Глава 1

Дом, в котором…

Она уверенно протопала по улице и сразу повернула к Дому. Миновала тополя, прошуршала теннисными туфлями в переросшей и уже начавшей подсыхать траве, остановилась около прудика.

Им сверху хорошо было видно, что прудик имеет форму креста. Равновеликий крест с пухлыми откормленными перекладинами. Метра два в обе стороны, не больше. Как раз, чтобы упасть, раскинув руки. Затянутая ряской вода колышется вровень с потрескавшимся асфальтом, с одного края бордюр зарос травой. Какие-то ненормальные забросали прудик пивными банками. От страха. Здесь все боятся. Особенно по вечерам.

Солнце садилось. Косые лучи били сквозь листву тополей, окрашивали Дом розоватым цветом. Там, где еще сохранилась штукатурка. Там, где штукатурки не было, виднелся кирпич. Его можно было и не окрашивать. Он уже был красный.

Девчонка приклеилась к прудику. Стояла. Смотрела. Шевельнулась только для того, чтобы пнуть камешек. Ряска без звука приняла подношение. Качнулся зеленый ковер, короткая волна омыла низкий берег.

И это запомнится. Здесь ничего не забывается.

Девчонка оторвалась от изучения прудика – он длиной-то был чуть больше ее роста – и повернулась к Дому.

Сама она была темная, с выбеленной челкой, косо падающей на глаза, длинная клетчатая рубаха с коротким рукавом и старые потертые джинсы с россыпью значков на левом колене. Кеды с местами отошедшей окантовкой.

Порванные кеды первым рассмотрел Ворон. Он самый глазастый. Ну и шустрый, как все представители врановых.

А Белобрысая уже стояла около правых перил, смотрела в разбитое окно. Чего там смотреть? Окно – оно и есть окно. Такое же с левой стороны. И перила там не менее раздолбанные, чем справа.

Дом симметричный. Три этажа, правое и левое крыло. Две лестницы нависают над землей двумя полукружьями, как сурово насупленные брови. Ступеньки начинаются от подвального окна, вросшего в землю аккурат по центру Дома. Лестницы ведут одна направо, другая налево и на уровне первого этажа, пройдя вдоль высоких, сильно вытянутых вверх окон, заворачивают за угол. Там двери, запертые на ключ, заколоченные. Выбитые стеклянные вставки окон гостеприимно приглашают внутрь.

Обычно поднимались через подвал. Лаз в него между лестницами, где полукруглое окно, на нем еще сохранилась узорчато выложенная окантовка. Раньше там стояла решетка, и протискивался сквозь нее один лишь тощий Скелет. Решетка исчезла однажды утром, словно кто специально приглашал в Дом. Теперь даже Чудовище пролезала.

А Белобрысая оказалась не дура, отошла от лестницы и присела на корточки около полукруглого окна, ведущего в подвал. Нормально башка варит. Сообразила, что из подвала должен быть ход на верхние этажи.

В Доме все не как у нормальных людей. Облезлая штукатурка, высаженные стекла, расписанные стены. И даже в таком виде он смотрится грозно. К нему и в солнечный день подходить неприятно, не то что в сумерки.

Когда вечерний свет четче обрисовывает выступающую трехгранную центральную часть Дома, его тяжелые старомодные рамы, когда в сохранившихся стеклах третьего этажа начинает играть обманный отсвет вечерней зари, кажется, что там кто-то стоит. Прижался лицом к окну. Оставил в пыли на стекле отпечаток пятерни.

Быстрее бежать! Прочь, прочь! Без оглядки! До ближайшей границы – с Литвой, кажется. В бывшем городе Тильзит, а ныне Советск. В этих краях много что носит приставку «бывшее». Только не этот Дом. Он был и есть всегда.

Янус поднялся бесшумно. Чудовище замахала на него кулаком, но на нее замахали в ответ, и она перестала изображать мельницу. Янус скользнул к лестнице. Только у него получалось тихо ходить по битому кирпичу, стеклу и известке. Он был как будто весь собран на шарнирах. Так и виделось, что его руки или ноги вот-вот примутся действовать отдельно друг от друга, а главное – отдельно от тела. Вроде бы он стоит спиной, но в любую секунду может повернуть голову на сто восемьдесят градусов и посмотреть совиными, чуть навыкате глазами.

Янус нашел кирпич, послал им прощальную улыбку и провалился в скособоченный дверной проем.

Белобрысая стояла около окна, с подозрением глядя на соседский дом. Он тоже выглядел неважно. Такой же заброшенный и облупившийся, тоже трехэтажный, но без крыльев лестницы и выступающей центральной части. Обыкновенный, и это сразу бросалось в глаза. Даже если какой-нибудь чудак сделал бы перед ним крестообразный пруд, эти заброшенные развалины все равно остались бы никакими. Дом так просто повторить было нельзя.

Белобрысая уже почти нырнула головой в подвал, когда по всему Дому пронеслось гулкое эхо. На это Янус был специалист. А то последнее время к Дому стало много всякой шушары таскаться, все стены испоганили невнятными надписями. И кто только таких грамотных в школе писать учит?

Шибко грамотные они и шибко пугливые. Их шуганешь разочек – все, больше не появляются. Ползут по городу новые слухи о проклятом Доме, какие там упыри обитают да сколько крови у зазевавшихся девушек они выпили. Тогда-то и появляются на Доме новые знаки, а в сумерках звучит странная музыка. Но это ненадолго. До вечерней зари, потом все психи предпочитают перебираться в более спокойные места.

Обычно нормальные люди после такой встречи – шум, падение камней, дрожание стен – бегут без оглядки, роняя баллончики с краской и маркеры. Ради развлечения им еще разрешается искупаться в прудике. Он неглубокий. Ряска из волос потом вычищается плохо. Особенно настойчивым Янчик врубал «Песню реки Стикс», как он сам ее называл. Вздохи, ахи, охи, бульканье, долгие эхо, вскрики, прихохатывания. Всё, визиты не повторяются. Никому не хочется встретиться с Хароном и разок прокатиться на его лодке по реке Забвения. Дорого он за это берет. Жизнь – одна штука, воспоминаний – мешок. Из таких путешествий не возвращаются. Зато на ближайшую неделю – Дом в их распоряжении. Ни любопытствующих, ни зевак. А готам и местных кладбищ хватает, так что они сюда не лезут.

Дом гудел от вздохов, подрагивал потревоженными стенами, но девчонка как сидела на корточках около подвала, так и осталась около него. Кажется, ногу одну вниз спустила – ее было уже плохо видно. Чтобы все рассмотреть, пришлось бы вылезти на крышу или ползти по торчащей балке, а это шумно. Даже Янус на такую эквилибристику не пошел бы.

К эху добавились тяжелые шаги, стены Дома задрожали.

Ну же, беги!

Белобрысой не было. Скелет глянул на Ворона, глаза того нехорошо блеснули. Качнул головой, показывая: никто не проскочил через темнеющий парк, никто не торопился оказаться на улице среди людей и машин, среди привычных звуков и голосов. Девчонка осталась около подвала (если уже туда не зашла), тем самым подписав себе смертный приговор. Сейчас Янус ее запугает до икоты и чертиков в глазах.

Чудовище негромко ахнула, предусмотрительно заткнув рот ладошкой. И правильно сделала, а то бы ее кто-нибудь другой заткнул. Потому как нечего сочувствовать непрошеным гостям. Если на заборе не висит табличка: «Осторожно, злая собака!», это еще не значит, что ее нет. Их там, скорее всего, три штуки, на всех табличек не хватило.

С шипением посыпались крошки кирпича – Янус пошел на крайние меры. Сейчас будет образцово-показательный спектакль под названием «Последний день Помпеи». Одним словом – не стой под стрелой, а то «снег, башка, совсем больной будешь».

Все замерли около дверного прохода. Только знающий человек пройдет по лестнице так, чтобы не споткнуться, чтобы под ногой не хрустнул камень, чтобы ничего не спихнуть вниз.

Выход из подвала наверх по развороченной лестнице, усыпанной кирпичами. В середине лестницы ступени почти сточены, надо красться по стеночке или прыгать. Янус крадется, неуклюжий Скелет прыгает. Галантный Ворон тащит пыхтящую Чудовище. Ворон Чудовищу покровительствует, а так бы ее давно выгнали. Хотя куда ее погонишь – разболтает. Легче уронить с третьего этажа. Они уже потеряли Синеглазку, и теперь каждый раз, видя около Дома новое лицо, невольно думается, что это ее работа, она навела: все рассказала, все объяснила и теперь вновь пришедший ничего не боится.

Первый этаж – две просторные комнаты, куда выводят двери с лестниц. Скрипучая лестница наверх, где в темноте прячутся закутки комнат. На третий сможет подняться только тот, кто знает. Потому что дверь туда заколочена, да еще навесной замок присобачен. Лишь посвященный человек без опаски потянет на себя ручку, заставляя бутафорские гвоздики выйти из пазов, а дужку распасться на две части. Где-то там, около двери, сейчас стоял Янус и пугал.

Он все делал правильно, но Белобрысую ничего не брало.

С шелестом обрушился камень, и сразу за этим наступила тишина. Было непонятно, кто кого больше пугает – они ее или она их. За шорохами все чудились шаги – она идет, преодолела все ловушки и вот-вот окажется на третьем этаже.

Ворон выпустил руку Чудовища и потянул с плеч куртку. Черную. На обороте еще и с серебряной ниткой, чтобы вампиры не докучали. Когда он набрасывал ее изнанкой на голову, становился очень похож на привидение, модненькое такое, с переливами.

Скелет кивнул, нехорошо улыбаясь. Сейчас все эти шорохи и шумы сменятся визгами. Они ее выкурят. Убежит как миленькая! Не в первый раз.

Ворон нырнул в дверной проем.

Завывание тяжело отразилось от влажных утомленных стен, отзвуки топота заметались по Дому. Вот-вот к этой какофонии звуков присоединится Янус, и дело будет сделано. Чудовище тихо хихикнула. Она любила эти шоу. Скелет для приличия осклабился.

Грохот еще сотрясал старые стены Дома, внизу что-то падало, ухало, скрипели ступени. Двор медленно погружался во мрак. Прудик наливался чернотой, на фоне светлого асфальта четче выделялась его необычная форма.

Звякнул навесной замок. Кто-то возвращался. Судя по шуму, не Янус. Тот являлся из ниоткуда, просто оказываясь рядом. Значит, Ворон летит с охоты.

– Через задний двор пробежала, – нарушил тишину Скелет. Ему не нравилась пустота перед Домом, не нравилось, что никто не мчится с криками и проклятьями прочь.

– Или шею свернула, – кровожадно предположила Чудовище. Она была мастером на добрые предсказания.

В дверном проеме завозилась темная фигура.

– Вы кто?

Темнота выплюнула белую челку, остальное приберегла для себя. Ну, и еще глаза. Они у девчонки были огромные, пронзительные, цвета спелой вишни.

– Ты какого сюда приперлась? – грубо ответил Скелет. Чудовище тщетно пыталась спрятаться за его тощую спину.

– А вы здесь что делаете?

Они молчали. Стояли спиной к небольшому окну, не давая тусклому вечернему солнцу осветить себя, и молчали. Белобрысая сделала шаг. Все это выглядело так, словно она пытается их столкнуть, выбросить из Дома. А внизу асфальт и крошечный прудик. Им вдвоем не поместиться.

– Убирайся! – выкрикнула из своего укрытия Чудовище. – Катись отсюда.

Белобрысая смотрела на них, кривя губы в презрительной усмешке. За ее спиной появился Янус. Она не услышала. Вспыхнувшие радостью глаза Чудовища выдали его. Белобрысая резко присела, уходя в сторону. Рука Януса мазнула пустоту. Ценную секунду она потеряла, вставая, Янус почти коснулся ее. Сейчас он задушит нахалку своими цепкими тонкими пальцами. Ввалившийся Ворон подсек отвлекшегося Януса, и тот упал.

– Это моя добыча! – пророкотал Ворон, распахивая куртку над головой. Синтетическая ткань наэлектризованно захрустела.

– Больные, что ли? – коротко бросила Белобрысая.

– Если среди нас и есть больной, то только один. – Янус сидел на полу и раздраженно встряхивал отбитой при падении рукой. – Черный! Ты придурок!

Ворон довольно тянул губы. Редко кому удавалось сбить с ног Януса.

Но Янус и не думал долго обижаться. Его холодный взгляд остановился на Белобрысой.

– У тебя два пути – через окно или по лестнице. Оба болезненны, но один из них более травмоопасный.

– Дом не ваш! – с вызовом крикнула Белобрысая.

– И не твой! – припечатал Янус. – Убирайся.

– Мой! – Белобрысая выпрямилась и даже как будто выпятила нижнюю челюсть, что в девчачьем исполнении выглядело скорее комично, чем устрашающе. Уж лучше бы она заплакала, ее бы жалко стало. А так – один смех.

– С чего вдруг? – подскочил Ворон. Он снова натянул куртку и стал похож на обгорелого до черных угольков колобка – маленький, кругленький, юркий.

– С того! Мой, и все.

– С тем же успехом, как и мой. – Янус стоял рядом со Скелетом и Чудовищем. Как он поднялся, никто не заметил.

– Тебе документы показать?

Девчонка словно притащила с собой парочку тонн льда Антарктики – столько в ее словах и взгляде было холода и презрения.

– Писать и я умею. – Янус не уступал ей.

Внизу с шорохом обвалились камешки. Чудовище приникла к более надежному и объемному Ворону.

Шаги становились явственней. Кто-то поднимался тяжелой старческой походкой. Шипел песок, катились вниз обломки кирпича.

Янус улыбнулся. Его худое лицо раздалось от этой улыбки, стало добрым и приветливым. С такой улыбкой Фредди Крюгер подходил к своей жертве.

– Если Дом твой, то это к тебе.

Его силуэт на мгновение мелькнул в оконном проеме. Скрипнуло под легкой ногой старое железо, шваркнул ботинок о край крыши. Он был уже на втором этаже. Ловкий, черт.

Тяжелые шаги приближались.

Белобрысая недоверчиво посмотрела на замерших Скелета, Ворона и нервно вздрагивающую Чудовище.

– Там еще кто-то? – коротко спросила она.

– Это уже свои, – добродушно отозвался Скелет.

Он тоже начал отступать к окну, даже выглянул наружу – фокус Януса повторять было сродни самоубийству, никто бы не решился.

– Ой, мамочки, ой, мамочки, – запричитала Чудовище.

– Заткнись, – отстранил ее Ворон, зачем-то снова стягивая с себя куртку.

– Из ваших, что ли? – Белобрысая была невозмутима, но ей уже никто не ответил. Все с ужасом смотрели на дверной проем, откуда, пульсируя, наступала темнота.

Топ, топ, топ.

Тишина резанула по ушам, холод от пола передался через ботинки в ноги, стрельнул по напряженным телам. Чудовище зажмурилась.

За порогом крутанулись на пятках. Шуршащий звук, легкое восклицание.

– Видел? – подался вперед Скелет.

– С вами увидишь! – Появившийся в дверях Янус демонстрировал недовольство. – Вы так орете, что любое привидение напугаете.

– Но оно было? – с тайной надеждой спросил Ворон.

– Было, было. – Янус утомленно сунул руки в карманы и нахохлился, будто у него кончились батарейки, сил больше ни на что нет. – Барздук. Темная тень. На стене никаких отражений. Стояла около двери.

– А потом? – пискнула Чудовище.

– Суп с котом. В стену всосалось. Нет ничего.

– Вы о чем? – напомнила о себе Белобрысая.

Янус расплылся в кровожадной улыбке.

– Ворон! – коротко приказал он. – Давай, живенько, электровеником, собирайся!

– А чего опять я? – затянул свою любимую песню Ворон. – Чудовище разбросала, а я собирай.

– И Чудовище забирай.

Янус не спускал глаз с Белобрысой. Она стояла невозмутимо, как памятник самой себе. Лицо напряженное. Готова выскочить из кожи и продемонстрировать свою сущность.

Ворча про несправедливость, всяких мерзких товарищей, которые в тяжелую годину способны бросить друга, и про наступающее глобальное потепление, Ворон схватил за кончик покрывало. Зазвенели разбегающиеся чашки, плеснулось недопитое кофе, бутылка шипучки покатилась, задевая ложечки и сахарницу.

– И магнитофон не забудь, – Янус пошел к выходу.

Бросив покрывало, Ворон дернул магнитофон. Размотавшийся провод зацепился за трещинку в полу. Магнитофон вырвался из пальцев Ворона, грохнулся на пол, потревожив и без того обиженные на жизнь чашки.

– Если он не будет работать, я тебя задушу, – предупредил из темноты Янус.

– Так он же не от сети работает! – с готовностью доложил Ворон.

Всхлипывающая Чудовище стала паковать добро, демонстративно долго разглядывая на умирающий свет заляпанные салфетки. Скелет с любопытством смотрел на Белобрысую. Та все еще пыталась сохранить лицо, но пару раз оно у нее все же дернулось.

И это было только начало.

Ворон причитал, доказывая связь между шнуром и работой магнитофона. Чудовище закончила складывать салфетки и взялась за пересчет чашек. Янус появился в дверном проеме. Скелет нагнулся, сгреб покрывало вместе с чашками, салфетками, посыпавшимся сахаром и звякнувшим термосом и, перешагнув злополучный магнитофон, отправился на выход. Притихший Ворон подхватил магнитофон и помчался следом. Шнур за ним волочился, задевая за все неровности пола, подпрыгивая на камешках. Чудовище пробежала последний раз по комнате, два раза обогнула Белобрысую и скрылась на лестнице. Из темного провала грохнула музыка, стократ отраженная облупившимися стенами.

– Ну, вот видишь, работает, – проблеял Ворон во внезапно наступившей тишине.

Посыпались камешки, и все стихло.

Белобрысая осторожно прошла по комнате. Похожая на бункер, невысокая, потолок скошен с двух сторон. Скаты теряются в темноте, и кажется, что там есть продолжение, что стены раздвигаются, утопая в бесконечности. Два узких прямоугольника окна с остатками стекол. Ветер треплет обрывки бумаги на подоконнике.

Рядом вздохнули, но когда Белобрысая повернулась, никого не увидела. С треском вздрогнула старая газета на окне. Под ногой хрустнул камень.

– Эй! – позвала Белобрысая.

Звуки прыгали по трещинкам стен, по грязному полу. В нос ударил запах пролитого кофе. Бесконечное «эй» не хочет замирать, а носится и носится по кругу, как бешеный хомяк в барабане.

– Вы ушли?

Белобрысая неуверенно выглянула в дверной проем. Навстречу выступила темнота. Абсолютная, в какой никогда ничего невозможно увидеть. Зато в ней хорошо все слышно. Шаги. Кто-то уверенно поднимался по ступенькам. Шаг, еще, следующий. Он шел и шел. Неминуемый, как гром после молнии. Преодолел уже, наверное, ступеней двадцать. Перевалил третий десяток, и, видимо, настроился так шагать еще ступеней сто. Забраться на Эйфелеву башню, а потом и на самый высокий небоскреб Лондона. А там и до неба рукой подать.

– Кто тут? – Впервые голос Белобрысой выдал волнение. Она завертела башкой, отошла к окну. Но шаги заставили ее вернуться к дверному проему.

Топ, топ, топ… И как обрыв сердца – тишина. Уши заложило от ожидания.

И снова этот вздох. Прямо в ухо. Белобрысая успела повернуться. Ей показалось, что сумерки заползли в комнату, сгустились в углу, подбираются – сотня ножек, обутых в красные ботиночки, стучат по полу, передвигая массивное тело, чтобы прижать жертву в угол и задушить.

– А-а-а-а!

Белобрысая дернулась бежать. Путь был только на лестницу, а там стоит некто, что не отбрасывает тени, что умеет всасываться в стены. Что любит убивать. Как сказал парень? Барздук? Из узких окон на нее смотрел равнодушный сумрак. Он ждал, что выберет жертва, какую смерть.

Окно, дверь… Окно, дверь…

Белобрысая решилась. Он рванула к двери, зажмурившись, проскочила голый дверной проем, несколько ступенек, ведущие вниз, всем телом ударилась о дверь, выпала на второй этаж. И бегом, бегом, не оглядываясь. Сдирая ладони в кровь, обламывая ногти, набивая синяки на коленях, оставляя кровавые следы на стенах. Там, где не смогла вписаться в поворот, где ударилась, оцарапалась, стукнулась, содрала кожу в кровь.

Янус стоял около соседнего дома и изучал его неинтересные ободранные стены.

– Здесь тоже живет привидение? – шепотом спросил Ворон, устав ждать, когда вожак отомрет и уже что-то скажет.

– Везде живут привидения, – философски изрек Янус.

– Потому что в каждом доме кого-то убили? – От восторга Ворон стал захлебываться собственной слюной.

– Нет. – Янус наградил его свирепым взглядом. – Потому что в каждом доме в стену вмурован труп. Это был такой суровый прусский обычай. Ни один дом при строительстве не обходился без трупа.

– У нас в доме привидений нет, – доверительно сообщил Скелет.

– Ты крепко спишь. – Янус был невозмутим. – Или сам уже давно стал привидением, затерялся среди своих.

Многоголосое эхо выбросило из Дома испуганный крик, посыпался кирпич.

– Привидения есть везде, – довольно повторил Янус и пошел обратно к прудику. – Что это за дом, где нет привидений?

– А как же Москва?

– Москва – это другое дело. Там сами люди привидения.

– А Челябинск? – пискнула Чудовище и посмотрела на Януса своими огромными светлыми глазами.

– Так ведь Челябинска нет, его придумали.

– Разве бывают города-привидения? – прошептал Ворон.

– Бывают.

В окне первого этажа Дома появилась Белобрысая. Секунду помедлила и прыгнула вниз. Чудовище ахнуло.

– Вообще-то там не очень высоко, – заметил все это время молчащий Скелет.

– А ты, болван, весь кофе пролил, – вздохнул Янус. – Что мы теперь пить будем? Воду из прудика?

– Остается пить кровь болванов, – хмыкнул Скелет.

Белобрысая отбежала от Дома и остановилась.

Дом как Дом, ничего особенного. Черные провалы пустых рам, облезлая штукатурка на стенах. Все как всегда.

– Ну вот, можно возвращаться. – Янус медленно двинулся обратно к Дому.

– Там кто-то есть! – заорала Белобрысая.

Былого спокойствия нет. Глаза огромные, на бледных щеках румянец, челку смахивает, чтобы не мешала смотреть.

Янус не удостоил ее ответом, спокойно прошел к полукруглому подвальному окну, присел на корточки.

– Здесь всегда кто-то есть. В этом Доме наверняка бродит злобный барздук, плошки свои пересчитывает, – изрек он уже из темноты подвала.

– Но этот Дом наш! – зло крикнула Белобрысая.

Скелет демонстративно громко хохотнул и тоже скрылся в полукруглом окне. Ворон, по-деловому сопя, протопал мимо.

– Как это ваш? – Чудовище сделала невинное лицо. Большие глаза, тонкие скулы, нос, изящные губы – она была похожа на эльфа и в своей красоте словно светилась изнутри.

– Он принадлежал моему деду! Мы приехали оформлять документы.

Сказанное не удивило Чудовище, она только еще нежнее улыбнулась.

– А как же привидение? Его вы тоже заберете?

– Нет здесь никакого привидения!

– От кого же ты тогда сбежала?

– Чудь, ты где? – крикнули с третьего этажа.

Но Чудовище не отвлекалась. Какие могут быть возвращения, когда перед ней стояло ТАКОЕ чудо!

– Я просто ушла. – Белобрысая старалась сохранить порядком потрепанное достоинство. Губы прыгали, от этого слова звучали неубедительно.

– Оно там есть, – Чудовище говорила спокойно. Она обошла прудик, встав так, чтобы оказаться с незнакомкой на разных концах одной перекладины креста. – Привидение. И в соседнем доме тоже. И вообще в каждом доме этого города. Он полон тайн… и призраков прошлого.

– Ерунда! – Белобрысой очень хотелось выглядеть независимо, но испуг еще не прошел, улыбка получалась жалкой.

– Как знаешь! Мое дело предупредить.

И Чудовище скрылась в полукруглом окне подвала. Ворон ждал ее на выходе к первому этажу. У его ног расплывался мутно-желтый отсвет фонарика.

– Ну, и чего она?

– Говорит, Дом ее. Вместе с привидением.

– Ну-ну, – хмыкнул из пыльной темноты Янус.

Чудовище пробежала мимо Ворона и устремилась к вожаку.

– Ты же ее прогонишь, да, прогонишь? – заторопилась она.

– Сама уйдет. – Янус был невозмутим.

Наверху Скелет уже расстелил покрывало, расставил посуду и теперь вертел в руках чашку с отбитой ручкой. Вид у него был такой, как будто он сейчас заплачет. Тихо бормотало радио. Янус бесшумно появился за его спиной.

– Мы все равно останемся здесь, – заверил он печальную фигуру с чашкой.

Скелет мотнул головой, так что светлые волосы упали на лицо, закрыв его до подбородка. Из-под растрепанных прядей глянули злые темные глаза. Янус вынул у него из рук чашку и, подойдя к окну, выбросил на улицу.

– Ты что, а вдруг в нее? – подбежала к низкому подоконнику Чудовище.

Белобрысая стояла около прудика, смотрела вверх.

– Ничего с ней не станет, – прошептал Янус.

Чудовище что-то оттолкнуло от окна.

– А как это – Дом ее?

Янус поморщился.

– Не местная. Приехала откуда-то. Вполне возможно, ее предки здесь жили, и теперь они решили переоформить Дом. Но у них все равно ничего не получится.

– Почему? – Чудовище смотрела на Януса как на божество, вдруг спустившееся с небес.

– Потому что у Дома уже есть хозяин, и он их не пустит.

Янус взял с покрывала сушку, отошел к дверному проему.

– Это тебе, Дом! – крикнул он в темноту и бросил угощение.

Чудовище замерла, готовясь услышать глухой звук падения. Но его не было. Она даже качнулась, став на мгновение той самой сушкой, которая так и не долетела до пола, пропав в призрачном кулаке. Чуть не задохнулась от несбывшегося ожидания услышать звук падения. Но, кажется, никто этого не увидел.

– Любое привидение надо подкармливать, – прокомментировал свои действия Янус. – Особенно наше. Оно сегодня хорошо поработало.

– А разве привидения не питаются человеческими душами? Это же только домовые едят людскую еду.

– Здесь нет домовых, – заторопился всегда все знающий Ворон. – Здесь живут альпы и бородатые гномы барздуки. Если их кормить, они станут следить за хозяйством, мышей гонять, чужаков отваживать.

– Уж лучше мы сами, – буркнула Чудовище, слишком ярко представив бородатого гнома – маленький, страшненький. Ой, только не это!

– Никто не может быть хозяином того, чего нет, – философски изрек Скелет.

– А чего нет? – поинтересовался Ворон и еще голову набок склонил – слушать приготовился.

– Она говорит, что им принадлежал Дом. Но тогда он стоял на улице Эрнст-Вихерт-штрассе. Сейчас этой улицы нет. Теперь она называется улица Гоголя. Тот еще был мистик.

– Так что же это выходит? – заторопился Ворон, собирая вокруг себя камешки. – Мы есть, а ее нет?

– Никого нет. – Янус смотрел в окно.

Чудовище передернула плечами. Как-то все это выходило… не так. Как будто две реальности накладывались друг на друга. И все вроде совпадает. Но вот здесь они есть, а там их нет и быть не могло.

– Скелет, спой что-нибудь, – попросил загрустивший Ворон, видимо, тоже представивший себе такую картинку – мир, но без них.

Словно из воздуха у Скелета в руках появилась губная гармошка. Она запела песню «Длинного вечера».

Они сидели на покрывале около окна и смотрели на улицу. Там, за кронами старых тополей, как за границей, начиналась жизнь. Бежали машины, шаркали шаги поздних прохожих, на той стороне улицы в домах загорались огни. И только этот Дом, как притихший вор с добычей, равнодушно смотрел пустыми глазницами окон в темнеющее небо. Он дремал, вернувшись в прошлое. Где звучали другие шаги, где по-другому гудели машины, не так громко смеялись, не на том языке говорили.

Белобрысая стояла под тополями. Она никогда ничего не боялась, и сейчас ей было непонятно, что такого произошло с ней в этом Доме, что она не смогла побродить по этажам, которые теперь принадлежат ей. Через неделю, через две здесь появятся рабочие, Дом наполнится голосами, шварканьем инструментов, звоном железа. Месяца не пройдет, как он превратится в розовостенного красавца с блестящими окнами, с веселым многоголосьем коридоров, с вызывающе красной черепичной крышей.

Она достала из кармана старую затертую фотографию. Под тополями было темно, и что там, на этой мятой картонке, не разобрать. Но она и так знала. Там был Дом с двумя тугими бровями лестниц, ведущих на первый этаж, с густо заросшим палисадником, с матовой поверхностью пруда, по которому плывут белоснежные цветы кувшинок. Из-за Дома выглядывает старик-дуб, тянет к крыше корявые ветки. Под деревом почти невидимый стоит дворник. А на первом плане девочка с огромным бантом, в тугом крахмальном платье, прижимает к груди мишку чуть ли не в рост себе. У нее большие немного испуганные глаза.

Папа обещал, ее Дом будет таким же, как прежде. И никакой улицы Гоголя! Только Эрнст-Вихерт-штрассе.

Белобрысая с ненавистью посмотрела на мрачную развалину. Совсем скоро все изменится. И нечего ее пугать. Нет никаких привидений. У них тут в Калининграде о чем ни заговоришь, все сводится к привидениям. Они в каждом доме, за каждым углом. Но ведь так не бывает!

Глава 2

Дом, с которым…

Утро выдалось ясное. От реки веяло прохладой. Смиля потянулась, вспоминая стремительно ускользающий сон. Там было что-то про Ворона, про печальное привидение и про непонятную девочку, столько времени проторчавшую под окнами Дома. Смиле снилось, что она кружит по разбитым комнатам Дома почему-то одна. Наверное, остальные поблизости, потому что без них она бы и шагу по Дому не сделала. Но она идет и идет, заглядывает в комнату, перевешивается через перила, вслушивается в умирающие звуки. Никого. Она бежит по коридору, замирает перед поворотом, понимая, что ее сейчас там встретит нечто страшное. Навалится, не даст дышать, подавит, и Смиля уже никогда не выберется из своего сна.

Мысль о том, что это сон, на мгновение выдернула ее из кошмара – колотится сердце, сбивается дыхание, подушка влажная, одеяло жаркое и тяжелое. Она понимала, что вот-вот проснется, но сон захватил ее снова, опустив на новый уровень, где почти невозможно ходить, где призрак неминуемо настигал ее, хватал липкими руками.

Смиля задохнулась… и открыла глаза. Солнце, лето. Она откинулась на подушку. Всего лишь сон.

Какое неприятное пробуждении… как бьется сердце. Волнение вместе с непонятным сном уплывало из ее памяти, просачиваясь сквозь наволочку и подушку, застревало холодным сквозняком в волосах. Что ее так напугало? Что произошло? Что заставило сердце стучать?

Забылось. Значит, не так все это и важно!

Солнце выгнало холод из рук и груди, и уже хотелось улыбаться, а не вспоминать виденное, гадая о тайных знаках и приметах.

Дурацкий Дом, месяц не отпускавший ее от себя, снова манил. Улица Гоголя, почти центр, район богатых особняков, и вдруг – развалины, которые не спешат обзаводиться хозяевами. Где такое еще увидишь? Почему этот Дом никто не покупает, не строит на этом месте крутой особняк, какие возвышаются справа и слева? Почему никто не берется ремонтировать старые стены, вставлять в оконные проемы стекла, не штукатурит фасад? Не чистит прудик? Не подстригает кусты? Не обрезает ветки на деревьях?

То-то и оно! Без скелета в шкафу не обошлось. Видать, плюнула пролетающая мимо ведьма и заколдовала. Бродят туда-сюда легенды, шепчут в уши напуганных людей разное. А улица-то тихая, машина лишний раз не проедет. А все почему? Боятся… Знать – не знают, но стараются обходить стороной.

Слухи, сплетни, а то и легенды роятся над линялыми крышами старых домов. Был и военный оркестр с выбросившимся из окна горнистом, и полковник, покончивший с собой, и тридцатилетнее запустение. Вот и деревья ухитрились вырасти так, что Дом год от года становится все незаметней. И ладно бы в этом Доме жило какое-нибудь зло, как любят показывать во всех этих глупых фильмах. Нет ничего. Были они там и днем, и ночью. Ни проклятий, ни тайного убийства. А секреты – так они в каждом старом доме хранятся. Кёнигсберг местные жители оставляли в двадцать четыре часа. По контрибуции земли Восточной Пруссии отходили победившему во Второй мировой войне Советскому Союзу, всех немцев и зажиточных пруссаков отсюда выгнали за сутки. А потом долго гоняли по подвалам потерявшихся мальчишек, отлавливали, вышвыривали из страны. Все, что не успели взять с собой, закопали. Может, напоследок кто из местных, в спешке увязывая тюки, и проклял завоевателей. Сами виноваты, нечего было в войну вступать, фашистов поддерживать. Так что все их проклятия пустые. Живут люди в домах, ничего не происходит. Ну да, бродят где-то призраки оставленных духов, бормочут недовольно, скрипят старыми ступенями. Но что могут призраки? Ничего.

Смиля вздохнула, выбираясь из одеяла. Перевернула подушку. Пускай все кошмары остаются здесь. Посидят в одиночестве, посидят, заскучают и уйдут. А Смиле в следующий раз приснится что-нибудь радостное. Например, как Янус признается ей в любви. Ну, или хотя бы Скелет. На Скелета она тоже согласна. А на Ворона? Нет, Ворон может спать спокойно. Не нужен он никому.

Неприятное впечатление от сна улетучилось, Смиля побежала умываться, одеваться и ставить чайник. Обо всем этом надо было срочно рассказать Вере. И бежать к ней стоило прямо сейчас, пока она куда-нибудь не учесала. Говорить по телефону – всего и не расскажешь. К тому же Вера последнее время старательно забывала мобилу в разных неподходящих местах: в кармане куртки, а потом вешала эту куртку в шкаф, так что звонка слышно не было; под подушкой и еще закидывала эту подушку одеялом и покрывалами; в микроволновке. Это была отдельная история. С микроволновкой.

Для очищения совести Смиля все же позвонила, послушала веселенький рингтон, немного потанцевала, решила, что на этот раз несчастный Верин сотовый нашел приют на дне посудомоечной машины, и дала отбой. Придется искать страдальца по свежим следам.

Утро было чудесным, Смиля не заметила, как добежала до подруги. Подъездный домофон, как всегда, сломан.

Вперед и вверх!

Звонок.

Вера открыла, не спрашивая. Распахнула дверь и отступила назад. Ждала кого-то? Или заранее знала, что придет Смиля. Кто ее разгадает? Она последнее время какая-то странная. Хотя последнее время все вокруг странные. Явные признаки глобального потепления.

– Где он? – ворвалась в Верину квартиру Смиля. – Где этот монстр?

У Веры небесно-голубые глаза с длинными ресницами. Пшеничные волосы падают на плечи (до лопаток), челка прикрывает высокий лоб. Все, больше смотреть не на что. Достаточно глаз и длинной челки. Синеглазка. Этим все сказано.

– Пока монстр здесь только один.

Из голубых глаз льется настороженность.

– Куда ты дела этого несчастного?

Смиля покопалась в разворошенной Вериной постели, заглянула под коврик на полу, сунула нос на книжные полки и прямым ходом, как гончая, взявшая след зайца, направилась на кухню. В чем-то она, конечно, шла на запах. Обворожительные ароматы плыли по коридору, заставляя желудок нервно сжиматься. Завтрак! Тебя сегодня не было.

На сковородке что-то жарилось.

– Что это? – приподняла Смиля крышку. Было похоже на сырники, но в Верином исполнении это могло быть и бланманже с киселем. Звучит красиво, неизвестно, как может выглядеть.

– Ты это искала? – холодно осведомилась Вера.

– Сотовый искала. Но готова и позавтракать.

Рядом знакомо пискнуло – Верин мобильный сообщал о пропущенном звонке.

Направление – цветы на подоконнике. А вернее, кактус. Он победно распушился, растопырил иголки, напыжился, издавая не свойственные ему звуки.

Пиииик.

– Я тебе звонила! – Смиля выудила находку из-за колючек.

– Мне много кто звонил.

Вера возилась около столика, расставляла чашки, колдовала с заваркой. Сейчас она в чайничек добавит душицу, мяту, чабрец, три раза плюнет, произнесет волшебное слово, и чай получится просто загляденье. Это была хорошая идея, завалиться на чаек к Вере.

– И кто же тебе звонит?

Смиля заерзала на табуретке, роняя сидушку и теряя тапочку.

Вера наградила ее осколками неба. Презрительного, холодного неба. Январского. В январе бывают такие прозрачные солнечные дни.

– Вот именно! – торжественно произнесла Смиля. – Никто тебе давно не звонит, а ты все прячешься.

Вера смотрела на нее в упор, и под этим взглядом захотелось куда-нибудь деться, скрыться, забиться под половичок, а лучше свернуться калачиком под крышкой в сковородке и сидеть тихо-тихо, неслышно поедая вкусняшки.

– Чего, правда звонят? – перестала ерничать Смиля.

– А ты все таскаешься с этими ненормальными на улицу Гоголя? – парировала Вера.

– И никакие они не ненормальные, – изобразила обиду Смиля. – Сама была в Янчика влюблена.

– А ты в кого сейчас влюблена? В Матвейку?

– С чего вдруг? – заторопилась Смиля, хоть сердце ее и заколошматилось, в голове поднялось гулкое эхо, собственных мыслей не слышно.

А Вера все била и била, найдя невероятно болезненное место.

– Иначе зачем?

Ответа на вопрос «зачем?» не существовало в принципе. Смиля и родителям сколько раз пыталась объяснить, что не обязательно иметь цель, чтобы куда-то ходить. Что иногда тебе куда-то просто хочется прийти. Словно какое сверхсущество зовет, приказывает быть именно там, с этими людьми. Смилю тянуло в загадочный Дом на улице Гоголя. С Верой этого уже не было. Ей хотелось сидеть на своей кухне и вздрагивать от звонка мобильного.

– Зачем туда ходить? – Задавая подобные вопросы, Вера начинала бледнеть. – Большое удовольствие сидеть на грязных подоконниках и слушать страшные сказки на ночь?

– Мне нравится! – Смиля смотрела в пол. Носки вчерашние, забыла достать новые, а эти уже запылились. В Доме запылились.

– Все ты врешь! Ничего тебе там не нравится. Кроме разве что Эрика. Больше и нравиться никто не может.

– Я не виновата, что ты испугалась! – закричала Смиля. – Никто больше этого не увидел.

И замолчала, с тревогой глядя на подругу. Могла и не стараться. Вера изучала картинку за окном, нежно поглаживая кактус. На полном серьезе – проводила пальцами по колючкам. Хоть бы что! Хоть бы руку отдергивала. Нет, так и чесала, с нажимом на желтые иголочки. Смотреть на это было невыносимо.

– Ничего, скоро с Домом будет покончено! – специально грубо произнесла Смиля.

– Его наконец-то снесут? – буркнула Вера, оставляя кактус в покое.

– Хуже! – демонически произнесла она – так, по крайней мере, Смиле показалось.

Вера на эти слова не обернулась, продолжая демонстрировать спину. Спина у нее была надменная, ничего не желающая знать. Кудрявый затылок. Впрочем, затылок не был столь категоричен. Но все равно Смиле пришлось заговорить первой:

– У Дома появилась хозяйка.

– Ты, что ли?

Смиля чуть не навернулась с табуретки от хохота. Опасно накренившись, она подхватила сидушку и сунула себе под попу.

– Хуже!

Вера выгрузила на тарелку нечто со сковородки и пододвинула Смиле. В глазах по тонне презрения.

– Пойдем вместе, увидишь, – расставляла силки и капканы Смиля.

Вера молчала. Помешивала ложечкой в чашке. Янтарный цвет чая заранее настраивал на вкусное времяпрепровождение. Смиля не выдержала. Сделала большой глоток и затараторила:

– Представляешь, заявилась такая наглая, белобрысая, с дурацкой высветленной челкой, говорит, Дом принадлежит ей.

– Эрик ее решил напугать, а она ни в какую, – закончила за подругу Вера, не отрывая глаз от дрожащей поверхности чая в своей чашке. Но при этом еле заметно поморщилась.

– Синеглазка! Ну чего ты? – заволновалась Смиля.

– Я с тобой никуда не пойду! – отрезала Вера, выходя из-за стола. – Хватит, находилась!

– Нет, ну, правда!

– Кривда! Эрик может сколько угодно строить из себя повелителя джунглей! Я никуда не пойду! Развлекайтесь своими привидениями без меня. Если вы считаете, что я все выдумала, – в путь! Я останусь со своими фантазиями, а вы со своими.

Голубое небо заволокло тучами. На землю обрушился настоящий водопад. Потоки слез затопили платье, стол, залили дрожащие руки. Спасайся, кто может, стройте плоты, тащите из речки Му-Му, рубите причалы для Мазая с зайцами, конец света близок.

Вера внимательно посмотрела на свою чашку. Курился белесый парок. Разговор был окончен.

Смиля сунула в карманы два куска пирога, с третьим куском в руке выскочила в коридор и уже оттуда заканючила, пытаясь для приличия утешить подругу:

– Все еще может измениться.

Не помогло.

– Хочешь, я к тебе Януса пришлю?

Ноль эмоции, тонна презрения.

– А хочешь, Скелет придет, сыграет тебе что-нибудь?

Плечо подозрительно дернулось.

– Синеглазка!

Это была ошибка. Вера метнула в ее сторону голубые стрелы. Выстрел был не хуже робин-гудовского, не просто в яблочко, но еще и предыдущую стрелу пополам вдоль древка разрубило.

– Я тебе не собака, чтобы меня по кличке звать! – вспылила Вера.

Приличия были соблюдены, подруга безутешно рыдала, и пока в нее не полетели более тяжелые предметы, чем слова, Чудовище решила ретироваться. Из вредности Смиля выложила обнаруженный в кактусе сотовый на подзеркальник в прихожей и выскользнула за дверь. Пускай Янус звонит и наводит порядок. У него это хорошо получается.

Выйдя на берег Преголя, Чудовище набрала Ворона. После трех сигналов Генрих сбросил звонок. Скелет поступил так же. Янусу можно было и не звонить. Если Ворон мчится к Дому, то вожак давно там. А если вожак там, то армия умирает, но не сдается. Они придумают, как выкурить этих внезапно свалившихся хозяев из Дома. Не в первый раз!

Смиля заторопилась. Бежала, не глядя на свинцовую воду Преголя, проскочила по двум гулким мостам, пересекла центральную площадь и помчалась по тенистой стороне улицы Фрунзе. Все дальше и дальше, через круговую Тельмана к Гоголя.

Около Дома стояло несколько машин – все больше крутые иномарки, особенно выделялся белоснежный «Нисан», и один экскаватор веселенькой желтенькой расцветки. Он был совершенно новый, только что из магазина, даже колеса особенно не испачкались. За веревочку его держал карапуз в тугих вельветовых шортах.

Видения настолько ошарашили, что Чудовище чуть надкусанный пирог не уронила.

Незнакомые люди бродили по заросшему травой палисаднику, тыкали палкой в прудик, обламывали ветки разросшихся кустов, рыли под левой лестницей. Судя по вялой траве рядом со свежевыкопанной землей, ковырялись пришельцы здесь давно.

Белобрысая сидела на ступеньках, возвышаясь над работающими. Впередсмотрящие на кораблях себя, наверное, так же вели – внизу все бегают, суетятся, паруса натягивают, тросы крепят, а эти стоят, семечки грызут, шелуху на головы собратьев бросают.

Девчонка ничего, конечно, не грызла, но если бы подвернулась косточка-другая, непременно метнула, например, в Чудовище. Взгляд, которым она наградила ее, был тяжелее сообщения о городовой контрольной по геометрии.

Чудовище с трудом прожевала последний кусок пирога и стала отступать к ближайшим кустам акации. Чуть не затоптала отвлекшегося Скелета. Скелет зашипел, изобразив из себя Змея Горыныча у реки Смородины под Калиновым мостом.

– Давно они здесь? – Чудовище сунулась в карманы за гостинцами, только сейчас заметив, что пироги оставили жирные следы на сарафане.

– Час возятся.

Скелет заглотил свой кусок в один прием и кровожадно посмотрел на оставшийся. Янус с сомнением изучал угощение.

– Это от Синеглазки, – покачала ладонью с пирогом Чудовище.

Они кинулись к пирогу одновременно, но Янус успел не только выпечку подхватить, но и по рукам Скелету дать. Скелет заскулил, отворачиваясь.

– Я, между прочим, первым их здесь засек и к Янусу побежал, – неприятным голосом выводил он. – Вы бы сюда только к вечеру пришли, а вместо Дома пустырь. Вон как они здесь все перекопали.

– Чего делим? – Ворон приближался вальяжной походкой очень довольного жизнью человека. Эдакий колобок после обморожения.

– Уже ничего, – облизал испачканные пальцы Янус. – Какие новости?

– Зовут их Томиловы, – с ходу стал докладывать Ворон. – Бабка носила фамилию Майер. И ей действительно принадлежал этот дом на улице Эрнст-Вихерт-штрассе. Из Пруссии они уехали в Германию, потом в Польшу. Ее сын женился на эстонке, и жену потянуло на историческую родину. Внук, вот этот самый Томилов, уже сносно говорил на русском и учился в Москве. Жена его бросила и с дочкой уехала куда-то. Потом неожиданно вернула девочку, а сама скрылась. Умирая, бабка сказала, что в ее родовом имении закопано несметное сокровище, под вторым львом слева. Вот они и примчались.

– Это сколько лет бабке? – быстро подсчитал Скелет. – Сто, что ли?

– Чего там в Германии не жить-то? Живи – не хочу! – философски изрек Ворон, который дальше Светлогорска никуда не выбирался.

Все с большим интересом посмотрели на копателей.

– Ее зовут Снежана, – докладывал последнюю информацию Ворон. – Отца Милослав. А младшего Никодим.

– Как? – прыснула Чудовище.

– Каком! – Ворон обиделся, что его никто не спешит носить на руках за добытую информацию. – Русское народное имя, между прочим.

– Ага, особенно Снежана, – не унималась Чудовище. Белобрысая ей не нравилась все больше и больше.

– Снежана имя славянское, – проявил осведомленность Ворон. – Так же как и твое. Ну, скажем, западнославянское. А я, кстати, типичный ариец. – И грудь выпятил.

– Может, они все выкопают и уедут? – предположил Скелет, прерывая бестолковый спор. В кулаке он сжимал губную гармошку. Налицо явные признаки сильного волнения. Сейчас играть начнет.

– Не может, – мрачно покачал головой Янус.

– Эх, я как чувствовал! – раздосадовано стукнул кулаком по ладони Ворон. – Надо было сюда с металлоискателем приходить. Чего мы целый месяц ерундой занимались?

– Их можно прогнать, – негромко произнес Скелет, между словами негромко поигрывая на губной гармошке. Получался задумчивый, еле слышный звук. – Они не знают, что это за Дом. Если им рассказать, они сами уберутся. Причем очень быстро.

Около Дома загалдели, сухие шваркающие звуки лопаты о землю прервались, послышался звонкий звук, как будто железо встретилось с чем-то металлическим.

– А еще там может быть бомба, – все так же спокойно изрек Скелет. – Следы войны. Рванет так, что никакого Дома не останется.

Крики копателей стали подозрительно громкими. Ворон коротко взвизгнул и скрылся в кустах.

– Вы можете отсюда уходить!

Голос, казалось, раздался оттуда же, куда умчался Ворон.

– Ничего, мы останемся и посмотрим, как вы будете драпать, – с презрением, сквозь губу процедил Скелет.

Снежана выступила из-за акации. На ней был длинный белый, расшитый белыми же нитками сарафан с завязками на шее. Волосы собраны в высокий хвост, подхваченный широкой шелковой белой лентой. Косая белая челка прикрывала лоб и глаза.

– С чего это мы отсюда уйдем? – с торжеством спросила она.

– Не вы первые, не вы последние, – равнодушно пожал плечами Скелет.

– Снежана, – весомо добавила Чудовище.

– И кто же был до нас?

Скелет бросил короткий взгляд на стоящего в стороне Януса.

– Достаточно! – заторопилась Чудовище, которой самой хотелось осадить эту гордячку, наконец-то увидеть в ее глазах испуг. – Отсюда кто только не сбегал!

– Ну, кто, кто? – начала заводиться Белобрысая.

Чудовище набрала в грудь побольше воздуха. Она уже не первый раз рассказывала эту историю, но всегда до того входила в роль, что у нее начинала кружиться голова.

– После войны сюда поселили военный оркестр, но они очень быстро съехали, потому что по ночам кто-то постоянно трогал их инструменты, перекладывал их с места на место, прятал. По утрам им приходилось инструменты все время искать.

– Чушь!

– А еще они по ночам слышали музыку: на их инструментах кто-то играл. Соседям шум мешал спать по ночам.

– Этого не может быть, это выдумки!

– И вот однажды музыканты проснулись от грохота. До утра они боялись выйти из своих спален. Как только взошло солнце, они выбрались в коридор и увидели, что все барабаны пробиты, у скрипок и альтов порваны струны. А один трубач не выдержал и среди ночи выбросился из окна. Можешь посмотреть, в парке еще виден холм его могилы. Музыканты ушли и больше в Дом не возвращались.

– Сказки! – В глазах Белобрысой сидело презрение. Как вчера. Неужели его невозможно превратить в испуг?

– А потом в Доме поселили генерала, – голосом злой вещуньи продолжила Чудовище. – Он не прожил и месяц, повесился. Говорят, ему являлись все убитые им солдаты. И с тех пор кто ни переходил порог дома, в панике бежал прочь. Прямо как ты вчера.

Белобрысая поджала губы. Она не верила. Она и не собиралась слушать этих ненормальных. Ей только хотелось посмотреть на их растерянные лица, на проигравших соперников.

Через кусты акации с треском проломился Ворон.

– Фигня там какая-то, – заторопился он с докладом. – Черепки. Говорят, сервиз был закопан. Но он раскололся еще в земле, от времени.

Белобрысая попятилась. Взгляд Януса стал насмешливым.

– Не советую приходить сюда в сумерках! – крикнул он. – Сумерки – время лжи. Дом вам припомнит эти черепки! Дракон, охраняющий клад, вселяется в того, кто клад потревожит. Считайте, что он среди вас.

Из подъездной аллеи вырулил Никодим со своим невероятно-желтым экскаватором. Он насуплено посмотрел на спрятавшихся в кустах взрослых и уплыл обратно к Дому. Оттуда слышался смех и легкий перезвон.

Белобрысая обиженно дула губы. Вроде бы пора уходить, но как сделать это с достоинством, чтобы уход не воспринимался как бегство?

– И еще! – Скелет сделал два быстрых шага к Снежане. Она вздрогнула и явно сдержалась, чтобы не отпрыгнуть в сторону. – Не забывайте кормить нашего домового. – Он сунул Белобрысой в онемевшую руку пакет с сушками. – Утром, днем и вечером. Оставляйте по кусочку около каждой двери. Он, когда голоден, сам не свой. Может начать буянить.

– Да, – по-стариковски поджал губы Ворон и так активно закивал, словно решил проверить шею на прочность. – Он такой… – Поискал слово. Глаза хитро блеснули. – Безобразник. Вы его не обижайте. По стенам постучит, в трубах повоет, камешки побросает. А еще любит кошек в пруду топить.

Кажется, Белобрысая очень любила кошек.

– Идиоты, – буркнула она, бросая пакет на землю. – Клиника! – Она помчалась прочь. Обернулась: – Вам всем лечиться надо!

Это был достойный уход. Янус довольно улыбнулся. А Ворон все продолжал мелко кивать. В лице масса невысказанного.

– Слушай, а ты чего про дракона загнул? – с волнением спросил он.

– К слову пришлось, – пожал плечами Янус. – Образ красивый. Наш Дом, а вокруг него обвился огромный дракон. И пламя из пасти.

– Они теперь отсюда никогда не уйдут, – расстроенно прошептала Чудовище.

– Нет, не уйдут, – качнул головой Скелет. В голосе ни грамма тоски-печали.

Янус понимающе посмотрел на него.

– Не уйдут, – согласился он.

Ворон открыл рот.

– Убегут, – завершил свою мысль Скелет. – Причем очень скоро.

– Правильно, – победно улыбнулся Янус, – всегда приятно, когда тебя понимают с полуслова. Пошли в библиотеку.

Подглядывающая за друзьями Белобрысая разочарованно засопела. Эта странная четверка уходила. Они что-то затеяли. И она не успела услышать – что. Пошли в какую-то библиотеку. Что за дикие люди? Кто в наше время таскается по пыльным складам книг? Кто в наше время вообще читает? Единственный, кто ей понравился, – черноволосый. Может, через него удастся что-нибудь узнать?

Библиотека имени Горького располагалась в старинном трехэтажном особняке на улице Лермонтова. Как многие дома в центре Калининграда, кирпич дома потемнел, а местами и выцвел. Вероятно, когда-то давно здесь, еще на улице Лёнсштрассе, жило очень много людей. Порой казалось, что внутри до сих пор витает эхо шагов бывших обитателей, и от этого библиотека выглядела слегка приосанившейся. Как будто наложили два времени, сейчас и тогда. Все эти тени, шорохи, неразличимые слова – оттуда, из того времени.

Безликий куб, пристроенный к библиотеке недавно, загораживал здание, заставляя забыть, что особняк собой представляет на самом деле. Не забывалось. Обитатели библиотеки с уважением относились к привидениям и отзвукам давно умерших шагов.

Даже говорливый Ворон перед входом замолк, а Чудовище сбавила шаг. Ей туда идти не хочется. Она отлично помнит свою предыдущую встречу – страх, одеревеневшие ноги, пыль, заменившую воздух.

Прихожая, холл, гардероб, стенды с информацией. Дверь в основное здание, убегающие направо-налево коридоры, лестница, карабкающаяся наверх.

– Издалека мне кричат: закрывайте двери, вороги идут. А это всего лишь вы!

Елена Александровна недовольно глянула на Януса. Янус ответил ей одной из своих фирменных ухмылочек. Заведующая библиотеки не была строгой, но с Янусом пыталась держаться солидно. Когда успевала. Обычно ее хватало только на быстрое замечание, и она тут же скрывалась в своем царстве книг. Она всегда спешила. От книг, к книгам, от читателей к читателям. Готовила встречи, проводила встречи, ругалась после встречи. Невысокая, крепкая, с коротко стриженными светлыми волосами, светлыми лукавыми глазами. Ходила она быстро и, что самое удивительное, бесшумно – это у них, видимо, было семейное. Легко взрывалась неожиданно звонким смехом.

– Тетя Лен, а пустите нас в читальный зал.

Непривычно было слышать в голосе Януса просительные интонации. Он даже застыл в непривычной выжидательной позе.

– Эрик, опять?

Янус не отвел взгляда. Он просто ждал, когда ему разрешат. А в том, что разрешат, он не сомневался.

– Не забудьте поздороваться, – сдалась Елена Александровна. Чудовище только сейчас заметила, что к груди она прижимает две очень большие книги. Наверняка тяжеленные, но в руках заведующей они казались пушинками.

– Обязательно!

Янус первый бросился к лестнице. Своими длиннющими ногами он сразу перепрыгивал через три ступеньки, за ним несся вечно любопытный Ворон, чинно, но так же через три ступеньки вышагивал Скелет.

– Спасибо, – буркнула Чудовище, под внимательным взглядом Елены Александровны неизменно теряющаяся.

– И не засиживайтесь долго, – напомнила заведующая. – Мы работаем до шести.

– Спасибо, – повторила Чудовище, оборачиваясь. Как раз вовремя, чтобы поймать очень странный взгляд. Елена Александровна смотрела так, как будто все знала заранее – зачем пришли, что ищут, куда понесут найденные сведения. Так и подмывало спросить: чем все кончится? И услышать в ответ: плохо все кончится, поэтому дышать вам лучше через раз, по улице ходить, оглядываясь.

– Иди, иди, – движением бровей подогнала ее заведующая. – Поздороваться не забудь.

– Спасибо. – Чудовище побежала наверх. Шагов уже слышно не было, значит, все зашли. И получается, что два пролета ей идти одной.

Это было неприятно, словно чудовищу не на один этаж предстояло подняться, а в одиночестве против дивизии врагов выступить.

Ступеньки были скрипучие, крутые и неудобные. Пролет, еще. Прежде чем взяться за ручку двери, за которой уже скрылись все, набрала в легкие побольше воздуха, про себя несколько раз пробормотала скороговоркой: «Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!» и незаметно добавила: «Извините!»

Читальный зал большой, с высокими потолками. По центру стол с новинками, пара столов в стороне для жаждущих скоротать время в библиотеке, пустая конторка библиотекаря, а за ней полки, полки, полки.

Чудовищу показалось, что у нее над плечом вздохнули. Крутанулась. Дверь медленно закрывалась, выплевывая в зал остатки свежего воздуха с лестницы.

Скелет уже сидел на подоконнике, глядя на широкую улицу Лермонтова, гладил тонкими длинными пальцами свою губную гармошку. Высунув язык от старания, Ворон листал здоровенную книжку с цветными иллюстрациями – очередной рассказ про старый Кёнигсберг.

Чудовище встала поближе к Янусу. Пускай заметит, что она пришла и наконец скажет уже что-то ободряющее. А то она, как Синеглазка, перепугается, и окажется в их компании на одного человека меньше.

Находиться рядом с Янусом безопасно. Он здесь вроде как свой. Елена Александровна ему родная тетка. А значит, на Януса распространялась ее защита от всего нехорошего, что могло затесаться в эти края. А бродили здесь многие – альпы, вилктати, бородатые стражи жилищ, барздуки. После ухода из этих земель хозяев пруссов бесприютные духи расползлись кто куда, забились в норы, заполнили собой все щели.

Истории о живущем в библиотеке привидении манили и пугали одновременно. Елена Александровна сама рассказывала о вечерних шагах на третьем этаже, о говорливой лестнице, о тяжелых вздохах из темных углов, о пропадающих, а потом объявляющихся в неожиданных местах книгах. О том, как спотыкаются люди на ровном месте, как летят на пол тома. Как появляются закладки в старых, давно не читанных фолиантах.

Третий этаж – читальный зал, это здесь. Янус специально ходит в библиотеку, говорит, что спрашивает совета у духов. Хотя на самом деле просто листает книги.

Книг много, и если нет других посетителей, то можно громко переговариваться, показывать друг другу находки. Даже Ворон, после «Букваря» в первом классе никаких других книжек в руках не державший, здесь становится серьезней, ревностно выбирает себе что потолще и забивается в угол, чтобы без свидетелей смотреть картинки. Один Скелет хранит гордое равнодушие. Утверждает, что все нужные книги давно прочел.

Сейчас из его кулака раздается приглушенный стон губной гармошки. Закрыть глаза – так и видишь тощую сгорбленную фигуру какого-нибудь древнепрусского демона, готовую рассыпаться от собственной дряхлости.

– Что мы здесь ищем? – тихо спросил Скелет.

– Именно, что мы! – важно выпятил грудь Ворон, намекая на то, что Скелет под обобщающее местоимение не попадает.

Под пальцами Ворона мелькает журнал по авиаконструированию. И он вовремя эти самые пальцы убирает, потому что Янус бухает перед ним на стол убедительную стопку книг.

– Мы, – вожак особенно подчеркнул местоимение, – ищем какие-нибудь упоминания улицы Гоголя, она же Эрнст-Вихерт-штрассе, а еще о местных духах и привидениях. Смерти, убийства, необъяснимые явления. Падения метеоритов, явление инопланетян – все сгодится. До вечера есть время. Тогда мы вернемся в Дом и устроим новый спектакль. Думаю, у ее папочки нервы покрепче, надо придумать что-то более основательное.

– Чего тут искать? – Между фразами Скелет выдавал новый плачущий звук. – Выключи свет, хлопни погромче дверью, к тебе все сами придут и расскажут. Будешь ли ты этому рад?

Янус поморщился.

– Я не верю в существование призраков и духов.

– А сам здороваешься, – обиженно заметила Чудовище.

Она не просто верила, она боялась. Вот сейчас резко повернется, а оно стоит, смотрит, дышит в затылок. И что делать? Кричать: «Караул!» и падать в обморок?

– От моих здоровканий только воздух сотрясается. Духи не появляются просто так. Им нужен повод. Даже если здесь кто-то есть, какое ему дело до посетителей? Будет он на них тратиться?

– Судя по всему, местным мы не очень-то нравимся, – пробормотал Ворон, снова уткнувшийся в свой журнал. – Может, они мизантропы и вообще не любят людей?

Чудовище молчала, но очень выразительно сопела. Когда они впервые пришли в Дом, там тоже не на кого было тратиться. И все же какой-то злобный альп или айтварас, а то, может, и бородатый барздук, сильно заинтересовался Синеглазкой. Они почти поднялись на третий этаж, когда Синеглазка закричала. Ее крик отражался от стен, заставлял спотыкаться на кривых ступеньках. Вверх-вниз. Они обследовали каждый кирпичик, заглянули в каждый угол, Янус вылезал через окно, чтобы убедиться, что никто, кроме него, этот трюк проделать не мог. Они даже сбегали к ней домой, но Синеглазка не возвращалась. Янус стучал по стенам Дома, обещая, что сломает его.

И вдруг она вернулась из небытия.

Все сидели на третьем этаже, смотрели в небо, Ворон рассуждал о том, что надо принести святую воду и побрызгать по углам.

Сначала раздались шаги. Кто-то спускался по ступенькам в подвал. Ворон кинулся к дверям, Янус высунулся в окно. Синеглазка появилась на левой лестнице, спокойно сошла на землю, сделала три шага до прудика. Кажется, у нее зазвонил сотовый. Когда они слетели вниз, никого не было. Только экран брошенного в траву телефона догорал умирающим светом.

Синеглазка нашлась дома, в одежде сидела в душе и отказывалась что-либо объяснять. На ее сотовый постоянно звонили, номер не определялся. Янус ответил. На том конце сопели, вздыхали и даже как будто негромко подвывали. И так раз за разом, словно телефон, с которого шел звонок, проглотил огромный зверь, и теперь маялся животом, кишками или чем там, нажимая на кнопки.

Больше Синеглазка никуда не ходила. И по мобильному не отвечала. Янус бродил мрачный. Несколько раз заглядывал к Вере в гости.

«Вера, Верочка, Верунчик, ну не расстраивайся, все прошло. Тебе показалось. Больше ничего тебя не испугает. Ну, не плачь, не надо… Верь, все пройдет».

Фи, какая пошлая игра слов!

И зачем-то опять: «Ну, Синеглазка!»

В ответ молчание или крики, чтобы ее не звали собачьей кличкой. А как без этого обходиться, если условия игры такие? Ворон придумал. Не звать никого по именам, только прозвища. Знание настоящих имен подчиняет человека демону, злым силам. А так – кличка, никакого подчинения. Они и думать друг про друга стали кличками, когда находились около Дома. Но как только возвращались в квартиры к родителям, становились сами собой. Или не становились?

Ох, необычно все это.

От Веры Эрик приходил мрачнее тучи. Ничего не рассказывал. Наверняка они были влюблены друг в друга. Кто ж их напрямую спрашивал об этом? Ворон мог, но не интересовался. Может, сам мечтал о взаимности? При такой конкуренции хитрому Эрику даже выгодно, что Вера сидит дома, пироги печет.

– Нам надо придумать, как из Дома выкурить пришельцев, – флегматично рассуждал Янус. – Все говорят, что там водится привидение. Знает улица, знает весь город. Но это Томиловых не остановило. Им либо плевать, либо они еще не владеют этой ценной информацией, не догадываются, насколько все это опасно. И в том и в другом случае их можно остановить.

– Если они уже оформили Дом на себя, что их может остановить? – спросила Чудовище. – Они приведут мастеров, и через месяц-другой Дом будет как новенький.

– Есть деньги на Дом, есть деньги и на ремонт, – зачем-то поддержал ее Скелет.

– Есть деньги на могильщиков и пышные похороны. – Янус довольно жмурился, представляя то, о чем говорил. – Повешенные были, выбросившиеся из окна. На очереди утопленники. Пора запасаться зонтиками и плавками.

– Пускай сами убедятся, что жить в этом месте нельзя, – заторопился сказать свое веское Ворон.

– Это надо делать вечером, – не согласился Скелет. – А до вечера они торчать не будут.