– Это боевые ящерицы, – пояснил Чер. – В битве они хлещут хвостами из стороны в стороны, попадают по гусеницам и поражают их, пробивая бока. Похоронным командам остается лишь собирать убитых.

Вишу в первый раз довелось ехать на верховой ящерице. В повозках и бричках случалось ездить и прежде, но тягловым ящерицам для удобства езды хвосты отрезали. Таким образом попутно решалась и продовольственная проблема, пусть частично.

Ящерицам принесли огромные куски гусеничного мяса в желе. Скорого боя не намечалось, поэтому держать животных впроголодь было опасно: случалось, голодные ящерицы сбрасывали седоков и убегали на поиски пищи. Хорошо, что не пытались съесть люрасов, считая недостаточно питательными.

Ящерицы принялись жадно и торопливо заглатывать мясо, далеко вытягивая шеи.

– Чудно! – заметил Чер, глядя на ящерицу.

– Что именно? – покосился на него Виш.

– Ящерицы едят гусениц, мы едим ящериц и гусениц, гусеницы едят нас. Но ящерицы нас почему-то не едят.

– И хорошо, что не едят! – выразился Виш. – А то бы пришлось и с ними воевать. А с ними справиться не так просто!

И с опаской посмотрел на хвостовые колючки.

Выехали. Дорога проходила мимо гарнизонных кормильных полей. Здесь стояли, раскинув ветверуки и погрузив ногокорни в землю, военнослужащие свободной смены.

– Скоро от воинских кормильных полей откажутся, – поморщившись, сказал Чер.

– Почему?

– Малая отдача. Поля хорошо иметь крестьянам, чтобы зарывать на них всякую падаль и выращивать мушиных личинок. А когда падаль превратится в перегной – то и попитаться всей семьей, через ногокорни. А питание армии требует оперативности. Гораздо быстрее проглотить кусок мяса, чем стоять часами, впитывая солнце и всасывая питательные вещества из земли. Вспомни предыдущий бой. Взяли по куску жаркого – и пошли. А если бы мы торчали в почве…

– Но это приятно, – возразил Виш.

– Вот поэтому от кормильных полей до сих пор не отказались, – вздохнул Чер. – Но это дело времени. Уже сейчас шампиньонницы да мушиные фермы способны прокормить больше народа, чем одно кормильное поле. Рано или поздно они исчезнут.

– Жалко… – пробормотал Виш.

– Ничего не поделаешь. Люрасов становится всё больше и больше. Жить всем где-то надо?

– Надо, – согласился Виш.

– То-то. И шампиньонницы, и мушиные фермы, и ящерюшни – где строить? На той же земле. Поэтому полей не станет.

– Жалко, – снова повторил Виш.

Ехать на ящерицах оказалось неожиданно приятно. Ящерицы медленно и плавно стелились по поверхности земли, ненамного превышая скорость обычного пешехода.

– А быстрее они могут? – спросил Виш.

– О-го-го! Ещё как! – воскликнул Чер. – Да ты что, ящериц ни разу не видел?

– Откуда я знаю? – заоправдывался Виш. – Это ведь особые, боевые ящерицы. У нас дома совсем другие.

– Все ящерицы одинаковые, – зевнул Чер, – особенно в супе…

Виш осматривал окрестности. Сухая, каменистая почва простиралась, насколько хватало глаз. И лишь кое-где темнели возделываемые участки с чёрным перегноем.

– У каждого крестьянина – своя делянка, – пояснил Чер.

– Знаю, – пробурчал Виш. – У нас в деревне то же самое.

– Обрабатывают, удобряют, кто чем может, – продолжал Чер, словно не слыша Виша. – С питанием в этих местах плохо. Но императорская армия, – он усмехнулся, – снабжается по первому разряду. Особенно с учётом того, что сумеет добыть сама…

– Да удлинит солнце свои дни для Императора! – механически отозвался Виш.

– И для его приближённых! – добавил Чер. – Может, тогда они будут меньше жрать, и больше достанется простому народу.

Виш слушал его с опаской, но внимательно. Такого ему слышать не доводилось.

– Интересно одно, – добавил Чер. – Мне приходилось бывать при дворе, стоять в парадном охранении. Я не видел среди императорской свиты ни одной лианы. А такое ощущение, что там сплошь паразиты!

Он сплюнул.

Показалась деревушка.

Несколько жителей, в большинстве мальчишки и девчонки, раскинув ветверуки и распустив листьеволосы, стояли на обочине дороги и впитывали жиденькие лучи здешнего солнца.

– На севере, говорят, солнце ещё холоднее, – пояснил Чер. – А иногда вообще не появляется на небе.

– Врут, наверное, – поморщился Виш. – Какая может быть жизнь без света?

– А там никто и не живёт, – махнул ветверукой Чер.

Виш и сам с удовольствием постоял бы рядом с мальчишками, но ограничился тем, что встопорщил листовые пластинки на ветверуках: хоть толика солнца, а попадёт на кожуру.

По левую сторону открылось деревенское кладбище с покосившимися крестами, символизирующими впитывающего солнечные лучи люраса. Будто и мёртвые продолжали солнцепитаться.

– Лучше погибнуть в бою, чем сгнить бесцельно… – неожиданно сказал Чер и замолчал.

– А как у вас хоронят умерших? – спросил Виш, и испугался: вдруг в клане Чера не принято говорить о покойниках? Вдруг это табу? Но Чер ответил:

– Как везде, наверное. Или почти везде: я перебывал во многих местах, и всюду видел примерно одно и то же.

– Из земли пришли – в землю уйдём? – полувопросительно-полусакрально произнёс Виш.

– Да, – кивнул Чер. – Исключением, кое-где, является то, что в дальних деревнях немощные старцы просят прикопать их стоя где-нибудь в укромном месте – как растут Неподвижные Собратья. Но чаще так происходит с теми, кто заболевает. Соплеменники выполняют их желание – а дальше всё зависит от воли Перворостка. Порой земля даёт им силу, и они оживают и выздоравливают. Если почва достаточно питательная. Но в большинстве случаев тихо засыхают, перегнивают… и домочадцы перезахоранивают умерших на общем кладбище, или на фамильном.

– У нас точно так же, – кивнул Виш. И оба почувствовали какую-то общность друг с другом.

– Но я видел и другие обычаи, – помолчав, продолжил Чер. – В некоторых местностях высушивают, мумифицируют покойников и оставляют в особых хижинах. Приходят к ним, приносят дары. Но… порой Небесный Огонь разъяряется и поджигает хижины огненными стрелами.

– Значит, такое захоронение неугодно Перворостку… – прошептал Виш.

– Но я знаю народы, которые сохраняют мумии в глубоких пещерах, – возразил Чер. – И Небесный Огонь их не трогает.

– Потому что не видит, – кивнул Виш.

– Иные люрасы, решив, что Небесный Огонь даёт им знак, сами стали сжигать умерших, – продолжал Чер.

– Да? – удивился Виш.

– Да. И ты об этом услышишь. Кука знаешь? Из пятой роты. Он из огнепоклонников. На заставе полно народа из самых разных мест. Погоди, наступят холода, гусеницы перестанут приплывать, делать будет нечего – вот тогда и наслушаешься разных историй.

– Кук? – удивился Виш.

– Да. А что такого?

– Он не похож на огнепоклонника.

– На огнепокойника он станет походить после смерти, – усмехнулся Чер.

– Нехорошо ты так, – тихо сказал Виш.

– Ничего, – Черу стало неловко за свой ответ, но он не хотел показать этого. – Повоюешь с моё, научишься относиться к смерти запанибрата.

– Думаешь, она тебя, как брата, пожалеет? – улыбнулся Виш.

– А что ты думаешь?! – вскинулся Чер. – Тех, кто её боится, она прибирает в первую очередь.

У кромки воды гнили и отчаянно воняли кучи мелкой морской живности. Виш подивился здешним обычаям: в его деревне тоже занимались ловлей рыбы, крабов, морских ежей и голотурий. Но всё пойманное, что нельзя съесть сразу или сохранить надолго, а также совсем несъедобное, сразу закапывалось в землю посреди дожидающихся своей очереди питательных полей. И перегнивало там, принося несомненную пользу – давая пищу мушиным личинкам или повышая плодородность почвы.

Преимущества подобной системы налицо: поля получали значительную подкормку, но вони не чувствовалось. А местные жители, похоже, находили особое удовольствие в обонянии ужасающего зловония. И почти не употребляли в пищу выброшенные на берег дары моря, а среди тех попадались такие вкусные!

Виш сказал об этом Черу:

– У каждого народа свои обычаи, – туманно ответил тот. – Вот, к примеру, куда вы деваете собственные какашки?

– У нас устраивают отхожие места, – обиделся Виш. – Там они и накапливаются… потом перегнивают.

– Вот видишь, – усмехнулся Чер. – А мне, за мою жизнь, довелось повидать всякое. В том числе и такие места, где какашки оставляют на поверхности, чтобы их размывало дождями, высушивало солнцем и уносило ветром. А есть другие народы, которые сразу закапывают какашки на кормильных полях.

Виш содрогнулся: неслыханное кощунство! Но… отхожие места в его деревне тоже роют в земле! Хотя и далеко от кормильных полей.

«Но в них же какашки перегнивают!» – возразил Виш сам себе. И всё же какое-то сомнение осталось.

– Ну… закапывали бы морскую мелочь в ямы, что ли… – пробормотал Виш. – Чтобы не воняло…

Какой-то крестьянин обрабатывал землю. Взрыхлив участок с помощью острого треугольного камня, привязанного ремнями к ящерице, он забросал землю полуперегнившими остатками морской живности и рассеял в разных местах крупицы селитры из пригоршни.

– А это зачем? – недоумённо спросил Виш. – Чего бы не съесть её самому?

– Чтобы поле стало таким же вкусным, как селитра, – пояснил Чер, и, поравнявшись с крестьянином, произнёс:

– Доброго тебе поля, отче!

– А вам – лёгкой битвы! – поклонился крестьянин. И неожиданно признался:

– Сейчас-то нам полегче стало, спасибо вам! А то, чуть наступит весна, от гусениц просто спасу нет! Скольких они загрызли да покалечили! – он покрутил головой. – Прямо думали совсем отсюда переселяться. Да земля здесь хорошая…

– Для того нас сюда и прислали, – тихо согласился Чер. – Император заботится о своих подданных.

– Доброго ему света! – поклонился крестьянин.

– И мягкой воды! – подхватил Чер.

И, тронув поводья, послал ящерицу вперёд.

– Вон деревенские рыболовы, – обернулся он к Вишу. – Давай посмотрим, что им удалось выловить!

Случалось, море выбрасывало на берег трупы невиданных морских рыб, а то и совсем уж диковинных тварей. Сбор их и закапывание в грядки являлись основным занятием жителей всех прибрежных деревень. Но не этой: местные люрасы почему-то предпочитали ловить рыбу и употреблять в пищу свежей, нежели дожидаться, пока она наполовину перегниёт и станет более усвояемой. Исключение делали всего лишь для нескольких видов живности.

На скалистом берегу, а также на торчащих посреди воды многочисленных камнях восседали деревенские рыбаки. Они опускали ногокорни в воду, распушали их, и терпеливо дожидались, пока любопытная рыба или иное морское существо подплывёт и заинтересуется невиданной растительностью. А, почувствовав прикосновение к тонким корешкам, сжимали покровный слой ногокорней и захватывали добычу.

Некоторые для подманивания рыбёшек зажимали ногокорнями крупинки ящеричного навоза, мелких мошек и червячков. У каждого рыбака имелся свой, заветный рецепт приманки.

Не все могли вынести постоянное щекотание ногокорней мелкими тварями, но такие в рыбаки и не шли. Здесь требовалось особое терпение и недюжинное здоровье, умение длительное время выдерживать холодную воду.

Многие шмыгали сопливящимися носами – рыбная ловля способствовала постоянным простудам. Вытирая носы, рыбаки опускали в море и пальцы, обмывая их. Расплываясь в воде, сопли также привлекали рыбу.

На глазах Виша и Чера один из рыбаков, изогнувшись и ухватив ногокорнями довольно большую рыбину, попытался вытащить её из воды. Но если бы на помощь не бросились соседи, попытка не удалась бы. Они ухватили добычу со всех сторон, поддели под жабры – и выволокли на берег.

– С удачным уловом! – прокричал Чер с берега.

– Спасибо! – ответили радостные рыбаки. – Приходите на пир!

– Обязательно придём! – отозвался Чер, подкручивая усы. Он наклонился к Вишу. – Я знаю этих рыб! Вкуснее всего у них дроблёный скелет. Но его надо всасывать ногокорнями, когда полежит пару месяцев в земле. Постараемся не пропустить празднество!

Другому рыбарю повезло меньше. Он, как и все, сидел на камне, опустив ногокорни в воду. Но неожиданно вскрикнул и бултыхнулся в море. Все обернулись к нему.

– Ушла! – с досадой произнёс рыбак, вылезая из воды. – Да куда там удержать! Она огромнейшая! Корешок отщипнула… – морщась, он показал ступню. Из подошвы сочилась сокровь.

– Гляди, гляди, Дурм идёт! – загалдели подростки.

Виш повернул голову.

– Это деревенский дурачок, – пояснил Чер. – Я его знаю.

Дурм притащил невиданную снасть: к сухому и длинному ящеричному хвосту он привязал несколько связанных друг с другом ящеричных же жил, наподобие длинной верёвки, на конец которой прикрепил острый крючок из рыбьей кости.

Рыбаки встретили дурачка приветственными криками:

– Что, Дурм, рыбку ловить пришёл?

– Ппишёл! – улыбаясь, радостно отозвался дурачок.

– Давай, давай, лови, только не уколи никого своей косточкой.

Виш заинтересовался снастью.

– Брось! – махнул ветверукой Чер. – Никто не принимает его всерьёз. Баловство одно.

Дурм нацепил на крючок маленького червячка, размахнулся и забросил в воду.

– Поплавай, поплавай! – приговаривал он.

– Во даёт! – восхитился Чер.

– Не любит он ногокорни мочить, – пояснил один рыбак, – вот и придумывает чего-то. О! О! Смотри!

Вода в месте падения крючка вскипела. Здоровенный хвост вымахнулся из воды. Дурм дёрнул – и на поверхности показалось толстое белое брюхо. Он потянул посильнее – и из воды высунулся край рыбьей морды. Но какой же здоровенной! Пожалуй, побольше, чем только что пойманная.

Рыбаки оторопели. Но потом, опомнившись, кинулись помогать Дурму.

– Вот тебе и дурачок! – протянул Чер.

На этом рыбная ловля закончилась. Рыбаки обступили Дурма и его добычу. Они говорили наперебой, выхватывая друг у друга и рассматривая новую снасть:

– Глубоко заглотила! Гляди, кишка изо рта вылезла! Молодец, Дурм! – с хлопаньем по плечу.

Дурм улыбался и приговаривал:

– Холосая лыбка! Холосая лыбка!

Вишу тоже захотелось чем-то отличиться, и он, наклонившись к Черу, предложил:

– А если бить рыбу пикой?

– А? Чего? – не понял Чер. – А-а! Сломается о камни, – помотал он головой. – И потом: всё равно придётся по воде ходить. Нет, Дурм молодец! Вот тебе и дурачок…

Когда отъехали от галдящей толпы, Чер сказал:

– Теперь все рыбаки станут ловить, как Дурм. Прощай, мокрые носы!

И, оглянувшись на продолжающих возбуждённо переговариваться рыбаков, спрыгнул с ящерицы:

– А можно и по старинке! – и, разбежавшись по кромке прибоя, прыгнул на мелководье, на лету раскрывая ногокорни и накрывая ими небольшую стайку мелкой рыбёшки с криком: – Эх, проглочу!

Виш с любопытством наблюдал за ним.

– Угу! – Чер сунул ветверуку в сплетение ногокорней, непроизвольно поморщился от щекотки, вынул пару запутавшихся мальков, слегка сполоснул их и с удовольствием зажевал. Ту же операцию проделал и со второй ногой.

– Попробуй и ты, – предложил он Вишу. Тот скривился:

– Не люблю есть сырком.

– Да они совсем малюсенькие! Молочно-восковой спелости.

– Все равно: не хочу!

На обратном пути Виш с Чером стали свидетелями лёгкой перебранки между местными жителями: два крестьянина вели спор о достоинствах гумуса и различных видов почв.

– Я собственноручно взрыхлял участок и вносил удобрения! Знаешь, сколько перегноя да ящеричного навоза высыпал?

– Ногокорнями, должно быть, взрыхлял, а не сохой… – ехидно заметил второй. – Собственноножно… А пока взрыхлял, норовил урвать капельку из подкормки. Вот полю ничего и не досталось… Нет, удобрять лучше всего морской слизью, перемешав со сланцевым отсевом. Вот тогда, после парочки дождиков, такая сладость по всему телу разливается, когда постоишь пару деньков…

– Есть же у них время стоять, – завистливо протянул Виш.

– Угу, – согласился Чер.

Вернувшись с обхода, Чер и Виш поставили ящериц в ящерюшню и направились в расположение части.

И узнали ужасную новость: Ниц заболел спорыньей.

– Пока не опасно, – вполголоса сообщил Люц. – Но скоро может прорвать… Вурч приказал его изолировать. У нас же нет настоящего врача. Ница некому лечить.

– Ни один врач не вылечит от чёрной смерти, – глухо произнёс Чер и покачал головой. – От неё нет лекарств.

Вурч приказал всем построиться. Был он мрачен и молчалив. А в руках держал камнемёт – громоздкое, тяжёлое оружие, пригодное лишь для стрельбы с упора.

При одном взгляде на Вурча Виш почувствовал, как у него холодеют ногокорни.

Привели Ница. Выглядел тот ужасно. Сам идти не мог, но не от болезни, а от предчувствия предстоящего. Его вели под мышки два воина, на вытянутых насколько возможно ветверуках. Те, мимо которых Ниц проходил, тоже старались держаться от него подальше. Хотя пока заразы можно было не опасаться.

Щёку Ницу разнесла спорынья. Виш с ужасом и сожалением смотрел на Ница. Скоро он станет опасным: вот-вот раздутую щёку прорвёт, и тогда ужасная чёрная пыль высыплется наружу. Её подхватит ветром… и понесутся над землёй смертоносные споры, заражая всё живое.

Виш ни разу не видел ничего подобного, но очень-очень давно дед рассказывал ему о былых временах, и рассказ запомнился. Виш живо представлял себе всё, как будто рассказанное дедом происходило с ним самим.

Вурч поднял камнемёт.

– Я… я буду всё время перевязывать, мокрой тряпочкой, – бормотал Ниц, пятясь и не сводя глаз с Вурча.

– Я не могу оставить тебя в живых… – прошептал Вурч и нажал на спуск. По щёкам у него катились слёзы.

Ниц упал. Камень пробил ему грудь и застрял в ней, торча наружу, будто осколок разорвавшегося сердца.

– Заройте его поглубже, – приказал Вурч, отводя глаза. – Зараза не должна распространиться!

Солдаты угрюмо выполнили приказ.

– Вурч прав, – Чер со вздохом нарушил молчание. – Мы все могли заразиться!

– Можно было вылечить, – возразил Клев. – Если бы у нас был доктор.

– От чёрной смерти не бывает лекарств, – покачал головой Гач.

– Ниц сам виноват: оцарапался и не промыл рану. Спора и залетела, – произнёс Люц.

– Почему же он её не заметил? – удивился Виш.

– Она очень маленькая. Простым глазом не видно.

Виш повернулся и пошёл от места казни.

– Ты куда? – спросил его Люц.

– Мне… жаль Ница, – пробормотал Виш.

– Оставь его, – сказал Чер Люцу. – Пусть побудет один.

Смерть Ница потрясла всех, и сильно повлияла на поведение воинов. Они стали часто приглядываться друг к другу: нет ли признаков спорыньи? Опасались морового поветрия. Усилилась влажная уборка помещений, прекратились мелкие стычки. Во избежание случайных ранений Вурч полностью запретил имитирующие схватки, когда один воин изображал гусеницу, а второй атаковал его. Запрет горячо поддержал начвоор: воины, сражаясь, часто входили в раж, переставали сдерживать силу удара, и мечи ломались. Приходилось их клеить или делать новые, а это становилось лишней заботой для начальника вооружений.

Гусеницы стали появляться чаще, почти каждый день, и Вурч заговорил о ночных дежурствах. Это была не его инициатива: прибыл курьер из штаба пограничных войск с циркуляром, в котором предписывалось организовать ночные бдения.

Вурч объявил о циркуляре перед строем.

– Зачем, командир? – удивлённо поднял кустики бровей Чер. – Гусеницы никогда не приплывают ночью!

– А откуда появляются разорённые деревни?

– Побережье не охвачено заставами полностью. Гусеницы прорываются в обход гарнизонов. Выползают на берег в пустынных местах и ползут…

Вурч покачал головой:

– Вспомните, сколько раз по утрам дозорные докладывали о скоплениях пустых плотов на побережье? Куда с них подевались гусеницы?

– Но селения-то остались нетронутыми! – возразил кто-то. – А это для нас главное.

– А если гусеницы сразу ползут в скалы? – спросил Вурч. – Чтобы там окуклиться? Кто знает, какое чудовище появится из кокона?

Солдаты поёжились. Неведомая опасность пугала сильнее известной.

– Словом, проверим и мои догадки, и выполним предписания начальства, – резюмировал Вурч. – Ночным дежурствам – быть!

Костров по ночам решили не разжигать. Пользы от них ожидалось мало: осветить место будущей схватки не осветят, тем более что таковая может вспыхнуть далеко от костров. И слишком много топлива сгорело бы попусту.

Задачу ночным дозорам поставили иную: не уничтожать гусениц, а предупреждать жителей близлежащих деревень, чтобы те успевали убраться с пути следования врага. И, соответственно, оповестить своих, поднять гарнизон по тревоге.

Едва ли не в первый же дозор попали Виш и Чер.

– Уж так нам везёт, – ворчал Чер.

По ночам его мучило плохое настроение: он не шутил, как обычно, а бубнил что-то, проклиная бесполезность ночных дозоров.

А Виш шёл и думал: как защитить побережье? Гусеницы не могут карабкаться на крутые склоны скал – может, набросать в полосе прибоя скальных обломков? Но как передвинуть громадные валуны? Вкопать в песок пляжа частокол пик? Где взять столько пик? И… пики будут мешать сбору морской мелочи и ловле рыбы. Выкопать ямы вдоль береговой линии? Но они сразу заполнятся водой. И разве море – не самая большая яма? А гусеницы по ней плывут.

Виш чувствовал, что ночью плохо думается. Хотелось спать.

«Может, гусеницы точно так же хотят спать? – с надеждой подумал Виш. – Тогда их можно ночью не бояться».

Было темно и тихо. Едва слышно дышало море.

– Вурч перестраховывается, – Чер сплюнул. – Ночью ветер дует от берега.

– Ну и что? – спросил Виш, плохо понимая, куда клонит Чер.

– И листы с гусеницами относит в море, – пояснил Чер.

– Но волны и ночью бьются о берег, – возразил Виш. – Плотики может пригнать волнами.

Чер задумался. Мысль показалась новой.

– А гусеницы видят в темноте? – Виш нарушил молчание.

– Кто их знает! – Чер опять сплюнул. – Мне ни разу не приходилось драться с ними ночью. Думаю, малоприятное занятие.

В свете двух лун кромка прибоя виднелась достаточно отчётливо. Белая пена возле камней, тёмные потеки спешащей вернуться в море воды. И ни одной гусеницы.

«Пожалуй, Чер прав, – подумал Виш, – ночью гусеницы не могут плыть. Наверное, спят».

Он озвучил свою догадку.

Чер пожал плечами. Потом посчитал, что этого недостаточно – в темноте движение плохо видно, – и сказал:

– Наверное. Спят же они когда-нибудь? Я, во всяком случае, не отказался бы сейчас поспать.

Виш залюбовался ночной дорожкой на воде, протянувшейся от находящейся в оппозиции малой луны. Большая висела в небе позади них, над сушей, и дорожки протянуть не могла.

Вдруг дорожку пересекла тёмная тень.

– Лист! – Виш схватил Чера за плечо. – Гусеница!

– Где? – повернулся к нему Чер.

– Вон! – Виш вытянул пику. Полированный кварц тускло блеснул в двойном лунном свете.

– Давай подойдём поближе, – предложил Чер.

– Может, сбегать за подкреплением?

– Ты что, боишься? Лист, похоже, один, – Чер пристально следил за лунной дорожкой: не пересечёт ли её вторая тень? – Должно быть, остатки дневного вторжения. Сейчас мы её прикончим!

Лист ткнулся в песок в то самое мгновение, когда к нему подбежали Виш и Чер.

– Гусеница! – прошептал Виш, глядя на вцепившуюся мёртвой хваткой в кромку листа небольшую гусеницу. Когти её глубоко погрузились в зелёную ткань плотика.

– Дохлая, – разочарованно протянул Чер. – Давай-ка вытащим лист из воды.

– Нет, не дохлая, – возразил Виш. – Спит.

– Спит? – разъярился Чер. – Она дрыхнет, а мы тут ходим! А ну, тварь!..

Он с размаха ткнул гусеницу пикой. Раз, другой, третий. Гусеница чвакнула и отпустила лист.

Взвалив убитую гусеницу на плечи, Виш и Чер притащили её в расположение части.

– Вот видите, – сказал Вурч, когда они сбросили гусеницу к его ногам. – Они всё же появляются по ночам!

– Зато сонные, – пояснил Чер.

– Сонные? – Вурч задумался. Как использовать слабость гусениц? Всё же польза от ночных дежурств есть!

Наутро, не захотев отдыхать после ночной смены, Виш решил побродить по каменной гряде – там, где отыскали коконы. Не в надежде найти ещё один – при мысли о найденных он непроизвольно поёживался. Виш никак не мог понять: как гусеница, находясь внутри, обматывает себя паутиной? «Может, они обматывают друг друга? – предположил он. – А кто тогда обматывает последнюю?»

Понятнее было бы, если бы у гусеницы имелось подобие ветверуки, а в паутине-коконе – отверстие… Но ничего подобного не наблюдалось.

«Интересно, для чего они это делают? – подумал Виш. – Может, они так умирают? Чувствуют смерть, вот и плывут к нам? У них табу: не умирать дома. Ерунда какая!»

Виш рассердился сам на себя, перестал думать и сосредоточился на чернеющих щелях пещер.

«Вот из этой Клев и Ланд вытащили гусеницу… А здесь нашли коконы…»

Виш решил подняться вверх по гряде. Отсюда снова становилось видно море, но место находилось слишком далеко от воды, и устраивать здесь наблюдательный пост не стали: бессмысленно. Пока добежишь до моря, гусеницы успеют выбраться на берег. А на суше справиться с ними намного труднее.

Проходя мимо ничем не примечательной узкой щели, Виш остановился: из тёмного отверстия еле ощутимо веял ветерок. И этот ветерок был тёплый.

«Может, трещина рассекает всю гряду, а на противоположной стороне камни нагреваются под солнцем?» – предположил Виш.

Он сунул голову внутрь. В щели было темно. Темно и тихо. Никаких сквозных отверстий и отблесков солнца.

Едва глаза немного привыкли к темноте, Виш протиснулся в щель. Почти сразу от входа трещина расширялась небольшой пещерой.

Виш сделал шаг вперёд. Что-то чёрное, и, похоже, лохматое, лежало поодаль от входа.

Выставив перед собой пику, Виш осторожно прикоснулся к лежащему у стены предмету. Сердце билось отчаянно.

Предмет неожиданно легко стронулся с места, а продолжающий дуть из глубины пещеры ветерок подкатил его к ногам Виша. Это оказался сухой труп гусеницы.

Гусеница оказалась мумифицированной, высохшей. Много лет назад она заползла сюда, раненая, но не сумела окуклиться, сдохла и высохла.

Но не её запах приманил Виша в пещеру: мёртвая и сухая гусеница ничем не пахла. Запах поступал откуда-то снизу, из разверзающейся за трупом гусеницы расселины.

Виш осторожно подошёл к краю и заглянул вниз.

В кромешной темноте ничего не удавалось рассмотреть. И звуков оттуда не доносилось. А вот запах чувствовался. Странный, непонятный и… тревожащий. Причём тревожащий по-особому: он не был запахом опасности, но не был также и приятным запахом, подобно запаху селитры. Он был… странным – более точного определения Виш отыскать не смог.

Виш решил спуститься вниз, благо ширина расселины позволяла.

Медленно переступая по неровностям склона, цепляясь за трещины и выступы каменных стен, Виш принялся осторожно пробираться по наклонному ходу навстречу непонятному запаху. По пути он ненадолго останавливался и прислушивался: не шевельнётся ли что навстречу? Но пока всё было спокойно.

Под стопой захрустело. Не так, как хрустят высохшие ящеричные кости или сухой песок. Хруст тоже слышался непонятный. И каждый шаг, показалось Вишу, вызывал новые волны запахов. Запах струился из-под самых стоп!

Виш наклонился и пошарил ладонями по земле. Пальцы наткнулись на несколько камешков и толстый слой жирной пыли.

Один из камней на ощупь показался Вишу чуть крупнее других. Его-то Виш и взял с собой, предварительно понюхав и убедившись, что тот пахнет тем же странным запахом.

На поверхности Виш внимательно рассмотрел камень. Абсолютно чёрный, он, тем не менее, местами поблёскивал неровными сколами граней.

Принеся камень в казарму, Виш первым делом показал его Гачу: старый солдат знал многое. Может, ему встречались и подобные камни?

– Это горючий камень! – сказал Гач, едва взяв его в руки.

– Горючий? – удивился Виш.

– Да. Мне доводилось встречать такие, но… Болтают о них всякое, даже и не знаю, чему верить, и верить ли.

– Расскажи! – попросил Виш.

– Камень этот – самый странный из всех. Если кремень всегда твёрдый, а песчаник – мягкий, то горючий камень может быть как твёрдым, так и мягким. Ты нашёл твёрдый камень. Но высечь огонь с его помощью нельзя: при ударе он крошится, как песчаник.

– А что в нём необычного? – удивился Виш.

– Говорят, такие камни образуются на местах бывших больших кладбищ. Что после смерти люрасы превращаются в эти камни. Среди скопления таких камней иногда находят колоды Неподвижных Собратьев, почти нетронутые, но окаменевшие…

Рассказ Гача прервался приходом Вурча. Виш быстренько доложил начальнику о находке.

– Горючий камень? – Вурч нахмурился. – Никогда не видел.

Он взял чёрный кусок, повертел в ладонях и опустил на пол.

– Я видел подобное после пожара на хранилище горючей жижи, – тихо сказал он. – Тогда сгорело много наших. Их останки сильно напоминали это. Но они показались мне намного легче…

– Я тоже видел пожары, – подтвердил Чер. – Останки люрасов плавают в воде. А чёрный камень тонет. Это не то, что ты думаешь.

– Может быть… – прошептал Вурч. – Но мне кажется…

Он повернулся и ушёл.

После ухода Вурча интерес к горючему камню сильно упал. Никто не хотел прикасаться к нему. Его обходили стороной. Даже Виш украдкой вытер ладонь о скамью, как будто на ней остались следы.

Видя, что камень никому не нужен, Кук подобрал его и долго рассматривал, поворачивая то так, то этак.

Виш безучастно смотрел, но ничего не замечал. Камень как камень. И чего Вурч так отреагировал?

– Надо его сжечь! – сказал Кук.

– Только не здесь! – вмешался Люц.

– Почему? – Кук повернулся к нему, сверкнув глазами.

– А если это останки люраса? – покачал головой Люц.

– Ну и что? – горящие глаза Кука полыхали сильнее пламени. – Если это часть люраса, наш долг – сжечь его! Только очистительный огонь… – он замолчал и уставился на камень.