Глава 6

В салоне царил все тот же беспорядок. С полчаса я тупо таращилась на этот хаос, толком не видя его: в мозгу засел образ Кэдди, ее лицо под водой, и лишь туманная завеса усталости и выпивки отчасти скрывала от меня эту картину. Я взялась за дело: убирала, подметала крошки, отмачивала посуду в раковине, а затем тщательно перемыла тарелку за тарелкой, стараясь не поворачиваться лицом к разгромленному салону. Снаружи прояснилось, сквозь иллюминатор блестела и переливалась на ярком солнышке вполне мирная река. Выглядела она точно так же, как в любой другой солнечный день, и на какое-то время это помогло мне сосредоточиться на уборке и забыть обо всем.

Перемыв посуду, я чуть было не взялась за нее по второму разу: побыть бы еще в теплой безопасности хозяйственных хлопот. Но вот я составила все стаканы и тарелки, оставив на столе только блюдо из-под лазаньи. Его я собиралась попозже вернуть Джоанне. В гальюне воняло, но, пока на понтоне толпились полицейские, я не хотела выползать с поддоном от унитаза. Воспользовалась в очередной раз ведром и плотно прикрыла за собой дверь.

В новой каюте, к счастью, ничего не изменилось. Деревянные панели после шлифовки сделались приятными на ощупь, в солнечном луче плясали мелкие опилки. Пахло свежим деревом. Даже не хочется скрывать такую красоту под слоем краски.

Запах свежего дерева, как это всегда со мной бывает, вызвал воспоминание об отце. Некоторые запахи переносят меня в его мастерскую, в большой сарай позади нашего дома, построенный из старых асбестовых и шлаковых блоков. Льняное масло, скипидар, маринованный лучок, леденцы, машинное масло. Отец был человек рукастый – что угодно мог починить, построить, привести в порядок. Он рыскал по гаражным распродажам в поисках ненужных, разрозненных деталей, которые можно было соединить заново, отчистить или еще каким-нибудь способом возродить к жизни. В его мастерской громоздились банки из-под маринада, заполненные гайками, винтами, болтами, гвоздями, конденсаторами, резисторами и предохранителями, – он прибивал эти банки за крышки к обметанным паутиной стенам. Помимо случайных деталей, он коллекционировал целые автомобили, которые ныне признали бы антиквариатом. Мать относилась ко всему этому терпимо, лишь бы муж не путался в доме у нее под ногами.

Автомобили меня особо не интересовали, а вот когда отец подходил к верстаку и доставал инструменты для работы по дереву, я крутилась рядом, всячески стараясь помочь. В девять лет я сколотила первый стул. Было в этом какое-то волшебство: грубая доска приобрела красивые и точные изгибы законченной вещи.

Отец умер в тот самый день, когда я сдала выпускной экзамен в университете. Я закончила и позвонила домой, а мне никто не ответил. Прямо в магазине посреди дня его сразил обширный инфаркт. Мать потом говорила мне: она поняла, что он мертв, в ту самую минуту, когда отец рухнул на пол.

Закончив в каюте, я пошла в спальню поискать еще какой-нибудь работы. Бесконечно долгий день все тянулся и тянулся, мне уж казалось, будто я неделю не смыкала глаз. Еще слишком рано укладываться в постель, но она меня так и притягивала, уголок одеяла соблазнительно отвернулся. В таком виде я оставила свое гнездышко под утро, отправившись посмотреть, что там за шум. Я сняла джинсы и прилегла, укрылась одеялом. Устала до смерти, голова болела, вероятно после вчерашнего пива.

Сколько-то времени я так пролежала, сама себе удивляясь: отчего же я не плачу. Мертвая Кэдди там, за бортом, в двух-трех метрах от меня. Дилан по телефону разговаривал так, словно уж кого-кого, а меня он вовсе не хотел слышать. Все было так скверно и так странно, что я не в состоянии была толком осмыслить происшедшее.

От таких мыслей, помимо головы, разболелось и сердце. Не заснуть, не расслабиться, и думать тоже не получалось. Я слышала разговор полицейских на понтоне, сперва только голоса, но потом, усевшись на кровати, стала различать и отдельные фразы:

«…Могло быть и хуже, пока хоть дождя нет…»

«…Убраться бы отсюда, пока не залило…»

Я хотела знать, как погибла Кэдди. Скажут ли они мне, если я решусь спросить?

Не может быть, чтобы она уже была там, в воде, когда началась вечеринка. Несчастье, должно быть, случилось намного позднее, когда все разошлись. Я сидела в салоне, оглядывая оставленный гостями беспорядок, а Кэдди… Где была в это время Кэдди? На понтоне? Возле парковки?

Что же получается: она все-таки решила приехать, добралась до реки, поскользнулась и свалилась в реку? Вот уж вряд ли. Я успела разглядеть при свете фонаря лицо утопленницы и заорала не только оттого, что это было лицо Кэдди, но и оттого, как оно было изувечено. Эта глубокая рана – не от случайного падения. Ее ударили по голове. Но почему же я ничего не услышала? Почему Кэдди не кричала?

Значит, она не упала в воду. И не приплыла сюда из Какстона или еще из какого-нибудь места выше по течению. Нет, ее убили и выбросили тело в реку возле моей баржи.

Снаружи, на понтоне, задребезжал звонок мобильного телефона.

Бесполезно, поняла я. Уснуть я не усну. Я поднялась и пошла обратно в салон, вынула из шкафчика чистый стакан, нацедила воды. Противный вкус во рту не смывался. Вчерашнее пиво, сегодняшний перепуг.

На верхней палубе послышались шаги, кто-то с силой постучал в дверь рубки.

– Войдите!

Дверь открылась, на трапе показался мужчина в костюме. Не Бастен – другой, помоложе, темные волосы и темные глаза, неожиданно приветливая улыбка. А я-то думала, полицейского сразу узнаешь. Пока я разглядывала его, он столь же внимательно разглядывал меня: трусики, мятая футболка, между ними голый живот.

– Простите. Я не знал…

– Я хотела немного отдохнуть, – заявила я, хотя стояли-то мы оба в салоне, а никак не в спальной каюте.

– Мисс Шипли?

– Да, это я.

– Детектив-констебль Джим Карлинг. – Он показал мне удостоверение. Тоже, как и у Бастена, мятое и потертое, фотография неузнаваема.

– Кто-то из ваших уже беседовал со мной.

– Знаю. Я хотел сообщить вам, что сейчас тело будут поднимать. Не хотелось бы, чтобы вы испытали шок по второму разу.

– А! – чуть не вскрикнула я, оборачиваясь к иллюминатору. За ним на понтоне собирались ноги, несколько пар ног.

Детектив спустился по трапу в салон, теперь мы стояли друг напротив друга.

– Давайте я пока побуду с вами, – мягко предложил он. – Вот, держите. – Он взял с дивана вязаное покрывало, накинул его мне на плечи, а потом усадил меня на диван спиной к иллюминатору.

Тут у меня хлынули слезы наконец.

– Все нормально, Дженевьева, – пробормотал Карлинг. – Все будет хорошо.

Симпатичный человек, подумала я. И лицо такое доброе. Как у Дилана. У Дилана лицо было доброе. Такое лицо никто не будет любить, кроме матери, говаривал он. С виду настоящий громила, нос сломали еще в детстве на боксе, уши приплющены, голова бритая наголо – но какой чувственный рот, какие прекрасные, какие добрые глаза! Ни одна девица не сочла бы его красивым, и это, наверное, к счастью, иначе я бы еще быстрее запала на него и наша история обернулась бы по-другому. А я поняла, как он мне дорог, лишь когда уехала из Лондона, когда уже ничего нельзя было изменить. И вот пять месяцев спустя он разговаривает со мной по телефону так, словно и знать меня больше не желает.

Карлинг сел в кресло, оглядел салон. Интересно, бывал ли он раньше на борту жилого судна?

– Может быть, хотите пройтись посмотреть? – спросила я.

– Что? А! – Он так забавно смутился, словно я поймала его на чем-то недозволенном. – Нет, все в порядке. Просто красиво тут у вас. Вы здорово поработали.

– Приятно слышать.

– Почему вы решили поселиться на воде?

Я улыбнулась знакомому вопросу:

– Сама не знаю. Мне всегда хотелось купить судно и целый год возиться с ним, приводить в порядок.

– Дорого, наверное?

– У меня была в Лондоне хорошая работа, я несколько лет копила.

– А что собираетесь делать, когда этот год закончится?

– Не знаю. Может быть, останусь жить на борту, подыщу себе работу поблизости. Или вернусь в Лондон.

На понтоне шум, крики. Тащат наверх покойницу. Позднее Джози рассказала мне, что четверо полицейских, надев болотные сапоги, полезли в ил, а еще четверо помогали им с понтона. Джози наблюдала всю сцену с «Тетушки Джин». На краю понтона поставили палатку, она ходуном ходила под натиском ветра, но давала хоть какое-то убежище от заполонившей парковку прессы. Кэмерон беседовал с журналистами, а тем временем прямо за бортом моей баржи Кэдди тащили из воды на понтон. Кэдди была маленькой, весила не более сорока пяти килограммов, и все же им пришлось тащить ее ввосьмером.

– Трудно будет после такой жизни вернуться к обычной офисной рутине? – Карлинг старался говорить непринужденно, пытался отвлечь меня.

– Конечно трудно. Даже не знаю, смогу ли. Но деньги скоро кончатся.

– А судно действующее? В смысле – плавает?

– Думаю, да. Я не проверяла двигатель, но, во всяком случае, он на месте. У меня пока на это технической сметки не хватает.

– Вам бы поплавать, пока деньги не закончились.

– И правда что.

Повисло неловкое молчание. Мне хотелось расспросить детектива о его работе, как и что он делает. Спросить, женат ли он, чем занимается в свободное время, но слова не шли с языка. Вроде и неуместно задавать подобные вопросы, тем более на фоне происходившего.

– Хотите чего-нибудь выпить, мистер Карлинг? – предложила я наконец. – Кофе?

Он улыбнулся тепло и искренне:

– Было бы здорово, спасибо. Зовите меня Джим.

– Джим. Вот и хорошо.

Я откинула покрывало и отправилась в кухню, налила из-под крана воды и поставила чайник на газ. По крайней мере кухню я успела прибрать. Раз уж этот тип решил задержаться на борту, пусть видит «Месть прилива» во всей красе.

– Странное у вашей баржи название, – заметил он. – Как нарочно.

– Да уж. Я купила ее с таким названием. Говорят, менять имя лодки – накликать неудачу.

Возвращаясь из кухни я поймала его взгляд – детектив любовался моими ногами. Он слегка покраснел, и я его пожалела: могла бы вовремя джинсы надеть.

– Но куда уж хуже этой беды? – продолжала я.

– Тут вряд ли в удаче дело. Ваше судно ближе всех к реке: если телу суждено было где-то застрять, то именно тут.

В какой момент Кэдди из женщины превратилась в «тело»? При одной мысли об этом слезы защипали глаза.

Карлинг поднялся.

– Мне бы очень хотелось осмотреть все судно, – сказал он. – Вы не против?

– Вперед, – ответила я.

С того места, где я стояла, просматривался весь коридор до самого конца, до носового люка, ведущего вниз, в кладовую. Туда Карлинг не полезет, а даже если ему и вздумается, ничего, кроме ящиков, плотницких инструментов, тюбиков с красками и кисточек, он не увидит, уговаривала я себя. Да и не полезет, зачем ему? Не в костюме же.

Он остановился у двери в спальню, заглянул туда.

– Световой люк в потолке – это здорово, – одобрил он.

– Да, – согласилась я. – Приятно, когда просыпаешься. Особенно в дождь.

Он что-то сказал, но в этот момент чайник на плите засвистел, и я ничего не расслышала. Я налила кипяток в кофейные чашки и пошла на поиски гостя. Карлинг тем временем вошел в спальню и любовался люком.

– Простите, не разобрала, что вы сказали.

Детектив слегка вздрогнул и обернулся:

– Да я просто… уютно тут у вас.

Мы с минуту постояли, глядя друг на друга. Мои джинсы валялись на полу у ног детектива, одеяло узлом завязалось на кровати.

– Дайте-ка я оденусь.

– Да-да. Конечно. Извините.

– Можете пока заварить кофе. Ладно?

Щеки детектива порозовели. Он протиснулся мимо меня и двинулся в камбуз, а я тем временем натянула джинсы и отыскала тонкий свитер, единственный, в котором я не выглядела старым мореходом.

– В туалет лучше не ходите, – предупредила я, возвращаясь в камбуз. – Унитаз переполнен.

– Вам приходится выносить контейнер? – спросил он, передавая мне кружку.

– Да. К этому быстро привыкаешь. А когда закончу ремонт ванной, поставлю унитаз с большим контейнером, чтобы не так часто сливать. Или биотуалет.

– Идиллия-то не без недостатков, – заметил он.

– Честно говоря, зимы я жду без особого энтузиазма. Тут бывает сильный ветер.

От звонка мобильного телефона я чуть было не подпрыгнула. Карлинг порылся в кармане, доставая сотовый, а у меня сердце выскакивало из груди.

– Детектив-констебль Карлинг. Хорошо… спасибо. Все в порядке. Пока. – Он отхлебнул глоток. – Они уже управились, – сказал он. – Вы тут как, ничего?

Я кивнула:

– Ничего. Спасибо, что посидели со мной.

– Это вам спасибо за кофе. В другой раз, надеюсь, вы мне все судно покажете. – На клочке бумаги он записал номер. – Позвоните мне, если вдруг что-то вспомните.

Интересно, полицейские всегда так говорят?

После его ухода, когда я захлопнула и заперла за ним дверь рубки, «Месть прилива» показалась мне очень большой и совсем пустой. Я смотрела на запертую дверь, прикидывая, что могло бы вновь заманить детектива сюда и стоит ли предлагать ему экскурсию по барже?

Так я постояла с минуту, не зная толком, чем заняться. Следовало бы поесть, но аппетит улетучился. Кофе остыл, и допивать не хотелось. Еще стоило бы поспать, но я понимала, что буду лежать и думать обо всем этом. В итоге я отправилась протирать панели в свежеотремонтированной каюте, убрала все соринки, чтобы краска легла ровнее. За работой включался автопилот, хоть передышка от мыслей. Я и радио включила, чтобы не слышать топота ног на понтоне. Чем они теперь заняты? Осматривают каждый уголок, ищут улики, фотографируют?

Мечта о судне перешла ко мне от папы. Чаще всего в его мастерской мы говорили об этом. Был неписаный и даже не высказанный вслух договор: делиться нашими планами только в нашем убежище, а то мама услышит – даст дрозда! Папа делился со мной самым заветным. Однажды, говорил он, купит судно, приведет его в порядок и поплывет по каналам и рекам. По всей Британии. Мы часами сравнивали преимущества различных судов, обсуждали, стоит ли покупать ржавый корпус и самим заваривать швы или же ограничиться внутренними работами. Папа листал журналы о яхтах и прятал их в ящике под верстаком, мы просматривали объявления в поисках судна своей мечты, но все ни на чем не могли остановиться. Мы щедро выделяли бюджет и сочиняли интерьеры. Я каждую неделю придумывала новое имя, но папа дал своему судну имя раз и навсегда: «Воплощение мечты». Я пыталась убедить его, что это чересчур напыщенно, однако он плевать хотел на мои доводы. Его мечта, ему и решать.

Мама отыскала журналы в тот первый и единственный раз, когда наведалась в мастерскую, – через два месяца после похорон отца. Она сожгла журналы на заднем дворе вместе с досками, из которых папа собирался сколотить комод.

Наконец панели у меня были отмыты до блеска, каюта пропахла влажной сосной, пол я тоже подмела и вымыла и только тут заметила, как тихо сделалось на понтоне. Я рискнула выглянуть из рубки. На парковке оставались полицейские автомобили, но ворота были закрыты, и все прочие машины и люди оказались по ту сторону. Кэмерон выгнал журналистов. Понтон был пуст, как ни в чем не бывало, и потихоньку приподнимался с приливом. Если в иле прятались какие-то улики, теперь они потеряны.

Я воспользовалась случаем сбегать к цистерне для отходов и вылить туда содержимое унитаза, а также ведра, которым я пользовалась ночью. Затем я вымыла и контейнер, и ведро и основательно отскребла душевую. Пакет с грязным бельем я отнесла в прачечную и сунула в машину, предоставив дело технике, а сама пошла принять горячий душ. Шланг хорошо послужил мне. Летом ничего лучшего и не пожелаешь, но стало холодать, и пришла пора заняться ванной. Скоро по вечерам будет темно, на верхнюю палубу вообще не высунешься.