Он смотрел при этом прямо на меня, чуть изучающе, будто исследуя мои реакции, и я растерялась – даже не столько от его слов, сколько от этого несвойственного ему взгляда. Слова показались мне абсурдными – что значит «больше меня не любит»? Так не бывает: любил, любил, а потом перестал. Так не может, не должно быть!

Но Кирилл с мягкой полуулыбкой объяснил: к сожалению, именно это с ним и случилось. Он полюбил другую женщину, собирается на ней жениться и просит меня не устраивать скандала и расстаться по-хорошему. Так он и сказал – «по-хорошему».

– Кирюша... а как же я? – спросила я, еще не понимая, что все закончилось.

– А ты сама решишь, как ты дальше, Викуш, – почти ласково сказал мой муж. – Детей у нас с тобой нет, делить нам нечего, так что ты, дорогая, птица свободная.

Да, детей у нас не было – по моей вине. Доктора говорили, что считать себя виноватой в неспособности родить ребенка – неправильно, но иначе относиться к своему бесплодию я не могла. Слабо утешало меня лишь то, что Кирилл не любил чужих детей и был равнодушен к рождению своих собственных. Когда я как-то раз заикнулась о том, чтобы взять малыша из детского дома, он с равнодушной брезгливостью пожал плечами: «Хочешь – заведи...» И я оставила эту затею.

– Постой... – Я еще пыталась что-то выяснять, о чем-то просить, хотя это было то же самое, что хватать уходящий поезд за колеса. – Кирюша, я понимаю, что ты влюбился... но, может быть, ты дашь нам время? Попытаешься разобраться в себе? Нельзя же разрушить семью... вот так... просто...

– Да ничего ты не понимаешь! Вика, пожалуйста, только без истерик. Мы взрослые люди, верно? Я тебя очень любил, но, к сожалению, этого чувства больше нет, оно ушло. Я ничего с этим сделать не могу. Понимаешь? Ничего. У меня другая женщина, и я хочу, чтобы она жила со мной.

«Другая женщина...» Я опустилась на стул, попыталась вдохнуть, но воздух плохо проходил через горло.

– А как же я?

Мне показалось, что я не говорю, а сиплю, но он расслышал.

– Ты... Не знаю. Найдешь себе работу, будешь снимать квартиру, как все делают. Ты же взрослый человек, правда?

Что-то из того, что он мне сказал, задержалось в моей бедной голове и мешало, как заноза в ухе. Наконец я поняла, что именно.

– Снимать квартиру? А наш дом?

– Не понял... Ты о чем?

Мне показалось или в голосе его появилась угроза?

– Я о нашем доме! Об этом!

Он присел передо мной на корточки, ухмыльнулся, глядя своими невероятно красивыми голубыми глазами прямо мне в глаза.

– А это, дорогая Вика, вовсе не наш с тобой дом. Это мой дом, и только мой. Я его купил для себя!

– Но мы... – забормотала я в полной растерянности. – То есть подожди... В браке... Значит, половина или треть принадлежит мне...

– Ошибаешься, детка. Я ее купил не в браке, а тогда, когда мы были разведены. Так что извини, малышка, но эту квартиру я сам заработал. А тебе свою придется зарабатывать самой.

Мне нужно рассказывать вам, что было дальше? Юрист, к которому я, отупев от горя, пришла за помощью, объяснил, что квартира действительно по закону принадлежит моему мужу. Да, после моего возвращения мы расписались снова, но это ничего не значит – ведь на момент покупки мы были в разводе. Что, фиктивный развод? Преследование конкурентов? И есть свидетели, готовые подтвердить ваши слова? Ах, вот как... тогда, боюсь... Вся эта история с конкурентами звучит, откровенно говоря, не слишком серьезно.

Да... Вот что я услышала от юриста. Больше всего меня поразило не то, что я осталась нищей – без своего угла, без денег, без работы... И даже не то, что муж, составлявший смысл моей жизни, моя единственная любовь, бросил меня. Наверное, это можно было пережить. Но когда я поняла, что вся история с преследованием и конкурентами была выдумкой, рассчитанной на то, чтобы безболезненно развестись со мной и отправить меня прочь, а затем провернуть свои дела; когда я осознала, что после этого мой муж еще жил со мной в течение полутора лет, смотрел на меня по утрам, занимался со мной любовью, выслушивал мои признания и вел себя как ни в чем не бывало, хотя уже тогда знал, чем все закончится, – вот это ударило меня по голове так, что я окончательно потеряла чувство реальности.

Вы понимаете? Нет, вы в самом деле понимаете? Я спрашиваю потому, что мне понадобилось два дня на то, чтобы после объяснения юриста поверить, что так оно все и было. Он жил со мной, делал вид, что любил, ворчал по утрам, если воротник рубашки был недостаточно отглажен, хвалил мой ужин – зная, что вскоре убьет меня.

Я пыталась представить, что он думал, что чувствовал, что было в его голове, когда он спланировал все это, решив, что использует меня еще пару лет, а потом выгонит, когда он оформлял документы, провожал меня на поезд, когда звонил и скупо ронял, что «пока жив, а там посмотрим»... Но у меня не получалось. Существо, способное на подобный поступок, не могло быть моим мужем, с которым я прожила столько лет! У него не могло быть две руки, две ноги, красивое человеческое лицо и голубые глаза. Скорее оно должно было быть похоже на инопланетное чудовище – с его чудовищной моралью, непонятной нам, обычным людям.

Я до сих пор думаю, что тогда, на вокзале, я каким-то чутьем поняла, что Кирилла действительно нет – точнее, нет того человека, с которым я жила все годы. Именно это ощущение, в котором я сама не смогла разобраться до конца, вылилось в отчаянный крик, и если бы я умела прислушиваться к себе, то я бы никуда не уехала из Москвы. Но я не умела.

В слабой попытке бороться я подала в суд... Но Кирилл уже тогда имел достаточно средств, чтобы подкупить судью и нанять ушлого юриста, который без труда доказал, что мы постоянно ссорились и наш развод был не фиктивным, а настоящим. Мне все-таки достались кое-какие средства, потому что мы прожили вместе долгое время, но их было совсем мало: как выяснилось на суде, самому Кириллу не принадлежало ничего из того, чем он пользовался, – например, машина была записана на его фирму, которой, по документам, опять-таки владел другой человек. Я видела в коридоре суда, что он открыто подсмеивается надо мной, но ничего не чувствовала – почти утратила эту способность. Когда все закончилось и суд постановил выплатить мне смехотворную сумму, я долго не могла разобраться, чего еще от меня хотят, и моему юристу потребовалось дернуть меня за руку, чтобы я перестала смотреть на мужа и вышла из зала суда.

Состояние мое было таким, что я поймала такси и назвала адрес Сени, приятеля Кирилла, с которым их связывали общие воспоминания юности и кое-какие шалости, как говаривал муж. Я была уверена, что он сможет мне помочь, подсказать, что делать, а главное – сможет снова вернуть этот скособочившийся, сошедший с ума мир в нормальное состояние. Семен всегда симпатизировал мне, и я хорошо к нему относилась, несмотря на то, что он много лет отсидел в тюрьме за жестокое преступление.

Через два часа таксист высадил меня около его дома. Я поднялась на второй этаж, нажала на кнопку звонка, дождалась, пока мне откроет незнакомая пятнадцатилетняя девчонка, и только тогда вспомнила, что Сеньки здесь нет, потому что он уже несколько месяцев как мертв, и я это знала. Вопль, вырвавшийся из моего горла, был отчаянным воем сошедшей с ума собаки, обнаружившей, что ее долго кормили, холили и ласкали лишь затем, чтобы в итоге нарезать из нее тонкие полоски мяса и замариновать их в соевом соусе, а единственный пес, с которым она могла поделиться своим страшным открытием, – сгнившее чучело со стеклянными глазами.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.