 |
|
Популярные авторы:: Кларк Артур Чарльз :: Горький Максим :: БСЭ :: Чехов Антон Павлович :: Joyce James :: Борхес Хорхе Луис :: Лондон Джек :: Толстой Лев Николаевич :: Фармер Филип Хосе :: Азимов Айзек Популярные книги:: The Boarding House :: Бурый волк :: Обман :: Справочник по реестру Windows XP :: Подземная Москва :: Единственный способ :: Чужое :: Движущая сила :: Легенды о звездных капитанах :: Мятежная княжна |
Заскоки Пегаса (сборник)ModernLib.Net / Елена Яворская / Заскоки Пегаса (сборник) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Анна Попова, Елена Яворская Заскоки Пегаса (сборник) Муза в халате и бигуди, или О быте и бытии Елена Яворская ГОСТевое Увы, для гостей не придуманы ГОСТы: застолье без шума, без пьяных речей, без грубости тосты, душевно и просто, без всяких «тудыть тебя, Маша, в качель!» И кушаний – вдосталь, и кушать – не постно, и выпить – не поздно, ведь ломится стол. И речи – как звёзды, всем радости – вдосталь, на все девяносто, а лучше – на сто! На этом обеде – ни жалоб, ни сплетен, никто про болезни ни слова – ни-ни. Задорно бенгальские светят огни. С горчинкою песни, и юмор не пресный, и сладкое тесто – пирог удался! Хозяйка смеётся, она – словно солнце – хвалу принимает и светится вся. Хвала – что халва, всем сладостей – вдосталь… Увы, для гостей не придуманы ГОСТы… Анна Попова Окорочок Окорочок! Венец всего земного! Варёных ножек пламенная страсть! О тайна крылышек! Я чую снова Пьянящих запахов божественную власть! О детище природы кулинарной! Симметрия пупырышков твоих! Окорочок! Прости мой стих бездарный! Окорочок! Прости мой нежный стих! Как пламенно ты оплываешь жиром, На раскалённой сковородке лёжа! Окорочок! Ты стал моим кумиром! О, как прекрасна розовая кожа! Что пред тобой Нероны и Помпеи? Что пред тобою Цезари и Бруты? Лишь ты один, душой моей владея, Божественные даришь мне минуты! Всё кончено. Разверзлись два крыла. О, как бела ощипанная кожа! Израненное сердце мне тревожа, Лежишь ты, гордый, на краю стола. Нет, весь ты не умрёшь! Твоя душа Сольётся в плач с душой природы кроткой. О, так прижмись ногами к сковородке, На судном пламени сгореть спеша! О эта боль утраченной любви! О эта страсть последнего экстаза! Умри над мертвенным сияньем газа, В безумье чувства жиром оплыви!.. Трепещешь ты над раскалённым дном. Как жарок путь твоей прощальной страсти! …И две ноги, раскинутые насмерть. И два крыла в отчаянье немом… Однажды (на турнире дело было) Красавица тарелку обронила, Где зеленел салат, белел творог, А главное – окорочок Лежал на ней, девицу поджидая… И что же – дева молодая Вдруг уронила свой обед! Она и стонет, и ревет, Но не успел окорочок упасть, Летя с высокого балкона, Как рыцарь молодой, в красавицу влюблённый, Увидел повод доказать ей страсть Свою; схватил окорочок, Внезапно робость превозмог И поспешил с добычею к девице. Но… запах юношу прельстил, И обо всём он позабыл, К окорочку душа его стремится… Себя наш рыцарь не сдержал И – ах! – окорочок до кости обглодал. Мораль сей басни вам ясна: Голодным рыцарям лишь курица нужна! Елена Яворская Драма-мелодрама День-деньской – дела, заботы, Нет конца им, нету счёта, Круговертит круговерть. Вечно – до седьмого пота, Всё работа да зевота… Только всё-таки охота Телевизор посмотреть. Кресло, мягкая пижама, Муж храпит… прибить бы хама, Но влечет телеэкран! Ну а там – такие дамы, Королевы, скажем прямо, И у них такие драмы, Страсти – просто ураган! А мужчины-то, мужчины! С каждого – писать картины И за баксы продавать! Бизнесмены, властелины, Кинозвёзды, паладины… Спи, усатая скотина! Всё! Пора и мне в кровать. Раз под вечер собрались Побеседовать за жизнь Марианна, и Мария, И другие, всем родные. Накопилось новостей Про мужей да про детей, Про злодеев, про злодеек, Лиходеев, лиходеек… Как вода лилась текила. Только руки заломила В ужасе Мария вдруг: «Через час придет супруг, А у нас в квартире ужас – Хлам везде, холодный ужин! Ох, беда! Со мной ругаться Муж способен серий двадцать С перерывом на рекламу. Жизнь моя – сплошная драма!» Если дружно помогать Будет в доме тишь да гладь. Быстро побросала Рита Грязное бельё в корыто. Умница Марисабель Вмиг заправила постель. А тем временем Рамона Выметала пыль с балкона. Роза штопала носки. У гладильной у доски Хлопотала Карменсита. Сеяла муку сквозь сито Госпожа Леопольдина. Принесла из магазина Две авоськи Миридад. Вместе горе не беда! А красавица Ракель Ловко чистила форель. Марианна мыла раму… Вот такая мылодрама! Елена Яворская В конторе Особо опасная особа опасная в контору зашла на пару минут. И все мужички уставились в оба (а что вы хотите? мужик – не робот), друг друга локтями мнут: гляди, мол, какая краля! такую, мол, и не ждали! (не ждали… но все – желали – а нынче – пришла). Дела-а! Фантастика просто! На морды наводят глянец… Шуршат купюры в кармане… И вот побежал посланец за кофе и коньяком (конечно, от шефа тайком)… Хвостами крутят, барбосы… …Но есть ведь и боссы. Мизинчиком босс поманит – к услугам готовы враз – ну хоть сейчас – и Леды, и Афродиты, и Геры сурового вида. Такие ведь кавалеры – ну просто балдёж и улёт! Авто у подъезда ждет. Вдвоём отбывают в сауну. В печали прочие замерли. Поможешь горю слезами ли? А может – ударным трудом?.. …У босса – вилла с прудом и в городе каменный дом. И вправду – улёт и балдёж, А тут – ничего не ждешь… А тут – паши за гроши, считай – для души… И краля ему, и тусняк!.. Да ну всех к чертям собачьим! Не плачь! Мужики не плачут!.. А просто пьют – за удачу премерзкий дешёвый коньяк. Елена Яворская Стена Со спокойствием олимпийца (то ли Зевса, то ли спортсмена) головой пробиваю стену. Да, не мудро. Но современно. Хрустко сыплется штукатурка, и состроил строгое рыльце старый кот (мышами затуркан, но со мной – ариец арийцем). Лоб мой твёрд – потвёрже гранита. И стена весьма твердолоба. Что ж такое придумать, чтобы победить? Нет, сдаюсь. Финита. Все, финита!.. Стена пробита! Из дыры: «Приветствую, Вика!» Мой сосед – бухой и небритый. Эх, не вышла победа ликом! Елена Яворская Дачная лирика На ветках – вишни, В тетрадке – вирши, Под лавкой – пёс. Взлететь бы выше – до самых вишен, до сладких вишен… Да вот вопрос: как стих наладить, когда в тетради, в моей тетради листы желты, и в сердце осень, и муза косит, нахально косит?.. В саду – кроты, в башке – мыслишка: изменщик Мишка с подружкой Машкой баклуши бьёт… Созрели вишни. Не вышли вирши. А получился опять компот! Анна Попова Огородная лирика Ах вы, банки мои, банки, Вы стерильные мои, Рыночные, новые, Двух– и трёхлитровые! Ой, чики-чики-чики, Засолю я кабачки, А для пущего фасону К ним нарежу патиссоны, Закатаю всё в рассоле По рецепту бабы Сони, Баба Соня местная, На весь район известная: Приворот и отворот, Совсем недорого берёт! Засолю грибочки Для любимой дочки, Ай люли, люлюшечки, Для моей Валюшечки! На ближайший праздник ей Передам с оказией! Плавают грибочки Да в дубовой бочке… Вон сосед, Козюлин Петя, В воскресенье в город едет, Тили-тили, ай люли, Есть у Петьки «Жигули», Ржавые, немытые, В аварии побитые! С баклажанами лечо – Будет сердцу горячо, С перчиком, ядрёное И на вкус мудрёное: Положи пол-ложки в рот – И до печёнок проберёт! У меня в кладовочке Свёкла да морковочка, Погодка жаркая была, Ох, как бы вся не погнила! Сохраню в подвальчике, То-то радость Валечке! Ой, грибы сушёные, Варёные, тушёные, Ножичком скоблённые, Не пересолённые, Не грибочки – прямо клад, И в картошку, и в салат! Тили-тили, ту-ру-ру, Красна ягода в бору, Стоит берёзка на ветру, А я страдаю по Петру. И при хате, и вдовец, И собою удалец, А то, что ростом маловат, Прыщеват и лысоват, Ну так ему ж, едрёна мать, Не в стриптизе выступать! Клавка, хитрая лисица, На него уже косится: Мол, осталась без родни, Так ей забор теперь чини! Заманю Петра в кладовку, Пусть увидит заготовку, Вот он, Петя, урожай, Да ты гляди, соображай, Кто хозяйка хоть куда, А кто кукушка без гнезда, Где бардак, а где уют, Где берут, а где дают, Где ты столяр да маляр, А где – семейный экземпляр! Прут стихи без передышки! То закатываю крышки, То стираю, то полю, То сажаю, то пилю, Каждый миг полна задора, Всё рифмую без разбора! А чего тут разбирать: Что увижу – то в тетрадь! Пишу стихи народные, Садово-огородные, Морковно-кабачковые, Немножко бестолковые, Зато усем понятные, Засолочно-салатные, Заквасочно-капустные, Наваристые, вкусные! Про дубы так про дубы, Про грибы так про грибы, Про Тимошку, про гармошку, Про засохшую картошку, Про скотину на лугу И про любовь ишшо могу! Елена Яворская Неделя Понедельник – Тяжкий стон. Жидкий чай И сигарета. Щёлк замок – Из дома вон… Словом, вечные сюжеты. Вторник – Пуля у виска. Вздрогнул, взвыл – И вновь за дело. В сердце – Темень и тоска… Главное, что не задело! А среда… Ну что среда? На морозе стынут ноги, Даже мозг – Кусочек льда… Что ж возьмёте с нас, убогих? А четверг… Ну что четверг? Всё отчёты Да проверки. Мы карабкаемся Вверх, Но плюет начальство сверху. Ну а пятница – Предел Всех страданий, Всех мечтаний. Колька-хват Не усидел – Самогон хорош у Тани! А суббота – Чудеса, Словно в пятом Измеренье: Мы проснулись В три часа… Глядь – сегодня воскресенье. Понедельник – Маета Для несчастного поэта. Душу ломит, Жизнь пуста… Словом, вечные сюжеты. Анна Попова, Елена Яворская Дача: докопаться до сути Стихов про милый край у всех навалом, и, прославляя новую весну, в газете местной опубликовала стишок про дачу Антилопа Гну. Петрова Маня, то есть Антилопа, приходит в наш литературный клуб. Прочтет стишок – и ну глазами хлопать, на критику – глазами луп да луп. А глянь-ка – напечаталась в газете, заполнила собою весь «подвал». Небось, уже в Союз ударно метит (ей мэтр рекомендацию давал). А я-то что?! А я совсем не хуже, к тому же – прирожденный реалист! Вот приготовлю мужу поздний ужин – и окроплю стихами чистый лист. Ужо управлюсь с творческой задачей: мне Кипры и Мальдивы не нужны! Я стих о русской даче замастрячу – и дружно возрыдает полстраны! Диван. Телефон. Я о тряпках судачу. Супруг от лежания джинсы протёр. И вдруг – передача: «Все звёзды – на дачу»! Эжен Писарчук, сериальный актёр, вещает про новую суперзасолку и граблями машет картинно-легко. Певец Филимонов идёт на прополку, ах, как он прекрасен в зелёных трико! Хоромы в цветах, на участке порядок, прислуга спешит к овощному столу, блистают на фоне ухоженных грядок певица Лилли и болонка Лулу… Анютины глазки с экрана глазеют, в пруду вдохновенно поймал карася ведущий ток-шоу Альфред Оборзеев – стоит и хохочет, рыбёшкой тряся… Весь год мы копили, не ели – не пили, обнов не купили, считали таньга… О море, о край кипарисов и пиний! Короче, хотели махнуть на юга… Но муж загорелся: мол, труд – наше кредо! И овощи с рынка – мол, пища калек! И хочется мускулы, как у Альфреда! Поездка – на месяц, а дача – навек! Как раз подвернулся нам Генка Чубаров, фазенда его пропадает зазря. Почти что задаром, два с лишним гектара, в шести километрах, в посёлке Заря! Супруг обещал мне (какой же он душка!): «Увидишь, всё лето мы будем в раю! Покрою сарай! Починю развалюшку! Вскопаю, взрыхлю, прополю и полью!» «Приобрел почти что даром! Дача – супер! Два гектара, с садом и прудом! Есть цветник – на загляденье, и другие насажденья, и кирпичный дом!» Мы с подружками судачим: вот уж дача – так уж дача! Истинный Клондайк! Всё! Наутро уезжаем! Скоро будем с урожаем!.. …Боже! Силы дай Пережить кошмар в реале: в огороде хлам навален, вишни – сухостой, вьюн стволы опутал леской – в общем, страшный сон Раневской. А бадья с водой – типа, пруд… воняет тиной. Закатил глаза картинно, видя сад в парше, муж-эстет. Надел бахилы и похлюпал к хате… С милым рай и в шалаше! – так, поплакав, я решила – и рвала весь вечер жилы, чтоб себе внушить: помещение – жилое! Будем мы, как Дафнис с Хлоей, идиллично жить! Дом забит какими-то жердями, кучи тряпок жмутся по углам, доски ощетинились гвоздями, пыль и грязь, вонища и бедлам… Лыжи без креплений и без палок, битый велик, порванный сачок… Этот Генка – Плюшкина аналог! А на вид – приличный мужичок. Я с ведром и тряпками горюю: поле действий – вовсе не курорт! Шкаф хромой и битые кастрюли, у стены замшелый натюрморт, сапоги (кошмары костюмера), в них носки (кошмары парфюмера), за диваном пыльные штаны и бюстгальтер пятого размера – ясно, что не Генкиной жены… Сочиняю я стишок о житейской прозе: мчит вперед ночной горшок, проще – скотовозик. Мчится, весело звеня каждой гайкой ржавой. Эх, полцарства за коня! Эдакой оравой как мы влезли в скотовоз, да еще с поклажей? – нам ответа на вопрос Вассерман не скажет! Мчится терем-теремок, сказочное диво. От жары водитель взмок, мы висим, как сливы, на окне пчела жу-жу – дескать, мир прекрасен! Я на дядечке лежу, словно на матрасе. Даль, как водится, чиста, воздух – несравненный… Кто-то прищемил кота – дальше мчим с сиреной. «Потеснитесь, господа! Ну еще немного!» Люди! Нет у вас стыда! Оттоптали ногу! Пот на лбу залёг росой, сразу стало зябко: рядом – бабушка с косой… …Оказалось – тяпка. Я снова берусь за лопату, копаю, как бешеный крот. Вот жили когда-то пираты, отчаянный, дикий народ. Да только в Орле и в Рязани пиратский не выроешь клад. Я землю лопатой пронзаю, спина и ладони болят. Однако ж под старым ранетом, под слоем прогнившей коры, нашла я две старых монеты суровой хрущёвской поры. А после я враз постарела на добрых полдюжины лет: под россыпью битых тарелок большущий лежал пистолет. Я сразу бегом к телефону, трясусь и звоню в МЧС. Приехали. Все при погонах. Кинолог к ранету полез. И выдал: «Ну, диво так диво!» (культурный мужчина, ей-ей). Ждала я кошмара и взрывов, но хохот вспугнул голубей. Я нервно забилась под грушку. «Копайте спокойно, мадам, – кинолог промолвил. – А пушку, пардон, я детишкам отдам». Он прошептал, в тени с компрессом лёжа, туманно глядя в солнечную даль: «Я весь разбит, как старая галоша… ещё пивка с таранкой мне подай!» Ступив на тяпку, он стонал неловко, отделавшись лишь парой кувырков: «Я не могу прореживать морковку… и кстати, что из этого – морковь?» Он сетовал особенно тоскливо, размазывая по коленкам йод: «Ах, чёрт возьми, далась мне эта слива! С меня довольно, пусть себе гниёт!» Он чуть не плакал, будучи покусан шальной осой при сборе кабачков. Он горевал по-детски безыскусно, ступив на муравейник без очков. Как он мечтал – моим мечтам вдогонку – о спелых грушах в тонкой кожуре, взмахнуть гантелькой – для души, легонько, но не лопатой двигать по жаре! Он устранился от работы адской и бросил даму – тут же, на земле – на растерзанье гадам колорадским, медведкам и смородиновой тле… Семнадцатое (кажется) ведро. Мечтаю сдохнуть, под кустом елозя. О ветки оцарапано бедро. Рыдаю в три ручья – в стихах и в прозе! Одна, одна, с тяжёлой соковаркой До ночи провожусь я в кухне жаркой! Иначе – пропадает урожай. Нарви – помой – и в агрегат сгружай! Ах! Как же мне себя, родную, жаль… Летний вечер. Хрип шансона. Над посёлком благодать. Я пасу дроздов бессонно… Век мне воли не видать! Веет свежестью озона, спеют вишни да ирга. Тут у нас не то чтоб зона… Зона отдыха, ага. Харе Рама, харе Кришна! Отгоняю я беду (чпок фасолью по дрозду!), стерегу иргу и вышки (чтоб тебя! Иргу и вишни!) и спокойствие блюду. Ну а муж забрался в хатку, болен сплином и хандрой. Слёзно просит ягод сладких… Дулю с маком! Хрен с икрой!!! Смачно мужа я ругала, как на зоне вертухай. В это время стая галок подняла нахальный хай. Прогоняла так и сяк я жадный выводок галчат. Тырят вишню эти сявки и – стучат, стучат, стучат… Тридцать градусов в тени: злой, песочной, пыльной. Где спастись, куда сбежать – никаких идей. Нужен огурцам полив, долгий и обильный. А вода – по вечерам, и не каждый день. Жабы смолкли от тоски у пруда в низине. Муж под яблоней задрых, выхлебав компот. Льётся вялая струя – толщиной с мизинец. Матюкается сосед, утирая пот. Через дачу дядя Пётр – звучно, филигранно к чьей-то маме шлёт насос, краны и трубу… Легче с рынка принести пару килограммов, чем по десять волочить на своем горбу… Надо свёклу прополоть, перчики окучить, надо прорыхлить морковь, выдергать укроп. У межи, в резной листве спрятался огурчик… Как бы мужа разбудить?.. Вот сорву – и в лоб!.. Половинкой огурца смажусь вместо крема, рожу потную свою малость освежу. Где бы мне позагорать? Вовсе нет проблемы! Знойно выдохнул сосед: «Нимфа на пляжу!» Я иду такая вся в розовых бикини, у меня в руках ведро… Счастье – до краёв. Поливаю я морковь, свёклу и цуккини – и опять меня манит ближний водоём. Если в кране той воды – кот, подлец, наплакал, если наш водопровод безнадёжно стар… …я свой бывший маникюр подправляю лаком, чтоб красиво оттенить бронзовый загар! Затрепетало сердце, как карасик, попавший к рыболову на крючок. На дачу отбываю, как на праздник, взвалив на плечи старый рюкзачок. Соседи – на пикник и на курорты, а эти вон – на шопинг… наплевать! И у меня купальник есть, и шорты, я в них морковку буду поливать. Бездельники валяются на пляже, идут бухать на мутный дальний пруд, А у меня в глазах веселье пляшет, трудом я прославляю трезвый труд. Ползут домой, как будто бы пахали весь день. Бредут, как зайцы во хмелю. А я танцую с тяпкой хали-гали, и этот мир пронзительно люблю. ……………………….. О, дача, я тебя любила крепко, любила с мая и до сентября! Ударно культивировала репку… или сурепку… Жизнь прошла не зря! Полдень. Ни тенька, ни ветерка. Только хрен отбрасывает тень. Я пашу… пашу ещё… пока… Не на урожай – на бюллетень. А супруг залег себе под хрен, трубочкой дымит для куражу. Я, как раб, поднявшийся с колен, на него пронзительно гляжу. Муж вещает про патриархат, что-то там о русской старине… Я ему – с поклоном: «Лысый гад! Ты, конкретно, барин, охренел!» Прохлада, утро, птички вразнобой… Супруг остался дрыхнуть, сыч помятый! Я обалденно хороша собой – пока что в сарафане и с помадой. Ещё не тянет бремя дачных дум, ещё свечусь улыбкой беззаботной. Ещё не сбились волосы в колтун, не свисли паклей под косынкой потной. И не валюсь ещё я, как бревно, и не грязна ещё, как поросёнок… А мимо едет белое «Рено», буквально ослепляя весь посёлок… И на ветру морковка лебезит, и клонится покорно кукуруза… И – рядом с нашей дачей тормозит близнец кинокрасавца Тома Круза! Заговорил приятным тенорком – ох, комплименты с лестью вперемешку! – и предложил заехать вечерком, подкинуть в город, завернуть в кафешку! Как жаль, что муж не слышал в тот момент! Заревновал бы, взялся за работу! Увы, последний мужнин комплимент – и то не мне, а моему компоту! Сам виноват, не ценит – ну и пусть! Блесну я эрудицией и шляпкой – не перед мужем. Вот я оторвусь!.. Хорош мечтать, пошла в сарай за тяпкой… О гром небес, сильнее, громче грянь! И срезонируй ярости и шоку! Меня куснула редкостная дрянь! Пролётом жало мне вонзила в щёку. Я злобно перед зеркалом бурчу. Щека лилова и шарообразна. С такой щекой мне прямиком к врачу, а не в кафешку источать соблазны… Моей надежды призрачная даль, Моей мечты невинной эфемерность… Мораль? Ну что ж, да здравствует мораль, да здравствует супружеская верность! Вечерняя луна блестит нежней опала. Сгустилась «облаков летучая гряда». До синих чертенят картошку я копала, но где её хранить?! Волочь её куда?! Кто врал и не краснел: «Сиди и нюхай розы!..» Кто призывал: «Даёшь уик-энд и шашлыки!» Спина моя скрипит от остеохондроза, растянута нога, не чувствую руки… Когда родной «звездец» уйдёт из лексикона, когда из ржавых труб закапает вода, я памятник себе воздвигну из дайкона. К нему не зарастёт свекольная гряда. Зачем грустить о том, чего не будет, зачем скорбеть о том, чего уж нет! Не подадут мне ягоды на блюде, и не украсит тыква мой обед! Звени, звени романсами, гитара, звени, да не порви себе струну! А я гляжу, гляжу на два гектара, скорей загнусь, чем спину разогну. В моём саду роняют хризантемы неяркие, как грезы, лепестки, а я, не просекая этой темы, над кучкой свёклы вою от тоски. Звени, звени романсами, гитара, рождая трепет чувственных сердец! Я, блин, не Скарлетт, даже не О’Хара, и это, блин, не Тара, а звездец! Мой нежный друг, скажу тебе стихами, такими, чтоб ударило под дых: на кой же чёрт полгода мы пахали, как будто пара чокнутых гнедых? Звени, звени, романсами, гитара! Душа моя светла и лёгок шаг. А муж, вздыхая, тащит снедь с базара… Нет, вы, мон шер, не лошадь! вы – ишак. Опустел огород, улетели поганцы-дрозды. Подбиваю итоги – увы, это быстро и просто. Вместо прудика – старая ванна для ржавой воды. Вместо горки альпийской – пахучая куча компоста. Помидоры погнили, редис безнадёжно зарос, на заборе фасоль заглушил симпатичный вьюночек. Вместо сил и здоровья – мигрени, мозоли, хондроз, две растянутых связки, давленье, больной позвоночник. Вместо прибыли – чистый убыток: рассада, навоз, мастерам за ремонт (ибо муж у меня не рукастый), ну и деньги за собственно дачу (за русский «авось»). Плюс «доплаты» врачам и четыре немецких лекарства!.. Вместо отдыха – тяпки и тряпки висят над душой… Ни подруг, ни кино: то полю, то полы отскребаю. Правда, муж – молодец! Круг общенья за лето нашёл: двух опухших от пива, здоровых дружков-раздолбаев! ] В коридоре соленья, полкухни забито битком. Спотыкаясь о банки, свекровь на меня же рычала… Огурцов полкладовки. Вареньем заставлен балкон. За три года не съесть. А весной – начинай всё сначала… Анна Попова Дневник худеющей гурманки Мне намекнули деликатно, за прошлый год альбом смотря, что щёки – вылезли из кадра, а торс – мечта богатыря… Я знаю, пицца – мой наркотик, без булки на ночь я умру! Но сколь ни втягивай животик, вид сбоку – самка кенгуру! Сижу над вязким геркулесом и ложкой шкрябаю по дну… Вот в это я уже не влезу и то уже не застегну, а как стройна была я в этом – не вспоминай, душа болит… Мне шортики надеть бы летом – куда?! на этот целлюлит?! Но мой настрой – конечно, бодрый, я за рога беру быка. Слеплю я талию и бёдра из кучи рыхлого жирка! Моё голодное сознанье определяет бытие… Прощай, индейка в пармезане, прощай, салатик оливье, картошка жареная с мяском, в сметане кроличий бочок… Прощайте, чипсики с колбаской, прощай, говяжий шашлычок! Порой сгущёночкой грешу я и майонез в салаты лью… Прощай, селёдочка под шубой, ты губишь талию мою! Прощайте, жареные куры, я обмираю, вас грызя… Убийцы девичьей фигуры, я вас люблю. Мне вас – нельзя… Законы физики престранны! – мне что-то крупно не свезло: съедаешь на ночь двести граммов – наутро в плюсе полкило… Ну что за день такой проклятый… У нас открыт «Колбасный мир»! Я вновь терзаю калькулятор: кефир… вода… опять кефир, калории плюсую ловко, спешу голодной в институт, как заяц, хрумкаю морковку, – о, так и уши отрастут… Примером вдохновилась Катя, поклонница картошки фри, плакат прибила над кроватью с унылой надписью «Не жри…» На тренажёрах вместе с Катей ударно мы качаем пресс, а муж, ревнивый злопыхатель, блюдёт корыстный интерес: «На прежние твои размеры, когда жирку совсем ни-ни, слетались мигом кавалеры, оно мне надо, объясни! Уж лучше будь моей пампулькой – и с голодовкой не дури!» Злодей, он покупает булку… И мажет маслом… Слоя в три… О килограммы роковые… А Катька ткнула фэйсом в грязь, с таким трагическим подвывом она сказала, что сдалась, что жить не может без печенья, что хлопья мутные – долой! И что сейчас, в момент общенья, в «Колбасный мир» летит стрелой… Терзаю тело, истязаю душу, но есть и поощренье за труды: мол, если очень хочется покушать – не мучь себя… Сходи попей воды!! Шесть вечера. Капустой отварной мой рацион сегодняшний закончен. Молчу, голодной исходя слюной. Заклеиваю холодильник скотчем. У Таньки свадьба – новые соблазны. Я вам скажу, ребята, это жесть… Невесту крала я четыре раза, а туфельку, наверно, целых шесть, чтоб не смотреть на всякие тарелки, судочки, блюда, полные еды. Была я в колесе той самой белкой и, натурально, замом тамады… Когда вносили торт, шепнула Таня (увидев, что рыдала я одна): «Не думала, что ты сентиментальна»… Да если бы… я просто голодна!.. Мне снятся по ночам сосиски… они со мной… они везде… И сервелат… и сыр «Российский»… Расслабься. Счастье не в еде. Ищи его в духовной пище! Сейчас Ахматову найду. Ага, посмотрим, что там пишут… «…на блюде устрицы во льду»!! Меня назвали «щепкой» снова – как здорово, не в бровь, а в глаз! Я влезла в платье выпускное и в шорты за девятый класс! Не умерла без пармезана и прожила без колбасы! Я в исступлении лобзаю свои напольные весы – да, я стройна! Я (чмок) прелестна, я (чмок) роскошна, я звезда! Я мужа так в медовый месяц не целовала никогда… Не прыгай, детка, выше головы. Курс похуденья был весьма недолог. Его наглядный результат, увы, теперь заценит гастроэнтеролог. Елена Яворская Страсти по фэн-шуй Самое обычное утро понедельника началось не совсем обычно (хороший, в меру тривиальный зачин для истории, правда?). Директор, вместо того, чтобы, по привычке, выкликать к себе в кабинет всех работников поименно-поочередно (пятеро работников, три кабинета, селектор нафиг не сдался… даже если бы прямое начальство и подкинуло списанный, как на днях поступило с побитым жизнью холодильником), вошёл в наш кабинет – медленно так, озираясь, будто бы с опаской. Помаялся, помялся, оглядел стены, пол и потолок… Я почти что успела испугаться – неужто опять предложит сделать косметический ремонт помещения силами сотрудников?.. краска – самая дешёвая, на респираторах тоже экономим… так и до токсикомании можно докатиться! А я ещё так молода!.. Почти что успела – как вдруг… – Вовчик, у тебя компас где? Вовчик, в довесок к официальным должностным обязанностям, неофициально отвечал за сектор туризма, сиречь два-три раза в год выезжал со школярами в пригородный Медведевский лес на пикник; поэтому у Вовчика хранились компас, ракетки для бадминтона, сдутый мячик и рюкзак. – В поход собрались? – ехидно осведомился специалист по туризму. – Спрашиваю, значит, надо, – директор нахмурился и уселся подле Вовчика. Надёжно так уселся, как будто бы изготовился держать оборону. – Да пожалуйста, – сдался без боя Вовчик, выдал затребованный агрегат и погромче врубил магнитофон. Динамики содрогнулись от «Раммштайна». Директор ретировался. Вовчик облегчённо вздохнул и поменял кассету. Гитарно-лирические мотивы вкупе с жутко теоретической статьей из жутко умного журнала подействовали на меня усыпляюще, и вялые мысли о том, для чего же любимому начальству так срочно потребовался компас, сменились более оживлёнными – как бы не проспать обеденный перерыв. Впрочем, второй вопрос снялся сам собою, когда ровно в час дня хлынул ливень – и радостно пожираемый комплексный обед трансформировался в грустно поглощаемую вермишель быстрого приготовления. А ответ на первый нашёлся на следующее утро. На этот раз директор зашел с утра пораньше, чтобы вернуть компас. Вернул, но не ушёл, а снова уселся – на этот раз так, чтобы видеть и Вовчика, и меня. – Когда тебе полтинник, приходится думать о здоровье… Впечатляющее начало, особенно для таких впечатлительных натур, как я. Уже доводилось слушать пространные и престранные лекции о правильной диете (не завтракать, не обедать, а вот ужинать поплотней), о контрафактной водке (если с дозатором, то верняк не паленая), о птичьем гриппе (даже бройлеры с местной птицефабрики, которые весь свой век воли не видали и вкусного червячка не пробовали, – смертельная угроза). А ещё – о том, чем отечественные «мыльные оперы» лучше отечественных же выпусков новостей. А еще о… Между собой мы называли эти лекции политинформациями, потому что основой для них служили газетные статьи и высмотренное в телевизоре… Хорошо ещё, что наш директор криминальные хроники не глядит и оккультные газеты не читает!.. … – Знаете, как опасно, когда дома мебель неправильно расставлена? Бывают такие зоны, в которых ни есть, ни спать нельзя. А определять их лучше всего по компасу. Это целая наука, фэн-шуй называется. Вовчик, ну что ты ухмыляешься? Вот у тебя сбережения есть? Нет? А знаешь, почему? – Потому что зарплата – курам на смех. – Ну, и поэтому тоже, но если мебель расставить… ну, по этому, по фэн-шую … – Что, и здесь тоже?! Ой, ну можно хотя бы сейф не двигать, он же неподъемный! (Сейф без ключа достался нам от почившей в бозе конторы; это многокилограммовый монстр, выкрашенный в гламурный розовый цвет и служащий подставкой для цветов). – Сейф можно и не двигать, – недолго думая согласилось начальство. – Не хотите – не надо. А вот в моем кабинете стол, пожалуй, надо передвинуть… И шкаф… …В этом же месяце долгожданные повышение зарплаты, наконец, свершилось. Индексация вновь не догнала инфляцию, но ведь у нас всегда так: главное – не победа, главное – участие. А в следующем месяце грядёт глобальная проверка. Заранее подготовлена любимая бюджетниками (дёшево и сердито) наглядность – буклеты-раскладушки. Директор самозабвенно планирует: – Вот здесь мы поставим стол, вот здесь – раскладушку… Добрый хозяин ждет гостей. Постороннему слушателю может показаться, что в программу включены банкет и ночлег. Вовчик привычно шарит в верхнем ящике стола в поисках компаса. Елена Яворская В цеху Двое соображали на троих. Третий, похоже, угодил под домашний арест и на вечеринку в честь какого-то там юбилея любимого завода не попал… Не попал, потому как попал по полной программе. Жена с двадцатилетним стажем семейной жизни – не то же самое, что жена двадцатилетняя, ага. Не врут анекдоты. Они ж – не заводская многотиражка, чтобы врать… Двое соображали за шатким столиком в светлом углу тёмного цеха. Солнышко в сорок ватт с усилием просвечивало сквозь никотиновые тучи. Из темноты проступали монструозные очертания станков. Двое соображали неофициально, потому как официальное торжество ничего, кроме чаепития, не предполагало. Директор, трезвенник-язвенник… ну да пусть будет здоров! Двое соображали. Соображали поначалу неплохо, поэтому на газетке были селёдочка, картошечка в мундирах, малосольные огурчики, ливерная колбаска. И хлеб, конечно, потому как хлеб – всему голова. Головы блаженно дурманились. Голова селёдки испуганно таращилась из мусорного ведра широко открытыми золотисто-чёрными окулярами на забредшего в цех одноглазого кота. Кот покамест не обращал на неё внимания – он вдохновенно клянчил. «Третьим буду!» – клялась в вечной верности его честная разбойничья рожа. Когтями по металлической ножке стула – цвирк! Бр-р-р! – Мя-а-ау! – голосом ещё противнее, чем когтями. – Огурец хочешь? – Мяу-у-у! – Гля, Сань, жрёт! Ей-богу жрёт! Подожди, мохнатый, у меня где-то тут сальце… Сальца не нашлось. Зато, к всеобщей радости, обнаружилась банка кильки в томатном соусе. «Мирровой закусон!» – подмурлыкивал Мурзик, вылизывая остатки соуса. – Молочка бы тебе… – вздохнул сердобольный Саня. – Но у нас, прости, брат, только с-под бешеной коровки… Соображалось всё лучше и лучше. Головы варили всё хуже и хуже. Поэтому тосты были отброшены, как чуждый пролетариям предрассудок. И так без лишних слов предполагалось, что пьётся за всё хорошее. Да и разговор пошел серьёзный, грех перебивать. – У генерального, слышь, машина новая. – «Волга»? – А то! Эх, Серёг, когда мы-то с тобой на «Волги» себе накопим? – Хотя б на «Жигуль»! – со всхлипом. – Хотя б на подержанный! – Э, нет! У человека должна быть мечта. Мечта, понял?! Я-то, слышь, моряком быть хотел. Ну да, в Нахимовское даже поступал. – И-и? – нетрезво икнул Серега. – И не поступил. Поступил в Суворовское. А учиться не стал. Потому как нафига? У человека мечта должна быть! Да что у человека! У Мурзика, вон, и то мечта есть. Правда, мохнорылый? – Да знаем мы его мечты. Кошки-мышки и коты-кошки, – Серёга сочувственно сплюнул. – Да и мы, если без брехни, типа него. Пожрали – и в койку. – Э-э, нет, Серег! У нас всё ж таки по-другому. Я вот жену свою люблю, – Саня хрустнул огурчиком. – Ну чё ты лыбишься? И тёщу люблю, да! Серёга торопливо придвинул Сане стакан: на, мол, поправься, болезный. – Хотя обе они, прямо сказать, с-стервы! – Ты, Сань, лучше Родину люби. Оно надёжней, чес-слово! А бабы… У Мурзика и то больше понятия. Мурзик догрыз селёдочью голову и теперь шнырял по углам в поисках живого корма. – А «Волги» нам, правда твоя, не видать, как своих ушей… – поскрёб за лопухом Саня. – Как там? Легче верблюду пройти в Верховный Совет, чем… У-у-у!.. Я что хотел спросить-то… Футбол показывают когда, сегодня или завтра? А то я телек из ремонта забираю послезавтра… …Закономерно перетекал в ночь очередной тёплый августовский вечер. И Саня, в душе поэт, вдруг с какой-то необъяснимой печалью подумал: а дата сегодня, как ни глянь, красивая: девятнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто первого года. Анна Попова, Елена Яворская Будни и праздники Семена Бухалина Попытка переосмысления классики Отрывки для заучивания наизусть из поэмы в прозе …И какой же русский не любит быстрой езды?.. …И какой же русский не любит анисовой водки? Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда: «чёрт побери все!» – его ли душе не любить её? Её ли не любить, когда в одном только бульканье в стакане слышится что-то востороженно-чудное? Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и всё летит: летят стены, летят сотоварищи, летят сверху и снизу потолок и пол, летит навстречу кулак рассерженной жены, и что-то страшное заключено в сём неумолимом движении, от коего невозможно уклониться, а потом – только потолок над головою, засиженный мухами, да тусклая лампочка в сорок ватт, только они кажутся недвижны. Эх, похмелье! заморенная кляча, кто тебя заездил? знать, бойкий народ, что не любит шутить, а в горе и в радости водку пивом запивает до тех пор, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, напиток, не по салонам подают, а наскоро, пока начальник да жена не заприметили, прямо из горла употребляет тебя ярославский расторопный мужик. Не во фраке подавальщик: трёхдневная щетина да футболка adidas, и сидит черт знает за чем, ящик не ящик, прилавок не прилавок, а привстал, да маханул за компанию, да врубил на полную громкость радио «Шансон» – и зазвучали здравицы, и понеслось, и смешалось, только дрогнула пивнуха, да вскрикнул в испуге остановившийся участковый милиционер, – и снова понеслось, понеслось, понеслось!.. И не понять уже, понедельник сегодня или пятница… …Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Над моею головою ветер тучи собирает. Между складом и подсобкой грозно реет мой начальник, чёрной молнии подобный. «Где Бухалин, маму вашу?! В водке, что ли, утопился?!» – он кричит, и уши вянут от его противных воплей. В этом крике – жажда мести! Силу гнева, пламя страсти и желание расправы слышат люди в этом крике. Сердце стонет перед бурей, – стонет, мечется от страха, в пятках стынущих готово спрятать ужас свой пред бурей. Собутыльники все стонут, – негодяям недоступно наслажденье самогоном, водка с пивом их пугает. Грозный дирик злобно смотрит на меня из кабинета, ну а я стою в печали, не успел опохмелиться. Всё мрачней и злобней дирик нависает надо мною, и орёт он, и плюется: «Растудыть тебя в малину! Алкоголик! В пене винной утопил свою ты совесть! Ты бухаешь беспросветно, по три дня в подсобке дрыхнешь! Ты воняешь самогонкой, с перегару мухи дохнут! Вот скажи мне, где отчеты?! Кто на них селёдку резал?!» Грозный дирик бисер мечет, он визжит и матерится, как свинья на живодерне вкупе с пьяным живодером. Вот он носится, как демон, – жуткий, чёрный демон бури, – и плюётся, и рыдает… Он от ярости плюется, он от бешенства рыдает! «Ты зачем, твою марусю, самогонку лил в столовой, соблазнил бухнуть главбуха и спалил четыре стула?!» Дирик воет… Зам хохочет… Синим пламенем горите вместе с долбаной столовкой! Вот главбух – мужик конкретный, он меня не обижает. Ну чего вы привязались, я же вам не наливаю! «Сеня! Как не стыдно, Сеня!» – это зам ко мне взывает, подхалим и прихлебатель, он всегда про совесть лепит… ну а сам женат три раза! «Что же ты наделал, Сеня?..» «Всё, Бухалин! Ты уволен!» Вчера я приехал в Пятигорск… Вчера я приехал в Бухаловку, занял пустую избу на краю деревни, на самом поганом месте, у ворот свинофермы: во время кормёжки с моего крыльца будет слышно, как чавкают свиньи. Нынче в пять часов утра, когда я открыл окно, моя комната наполнилась запахом давно не мытых свиней, гуляющих в загоне. Два пьяных рыла смотрят мне в окна, и ветер доносит до меня запах перегара. Вид с трех сторон у меня чудесный. На запад запущенная свиноферма чернеет, как куча удобрения в потёмках; на север подымается фонарный столб, как облезлая, обглоданная сосна, и на ней маячит вечно пьяный монтер; на восток смотреть веселее: внизу передо мной пестреют чистенькие, новенькие домики, шумит прозрачная речушка, шумят голопузые детишки, – а там, дальше, громоздится винзавод, окутанный голубым туманом, а на краю горизонта тянется заброшенное поле, начиная с Бухаловки и кончая Гнилыми Дворами… Весело жить в такой земле! Какое-то отрадное чувство разлито во всех моих жилах. Самогон здесь чист и свеж, как поцелуй ребенка; таранка солёная, огурчики хрусткие – чего бы, кажется, больше? – зачем тут страсти, желания, сожаления?.. Однако пора. Пойду к Глашке-самогонщице: там, говорят, утром собирается всё местное общество… Ухмылки Купидона, или Вновь любовь Елена Яворская Объяснение в любви Приплёлся в ночь: «Я бедный раб страстей!» Она: «Незваных не люблю гостей. Незваный гость – что в горле кость, Незваный гость – что в стуле гвоздь, Незваный гость – тоска и злость… Поди-ка прочь, незваный гость!» А он: «Ты – мой высокий идеал!» Она в ответ: «Как ты меня достал!» Он снова: «Я с тобою буду вечно!» Она шипит: «Как залеплю в скворечню!» Он со слезой: «За что мне эти муки?!» Она: «Куда, подлец, ты тянешь руки?!» «О, стань моей прекрасною загадкой!» «Прочь убирайся, прилипала гадкий!» Рыдает он: «О, сжалься, сжалься, Люба!» «Ну, так и быть. Налью тарелку супа». Стенает он: «Пропьюсь! Уйду в поэты!» «Да чёрт с тобой!.. Ну, ладно, ешь котлеты». «В душе горят больших надежд огни!» «Чайку плесну. Но крепкого – ни-ни!» Анна Попова Любовь программиста Вроде, тридцатник: уже не пацан, а дядя, Бабки шибу сисадмином в реальной конторе, Что ж я ночами по клаве стучу, как дятел, Глупо таращусь днём на тебя в коридоре, Со стороны поглядел на себя – противно: Кент прыщеватый стоит и чего-то мямлит, Выглядит, прямо скажем, неперспективно, Что б мне устроить, чтоб точно и эффективно: Съесть крокодила, как думал ну этот, Гамлет? Я б с удовольствием – негде взять крокодила! Ни шимпанзе, ни верблюда, ни кенгуру. Вот и пишу я тебе по ночам на «мыло», Адрес «маринка собака мэйл ру»… Ходишь с бойфрэндом, я знаю, начальников кореш, Лох он и чайник, понтуется не по годам. Так почему ж ты в «аське» меня игноришь, Не отвечаешь на мой сумасшедший спам? Пьяная ночь без тебя – с монитором в обнимку, Видеоролики, фоток четыре гига, Вот как люблю тебя, «мэйл собаку маринку», Ник – «Афродита», я знаю, всё это пурга, Вышел в инет, аватарки твоей коснулся, Фотки твои фотошоплю… но чёрта с два, Проц перегрелся, и комп уже висанулся, Проги заглючили, все послетели дрова… Кликаю мышью без отклика, всё накрылось, В пальцах – противная дрожь, а в горле комок… Утром я понял, что ты мне прислала вирус, 1, 2 |
|||||||