ГЛАВА XXI

Габриель прижимал Сару к себе, пока она спала, нежно поглаживая ее волосы. Столько раз он пытался прогнать ее от себя, но теперь довольно. С этой ночи и впредь она должна принадлежать только ему. Он станет любить и охранять ее. Он погубит ее врагов, а если понадобится, то и себя, лишь бы спасти ее.

Он снова и снова обладал ею, пока солнце не начало свой путь к горизонту. Габриель смотрел на нее, чувствуя, как истекает его время и не желая расставаться с ней, но зная, что должен сделать это.

— У тебя есть подвал? — спросил он. Сара нахмурилась, услышав этот неприятный вопрос.

— Нет.

— Тогда мансарда?

— Есть небольшая каморка над уборной. Зачем тебе?

— Не хочу прогонять тебя из постели каждый день на заре.

— Я могу оставаться здесь, с тобой.

— Нет.

— Пожалуйста, Габриель, мне неприятно оставаться одной после того, как мы… Я чувствую себя, как… как…

Глаза его помрачнели.

— Как кто, Сара? Как проститутка?

— Да, если бы ты только мог понять! Я хочу спать в твоих объятиях.

— Ты не захочешь просыпаться рядом с трупом.

— Ты не труп.

— Именно это я и есть, — сказал он, устало покачав головой. — Ты все никак не поймешь, не так ли? Я не живой, меня нет больше трехсот лет.

— Прекрати это! — Сара зажала уши руками, отказываясь слушать. Она знала, что он есть. Как мог он не быть? Почему он все время говорит об этом? Почему не дает ей забыть?

Габриель глубоко вздохнул, испытывая боль и поражение.

— Прости меня, Сара, — смиренно произнес он. — Прости меня.

Она кивнула, сверкая глазами:

— Я хочу лишь одного-быть с тобой. Разве это так много?

— Я знаю. Думаешь, я не хочу того же? — Он встретил ее взгляд, и она увидела, сколько боли было в его глазах. — Если бы ты только знала! Первое, что я хочу видеть, пробуждаясь, — это твое лицо.

— Мы должны поступать так, как хотим, — решительно ответила она. — Я могу спать днем и бодрствовать с тобой ночами.

— И ты хочешь пожертвовать балетом, всем, чего добилась, всей славой ради того, чтобы быть со мной?

— Да.

Это было сильным искушением для него, и на одно мгновение оно возобладало в нем. Но только на мгновение он позволил себе увлечься, представляя, как это прекрасно-постоянно быть с Сарой, обнимать ее, засыпая, и пробуждаться в ее объятиях.

Он должен был дать ей как следует подумать, чтобы она поняла, на какую жизнь обрекает себя, оставшись с ним.

— Ты еще так молода, Сара, перед тобой целая жизнь. Подумай, на что ты обрекаешь себя рядом со мной.

Пальцы его пробежали по ее щеке, наслаждаясь теплом кожи; в который раз Габриель захотел вновь стать обычным смертным, чтобы любить ее и сделать счастливой.

Он пристально глянул ей в глаза.

— Но если ты искренне и полностью моя, я не позволю тебе уйти. Если ты обещаешь быть моей, я уже никогда не отпущу тебя.

Властность его взгляда и решительность тона заставили Сару помедлить. Он предупреждает: если она решится принадлежать ему, то это будет раз и навсегда. Он не позволит ей изменить решение. Она навсегда останется во власти монстра.

— Вернемся к этому разговору позже, — видя ее нерешительность, сказал он.

Сара кивнула. Встав с постели, она стала собирать одежду, которая могла бы ей понадобиться днем. Взяла также и серебряный крестик из шкатулки с драгоценностями.

— До вечера, — сказал она, целуя его в щеку.

— До вечера.

Саре казалось, что дневные часы текут слишком медленно. Она решила не выходить из дома одна. Позавтракав, вымыла несколько тарелок, проверила порядок в комнатах и, наконец, уселась с книжкой на диване. Она никак не могла сосредоточиться, прокручивая в памяти слова Габриеля: «Если ты обещаешь быть моей, я уже никогда не отпущу тебя».

Но разве это не то, чего она хотела, — быть его навсегда?

В течение следующих четырех часов она проигрывала каждую минуту, проведенную ими вместе, вспоминала каждое сказанное слово, взвешивая свою любовь к нему на одной чаше весов, а любовь к балету и желание иметь нормальную семью — на другой.

«Подумай, на что ты обрекаешь себя», — слышала она его голос,

Но зачем ей нормальная жизнь и семья, раз с ней не будет Габриеля?

Но как она будет жить с ним, зная, что он переживет ее на долгие века?

Он останется молодым, а она будет стареть. Не опротивеет ли она ему тогда, утратив молодость и красоту?

Но она может стать такой, как он…

Она взглянула на дверь спальни и, помедлив в нерешительности, сделала то, что всегда хотела и чего обещала ему не делать.

Зажав в руке крестик, она толкнула дверь и вгляделась в темноту.

Габриель одетый лежал поверх своего плаща. Руки его были сложены на груди, глаза

Закрыты. Лицо казалось более бледным, чем обычно. Она довольно долго смотрела на него, но не заметила, чтобы он дышал. Болезненное чувство охватило ее — он и в самом деле был как труп, выложенный для прощания перед похоронами.

«Я не живой», — говорил он ей, и теперь она впервые готова была согласиться с этим утверждением.

И вдруг какой-то звук позади нее заставил Сару замереть и затем развернуться — в дверях стоял Морис.

— Что тебе здесь надо? — прошептала она.

Морис как зачарованный смотрел на Габриеля, а затем встряхнул головой, словно освобождаясь от наваждения.

— Я знал это, — пробормотал он. — Знал, что он вернулся. Не было другого объяснения твоему поведению в последние несколько дней.

Сара двинулась на него, выжимая к двери, но Морис твердо держал свою позицию, не собираясь уходить.

— Теперь ты убедилась? — произнес он, кивая в сторону Габриеля. — Этот человек — вампир, Сара-Джейн. Он должен быть убит.

— Нет!

Она нажала на него, пытаясь закрыть дверь, но Морис схватил ее за руку и потащил вон из комнаты и дальше через холл к комнатушке Бабетты. Втолкнув Сару туда, он запер ее на ключ.

— Морис! — Сара застучала в дверь кулаками. — Морис, выпусти меня!

— Нет, Сара-Джейн, он должен быть убит теперь, пока беспомощен.

— Морис! — снова закричала она. — Не смей!

Не обращая внимания на ее крики, Морис вышел за входную дверь и подхватил мешок, оставленный им на ступенях.

Вернувшись в дом и сжимая нательный крест, он открыл мешок и стал рыться в его содержимом, молясь про себя, чтобы ему хватило храбрости выполнить задуманное. Наконец, с долгим вздохом, он вытащил грубый деревянный крест, за ним молоток и отправился с этим к спальне.

Габриель лежал, не шевелясь, как и до этого.

Неподвижный.

Бессмертный.

Страх обуял Мориса, когда он посмотрел на лежащего. Страх перед тем, что он собирался сделать. «Это не человек, — напомнил он себе, — это монстр, злой дух, питающийся кровью живых существ. Ты должен убить его прежде, чем он обернет Сару в того, кем является сам».

Мысль о Саре придала Морису силы и уверенности, и он поднял крест. Он слышал стук в дверь и крики Сары, приказывавшей ему остановиться, но уже пристраивал заостренный конец к сердцу Габриеля.

Задержав дыхание, он поднял молоток, вдохновляясь великой задачей, которую вменил себе свершить. Он уже опускал молоток, когда рука Габриеля схватила его за предплечье.

Молоток выпал из внезапно оцепеневшей руки, и Морис с ужасом уставился в лицо

Смерти. Глаза Габриеля полыхали дьявольским огнем, губы были раздвинуты в зверином рыке, обнажая белые клыки.

Свободной рукой Габриель сорвал распятие с цепочки на груди Мориса и швырнул его через комнату, потирая обожженную освященным серебром ладонь.

— Неужели ты надеялся убить меня так легко! — вскричал он, швыряя вслед за распятием крест с заостренным основанием.

Морис не мог отвечать. Холодный пот струился по его лбу и спине при виде ужасного монстра, небрежно развалившегося перед ним на постели.

Голос Сары, ее крики и мольбы нарушили тишину.

— Что ты сделал с ней? — спросил Габриель угрожающе вкрадчивым тоном.

Морис открыл было рот, но не смог вымолвить ни слова. Не переставая дрожать, он бесстрашно тряхнул головой, но тут же скорчился, когда Габриель крепче сжал его руку.

— Глупец, — сказал Габриель. — Ничтожный смертный, ты и в самом деле решил, что я легкая добыча? Запомни, я жил на этом свете триста и пятьдесят лет, человечишка.

— Но… — Слова замерли на губах Мориса.

— Ты думал застать меня беспомощным? — спросил Габриель. — Не стоило слишком полагаться на глупые сказки о вампирах. Только очень юные вампиры бывают полностью беспомощны днем. — Кривая усмешка исказила его губы. — Так же беспомощны, как ты теперь.

— Умоляю…

Габриель изогнул бровь:

— Ты не хочешь умереть?

— Нет.

— Я тоже.

Морис облизнул пересохшие губы. Габриель играл с ним, как кошка с мышкой, перед тем как убить. Он хотел отвернуться от уставившихся на него кроваво-красных глаз, но не мог и пальцем пошевелить.

Притянув Мориса к себе, Габриель свободной рукой стиснул его горло, чувствуя ток крови, струящийся по венам человека, и оглушающий запах страха, исходящий из каждой его поры. Он не пил крови уже несколько дней…

— Ты никогда не думал, что можешь стать для кого-нибудь ужином? — вкрадчиво спросил Габриель.

Морис покачал головой, желудок его выворачивало при мысли о Габриеле, насыщающемся его кровью.

Габриель благодушно усмехнулся:

— А ты никогда не подумывал о том, чтобы сделаться вампиром? Ты ведь знаешь, я мог бы помочь тебе.

— Нет!

— Потише, человечек, ты не в том положении, чтобы наступать на меня.

Морис взглянул на него, и глаза его наполнились страхом и отчаянием.

— Смелей, вперед! Убей меня, ублюдок, и покончим с этим.

Габриель внимательно разглядывал Делакруа, удивленный его внезапной вспышкой смелости.

— Я не собираюсь убивать тебя, — ответил наконец он, ослабляя зажим на его горле. Ужас потускнел в глазах Мориса.

— Может быть, ты хочешь превратить меня в себе подобного? — недоверчиво спросил он. — Я предпочел бы умереть.

— Слушай меня, Делакруа, — сказал Габриель. — Слушай внимательно. Жизнь Сары в опасности.Он остановился, пораженный ненавистью в глазах Мориса. — Я тут ни при чем, опасность исходит от другого вампира, очень древнего и мстительного.

— Я не понимаю.

— Тебе и не нужно понимать. Довольно того, что ты знаешь, — ей угрожает опасность, и я боюсь за нее…

— За нее?

Габриель кивнул.

— Ты боишься за нее? — недоверчиво переспросил Морис, не в силах поверить, что Габриель может за кого-нибудь бояться.

— Женщины нашей природы всегда более опасны и способны причинить больше зла. Нина слишком озлоблена на меня и намерена расквитаться со мной через Сару. Она может подослать к ней кого-то и днем, когда я бессилен,

— Но что я могу против вампира?

— Днем Нина беспомощна, но она может подчинить кого-нибудь своей воле и заставить действовать вместо себя. А я не могу защитить Сару днем. И тут пригодишься ты.

Я позволю тебе жить, чтобы ты мог защищать Сару, пока я отдыхаю.

— Я понял. — Морис проглотил тяжелый комок, вставший в горле. — А когда опасность для Сары минует, что будет со мной? Ты убьешь меня за то, что я попытался сделать сегодня?

— Только, если ты предпримешь новую попытку.

— А что будет с Сарой?

— А что с ней может быть?

— Ты не намерен… не сделаешь…

— Превратить ее в вампира? Нет, я никогда не сделаю этого. — Вздохнув, Габриель отпустил руку Мориса. — Уходи. И забери свой крест. Он еще может тебе понадобиться.

Кивнув, Морис подобрал маленькое серебряное распятие и деревянный крест и покинул комнату. Закрыв за собой дверь, он соскользнул по ней спиной, опускаясь на пол и сжимая в руке маленький крестик. Никогда еще не было ему так страшно, и никогда еще он не был так близко к смерти или даже худшему, чем смерть…

Постепенно до него стали доноситься крики Сары, и, поднявшись, нетвердыми шагами он двинулся к комнатке Бабетты и повернул ключ.

Сара вгляделась в лицо Мориса, сердце ее гулко билось в груди.

— Ты… убил?

— Нет.

— О, благодарение Богу, — пробормотала Сара.

Она переступила порог и шагнула мимо него, но тут Морис схватил ее за руку.

— Я думал, он убьет меня. Глаза Сары расширились.

— Что случилось?

— Он пробудился, когда я приставил кол к его сердцу. — Морис вздрогнул, вспомнив об этом. — Я не видел ничего ужаснее его взгляда, горящего кроваво-красным огнем.

Сара кивнула. Ей хорошо был знаком этот взгляд, пробиравший насквозь.

— Он чуть не убил меня, — продолжал Морис, — и освободил лишь ради тебя.

Держа Сару за руку, Морис повел ее в гостиную и усадил на диван.

— Он рассказал мне о Нине и просил, чтобы я охранял тебя днем. — Морис помолчал, стараясь подавить дрожь в руках, но страх слишком сильно впился в него. — Что же нам делать, Сара-Джейн?

— Я не знаю.

Морис огляделся в комнате, пропитанной запахом чеснока, развешенного на окнах и двери.

— Неужели ты думаешь, такая ерунда отпугнет ее?

— Надеюсь, хотя, по его словам, Нина сильнее его. И, скорее всего, такая заурядная вещь, как чеснок, не подействует на нее. Но я еще побрызгала окна святой водой, и, думаю, это должно помочь — как бы ни была она сильна, это отпугнет ее.

— А если не отпугнет?

— Не знаю. — Вскочив, Сара начала расхаживать по комнате. — Мне страшно не меньше твоего.

Эти слова были для Мориса как пощечина. Расправив плечи, он встал и привлек Сару к себе.

— Если понадобится, я отдам свою жизнь, лишь бы защитить тебя, Сара-Джейн, — спокойно сказал он. — Клянусь жизнью матери.

ГЛАВА XXII

Нина стояла в темноте через дорогу напротив театра. Вся в черном, она растворялась во мраке. Нина наблюдала за Джованни.

«Он ждет, — думала она, — ждет свою балеринку».

Она чувствовала его возбуждение и нетерпение, его радость от предвкушения встречи.

Нина улыбнулась. Неужели он и вправду верит в то, что может уберечь от нее эту маленькую смертную женщину.

Она снова улыбнулась, но улыбка замерла на ее губах при воспоминании об их последней встрече. Как же он упорствовал, как заносчив был в своем отказе! Единственная ночь за сотню лет. Ни один мужчина не мог бы похвастаться, что отказал ей, потому что она просто не оставила бы его в живых.

Но она не станет убивать Джанни, гораздо приятнее убить его женщину.

Так она уговаривала себя, отказываясь признать, что не может убить его просто потому, что даже теперь, после его наглой выходки, он оставался единственным, кто по-настоящему был интересен ей. И вот он не хочет ее из-за другой женщины.

Ревность закипела в ней черной желчью. Это немыслимо! Ведь он любил и обожал ее когда-то, а теперь отказывает в единственной ночи ради этой самочки с невинными голубыми глазами и светло-желтыми волосами.

Сузив глаза, Нина следила за Джованни, ненавидя его в этот момент так же сильно, как любила когда-то.

За свое тысячелетие она желала и познала многих мужчин, но не любила никого из них. Она была слишком эгоистичной, чтобы подарить кому-то часть себя. Это казалось злой иронией судьбы — единственный, кому она готова была отдать свою любовь, не желал ее даже на миг.

И за его пренебрежение заплатит эта балеринка.

Но Джованни не захочет, чтобы платила она, а значит, заплатит сам; он отдаст ей наконец и ночь, и себя…

«Но не слишком скоро, — думала она, отодвигаясь в тень, — до этого он должен настрадаться как следует. Я подожду, потому что сейчас нельзя спешить…»

ГЛАВА XXIII

Габриель шел за Сарой и Морисом, внимательно следя за каждой тенью и шорохом. Его чувства подсказывали ему, что он не один следует за ними. Он ощущал присутствие другого нечеловеческого существа, Нины, хотя она и никак не давала о себе знать.

Он неприязненно глядел в спину Морису, думая, что должен будет убить его, когда минует опасность для Сары. Если он не сделает этого, Морис убьет его.

Он чувствовал, что Морис ненавидит его, питая к нему отвращение и не доверяя ему. Но ревность Мориса была сильнее этих чувств.

Однако сильнее Мориса его внимание привлекала Сара. Она двигалась с такой естественной грацией, юбка порхала вокруг ее лодыжек, свет луны блестел на волосах. Он хотел бы разлюбить ее, убраться из ее жизни, но не мог. А теперь знал, что не только не уйдет сам, но и никогда не позволит уйти ей. Да, он сказал, что решать ей-уходить или остаться. Но если бы она решила уйти, он бы не позволил ей этого. Правдой или не правдой, желая того или нет, но она останется с ним навсегда, пока жива.

Сара открыла дверь и остановилась с Морисом на пороге, дожидаясь, пока Габриель не проверит, все ли в порядке в доме.

Вскоре он подал им знак заходить.

Сара прошла по комнатам, зажигая свет, затем вернулась в гостиную. Морис сидел на диване, Габриель стоял перед камином. Она сразу ощутила напряжение, повисшее между ними.

— Не желает ли кто-нибудь… — дрожащим голосом начала она и закончила, глупо уставившись на Габриеля, — чашечку чаю?

— Я хочу чай, — отозвался Морис.

— Габриель, может, бокал вина?

— Нет.

Она переводила взгляд с одного на другого, думая, не лучше ли оставить их наедине, и, пожав плечами, пошла в кухню, чтобы поставить чайник.

Морис запустил руку в карман и почувствовал себя намного легче, нащупав там серебряный крестик.

— Она хочет выйти замуж за меня, — сказал он.

— В самом деле?

— Да.

— Мне так не кажется.

— Ты не можешь держать ее все время при себе. Это противоестественно. Что за жизнь у нее будет рядом с тобой? Как сможет она посвятить себя…

— Монстру? — спокойно подсказал Габриель, но глаза его при этом угрожающе сузились.

— Именно так! Она молодая женщина и заслуживает больше того, что можешь ей дать ты.

— Возможно.

Морис сильнее сжал крестик в кармане.

— Оставь ее.

— Ты глупец, Делакруа, она моя. Всегда была и будет моей.

— Ты не получишь ее! — Морис вскочил. — Слышишь меня, вампир! Ты не получишь ее!

— И как же ты намерен помешать мне? Ты, человечек!

— Габриель! Морис! Прекратите!

— Скажи ему, скажи, Сара-Джейн, что собираешься замуж за меня.

— Морис…

— Скажи ему!

— Я… — Она прикусила нижнюю губу, переводя взгляд с одного на другого. — Я, собственно, еще не решила, что делать.

— Так реши теперь! — сказал Морис.

— Прости, Морис, но как раз сейчас я не могу строить планы на будущее. Я, видишь ли, вообще не уверена, что оно у меня есть.

— Я не отдам тебя Нине, дорогая, — спокойно сказал Габриель. Он подошел к ней и, взяв поднос с чаем, передал его Морису. — Тебе лучше лечь в постель.

Спать. Это было единственное, чего она хотела теперь. Забыться и забыть обо всем, хотя бы ненадолго. Она молча прошла в спальню и закрыла за собой дверь.

— Тебе тоже нужно отдохнуть, — сказал Габриель Морису. — Ты должен защищать Сару и завтра.

Поставив поднос на край стола, Морис взял с него чашку и стал пить, поглядывая на Габриеля поверх ее края.

— А кто же защитит меня от тебя, пока я сплю?

— Тебе незачем бояться меня, — ответил Габриель. — Хотя убрать тебя мне было бы крайне приятно.

— Что ж, похоже, ты убедил меня, мне уже чуть-чуть легче.

Поставив пустую чашку на поднос, Морис в последний раз глянул на Габриеля и прошел в спальню для гостей, не забыв повернуть изнутри ключ в замке.

Габриель криво усмехнулся. «Глупый смертный, — изумлялся он, — может чувствовать себя в безопасности за хлипкой деревянной дверью».

Привыкший бодрствовать ночью, он неустанно расхаживал взад и вперед по комнате, пропитанной запахом чеснока. Взглянув на ладонь, он отметил, что ожог от соприкосновения с распятием Мориса еще не зажил.

Чеснок и святая вода, солнце и серебряные кресты-такие привычные вещи, но они ослабляли и разрушали его.

Развернувшись, он уставился в окно и в глубокой ночной тьме ощущал присутствие другого бессмертного.

— Антонина.

— Да, Джовани, я здесь,

— Оставь ее, уходи отсюда.

Он знал, что она улыбается, чувствуя страх, выворачивающий ему внутренности, страх за Сару.

— Я отомщу, Джанни, Но ее страдания будут исчислены днями и годами, а твои продлятся вечность.

— Нина!

— Слишком поздно, Джовапни. Ты не должен был отказывать мне. Я лишь хотела подарить тебе одну ночь наслаждения, а теперь подарю бесконечное множество ночей, наполненных болью. И ты, чувствуя ее мучения, Джанни, будешь страдать вдвойне. Это будет моя месть.

— Нина, подожди…

Но она уже ушла.

Проклиная себя и Нину, он отправился в спальню Сары, чувствуя необходимость убедиться, что с ней все в порядке.

Он вошел и долго смотрел на нее, лежащую в длинной белой рубашке, завязанной лентами под горлом, с золотыми волосами, разметавшимися по подушке. Она была похожа на ангела, спустившегося с небес. Ее кротость и чистота заставляли его страдать по собственной загубленной невинной душе.

Бесконечно нуждаясь в ней, изнемогая от страшных предчувстьий, он скользнул под покрывало, прижимая ее к себе.

— Габриель? — тут же пробудилась она.

— Спи, дорогая, — прошептал он.

— Что-то случилось?

— Нет, любовь моя, я лишь хотел побыть с тобой.