Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Князь грязи

ModernLib.Net / Ужасы и мистика / Прокофьева Елена / Князь грязи - Чтение (стр. 15)
Автор: Прокофьева Елена
Жанр: Ужасы и мистика

 

 


— Кажется, я уже начинаю запоминать.

— Только начинаешь?

Наверное, мой голос был страшен! Ну, еще бы! мы не меньше суток уже ползаем по одному и тому же месту, почти не отдыхая и не жрамши! Мало того, Кривой еще может хватиться… Господи, за что мне это все?

— Может, еще раз? — спросил Венечка. — Последний?

— А может, нам съесть чего-нибудь?

— Здесь есть палатки поблизости?!

— Нет… Но здесь неподалеку овощной склад… Там можно чего-нибудь…

Венечка не дал мне договорить:

— Знаешь, что, ты иди, поешь, если хочешь, а я — переживу!

— Да, ладно, я тоже переживу.

Чем ему овощной склад не угодил? Я же не в помойку ему лезть предлагаю?

И мы прошли еще один раз. После чего у нас едва достало сил выбраться на поверхность.

Мы сидели на куче жухлой листвы, с наслаждением вдыхая свежий вечерний воздух. Ноябрь уже был… А тепло — и никакого намека на снег!

— Получится у меня, как думаешь? — спросил Венечка.

— Не знаю.

— Да, если смотреть правде в глаза, то вряд ли…

Ну, уж если смотреть правде в глаза! В очень редких случаях стоит это делать, и уж не в этом — точно!

— Но ведь мы сделали все, что могли?

— Думаю, да.

— Так что… Чем бы не кончилось все… Спасибо.

— Не за что… А если получится все-таки… То придется тебе пересидеть в этом депо пару месяцев как минимум. Еду я тебе таскать буду.

— С овощной базы?!

— Да хоть из ресторана! За твои бабки-то… Ну, мне идти пора, а то хватятся. Надеюсь, увидимся еще!

— А я-то как надеюсь!

Мы смотрели друг на друга и не хотелось прощаться. Из мистических соображений — вроде как, если не сказали «прощай», то обязательно встретимся…

Венька улыбнулся и протянул мне руку. Которую я пожал.

Этим рукопожатием мы, наверное, все сказали друг другу, лучше, чем любыми словами.

Мы можем быть уверены друг в друге.

Мы на одной стороне…

Глава 7

НАСТЯ

Юзеф укладывал Ольгу спать… Уже сорок пять минут!

А я ждала его на кухне с тарелкой остывающих оладьев.

Юзеф явно не торопился ко мне… Что он там делает так долго? Почему она все никак не заснет? Гадкая, капризная девчонка… А Юзеф избалует ее, как избаловал свою драгоценную Лану — так, что Ольга вырастет такой же неприспособленной к жизни, как и ее мать! Если бы меня так баловали в детстве, я бы, наверное, тоже…

Если бы меня так баловали! Если бы Юзеф…

О, Боже! Я ревновала его — к Ольге, к памяти Ланы. Я ревновала его к его гневу и мести, я ревновала его к его сценариям, к его творчеству, к его прошлому, к самой жизни… Я ревновала его ко всему! Наверное, единственное, к чему я его не ревновала, была его трогательная любовь к покойной Шарон Тейт. И Шарон была единственной женщиной, к которой я его не ревновала, не могла бы ревновать, не осмелилась бы, и не только потому, что она — умерла, была зверски убита как раз в тот год, когда я появилась на свет, но еще и потому, что при жизни она действительно была самой прекрасной. Я видела Шарон всего в одном фильме — в фильме ее мужа, Романа Поланского. Фильм назывался «Бал вампиров» и был великолепной пародией на фильмы ужасов. Наверное, я не смогла бы описать внешность Шарон, но я помню то ощущение тепла, света и чистоты, которое дарила ее красота, сиявшая с экрана. Нет, к Шарон Тейт я его ревновать не могла бы, но зато ко всем остальным и ко всему остальному… Я хотела, чтобы он принадлежал мне, мне одной! Чтобы все его чувства, все его переживания, все его воспоминания, все его время, все прошлое и будущее — даже творчество! — чтобы все радости и горести, все, все принадлежало бы мне! Я так хотела быть с ним… Всегда… Я любила его…

Я его любила.

Я хотела, чтобы это меня он убаюкивал сейчас, мои волосы гладил, мою руку держал в своих теплых чуть суховатых ладонях, мне на ухо шептал ласковые, утешающие слова!

Пусть бы даже он был моим дедушкой…

Или — моим отцом…

Или…

Лучше всего было бы, если бы он был моим любовником.

А еще лучше — моим мужем.

Юзеф старше моего отца… Не представляю, что сказали бы мои родители, если бы узнали! Но мне было бы все равно, что скажут мои родители, если бы Юзеф снизошел до меня, если бы он увидел во мне женщину! Женщину, а не глупую навязчивую девчонку, вторую жену ненавистного зятя, узурпировавшую место боготворимой Ланочки, глупую навязчивую девчонку, которую он терпит рядом с собой только ради Ольги! Прислугу для Ольги! Придаток к Ольге! Как в старые добрые времена в нагрузку к дефицитным книгам или театральным билетам вынуждали покупать какой-нибудь хлам… Так и Юзеф получил «в нагрузку» к Ольге меня. Если бы Ольга не нуждалась во мне, Юзеф наверняка послал бы меня куда подальше, ничуть не заботясь о том, что со мной дальше будет!

Возможно, я могла бы разыграть сейчас карту «скорбящей вдовы» и потребовать свою порцию сочувствия и утешений, если бы… Если бы Юзеф не знал, что я терпеть не могла Андрея и собиралась развестись с ним!

Нет… Ничего у меня не получится! Он просто посмеется надо мной, если узнает, как я его люблю! Я на два года моложе его Ланы… Возможно, глядя на меня, Юзеф каждый раз размышляет о несправедливости судьбы, унесшей жизнь его дочери и сохранившей сотни, тысячи ее сверстниц, и меня среди них, в их ряду… Я для него — одна из сотен. Лана была единственная! Теперь ее место заняла Ольга. Для своего отца я тоже — единственная, но мамочку он все-таки любит больше, чем меня, а Юзеф, насколько мне известно, не любил свою жену: их брак был чем-то вынужденным, неизбежным, их семьи дружили между собой… Юзеф не любил свою жену. Он уважал ее, он был с ней добр, но не больше. А вот дочь… Дочь он боготворил!

…Интересно, были ли у него любовницы? Были ли у него в жизни другие женщины, кроме его жены?

Наверняка. Не мог он прожить пятьдесят восемь лет и познать за это время всего одну женщину — свою жену! Он учился во ВГИКе, а ведь тогда еще, в те годы, когда Юзеф был длинноносым и длинноволосым мальчишкой в грубом свитере ( я видела его фотографию вгиковских времен и умилялась несказанно ), тогда еще богемные нравы отличались некоторой легкостью в подходе к вопросам взаимоотношения полов! А потом — он был удачливым сценаристом, он много зарабатывал, он был достаточно популярен в кинематографических кругах ( хотя в кругах зрительских сценаристы редко бывают популярны — в отличии от режиссеров и актеров, сценаристы всегда в тени ), а посему — наверняка имел успех у женщин! К тому же — он привлекателен, и с возрастом становился все привлекательнее.

А потом — он овдовел шесть лет назад, а до того, после рождения Веника, его жена много лет тяжело болела и практически жила в больницах и санаториях. Так неужели же никто не утешил его?! Быть такого не может… Я бы первая… если бы знала его тогда… Правда, тогда я сама была еще ребенком!

Возможно, у него есть женщина — там, в Кракове. Наверняка даже есть! Великолепная, утонченная, холодная полячка.

Непременно красавица. Непременно блондинка с атласной кожей, с точеными ногами и голубыми с поволокой глазами. И она обязательно имеет отношение к искусству — актриса, фотохудожник или модельер… Богата. Свободна. Сменила шестерых мужей. Мечтает выйти замуж за Юзефа. Но Юзеф держит ее на расстоянии — он никому не позволяет приблизиться к себе…

И наверняка ведь эта женщина ближе ему по возрасту, чем я!

Ей лет тридцать восемь или сорок, то есть — она моложе его всего на двадцать лет, тогда как я…

У нас с Юзефом тридцать один год разницы!

Какой кошмар…

Возможно, я могла бы завоевать его, но как? Он настолько многоопытен, он привык к обществу самых изысканных женщин — мое кокетство наверняка покажется ему грубым! Вульгарным и грубым…

К тому моменту, когда Юзеф вышел наконец из ольгиной комнаты, аккуратно притворив за собой дверь, я уже успела прийти к выводу, что чувства мои безнадежны, а любые попытки завоевать его — бессмысленны.

Наверное, у меня было очень кислое выражение лица, потому что Юзеф при виде меня беззвучно рассмеялся и, приблизившись, погладил меня по голове.

— Бедные вы дети! Что Ольга, что вы, Настя… Измучились вы обе. Ольга заснула, как убитая, да боюсь, кошмары ее ночью замучают! А на вас, Настя, тоже лица нет… Похудели вы обе, побледнели, словно жертвы вампира. Смотреть на вас страшно и противно! Бедные дети… И бедный я, на попечении у которого оказалось двое таких детей.

Я обиделась и убрала голову из под ласкающей руки.

— Ну, ну, не огорчайтесь. Вы — не ребенок, вы — уже почти что взрослая девочка! Но с меня это ответственности не снимает. Я все думаю — быть может, отправить вас все-таки домой, к родителям. А уж мы с Ольгой как-нибудь вдвоем обойдемся. Неизвестно ведь, чем все это может обернуться! Добро ведь только в сказках побеждает… Это я вам говорю, как сказочник-профессионал. Фильмы по моим сценариям всегда светло и хорошо кончались, если только режиссер чего-нибудь своего не привносил. А вот в жизни! В жизни — ни доброго, ни светлого, и неизбежно побеждает зло. И лучше бы вам уйти, пока не поздно.

— Поздно! — угрюмо ответила я. — Они меня знают как самого близкого Ольге человека! Меня, а не вас! И от того, что я уеду к родителям, ничего не изменится. Они меня и там найдут. Да еще и на родителей беду навлеку… Я, слава Богу, не единственный ребенок: у меня еще есть старший брат, он сейчас в Англии живет, работает… Так что о родителях будет кому позаботиться, если я… если все плохо кончится. А нам всем следует вместе держаться. Вместе — вокруг Ольги. Нас и так-то трое осталось: вы, я да Веник!

— Я просто не хочу, чтобы вы жертвовали собой ради Ольги. Ведь мы с ней, по сути, чужие люди вам…

— Вы — чужой! — голос у меня дрогнул, когда я произносила эти слова, и я заметила, что в ответ у Юзефа дрогнули в улыбке губы, и я повторила ожесточенно. — Вы — чужой, а вот Ольга — не чужая уже. Я за нее отвечаю… Перед Богом.

— Вы верите в Бога? — спросил Юзеф тем тоном, каким спрашивают — «Вы любите креветок?»

— Да, верю! Я верю в Бога. Да и потом… Все равно так уж получилось — мы связаны с вами, мы связаны с Ольгой, и мне уже не удастся спрятаться, даже если бы захотелось.

— Наверное, это судьба, — насмешливо сказал Юзеф, но насмешка была лишь в его голосе, а в глазах — грусть.

— Да, это судьба, — серьезно подтвердила я. — Ведь это именно я нашла Ольгу.

— Я не успел поблагодарить вас за это…

— Не надо. Благодарят за то, что человек сделал из любезности, а мог бы и не сделать. А здесь — от меня не зависело ничего. Все зависело от судьбы. От Бога, указавшего на меня! И на Ольгу…

— А кто по-вашему указал на Ольгу ИМ?! Тоже Бог?

— Нет… Не он. Другой.

— Дьявол?

— Не надо! Не произносите этого к ночи…

— Вы в дьявола тоже верите?

— Не просто верю — я боюсь его.

— А в Бога верите, но не боитесь?

— Я верю и люблю его.

— Завидую вам, Настя… Я не верю. Не люблю. Не боюсь…

— И ИХ вы тоже не боитесь?!!

— ИХ… Возможно. Но не дьявола. Более того — думаю, дьявол тут не при чем. Люди… Они хуже и сильнее, чем дьявол. Если исходить из религиозной концепции, Бог создал человека по образу и подобию своему, а значит…

— Не значит. Бог создал человека из глины и дерьма. А дьявола — по образу и подобию, но из бездымного, чистого пламени! К тому же дьявол — любимейшее творение Господа!

Первое творение…

— Вы — христианка? Так почему же пересказываете мне мусульманские апокрифы?

— Вера в Бога — это не какая-то определенная религия.

Это — комплекс… В каждой религии есть зерно истины. И, если их слить воедино…

— Понимаю. Но оставим теософские споры. Я все же думаю, что в нашем случае мы имеем дело не с происками дьявола, извечного врага рода человеческого, а с происками людей…

— Слуг дьявола!

— Возможно. И все же они — люди из плоти и крови, а не какая-то там неведомая сверхъестественная сила.

— Но они творят сверхъестественные вещи!

— Вы это — о голове Андрея, подброшенной в холодильник? Абсолютно ничего сверхъестественного в этом нет! Пара отмычек… Дождаться, пока мы уйдем… А голова у них была припасена еще со вчерашнего дня.

— Господи! — накатила дурнота, я уткнулась лицом в ладони… И снова почувствовала его руку, ласкающую мои волосы. А ведь у меня все самые чувствительные местечки на голове располагаются. У кого — где, а у меня — на затылке и за ушами! Я — как кошка: млею, когда меня гладят по голове…

…И я млела, подныривая под его чуткую руку!

И несказанно огорчилась, когда он руку убрал.

— Итак, мы имеем дело с людьми. С некоей организацией, возможно — религиозного толка, хотя религия у них несколько специфическая.

— Поклонение Баал-Зеббулу, Повелителю Мух и гниения. В его честь на шабашах не ели соль, поскольку соль считалась лучшим консервантом, а значит — препятствовала гниению. Мне кажется, это уже не раз встречалось в истории… Особенно в больших городах! Например, в Париже, в пятнадцатом-шестнадцатом веках…

— Оставим в покое Париж. У нас — Москва, век двадцатый, а конкретно — одна тысяча девятьсот девяносто шестой год от рождества Христова! Организация религиозного толка.

Члены огранизации — деклассированные элементы, люди без определенного места жительства, то есть — живущие в городской канализации, в заброшенных шахтах метро и еще ниже… Если это «ниже» действительно существует, а не вымысел. Члены организации совершают убийства — ритуальные и просто ради собственного удовольствия… Но, однако, террористически направленной эту организацию назвать нельзя, потому что они не имеют целью уничтожение существующего строя. И, кстати, они не предсказывают конец света, после которого на земле останутся лишь представители их культа — как, например, это делают Свидетели Иеговы, переносившие дату конца света уже раза четыре…

— Ох! Жить в мире, в котором остались одни только свидетели Иеговы!

— Зато они обещают, что это будет рай на земле.

— Не надо мне такого рая…

— Да уж. Лучше в аду, где, по-видимому, соберутся все остальные представители рода человеческого — не «свидетели»! Прямо как в том анекдоте… Дескать, в раю климат лучше, в аду зато общество интереснее! Так мы отвлеклись… Те, с кем нам приходится иметь дело, не проповедуют наступление конца света, не жаждут уничтожения остального человечества или разрушения какого-то определенного строя. Напротив, они довольны существующей ситуацией и хотят, чтобы это продолжалось как можно дольше, и нас они преследует из страха, что через нас другие люди «верхнего мира» могут узнать о «мире нижнем» — об их мире.

— Как будто нам кто-нибудь поверит! Да нас просто в психушку упекут всех четверых! Только в разные отделения…

— Поверят нам, не поверят — это уже другой вопрос. Любую информацию можно преподнести так, что ей поверят. Но надо ли преподносить? Изменится ли хоть что-то? К тому же, сейчас наша основная задача — выжить. И уберечь от них Ольгу. А их задача — уничтожить нас. И захватить Ольгу. Все, казалось бы, просто… Интересно, что они, в общем-то, осознают полезность для них «верхнего мира»! Понимают, что они живут за счет нас! Они ведь не сеют пшеницу, не пекут хлеб, не доят коров, не ткут, не шьют обувь, не готовят вино они только потребляют то, что сделано нами! А так же — насилуют ради развлечения наших женщин, крадут наших детей, чтобы у нас же потом просить милостыню…

— Но ведь и их ряды пополняются за счет жителей «верхнего» мира, перешедших в «мир нижний»!

— Да, но, наверное, они считают, что это — избранные.

Не знаю…

— Андрей узнал от того бомжа клички всех тех, кто непосредственно виновен в случившемся с Ольгой…

— Сейчас пока они не могут нам пригодиться.

— Но, может, все-таки обратиться в милицию?

— Не думаю, чтобы это изменило хоть что-то. Они доказали нам свои возможности еще в начале, когда убили ту женщину, которая побиралась с детьми…

— Да, они убили ее, каким-то образом проникнув в камеру предварительного заключения. И ушли, никем не замеченные!

— Андрей был прав в одном: это дело нашей семьи и все необходимо сделать своими руками.

— Надеюсь, вы хотя бы не мечтаете о мести?!

— Не могу сказать, чтобы я совсем отказался от этой мысли… В страданиях Ольги виновны многие — но возможности добраться до всех и покарать всех у нас нет — для этого, наверное, пришлось бы залить ипритом всю московскую канализацию, а потому я ограничусь двумя: теми, кому я уж точно не могу позволить жить ни на земле, ни под землей — тем, кто ее похитил, убив этим еще и Лану, и тем, кто над ней надругался. Хотя, боюсь, добраться до них мне будет трудновато…

Прежде следовало бы вывезти за границу Ольгу. И вас с Вениамином.

— А вы не боитесь, что они доберутся до нас и в Кракове? И вообще — где угодно? Возможно, это разветвленная организация, ведь нищие и всякие там деклассированные элементы — они есть везде!

— Нет. У меня есть ощущение, что эта организация вся сконцентрирована в Москве. Подземный город — их мир. Для них нет смысла выбираться за пределы. Даже если мы просто уедем в какой-нибудь другой город… Например — Ленинград.

Санкт-Петербург по-новому…

— Но они же хотят заставить нас замолчать! Они могут быть сконцентрированными в Москве, но поедут хоть в Рио-де-Жанейро, чтобы поубивать нас!

— Логично… К сожалению. Ну, не знаю тогда! Надо дождаться Вениамина. Утро вечера мудренее. Но все же — как это ужасно и смешно, что мы все мним себя порядочными людьми и со снисходительным презрением глядим на них, на «падших», хотя на самом-то деле мы являемся для «падших» рабочим скотом, дойными коровами… Мы, налогоплательщики и производители материальных благ! Правда, мне должно быть не так обидно, как другим. Я произвожу блага духовные. А духовные блага их не слишком интересуют. У них свое понятие о духовном, совершенно отличное от нашего. Ладно, спать! Живо в постель, посуду я помою.

Я попыталась вяло воспротивиться, но потом с удовольствием покорилась: я действительно страшно устала, я просто с ног валилась… И я с наслаждением нырнула в постель. В сон.

Чьи-то крылья хлопают надо мной…

Или — это где-то хлопает дверь?!

Какой-то навязчивый звук…

Уйди, противный… Спать мешаешь!

Чьи-то крылья…

В комнате очень темно. Непривычно темно! Словно погасли разом все уличные фонари, словно не было света витрин и рекламных щитов.

В комнате темно…

Жарко…

Душно…

Страшно…

И очень хочется пить. Горло саднит, съеденные оладьи комом в желудке. Меня нельзя подпускать к плите… Наверное, Ольга и Юзеф тоже страдают теперь несварением желудка.

Пить…

Надо встать и пройти на кухню.

В холодильнике — кувшин с апельсиновым соком.

Я поднялась и пошла.

Тьма…

Жара…

Тяжесть в ногах…

Коридор — нескончаемо-длинный!

Вот кухня наконец, дверца холодильника, белая и блестящая, словно лед, вот сейчас я напьюсь, я тяну за ручку дверцы, дверца тяжелая, каменная, высечена из камня, из ледяного белого мрамора, но наконец она подается, мне удается открыть, я заглядываю в холодильник…

На средней полке, на большом блюде лежит голова Веника!

Светлые волосы намокли от крови. Лица не видно, голова повернута ко мне правым ухом — тем, в котором жемчужная сережка! Кровь…

Очень много крови.

Блюдо полно яркой алой кровью.

Кровь переливается через край блюда, капает на дно холодильника, течет на пол…

На полу, возле холодильника — лужа крови.

Я стою в этой луже босыми ногами!

Я пытаюсь отойти — и не могу!

Мои ноги — словно в стремительно густеющем цементе…

Крылья…

Крылья хлопают надо мной…

Какой-то навязчивый звук…

Нарастающий гул…

Я оборачиваюсь к окну.

Окно открыто, тьма за окном — непроницаемая, вязкая, густая, как кровь — колышется, вздувается и начинает медленно переливаться через подоконник.

Тьма заливает кухню…

Сейчас она дойдет мне до горла и я захлебнусь.

Надо закричать. Да, сейчас я закричу, я больше не могу сдерживаться, я должна закричать!

Не получается…

Не хватает воздуха…

Я кричу — беззвучно, как рыба…

Что толку от беззвучного крика? Я напрягаюсь из последних сил и…

О, чудо! О, радость! Крик — живой, звонкий, НАСТОЯЩИЙ крик вырывается у меня из горла, взрывает тишину, темноту…

…И разбивает мой сон на тысячи осколков!

Я сижу на постели, вся в поту от пережитого ужаса, выпучив глаза в темноту ( которая — совсем не тьма из сна, а нормальная темнота комнаты в городском доме, темнота, пульсирующая серым светом фонарей ) и верещу, как героиня американского ужастика!

Я всегда удивлялась — чего это американки в кино так орут? Чуть что — сразу вопить! Мне это казалось неестественным… Доказательством несдержанности и дурного воспитания американских женщин.

Теперь я сижу в постели и визжу всего лишь из-за того, что мне приснился страшный сон! Визжу — и не могу остановиться!

— Настя! Настя! Что с вами? Что случилось?

Юзеф…

В тех же брюках и свитере, только шейного платка нет.

Не ложился? Или — лег прямо в одежде?

Он сидит на моей постели, обнимает меня, а я плачу, плачу, плачу, прижимаясь лицом к его груди, к его грубому свитеру. Я задыхаюсь. Меня трясет. Я хочу стать маленькой, совсем маленькой и незаметной… и чтобы он всегда вот так обнимал меня и никогда, никогда не разжимал объятий!

Юзеф гладит меня по волосам. Потом — его пальцы забираются в волосы, мягко массируют затылок, мне становится хорошо, я чувствую, как тело расслабляется, раскручивается та тугая пружина внутри меня, тепло приливает к рукам, к ногам… Я готова заснуть… Но только пусть он будет рядом!

Пусть он не уходит никуда…

В дверях появляется Ольга. Бледная. Глаза — на пол лица. Я разбудила ее своим визгом.

Вот сейчас Юзеф оставит меня и пойдет к ней, баюкать ее, утешать, заново укладывать…

И я не верю своим ушам, когда слышу, как Юзеф говорит Ольге беспрекословно и жестко:

— Уйди и закрой дверь. Насте приснился страшный сон…

Я останусь с ней. Ложись, у нас завтра тяжелый день. Надо выспаться.

Ольга слушается. Уходит и закрывает дверь.

Мы с Юзефом — вдвоем в мягкой полутьме супружеской спальни. Нашей с Андреем спальни… На нашей с Андреем кровати…

Я лежу, положив голову на плечо Юзефа, обхватив его рукой. А его рука продолжает размеренно гладить меня по волосам, по спине… Успокаивает. Усыпляет.

Я бы рада не спать! Я бы должна наслаждаться этими мгновениями близости — ведь никогда больше не будет такого, никогда!

Но я слишком устала… Усталость сильнее меня.

Я сплю…

Мы с Юзефом — в море. На плоту из водорослей. Водоросли — сухие, упругие. Волны мягко покачивают нас. Солоноватый, свежий запах моря. Над нами — купол звездного неба.

Большие, яркие звезды. Бесконечное море. Бесконечное небо.

Юзеф целует меня… Нежно, без страсти… Наше дыхание сливается… Перетекает из его груди — в мою, из моей — в его, и я начинаю растворяться, таять в его руках…

Да, любовь моя, я всегда хотела, чтобы меня целовали ТАК! Так, как целуешь ты…

Да, любовь моя, я всегда ждала…

Ждала тебя…

Юзеф целует меня…

Я сплю?

Нет, я не сплю уже!

Раннее утро, первые солнечные лучи косым снопом падают сквозь окно.

Юзеф целует меня…

Я обнимаю его, крепче, еще крепче, прижимаюсь к нему, вжимаюсь в него… Никогда не оставляй меня!

Тонколикий, седовласый, с желтыми и пронзительными, как у кошки, глазами.

Ведьмак.

Юзеф из Ривии.

Геральт из Кракова…

Я не сплю!

Утро. Мы трое — Юзеф, Ольга и я — сидим на кухне и вяло жуем приготовленную мною страшно сухую яичницу. Одно утешение — свежий крепкий чай. Прекрасный крупнолистовой цейлонский чай компании «Май», сорта «Бухта Коломбо» — ради чашки такого чая стоит вставать с утра пораньше, стоит бороться и жить!

Мы молчим. Все трое. Говорить не о чем. Мы страшно переживаем за Вениамина.

И вот — долгожданный звонок в дверь!

Долгожданный — и все равно я пугаюсь, подскакиваю на месте и опрокидываю свою чашку. Я вообще стала нервная…

Юзеф идет открывать. Не спеша… Хотя, наверное, сердце вырывается из груди навстречу сыну!

— Живой?

— Жрать хочу!!!

— И голова на месте?

— А что?!

— Настасье приснилось, что твою голову нам в холодильник подбросили.

— Фу… Лучше бы не напоминали мне об этом! А есть какая-нибудь жратва, которая не соприкасалась с головой Андрея? Что-нибудь, что было в упаковке? Не могу — помираю!

— Яйца. Они уж точно были в скорлупе. Яичницу будешь?

Веник! Живой… И даже веселый… Несколько бледный, под глазами залегли глубокие тени, но мы все сейчас хороши… Пахнет от него ужасно! Светлый костюм — в пятнах всех цветов! Походит теперь на камуфляжный костюм десантников. И волосы такие грязные, словно он несколько часов в помойке на голове стоял. Бедный Веник… Он же такой чистюля, такой эстет! А теперь — стоя пожирает прямо со сковородки мою гадкую сухую яичницу…

— Ты бы хоть руки помыл! — вздыхает Юзеф.

Веник только мычит что-то нечленораздельное, сквозь яичницу с хлебом, заполняющую его рот. Жадно пьет апельсиновый сок. Потом наливает себе чаю и наконец садится.

— Ох! Думал, помру от голода! Никогда еще не было такого… Полторы сутки не ел! Или правильнее сказать — полтора сутка? Ну, да черт с ним… Ну и ну, скажу я вам! Хреновато там у них! И это еще мягко сказано… Такая жуть! Такая вонь! Такая темень! У них глаза с каким-то особым строением — они в этой темноте двигаются запросто!

— Ладно, эмоции потом, — не выдерживает Юзеф. — Давай, говори по делу…

— Если совсем коротко, то, значит… Чтобы они оставили в покое Ольгу и всех нас, я должен порешить их главного — Сабнэка. Тогда у них будет переворот и перестройка… Не до нас будет. Да и не будет уже иметь значения, где Ольга, раз не будет того, ради чьего инкогнито соблюдения они за ней охотятся! В смысле, ради соблюдения инкогнито Сабнэка и тайны культа, они хотят Ольгу вернуть, но не могут убить, потому что она вроде как принадлежит Сабнэку, а если убить этого Сабнэка — они сразу к ней всякий интерес потеряют и уже не будет иметь значения, внизу она живет или наверху, и что она там кому расскажет!

— Ты хоть сам понимаешь, что сказал?

— Я-то понимаю… Надо убить этого парня — Сабнэка.

Этим мы сразу и отомстим, и справедливость восстановим, и покой себе обеспечим… Возможно, вечный покой… Извините за каламбур! В общем, тот парень, с которым свел меня покойник-Андрюша, сообщил мне под большим секретом, что на президентское кресло Сабнэка есть еще один претендент. И у этого претендента есть своя партия, которая его поддерживает, своя программа, в которой нет места для нас, да и вообще — как я понял, он, этот претендент, парень куда менее религиозный и куда более трезвомыслящий, нежели Сабнэк. Но, пока Сабнэк жив, другой к власти прийти не может. Потому что Сабнэк сильная личность… В общем, роль личности в истории. Убрать личность — изменится история.

— Сабнэк — пророк Баал-Зеббула. Ты не сможешь его убить. Никто не сможет, — тихо и как-то отрешенно сказала Ольга.

— Ерунда… Уверен, что он не бессмертен! А коли так убить можно… Ну, возьму ружье с серебряной пулей, осиновый кол и еще огнемет для верности! Надо же мразь извести…

Пусть он глубоко под землей сидит, но до него все равно легче добраться, чем до того, другого мерзавца, который Ольгу к нему привел.

Я удивлялась — почему же они не отошлют Олю, почему они говорят при ней, почему позволяют ей слушать?! Зачем пробуждать в ней все эти кошмарные воспоминания?

Как глупа я была… Была и осталась глупа! Но теперь я хотя бы знаю, что эти воспоминания невозможно было пробудить, потому что они никогда не затухали, никогда не оставляли ее, потому что эти воспоминания были для нее более насущны, чем текущая жизнь!

Гораздо более насущны, чем чай и сухая яичница!

— А почему же они сами его не порешат? — заинтересовался Юзеф.

— Потому что его любят. Тайно убить его невозможно… А если убить открыто — это повлечет за собой много жертв… А этот парень, как я понял, хочет устроить что-то вроде «бархатной революции» с одним только трупом — сабнэковым трупом. Он придет на место Сабнэка, пообещает вести народ тем же курсом, но понемногу повернет руль в другую сторону, а массы, как водится, не заметят…

— А что будет с тем, кто убьет этого… Сабнэка?

— Наверное, его расстреляют на месте, как врага народа!

— легко ответил Веник. — А что, ребята, у вас есть какое-нибудь контрпредложение? У меня например — нету. И, сдается мне, надо идти ва-банк! «Иду на вы!» — как Дмитрий Донской! Кривой, то есть тот парень, с которым меня Андрюша свел, похоже, принадлежит как раз к партии тех, кто против Сабнэка. Если я все правильно понял, потому что у них там все сложно — сложнее, чем у нас, наверху! Этому парню выгодно было, чтобы Андрюша расправился с Сабнэком, он потому сам на него и вышел… Хотел с помощью Андрея решить свои проблемы. И посвятил Андрея в свои секреты. Ну, и меня вместе с Андреем… Андрей совершил глупость. И нарвался. И теперь Кривой, как я понимаю, оказался в неприятном положении: тот человек, на которого он «ставил» — мертв. И есть другой человек, знающий о его, Кривого, отступничестве. Я имею в виду себя… И, боюсь, у меня уже нет другого выхода, кроме как пойти и попытаться порешить эту мразь — Сабнэка. Кривой наверняка не многим лучше, но он не трогал Ольгу… Кривой обещал, что проведет меня на какое-то их, бомжовое, празднество. Дело в том, что Сабнэк все время в темноте сидит, на люди редко показывается, а как я его буду искать в темноте — на ощупь, что ли? В общем, меня приведут, покажут место, с какого удобно стрелять, я залягу там с винтовкой, и, даст Бог, пристрелю гада, как Кеннеди в Далласе. Все равно я покойник уже, раз с Кривым познакомился и по их подземельям походил, — закончил Веник с такой обворожительной и беспечной улыбкой, что у меня сердце сжалось.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19