроении.

Подарок для Катюшки – складной детский домик, похожий на туристическую палатку, был уже готов, Клюев еще вчера приобрел его в игрушечном магазине, расположение которого на территории участка гарантировало капитану существенную скидку. Аккуратно сложенный и упакованный в прозрачный пластик, домик размером и формой напоминал пляжную сумку. Смотреть на него было приятно.

– Ну, за новорожденную! – в очередной раз произнес сержант Бобров, ловко наполнив стопки чистой, как слеза, водкой, презентованной дорогой и любимой милиции владельцем соседнего продовольственного магазина.

Курсанты милицейской школы Вася Зубов и Гена Рябомыслов вежливо пригубили и отставили рюмки. Парни только начали вживаться в суровые милицейские будни и еще не приобрели необходимых профессиональных навыков. Зато азарта у них по молодости было через край: едва в кабинете затрезвонил телефон, шустрый Вася сцапал трубку, не вникнув, что старший товарищ сержант Бобров подает ему недвусмысленные знаки, отрицательно размахивая рукой. Подумав, что сержант разгоняет водочные пары, Вася с радостной готовностью гаркнул в трубку:

– Милиция!

Он немного послушал и картинно посуровел лицом:

– Да, сейчас будем!

Сержант Бобров страдальчески сморщился. Капитан Клюев развел руками – мол, что возьмешь с салажонка!

– Что там? – со вздохом поинтересовался Бобров.

– Во дворе дома номер семнадцать шныряют какие-то подозрительные личности! – отрапортовал милиционер-салажонок Вася. – Три человека, все в спортивной одежде, с фонариком, веревкой и фомкой! Долго шастали по двору, а потом полезли в первый подъезд, и уже минут пять их не видно! Можно, мы с Генкой сбегаем посмотреть, что к чему?

Вася возбужденно блестел глазами и даже рот разинул, нетерпеливо дожидаясь разрешения стартовать в направлении первого подъезда дома номер семнадцать. Гена выглядел аналогичным образом. По мнению умудренного жизненным опытом капитана Клюева, курсанты выглядели точь-в-точь как пара щенков: два остроухих «овчаренка», нетерпеливо повизгивающих в ожидании команды «Гулять!».

– Гулять! – разрешил Клюев. – То есть приказываю прояснить обстановку в районе первого подъезда семнадцатого дома!

– Есть! – тявкнули курсанты, срываясь с места в карьер.

– Эх, молодо-зелено! – сержант Бобров проводил парней отеческой улыбкой и вновь потянулся к рюмке.

Однако с уходом салажат компания стала некомфортно мала, поэтому Клюев жестом попросил подчиненного повременить и спросил:

– А что там Ладошкин телится?

– Гражданочку принимает, – ответил Бобров. – Гражданочка пришла с жалобой, ограбили ее нынче вечером, прямо во дворе родного дома!

– Какой дом? – спросил капитан.

– Семнадцатый, – ответил сержант. И встрепенулся: – Ты думаешь… Отличились эти трое с фомкой и фонариком?

– Пойдем-ка, расспросим гражданочку, – Клюев тяжело встал из-за стола и двинулся в соседний кабинет.

– Итак, я читаю. – Ладошкин откашлялся и скучным речитативом затянул нараспев, как деревенский дьячок: – Сего дня, сего года, в двадцать часов сорок пять минут я без определенной цели вышла из своего дома номер семнадцать, квартира сорок восемь, и присоединилась к компании малолетних граждан в детской песочнице. Примерно через полчаса мои собут… тьфу, собеседники разошлись, и я осталась одна.

– Ах, нет, вы очень плохо все это написали, совсем не выразительно! – с досадой произнес женский голос. – Вот послушайте, как надо!

– Отчего же не послушать, послушаем! – согласился вошедший капитан Клюев, опускаясь на стульчик.

Быстроногие милицейские юноши Вася и Гена вернулись со своего первого задержания минут через пятнадцать, ведя в поводу троицу подозрительных лиц, из коих одно было женским и вполне симпатичным.

– Сопротивления не оказывали? – нарочито грозно сведя брови, спросил лейтенант Ладошкин, который на одну минуточку вышел из кабинета, чтобы посетить туалет.

– Да нет, – с явным сожалением ответил курсант Вася.

– Мы сами хотели обратиться в милицию! – громким голосом сообщил лысоватый дядечка в синем сатиновом комбинезоне.

– У нас мама пропала! – сказал лохматый парень в дырявых джинсах.

– Разберемся, – пообещал Ладошкин, поспешно возвращаясь в кабинет.

В приоткрывшуюся дверь курсант Гена увидел капитана Клюева и сержанта Боброва. Суровые менты сидели рядышком на твердых стульях для посетителей, сложив руки на коленках, как воспитанники детского сада, и приоткрыв рты.

– В черном-черном небе сияли белые-белые звезды, – вдохновенно повествовала невидимая рассказчица. – Их свет колол мне глаза, проникая в мозг, где зарождался дикий, животный страх. Я вдруг поняла, что призраки, обратившие меня в оцепенение, по-прежнему где-то рядом! Ледяное дыхание смерти пронеслось над темным колодцем двора, я вздрогнула всем телом и, словно молитву, истово прошептала одно-единственное короткое слово…

– Какое? – замирающим голосом спросил сержант Бобров, не перенеся затянувшейся драматической паузы. – «О господи!»

Захваченный повествованием капитан Клюев тихо грыз ногти.

– Да нет, не «господи», – вполне нормальным голосом ответила женщина. – Я сказала: «Блин!» А что еще я могла сказать, сообразив, что у меня свистнули сумочку с кошельком, документами и мобильным телефоном?

– Ну, я бы, например, сказал в такой ситуации примерно следующее, – сержант Бобров набрал в грудь побольше воздуха, но не успел озвучить свой вариант текста.

Дверь в кабинет распахнулась, и в проем сунулись сразу три озабоченные физиономии.

– Мамуля! – в хоровом крике соединились облегчение и негодование. – Ты здесь?!

– Ну, знаешь, Басенька, это уже слишком! – возмущался папуля, конвоируя мамулю к дому. – Рассказывать страшные сказки детворе – это еще куда ни шло, но запугивать милиционеров, находящихся при исполнении служебных обязанностей, это уже никуда не годится! Зачем, ну, зачем ты меняешь адресную аудиторию? Твой читатель – не суровый мужик в погонах, а впечатлительный подросток!

– Суровые менты в погонах чуть не описались, когда я рассказывала о том, как подверглась нападению, – с глубоким удовлетворением сказала мамуля. – Хорошо, у них туалет рядом, хоть штанов не замочили!

Голос у нее был такой довольный, что я сочла нужным заметить:

– Не пойму я, чему ты радуешься! Тебя ограбили, по голове стукнули и под лавочку затолкали, как мешок с картошкой!

– В следующий раз обязательно заглянем под лавочки, – пробормотал Зяма.

– Я очень надеюсь, что следующего раза не будет, – сказала мамуля. – Что это вы на меня все накинулись? Я же не виновата, что стала жертвой грабителей!

– Ладно, инцидент с грабителями мы тебе прощаем, – согласился Зяма, – и обмочившихся ментов мне лично не очень жалко. Но зачем ты потрепала нервы нам? Почему пошла не домой, а в милицию?

– Что за вопрос? – Мамуля всерьез обиделась. – Я законопослушная гражданка! Если по нашему мирному двору под покровом ночи шастают какие-то темные личности, я должна была оповестить об этом соответствующие органы! Ведь еще кто-нибудь, кроме меня, мог попасть в рискованную ситуацию!

– Кроме тебя, в рискованную ситуацию попали мы трое, – желчно сказала я. – Именно нас другие законопослушные граждане посчитали темными личностями!

– И оповестили об этом соответствующие органы! – поддакнул Зяма. – Хорошо еще, у милиционеров, которые прибежали нас арестовывать, почему-то не было пистолетов, а то перестреляли бы нас, как котят!

– Представляю, Басенька, как вдохновили бы тебя наши похороны! – вздохнул папуля.

Под давлением общественности мамуля поникла и виновато замолчала. Лифт, поднимающий нас к родным пенатам на седьмом этаже, и тот, казалось, гудел укоризненно! В тишине, нарушаемой триединым сердитым сопением, мы подошли к двери, папа открыл ее своим ключом, пропустил вперед маму и строго сказал ей в спину:

– И чтобы впредь подобное не повторялось!

Подавленная мамуля даже не стала уточнять, что именно впредь не должно повторяться – вечерние прогулки, встречи с грабителями или посиделки с ментами. Сокрушенно шаркая тапочками, она удалилась в свою комнату. Через минуту там застрекотала печатная машинка. Мы с папой переглянулись.

– Она все-таки пришла! – произнес папуля.

В голосе его читалась глубокая признательность музе, удостоившей мамулю своим посещением. Теперь наша мама была надежно нейтрализована: пока она не ощиплет свою крылатую вдохновительницу до последнего перышка, никакого общения с внешним миром не будет.

– Пойду, сварю кофе, – папуля заторопился на кухню.

Я медленно стащила с гудящих ног кроссовки, надела тапочки и уже толкнула свою дверь, когда в комнате брата раздался крик.

– О господи! – возопил Зяма в полном соответствии со сценарием милицейского сержанта.

– Блин! – сказала я. – Что за вечер сегодня? Многосерийный кошмар!

Я сосчитала до трех и решительно направилась в комнату Зямы, намереваясь надавать братишке по шее, если выяснится, что причиной негодующего вопля стал сломанный ноготь или замеченный под потолком паучок. Я понимаю, что у дизайнера тонкая нервная организация, но не до такой же степени!

Закатывая на ходу рукава джемпера, я шагнула в Зямину светлицу и в первый момент не поняла, отчего это в комнате так просторно. Потом невероятная правда дошла до моего замутненного усталостью и переживаниями сознания, и я тоже сказала:

– О господи!

– Что, что случилось?! – теряя тапки, примчался из кухни папа с дымящейся туркой в руке.

– Ну, что еще? – недовольно спросила мама, выглянув из своей кельи.

Зяма, рапластавшийся на паркетном полу, как еще один оригинальный коврик, в бессильной ярости колотил кулаками по полированным доскам.

– Нас обокрали, – стараясь сохранять хладнокровие, объяснила я испуганному папе и раздраженной мамуле. – Пока мы бродили по двору и торчали в отделении, кто-то спер Зямину «Хельгу»!

– Ах, зачем же так орать? – поморщившись, мамуля решительно протянула руку к телефону. – Алло, это милиция? Капитан Клюев? Ах, это сержант Бобров! Еще раз добрый вечер, дорогой сержант! Это Варвара Петровна, да-да, писательница… Странно, связь оборвалась!

Мамуля недоуменно посмотрела на трубку, издающую противный мышиный писк. Зяма выразительно хмыкнул. Всем, кроме самой мамули, было понятно, что сержант Бобров бросил трубку, не желая общением с писательницей Варварой Петровной наживать себе ночные кошмары. Зяма забрал трубку, повторил последний вызов и мужественным баритоном произнес:

– Милиция? Здравствуйте! У нас ЧП, дом семнадцать, первый подъезд… Что за черт?

Трубка снова издевательски запищала.

– Позвольте, я попробую! – папа протиснулся к телефону и набрал номер отделения. – Здравствуйте, у нас ограбление!

Я поспешно протянула руку поверх папиного плеча и включила громкую связь, чтобы мы все могли слышать милицейского товарища.

– Адрес, – без эмоций произнес хриплый голос.

– Это тут, рядом, в соседнем с вами дворе, – уклончиво ответил папуля.

– Взлом? Проникновение?

– Нет-нет, замок исправен, дверь цела, окна закрыты, и вообще, у нас седьмой этаж… Но «Хельга» пропала!

– Хельга – это кто?

– Это шкаф, – любезно пояснил папуля.

На другом конце провода воцарилось молчание. Нетерпеливый Зяма сунулся к динамику, но я зажала ему рот ладонью. Если братец снова скажет, что Хельга – чистопородная немка шоколадного цвета со стеклами в золоте, это здорово дезориентирует ментов!

– Какой шкаф? Несгораемый? – спросил наконец бас.

Я поняла, что ему хочется понять, в чем ценность похищенного у нас предмета мебели. А уж как это хотелось понять мне самой!

– Несгораемый? – папуля задумался. – Честно говоря, не знаю. Мы еще не пробовали его поджигать.

– А что было в шкафу?

– Ничего не было, – на этот вопрос папуля ответил легко. – Шкаф был абсолютно пуст!

– Поня-атно, – протянул невидимый милицейский товарищ таким озадаченным тоном, который яснее ясного говорил о том, что ничего ему не понятно. – Значит, из наглухо запертой квартиры на седьмом этаже сам собой испарился пустой шкаф, так?

– Совершенно верно! Мы можем вызвать бригаду сыщиков? – чуточку нетерпеливо спросил папуля.

– Лучше вызовите бригаду «Скорой помощи»! – посоветовал бас, и трубка вновь засигналила об обрыве связи.

– Мне кажется, нас не приняли всерьез! – папуля развел руками.

– Вы сами не приняли всерьез меня! – напомнила мама, явно приготовившись вещать. – А ведь я предупреждала вас, что единорог – это к великим и многочисленным несчастьям!

– Мамуля, иди работать! – в один голос вскричали мы с Зямой.

– Басенька, я тебя провожу! – Папуля обнял мамулю за плечи и повел в комнату, чтобы с рук на руки передать разбушевавшуюся прорицательницу музе-усмирительнице.

Зяма побарабанил пальцами по дверному косяку, потом метнулся в свою комнату, погремел там ящиками и вернулся в прихожую с потертой записной книжкой.

– Вот: «Грушкина Верочка», – он нашел нужную запись и тут же принялся набирать телефонный номер.

– Откуда у тебя Веркин номер? – прищурилась я. – Мы же с ней уже сто лет не виделись, с детских утренников в садике!

– Это ты с ней не виделась, а я раз или два встречался пару лет назад, – скороговоркой ответил Зяма и тут же сменил колючий голос на велюровый баритон: – Верунька, зайка, это Казимир Кузнецов!

Трубка взорвалась руганью, и Зяма, поморщившись, отставил ее подальше от уха. Я с интересом наблюдала за ним.

– Верунька, ну, прости! – Чеширским котом промурлыкал братец. – Я понял, что ты достойна лучшего, и удалился, чтобы не тревожить твой покой, вот и все.

– А теперь зачем тревожишь? – сердито поинтересовалась Верка – дочка старых приятелей наших родителей, тети Кати и дяди Жоры Грушкиных.

– Вопрос жизни и смерти! – с чувством произнес Зяма.

– Твоей? – с надеждой уточнила Верка.

– Массовой! – соврал Зяма. – Верунька, отвечай мне правду и только правду! У вас в доме сохранился немецкий шкаф «Хельга», который мои родители подарили твоим лет тридцать назад?

– Нет, не сохранился! – с удовольствием ответила свидетельница. – Я эту допотопную гробину в прошлом году лично выволокла на помойку! Не в одиночку, конечно, а с помощью грузчиков из мебельного магазина. Они нам новый набор кожаной мягкой мебели привезли, а эта чертова «Хельга» мешала расставить все по уму. Так я спровадила предков к соседям – вроде чтобы они не путались под ногами у грузчиков и не порывались по совковой привычке сами мебель тягать, да «Хельгу»-то на помойку и наладила!

– Верунька, знаешь, что я тебе скажу? Ты варварша и вандалка! – с болью в сердце вскричал Зяма и бросил трубку на рычаг.

– И чего ты так расстраиваешься? – спросила я братца. – Видишь, у Грушкиных тоже нет «Хельги», а живут люди и не жалуются!

Зяма устремил на меня тяжелый взгляд, и я почувствовала себя кошкой, на которую надвигается грузовик.

– Так! – пугающе воскликнул братец, после чего втолкнул меня в комнату, закрыл за собой дверь и сказал:

– Индиана Джонс, мне нужна твоя помощь!

Обращение заставило меня насторожиться. Индиана Джонс! Так братишка называет меня лишь тогда, когда хочет польстить, а это бывает крайне редко. Гораздо больше Зяме нравится именовать меня Индейкой, и я много лет потратила на то, чтобы приучить братца и остальных родственничков хотя бы в присутствии посторонних называть меня просто Инной.

Дело в том, что у меня совершенно не человеческое имя: Индия! Индия Борисовна Кузнецова – как вам? Я считаю, что мое имя – это самый короткий и самый страшный мамулин ужастик. Моему брату Зяме повезло гораздо больше: Казимир – имечко, конечно, выпендрежное, но для дизайнера сойдет. Братец хотя бы может утешаться тем, что он тезка знаменитого художника Казимира Малевича. А мне чем утешаться? Существованием одноименной страны? Так уроки географии в школьные годы были для меня сущей пыткой, и до сих пор при виде карты мира я с трудом сдерживаю слезы. Впрочем, Казимир наш тоже, помнится, обрыдался, когда лет в десять получил первую любовную записочку от одноклассницы. Послание начиналось словами: «Дорогой Козий Мир!»

В шестнадцать лет, получая паспорт, я всерьез подумывала, не поменять ли имя, но папуля меня отговорил. Он сказал, что это разобьет мамуле сердце, ведь она так старалась придумать для любимой дочурки оригинальное, неизбитое имя. Теперь я представляюсь новым знакомым как Инесса, но для домашних все равно остаюсь Индейкой, Индюшкой и Индусечкой.

– Какая тебе нужна помощь, Зяма? – спросила я братца.

– Нужно вернуть «Хельгу»! – Зяма прошел к моему любимому креслу и тяжело бухнулся в него.

– Обратись в милицию.

– Еще раз?! – Зяма демонически захохотал. – Ни за что! Нет, сестричка, «Хельгу» мы должны вернуть сами, своими силами.

– Мы должны? – я сделала акцент на местоимении.

– Мы, – твердо сказал Зяма. – Если, конечно, ты не хочешь остаться единственным ребенком в семье. Индюха, пойми, если к концу недели «Хельга» не будет стоять на своем месте в пантюхинском музее, мне конец! Он меня убьет!

– Уж так прямо и убьет! – не поверила я. – За какой-то паршивый шкаф? Возмести ему стоимость пропавшей мебели деньгами – и все дела.

Зяма застонал и с преувеличенной силой рванул себя за волосы. При этом одним глазом он косил на публику в моем лице, оценивая произведенное впечатление. Поскольку я не прониклась этой карикатурной демонстрацией скорби, Зяма выдрал из скальпа всего пару волосков и попытался воздействовать на меня словами. Слова сложились в рассказ, который сделал бы честь нашей мамуле.

Оказалось, что на покупку «Хельги», которую наш дизайнер расписал неискушенному заказчику в самых ярких красках, Зяма получил очень и очень приличную сумму наличных долларов. Хватило бы, чтобы скупить на корню обстановку целого зала мебельного магазина. Причем эти деньги мот и транжира Зяма уже успел прогулять.

– Но это еще полбеды, – сказал братишка. – Хуже всего то, что в субботу Пантюхин устраивает презентацию своего музея! Он уже и приглашения важным гостям отправил, и прессу позвал для освещения этого события века!

– А нас не позвали! – машинально сказала я.

Я работаю в рекламно-информационном агентстве «Эм Би Си». Трехбуквенное название с «закосом» под знаменитую заокеанскую телекомпанию NBC означает всего лишь аббревиатуру ФИО нашего директора: Михаил Брониславович Савицкий. Мы занимаемся всем понемножку и ничем особенным: пописываем статейки в газетки, журнальчики, размещаем информацию в Интернете, берем заказы на изготовление нехитрой рекламы и фирменной сувенирной продукции. Бегать по презентациям тоже приходится.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.