Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Заговоренный меч (Кочевники - 1)

ModernLib.Net / История / Есенберлин Ильяс / Заговоренный меч (Кочевники - 1) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Есенберлин Ильяс
Жанр: История

 

 


Есенберлин Ильяс
Заговоренный меч (Кочевники - 1)

      Ильяс ЕСЕНБЕРЛИН
      Кочевники
      КНИГА ПЕРВАЯ
      Заговоренный меч
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      I
      Разве смерть не самое надежное оружие в твоих руках? Разве не твой предок Чингисхан вынул его из ножен, чтобы покорить мир?
      Тебе завещано это веками проверенное оружие!
      А жалость?.. Кто из чингизидов позволил ей когда-либо пробраться в свое сердце. Степная чернь, если пощадишь ее, сама с презрением отвернется от тебя. Она на то и существует, чтобы идти на смерть за тебя!
      На громадной леопардовой шкуре лежал Абулхаир, и голова зверя с оскаленной пастью была у него под локтем. Повернулся на другой бок и снова погрузился в думы...
      Да, да... Смерть - это прежде всего оружие. Не для баловства употреблял ее великий предок. Лишь ею поддерживал он железную дисциплину в своем войске. Не только в преданиях сохранились об этом сведения, но и в книгах иноземцев. Один из них, румиец, посетил когда-то ставку самого Чингисхана и записал все о знаменитой дисциплинарной ясе. Персы потом перевели эту книгу на свой язык. Там сказано: "Кто осмелился назвать себя ханом, не будучи избранным специальным курултаем, тому - смерть. Смерть также тем, кто будет уличен в сознательном обмане, кто в торговых делах трижды обанкротится, кто окажет помощь пленнику против воли пленившего кто не отдает беглого раба хозяину, кто самовольно оставит порученный ему пост, кто будет уличен в предательстве, воровстве, лжесвидетельстве или в непочтении к старшим... Смерть... смерть... смерть!.."
      Зашевелились губы Абулхаира. Все, что читал он когда-нибудь, запоминал наизусть.
      "Относительно монгольского войска. По высочайшему установлению Чингисхана десять воинов подчиняются одному десятнику - онбасы, а десять онбасы - одному сотнику - жузбасы. Над десятью жузбасы возвышается один мынбасы, а во главе десяти тысячников-мынбасы - один темник. Всеми войсками командуют два или три нойона. Все они подчиняются главнокомандующему..."
      Не случайно было такое построение войска. Так легче было держать в страхе людей, потому что круговой порукой были они связаны, а развязкой могла быть только смерть.
      "Когда же войска находятся на войне и из десяти человек бежит один, или двое, или трое, или больше, то все они умерщвляются, а если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются; и, говоря кратко, если они не отступают сообща, то все бегущие умерщвляются; точно так же, если один, или двое, или больше смело вступят в бой, а десять других не следуют за ними, то их тоже умерщвляют, а если из десяти попадает в плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они тоже умерщвляются..."
      Кровавые следы оставили на земле предки, и нам предстоит идти по ним, не сворачивая в сторону. А это значит, что не должно быть жалости к своим и чужим. Разве жалели кого-нибудь чингизиды ради достижения своих целей?
      Четырех сыновей имел Чингисхан: Джучи, Джагатая, Угедея и Туле. Еще при жизни разделил он между ними завоеванные земли, и каждый правил своим улусом. Центральную часть империи составлял удел великого Чингисхана Монголия и Северный Китай. К закату располагался улус Угедея, в который входили земли к востоку и западу от Алтайских гор; центром улуса был район Чугучака. Третью часть составлял улус Джагатая, включавший восточные области Средней Азии до Амударьи. Центром этого улуса был город Алмалык. Иран, Ирак и Закавказье входили в улус Туле и его сына Хулагу, а центром был Тебриз. Последняя, пятая, часть империи принадлежала самому старшему сыну - Джучи и составляла улус, включавший все земли, "куда доходили копыта монгольских лошадей", - от кипчакских степей до дунайских долин. Центром улуса до смерти Джучи была окрестность горы Улытау, а потом город Сарай в низовьях Едиля Волги.
      Но со смертью Чингисхана началась между его сыновьями борьба за великий престол в Каракоруме. В кладбище превратилась тогда вся степь. И при внуках и правнуках продолжалось это междоусобие, не ослабевая ни на минуту. Потомки Джучи и Туле составляли один лагерь, а им противостояли потомки Угедея и Джагатая.
      Угедей воссел на престол в Каракоруме, а после его смерти стал великим ханом сын его Гуюк. Его-то и сменил хан Мунке - один из сыновей Туле. А когда избирали его великим ханом, сыновья Угедея и Джагатая не приехали на великий курултай, потому что одной породы были они с Мунке и знали, чего от него ждать. Только через год поехали поздравить его наиболее доверчивые. Они были встречены с великими почестями, и вырезали их всех в один день...
      В веках блуждали мысли Абулхаира, и не находил он ни одного примера, когда бы доверчивость или послабление помогли кому-нибудь остаться в живых или победить врага... Сын Джучи - Бату <Б а т у - хан Батый. Так как события, описываемые в трилогии, охватывают более чем пятисотлетний период истории и участвуют в них различные народы, имена исторических деятелей, а также некоторые географические наименования будут даваться в разном написании. (Например, Астархан - впоследствии Астрахань и т.д.) и сыновья Туле - Хубилай и Хулагу совместно выступали против сыновей Угедея и Джагатая. Ну и как закончилась эта дружба между потомками Хубилая и Хулагу? Той же непрерывной резней, сварами, войнами. В одном котле невозможно варить головы сразу двух баранов. И кому довелось встретить двух волков, которые бы не передрались из-за ягненка? А здесь целый мир стал похож на этого ягненка. Стоит ли винить предков за кровожадность?
      Не любили друг друга родственники-чингизиды. И когда все же в 1246 году был избран Гуюк на великое ханство, опять запахло в степи большой кровью. Не очень-то слушал великого хана Батый, опираясь на могущество Золотой Орды, и это могло кончиться лишь войной. Как два лютых волка, принюхивались друг к другу Гуюк и Батый. На третий год правления спустился Гуюк-хан с Тарбагатайских гор в покоренную казахскую степь и во главе огромного войска двинулся на запад. Навстречу ему двинулись полчища Золотой Орды. Батый объяснил это необходимостью проведать свои владения в Сары-Арке. На двух разъяренных быков, роющих копытами землю, походили оба хана. И, как быки, ждали они, кто раньше отведет рога...
      Но не суждено было схватиться им. Затаившие дыхание в ожидании развязки все другие чингизиды ахнули. В пути неожиданно заболел и умер Гуюк-хан...
      Лениво покривились губы Абулхаира при воспоминании об этом. Слишком часто умирали с тех пор от такой болезни чингизиды, и всегда в самый решающий момент. Нет, никогда не брезговали всеми видами убийства потомки Чингисхана. Ему ли становиться исключением?
      И все же времена меняются. Не просто решиться сейчас на такое дело даже по отношению к не очень-то знатному человеку. И приходится ему, законному чингизиду Абулхаиру, думать над каждым убийством. Голова болит от этих дум. А может быть, постарел он, и каждый решительный шаг вызывает его на размышления, заставляет не спать ночами. Или трусит он?..
      Шкура барса показалась Абулхаиру жесткой, как дырявая кошма, и он перевернулся на другой бок...
      Лишь на восемь лет пережил Гуюк-хана сам Батый. И на следующий день после его смерти началась кровавая грызня между чингизидами.
      По завету Чингисхана трон отца должен обязательно занять старший сын. А у Батыя было четверо сыновей, и Золотой Ордой выпало править одному из них Сартаку. Хоть и принял религию гяуров этот Сартак, но не так уж набожны были чингизиды, чтобы придавать этому первостепенное значение. Несмотря на молодость, он сумел показать себя смелым и энергичным полководцем. К тому же ему покровительствовал и сам великий хан Мунке. Но третий сын Джучи - хан Берке - не настроен был уступать Сартаку золотоордынский престол...
      Вот тогда-то и повторилось чудо, когда-то выручившее Батыя. Дело в том, что хан Берке принял ислам из рук самого халифа, получив от него в подарок Коран и одежду с его святого плеча. И как только выехал в Каракорум за высочайшим разрешением на ханство Сартак, хан Берке два дня не ел и не пил, а лишь молился. О том была молитва, чтобы не доехал Сартак до Каракорума. Бог услышал эту молитву и убрал неверного Сартака с пути хана Берке. Божьим оружием стала, как говорят, болезнь желудка...
      Да, Берке стал ханом... Прошло некоторое время, и снова золотоордынский трон вернулся к потомкам Батыя. Одного из них, доброго и покладистого Джанибека, собственноручно зарезал родной сын его Бердибек. А чтобы в дальнейшем не болела голова о будущем, заодно прирезал Бердибек всех своих старших и младших братьев, которые могли бы претендовать на престол.
      И все же не спасло это от судьбы решительного хана Бердибека. Не прошло и двух лет, как сам он был убит ожесточившимися родственниками. Поговорка осталась в народе: "Вот где перерубили шею верблюду-нару, вот где погиб хан Бердибек".
      Со смертью Бердибека навсегда ушла с золотоордынского престола династия Батыя. Но сколько же оставалось их еще, потомков Джучи! Сорок сыновей и семнадцать дочерей было у него, и бесчисленные колена произошли от них. Наступал ли когда-нибудь мир между ними? А ведь он, хан Абулхаир, один из них!..
      Да, в 1342 году умер золотоордынский хан Узбек, построивший в Крыму мечеть и медресе, а территория Дешт-и-Кипчак стала называться по имени его Узбекской, или Синей Ордой.
      А в 1428 году ханом восточной части степи Дешт-и-Кипчак стал Абулхаир, из ветви Шейбани - пятого сына Джучи. И каждый день думал он о своих родственниках-чингизидах, которые, как из засады, смотрели в сторону бывшего золотоордынского трона. Самыми опасными считались два барса - Джаныбек и Керей, ведущие свой род от Токай-Темира, тринадцатого сына Джучи. Этот род уже в пятом поколении дал хана Уруса, который отделил от Золотой Орды казахскую Белую Орду и сделал Сыгнак своей столицей. С самим Хромым Тимуром мерялся силами хан Урус. Так что были его потомки серьезными противниками.
      Семнадцати лет от роду был поднят на белой кошме Абулхаир в знак провозглашения его ханом. Птица счастья опустилась на его голову, и в жертву принесен был белый верблюд. Но чем выше поднимается по лестнице славы человек, тем больше становится у него врагов. Со всех концов степи жадно смотрят они на его трон.
      Никого так не опасался он, как Джаныбека с Кереем. Каждый из них имел отважных, жаждущих власти сыновей, и, подобно волчатам, скалили они зубы в его сторону. И выделялись уже среди них самые опасные: Касым - сын Джаныбека и Бурундук - сын Керея. Какие же чудеса следовало совершить, чтобы избавиться хотя бы от этих, наиболее близких родичей?
      Все предстояло взвесить хану Абулхаиру, прежде чем начать действовать. Опору Синей Орды и правую руку Абулхаира представляют кипчаки, а Джаныбек с Кереем опираются на степное племя аргынов. И идут с ними стремя в стремя роды конрад, найман, керей, уак, таракты. Трудно не считаться с такой силой...
      А есть еще более глубокая трещина, наметившаяся в степи Дешт-и-Кипчак много веков назад, когда древние тюркские племена, жившие в среднем течении Джейхуна и Сейхуна <Амударья и Сырдарья (араб.)., начали смешиваться с местными кочевыми иранскими племенами, а затем и с оседлым населением Согдианы. Другие же племена, кочевавшие к северу от Сейхуна до Жаика и Едиля <Урал и Волга (каз.)., постепенно отдалялись от них. Вместе с родственными племенами, которые испокон веков жили в Семиречье, они составили единый союз, называя себя казахами...
      И сейчас хан Абулхаир держал свою ставку в казахской степи, но основное внимание уделял в той или иной степени зависимым от него Мавераннахру <М е ж д у р е ч ь е - территория между Амударьей и Сырдарьей. и Хорасану. Оттуда брал он себе жен и советников, перенимал бытовавшие там обычаи и церемонии. Он увеличивал повинности подчиненным кочевым племенам и все средства затрачивал на содержание огромной армии и на восстановление разрушенных городов на той же земле. Все больше и больше времени проживал он в городах, и все большее недовольство выражали природные кочевники-кипчаки. С презрением относились они к оседлому образу жизни, предпочитая древнюю степную волю. Да и тем, кто шел за ханом в города, приходилось ломать свой уклад, традиции, нравы и обычаи, становясь придатком в давно налаженном хозяйстве Мавераннахра.
      С этим как раз и не считался хан Абулхаир. Импрам - толпа бессловесных людей - должна безоговорочно подчиняться ханскому велению, даже если прикажет он ей идти на верную смерть. Таково было завещание "Потрясателя вселенной" своим потомкам, и так всегда думали чингизиды. Происками Джаныбека считал проявившееся в степи недовольство Абулхаир, и казалось ему, что прекратится оно само собой со смертью неспокойного султана.
      Поэтому не о толпе думал Абулхаир, а о тех, кто ведет ее. В первую очередь, это были многочисленные султаны, но в не меньшей степени имели влияние на чернь и батыры, такие, как Каптагай, Борибай, Караходжа и другие. В каждом степном роду были они, и имена их превратились в боевой клич. Через них, султанов и батыров, следует руководить чернью, потому что страшной силой может вдруг стать никем не управляемая толпа и, как бешеная река в половодье, смести законную власть.
      Но чем дальше, тем труднее становилось находить общий язык со своевольными степными султанами, а тем более с батырами, которые не обладали имуществом и не признавали над собой ничьей власти. И чтобы сломить непокорных, должен был хан Абулхаир действовать. Вот почему обратился он за советом к предкам.
      Назидание Чингисхана своим сыновьям вспомнилось ему. Когда разделил между ними Чингисхан мир на четыре улуса, захотели сыновья услышать от него добрый совет, как управлять людьми. Первым обратился к нему старший сын Джучи:
      - Скажи, о обладатель великой славы и покоритель вселенной, каким должен быть подлинный хан?
      - Чтобы угодить людям, хан должен быть умным, а чтобы люди угождали ему, должен быть сильным! - ответил Чингисхан.
      Второй сын, Джатагай, спросил:
      - Как сделать так, чтобы люди уважали тебя?
      - Не лишись трона! - ответил Чингисхан.
      Тогда третий сын, Угедей, обратился к отцу:
      - Как же сохранить трон?
      - Не допускать в свое окружение никого умнее себя! - ответил Чингисхан.
      И четвертый сын, Туле, спросил у отца:
      - Чем должен жертвовать хан для славы своей?
      - Сыном! - ответил Чингисхан.
      ***
      Судя по всему, сыновья помнили советы отца и относительно благополучно закончили свои дни. Не лишнее ли это доказательство, что и ему надлежит прислушаться к ним? С самого начала своего правления Абулхаир окружал себя не только шейбанидами, но и другими потомками Джучи. И отпрыски остальных чингизидовских родов находили место в его ставке. Но ни один из них не был умнее хана. Так во всяком случае казалось Абулхаиру, потому что все они низко склоняли головы перед ним и замолкали, когда начинал он говорить.
      Но вот объявился среди них султан Джаныбек. Вместе с родственником своим Кереем задумали они отделить от Синей Орды самую большую - степную часть территории и править самостоятельно. Что бы ни говорили они, только властолюбием объясняет их устремления Абулхаир: кому, как не ему, знать притягательную силу власти...
      Нет, нельзя позволить им это сделать, потому что Дешт-и-Кипчак - основа всего. А кроме того, как пирамида строится государство. Если вытащить из нее один камень - повалятся остальные. Наоборот, о дальнейшем расширении ханства следует думать, ибо это тоже завещано предками. Хиндустан, Моголистан, Иран, Ирак - вот куда следует направить накопившиеся в степи силы. И кто бы ни встал на пути, следует смести его!..
      ***
      Как чахотка разъедает грудь больного, разъедала из века в век души чингизидов страсть к завоеваниям. Она властвовала над ними, руководила всеми их делами и помыслами, господствовала при решении семейных дел. Зараженные этой самой страшной и неумолимой болезнью, люди перестают видеть мир в истинном свете. Слепы становятся они и верят только в свое великое предназначение. Им кажется, что они повелевают историей.
      А между тем это самые обыкновенные и чаще всего заурядные люди. Безграничная власть съедает их ум, мешает трезво оценить обстановку, вникнуть в суть происходящих событий. И легче всего тогда выполнить завет о том, чтобы не находились рядом умные люди. В один прекрасный день лишь позолоченная шелуха остается от всего этого и пропасть разверзается под ногами у целого народа...
      Да, прежде всего страдает и расплачивается за все народ, управляемый подобным властителем. Что для хана человеческая жизнь, когда маячит впереди призрак власти над вселенной? Ему кажется, что народ для того только и создан, чтобы выполнять его предначертания. Даже сильные умом властители не могли избегнуть этого ослепления властью. Рано или поздно настигало оно их. С ханом Абулхаиром это случилось уже давно. Не понимал он, что дело здесь не в Джаныбеке или Керее, а в глубоком подспудном движении, которое, независимо ни от каких правителей, нарастало в степи. Все больше расходились интересы осевших на землю и смешавшихся с местным населением родов и тех, кто остался жить в степи, разводить по примеру отцов скот и пользоваться относительной свободой вдали от ханской ставки. Султаны Джаныбек и Керей были ближе к степнякам и сумели возглавить это закономерное движение за отделение от Синей Орды и создание самостоятельного степного государства...
      Давно уже охотились друг за другом хан Абулхаир и неспокойные султаны. Открытое убийство меньше всего подходило им для взаимных расчетов. И было принято между чингизидами так уничтожать противника, чтобы не оставалось никаких свидетелей.
      Как матерый волк и беспощадные волкодавы, вертелись они друг возле друга, выжидая момент, когда можно будет вцепиться в горло и покатиться по земле в смертельной схватке.
      ***
      Рано окунулась в любовные утехи Гаиф-Жамал, семнадцатилетняя дочь Абулхаира от жены-мангытки. Такое случалось в ханской семье, и все было бы ничего, если бы не пожелала она молодого и крепкого султана Джаныбека. Как водилось, подослала она к нему в один из приездов проворную тетушку. Красавица предлагала провести с ней время, оставшееся до свадьбы, которая предстояла ей вскоре.
      Султан Джаныбек ненавидел хана Абулхаира не меньше, чем тот ненавидел его. Хоть и не очень нравилась ему ханская дочь, да и другие были у него утешительницы при ханской ставке, но как было удержаться от того, чтобы лишний раз насолить врагу. "Пока не добрался до шкуры старого быка, задеру хотя бы телку!" - решил молодой султан и согласился на ее предложение.
      Но так случилось, что попался в сети сам Джаныбек. Очень уж запали ему в сердце горячие ласки юной красавицы, и решил он в конце концов жениться на ней. В качестве свата пригласил он своего троюродного брата Керея - другого ханского врага.
      Чингизиды в таких случаях обычно с величайшей охотой шли на сближение. Тесные родственные связи укрепляли их положение в степи. Даже старые враги мирились, выдавая дочерей замуж. Но на этот раз ничего не получилось. Хан Абулхаир уже понял, что такая свадьба только ухудшит положение. Далеко зашла вражда, и выход мог быть только один...
      Не прямо отказал хан султану Джаныбеку, а, как водится, дал уклончивый ответ. "Осенью, когда вернутся аулы к своим зимовьям, тогда и решим", сказал он Керею. Рассвирепевший Керей прямо выпалил тогда хану, что его дочь не так уж невинна и со свадьбой не мешало бы поторопиться. Абулхаир лишь усмехнулся, но показалось ему, что тигры рвут когтями его сердце. Тем не менее он сделал вид, что не заметил грубости Керея, и спокойным голосом повторил свой ответ.
      А после отъезда султана Керея Абулхаир позвал к себе палача знаменитого Курыбая. Молча встал перед ханом похожий на мертвеца, тощий и бледный человек, ожидая приказаний.
      - Помнишь, какая смерть настигает чингизидов, когда угодно это становится богу? - спросил хан.
      - Я помню все виды смерти! - тихо ответил Курыбай.
      - Моя любимая дочь Гаиф-Жамал приболела в последние дни...
      Палач молча кивнул головой.
      Через три дня люди в ставке узнали, что дочь хана Гаиф-Жамал найдена в степи с торчавшей в груди стрелой. Все знали, чьих рук это дело, и удивленно покачивали головами. Никто не посмел рта открыть, но в степи уже от аула к аулу летел слух об этом...
      С высокой торжественностью, как и положено, была похоронена Гаиф-Жамал. Недельные поминки справлялись по ней. А потом хан снова позвал к себе Курыбая.
      - Ты знаешь, что на поминки нашей любимой дочери приехал султан Джаныбек? - спросил хан.
      - Знаю.
      - Завтра мы едем с ним на охоту. Однако, кажется мне, что и у славного султана не все в порядке со здоровьем. Как бы не случилось с ним чего-нибудь...
      - Все может случиться, - ответил Курыбай.
      - И помни, что султан не девушка. Он дерево одной рукой вырывает, так что с тобой должны быть надежные люди...
      Курыбай испугался этого приказания. Сам Абулхаир может убрать потом палача как неприятного свидетеля. Такие случаи уже бывали с ханскими слугами.
      - Все султаны знают, что значит, когда я выхожу на ханскую охоту, заметил палач. - Не лучше ли, мой повелитель, поехать на этот раз моему младшему брату Сарыбаю? Рука его тверда, а в сердце тоска по настоящему делу...
      Абулхаир даже засмеялся про себя примитивному и беспощадному коварству своего раба. Спасая шкуру, тот родного брата подставляет под удар, как самый настоящий чингизид.
      - Пусть будет по-твоему! - сказал Абулхаир. - Но только проследи за всем и самолично поговори с братом...
      Как ни странно, но один лишь султан Джаныбек не догадывался о подлинной причине смерти Гаиф-Жамал. По молодости и неопытности ему и в голову не пришло, что она убита по приказанию отца, тем более что все время пребывания его в ханской ставке Абулхаир окружал его заботой и выказывал на этот раз особые знаки внимания. Он не прислушался к предостережению Керея...
      Только неожиданное предложение хана поехать с ним на охоту заставило насторожиться молодого султана. Еще не наступили осенние холода, когда приятно охотиться, к тому же какие-то слухи дошли и до Джаныбека. Его удивляло, почему хан не спешит с поисками убийцы своей дочери.
      А в последний момент султан Джаныбек узнал и кое-что еще. Существовала древняя традиция, по которой хан перед охотой посылал специальных гонцов ко всем султанам и приближенным с приглашением принять в ней участие. На этот раз приглашение было отправлено лишь Джаныбеку и Керею. Никто больше из степных султанов не участвовал в охоте, зато много было приглашено тех, кто душой и телом был предан хану Абулхаиру и жил постоянно при его ставке.
      Испокон веков ханская охота обставлялась в степи как самый большой праздник. Беки и султаны могли на этих торжествах в полном блеске продемонстрировать свое богатство, похвастаться великолепными конями, драгоценной сбруей и оружием. В то же время охота была как бы военным смотром, на котором каждый проявлял свое мужество, храбрость, находчивость и меткость в стрельбе. Немало хвастунов лишаются ума от страха, когда прямо из-под ног вдруг выпрыгивает ошалевший от испуга заяц. Что уж тут говорить, когда раздастся в близких камышах рычание тигра или свирепого барса. Иные бегут в ужасе, бросив оружие, а порой знаменитые стрелки, со ста шагов срезавшие на состязании подвешенный к ветке кошелек с деньгами, с трех шагов не попадают в громадного зверя.
      Там же, на охоте, проверяется и утверждается отвага молодого джигита, впервые появившегося среди взрослых мужчин. Когда нет войны, где, кроме охоты, можно показать себя? Тот, кто, не дрогнув, вонзит острую трехгранную стрелу на глубину в четыре пальца в лоб бегущему на охотника громадному кабану с полуметровыми клыками, так же поступит и с закованным в железо врагом в открытом бою. Недаром называют в степи охоту ярмаркой мужества.
      Посоветовавшись с Кереем, султан Джаныбек решил все же принять ханское приглашение, тем более что не было видимых причин для отказа. "Чему быть того не миновать, - подумал он. - Недаром говорится, что и в золотом сундуке не спрятаться от предреченной тебе смерти. А если суждено остаться в живых, то из тысячи летящих в тебя стрел ни одна не заденет!" - "Да, мы должны прибыть на охоту и делать вид, что ничего не подозреваем, - согласился Керей. - Но нужно взять с собой самых надежных джигитов, которые ни на шаг не будут отъезжать от нас. Если не поедем сейчас, тот этот волк Абулхаир поймет, что мы разгадали его замыслы, и все равно найдет способ устранить нас. Говорят ведь, что раздевшийся обязательно прыгнет в воду..."
      Тщательно готовился к предстоящей охоте Джаныбек. Как и все степняки, больше всего на свете любил он быстроногих коней-аргамаков и ловчих птиц. Одним из самых знаменитых кушбеги - дрессировщиков охотничьих орлов и соколов во всей степи Дешт-и-Кипчак был молодой султан. Рядом с его белой юртой в ряд стояли маленькие черные шатры, и в каждом из них обитал прирученный беркут, ястреб, кречет, лунь или пустельга. Настоящих ловчих птиц нельзя держать вместе в одном помещении...
      Вопреки традиции, не птенцами ловил султан хищных птиц, а уже мощными оперившимися бойцами. Хоть и во много раз труднее приручается такая птица, зато пользы от нее неизмеримо больше. Выросший на воле орел сильнее и беспощаднее того, которого кормили с рук.
      И никому не доверял султан Джаныбек своих орлов. Обычно по целому году не поддавались они дрессировке, но он упорно и терпеливо повторял все сначала. На голову гордой птице надевали кожаный колпак - томагу и сажали ее на качели, чтобы привыкла она к конной езде. Потом понемногу начинали кормить ее прямо из рук обескровленным в воде мясом. Голод принуждал орла покориться, и постепенно привыкал он брать еду только из рук хозяина. Несмотря на томагу, издали узнавал он его.
      Лишь много времени спустя снимали с глаз орла повязку, и хозяин начинал кормить его уже красным мясом. Орел клекотал от нетерпения, увидев мясо, но брал его только из хозяйских рук. Затем начиналась скачка в степи. Джаныбек выпускал орла и вскоре звал его обратно, подкармливая всякий раз. Так птица окончательно приручалась и становилась охотничьей.
      Сколько ни приручай орла, но при виде бегущей по земле огненно-рыжей лисицы он камнем падает на свою жертву, вонзает в нее когти и взлетает. В этот момент звучит хозяйский призыв, орел летит на зов и получает двойную или тройную награду. Запомнив это, он уже сам ждет не дождется часа охоты.
      Несколько таких беркутов было у Джаныбека. За лето они отдохнули и истомились без дела. Султан взял на ханскую охоту своего знаменитого, воспетого акынами сокола по кличке Сомбалак. А под охотничий халат надел Джаныбек тонкую, из крепких железных нитей кольчугу, остро заточил меч и вставил новые перья в стрелы...
      Стройный ряд зурначей выехал на холм, и медный рокот покатился над степью, сзывая охотников. Султаны, беки, эмиры, разукрашенные перьями и сверкающие дорогими доспехами, стали съезжаться со всех сторон.
      И вдруг заклубилась к небу пыль на дороге, ведущей из ставки, - большая группа всадников неслась к холму, а впереди на необычайной красоты гнедом скакуне с белой звездочкой на лбу и завязанными в узлы гривой и хвостом ехал сам хан. И у сопровождающих его всадников были кони с подвязанными хвостами и гривами. От избытка резвости грызли они стальные удила, пританцовывая от нетерпения. Вся свита была одета в легкие охотничьи панцири, а на головах сверкали узорные серебряные шлемы. Сзади, не отставая ни на шаг от хана и его приближенных, скакала охрана, состоящая из верных батыров и телохранителей нукеров...
      Три или четыре женщины виднелись в этой блестящей толпе. Все взоры притягивала к себе одна из них, одетая лучше всех и сидящая на золотом гульсары-ахалтекинце, известном всей степи и носящем имя Ортеке, что значит "Танцующий тур". Красота ее ослепляла всех мужчин вокруг, и каждый хотел попасться ей на глаза.
      Это была четвертая жена Абулхаира - дочь великого ученого, султана Улугбека, внука Тимура. Рабиа-султан-бегим звали ее и говорили, что нет на земле красивее женщины. Вся в золоте была она, и седло, чепрак, уздечка, стремена тоже были из литого золота. Колебался от встречного ветра султан на остроконечной шапке, отороченной выдрой, блестело под солнцем, переливаясь всеми цветами, дорогое ожерелье, но еще прекраснее казалось светлое чистое лицо с выписанными месяцем тонкими бровями и черным водопадом закрученных в бесчисленные косички волос...
      Когда хан со своим блестящим окружением подъехал к холму, со стороны открытой степи вынеслась еще группа всадников. Впереди на темно-серых аргамаках скакали султаны Джаныбек и Керей, и у каждого на плече сидело по соколу.
      В легкие охотничьи кафтаны с собольей оторочкой были одеты Джаныбек с Кереем, на головах казахские шапки. Среди скачущих следом за ними людей тоже находились женщины. Самой красивой среди них была Жахан - вторая по счету жена Джаныбека, мать молодого султана Касыма. Дочерью батыра из кочевого рода Керей была она, но по-царственному сидела на молочно-белом скакуне по кличке Киикаяк, что означает "Оленьи ноги". В отличие от красавицы Рабиа-султан-бегим, ее седло, чепрак и все остальное было украшено лишь чеканным серебром, но именно серебро шло к ее степной красоте и стати.
      И еще одним отличалась от жены хана Абулхаира прекрасная Жахан. Правая рука ее твердо сжимала тонкую остроконечную пику. Гордая, стройная фигура наездницы дышала отвагой. Толпящиеся внизу люди встретили ее восторженны гулом. Сам Абулхаир не преминул взглянуть в ее сторону, и словно обожгла его красота Жахан. "Ничего, если позволит бог, быть ей завтра в моих руках!" подумал хан и пришпорил коня. Не в первый раз видел он ее и давно уже решил, что она достойна его юрты...
      Но султан Джаныбек был настороже и внимательно следил за ханом. От него не укрылась смена чувств на лице Абулхаира, и теперь он уже не сомневался, что тот задумал недоброе. Взгляд Джаныбека скользнул по разноцветной блестящей толпе, пытаясь определить, кому поручено его убить. И вдруг заметил трех одетых попроще всадников. В стороне от других держались они, и султан почувствовал на себе взгляд того, который был немного впереди. "Этих сереньких людей не бывало на прежних охотах! - подумал он. - Да и не похожи они на людей из ханской свиты. Их-то и следует остерегаться!.."

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4