Немедленно же мы приступили к доставке пресной воды обеими нашими лодками. Воду мы брали с того большого острова, перед которым стояли на якоре.

На этом острове мы обнаружили также земляную юрту, а в ней разбросанные домашние вещи – явные признаки того, что там еще совсем недавно были люди, которые, видя наше приближение, по всей вероятности, спрятались в лесу».

29 августа экспедиция снова приблизилась к некой земле и встала на якорь между несколькими островами, которые были названы Шумагинскими в память о первом умершем на «Святом Петре» матросе Никите Шумагине, умершем от цинги через два дня. Обратный путь проходил в условиях жесточайших тихоокеанских штормов. Судно Чирикова успешно вернулось домой, а судно Беринга навсегда осталось на камнях одного из нынешних Командорских островов.

Цинга стала косить русских моряков еще в море. Не было дня, чтобы команда не хоронила покойников. После Шумагина умер гренадер Андрей Третьяков, за ним – морской солдат Алексей Киселев, камчатский служивый Никита Харитонов, морской солдат Лука Завьялов, адмиралтейский купор Степан Болдырев. Не вставал с постели и сам Беринг.

Командование кораблем принял старший офицер Софрон Хитрово, ему помогал лейтенант Свен Ваксель. Вот как последний рассказывает о тех трагических днях: «В нашей команде оказалось теперь столько больных, что у меня не оставалось почти никого, кто бы мог помочь в управлении судном. Паруса к этому времени износились до такой степени, что я всякий раз опасался, как бы их не унесло порывом ветра. Заменить же их, за отсутствием людей, я не имел возможности. Матросов, которые должны были держать вахту у штурвала, приводили туда другие больные товарищи, из числа тех, которые были еще способны немного двигаться. Матросы усаживались на скамейку около штурвала, где им и приходилось в меру своих сил нести рулевую вахту…Сам я тоже с большим трудом передвигался по палубе и то только держась за какие-нибудь предметы. Я не мог ставить много парусов, так как в случае необходимости не было людей, которые могли их снова убрать. И при всем том стояла поздняя осень… с сильными бурями, темными ночами, со снегом, градом и дождем». Из-за отсутствия навигационных карт русские моряки вели «Святого Петра» только по звездам, и как следствие – их унесло далеко на север: вместо Авачинской бухты они вышли к группе островов, находящихся к северу-западу от Алеутских островов. Штормовой ветер сильнейшими ударами выбросил несчастный пакетбот прямо на камни, и спасти его уже было невозможно. Не рассчитывая на какую-либо помощь, моряки Беринга начали интенсивную подготовку к наступающей зиме.

7 ноября Беринг отправил на берег прапорщика Федора Плениснера и натуралиста Георга Стеллера. Высадившись на берег, посланцы обнаружили здесь лишь заросли карликовой ивы, стлавшейся по камням. Нигде не было видно ни одного дерева. Лишь кое-где лежал плавник, выброшенный на берег.

Через день начали высадку. Это было тяжелое зрелище. Некоторые больные умирали, едва их выносили на палубу, другие – в шлюпке по пути к земле. 9 ноября и самого Беринга перенесли на носилках в подготовленную для него на берегу землянку. Эта зимовка для Витуса Беринга и его спутников была полна трагических событий.

Безжалостная цинга продолжала косить русских моряков одного за другим. Сколько на здешнем берегу осталось русских моряков? Долгое время узнать о том было невозможно. А уж тем более – назвать их имена.

Так, например, известный российский историк Василий Берх и участник экспедиции Георг Стеллер в своих работах упоминают, что начальника экспедиции положили в могилу «между адъютантом его и комиссаром и двумя гренадерами». Но адъютант Витуса Беринга, разжалованный из лейтенантов в матросы Дмитрий Овцын, благополучно вернулся домой и до 1757 года служил на Балтике. Выходит, где-то вкралась досадная ошибка? Только исследования, проведенные в ХХ веке группой подвижников из московского Клуба «Приключение» под руководством С. Епишкина и при участии доктора медицинских наук из Российского федерального центра судебной экспертизы, профессора Виктора Звягина, показала, что исторической ошибки здесь нет. Вместе с Берингом был похоронен его прежний адъютант подшкипер Никита Хотяинцев. Эта же работа показала, что на острове похоронено 14 участников экспедиции Витуса Беринга.

К январю 1742 года, когда в экипаже «Святого Петра» произошел последний смертный случай от цинготной болезни, всего за время похода умер 31 человек. Только 45 моряков выжили в отчаянной схватке с трудностями, лишениями и дикой природой. Весной из остатков разрушенного штормами пакетбота они построили новое суденышко, на котором летом 1743 года добрались до Охотска. Так закончилось последняя экспедиция Витуса Йонссена Беринга. Несмотря на гибель руководителя Великой Северной экспедиции и многих его соратников, достигнутые результаты оказались весьма велики. Русские моряки, ученые и служивые люди первыми открыли неведомые северо-западные берега Америки, Алеутскую гряду, Командорские острова, проложили морской путь из России в Японию, подготовили многотомную «Историю Сибири», составили «Карты Генеральной Российской империи, северных и восточных берегов, прилежащих к Северному Ледовитому и Восточному океанам с частью вновь найденных чрез морское плавание западных американских берегов и острова Япона» и «Атлас Российский», было картировано арктическое побережье России: от Архангельска до реки Колымы. Но при этом весьма трагичной оказалась судьба еще двух отрядов из состава этой экспедиции.

В 1734 году, пока Витус Беринг еще находился в Тобольске, в верховьях Лены началась заготовка лиственничного леса для постройки экспедиционных судов, на которых отрядам Великой Северной экспедиции предстояло обследовать сибирские берега.

В начале января 1735 года в Якутске были заложены бот «Иркутск» и дубель-шлюпка «Якутск». Их спустили на воду 23 мая. Командиром дубель-шлюпки Беринг назначил лейтенанта Василия Прончищева, командиром бота «Иркутск» – лейтенанта майорского ранга Петра (Питера) Лассиниуса. Последнему, как командиру четвертого отряда Великой Северной экспедиции, надлежало описать берег к востоку от Лены.

Лейтенант Петр Лассиниус, как и Витус Беринг, родился в 1700 году в Дании. К 1733 году, когда он был принят в российский флот, имел звание лейтенант майорского звания. Он был смелым, но, к сожалению, малоопытным в арктических делах морским офицером. В отряде было 45 человек, в том числе подштурман В. Ртищев, геодезист Д. Баскаков и штурманский ученик Глазов. История его людей была одной из самых трагических среди прочих отрядов.

18 августа 1735 года «Иркутск» под командованием лейтенанта Лассиниуса через Быковскую протоку вышел из реки Лена в море Лаптевых и направился на восток – к мысу Святой Нос. Но прежде чем уйти, на Быковском мысу Ласиниус поставил деревянный маяк высотой в 36 футов (около 10 метров). Практически по выходу, направившись на юго-восток, в глубь губы Буорхая, «Иркутск» встретил льды. Дважды он попытался пробиться через льды, но каждый раз пришлось отступать. Несмотря на сравнительно ранее время года, Лассиниус «за противным ветром, густым туманом, носимым льдом и великим снегом» стал искать место для зимовки.

25 августа экспедиция подошла к устью реки Хараулах, где и было выбрано место для строительства зимовья. Из плавника здесь была выстроена большая казарма, в четыре комнаты, отапливаемая 3 печами, с кухней и баней. Для того чтобы растянуть запас продовольствия, командир отряда урезал порцию выдачи провизии. И в самом начале зимы среди зимовщиков начала свирепствовать цинга. Первым, 30 декабря, умер сам Лассиниус, за ним в могилу ушло еще 35–37 человек. К весне в живых осталось только 9 человек во главе с подштурманом Ртищевым. Спаслись также 4 служителя, которых начальник экспедиции осенью 1735 года отправил в Якутск с рапортом и картами.

На помощь молодому офицеру прибыл штурман Щербинин, которого, узнав о тяжелом положении отряда Лассиниуса, отправил из Якутска сам Витус Беринг. И под его началом бот «Иркутск» с остатками отряда все же вернулся домой, где выжившие рассказали о гибели своих товарищей.

«И 18 августа, – докладывал Беринг о плавании Прончищева, – прибыли к реке Таймыре и от оной реки подошли великие острова, меж которыми и берегом великий стоит лед, и к тем островам и подле берега прохода никакого не нашли». Впоследствии выяснилось, что за устье реки Таймыры русские моряки ошибочно приняли залив Святого Фаддея, к которому они не смогли приблизиться из-за неподвижного льда, гладкого, как на озере. Не было на нем и признаков торосов. Поэтому они сделали вывод, что этот «лед ни в какое лето не ломает». Вдоль многолетнего припая плыли следующий день, удаляясь все дальше от берега. В середине дня наплыл туман. Русские моряки продолжали плыть к северу. Когда наконец мрак рассеялся, они «увидели впереди себя и по обе стороны льды великие, стоячие, а в море видимы были носящиеся льды и такие частые, что не токмо на дубель-шлюпке, но и на лодке пройти невозможно». Лейтенант Василий Прончищев так и не узнал, что он почти достиг самой северной точки Азии.

Имена мужественных исследователей побережья Северного Ледовитого океана Василия Прончищева и Семена Челюскина широко известны в России. Эту известность они заслужили своим упорным многолетним трудом, положенным на изучение одного из самых суровых районов русского Заполярья.

Василий Прончищев был назначен в Великую Северную экспедицию в январе 1733 года вместе с выпускниками Навигацкой школы – Дмитрием Овцыным и Дмитрием Лаптевым. Сведений о его флотской службе сохранилось не много. Лишь «Реестр Академии гардемаринов и школьников», с которым мне, тогда еще курсанту Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола, активно изучавшему историю флота России на кафедре истории ВМФ, удалось познакомиться в Ленинградском Центральном военно-морском архиве, позволил найти эти скупые данные.

Родоначальником Прончищевых стал Иван Васильевич Прончищев, выехавший из Польши в Москву на службу к великому князю Ивану III. За службу в 1488 году он был пожалован вотчиной в Тарусском уезде Калужской губернии. Среди Прончищевых потомков – много служивых дворян Московской Руси, воевод, стольников, стряпчих, в том числе и служивших в Посольском приказе.

Отец будущего мореплавателя, Василий Парфентьевич, участвовал в Крымских походах 1687–1689 годов, после которых он был назначен усть-янским ротмистром.

Самым младшим из 5 его сыновей стал Василий, который родился в 1702 году в селе Богимово (по другим данным – Торбеево), сегодня Ферзиковского района Калужской области. Василию и его брату Михаилу суждено было стать первыми военными моряками в роду Прончищевых. А Василию – еще и попасть в те места, где служил их отец.

В 1715 году Василий и Михаил Прончищевы вместе с Семеном Челюскиным прибыли для учебы в вышеназванную академию.

После окончания учебы Василий участвовал в Персидском походе Петра I в 1722 году, а затем более 10 лет служил на кораблях Балтийского флота. В связи с назначением в экспедицию Прончищев был «написан» из штурманов в лейтенанты.

В начале января 1735 года в Якутске были заложены бот «Иркутск» (командир лейтенант Петр Лассиниус) и дубель-шлюпка «Якутск», которую принял под свое командование лейтенант Василий Прончищев. Их спустили на воду 23 мая. В экспедицию на «Якутске» собрались: его постоянная спутница и жена Мария (в действительности – Татьяна) Прончищева, подштурман Семен Челюскин, геодезист Никифор Чекин и еще 40 человек. Среди них, особенно выделялся Семен Челюскин – опытный моряк. Прекрасный штурман, пытливый исследователь. Еще в феврале 1728 года Челюскин был определен в подштурмана, а спустя пять лет – в штурмана. Его глубокие познания в морском деле стали одной из причин назначения Челюскина в Великую Северную экспедицию. С первых же дней Семен Челюскин стал ближайшим помощником Василия Прончищева.

«Якутск» благополучно спустился по Лене и 2 августа достиг острова Столб, от которого начинается Ленская дельта. Этот остров – одна из достопримечательностей речной дельты, которая занимает обширное пространство у южного берега моря Лаптевых между Оленекским заливом и бухтой Тикси. Остров Столб – это единственный среди прочих речных островов – скала высотой до 100 метров. Остальные – это низкие острова, созданные природой из песчаных наносов, замерзающих во время полярной зимы, а летом – под воздействием теплых речных вод, тающих и соответственно меняющих свое местоположение. Отсюда на восток, север и запад расходятся Ленские протоки. Есть версия, что именно на острове Столб и была создана в годы Второй мировой войны тайная база нацистов.

Прончищеву выгоднее всего было пройти Крестяцкой протокой, которая вела на запад, но поиски фарватера в ней из-за спада воды не увенчались успехом; поэтому он решил вести дубель-шлюпку Быковской протокой на юго-восток.

17 августа 1735 года экспедиция Прончищева вышла через Быковскую протоку и направилась морем на запад. Море было совершенно чистым. Через три недели дубель-шлюпка дошла до устья реки Оленек, где, из-за наступивших морозов, было решено зазимовать. Сначала путешественники занялись исследованием фарватера реки Оленек, прохода через бар, а затем втянулись в речку, поскольку, по словам Беринга, «за поздним временем и от великих морозов далее следовать было неможно». В устье реки в то время уже находилось русское селение, где жило 12 семей промышленников. Неподалеку – селения чукчей и тунгусов. С подходом «Якутска» селяне убежали в ближайшую лесную чащу, и лишь через некоторое время вернулись в свои дома. Как понял Прончищев, они испугались нападения чужаков. Поэтому оба зимовочных дома он стал строить в стороне от селения.

11-месячная зимовка прошла успешно, если не считать, что часть путешественников заболела цинготной болезнью. Отношения с местным населением установились дружескими с самого начала. Прослышав о приезжих и желая посмотреть на них, к устью Оленека приезжали эвенки и якуты. Прончищев старательно собирал у них сведения о прибрежной полосе, о населении, об ископаемых. Приезжие охотно отвечали на расспросы лейтенанта: в частности, рассказали Прончищеву о руде на реке Анабаре. Зима прошла благополучно, но весною несколько зимовщиков, в том числе и сам Прончищев, заболели цингой.

В тот год Оленекский залив вскрылся ото льда в обычное время – в июне, однако сплошной лед оставался у берегов еще два месяца. Только 3 августа 1736 года льды отступили от устья реки и позволили «Якутску» направиться к Анабаре. Плавание протекало без затруднений. Но за Анабарой встретились льды, среди которых мореплаватели пробирались «с величайшей опасностью». 18 августа «Якутск» достиг залива Фаддея, сплошь покрытого гладким льдом. Далее на западе, за входом в залив, виднелся тянущийся на север берег; в том же направлении поворачивал и край припая, заполнившего все пространство до островов Самуила (ныне острова Комсомольской Правды). Прончищев повел судно на север вдоль кромки льда. Залив Фаддея поразил путешественников резким контрастом низменного галечного берега и высоких гор хребта Бырранга на горизонте. А также – многочисленными стадами моржей и белух, мирно плававших вблизи берегов.

Севернее залива Фаддея глубоко в сушу вдавались еще два залива Симса и Терезы Клавенесс. Любопытно, но, если бы льды допустили дубель-шлюпку к берегу, то такой внимательный и даже дотошный исследователь, как Василий Прончищев, уже тогда сумел бы отыскать следы неизвестных мореходов, погибших на берегу залива Симса, о которых выше вы уже прочитали. А может, они не остались бы безымянными, ведь тогда еще были живы их дети и внуки.

Лишь через три недели отряд Прончищева достиг устья Хатангской губы, на левом берегу которой было обнаружено русское зимовье, где не удалось найти ни одного жителя, хотя в избе лежал еще свежий хлеб, а на улице бродили собаки.

Утром 19 августа «Якутск» поравнялся с островами Самуила. От них далеко в море тянулась полоса невзломанного неподвижного льда. Идя вдоль ледовой кромки, судно крайне медленно двигалось на северо-восток. Стоял густой туман. Многократно бросали лот, но он не доставал дна даже при полностью вытравленном лотлине в 120 сажен длиной. Когда туман стал рассеиваться, взорам русских мореходов предстала безрадостная картина. Повсюду море было покрыто льдом; со стороны берега, остававшегося невидимым, лед оставался неподвижным, а со стороны моря было ясно видно медленное движение громадных льдин. Зарядами пошел снег. На грот– и фок-мачтах появились первые признаки оледенения, а через пару дней судно Прончищева стало походить на белую причудливую птицу, покрытую льдом.

Продолжая плавание на север, «Якутск» предположительно пришел в восточную часть будущего пролива Вилькицкого. Здесь он встретил тяжелые морские льды, по замечанию Прончищева – «самые глухие льды, которым и конца видеть не могли». Они не только накрепко закрыли проход на запад и совсем окружили судно, вода казалась густой. Около полуночи дубель-шлюпку сжало льдом, и она остановилась. В каюте больного Прончищева, который уже не поднимался с постели, собрался совет офицеров. Было решено возвращаться назад и искать подходящее место для зимовки.

Только к исходу дня «Якутску» удалось выбраться из ледовой ловушки. Шли на веслах, поскольку из-за штиля парус безжизненно болтался. Пришла угроза вмерзнуть в лед среди моря: не имея дров и с малым запасом провизии. Лед, словно острый нож, постоянно резал форштевень и обшивку судна.

Однако судьба сжалилась над русскими моряками: на следующий день сорвался свежий ветер. Паруса наполнились. Спустя 4 дня изможденные русские моряки вернулись к Хатангской губе, но встать здесь на зимовку не решились, так как на берегах не было плавника, а в пустынных скалах – хоть какого-нибудь жилья. Пришлось возвращаться к реке Оленек. Силы путешественников были на исходе. 29 августа 1736 года скончался руководитель экспедиции лейтенант Василий Прончищев. Вслед за ним умерла и тяжело болевшая его супруга. Их похоронили в одной могиле на высоком берегу мыса Тумуль (в устье реки Оленек), над этой могилой установили высокий деревянный крест, как скромный памятник подвигу семьи путешественников, которых не смогла разлучить даже смерть.

После смерти Прончищева Ленский отряд возглавил подштурман, а затем – и штурман Семен Челюскин, которому пришлось торопиться, ведь остальных членов экипажа начала косить неведомая болезнь. Однако только следующим летом немногим из них удалось вернуться в Якутск.

Широта конечного пункта, достигнутого «Якутском», в различных источниках указывается по-разному: в одних 77 градусов 25 минут, в других – 77 градусов 29 минут. Обе цифры в своих рапортах указал Челюскин после возвращения из экспедиции.

Сличение приводимых в рапортах Прончищева и Челюскина широт, указанных для известных сегодня пунктов, показывает, что оба штурмана систематически определяли широты на 20–25 минут меньше истинных. Причиной тому, несомненно, стало несовершенство существовавших тогда навигационных инструментов. Поэтому можно предположить, что истинная широта, которую достигла экспедиция Прончищева, на самом деле была равна 77 градусов 45 минут – 77 градусов 55 минут. В пользу того же говорит и информации о нехватке 120-саженного лотлиня, который бросали «обрасопя парусы». К востоку от мыса Челюскина такие глубины имеются только севернее широты 77 градусов 35 минут.

В 1822 году отдельный отряд из экспедиции лейтенанта П. Анжу, которым командовал штурманский помощник П. Ильин, посетил зимовье Прончищева. Вот как он записал об этом в своем рапорте:

«У самого взморья лежат развалины шести деревянных домов. Подле две бани, несколько амбаров и других хозяйственных заведений. Далее к югу кладбище из нескольких братских ям, многие гробы наруже и открыты; другие хоть и были закладены камнями, но камни разворочены, кругом валяются кости и черепы». После короткого наведения порядка и уборки могил русские исследователи покинули печальное зимовье. Вновь его отыскали только через сто лет, на этот раз уже советские гидрографы. В память о посещении они поставили новый крест и прибили к нему несколько досок с надписью: «Памяти славного Прончищева и его жены Марии… Ленск. Гидрограф. Эксп. 1921 г.».

Как уже упоминалось выше, верной спутницей Василия Прончищева в походе стала его молодая супруга. Для истории долгое время она оставалась Марией Прончищевой, а в действительности была – Татьяной Прончищевой. Так как исследование этого исторического конфуза выходит за рамки данной книги, то расскажу о том коротко. Тем же, кто заинтересуется данной темой, настоятельно рекомендую обратиться к интереснейшему исследованию В. Богданова, которое было опубликовано в 1989 году в сборнике «Полярный круг» и содержало историю биографических сведений о первой русской полярнице. Итак, присоединимся к исправлению исторической ошибки, тем более что Б. Богданову удалось отыскать подлинник челобитной матери Татьяны Кондыревой (будущей Прончищевой), которая гласила:

«В нынешнем, 1733 году мая 20 дня мать ее вдова Василиса Петровна да брат родной Федор Федоров сын Кондыревы по ее воли выдали ее замуж морскаго флоту лейтенанта за Василья Васильева сына Прончищева…» Итак, верной спутницей бесстрашного моряка была Татьяна. Надеюсь историческая «точка» здесь поставлена.

«И тогда, де подошел увидели в ней мертвые человеческие тела, коих де было сорок человек в суконной и холщовой одежде и при бедрах по небольшому ножу, а при том имелось же и до шестидесяти ружей… Оных чукчи признали за русских, а умерли де якоб от обдержимого гладу». Так 11 декабря 1766 года рапортом командиру Охотского порта доложил командир Анадырского острога Я. Пересыпкин, до которого дошел рассказ «носовых чукчей» о страшной находке летом 1765 года. Почти триста лет этот доклад пылился в Архиве внешней политики России (Фонд Российско-Американской компании). А меж тем судьба пропавшей экспедиции под командой Никиты Шалаурова вызывала многочисленные споры ученых мужей России.

Одними из пионеров плаваний в Восточно-Сибирское море и освоения Севморпути стали устюжские купцы Никита Шалауров и Иван Бахов. Они замыслили весьма важную экспедицию, которая должна была предпринять плавание из устья Лены к берегам Чукотки и Камчатки. Их замысел был поддержан сибирским губернатором В. Мятлевым, который поручил путешественникам во время плавания вокруг Чукотского Носа к Камчатке «как вперед так и обратно» вести обстоятельную поденную записку, в которую заносить «положение мест, глубину воды, время и погоды, штормы и вихри и прочее все приключаемое, а паче всего Чукотский Нос окуратно описать, также буди в том пути где присмотрят такие примечания достойные куриозные камни, руды и прочие диковинные вещи и того без описания не оставлять и с того брать с собою для пробы». Намерение устюжан было также одобрено правительствующим Сенатом.

Известно, что в первое плавание устюжские купцы отправились из Якутска 12 сентября 1757 года и успели достигнуть только устья Вилюя, где, «будучи за заморозом и оказавшимся по Лене, крупным льдом далее уже стало плыть невозможно». Зимовка прошла благополучно, весной Шалауров и Бахов отправились в новое плавание.

10 июня 1758 года они достигли Быковского мыса в устье Лены. Здесь путешественники зазимовали во второй раз. Во время зимовки случился пожар, во время которого «приключился немалый вред судну и убыток, котлы и блоки и многие судовые снасти пригорели немалое разорение и остановка последовала». Только 12 августа 1759 года русские мореходы покинули устье Лены. Из-за позднего времени пришлось, «не дошед Яны-реки, протоки Ильина Шара и судном в берег льдом вломились». Путешественники перебрались на берег, где выстроили зимовье. Шалауров решил ехать в Нижнеколымск, где надеялся осмотреть бот «Иркутск», оставленный экспедицией Дмитрия Лаптева, надеясь его починить и предпринять плавание на Камчатку.

На обратном пути из Нижнеколымска Никиту Шалаурова застигла весна «и с великой нуждою и немалой остановкой едва доехал до Индигирки-реки, до жила Русского устья». Здесь Шалаурову пришлось из-за бездорожья задержаться до осени. Только в ноябре 1760 года он отправился в Устьянское зимовье. Добравшись до корабля, Шалауров узнал, что его спутник Иван Бахов ушел с частью команды в Якутск.

На выстроенном на Лене небольшом судне «Вера, Надежда, Любовь» с командой из ссыльных и беглых солдат 29 июня 1761 года Шалауров вышел в море, но из-за тяжелого состояния льдов дошел только до устья реки Яны, где к нему присоединился Бахов. При очередной попытке выйти в море ледовая обстановка позволила достичь устья реки Колымы, где из-за позднего времени года зазимовали. Во время зимовки, в начале 1762 года, от цинги скончался Иван Бахов, который был постоянным соплавателем Шалаурова в колымских походах.

Летом 1762 года Шалауров на своем судне продолжал плавание на восток. С трудом русские путешественники пробились до Большого Баранова Камня, где простояли более трех недель в ожидании, когда откроется море. 16 августа 1762 года на берегу моряки поставили животворящий крест в память о пребывании здесь русской экспедиции и двинулись дальше. Через три дня открыли мыс Песчаный, за которым лежала Чаунская губа с островом Айон. Но у мыса Шелагского вследствие неблагоприятных условий погоды им пришлось повернуть обратно. На обратном пути Шалауров обследовал Чаунскую губу, до того еще не посещаемую ни одним кораблем.

«От Колымы, – писал Никита Шалауров об этом плавании, – до объявленного Шелагского Носу, что дальше к востоку шел, то море глубже находил, и вода, что далее ж, то солонее становилась, а у Шелагского Носу оказалась настоящая морская горькая и соленая».

По возвращению в Нижнеколымск, а затем – в Якутск, он уже не встретил понимания в своих устремлениях. Ему пришлось направиться в Тобольск. А затем с благоволения сибирского губернатора Федора Соймонова, одновременно известного русского гидрографа и географа, оннаправился в Москву.

Сенат поддержал Никиту Шалаурова, поручив ему в новом плавании следовать из Колымы к Чукотскому Носу. В инструкции снова подчеркивалось: «и в том пути от Шелагского до Чукотского Носу положение берега и грунта и паче реки… осмотреть и описать».

Летом 1764 года Шалауров опять вышел из устья Колымы в море, но на этот раз не вернулся: судно его было раздавлено льдами и сам он со всей командой погиб. Обстоятельства гибели этой экспедиции несколько столетий были неизвестны. Хотя самые первые сведения о страшной находке – холщовой палатке, полной мертвыми людьми, вблизи устья реки Веркуне – были услышаны капитаном Тимофеем Шмалевым среди «носовых чукчей» и доложены командиру Анадырского острога Я. Пересыпкину. К этим показаниям Шмалев сделал добавление: «Слых носился чрез верноподданных коряк, что Шалауров с работными людьми вышел на берег, то чукчи пришли к ним под видом ласковости и якобы из усердия в приветствии, и тем русским людям принесли для пищи ягод называемой морошкой, коей они от начавшейся цинги вскоре все есть стали, а как де в оне ягоды те чукчи намешали лютика ядовитой соку, то сделалось к великому вреду и явной гибели, отчего они вдруг все заболели и в кратком времени померли, а оставшихся больных прибили».

Еще одним следом в судьбе пропавшей экспедиции стал рассказ) чаунских чукчей капитан-поручику Иосифу Биллингсу. В 1792 году, за несколько лет до того нашли «палатку, покрытую парусами, и в ней много человеческих трупов, съеденных песцами». В 1823 году остатки этого же зимовья, занесенные землей и снегом, обнаружил Федор Матюшкин. Она находились к востоку от устья реки Веркона, в месте, носящем на советских навигационных картах название «Шалаурова изба», возможно, это и был последний лагерь Шалаурова, где погибла команда «Веры, Надежды, Любви» под командой устюжского морехода Никиты Шалаурова.

Перед уходом в последнее плавание он отправил в Сенат карту Северного берега России от Лены до мыса Шелагского, которая была составлена на основе его прежних путешествий и которая, по словам руководителя Сибирской научной экспедиции контр-адмирала Фердинанда П. Врангеля, «восхищала геодезической верностью, делающей честь сочинителю».

Острова Новой Земли разделены узким проливом Маточкин Шар. Здесь много небольших заливов и губ, на берегах которых и до наших дней хранятся следы пребывагия поморов-первопроходцев. Среди них берег Тюленьего залива и мыс Дровяной Нос, которые больше столетия молчаливо хранят память о подвиге первых русских моряков-исследователей.

Первым, кто в 1895 году увидел могилу людей кормщика Якова Чиракина, стал англичанин Пирсон. Он посетил Белушью губу и нашел здесь развалины избы штурмана Федора Розмыслова и разрытую медведями могилу, а вернее, гроб, с переломанным человеческим скелетом. Рядом лежала обломанная доска, на которой было написано «Лета… 835… на месте… погребен Яков Яковлев Чиракин». Англичане поправили могилу и установили над ней памятную доску. Позднее эту могилу посетил и зарисовал русский художник А. Борисов.

В начале 1760-х годов архангельский вице-губернатор Егор Головцын, человек широкообразованный, от имени состоятельных купцов обратился в Адмиралтейств-коллегию с просьбой снарядить на Новую Землю экспедицию. В объяснение своего обращения он сослался на новое открытие шуерецкого кормщика Якова Чиракина, который на коче купца Антона Бармина совершил несколько плаваний к Новой Земле, а однажды даже прошел «сквозь всю Землю». И в 1767 году он рассказал, что годом раньше, промышляя у Новой Земли зверя, «одним небольшим проливом в малом извозном карбасу оную Новую Землю проходил поперек насквозь на другое, называемое Карское море». Хотя поморы неоднократно ходили к этому архипелагу, но немногие из них знали о существовании пролива Маточкин Шар. Чиракин же впервые провел его глазомерную съемку и составил описание этого пролива. Однако Адмиралтейств-коллегия не спешила рассмотреть предложение Головцына.