— Все это очень возможно, вождь, но что касается этих последних, они не будут не только невольницами и приготовлять пищи вашим воинам, но наверное будут переданы в мои руки: я признаюсь вам, что когда мое решение принято, оно неизменно; итак, вам остается или согласиться, или отказать.

— На том условии, брат мой, что главный белый охотник укажет тропинки, ведущие к лагерю белых.

— Я даю вам в этом честное слово, вождь.

— Это хорошо, Анимики любит охотника, почему же какое-нибудь недоразумение встанет между двумя славными воинами из-за женщин? Анимики сделает все, что желает мой брат, он обещает это, давая клятву на тотеме и священной трубке его нации.

— Благодарю вас, вождь, у меня есть ваше слово, и я буду его беречь; я знаю, что вы не откажетесь от него. Теперь выслушайте меня со вниманием: три тропинки ведут к лагерю эмигрантов. Две из них спускаются с горы, третья есть та самая тропинка, которую эмигранты выбрали, чтобы достигнуть удобного места, где бы можно было провести ночь. Так вот что я предлагаю брату моему, предводителю Кроу: сахем разделит воинов на три части: две первые будут состоять из тридцати воинов каждая; в третьей будет около сорока человек. Эта последняя, как самая многочисленная, отправится по нижней тропинке, чтобы отрезать выход белым и помешать тем из их друзей, которые, как сказал Бенито Рамирес, расположились лагерем в двух или трех милях отсюда и поспешат к ним на помощь. Над каким же отрядом хочет принять славный вождь начальство?

— Самый опасный пост приходится по праву Анимики; он отправится по нижней тропинке.

— Пусть будет так, — сказал Валентин, — этот пост будет принадлежать моему брату; теперь я хочу ему объяснить, почему нападение не может произойти прежде двух часов утра.

— Уши вождя готовы слушать.

— Потому что на расстоянии четверти версты отсюда расположились лагерем в горах около сорока северо-американских белых охотников, отдавшихся добровольно под мое начальство; этих охотников я должен известить; они помогут исполнению вашего предприятия; это позволит вам, вождь, усилить ваш отряд, взяв с собой вместо сорока воинов пятьдесят. В два часа пополуночи крик филина, повторенный два раза, даст сигнал к началу нападения. Если один из отрядов не ответит на призыв, значит, что-нибудь помешало, и атака будет временно отложена. Удобно ли вам все это, вождь?

— Сама мудрость говорит устами моего брата; его речи глубоко врезались в голову Анимики; вождь не забудет их и послужит примером послушания для своих солдат.

— Хорошо, так как мой брат хорошо понимает меня и вполне согласен со мной, то, кажется, уже время нам расстаться; мы не можем терять ни минуты, если хотим начать действовать в назначенный час. Курумилла, великий вождь Ароканский, укажет моему брату тропинку, по которой нужно следовать, чтобы достигнуть поста на нижней тропинке; когда это будет сделано, вождь попросит Курумиллу возвратиться ко мне; мне необходимо с ним последовать, кроме того он послужит проводником для тех из воинов, которых сахем изберет, чтобы следовать за сеньором Рамиресем и мной; Курумилла приведет их сюда; мы их здесь подождем.

— О, мой брат охотник всегда прав; Анимики возвратится в лагерь; через два часа воины, обещанные вождем, будут приведены сюда сахемом.

Индеец встал тогда, грациозно поклонился обоим собеседникам и, проскользнув как змея между хворостом и кустами, исчез почти мгновенно из глаз Валентина и Рамиреса.

После ухода индейца они в продолжение нескольких минут молчали, наконец поднялись и удалились по направлению, противоположному тому, которое принял вождь Кроу.

Они достигли вскоре чего-то вроде перекрестка, если можно дать такое название пространству земли посредственной величины, лишенному совершенно деревьев, где сходились или, вернее, спутывались несколько следов, оставленных дикими животными, и посреди которых, если всмотреться поближе и с большим вниманием, можно было легко разглядеть и следы недавнего прохождения большого количества людей.

— Здесь мы расстанемся, мой дорогой дон Октавио, — сказал Валентин, сжимая с любовью руки молодого мексиканца, — вы потрудитесь возвратиться в лагерь достойного капитана Кильда и станете наблюдать, чтобы ничто не помешало исполнению нашего намерения, я же отправлюсь предуведомить моих товарищей, которые расположились в ста шагах отсюда. Во всяком случае, раньше двух часов я возвращусь.

— Вы застанете меня на этом месте, сеньор дон Валентин, готовым исполнять ваши приказания.

— Все будет так, как условленно, мой друг; до скорого свидания.

Валентин Гиллуа сделал несколько шагов с целью удалиться, потом вдруг остановился, как бы раздумывая с минуту, и с живостью обратился снова к Рамиресу.

— Кстати, — сказал он, — я забыл сообщить вам, что, несмотря на клятву, которую мне дал сахем на тотеме и священной трубке своей нации, я питаю очень посредственную доверенность к нашим союзникам краснокожим. Кроу — это индейцы-грабители, которые ненавидят белых; они могут очень хорошо воспользоваться этим случаем, чтобы сыграть над нами какую-нибудь штуку.

— Carai! — вскричал Бенито Рамирес, содрогаясь при мысли об этом, — неужели вы считаете их способными на подобную измену?

— Я не скажу вам ни да, ни нет; хотя все держалось в тайне, я ужасно боюсь, чтобы этот демон Анимики, который неуловим, как змея, не подозревал бы меня в содействии той неудаче, которую он испытал при атаке лагеря эмигрантов.

— Вы это думаете?

— Я не знаю, что подумать; но что бы там он ни думал по этому предмету, это меня еще не так беспокоит; я убежден, что он не решится задумать против меня ничего открыто; он знает очень хорошо, что он не будет самым сильным, между тем очень возможно, если представится благоприятный случай, он воспользуется им; если я стану жаловаться, он сумеет оправдаться в своем участии; я думаю, не худо будет принять какие-нибудь предосторожности.

— Но какие же? Я, право, не вижу…

— Потому что вы не хотите потрудиться поразмыслить, мой друг, — прервал Валентин. — Не говорил ли я вам, что у меня есть человек сорок друзей, на которых я могу рассчитывать?

— Правда, вы мне говорили об этом.

— Итак, я разделю свой отряд на два; то есть я вверю вам двадцать человек из моих охотников, которым я позабочусь дать особые приказания; если вы заметите между нашими союзниками подозрительное колебание, то с помощью этих храбрых людей, из которых каждый стоит четырех индейцев, вам будет легко обращаться с воинами Кроу и даже в случае надобности заставить их образумиться.

— Эта мысль превосходна, дорогой сеньор, — вскричал Бенито с радостью, — я вижу, что вы думаете обо всем.

— Мой друг, — отвечал первый добродушно, — разве это не моя обязанность? Окруженный двадцатью решительными людьми одной с вами расы, вам нечего более будет опасаться. Индейцы поймут, что всякая измена невозможна, и станут действовать согласно; вы видите, что все устроится очень просто.

— В самом деле очень просто, сеньор, — сказал, смеясь, охотник, — а все-таки нужно было немного об этом подумать.

— Теперь я вас покидаю, — возразил Валентин Гиллуа. — Через два часа, как мы договорились, мы встретимся здесь.

— Я постараюсь не опоздать; до свидания, сеньор Валентин…

Двое людей пожали друг другу руки и на этот раз расстались окончательно.

Бенито Рамиресу — мы продолжаем давать ему это имя — удалось пробраться в лагерь эмигрантов, не замеченным часовыми, которые, утомленные в продолжение длинного дня и не надеясь встретить какую-нибудь опасность, не соблюдали строгого надзора и спали, так сказать, с открытыми глазами.

Полное спокойствие царствовало в лагере; эмигранты, завернувшись в покрывала и улегшись вокруг наполовину потухших огней, погрузились в глубокий сон.

Два часа протекли, и никакое событие не нарушило тишины и спокойствия лагерной жизни.

Бенито Рамирес, который расположился под густым кустарником дикой смородины, удалился, не возбудив ничьего внимания.

Ему достаточно было двадцати минут, чтобы достигнуть места, о котором мы говорили и где Валентин назначил ему свидание.

Охотник, всегда деятельный, предупредил его; около четверти часа прошло, как он прибыл со своим отрядом и ждал. Сигналы поданы; Бенито Рамирес приблизился к перекрестку.

Охотники окружали Валентина со всех сторон; они, казалось, слушали со вниманием наставления, которые тот им давал; заметив Бенито Рамиреса, охотник замолчал и, приблизясь с живостью к молодому человеку, сказал охотникам:

— Товарищи, вот человек, о котором я вам говорил; некоторые из вас знакомы с ним и знают, чего он стоит; я вам его назначаю в начальники, он так же храбр и предан делу, как каждый из вас. Если нам удастся в эту ночь освободить донну Розарио, то это только благодаря его мужеству и знанию. Я прошу тех из вас, которых я назначу временно состоять под его распоряжением, слушаться его, как меня самого. Теперь приступим к делу: Бальюмер, мой товарищ, выберет девятнадцать воинов из вас, которые с вами вместе присоединятся к отряду сеньора Бенито Рамиреса. Я сообщил вам о своих опасениях по поводу наших союзников; я не хочу ничего предсказывать: вы сами знаете, что индейцы — кровожадные грабители и что для нас особенно важно, чтобы они не обесчестили нашу жертву ужасами, недостойными людей сердца, как мы сами; я вам советую соблюдать большую осторожность особенно во время сражения, к которому мы приготовляемся; наблюдать не только за тем, чтобы наши друзья краснокожие не изменили нам, но чтобы они сдержали также слово, данное вождем от их имени, — оставить в покое женщин; помните, что бы там ни случилось, женщины должны пользоваться вашим покровительством и быть укрыты от всякого насилия; вы поняли меня хорошо?

— Отлично, — ответил Бальюмер от имени всех своих товарищей.

— Хорошо; нам остается только храбро выполнить нашу обязанность; Бог, Который знает наши намерения и Который их, без сомнения, одобряет, будет сражаться за нас, я надеюсь! Что нового, сеньор Бенито Рамирес?

— Ничего, сеньор, — отвечал молодой мексиканец с улыбкой двусмысленного выражения, — эмигранты капитана Кильда, — продолжал он с намерением, — спят так, как будто они не должны никогда просыпаться.

— Это, вероятно, так и должно быть, — сказал Бальюмер с саркастической улыбкой, — мы постараемся подтвердить вашу ложь, сеньор.

В эту минуту послышался легкий шелест в кустах и из них показался Курумилла.

— Какие новости принес, мой брат? — спросил его Валентин.

— Воины Кроу собрались, они ждут при падении потока.

— Сколько человек привели вы, вождь?

— Тридцать, — ответил он, улыбаясь особенным образом, то есть делая дерзкую гримасу. — Курумилла думал, что бесполезно приводить более войска; капитан придет с другой стороны, так что будет довольно воинов.

— Я думаю так же, как и вы, вождь; если восемьдесят решительных людей и Анимики не сумеют остановить злодеев, которые задумают примкнуть для помощи своим, то это покажет только недостаток воли в вожде и на то, что воины, над которыми он командует, ничто иное, как болтливые женщины. Вождю пришла в голову превосходная мысль, — прибавил он, обратясь к своим товарищам, — привести с собой небольшое количество индейцев. Кроме того, скорость, с которою Анимики согласился на просьбу вождя, рассеяла все мои сомнения. Теперь очевидно, что Кроу играют в открытую игру и что они не питают против нас никакой изменнической мысли.

— В самом деле, — ответил Бальюмер. — если бы это было иначе, вождь не согласился бы прислать такой слабый отряд. Но разве только двадцать индейцев будут участвовать в сражении?

— Нет, их будет восемьдесят; эти же составят первый отряд, под начальством сеньора Рамиреса; идем, идем; все сложилось так, как я ожидал, поспешите, отыщите поскорее ваших людей; мы не можем терять ни минуты; проводите их сюда по мере возможности, мы сформируем отряды и выступим в путь.

Курумилла улыбнулся с выражением хорошего расположения духа и удалился.

Его отсутствие было непродолжительно.

Через несколько минут показались воины.

Это были люди с грубыми чертами лица, с мрачным видом; все носили отличительный знак великих храбрецов, то есть многочисленные волчьи хвосты, привязанные к пяткам, но, сражаясь пешие, как и в предстоящем предприятии, они привязывали их вдоль ног кожаными ремешками.

Половина этих воинов была вооружена ружьями изделия американских фабрик, которыми изобилуют луга Соединенных Штатов, оружием, очень дурно приспособленным; при употреблении их нужно более опасаться за жизнь тех, которые их употребляют, чем тех, против кого они направлены; у других же были копья и стрелы.

Валентин Гиллуа, оглядев заботливо воинов и раскланявшись вежливо с ними, передал их в распоряжение дона Бенито Рамиреса.

Несколько минут спустя двадцать других воинов, вооруженные все ружьями, прибыли под предводительством Курумиллы и стали сами в ряды позади Валентина Гиллуа.

Искатель следов выбрал тогда десять охотников и, вверяя их Курумилле, сказал:

— Пусть мой брат отправится к сахему Кроу и оставит этих белых воинов под его начальством. Курумилла должен же остаться около сахема.

Курумилла наклонился, ничего не ответив, и удалился в сопровождении десяти охотников.

Потом, не вступая более в разговор, два отряда, находящиеся в ущелье, расстались.

Отряд Валентина должен был совершить более длинный путь; ему приходилось обогнуть лагерь, пробираясь дорогой совершенно недоступной, достигнуть тропинки по которой пробирались эмигранты, чтобы заградить им путь, между тем как сахем Кроу с пятьюдесятью охотниками сделал бы им недоступным выход назад.

Этот маневр, очень простой на первый взгляд, в действительности был очень труден для исполнения.

Между тем с помощью терпения, ловкости и более всего мужества Валентину удалось взобраться со своими спутниками на недостижимый уступ и укрепиться на нем, не производя подозрительного шума, который мог бы открыть его присутствие. По его приказанию воины с помощью охотников собрали старые деревья и обломки скал; из всего этого составили баррикаду, занявшую всю ширину дороги.

План Валентина был прост, удобен и легок для исполнения вот почему:

Бенито Рамирес хотел расположиться лагерем на площадке, которые так часто встречаются в этой местности, на площадке, образованной уступом обрывистой скалы, возвышающейся над пропастью, вышиной в восемьсот метров; сзади ее поднималась гора, которой крутые склоны казались непроходимыми.

Направо и налево извивалась зигзагами тропинка по крутым, отвесным склонам хребта.

Положение эмигрантов было критическое: перед ними находился отряд Кроу, сзади них отряд Валентина, а над ними, на вершине горы, единственном месте, где они могли скрыться, держался в засаде Бенито Рамирес.

Уверившись, что все его приказания исполнены пунктуально, Валентин в три различных приема стал подражать крику филина. Тот же сигнал был повторен тотчас же впереди лагеря и на горе.

— Хорошо! — прошептал Валентин, — наши друзья на своих постах! Внимание, товарищи!

И, поставив двух индейцев, вооруженных ружьями, сторожить баррикады, он, став во главе остального отряда, принялся с воинами ползти, как змея, в темноте, приближаясь незаметно к эмигрантам.

Тот же маневр был исполнен Бенито Рамиресем и Анимики.

Вдруг, по данному сигналу Валентина Гиллуа, вскочили краснокожие и охотники и с ужасным криком бросились, как стая тигров, на лагерь эмигрантов.