Сдав дежурство и отметившись у начальства, Шилов провел «сходку» в своем кабинете. Собрались все, кроме Василевского, оставшегося работать на месте взрыва. Но и он успел застать конец совещания.
      – Всем доброго утра. Не ждали? – Василевский занял место рядом с Джексоном.
      – Есть чего нового? Водилу привез?
      – Водила на два часа домой отпросился, очень уж у него жена психовала.
      – Фоторобот нужен сегодня.
      – Сделаем.
      Шилов оглядел ребят. Василевскому можно дать задание и посложнее, водилой пусть лучше займется Сапожников.
      – Значит, так, уточняю задачу. Леня, Витя, – Роман посмотрел на Василевского и Егорова, – дуйте в часть, уточняйте все по этим беглецам. Куда бежали, зачем бежали, с кем… Почему остальные не побежали. Когда получите полные данные всех троих, отзвонитесь Оле. Она их пробьет по базам, мало ли, чего интересного выплывет. Поняли?
      – Спасибо тебе, добрый фей, – хмыкнул Леня, а Оля серьезно кивнула и пометила что-то в блокнотике.
      Оля работала в отделе недавно. Ее взяли на должность опера, но фактически она исполняла обязанности компьютерщика и секретаря. Искала информацию в базах данных, писала справки и ответы на отдельные поручения, составляла запросы. Иногда привлекалась к опросам свидетелей, если надо было поговорить с женщинами или детьми. Она неоднократно просила, чтобы ее допустили к более серьезным вещам, но пока что все просьбы закончились только тем, что ее пару раз взяли на задержания, когда для поимки злодея нужно было рассредоточиться по улице и ждать его появления, не привлекая внимания. Оба раза Оля более чем серьезно относилась к задаче, хотя все, что от нее требовалось, – это стоять рядом с Шиловым или Джексоном и изображать беззаботно щебечущую подружку.
      – Женя, – посмотрел Шилов на Джексона, – ты – то же самое – по врачам.
      – Дело мы заводим или район? – спросил Джексон.
      – Какой, на хрен, район? Шум уже такой стоит, что в Москве слышно. В семь надо докладывать «первому», а в восемь справка должна уйти в Министерство.
      – Кто ее там ночью будет читать? – усмехнулся Егоров. – Лунатики?
      – Еще вопросы имеются?
      – Дурацкие можно? – уточнил Василевский. – Я по поводу ордена.
      – Ты еще про отмену бесплатного проезда спроси. Если больше вопросов нет, то – вперед. Родина требует подвига.
      – Как всегда, – вздохнул Джексон, первым направляясь к выходу из кабинета.

      В то время как Шилов проводил совещание, за две тысячи километров от него Скрябин перешагнул порог оперчасти Учреждения УЩ-349/13 – так официально именовалась «ментовская зона». Замначальника оперчасти принял Стаса радушно, напоил кофе и сообщил, что опер, непосредственно курирующий Петрухин отряд, сейчас в отпуске, но кое-что он и сам может сказать. Среди заключенных Петруха имеет определенный авторитет, на контакт с администрацией не идет, успел за драку посидеть в штрафном изоляторе.
      – «Греют» его? – спросил Стас.
      – Были только две посылки от матери. И переписывается он только с ней. – Глядя в зарешеченное окно просторного, но очень мрачного и холодного кабинета, замнач немного подумал и высказался: – В принципе, может быть, тебе и удастся его разговорить. Есть в нем что-то такое… надломленное. С моим опытом это чувствуется. Прежде чем сюда лететь, могли бы и с нами связаться, мы бы сами попробовали. Или не доверяете?
      – Да ну, о чем разговор! Просто когда еще удастся за казенный счет прокатиться? Да и не в нем одном дело. Со мной следачка приехала, ей тоже нужно нескольких человек допросить.
      – Следачка? Молоденькая? – Замнач понимающе усмехнулся. – А чего она не пришла?
      – Она сперва в «шестерку» ( Женская колония рядом с Нижним Тагилом.) поехала. Завтра, наверное, к вам.
      – Ну, мы всегда рады хорошим гостям. С культурной программой помочь? Сам понимаешь, с нами тут многие дружат, так что отдых организовать – не проблема. Хоть в городе, хоть за городом. Денька на три в горы, на базу отдыха – вы как?
      – Спасибо. Только мы, наверное, долго у вас не задержимся. – Предложение было заманчивым ровно настолько, насколько и неприемлемым. Хотя… Да нет, никак не получится! Даже предлагать Татьяне это не стоит. Тем более что – Скрябин вспомнил, как они утром позавтракали в гостиничном буфете и разъехались в разные стороны, – вообще непонятно, как она относится к тому, что было ночью. С ним самим все понятно, он уже и не помнит, когда чувствовал себя таким счастливым, как нынешним утром. А вот она как будто о чем-то жалела…
      Отогнав эти мысли, Скрябин вернулся к работе:
      – Когда с ним можно поговорить?
      – Можно сейчас. Но лучше, конечно, вечером.
      – Что, Петр Олегович изволят почивать?
      – Петр Олегыч изволят трудиться. Танк делают. Т-90.
      – Хм, это как? Для побега?
      – Для армии. У нас договор с танковым заводом, уже два года. Иностранцы шум подняли: «В России опять используют труд заключенных». А на самом деле они, – хозяин кабинет кивнул на окно, – только рады. И при деле, и кое-что зарабатывают… Ну так что, зовем сейчас?
      Скрябин утвердительно кивнул, и замначальника снял рубку внутреннего телефона. Отдав распоряжение, он еще минут двадцать посидел со Скрябиным, а потом запер сейф и поднялся из-за стола:
      – Беседуйте, не буду вам мешать. Если хочешь, можешь кофе его угостить. И бутербродами – я сейчас скажу, чтобы их принесли из нашей столовой…
      Войдя в кабинет, Петруха хотел доложить по всей форме, что осужденный такой-то, статья такая-то, срок двадцать лет, явился… Но узнал Стаса и замер, недоверчиво глядя, как он хозяйничает у маленького стола, на котором дымились две кружки кофе и стояла тарелка с бутербродами.
      – Здорово, Петруха, – Скрябин, продолжая размешивать сахар, через плечо посмотрел на бывшего коллегу; а он сильно изменился! Заметно похудел, слегка осунулся, но главное – взгляд. Глаза у него… В общем, разговор действительно может получиться толковый. – Заходи, присаживайся. Я в гостинице позавтракать как следует не успел. Составишь компанию? Колбаса свежая, так что бери, не стесняйся…
      Петруха напряженно опустился на жесткий стул, снял с головы и бросил на стол кепку. Со свистящей ненавистью в голосе сказал:
      – Что ж ты меня, сука, так дешево подставляешь? Пацаны запах унюхают – в «барабаны» запишут.
      – Да ладно тебе! – махнул рукой Стас, ставя перед ним кружку и кладя бутерброд. – Все знают, как ты героически молчал на следствии и на суде.
      Петруха посмотрел на угощение, как на яд, и плотнее прижался к спинке стула.
      – А если бы я тебя подставить хотел, – продолжил Стас, – то я бы, наверное, придумал что-нибудь посущественнее. Как ты считаешь?
      Петруха промолчал, отводя взгляд.
      – Как сидится?
      – Сядь, посиди – узнаешь.
      – Говорят, ты в авторитете.
      – Я всегда в авторитете! – Заявлено было громко, но словам не хватало внутренней убежденности.
      – И с воли помогают?
      – А ты у «кума» забыл об этом спросить?
      – Спросил, конечно. Две дачки за полгода, и те – от матери. Больше она не может, пенсия не позволяет.
      – Мать не трожь, сволочь!
      – Ты меня не сволочи. Или забыл, как мою мать прирезать хотели?
      – Это все Утюг. Он напрочь отмороженный был…
      – А ты, значит, ласковый? У меня живот до сих пор болит.
      – Чего, посчитаться приехал? Ну давай, мочи! – В Петрухином голосе промелькнули нотки истерики, и Скрябин поморщился:
      – Дурак ты! Ты свое уже огреб…
      – Еще мораль мне читать будешь!
      – Мораль тебе нужно было в детстве читать, сейчас поздно. У меня к тебе деловой разговор. Ты ведь неплохим опером был когда-то. Что к чему и как делается, понимаешь. Время подумать у тебя было. Короче, мне нужен взрывник.
      Петруха медленно покачал головой и отвел взгляд.
      – Чибис мертв, Дядя Вася тоже, – продолжал Стас. – Не осталось твоих никого. Карташов вряд ли в бегах, скорее всего, давно закопали. Те, кто наверху, про тебя забыли. Никто твоего геройства не оценил. Что, скажешь, не так? Использовали, как туалетную бумагу, и выкинули. Можешь не верить, но ни со следствием, ни с судом никто даже не попробовал насчет тебя договориться. Ну, ты это и сам понял по приговору.
      – Ладно, хорош!
      – У меня друга убили, – Скрябин навалился локтями на стол. – Ты за своих мазу тянешь, я – за своих. Должен меня понимать.
      – Соловьев случайно попал. Шилова убирали.
      – Это понятно. Кто убирал?
      Петруха как-то обреченно покачал головой:
      – Я не знаю. Из Москвы шли приказы, Карташов был на связи.
      – Исполнял кто?
      – Допустим, я кое-что вспомню. Что мне за это будет?
      – Что ты хочешь?
      Петруха усмехнулся:
      – Миллион долларов и вертолет с полным баком.
      – А бабу не надо? Могу предложить надувную. – Стас закурил, качнулся на стуле, пустил дым в высокий пожелтевший потолок. – Правда, на твой срок их не один десяток потребуется. Знаешь, когда я сюда собрался лететь, меня все отговаривали. И я теперь начинаю думать, что они были правы… Дурак ты, Петруха. Я больше не приеду. И никто не приедет. Так что второго шанса договориться не будет. Придется сидеть свои двадцать лет до звонка. Сколько тебе будет, когда выйдешь? Если выйдешь, конечно… Пятьдесят? Здоровье ни к черту, денег нет, жилья нет, никому ты не нужен… Давай, сиди! Страдай за «благо воровское». А взрывника мы и без тебя сможем взять. Ты ж понимаешь, что он не остановится и за кордон не рванет. Рано или поздно, но мы его вычислим. С таким послужным списком и с такими приметами – сколько он еще сможет прятаться? – Про приметы Стас сказал почти наугад, вспомнив показания опера из «наружки», который видел, как к машине Романа утром в день взрыва подходил какой-то бомжара в темных очках…
      Про приметы Стас сказал наугад – и почувствовал, что попал. Именно эта фраза заставила Петруху дернуть щекой и как-то очень суетливо, немотивированно перевести взгляд на окно.
      – Так что можешь молчать, – отхлебнув остывшего кофе, сказал Стас. – Утешайся собственной стойкостью. Не забудь похвастаться, когда вернешься в отряд: менты, гады, кололи, но я им ничего не сказал.
      – Мне нужно УДО,( Женская колония рядом с Нижним Тагилом.) – решился Петруха, придвигаясь ближе к столу.
      – Ну, маханул! Года еще не прошло… Две трети всяко отсидеть придется.
      – Тринадцать – это не двадцать.
      – Как ты себе это представляешь? Через тринадцать лет меня уже в системе не будет. И все начальство десять раз поменяется.
      – Ничего, этих не будет – другие придут. Я тут к «хозяину» присмотрелся – он нормальный мужик. Ты с ним поговори, пусть отметочку в деле поставит. Глядишь, она потом и зачтется.
      – Вербовать начнут.
      – Ничего, это мои проблемы.
      – Хорошо, поговорю. Но это смотря что сольешь.
      – Что знаю, то и солью.
      – Я тебя слушаю.
      – Взрывник со стороны был. Мастер! Чибис как-то по пьянке гордился, что половину «глухарей» по взрывам в городе можно смело на него вешать. Погоняло – Румын. Где искать – не знаю, но Чибис его бабе завидовал. Она работает официанткой в «Астории». Чибису не дала, а с Румыном – все что угодно. Чибис потом охреневал: и чего она в этом уроде нашла? – Упомянув про уродство, Петруха испытующе посмотрел Стасу в лицо и продолжил: – Он ведь одноглазый, ему глаз взрывом выбило.
      Скрябин кивнул, словно подтверждая слова Петрухи. Одновременно лихорадочно думал: если лицо пострадало, то и рукам наверняка доставалось… Рискнуть?
      – У него не только рожа, но и клешни все покарябаны. Правильно?
      – Верно, – Петруха кивнул. – Так сразу в глаза не бросается, но вообще заметно, если присмотреться.
      – И пальца одного нет…
      – Нет, пальцы у него все вроде целы. Были, по крайней мере, при мне. Может, после меня? Или это ты так меня проверяешь?
      – Неважно. Как официантку зовут?
      – Мальвина.
      – Шутишь?
      – Нет, они ее так называли.
      – Ладно. Что еще?
      – Все. Честно, все.
      – Ладно… Ты чего кофе не пьешь?
      – Чаю завари лучше.
      Стас пожал плечами, встал, подошел к маленькому столику. Включил электрический чайник, насыпал в кружку заварки.
      – Письмо матери передашь? – спросил Петруха. – И на словах, что все нормально.
      – Передам.
      – Ее только жалко.
      – А остальных?
      – Да кого жалеть, за что? Жизнь вообще, знаешь, она штука волчья. Кто сильнее, тот и прав. Мне вот не повезло…
      – Это Сереге Соловьеву не повезло. А ты жив.
      Петруха долго не отвечал. Сидел, смотрел в пол, покусывал ногти. Потом махнул рукой:
      – Да ладно, старый, не гони порожняк. Всем все ясно…

      Железнодорожный состав, несколько дней назад сформированный на сортировочной станции под Душанбе, благополучно пересек территории Узбекистана и Казахстана и миновал наконец границу России.
      Первая длительная остановка была под Омском. Состав загнали на запасные пути и оставили то ли до вечера, то ли утра – никто точно не знал, когда дадут разрешение продолжить движение. Поезд выбился из расписания, и диспетчерам приходилось выискивать «окна» в плотном графике.
      Со скрежетом приоткрылась сдвижная дверь грузового вагона, и на землю спрыгнул крепкого телосложения угрюмый таджик в джинсовом костюме. Он постоял, озираясь по сторонам, потом направился вдоль путей к административным зданиям станции.
      Купив карточку, он отыскал таксофон и достал из кармана засаленную бумажку с десятизначным федеральным номером мобильного телефона. Для конспирации некоторые цифры были переставлены местами, и, забыв об этом, таджик сперва набрал не тот номер. Ответила женщина. Он выругался и дал отбой. Набрал заново. Теперь долго не отвечали. Он ждал, считая гудки и поглядывая по сторонам. Наконец в трубке прозвучал мужской голос…
      Кальян спешил на важную встречу и гнал джип по трамвайным путям, когда подал голос лежащий в кармане дверцы мобильник. Мелодия была незнакомая, не такая, как на двух трубках, которыми он пользовался постоянно, так что он сперва даже не понял, что это за звуки. По радио, что ли? Или какой-то раззява забыл телефон?
      Сообразив, мысленно выругался и схватил аппарат, купленный на прошлой неделе и зарегистрированный на чужой паспорт. Номер был известен только одному человеку, так что если это не ошибочное соединение, то это звонок, которого он ждет с воскресенья и о котором уже стал беспокоиться. Согласно договоренности, пока груз не достиг границы России, за него отвечали поставщики. Но как только он границу пересекал, вся ответственность ложилась на Кальяна. На него и на группу сопровождения. Но что могут четыре человека, пусть даже вооруженные «калашами» и пулеметом? Железнодорожных воров отпугнуть. Если накатит система – неважно, государственная или криминальная, – им останется только сдаться или геройски погибнуть. И спрос за это будет с Кальяна.
      Он схватил аппарат:
      – Да! – и ухмыльнулся, услышав пароль. Наконец-то дождался!
      Прижав телефон к уху плечом, Кальян вел разговор и продолжал гнать по трамвайным путям, объезжая длинную пробку на Пискаревском:
      – Бале… Хуб асти? Хольат четоур аст?.. Хуб… Хуб… Ба худо, бародар!
      Результатом короткой беседы он остался доволен.

      Поисковая группа была последней, которая отрабатывала участок вдоль московской трассы. По каким-то причинам – начальству видней, по каким, – направление было признано неперспективным, и всех остальных перебросили на северо-восток, ближе к Ладоге, уделив особое внимание железнодорожным путям.
      На исходе третьего часа поисков старший группы наметанным глазом углядел рядом со стволом упавшего дерева что-то странное, подошел и обнаружил труп, частично прикрытый землей. Судя по остаткам одежды, это был взрослый мужчина. Сказать что-то более определенное было сложно: почти все мягкие ткани давно сгнили.
      – Сколько он, по-твоему, тут загорает? – спросил радист.
      – Не меньше года. – старший группы подумал, что когда-то труп был целиком засыпан землей, но снегопад и дожди размыли почву, открыв то, что не успело сгнить, а зверье и птицы подчистили кости.
      – Шофер какой-то, наверное, – радист кивнул в сторону трассы, пролегавшей в полукилометре от них. – Замочили и бросили. Может, его того?…
      – Чего – того?
      – Ну, типа мы ничего не видели. Прикопаем его – и вперед. На хрена он нам сдался?
      Старший отрицательно покачал головой. Заманчиво, конечно, пройти мимо. Будь они вдвоем с радистом – так бы можно было и сделать. Но в группе еще пять человек, и кто-нибудь наверняка стуканет командирам. А какой будет их реакция – предсказать невозможно.
      – Вызывай «Иртыша», – сказал старший. – И не топчитесь здесь, чего, «двухсотых», что ли, не видели?
      Через полчаса на место прибыл «Иртыш» – руководивший розыскной операцией майор. Оценив ситуацию, он связался с милицией, и к вечеру подтянулась оперативно-следственная группа в составе опера, двух экспертов и прокурорского следака.
      Поначалу работали спустя рукава. Труп старый, лежит, наверное, с прошлой осени, «привозной». Ни следов, ни свидетелей. Похоже на огнестрел, но не факт; возможно, что и в морге не сумеют точно определить причину смерти. Придется слать кучу запросов, проверять по картотекам пропавших без вести. А когда получится установить личность – если это вообще когда-то получится, – то к раскрытию это вряд ли приблизит…
      Так что с осмотром не переламывались, старались побыстрее закончить, но все изменилось, когда эксперт обнаружил под трупом часы.
      Отчистив от грязи, он прочитал на корпусе наградную надпись: «Полковнику Карташову А. И. от министра внутренних дел».

      Символически стукнув по двери, Паша Арнаутов вошел в кабинет Кожуриной.
      И удивился.
      Появился второй письменный стол, которого он раньше не замечал, и за столом сидела очень красивая девушка. Самой Татьяны Николаевны не было, а по каким-то неуловимым приметам на ее рабочем месте можно было понять, что она сегодня на работу не приходила.
      – Здрасьте! А где Татьяна Николаевна? – спросил Паша, закрывая за собой дверь.
      – Она в командировке, – ответила Александра, делая строгое лицо и перекладывая какие-то бумаги. – Вас вызывали?
      – Нет, я по личному…
      – Ничем не могу помочь. – Александра подровняла пачку бумаг и сложила их в папку. Одновременно посмотрела на свое отражение на компьютерном мониторе, проверяя макияж и косметику. Все было в полном порядке.
      – Почему же? Как раз вы можете. Пришел устраивать чужое счастье, а придется заняться своим. – Паша взял стул, развернул его спинкой вперед и сел верхом перед столом Александры.
      – Что вы себе все позволяете? – деланно строго спросила она.
      – Все? Скажите, кто – я разберусь. Красивая женщина – редкость в этих стенах, так что неудивительно, что пристают.
      – Вы, собственно, кто?
      Вместо ответа Паша продемонстрировал удостоверение.
      – Понятно. Ничем вам помочь не могу, Павел Николаевич. Романы с оперативниками – дурной тон.
      – Кто вам такое сказал?
      Александра посмотрела на пустой стол и ответила таким голосом, что было неясно, разделяет она мнение своей наставницы или посмеивается над ним:
      – Татьяна Николаевна.
      – Это она так говорит? – Паша недоверчиво покрутил головой. – А вы знаете, что ее гражданский муж – оперативник?
      Александре это было известно. Как было известно и то, кем именно этот гражданский муж является. А о его родственных отношениях с Пашей она догадалась сама, когда увидела удостоверение и сопоставила указанные в нем отчество и фамилию с фразой про то, что он шел устраивать чужую личную жизнь. Все-таки Александра была девушкой сообразительной, хотя иногда и любила сыграть простушку, приехавшую из глубокой провинции во вторую столицу за счастьем.
      – Я вам не верю.
      – Я никогда не вру. – Паша приложил руку к сердцу.
      Девушка усмехнулась.
      – Просто на свете множество больших и малых тайн. Вы новый следователь?
      – Стажируюсь.
      – Тогда вам нужно поскорее вникнуть в суть здешних дел. – Произнося эту фразу, Паша как-то очень естественно переместился со стула на жесткий канцелярский диван у стены и оказался совсем близко от Александры.
      – И лучшего проводника мне не найти?
      – Проводника, друга, защитника. – Перечисляя, Паша загибал пальцы.
      – Если скажете: спонсора, я стукну вас папкой.
      – Не, на спонсора я не потяну, – Паша навалился локтями на подлокотник диванчика, – зарплата не та.
      – Понятно… – Александра, взяв чашку с остывшим чаем и покинув рабочее место, присела на край стола Кожуриной. Процитировала: – «Девочка, хочешь большой и чистой любви?»
      – А что в этом плохого?
      – Ничего. Только я приду с кузнецом.
      – Ладно. Прошу у него вашей руки!
      – Прям так сразу? – Держа кружку двумя руками, словно отогревая озябшие пальцы, Александра встала у окна, задумчиво глядя на улицу.
      Оценив ее фигуру, Паша восхищенно покачал головой и сделал соответствующее лицо.
      Александра не могла этого видеть, но, конечно, почувствовала.
      Когда она перестала изучать улицу и обернулась, Паша спросил, вставая с дивана:
      – Вы в шесть заканчиваете?
      – Возможно.
      – Тогда я за вами заеду, и мы сходим поужинать. Заодно и обсудим, чем я могу вам помочь в этой жизни. Годится?
      – Я подумаю, – Александра поставила чашку на пустой стол Кожуриной.
      – Тогда до вечера. – Паша двинулся к двери. – А мне пора бандитов ловить.
      – Всех? – Девушка усмехнулась. – Между прочим, вы даже не спросили, как меня зовут.
      – Видите, какой я деликатный? Полюбил вас, как прекрасную незнакомку. Значит, до вечера?
      Они одновременно посмотрели на часы.

      Кальян приехал в гостиницу, где должна была состояться встреча, непосредственно связанная с телефонным звонком от таджика из Омска.
      Он поднялся на пятый этаж, пошел по длинному коридору. Впереди него, толкая перед собой тележку с грязным бельем, шла молоденькая симпатичная горничная, закончившая уборку освободившихся номеров. Кажется, это была та же самая, которую он видел в прошлый раз, когда сюда приезжал. Ухмыльнувшись, Кальян догнал ее и звучно шлепнул по заду. Девушка взвизгнула и, выпустив ручку тележки, прижалась к стене. Точно, та самая!
      Подмигнув, Кальян прошел мимо, к номеру с табличкой «5101».
      В номере его ждал подполковник ФСБ Антон Сергеевич Саблин – мужчина лет сорока, с невыразительным лицом, одетый в строгий костюм и укороченный черный плащ. Он приехал на встречу на полчаса раньше с ноутбуком, чтобы не терять попусту время, ожидая своего не отличающегося пунктуальностью информатора. Когда Кальян вошел, подполковник одним нажатием кнопки убрал с экрана текст документа, над которым работал. Не то, чтобы он боялся, что Кальян что-то прочтет, просто нужно было отвлечь внимание и замаскировать момент включения спрятанного под одеждой цифрового записывающего устройства с чувствительным выносным микрофоном.
      Вытянувшись по стойке смирно и дурашливо улыбаясь, Кальян доложил:
      – Юстас – Алексу. Прибыл без происшествий.
      – Не юродствуй, – поморщился Саблин. – Ты зачем горничную опять по заду шлепал?
      – Виноват, ваше высокобродие. Болван-с!
      – Ну хватит уже! Ты же офицер, должен понимание иметь.
      – Офицер? Это было давно и неправда. – Достав из кармана пиджака четки, Кальян пересек номер и сел на кровать у противоположной от Саблина стены. Махнул рукой: – Да не дуйся ты, я шучу. Настроение просто хорошее.
      – Умираю от смеха, – сухо заметил Антон Сергеевич. – Что нового?
      – Да ничего особого. Бегемот четыре «черные» фуры через Выборг тащит. Ему «окно» на таможне обещали. Замначальника, этот, как его… Лядов! Карась с Мерином…
      – По главному что?
      – По главному? – Кальян прищурился. – А-а-а, по главному! Все по плану идет. Сбоев нет, только задержка маленькая образовалась. Что, запал на тему, Сергеич?
      – Ты уверен, что это будет тонна?
      – Нет. – Озабоченно вздохнув, Кальян покачал головой. – Не уверен. Может, девятьсот девяносто. Может, тонна сто…
      – Может, хватит? Меру знай! Говоришь – говори, не хочешь – пока.
      – Не надо мне приказывать. Я просто так воздух не колыхаю. – Кальян встал, и могло показаться, что он сейчас, хлопнув дверью, уйдет.
      Не ушел.
      Накручивая четки, продолжал говорить, так давя подполковника взглядом, что стороннему наблюдателю было бы трудно понять, кто из них перед кем отчитывается и кто кого может использовать в своих интересах.
      – Если я сказал тонна – значит, тонна. Мы, мусульмане, не обманываем друг друга. И все, что я обещал вашей конторе, я сделаю.
      – А твой какой интерес?
      – Шкурный. Какой еще может быть? Не люблю конкурентов.
      – Обманешь – смотри.
      Кальян пренебрежительно скривился:
      – Ты бы лучше позаботился о том, чтобы менты этот груз не нахлобучили. А то уплывет твоя «медалька за город Будапешт» какому-нибудь простому милицейскому оперку с железной дороги…
      – За это можешь не волноваться. До Питера у них будет зеленая улица.
      – Приятно с вами дело иметь, товарищ чекист. А может, ну их на фиг, эти награды? Наладим канал – и вперед. Колумбийцы повесятся!
      Несмотря на ухмылку, которой сопровождались слова, предложение Кальяна прозвучало как-то очень серьезно.
      Саблин натянуто рассмеялся:
      – Я скромный. Мне достаточно ордена.
      Он убрал ноутбук в специальный портфель. Встал, оправил плащ, одновременно выключая цифровой диктофон. Сказал:
      – Как только будут новости, звони, – и первым вышел из номера.
      Едва закрылась дверь, Кальян сплюнул и пробормотал:
      – Будет тебе орден, подполковник, обязательно будет. С закруткой на спине…
      Спустя час, добравшись до Управления, Саблин докладывал генералу Крюкову:
      – Сегодня на внеочередной встрече Душман подтвердил полученную ранее информацию о партии героина, следующей по железной дороге из Таджикистана в морской порт Санкт-Петербурга.
      В просторном, отделанном дубовыми панелями кабинете генерал и подполковник были вдвоем.
      С портрета на стене, прищурясь, за ними наблюдал Феликс Дзержинский.
      – Согласно прежним данным, груз транзитный. Место назначения – Роттердам. Поставка проплачена голландским представителем ультраисламистской организации «Копья Аллаха» Насером. Отправитель груза – бывший заместитель министра безопасности Таджикистана Зароб Хаджоев.
      – Размер партии?
      Саблин поправил выглядывающие из рукавов пиджака манжеты белоснежной рубашки и ответил, не сумев скрыть легкого торжества в голосе:
      – Одна тонна.
      Генерал с пониманием покачал головой и оценил:
      – Вкусно. Кто принимает груз у нас в городе?
      – Душману это пока неизвестно. Информация получена через его связи в Таджикистане и Афганистане. На сегодняшний день нам известны номер состава и платформы.
      – Платформы?
      – Да. Груз находится в бочках на насыпной платформе, загруженной бокситной рудой. Его сопровождают несколько боевиков Хаджоева. Точное число сопровождающих не установлено.
      – Совсем обнаглели… Есть возможность проверить информацию через другие источники?
      – Только косвенно, товарищ генерал. Я подготовил план мероприятий…
      – А что за фрукт твой Душман?
      – Завьялов Федор Аркадьевич, шестьдесят второго года рождения, уроженец Воронежа. Бывший офицер-десантник. В восемьдесят шестом в Афганистане попал в плен. Принял ислам. Жил в Пакистане и в Иране. В боевых действиях против нас участия не принимал, во всяком случае, такой информации не получено. В девяносто втором вернулся в Россию, сколотил группировку из бывших «афганцев». Потом от них отошел. Сейчас у него новый коллектив. Является самостоятельным криминальным авторитетом, кличка «Кальян». К уголовной ответственности не привлекался. В РУОПе были на него материалы, но до серьезной реализации не дошло. Завербован мною в прошлом году через агента «Инесса».
      Генерал сухо улыбнулся:
      – Помню… Жива?