- Возьмите трубку с белого аппарата! - крикнула ему секретарь.
      - Кошелев слушает.
      Звонил начальник управления кадров мэрии Овчинников. Он сухо попросил зайти на этой неделе.
      - Есть вопросы, - объяснил безлико.
      - Хорошо, - согласился Кошелев и уточнил время. Вернувшись к Белову, он подписал короткий протокол и, рассеянно попрощавшись, спустился к машине.
      Едва за Кошелевым закрылась дверь, Белов позвонил Микину. Говорили по обычному городскому телефону, поэтому имени не называли, но это не помешало хорошо понять друг друга: через полчаса служебный кабинет Кошелева будет подключен ко всем видам аудиконтроля, проще говоря - прослушивания.
      По дороге Кошелев заехал пообедать.
      - Валентина Николаевна, пригласите ко мне Копия и Никитина, - перед тем как раздеться, велел он.
      Первым, улыбаясь, вошел Никитин.
      - Подождите в приемной и зайдите вместе с Копием и Валентиной Николаевной, - сказал Кошелев. Он заметил, как стерлась улыбка с лица Никитина.
      Минут двадцать Кошелев ждал, бездумно глядя в окно. Наконец все трое вошли и расселись за широким приставным столом.
      - Я только что из прокуратуры, где меня допрашивали... - Кошелев сделал паузу и значительно повторил: - ...где меня допрашивали почти три часа. Надеюсь, вы хорошо знаете, о чем меня допрашивали. Надеюсь, хочу надеяться, что все понимают, о чем шла речь. Поэтому предлагаю, - а Валентина Николаевна оформит это как мое распоряжение, - написать на мое имя подробные объяснения. Вы, Сергей Николаевич, подробнейшим образом распишите, кто и когда перечислял деньги на ремонт той квартиры на Зверинской, по каким документам и на основании чего они расходовались. Отдельно подготовьте справку по ссудам и депозитам, куда мы перечисляли средства. - Затем обратился к Копию: - А вы, Вячеслав Александрович, сделайте все то же самое по вашей части. Подчеркиваю: нужны документальные основания. Кто что кому сказал или про себя подумал - об этом не надо.
      - Но, Павел Константинович, - робко начал Никитин, - ведь были устные указания...
      - Если были, то так и пишите, но не забудьте, что я никаких - ни устных, ни письменных - указаний никому не давал. Если понятно, то все свободны. Валентина Николаевна, поторопитесь с распоряжением. Как только будет готово, сразу несите мне на подпись,- приказал Кошелев вслед уходившей секретарше.
      Подписав распоряжение, Кошелев услышал верещание зуммера на пульте прямой связи со Смольным. Он ждал этого звонка, но не так быстро.
      - Приезжайте немедленно, - без вступления распорядился Овчинников.
      - Сейчас не могу, у меня люди назначены, - попытался выиграть время Кошелев.
      - Я высылаю факсом письменное распоряжение о вашем немедленном прибытии в управление кадров. Распишитесь на нем и отошлите мне обратно. А после делайте что хотите. И вообще... хватит дурака валять. Я вам не мальчишка! - не сдержавшись, закричал Овчинников.
      - Высылайте письменное распоряжение. Я его выполню, - ухмыльнувшись, ответил Кошелев.
      Через десять минут он уже ехал через Троицкий мост. Машина шла мягко, на высокой скорости, изредка повизгивая сиреной. Кошелев понимал, что причина экстренного вызова может быть только одна - увольнение.
      "Однако составленные в спешке документы непременно должны содержать ошибки, существенные юридические ошибки. Суд отменит увольнение, проблем не будет", - надеялся Кошелев.
      Получилось не совсем так, как он предполагал. Овчинников его не принял. В приемной Кошелеву дали прочитать уже подписанное мэром короткое распоряжение: "Произведенной ревизией установлены грубые нарушения в расходовании бюджетных и внебюджетных средств. В связи с вышеизложенным уволить Кошелева П. К., главу администрации Петроградского района, по основаниям, предусмотренным пунктом 1 статьи 254 Кодекса законов о труде Российской Федерации".
      Кошелев написал: "Ознакомлен. С распоряжением не согласен ввиду его незаконности" и поставил свою подпись.
      В небольшом садике у Смольного никого не было. Тихо и уютно сыпался мелкий снежок, оседая на черном памятнике. Бронзовый Ленин стоял спиной к спускавшемуся по ступеням Кошелеву, а поднятая рука вождя призывно указывала куда-то вдаль, в белесое от уличных фонарей низкое небо.
      1.40. ЧУ, ШОРОХ! И ЛЕГАВАЯ ЗАСТЫЛА
      Ладони стали липкими, по спине заструился холодный пот, когда Кошелев вошел в зал Дома журналистов. Кто-то указал ему на место за столом, и, усевшись, он огляделся. Большие окна зала выходили на величественный дворец, в котором раньше, вспомнил Кошелев, был Куйбышевский райком, и осязаемая аура власти еще распространялась от его темно-малиновых стен. Но сейчас все вокруг было чужим. Десятка три лиц, и дружелюбного - ни одного! Да, Павел Константинович кожей ощущал их враждебность. Она угадывалась в каждой паре глаз, а рядом - только миленькая, ничего не значащая девчушка, которая будет вести пресс-конференцию.
      До начала оставалось еще пять минут, люди входили и рассаживались на креслах и диванах вдоль стен; все места за столом тоже заняли, все, кроме одного - слева от Кошелева.
      "Кого-то ждут", - решил он и удивился, когда в свободное кресло привычно плюхнулся запыхавшийся Рубашкин.
      - Начнем, - сказала ведущая, - сегодня у нас в гостях глава администрации Петроградского района Павел Константинович Кошелев.
      - Наверное, я в последний раз выступаю как глава администрации, изобразив смущение, заговорил Кошелев. - Мэр Собчак преследует меня потому, что я не могу больше мириться с созданным им режимом открытого произвола и беззакония. Мое так называемое дело отражает сущность произвола, который стал нормой в петербургской мэрии. Мэром и его командой усиливается кампания по выживанию меня с поста руководителя районной администрации. Весьма характерно, что очередной этап преследований совпал со временем, когда я затребовал объяснения по поводу финансовых нарушений, связанных с незаконными затратами на реконструкцию Австрийской площади и ремонт квартиры председателя Законодательного собрания гражданина Кравцова.
      Кошелев хотел сказать "господина Кравцова", но вылетело привычное гражданин. И он не стал поправляться, краем глаза заметив, как оживленно зашевелились в зале.
      Волнение прошло, уступив место спокойствию и холодному расчету. Так всегда было, когда приходилось выступать перед всякими доморощенными поэтами и прочим сбродом, сплошь пораженным враждебной идеологией. Да, это боевая задача. Но прежде, выполняя задание, Кошелев был уверен: рядом товарищи! А сейчас - никого. Он сам отдал себе приказ и сам же его выполнял. За благополучие своей семьи, за себя, за Родину. Ведь одно неотделимо от другого.
      - Режим Собчака перешел в наступление. В район засылается множество различных комиссий, - продолжал Кошелев. - Их цель - найти компромат и возбудить против меня уголовное дело. Меня хотят обвинить в том, что я перечислил в "Кредит-Петербург" около двух миллиардов рублей за день до того, как этот банк разорился. Часть денег из перечисленной суммы пропала. Но я здесь абсолютно ни при чем! Я был болен, что могу подтвердить больничным листом. И документы подписывал не я, а заместитель начальника финансового управления Сергей Николаевич Копий. Я ничего об этом не знал, хотя Сергея Николаевича хорошо знаю- мы играем в одной футбольной команде ветеранов. Один - вратарь, другой - в защите, - выказав легкую иронию, улыбнулся Кошелев. - Видимо, поэтому меня обвиняют в том, что я перечислил 100 миллионов рублей футбольному клубу "П.С.И.", президентом которого является Копий. Уже вторую неделю милиция терзает футболистов, пытаясь найти доказательства незаконного расходования этих денег. Людям угрожают, над ними издеваются, допрашивают ночи напролет, по много часов подряд без перерыва. Требуют дать на меня показания. Одному парню, ему и восемнадцати еще нет, так и сказали: "Подтверди, что отдавал Кошелеву деньги, или мы тебя выведем на помойку и там у мусорного бачка расстреляем!" Мне и моим близким угрожают физической расправой. Я вынужден метаться между прокуратурой, милицией и ФСБ, но нигде не могу найти защиты и справедливости. Теперь осталось только обратиться за помощью к вам, представителям свободной печати...
      Кошелев чуть заискивающе развел руками и, не вставая, поклонился. "Надо показать, что я с ними считаюсь, им понравится", - подумал он.
      - Какие вопросы к Павлу Константиновичу? - приторно улыбнувшись, спросила ведущая. Сразу же поднялся лес рук, сидящий рядом Рубашкин едва шевельнулся, но девушка кивнула именно ему: - Пожалуйста, Петр Андреевич!
      - Павел Николаевич...
      - Павел Константинович, - машинально поправил его Кошелев.
      - ...Николаевич, - настойчиво повторил Рубашкин. - В пресс-релизе написано: "Павел Николаевич"! Да и наши читатели еще помнят ваше прежнее отчество, товарищ Коршунов.
      - Не может быть, - возмутился Кошелев, но поглядев в услужливо протянутый листок, согласился:- Да, но это ошибка, опечатка. Исправьте пожалуйста.
      - Исправьте сами, чтобы не было споров, - ухмыльнулся Рубашкин. Дождавшись, когда Кошелев вернет ему бумагу, Рубашкин продолжал: - Вы много лет служили в КГБ, боролись с идеологическими диверсиями. Лично вы причастны к репрессиям против поэта Льва Друскина, коллекционера Георгия Михайлова, Михаила Полякова и многих других. В свое время они тоже, как вы образно выразились, "метались в поисках защиты и справедливости". Совесть вас не мучает?
      - Мучает. Каждый день! За все. До сих пор мучает совесть, что в детстве о бидел бабушку, что, играя в футбол, разбил соседям стекло, но не признался и наказали другого. Помните, Лев Толстой писал: "Счастье- это удовольствие без раскаяния"? - Кошелев улыбнулся, явно довольный удачной цитатой, и Рубашкину показалось, что улыбка была ехидной: дескать, ты-то не читал Толстого.
      - И вот вы сами оказались в положении неповинных людей, которых вы посадили в тюрьму... Что же вы теперь чувствуете?
      - А кто сказал, что они неповинны? - Кошелев разозлился, понимая, что разговор складывается не в его пользу и нужно, совершенно необходимо, переломить ситуацию. - Все они были осуждены за совершенные тогда преступле ния. Суд признал их преступниками по действовавшим на тот период законам. И мне стыдиться нечего. Я служил честно!
      - Тогда чего же вам бояться? - прервал его Рубашкин. - Вас тоже осудят по закону.
      - Я боюсь в жизни только двух вещей: предательства и незаконного приговора. Я боюсь оказаться на нарах рядом с ворами и бандитами, - не сдержавшись, выкрикнул Кошелев. - Я не хочу этого!
      - А Михайлов и Поляков хотели? - тихо сказал Рубашкин, но никто, кроме Кошелева, его не услышал.
      * * *
      - Не дожал Рубашкин. Обложил Кошелева грамотно, но не дожал. Хотя, если бы все наши следаки так допросы вели, то не было бы у нас забот. Ты как считаешь, Глеб? - хмыкнул полковник Микин, после того как закончилась запись пресс-конференции Кошелева.
      - Языком трепать - нехитрое дело, а доказательства собрать - совсем другое, - угрюмо буркнул Калинченко. - По оперативным данным все сходится: статья 147-прим, мошенничество в чистом виде. А подтвердить - никак.
      - Что прокурорские говорят?
      - На сто сорок седьмую добро не дают, считают, не вытянем. В принципе они готовы дать санкцию по обвинению в халатности, да и то если в документах комар носа не подточит. Экспертиза нужна. А служба тыла уперлась: оплачивать не хотят, мол, денег нет. Попробовал в мэрию сунуться чтобы справку оформили, так там совсем обнаглели. Правильно генерал говорил, что демократы совсем распоясались, даже в прокуратуре засели.
      - Достать бумаги из банков удалось?
      - Не получилось. Почти все они обанкротились, и до архивов не добраться. А если и доберемся, то ничего не найдем. Давно все вычистили, сволочи. Александр Вадимович, может, все-таки задержим Кошелева? Он к камере не привык - расколется, - тяжело вздохнув, сказал Калинченко.
      - Хочешь - задерживай! Только учти - чекисты не колются. А если тебе показалось, что колются, то можешь сразу писать завещание - не ошибешься. Потом тебя в эти же показания завернут-упакуют. Да, кстати, пойдешь к себе - не забудь пиджак почистить. Опять весь в шерсти.
      - Линяет, спасу нет, - развел руками Калинченко.- Зато смышленый.
      - Кто смышленый? - переспросил Микин.
      - Пес, которого сыну подарил: помните, я рассказывал, коккер-спаниель?
      - Какой же это коккер? Обманули тебя, подсунули помесь пуделя с дворнягой.
      - Да у него родословная на двух страницах! Коккер-спаниель, точно, обиделся Калинченко.
      - Да, только коккера, понимаешь, спаниеля тебе не хватает, - улыбнулся Микин и потянулся к зазвонившему телефону.
      1.41. ИЗ БЕЗДОННЫХ БОЛОТЧЬИ-ТО ТЕНИ ВСТАЮТ
      Петр оторвался и парил над землей легко и бесплотно. Но невысоко, чуть ниже переплетения проводов над Большой Пушкарской, в том ее месте, где она упирается в некогда существовавшую протоку вдоль Ватного острова. Между тем небо темнело все больше, над ржавыми крышами собирались грозовые облака, похожие на чернильные кляксы. Багряные отблески красили их края, и редкие лучи солнца клубящимися столбами падали на город. В их свете сверкали купола и кресты Князь-Владимирского собора, и от этого еще мрачнее выглядел окружающий церковь сад с пожухшей за зиму травой и голыми деревьями. Петр медленно пролетал между их черными стволами, и ему казалось, что земля под ним шевелится, смердя мерзостью и разложением.
      Вдруг он увидел Ирину соседку, учительницу Надежду Петровну, и тут же вспомнил: когда только начинал работать в газете, она пришла к нему чуть ли не в первый день.
      - Как же я раньше ее не узнал? - изумился он.
      Она была лет на двадцать моложе, с едва заметной сединой в гладко зачесанных волосах.
      - Меня к вам направили, сказали, что вы поможете. Я долго искала, где похоронен один мальчик из моего класса, Миша Поляков. Он был самым добрым и светлым, я никогда больше таких не встречала. Его не взяли на фронт потому, что болел врожденным пороком сердца, и он умер в начале блокады, один в пустой квартире. Может быть, если бы я была с ним, он остался бы жив? Но, поймите, я стеснялась - нас так воспитывали. А в сущности, мы были почти ровесники, - это мой первый выпускной класс.
      Она протянула Петру тоненькую ученическую тетрадку.
      - Здесь все записано. Трое - жильцы соседних домов, одна из них служила в санитарном отряде. А самое главное: я нашла сына священника, который был тогда настоятелем Князь-Владимирского собора. Так вот, все они говорят одно: тех, кто умирал в этих кварталах, не везли на кладбище, их хоронили рядом, между часовней и собором. И Миша лежит там. Эти люди пережили блокаду, но все помнят. Я верю, верю, что это правда!.
      - Чем же я могу вам помочь? - шепотом спросил Петр.
      - Я всегда хотела, чтобы здесь был памятник! Только надо, чтобы власти позволили, - ее голос стал неожиданно молодым и звонким. Она подхватила Петра за руку и увлекла вниз так быстро, что ухнуло сердце. - Во время блокады это был единственный действующий храм. В нем хранили чудотворную икону Казанской Божьей Матери и мощи Великомученицы Марии Ладогской. Сын настоятеля рассказал, что верующие тайно прошли со святынями по окраинам. Потому немцы и не смогли взять Ленинград!
      Петр оказался возле маленькой часовни, на круглой площадке. Молча стояли ряды детей с неживыми, высохшими до костей лицами. Мальчики были в суконных пиджаках и таких же коротких штанишках, а девочки - в коричневых платьях и белых школьных фартуках. В центре затейливо возвышалась деревянная горка, на ней стоял высокий мужчина в светлом плаще и широкополой надвинутой на уши шляпе.
      - Кошелев! - узнал его Петр, едва тот заговорил:
      - Дети! Администрация нашего района даже в это трудное для страны время делает все, чтобы окружить вас отеческим вниманием. Забота о подрастающем поколении - наш долг. Выполнять этот долг завещал нам Феликс Эдмундович Дзержинский. Мы очень постарались и нашли средства, чтобы соорудить этот замечательный детский уголок. Раньше детвора района каталась с горок только зимой, а теперь это можно делать и весной, и осенью, и даже летом. Пусть здесь всегда царят смех и веселье! Чур, я первый прокачусь.
      В руках Кошелева молниеносно сверкнули ножницы, и по бокам сооружения опали алые края разрезанной ленты. Тотчас Кошелев развел руки, как крылья большой черноголовой птицы, и взлетел, набирая скорость. Петра понесло вслед, и он отчаянно закружился в зловонном колющем мраке.
      * * *
      Кошелев катился вниз с бесконечно высокой горы, а рядом кувыркался огромный черный пудель, на ходу прогрызая одежду. Холодный, по-змеиному скользкий язык пса полз от живота к горлу.
      "Язык у служебной собаки должен быть теплым",- отчетливо вспомнил Павел Константинович, и ужас сдавил сердце. Он хотел закричать, но выдавил только прерывистый хрип и... проснулся.
      - Что с тобой, Паша? - испуганно тормошила его жена. - Что случилось, Пашенька?
      - Приснилось, - еле слышно ответил Кошелев, - только ничего не помню. Скользкое что-то. Будто хмырь болотный или упырь, как в мультике. Надо же такому привидеться! Не забудь утром спросить в магазине, есть ли свежие сельди.
      * * *
      - Ты меня не любишь, ты даже не знаешь, что это значит, - волнуясь, говорил Петр, держа Иру за руку.
      - Я знаю, что такое любовь! - воскликнула она. -Это... Это когда я полужива, если тебя нет рядом. Это счастье услышать твой голос, даже по телефону. А только ты начинаешь обнимать меня, я замираю, становлюсь, как стеклянная. И уже нет сил терпеть, я взрываюсь, взрываюсь на маленькие осколки - яркие, как радуга. А когда прихожу в себя, то вся - словно мягкая глина. Можешь мять, лепить меня по-всякому - я уже не своя, я твоя, только твоя. А у тебя сотни дел, и все - самые важные. Прощаясь, ты целуешь меня и тут же забываешь. Ты видел высохший лес? Деревья в нем еще крепко держатся, но в них уже нет соков, и оттого не растут листья. Зимой незаметно, лес как лес. Но весной лес другой, он - мертвый.
      Петр отпустил ее руку, встал и подошел к окну.
      - Я тебя люблю. Мне почти сорок пять, и я никого так не любил. Только дочку. Ты знаешь, она вчера ночью позвонила, захлебывалась от слез. Они в Вене, живут рядом с садом, и окна выходят на какой-то пруд. Там жили лебеди, даже зимой не улетали. А потом исчезли - оба. Настя их три дня ждала, но они так и не вернулись. Она мне рассказывала и через каждое слово повторяла: "Папочка, папочка, найди лебедей!"
      - Когда я была маленькая, мама каждую весну водила меня в Летний сад, встречать лебедей. Я брала с собой хлеб, чтобы их покормить, но никогда не могла добросить - загородка очень далеко от воды...
      - Скажи, твоя соседка, Надежда Петровна, никогда не говорила, что встречала меня раньше?
      - А где вы могли встретиться? Ты же окончил школу в Сестрорецке, а она всю жизнь проработала здесь, на одном и том же месте.
      - Я недавно вспомнил, как Надежда Петровна приходила ко мне в газету. Давно, лет пятнадцать назад. Я ее тогда даже не выслушал, как следует. Она иногда так смотрит, будто помнит, но не хочет сказать.
      Петр стоял, упершись лбом в холодное стекло. За окном кромешная тьма, даже не верилось, что наступило утро.
      - Гроза будет! - сказал Петр. - Сейчас громыхнет, добро пожаловать!
      Ветер подхватил пыль и мусор, закружил их в неожиданно взвившемся смерче. Дохнуло едким зловонием, и тут же в железный карниз раскатисто застучали первые капли холодного ливня.
      - Я тебя люблю, у меня никого не осталось, кроме тебя, - тихо повторил Петр.
      Часть 2
      ВРЕМЯ РЕПТИЛИЙ
      2.1. ИГРА ПОШЛА СВОИМ ЧЕРЕДОМ
      Нарочный доставил пакет из мэрии как раз в то время, когда в кабинете Рубашкина собралась обычная компания.
      - Черт бы их побрал, посидеть не дадут спокойно,- с сожалением поглядев на бутылки финского "Абсолюта" и тарелки с закуской, сказал Чернов.
      - Что там? - спросил Петров.
      - Что бы там ни было, выпить надо, раз налито, - буркнул Кокосов, дожевывая бутерброд с копченым палтусом.
      - Погоди, - сказал Петр, надрезав пакет. Просмотрев бумаги, он тяжело вздохнул: - Бутылки в холодильник, все остальное в сторону! Алексей, срочно звони в типографию - задержка на два часа. Будем переделывать первую полосу. Пришел указ президента о переносе выборов на 19 мая. А ты, Андрей, готовь к печати последние данные социологов.
      - Как Собчак, шагает впереди? - ухмыльнулся Петров, помахав переданной ему таблицей.
      - Точно! Так и озаглавим: "Собчак шагает впереди!"
      - Да ты почитай, что эти придурки пишут: "За Собчака собираются отдать голоса 40 процентов избирателей, за Артемьева - 14, а за твоего Яковлева одна целая и ноль-три сотых! О Беляеве, Болдыреве и Щербакове вообще ни слова, как будто их нет. Я такой галиматьи отродясь не видел. Ты только послушай: "Сегодня реальную конкуренцию Собчаку может составить только лидер петербургского "Яблока", особенно популярного у горожан". Чушь! Гарантирую - Артемьев и полпроцента не получит!
      - Подожди, Алексей, - остановил Петр вставшего из-за стола Чернова. Дай типографии задержку на два с половиной часа.
      - Зачем зря деньги палить? - удивился тот. - Успеем за два.
      - Петров дискутировать хочет. Дадим ему время, а сверх тридцати минут - за его счет.
      - Как читатели будут доверять газете, если мы такое вранье печатаем? Ты хочешь подписчиков растерять? - возмутился Петров.
      - Ты вчера зарплату получил, и премию вроде бы немалую. Хочешь всех по миру пустить? Тогда печатай правду, как ты ее понимаешь! - потеряв терпение закричал Петр.
      - Тяжелый ты человек, Рубашкин, - вставая, сказал Кокосов. - Помнишь, у Андрея Вознесенского: "Есть толь ко брутто-нетто, быть человеком некогда". Про тебя написано!
      Когда все вышли, Петр налил полстакана водки и, выпив, набрал телефон Яковлева.
      - Указ у меня на столе, завтра утром будет напечатан, - быстро сказал он.
      - Предупрежден, значит - вооружен, - засмеялся Яковлев. - А что с моей статьей - затор?
      - Давно готова, ждет твоей подписи.
      - Ты завтра свободен? Приезжай на Невский, часов в двенадцать. Охране скажешь, что ко мне.
      * * *
      Субботнее утро было дождливым и холодным. От сырого, колючего ветра не спасала даже кожаная куртка с меховой подкладкой, и Петр облегченно вздохнул, войдя в теплый вестибюль недавно отстроенного бизнес-центра возле Малого концертного зала. Он сказал, куда идет, и один из охранников молча кивнул головой. Поднявшись на третий этаж, Петр оказался в длинном и безлюдном коридоре с одинаковыми дверями. Одна из них в дальнем конце была отворена, и он зашел в маленькую приемную. Никого не было, кроме сидевшего у стены Артемьева.
      - А ты-то чего тут делаешь? - удивился Петр.
      - Да надо поговорить с Владимиром Анатольевичем, - заметно смутившись, ответил Артемьев, и Петр понял, что он раздосадован их встречей.
      "Не хочет, чтобы о его беседе с Яковлевым узнали журналисты", подумал Рубашкин и спросил:
      - О чем же говорить, если вы конкуренты?
      Артемьев не успел ответить, услышав голоса, из кабинета выглянул Яковлев.
      - Извините за задержку: у меня разговор с Беляевым. Потом я приму Петра - минут пять хватит?
      - Не знаю, сколько будешь читать.
      - Хорошо, посмотрим, - рассеянно улыбнулся Яковлев.
      Через некоторое время вышел Беляев. Он выглядел озабоченным и хмурым.
      - Ну как, договорились? - спросил его Артемьев.
      Покосившись на Петра, Беляев неопределенно пожал плечами и направился к выходу.
      - Заходи, Петр, - крикнул Яковлев через полуоткрытую дверь. - Где подписаться - в начале или в конце?
      - Где хочешь, - сказал Петр. - Но ты все же прочитай.
      Яковлев перелистал страницы и махнул рукой:
      - Ты не хуже меня знаешь, что надо. Главное, чтобы статья вышла.
      - Не беспокойся, все будет в порядке, обещаю.
      - На днях я проведу пресс-конференцию. Можешь дать о ней информацию?
      - Смотря, что там будет...
      - Щербаков и Артемьев снимают свои кандидатуры, и мы образуем коалицию.
      - А Беляев?
      - Пока мнется. Видимо, надеется, что выйдет во второй тур. Только, сам понимаешь, никому ни слова.
      Петр подумал, что этот неожиданный ход резко меняет предвыборную ситуацию. В одиночку Яковлев значительно уступал Собчаку и Болдыреву, но союз со Щербаковым и Артемьевым давал весомые шансы победить в первом туре.
      - Удивлен? - спросил Яковлев.
      - Собчак будет в шоке. Он до сих пор не считает тебя серьезным соперником.
      - Так это нам на руку, - загадочно улыбнулся Яковлев, - чем позже разберется, тем лучше.
      - Я напечатаю отчет о пресс-конференции. Напечатаю, чего бы это ни стоило.
      - Не боишься, что тебя тут же уберут?
      -Надеюсь, до этого не дойдет. Ефремов не вернется раньше конца мая, а заменить меня другим - скандал. Вряд ли Прохоров захочет накалять обстановку.
      Яковлев крепко пожал Петру руку и ничего не сказал. Все было понятно без слов.
      Выходя, Петр столкнулся с Артемьевым. Тот, видимо, не усидел на месте и ждал под дверью.
      "Неужели подслушивал? - подумал Петр. - Не может быть".
      Застегивая куртку, Рубашкин вдруг почувствовал, что в приемной кто-то есть. Оглянувшись, увидел Кошелева. Тот, ссутулившись, сидел в самом углу и был почти незаметен.
      "А этому что здесь надо?"
      - Здравствуйте, Петр Андреевич, - первым заговорил Кошелев. - Вот уж кого не ожидал здесь встретить, так это вас.
      - Почему?
      - Всем известно, что вы из другой команды.
      - Я не из команды, я сам по себе, - сказал Петр, и на душе стало горько от одиночества и неприкаянности.
      - Так не бывает, - приветливо улыбаясь, возразил Кошелев. - Мы все из какой-то команды. Один из той, другой - из этой. Меняется время, и люди меняются. Вот вам живой пример: иду я на Пасху в церковь по улице Куйбышева, а навстречу Юрий Филиппович, бывший первый секретарь обкома партии. Расцеловались, как положено, "Христос воскресе!". Поговорили о демократии, о том, что нужно развивать инициативу, цивилизованные рыночные отношения. Да, люди меняются, а команда остается. Как дворяне в прежнее время - их с детства в полк записывали и до самой смерти. И мы с вами так же. Помните, я в кафе говорил, что вы еще измените мнение, что в конце концов мы подружимся.
      - Вас снова уволили? - спросил Петр. Разговор был ему неприятен, и он хотел уйти, но Кошелев держал его за рукав, как бы дружелюбно, но крепко.
      - Да, я снова безработный, - беззаботно ухмыльнулся Кошелев. - Однако ж вам работы прибавлю. У меня есть для вашего пера интересный сюжет. Вы не поверите, об Австрийской площади! Расскажу все, с документами и коммен аты1.
      Беляев остановился; было слышно, как булькает вода, которую он наливал в стакан. Спустя полминуты зал загудел: говорили все сразу, а несколько человек, перекрикивая друг друга, диктовали сообщения в свои редакции по сотовым телефонам.
      - Какую недвижимость купили Путин и Собчак во Франции? - первый вопрос задал корреспондент "Вечерки" Михаил Кореневский. Он, как всегда, выглядел сонным, но Петр знал, что это впечатление обманчиво. Кореневский когда-то был чемпионом СССР по стоклеточным шашкам и умел точно оценивать ситуацию. Он писал о политике холодно и лаконично, а его политические прогнозы отличались безупречной логикой.
      - Это виллы на побережье Средиземного моря, а у Собчака еще и квартира в Париже, - ответил Беляев, и в его голосе Петру послышалась неуверенность.
      - Какими документами вы можете подтвердить то, что сказали? - спросил Петр.
      - Я располагаю точной информацией, а все документы находятся в компетентных органах, - ответил Беляев.
      Потом спросили про Кравцова, и разговор оживился:
      - Я сожалею, что безобразная история с ремонтом квартиры председателя ЗАКСа всплыла лишь в связи с вопросом о переносе выборов губернатора на 19 мая. Собчак заинтересован, чтобы выборы состоялись вместе с президентскими или как можно раньше. Кравцов оказался под двойным давлением; те, кто хотел отложить выборы на осень, вытащили на него компромат.
      "Глупость", - подумал Петр, припомнив, что Микин передал ему материалы на Кравцова задолго до того, как встал вопрос о переносе выборов. Он интуитивно чувствовал, что никаких уличающих документов у Беляева нет, он просто блефует, надеясь, что выборы все спишут.
      - Чем вы подтвердите выдвинутые вами обвинения, если Собчак подаст в суд? - спросил кто-то из задних рядов.
      Беляев, видимо, ждал этого вопроса и заметно приосанился.
      - Я приглашаю всех присутствующих прийти на процесс, когда подсудимый Собчак начнет судиться с губернатором Беляевым, - его голос прозвучал громко, и Петр засомневался: а вдруг Беляев действительно победит.
      - Ты как считаешь? - спросил Петр у сидевшего рядом Кореневского.
      - У него нет шансов, - меланхолично ответил тот и, помолчав, добавил: - Он даже не выйдет во второй тур!
      Тем временем пресс-конференция закончилась. Десятка полтора журналистов обступили Беляева. Тот пытался отвечать всем сразу, и его голос терялся в общем шуме.
      Кто-то тронул Петра за рукав, и, обернувшись, он увидел девушку, которая заняла его место.
      - Вы не могли бы уделить мне минутку, где не так много народа? улыбаясь спросила девушка. Она была высокого роста, сероглазая и миловидная.
      Петр провел ее в буфет и взял выпить. Себе полтораста водки, а девушке вина и шоколад с орехами. Но та, повертев в руках конфету, неожиданно вынула из сумочки конверт.
      - Александр Вадимович приказал передать, - незаметно оглянувшись, сказала она. Улыбка стерлась с ее лица, теперь она выглядела усталой и нам ного старше, чем с первого взгляда.
      - Вы, конечно, не скажете, как вас звать? - все еще улыбаясь, спросил Петр.
      - Почему же? Старший лейтенант милиции Семенова Елена Алексеевна.
      Она едва пригубила вино и ушла, не попрощавшись. Петр ошарашенно посмотрел ей вслед и только тогда заглянул в конверт.
      "...Собчаку Анатолию Александровичу. Предметом взятки являются квартиры, полученные..." - это первое, что бросилось в глаза. Машинально допив водку, он стал читать сначала: