Глава 11

– Куки! – Отец кинулся к дочери, как только она вошла в дом. – Скоро начнется!

– Что начнется? – Изумленная Куки едва поспевала вытягивать руки из рукавов, пока Рэйли помогал ей снять пальто. – Извини, я задержалась.

– Ну что ты! Все понятно, работа есть работа, – утешил ее он и пояснил: – Я боялся, что ты не успеешь.

«Я и не успеваю, – подумала Куки. – До чего же он мало меняется с возрастом, как я не замечала раньше?» Внимательно приглядевшись, она заметила и такую же курчавую белоснежную гриву, и крупные руки, и тяжеловатую нижнюю челюсть с ямочкой на подбородке, в которой все время виднелась щетина, свободно произраставшая вне зоны досягаемости бритвенного лезвия. Даже глаза, цвета выдержанного виски, были такими же, как помнила Куки с детства.

– Миша уже здесь?

– Ага, и парень спустился. В гостиной сидят. По-моему, Шекспира читают… Хорошо, что ты решила помочь Питеру с Мишель и ее э-э-э… Работодателям надо помогать. Им тогда будет сложнее не выплачивать премии или увольнять без предупреждения. И вообще, знаешь, с ним веселее как-то стало на палубе…

– Как же пирог! – кинулась, Куки в сторону кухни. – Совсем забыла!

– Все в порядке, я поставил его в духовку, как ты и просила в записке, – успокоил отец. – Думаю, еще минут пятнадцать. – Он взглянул на циферблат своих часов. – Он всего десять… одиннадцать минут там стоит.

– Д-да, еще рановато, – согласилась изумленная Куки. – Я сейчас.

Девушка скрылась в своей комнате. «Что за… Какая записка? Какой пирог?.. Яблочный, да, конечно. Но кроме яблок (в избытке имевшихся в доме и хранившихся в подвале тщательнейшим образом завернутыми в бумагу) для пирога нужны еще мука, яйца, всякие разрыхлители и, разумеется, сахар!»

Все еще теряясь в догадках, Куки заперлась в комнате. Меньше всего сегодня она думала о пироге или импровизированном семейном празднике. Она не вспомнила о покупке продуктов ни разу за весь день. О пироге – да, думала. О продуктах для него – ни секунды.

Наскоро просмотрев газеты, купленные по дороге, она поняла, что ни в одной из них не использован шрифт, похожий на тот, которым было напечатано объявление с портретом друга Мишель.

Значит, та газета действительно не местная. Девушка посмотрела на часы и поняла, что пора вынимать из печи в высшей степени таинственный пирог. Буде таковой существует в природе, разумеется.

Еще на дальних подступах к кухне она удостоверилась, что пирог точно есть. Чудесный аромат корицы, ванили и закарамеленных в сахарной пудре яблок разносился по всему дому.

Мимоходом заглянув в гостиную, где отец в ожидании трансляции розыгрыша лотереи громко выражал свое неудовольствие качеством судейства в матче с участием любимого футбольного клуба, она глубоко вздохнула. Мишель и ее таинственный друг тихонько сидели на ковре, взявшись за руки, – ну просто идиллия!

Да. Пирог томился в печи, уже совершенно готовый предстать перед этим суровым миром. Машинально вынимая его из духовки, ставя на огонь чайник и выставляя на поднос праздничные чашки и серебряные приборы, Куки все еще размышляла о странном спасении их маленького праздника путем чудесного явления главного его атрибута.

– Тебе помочь, Куки? – заглянул отец, взяв поднос с чашками, оглянулся на противень: – Пирог пахнет замечательно! За один только запах можно отдать полкоролевства.

И, одобрительно крякнув, вышел, гремя фарфором. Что-то он там говорил о записке… Куки всего мгновение помедлила, прежде чем опуститься к мусорному контейнеру.

Смятый листок из блокнота, подвешенного на холодильник, валялся на самом видном месте в обществе пивных банок и скорлупы от яиц, пожертвовавших свое содержимое на ударную утреннюю дозу холестерина для отца.

Услышав шаги в коридоре, Куки схватила бумагу и с видом внезапно проснувшейся выпрямилась навстречу вошедшему отцу.

Убрав руку с находкой за спину, Куки удивила его обворожительнейшей улыбкой и спрятала записку (если это была именно она) в карман. Затем присоединилась ко всем в гостиной.

Главный приз он не выиграл. Хотя ему удалось произвести изрядное впечатление на скептически настроенную дочь. Не совпала всего лишь одна цифра.

Денег это обещало немного (меньше, чем он заплатил за билет, и гораздо меньше суммы, потраченной на все билеты за последние тридцать—сорок лет). Но эффект был произведен не меньший, чем пирог, оправдавший самые смелые предположения, сделанные на основании одного только аромата.

Мишель была в восторге с самого начала и категорически от всего. Ромео только раз порадовал присутствовавших цитатой из печальнейшей повести на свете. Зато проявил крайний интерес к лотерее и формуле.

Проводив Мишель и заперев по инерции юношу на мансарде (к чему? ведь он, судя по всему, все равно мог разгуливать по дому в любое время, когда ему заблагорассудится – еще и пироги при этом выпекая!), Куки поняла, что это один из лучших вечеров за последнее время.

Загрузив посуду в моечную машину, она, уставшая, сытая и чрезвычайно довольная, посмотрела в свое отражение в черном глянце окна. Ветки деревьев деликатно постукивали по стеклу с той стороны. Тонк-тонк-дзинь. Северо-западный ветер усиливался. На море, вероятно, шторм. Зима.

Ночью гость опять рыскал по дому. Все так же, тяжко вздыхая, он присел на краешек кровати Куки. Полная луна светила в окна, на которых она забыла задернуть шторы.

Сначала Куки не разбирала его бормотание, но он все повторял и повторял одно и то же, пока она, наконец, не узнала:

Глава 12

Хамфри Колхоун мирно почивал, когда в его спальню ворвался Юбер со шпагой в одной руке и подсвечником в другой. Зрелище он собой представлял довольно грозное и едва не до смерти испугал секретаря.

Откинув покрывало при помощи длинной, скупо посверкивавшей рапиры, Крысолов приставил ее к груди мистера Колхоуна:

– Говорите, сударь, если вам дорога ваша ничтожная жизнь, – приказал Юбер.

– Господи, на помощь! Что вы делаете, – в страхе вскричал секретарь, не понимая, что с ним происходит, – г-г-господин Юбер?..

Означенный господин чуть сильнее надавил кончиком клинка на грудь, покрытую несвежей ночной рубашкой. Это возымело немедленный эффект, и в наступившей тишине стали слышны лишь хриплые звуки дыхания Колхоуна.

– Теперь я буду задавать вопросы, а вы будете на них отвечать с искренностью, как на исповеди. Вы ведь, если не ошибаюсь, католик? Прекрасно, я не ошибаюсь. Итак, – Юбер поставил подсвечник на столик, все еще не убирая оружия, – кто посещал милорда в последние дни?

– Приказано было никого не допускать к его сиятельству, – запинаясь, произнес срывающимся голосом секретарь. – Всеми делами занимается управляющий…

– Не испытывайте мое терпение, это в ваших же интересах, – холодно порекомендовал Юбер.

– Был, был лорд Корки, но его сиятельство сам приказал его проводить, как только он приедет…

– Его приезд ожидался, насколько я понимаю?

– Совершенно верно, – поспешно заверил секретарь. – Милорд совершает регулярные выплаты и поручает некоторые конфиденциальные… вы понимаете.

– Понимаю. В последний раз… – поощрив продолжить секретаря, Юбер убрал оружие и стал в задумчивости ходить по комнате.

– Вчера, вернее уже позавчера. Никаких писем. Только деньги, пятьдесят гиней. Смею полагать, этому бастарду сильно отозвалось значительное снижение содержания, щедро выплачиваемого милордом вот уже столь…

– Что там с книгой? – прервал злорадное похихикивание секретаря Юбер.

– Книгой? – растерялся перебитый на полуслове секретарь. – Ах, это! Действительно леди Фрэнсис просила у его сиятельства книгу. Кажется Ги… Ге…

– Гитхель, – подсказал морщившему лоб в напрасных попытках оживить в памяти название книги мистеру Колхоуну Крысолов. – Вы знаете, о чем она?

– Нет. Но, – секретарь, доверительно понизив голос, продолжил: – Она из того шкафа, где хранятся книги, которым место на костре, как и тем, кто писал их. По чести говоря, как и тем, кто их читает.

– Вы имеете в виду, что церковь не поощряет вещи, описанные в ней?

– Церковь проклинает их, – перекрестившись, поправил секретарь. – Колдовство, ведовство, алхимия… Странно, что леди не соизволила сама за ней прийти, она ведь была совсем рядом, как раз когда еще пара девчонок померли, кстати, тоже по причинам, от которых серой разит за три мили… Был еще страшный снегопад, самая пора для королевы Брэнны, как говорят местные крестьяне, укрыться от которого в замке было бы…

– Понятно. Что еще вам известно о лорде Корки?

– Ничего. Ничего особенного. Останавливается в гостинице. Еще бы, милорд его на дух не переносит! Каждые три месяца забирает деньги и письма.

– Каждые… – насторожился Юбер. – Даты?

– Все в книгах. Аккуратнейшим образом заносится и отдается под отчет управляющему, можете у него спросить.

– Что еще?

– Есть один неблагонадежный человек. Худой человек. С ним Корки видится всякий раз, как бывает здесь. Я обычно на следующий день езжу в деревню, принимаю налог от фермеров, там и контора у меня…

– Имя!

– Олаф Лимерик.

– Хм… старый добрый знакомый…

– Эх, господин, напрасно мы не остановились в харчевне, – с укоризной пенял мистер Ролли своему хозяину. – В славный город Эдинбург въезжать вечером самое распоследнее дело.

– Попридержи язык, Ролли, а не то, видит Бог, я закончу дело, которому помешал совсем недавно. – Корки был раздражен и сердит на слугу, который не закрывал рот всю дорогу в город.

– Дорогой сэр, – с сердцем продолжал свое Ролли, – сколько я для вас сделал, сколько выстрадал, и что в ответ? Это благодарность за долгие годы служения…

– Заткнешься ты наконец? – уже не шутя прикрикнул Корки.

Недолгое путешествие в столицу стало серьезным испытанием для молодого господина. Ролли непрестанно жаловался на суровую судьбу в лице диких варваров-лакеев и с душераздирающими стонами баюкал свою обожженную руку. При этом о причинах такого жестокого наказания он не поминал ни словом.

Перед самыми городскими стенами путешественники услышали барабанный бой. Таким способом по приказу магистрата люди в тавернах и харчевнях оповещались, что наступило десять часов вечера и всем добрым горожанам пора расходиться по домам.

– Ну вот, что я говорил, – печально констатировал Ролли, не рискуя все же переходить от жалоб на судьбу к обвинениям упрямого господина, хранившего угрожающее молчание.

Между тем, въехав в городские ворота, они по Голлоуэйту уже приближались к Хай-Стрит, на которой находилась квартира Корки.

Строго говоря, квартира ему не принадлежала, более того, она не принадлежала и леди Фрэнсис, с чьего молчаливого согласия Корки занимал апартаменты на одной из самых красивых улиц столицы.

Но владельцы (двоюродный брат и дядя матушки, предпочитавшие проводить время в поместьях или Лондоне) в них так редко появлялись, что Корки чувствовал себя здесь почти полновластным хозяином. Насколько это было возможно.

Эдинбург с опустевшим теперь Холируд Пэлис, с многоэтажными домами, скученными в ограниченном крепостными стенами пространстве, был довольно унылым местом.

В городе запрещались зрелища, спектакли, танцы, быстрая ходьба и праздное глазение из окон. Однако, несмотря на то что и пьянство было запрещено также, карета с приезжими в этот поздний час с трудом продвигалась среди разных компаний, торопливо, но не очень твердо разбредавшихся по домам.

Остановившись в самом узком месте улицы, Корки и мистер Ролли выбрались из кареты, продолжив путь среди пестрой толпы уже пешком.

Мистер Ролли, прижимая к себе неизменный узелок, с сундуком, притороченным к спине, все еще ворчал себе под нос, перечисляя многочисленные беды и несправедливости, щедро изливавшиеся на его несчастную голову в течение жизни.

– Берегись воды! – весело прокричала сверху служанка.

– Придержи руки, – поспешил ответить Ролли, торопливо отбегая в сторону от опасного окна, из которого не замедлил низвергнуться вниз на камни мостовой поток нечистот, скопившихся в доме за последние сутки.

К счастью, наши путешественники уже подошли к нужному зданию и, с облегчением вздохнув, стали подниматься на свой этаж. С улицы слышалась отменная брань, которой нерасторопные награждали жителей домов, выливавших на головы гуляк содержимое ночных горшков.

Еще бы не поупражняться в ругани, если учесть немалую стоимость громадных и дорогих париков, в первую очередь страдавших от этих дурных осадков.

Шотландские города больше походили на французские, чем на просторные английские поселения с широко раскинувшимися предместьями. В тех предместьях проживали в собственных домах при садах и парках благородные господа и зажиточные дельцы.

Тогда как в Шотландии джентльмену зачастую опасно было проводить ночь вне защиты городских стен. Эдинбург был типичным примером города французского типа, который держался своих границ. Ради большей безопасности и удобства обороны он рос ввысь, а не в ширину.

Корки скучал по тонким в обхождении европейским дворянам, многочисленным увеселениям и замысловатым новинкам последней моды блистательного Парижа. Вот уж где знали толк в хороших винах, прекрасных женщинах и ювелирной многогранности благородного искусства фехтования.

Справедливости ради требовалось признать, что, где бы он ни жил, его смутное происхождение внушало презрение истинным аристократам. Это заставляло Корки особенно трепетно относиться к вопросам чести и ни на секунду не забывать о пропасти, отделявшей его от всех остальных представителей круга, в котором он вращался.

Прелестнейшие дамы, ради интереса заводившие с ним кратковременные связи, ничуть не гнушались его общества наедине, но в свои дома и семьи вводили гостя на жалких правах шута или ловкого в исполнении различных поручений иностранца.

– Ролли, – опомнился от глубоких раздумий Корки, когда камердинер разложил вещи и разжег огонь в камине, весьма нелишний в этот прохладный весенний вечер, – немедленно раздобудь мне последние выпуски «Газетт» и «Курант».

– Но, господин… – Не ожидавший такого вероломства Ролли едва не выронил жустикорп [10] хозяина. Выглянув из гардеробной комнаты, он скорбно посмотрел на Корки. – Уже ночь, где же я достану вам газеты?

– Ступай-ступай. Заодно позаботься о нашем ужине. Я полагаю, Мэтти будет рада помочь тебе и с тем, и с другим.

– Ну, если уж вам так не терпится… Оно, конечно, не мешало бы подкрепиться с дороги. – Воспоминания о миловидной хозяйке, управлявшейся в квартире на одном из нижних этажей, приободрили камердинера.

Хотя, в общем и целом, Мэтти и по годам, и по красоте значительно уступала Мэри, бесспорной фаворитке в сердце Ролли. Но теперь он весьма нуждался в утешении. А его желудок – в сытном обеде.

Состроив мученическую мину, всем своим видом изображая покорность ударам судьбы, он поплелся к двери. Через секунды послышались звуки веселой песенки, которую напевал мистер Ролли, спускаясь по лестнице вниз.

Глава 13

Дом все больше выбивается из-под контроля. Двери стучат, окна сами по себе открываются и закрываются, ну как здесь не поверить в привидения? Хорошо хоть призраки не очень возражают против тех ролей, которые им определил я.

Только девочка слишком уж упряма. Ну что она нам напишет? И почерк у нее непослушный. Три листка испортил, пока получилась записка.

Чашку надо склеить во что бы то ни стало. Уже почти восстановленная, она стоит, ожидая, пока найдется осколок с проклятой буквой «б». Но осколок куда-то закатился и никак не желает отыскиваться.

Пирог удался, только как он оказался в духовке? Не сам же он туда забрался… Странно, что сроки годности у продуктов в брошенных хозяевами магазинах не прошли.

Сколько же времени назад мир лишился людей? Как давно уже я остался единственным из живых? Может, я не один, может, кто-то есть еще?

– Папа, что ты делаешь? – Куки стояла на пороге кухни и наблюдала, как отец на четвереньках скрупулезно обследует пол.

– Да так, понимаешь… э-э-э… – Неуклюже поднявшись, он с независимым видом уселся за стол и спрятался за утренней газетой. – Пей кофе, пока не остыл. Я сделал тосты…

– Спасибо. – Озадаченная Куки, наполнив свою чашку, села к столу.

– Куки, можно спросить? – прочистив горло, неловко приступил отец. Они оба старательно отводили глаза от недоклеенной чашки, стоявшей рядом с корзиной яблок. – Почему ты перестала рисовать?

– Потому что у меня нет таланта. Тосты вкусные, спасибо. Я, пожалуй, пойду сегодня пораньше. У меня… встреча с подругой.

– А что за подруга?

– Роузи, ты ее не знаешь, – соврала наобум Куки.

– Ах, прекрасная Розамунд. Как же не знаю, вы вместе учились в колледже, не так ли?

– Папа! – Куки была изумлена. – Не помню, а разве вы знакомы?

– Ну конечно! Ты забыла, как мы втроем пили чай, когда она приходила сюда однажды. Вы тогда готовились к какому-то зачету, – старательно вспоминал отец. – Приятная, воспитанная девочка. Помню, она считала, что у моей маленькой Куки есть настоящий талант.

Роузи считала, что у Куки талант. Вот это да! Куки попыталась припомнить, по каким же признакам ее отец мог прийти к выводу, что Роузи, умница и красавица, считала талантливой ничем не примечательную, серую и нескладную Куки.

Таинственная записка! Вспомнив о вчерашнем недоразумении с пирогом, Куки бросилась в свою комнату в поисках записки. Та лежала на столике.

Медленно подойдя, Куки дрожавшими от чего-то руками взяла маленький клочок бумаги. Еще не прочитав ее, она поняла, что писала сама. Почерк принадлежал ей, вне всяких сомнений.

«Привет, капитан! Мне надо срочно вернуться на работу. Если я не успею к семи – поставь, пожалуйста, пирог в печь, температуру и режим я уже установила. Пока-пока!»

«Хотя видно, что я торопилась, когда писала эту странную записку, почерк бесспорно мой. Что за чушь! Куда я могла торопиться? Это писала не я. Или я сошла с ума. Я сумасшедшая?»– Смяв блокнотный листок, Куки в растерянности опустилась на кровать.

Посидев в полном оцепенении без единой мысли несколько минут, она вспомнила о работе и, схватив свитер, побежала к дверям. Выскочив на улицу, тут же завернула обратно. Дождь лил как из ведра, выходить на улицу без зонта нечего было и думать.

В последнюю минуту, спасая свою безупречную до недавнего времени репутацию, Куки ворвалась в лавку и обрадовалась, не увидев в зале Питера. Торопливо повязав фартук, она принялась за свои ежедневные обязанности.

Поливая цветы, разбирая заготовки для букетов, переплетая рамочки из гибких прутьев, она неустанно размышляла о странной записке и ее таинственном авторе.

Думать, что автором этих строк может быть она сама, Куки себе не позволяла. Хотя кто еще мог знать, как она в детстве называла своего отца?

Еще в те далекие времена, когда мама была рядом, когда папа читал дочери на ночь сказки и страшные истории про пиратов и острова сокровищ, она называла отца капитаном. А он ее юнгой.