Глава 1

Я иду по этой дороге в пятьсот девяносто третий раз. Это стоило жизни пятьсот девяносто одному человеку. Только один приговоренный смог пройти туда и вернуться обратно – я сам.

Сейчас веду очередную жертву. Еще один человек со связанными сзади руками и черным мешком на голове. Сегодня умрет этот мужчина, потом еще восемь человек – и я разменяю шестую сотню. Наверное, кто-то назовет это юбилеем. Если осмелится сказать это мне в лицо – вобью слова обратно ему в глотку.

Меня зовут Сергей. Прозвище – Палач. Когда был младше, говорили в глаза. Сейчас шепчут за спиной, посылая молчаливые проклятия. Иногда, проходя по улицам города, в оставшихся целыми витринах магазинов вижу отражения кулаков, в бессильной ярости воздетых над головой.

Я не оборачиваюсь и никогда не даю понять, что знаю их отношение. Мне легче, чем им.

К тому же, они ошибаются. Возможно, будь я палачом на самом деле, не реагировал бы так на все это.

Не палач…

Я – пособник сатаны.

Когда Господь послал нам Вторую Кару, он сделал так, что появились такие люди, как я. Никто не знает, для чего он сотворил нас… Мы даже не способны стать жертвой и умереть с верой в спасение в лучшем мире.

Что мне оставалось?

Роптать? Отчаиваться? За это Господь и наказал людей – мы не умели ценить то, чем он так щедро нас наградил.

Бросить город и уйти? И оставить выживших наедине с ужасом, ниспосланным за человеческие грехи?

Знаю, чувствую, что это значит только одно – погубить свою бессмертную душу. Возможно, она и так уже мертва, коль я не гожусь даже в жертву сатане… Но пока есть хоть маленькая надежда, не отступлюсь.

Впереди пошел участок дороги, больше всего пострадавший еще во время Первой Кары.

Я осторожно просунул правую руку между ладонями жертвы. Мужчина тут же судорожно сжал ее. Но так, чтобы я понял: он благодарен мне. Редко кто из них сопротивляется или пытается напасть на меня. За все время, что я вожу людей на смерть, это случилось всего четыре раза. И то больше было похоже на истерику, чем на попытку реального сопротивления.

Во-первых, это грех. И теперь, когда мы собственными глазами увидели, как Господь может наказывать, мы изменились, стали пусть чуть, но лучше – проще и честнее. И делаем все, чтобы исправиться. Не все. Но многие. По крайней мере, большинству хватает ума понять, что смерть от руки демона делает человека мучеником. И он спасется для лучшей жизни. Понять ума хватает, а вот принять… И не мне рассуждать об этом – я ведь точно знаю, что умру иначе…

Возможно, я преувеличиваю, когда говорю обо всех жителях города. Но сам честно стараюсь стать лучше и верю, что таких людей большинство.

Нам несказанно повезло – от нас не требуют продать душу. Только согласиться отдать жизнь. В конце концов, что такое одна жизнь в неделю?

Мне легко так говорить – выбор точно минует меня…

Но, кроме того что сопротивляться жребию города грешно, у жертв была вторая причина для добрых чувств ко мне. Каждый из них понимал, что я последний из людей, кого они видят в своей жизни. И не оставлю их до конца. Что бы ни случилось, буду рядом.

Я всегда жалел, что не могу стать священником. Уверен, каждый из тех, кого я провожал в последний путь, – тоже. У нас в городе нет настоящих священников. Ни одного. Так уж вышло. Говорят, за лесом, который вырос за эти одиннадцать лет на месте полей местного колхоза, есть еще один райцентр. Такой же, как наш. Со своим исчадием ада. Посланником сатаны.

А еще говорят, что уже за тем городом есть село, в котором живет настоящий священник. То ли там осталась действующая церковь, то ли просто он там жил до Кары.

Так это или нет, но пройти сто километров по лесу, полному созданий преисподней, желающих нет. Мог бы пойти я, но остаюсь в городе. Не из-за страха. Если Господь сделал так, что меня не трогает демон, скорее всего, не тронут и черти. Но я все равно не иду. Наверняка никакого священника нет. А вот демон в соседнем городе есть точно. По крайней мере, с той стороны к нам не пришел еще ни один человек.

Я вообще думаю, что везде, где живут люди, есть свой демон. Ведь не может быть так, чтобы кого-то наказали, а кого-то нет? Мы все одинаковые, и Кара наша по грехам нашим…

Я мягко потянул руку на себя и вправо, чтобы жертва обошла большой камень, упавший с неба прямо на середину дороги. Теперь нам придется то и дело обходить их. Не подумайте, что жалуюсь. И понимаю, что человек, которого сейчас веду, рад любой задержке. Да и я, честно говоря, тоже. Конечно, что значит мое нежелание увидеть в шестисотый без малого раз слугу сатаны по сравнению с тем, что сейчас предстоит жертве? Но вообще это жутко – как будто из головы вынимают часть тебя самого и лишают почти всех чувств…

Мы вышли на окраину города. Тут уже давно никто не живет. Окна чернеют квадратами провалов. Правда, кое-где в уцелевших стеклах дрожит кроваво-красный отсвет заката, пробивающийся сквозь тонкую пелену облаков, заволакивающих небо. Нужно спешить, чтобы успеть до темноты. И до комендантского часа, хотя я плевать хотел на мэра и установленные им порядки.

Тут же ловлю себя на этой мысли и сбавляю ход. Жертва чуть заметно пожимает мне руку. Не буду я никуда спешить. И назло всем этим уродам в городе, и для того чтобы дать несколько лишних минут жертве. И для себя. Не хочу потом думать, что украл у несчастного маленький кусочек жизни. У меня и так слишком много грехов, чтобы брать на себя еще и этот…

Судя по поведению мужчины, наркотики, которыми его накололи перед смертью, почти не подействовали. Это обычная реакция – от страха дурман нейтрализуется, сгорает в крови, как на раскаленных углях.

Дорога, по которой мы шли, вела из нашего города в тот самый соседний городок. Давно, когда это еще имело значение и наш город был райцентром. Сейчас это просто место, где нашли убежище двадцать тысяч человек.

Удивительно, но, несмотря на еженедельную дань, которую город приносил в уплату сатане, население росло. У нас рождались дети! У них, тут же поправляю себя. У них в городе рождаются дети. Я сам по себе…

Плюс к тому я немного лукавил. Сатана не требовал именно жителя города. Он требовал, чтобы демон, которого Господь позволил оставить нам в наказание, брал одну жертву в неделю. Не важно кого. Мужчину или женщину, старика или ребенка. А уж тем более не важно, родилась жертва в городе или пришла издалека.

Так появились охотники. Они ловили несчастных, которые пытались пробиться в наш райцентр, – в основном жителей деревень, согнанных с места голодом, страхом и отчаянием… Или слухами о более-менее спокойной жизни в городе. Тут и вправду было неплохо. Не всем, конечно. Но даже те, кто на самом деле участвуют в жеребьевке, имеют намного больше шансов остаться в живых и даже умереть от старости, чем те, кто вынужден прятаться в дремучих лесах вокруг.

И люди, как бараны на убой, шли к нам. Охотники их ловили, чтобы принести в жертву вместо коренных жителей. Вот так. Стоило пройти по лесу, рискуя каждую минуту быть разорванным чертями, чтобы через несколько дней стать жертвой более могучего исчадия ада – демона?..

Ловили, конечно, не всех. Некоторые благополучно обходили все препятствия и становились жителями города. Правда, с каждым годом таких становилось все меньше и меньше.

Но тут я ничего не могу поделать. Это дело города. Мое – прийти в четверг вечером на центральную площадь, принять из рук мэра очередную жертву и отвести ее демону. Все. До следующего четверга я свободен. И могу делать все, что захочу.

Так же, как и любой горожанин. Правда, у них жизнь разбита на отрезки от среды до среды – когда выбирается очередная жертва.

Быть выбранным может любой человек, кроме меня. Правда, я уверен, что еще и кроме мэра и его ближайшего окружения. Охотников тоже странным образом минует жребий. А еще несколько раз в жертвы были выбраны враги мэра – так уж ему везет. Он вообще удачливый человек…

Впрочем, как и я.

Дома кончились, мы вышли за город. Странно, но тут на обочинах было мусора больше, чем на улицах. Пластиковые пакеты, алюминиевые банки и выгоревшие, превратившиеся в полуистлевшую массу бумажки – привет из прошлой жизни.

Дорогу с обеих сторон сжимал в плотных объятиях лес. Ели, вымахавшие за последние годы, задушили своими черно-зелеными юбками все живое в лесу, кроме какой-то неизвестной ранее травы, затягивающей любой свободный клочок земли. Эта кислотно-зеленая, почти салатового цвета, «ряска» в сочетании с мрачной темнотой елей делала лес причудливо-нереальным. Честно говоря, я всегда неловко чувствую себя, когда приходится бывать в лесу. Не покидает чувство искусственности, нарочитости происходящего. Добавьте к этому вечную пелену облаков, затягивающую небо – только цвет меняется от светло-серого до сине-черного, дождевого – и вы поймете, в каком мире мы живем. Иногда мне бывает по-настоящему страшно только оттого, что вспоминаю времена, когда все было совсем не так.

Еще после Первой Кары, когда с неба падали камни и лед, дороги превратились в полосы препятствий. Огромные глыбы льда разбивали не только крыши и перекрытия верхних этажей, но и асфальтовое покрытие, оставляя глубокие ямы. Окончательно сделали проезд невозможным камни, которые падали вместе со льдом.

Теперь мне приходилось то и дело сворачивать, чтобы жертва не упала в яму или не споткнулся о камень. Сразу после Первой Кары правительство планировало расчистить дороги, но до нас руки не дошли. Судя по тому, что вот уже десять лет ни о президенте, ни о какой-либо власти мы и слыхом не слыхивали, центральные дороги тоже не были расчищены. Если что-то и успели сделать за год, то во время Второй Кары результаты работы свело на нет – новый ливень изо льда и камней все уничтожил, да еще и добил тех немногих, кто остался в живых. А через пару месяцев было уже не до дорог – к чертям добавились демоны, и главной задачей уцелевших после Первой и Второй Кары стало банальное выживание.

Как ни медленно мы шли, впереди уже показались ворота завода. Когда-то, в прошлой жизни, тут работала половина города, выпуская детали для сельскохозяйственных машин и другие железяки, находившие спрос в экономике огромной страны.

Главный вход украшала сетчатая арка с гордой надписью: «Уральский механический завод». Раньше она была выкрашена в праздничный синий цвет, но металлические буквы облупились еще на солнце из прошлой жизни и порядком проржавели. Одна створка ворот была сорвана, вторая висела на единственной петле, жалко перекосившись набок. Сразу за воротами торчала будка проходной, разваленная пополам, – как будто кто-то гигантским колуном врезал по крыше. Одна из городских легенд гласила, что на заводе до последнего дежурил сторож Василий Николаевич, который якобы попытался не пустить на завод демона, присмотревшего для себя один из цехов. Правда это или нет, уже неважно. Да и найти людей, лично знавших того самого Василия Николаевича, теперь не представлялось возможным: кто-то умер, а остальным было не до того. Но детям эту историю рассказывали – должен же город хоть чем-то гордиться?

За воротами начиналась большая асфальтированная площадка, когда-то служившая для общезаводских собраний под открытым небом. На территории до сих пор ржавело несколько грузовиков – два «Газона» и пять «Бычков» с открытыми кузовами. Машины перекосило и искорежило ударами льда и оставшихся в кузовах оплавленных и обгоревших камней.

Сразу за площадью, вдоль забора, шла дорога, опоясывающая всю территорию завода. Цеха выходили воротами на этот проезд. Во втором от проходной здании, бывшей заводской кузнице, жил демон.

Мы вошли на территорию завода, и я придержал жертву за руки. Всегда останавливаюсь тут на несколько минут. Жертва, похоже, уже ничего не соображала. У меня самого в голове гудело. Так всегда бывает рядом с демоном. Только в отличие от остальных у меня остается хоть немного способности действовать самостоятельно – и думать, пусть мысли то и дело путаются…

Второй цех был самым маленьким на заводе. И самым страшным.

В окнах отсвечивали огненные сполохи, слышался глухой рокот, звуки, как будто кто-то огромный колотил по нескольким пустым железным бочкам разом. Там свистело и пыхтело. И выло. Выло и визжало так, что кровь стыла в жилах. Тот, кто услышит это хоть один раз, уже никогда не забудет. Истошным, рвущимся от живота, от печенок воем орали и визжали несколько существ. Самое смешное, что я знал их голоса: это наш демон пытал других слуг дьявола – демонических псов, или чертей, или демопсов, как называли их в городе по-простому.

Как верующий человек, я должен радоваться этим звукам. Разве может быть что-то лучше, чем смерть еще нескольких пособников сатаны? Вот только ничего, кроме тоски и мурашек по всему телу, я не ощущаю. Если и есть радость, то оттого, что я точно знаю: жертва уже не слышит ничего. Тот, кого я привел сюда, сейчас мелко дрожит и раскачивается корпусом вперед и назад, как маятник. Этот человек уже впал в транс от той волны ужаса, которую распространяет вокруг демон.

Это единственное, за что я уважаю его. По крайней мере, его жертвы ничего не чувствуют. Ну, кроме демопсов, судя по их истошному визгу, только что перешедшему в инфразвук… Наверное, демон в эту минуту применял к ним что-то особо заковыристое. Жалеть ли их? Нет, не имею права…

У меня и к самому демону странное отношение. Понимаю, что должен его ненавидеть… И ненавижу, особенно после каждой новой очной встречи. Но все же есть что-то, какая-то связь между нами… В конце концов, не зря же он именно меня выбрал посредником?

Весь город мне завидует, а я все время пытаюсь понять: почему именно я? Уж не оттого ли, что нас что-то объединяет? Знать, что у тебя есть общие черты с исчадием ада, посланником и слугой сатаны – то еще удовольствие…

В нескольких метрах от ворот, почти напротив первого цеха, стоит виселица. Может, у этого приспособления есть другое название, но я его вижу именно так. Сваренная из металлических двутавров буква «Г», длинным концом вкопанная в землю. На поперечине подвешен… Нет, не труп. Все же виселица ненастоящая. На толстой стальной ржавой цепи висит длинный, метра два длиной, кусок рельса. Когда дует ветер, рельс раскачивается и цепь противно скрипит и скрежещет. Как сейчас.

Я чуть толкаю жертву, мы идем вперед и останавливаемся немного не доходя до ворот второго склада. Только теперь я встаю лицом к жертве и снимаю с головы черный колпак. Сминаю тряпку в кулаке и не глядя сую в карман куртки.

Смотрю в лицо человеку, которого я привел на смерть. Привел отдать в жертву. В который раз осквернив свою душу пособничеством дьяволу.

Кажется, я где-то видел этого мужчину. Да, точно, вспомнил. В прошлом году, а может, пару лет назад мы вместе расчищали несколько газонов в микрорайоне, который до сих пор называют «новым», от травы и побегов елей, успевших пустить глубокие корни. Я недавно был там – вся освобожденная нами земля сейчас занята грядками с картошкой, морковью, свеклой и луком. И совсем некстати всплывает его имя – Петр. Его друзья, которые тогда работали вместе с нами, уважительно называли его Петром Иванычем. Кто он? Судя по тяжелым, грубым рукам и темному, иссеченному словно шрапнелью, лицу в мелких шрамах – обычный рабочий, металлист, слесарь или, скорее, токарь. Наверняка высшего разряда, коль товарищи звали по имени-отчеству. И точно золотые руки – раз мозоли не сошли, до сих пор работает, чинит мелочевку соседям и знакомым.

Я опять забываю и заглядываю ему в глаза и в который раз отшатываюсь – в них уже нет ничего человеческого. Просто пустые, равнодушные бельма.

Вот за эти минуты я ненавижу своего демона еще больше – если это возможно… Судя по глазам мужчины и по той раскалывающей мою голову боли, что не дает даже моргнуть спокойно, он уже чувствует, что мы пришли. Но никогда не выйдет сам. Он требует, чтобы ритуал был исполнен от начала и до конца.

Оставляю жертву стоять, бессмысленно таращась в черноту провала ворот второго цеха, чуть подсвеченного неровными сполохами огня. Возвращаюсь к виселице и беру в руки небольшую кувалду на длинной деревянной ручке, прислоненную к стойке. Дерево потемнело под дождем и ветром, зато металлическая, сплошь заржавевшая часть никогда не слетает, сидит как влитая. Рукоять чуть шершавая, не дает соскользнуть ладоням. Размахиваюсь и, описав молотом широкий круг, бью в рельс.

Тяжелый, низкий, чуть дребезжащий звук врывается мне в уши. Кажется, еще секунда – и голова разорвется тысячами осколков. Но это еще не все – размахиваюсь и бью во второй раз, успев в последний момент зажмуриться, хотя знаю, что это не поможет. Несколько секунд стою с закрытыми глазами, приходя в себя. Потом возвращаюсь к пленнику.

Захлебывающийся, переходящий в клекот вой и стон демопсов в цехе сменяется более тихими и спокойными звуками. Можно сказать, что демопсы перестали вопить от боли и сейчас просто скулят.

Но скоро, скоро явится тот, ради чьего появления мы сюда пришли… Еще секунда, две…

А вот и он – мой сосед демон Ли!

Он, как всегда, великолепен. И подает свое появление с должным театральным эффектом. Если бы я не видел это шесть сотен раз, наверное, впечатлился бы… Прекрасно помню первые годы посредничества. К тому же тогда я был подростком и произвести на меня впечатление не составляло особого труда. А сейчас все происходящее вызывает только смертную тоску и невыносимую головную боль. Мне даже кажется, что я чувствовал бы скуку, если бы не боль и не то особое воздействие, которое демон оказывает на любого человека, находящегося рядом с ним. Это логично – он должен внушать если не уважение, то страх всем и каждому. Первое время и я дрожал от ужаса. Но человек такая скотина, что может привыкнуть ко всему… И я привык.

Он метнулся из ворот одним прыжком, обдав меня и жертву клубами вонючего черного дыма и новой волной боли. Это всегда удивляет меня – кажется, терпеть уже нет сил, мозг вот-вот или закипит, или взорвется, лопнет гнойным нарывом боли, и это предел того, что ты можешь выдержать… Но демон каждый раз неприятно удивляет меня.

Я все-таки не выдерживаю и отступаю на пару шагов назад, за спину жертвы. Потом вспоминаю, зачем я здесь, и, сделав шаг вперед, легонько толкаю Петра в спину. Он послушно идет прямо к демону. Пока он механически переставляет ноги, я в который раз любуюсь настоящим хозяином нашего города – посланником ада, слугой сатаны – демоном Ли.

Он поджидает жертву, застыв на кривых мощных ногах, попирающих нашу землю. Демон высотой около трех метров – настоящая машина смерти из мышц, костей, когтей и рогов. Он похож на атлета-культуриста, завоевывающего призы на самых престижных соревнованиях. Только он еще больше, еще гипертрофированнее выглядят стальные бугры мускулов.

В чем-то он похож на человека – две руки, две ноги, торс и голова. В остальном настоящее исчадие преисподней: хвост, мощные кожистые крылья за спиной, сейчас сложенные в неаккуратные мешки. И рога – два из них, огромных, торчат из висков, образуя широченный полумесяц. Чуть поменьше, как шипы, ровными грядами топорщатся на плечах, на руках с тыльной стороны, от локтя до запястья, и на икрах. Кисти рук с пятью пальцами, как у людей, но обезображены мощными трехгранными когтями. И вместо стоп – такие же когтистые лапы, только с чуть более короткими пальцами. Когти и рога у демона кажутся выкованными из вороненой стали – чернее ночи в основании и сверкающие тусклым серым цветом на бритвенно-острых кончиках и гранях.

Морда у него больше всего походит на гориллью – только более массивные и широкие челюсти с торчащими вверх и вниз парами клыков да высокий, человеческий лоб. Маленькие глазки сверкают красным из глубоких впадин в тени мощных надбровных дуг.

Из одежды на нем – только черная полоска, свисающая юбкой от пояса до начала бедер. Я не уверен даже, что это одежда, а не роговая пластина, закрывающая причинное место. И знаю, что наш демон – мужского рода. Не знаю почему, просто уверен в этом.

Но не его мышцы, когти и клыки, и даже не мечущийся из стороны в сторону хвост с дурацкой львиной кисточкой делают из него демона. Наверное, так и должно быть – при первом же взгляде вы должны его узнать. Посмотреть и понять – это демон, слуга сатаны! Никаких сомнений!

Его кожа черного цвета, она лоснится, будто смазанная маслом. Во впадинах между мышцами кожа становится красно-алой. Кажется, что демон раскален изнутри, буквально пышет жаром. Я знаю, что это не так. Это не жар, это просто цвет. Но если кто-то думает, что от этого демон становится менее похож на исчадие ада, – он сильно ошибается.

Во-первых, кончики его рогов действительно раскалены докрасна и светлеют, накаляясь до солнечного, нестерпимого света, когда он насыщается. Из его пасти и из складок кожи сочится едкий черный дым, который постоянно окутывает его призрачным плащом. Дым не такой, как от костра или, допустим, горящей автомобильной покрышки, он более плотный, стекает с демона или обволакивает его полосами, которые иногда причудливо переплетаются. Этим дымом невозможно дышать – это не запах серы, который обычно приписывают исчадиям ада, но что-то не менее мерзкое и ядовитое.

Не знаю, пристало ли так говорить, но самое красивое зрелище, которое я вижу каждую неделю – это когда демон Ли, только что неподвижный, обвитый клубами и полосами дыма, вдруг взрывается движением, так что черное облако еще остается висеть на месте, а он вылетает из него стремительной молнией.

Это прекрасно и… ужасно.

У него только один дефект, и тот, кажется, только подчеркивает его совершенство. Кончик правого рога на его голове сломан. Где, в какой битве он его потерял, я не знаю. Просто не могу себе представить, кто может противостоять этому существу, если так можно назвать само зло. Должно быть, сатана лично пометил его за какую-то провинность…

Я напрягаюсь в ожидании того, что сейчас произойдет, но не в силах отвести взгляд.

Вот черный кокон дыма чуть дрогнул, выдавая начало движения… Стремительный, на границе видимости взмах правой рукой…

Демон оторвал жертве голову так стремительно, что обезглавленный труп сделал еще несколько шагов по инерции, пока ноги не подкосились и он не начал заваливаться набок. Из бордово-красного пятна между плечами торчал неестественно белый огрызок позвоночника и вскипала красным фонтаном кровь, мгновенно пропитывая белую футболку жертвы. Это еще одно напоминание о всех тех людях, кто остался в городе и молятся, благодаря за то, что не оказались сейчас рядом со мной. Так уж повелось, что жертвы идут умирать почти раздетыми, в самых старых вещах – мертвым не нужна одежда…

Демон вырвался из своего смрадного облака и взмахнул левой рукой, не давая упасть жертве, – одним движением он зашвырнул ее в ворота цеха.

Ли делает стремительный шаг вперед, опережая собственную дымную мантию, и в упор смотрит на меня.

– Ты исполнил… Иди! – хриплый рев, такой низкий, что я почти не разбираю его слов. Кажется, земля вибрирует вместе со мной от звука его голоса.

Все расписано, как в сценарии. Он у нас нарцисс, любит хвост распушить… И все это для единственного зрителя – меня… Учитывая, что у меня самого в голове сейчас не все в порядке, чувствую себя центром мироздания… Приятное чувство? А что бы вы испытывали на моем месте?

Демон поднимает правую руку с зажатой в лапах головой жертвы. Задирает башку и припадает пастью к срезу шеи, топорщащейся бахромой жил, вен и порванных мускулов. Несколько секунд он сосет кровь, и я вижу, что он косится на меня красным глазом. Не знаю, не уверен, но кажется, он рассматривает меня с интересом.

Я терпеливо жду. Еще не все.

Демон наконец отрывается от шеи, и я вижу, как кровь стекает с углов широкой пасти и капает на грудь и плечи. Все же он ненормально горячий – капли тут же высыхают и запекаются, теряясь на черной коже.

Но этого мало. Он еще не показал мне себя во всем ужасе и великолепии. Он тихо и утробно рычит, и я вижу, как наливаются малиновым цветом, а потом постепенно алеют кончики его рогов. Понятно – он уже немного насытился.

Демон смотрит на меня, чуть наклонив голову набок. Потом перекладывает оторванную голову из правой руки в левую и поднимает ее на уровень груди. Точным, отработанным движением он пробивает череп когтем указательного пальца. Бросает на меня еще один взгляд и пробивает вторую дырку, чуть в стороне.

Он опять закидывает морду вверх и прикладывается к голове жертвы, высасывая мозг. Он утробно урчит, гулко сглатывает. Еще раз убеждаюсь в его половой принадлежности – под кожей прокатывается кадык.

Я терпеливо жду.

Наконец демон насытился и отрывается от еды. Кончики его рогов нестерпимо горят, слепя меня своим светом, как электросварка. На контрасте кажется, что мрак, окутывающий его, стал еще гуще, плотнее.

Из черноты блестят раскаленными углями непропорционально маленькие глаза.

– Что? – вопрошает он, как видно, почувствовав или прочитав мои мысли.

– Мы просим увеличить срок, – торопливо говорю я. – С недели на десять дней.

Мой голос чужой и хриплый, горло – как наждачка.

Демон закидывает голову и хохочет так, что я чувствую, как под ногами дрожит земля.

– Ты выполнил договор, иди! – рычит он, и я понимаю, что разговор окончен.

Я поворачиваюсь к нему спиной, чувствуя, как маленькие огненные глазки буравят мне затылок. В воротах не выдерживаю и оглядываюсь. Как раз за мгновение до этого, оставив висеть перед входом во второй цех смрадное черное облако дыма, Ли возвращается в свое логово. Сразу становится легче дышать – с головы как будто сняли один из десяти обручей, стянувших ее. Тут же из глубин цеха раздаются рев демона и испуганный вой демопсов, приглушенные стенами здания. Кажется, там еще лают собаки, но не уверен – рев посланцев сатаны заглушает все.

Я иду все быстрее и быстрее, с каждым шагом чувствуя, как мне становится легче.

Через несколько минут ловлю себя на том, что уже бегу. Перехожу на шаг и выравниваю дыхание. Все. Опять ушел.

Живой.

Глава 2

Самое лучшее в моей жизни – возвращение домой. Хотя нет, вру. Есть еще кое-что. Но дорога от завода до окраины города тоже очень приятная вещь.

Когда прохожу мимо белого указателя с черными буквами «Уральск», голова уже почти не болит. В последние несколько месяцев замечаю, что после визита к демону восстанавливаюсь все быстрее и быстрее. Наверное, привык все-таки. Я усмехаюсь. Надо же – привык общаться с дьяволом. Хотя, если подумать, в этом ничего странного нет. Господь создал нас такими. И меня в том числе. Просто раньше, до Первой и Второй Кары, человек почти не сталкивался со сверхъестественным.

Я вообще думаю, что Кару нам послали из-за этого. В Средние века, когда вера была сильнее, а люди не сомневались в том, что их ежесекундно искушают черти и демоны, ничего подобного никогда бы не произошло. Зачем наказывать человека тем, что и так его окружает?

Другое дело сейчас. Мы же были такими умными, все знали, все умели… Атомы расщепляли, нанотехнологии и прочие погремушки – только в путь! Начали чувствовать себя всемогущими, мир стал простым и понятным. Рациональным и разлинованным, как тетрадка в клетку. Вложили деньги – получили результат. Чего-то не знаем? Опять вложили деньги. Узнали, приспособили для своих нужд и пользуемся. Все просто и понятно.

И какой же шок испытали все, особенно ученые, твердо уверенные в материальности нашего мира! И не мудрено. Ты всю сознательную жизнь настраиваешь свой синхрофазотрон или этот, как его… адронный коллайдер, ужас провидцев всего мира… А тут бах – сюрприз!

Исчадие ада – вот оно, на пороге твоего дома. Каменно-ледяной дождь еще пытались объяснить рациональными причинами – метеоритным дождем, например. Но как объяснить раскаленного, вселяющего необъяснимый ужас черта у тебя на пороге? Или окутанного мраком преисподней демона, падающего на тебя с неба?

Мне кажется, больше всего людей поразило не то, что ад и его обитатели появились в нашем мире. А то, что они теперь стали нашими соседями. И ты можешь увидеть посланника дьявола в любой момент, когда захочешь. Правда, к сожалению, у тебя большие шансы столкнуться со слугой сатаны, даже если ты этого не хочешь. Буквально за порогом. Именно поэтому так много желающих жить в городе – ты участвуешь в жеребьевке, зато по улицам не шастают черти-демопсы, готовые разорвать на куски любого, кто попадется им на пути.

Так и живем.

Последние метры пути я уже еле тащил ноги – и устал, и спешить было некуда. Сейчас лето, и еще час или два на улице будет достаточно светло, чтобы можно было безнаказанно гулять по городу.

Я прошел еще один квартал невзрачных трехэтажек, построенных больше пятидесяти лет назад, и свернул к своему дому. Когда еще такое можно себе представить? Я живу в пятиподъездной трехэтажке один! И могу переехать в любой момент в такую же квартиру. В моем распоряжении около сотни домов на выбор. Другое дело, что не все они так же удобно расположены. Для меня важны некоторые вещи, которые не понять тем, кто не побывал в моей шкуре.

Во-первых, мой дом рядом с заводом. После встречи с Ли мне не одолеть лишней пары-тройки километров. А общественный транспорт у нас не ходит уже десяток лет. Во-вторых, мне не хочется смотреть на рожи в городе. Нет, я не человеконенавистник, но вечно злые, раздраженные и настроенные против меня люди немного утомляют. Самое смешное, что горожане всё прекрасно понимают – не идиоты же они, в конце концов? Но человек так устроен, что не может нормально относиться к тому, кого выделили – не люди, а что-то недоступное их пониманию. Можно подумать, что я рвался на эту работу… Если это работа, конечно, а не Божье наказание… В-третьих, мне-то наплевать, а вот кое-кто очень переживает, что нас увидят вместе. А сохранить хоть что-то в тайне от соседей практически нереально. Поэтому у меня один сосед – демон, и он не ходит сплетничать со знакомыми. Единственное, что его интересует, – содержимое наших голов, и только в самом прямом смысле…

Моя квартира на втором этаже. Не знаю, почему в свое время я выбрал именно ее. Ничем особенным она от соседних не отличалась. Еще подростком мне хватило ума вселиться в «однушку»: убирать меньше, не говоря уже про то, что отапливать ее зимой – плевое дело. На кухне я сделал печку-буржуйку, а трубу вывел в отверстие вентиляции, так что не пришлось даже окна портить. Стекла в окна я, кстати, собирал по всему дому – не так много их уцелело после Первой и Второй Кары. В четырнадцать лет я был поразительно неловок и ничего не умел – помню, окна в кухне я вставил раза с седьмого, не меньше. С дядей Борей я познакомился уже позже. Правда, от этого знакомства в бытовом плане толку было чуть – кадровый военный, он и сам по гвоздю через раз попадал.

Зимой я закрываю единственную комнату и переезжаю на крохотную кухню. Просто выношу обеденный стол и на его место ставлю раскладушку. А ем на табуретке. Есть у меня такая – с сиденьем под большую задницу.

После Кары климат изменился. Летом температура не поднимается выше пятнадцати градусов, да и то по праздникам. Зато зимой не опускается ниже плюс пяти. В общем, большую часть года мы жили при плюс десяти-двенадцати градусах. Неисповедимы пути Господни, но что-то изменилось в воздухе, и овощи, не говоря уже о салатной травке, прекрасно росли и зимой и летом. Для растений вообще наступило раздолье – почти все время, если не шел дождь, то стоял туман или висела в воздухе влага, так что стоило выйти на улицу – куртка тут же начинала блестеть, как лакированная.

За водой для собственных нужд приходилось ездить к реке. Но это не такая уж большая проблема. Купаться я уже привык в холодной воде, прямо в реке. Для питья брал воду там же – все равно больше негде. Нашел несколько пластиковых канистр и приспособил детскую коляску, найденную в квартире на третьем этаже. Зимой было хуже: каждый «банный» день занимал кучу времени – натаскай воды, разведи огонь, чтобы ее нагреть – целого дня как не бывало. То же самое касалось стирок – каждая убивала очень много времени. Хорошо еще, что мне повезло в свое время первому наткнуться на маленький склад бытовой химии и запастись стиральным порошком и мылом – я забил коробками коридор соседней квартиры, так что хватает и мне, и дяде Боре, и еще некоторым моим знакомым в городе.

Лес давал дрова и мясо – зайчатину. Зайцев в лесу было столько, что их не составляло труда поймать даже такому неумелому охотнику, как я, – на простейшие петли-силки. Я делал их из медной проволоки. Научить меня этой нехитрой премудрости было некому, но как-то в лесу повезло наткнуться на чужую ловушку и подсмотреть, как она устроена. Так что с едой у меня проблем не было. Как и у любого, кто осмеливался заходить в лес. Вот только безнаказанно делать это во всем городе мог только я.

Поднявшись кое-как в квартиру, свалился на диван не раздеваясь. Все-таки демон высасывает из меня слишком много сил.

Когда проснулся, за окном уже почти стемнело. Я посмотрел на часы – девять вечера. Помню, что в августе в это время еще должно быть совсем светло. Но у нас все немного изменилось. Постоянная пелена облаков, висящая в небе, укорачивает день на несколько десятков минут.

Я встал и, не зажигая лампу, пошел в ванную умыться. Иногда мне кажется, что, если я проживу еще несколько лет, смогу видеть в темноте не хуже кошки. Жаль, что они тоже исчезли, как и остальные животные, – кто-то пошел на корм демопсам, а большинство погибло при каменной бомбардировке или стало жертвами неизвестных эпидемий, несколькими волнами выкосившими почти все живое на земле. То, о чем только мечтали военные садисты с большими звездами на погонах – генное оружие, – было послано нам с неба. Прошло всего два года, и на Земле не осталось никого, кроме людей, собак и зайцев. Правда, собаки того… Что-то с ними случилось. В общем, они ушли от людей в леса и одичали. Овчарок или ротвейлеров я еще могу понять, но встретить в лесу одичавшего пуделя – то еще удовольствие. Мозгов нет совсем, а злобы и свирепости хватит на свору бультерьеров.

Я умылся и переоделся в чистые джинсы и свитер – всегда перестирываю одежду после встречи с Ли. Сейчас еще и постель придется менять – завалился спать одетый.

Надел наплечную кобуру и сунул в него армейский пистолет «Грач». Мне он нравится за мощность и вместительный магазин. На пояс повесил ножны с подарком дяди Бори – ножом «Каратель», один вид которого способен ввести в ступор противника со слабыми нервами. Но я ношу его, как и пистолет, не для людей – с охотниками, которые ночами патрулируют улицы, я могу разобраться и без оружия. А вот договориться с одичавшей колли или обыкновенной дворнягой, сдуру забежавшей в город, вряд ли получится.

Пока я спал, пошел мелкий противный дождь – не дождь даже, а морось, пелена. Пришлось вернуться в квартиру и натянуть штормовку с капюшоном.

Уже совсем стемнело, и я пошел прямиком к центру города. Прятаться и идти в обход смысла не было – в это время все уже сидят по своим норам. Через несколько кварталов пошел медленнее. Чем еще плох дождь кроме мокрых ног и ощущения холода – шуршание капель скрывает шаги и вообще глушит все звуки. Так и демопса недолго встретить – все равно ничего не услышишь, пока не столкнешься нос к носу.

Я остановился на перекрестке. Справа в трех кварталах – моя вторая квартира. Ира наотрез отказалась встречаться со мной у меня дома. Сколько я ее не пытал, почему именно, она так и не призналась. В принципе, я все могу понять и не хочу доставлять девочке лишних проблем, у нее и так их хватает. В конце концов, сейчас не тысяча восемьсот двадцать пятый год[1] – и никто не требует от нее никаких жертв. Хотя убей, не пойму, чем ей может повредить, если все узнают, что она встречается со мной. Я иногда думаю, что она просто относится ко мне, как остальные жители города. Такие мысли я стараюсь гнать прочь. Если не верить тому, кого любишь, – зачем любить?

Мне показалось, что впереди я заметил движение, а может быть, услышал какой-то звук. Думаю, за годы общения с демоном Ли я тоже изменился, что твоя собака, – по крайней мере, у меня лучше, чем у среднего человека, и зрение, особенно в темноте, и слух.

Я повернулся и быстро нырнул в подъезд ближайшего дома – такой же трехэтажки, в какой жил сам. И вовремя. Зрение и слух меня не подвели. Не успел я подняться на второй этаж и выглянуть в окно на лестничной клетке, как из темноты выплыли две мешковатые фигуры. Они остановились на том же месте, где только что стоял я, посовещались о чем-то и пошли к дверям подъезда. Уверен, что заметить меня они не могли, поэтому, стараясь не шуметь, поднялся на третий этаж. Хорошо, что обул кроссовки с почти гладкой резиновой подошвой, а не армейские ботинки, в которых обычно хожу днем.

Пока не появились охотники, я сел прямо на бетон, прислонившись спиной к двери одной из квартир, и замер. Этот дом почти не пострадал, тем более над квартирами третьего этажа уцелел чердак. Но все же крышу явно пробило – я чувствовал сквозняк. Надеюсь, патруль тут долго не пробудет, только простуды мне не хватало…

Внизу послышался шум шагов и шорох одежды. Пришли защитнички. Опора и надежда… Хотя, конечно, глупо отрицать, охотники – чей-то шанс остаться в живых. За это их терпят. И неплохо кормят…

– …если бы! – раздалось снизу.

– А что, не так? – забасил второй голос.

Этого я узнал сразу. Юрка Ломтев, тот еще чудак на букву «м»…

– Или не мы этих долбо…в спасаем? – продолжал напирать Ломоть.

– И когда мы последнего спасли? – хмыкнул его собеседник, и я узнал и его – Васька Акулов. Наверное, единственный охотник, относящийся ко мне непредвзято. Даже скорее доброжелательно. А может, он вообще единственный человек в городе, который так ко мне относится… Хотя что это я на себя наговариваю? Есть люди, которые нужны мне и которым нужен я. Пусть их немного, зато на каждого можно положиться.

– Когда?! – азартно начал было Ломоть и, запнувшись, заткнулся.

– Вот то-то, – усмехнулся Акула и щелкнул зажигалкой.

Через несколько секунд я почувствовал запах табачного дыма. Хорошие сигареты наши охотники курят, чего уж там…

Вообще они были правы, толку от них в последнее время было чуть. Охотниками их называли не оттого, что они добывали зайцев для населения города, совсем нет. Этим делом у нас каждый занимался сам. Как говорится, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Какие-то продукты распределялись между всеми, и их никогда не хватало. Хочешь есть досыта – иди в лес или занимайся огородничеством, если сумеешь достать клочок земли. Но в городе почти вся земля принадлежала якобы мэрии, а на деле получалось так, что простой горожанин не имел ничего. Вроде и выход есть – иди вон в лес, расчисти себе клочок и вперед. Но мало кто решится подставить горло под зубы собак или того хуже – демопсов ради мешка картошки. Вот и получается, что все жители города зависят от мэра и его приспешников – тех, кто распределяет продукты.

А если кто-то не доволен, то может обосновать свою точку зрения мэру лично или сразу пяти десяткам крепких вооруженных мужиков.

В общем-то у охотников достойное и благородное дело – сделать так, чтобы на обед к демону попадало как можно меньше горожан. А где взять еду для демона, если это не житель города? Правильно! Поймать негорожанина. Раньше с этим все было в порядке, да и сейчас еще время от времени попадаются. Выжившие из соседних деревень и городков тянутся в райцентр. Кто по старой памяти, кто слышал рассказы случайно забредших к ним охотников или просто лихих людей. В общем, идут к нам люди, идут. Но почти никто не доходит. Если тебя поймали в лесу, до города – ты автоматически становишься жертвой. Безо всякого жребия. Большинство жителей города посчитали такой расклад как нельзя более справедливым.

Нужно отдать должное и человеколюбию и гуманизму моих нынешних земляков. Если пришелец минует кордоны охотников и явится в течение светового дня зарегистрироваться в мэрию, то его внесут в список горожан и он получит равные со всеми права. Вот только объявления об этом правиле нигде не висят. Правда, находятся сердобольные идиоты, которые могут подсказать. Но таких очень немного. А еще меньше пришельцев, дошедших до города.

Мы с матерью в свое время не дошли – нас поймали охотники Леший и Хромой Винт километрах в пяти от города. Помню, мы даже обрадовались. Конечно, нам несказанно повезло не нарваться на демопсов – в то время собак в лесах еще столько не было. Сначала демону скормили мать, следом пошел я…

Но что-то я отвлекся. Факт остается фактом – последний раз охотники поймали гостя, как они их называли, три месяца назад. А Ломоть оказался настолько туп, что потребовал при большом количестве «простых» горожан увеличения продуктового пайка для охотников. Что, конечно, вызвало недовольство. Правда, глухое и на кухнях. Но нашему мэру и такого не надо. Это дело он четко сечет. Ломоть этого еще не понимает, но, скорее всего, он уже не жилец на этом свете – не в эту среду, так через две-три его имя вытащит глава нашего городского избиркома Анька Семенова, она же любовница мэра. Ну да это не мое дело. Хотя, надо признать, когда я поведу Ломтя к Ли, у меня совесть даже не шелохнется.

И, похоже, это понимали все, кроме самого Ломтя. Тот же Акула никогда не позволил бы себе разговаривать в таком тоне с самым жестоким из подручных главы нашего города. Правда, и самым тупым.

– Да, ладно, чо ты гонишь, – нашелся наконец Ломоть и перевел разговор немного в другую сторону. – Надо бы нашего ханурика прижать… А? Ты как думаешь?

Я услышал, как Акула глубоко затянулся и только после паузы ответил:

– Если ты ничего не перепутал.

– Да что я перепутал?! – возмутился Ломоть. – Говорю же, лазит тут кто-то! В прошлое дежурство я его чуть не прижал за хвост… Здесь он где-то.

– Ты его видел? – лениво отозвался Акула.

– Не видел, а слышал! Ну и вроде мелькнуло что-то, – приврал Ломоть.

– Так это собака, наверное, была.

– Какая собака? Кто-то упал и вскрикнул. Я чуть только и не успел…

– Так, может, Палач? – хохотнул Акула.

– Скажешь тоже… Чего ему по ночам лазить? Он и днем куда хочешь сходит, курва… Не то что мы… Говорю тебе, это гость тут прячется…

– Ладно, гость так гость, – легко согласился Акула, и я услышал легкий щелчок. Наверное, Акула отправил окурок в темноту подъездной двери.

Потом внизу завозились, и Акула сказал:

– Пошли, что ли? А то на постах вовремя не отметимся, сдаст кто…

– Пошли.

Я подождал еще несколько минут, давая им отойти подальше. К этому времени дождь пошел еще сильнее, а на улице совсем стемнело – как чернила разлили, даже я уже плохо видел. Ломоть скотина… У Иры неделю назад коленка была поцарапана и сейчас еще не зажила. Она тогда отшутилась, что ерунда, мол. Получается, это она упала, когда я опоздал… Нужно сегодня отвести их подальше, а то нарвутся еще на нее. Они и так тут подзадержались против обычного графика…

Я вышел из подъезда и припустил по улице в сторону своей второй квартиры. Видел я теперь только общие очертания предметов, да и то очень плохо. Так что на охотников я чуть не наскочил, и немудрено – их маршрут и заставы, которые они должны обойти, я знал не хуже, чем они сами.

До поста, где дежурит еще один охотник, – декоративной вышки на территории бывшей пожарной части, которую приспособили для настоящего дела, им идти еще с километр. Нужно их немного ускорить.

Я свернул направо и побежал в обход, чтобы оказаться впереди дозора. Подождал несколько минут, прикидывая, как близко они уже могли подойти за это время, а потом ладонями пошлепал по мокрому асфальту, имитируя шаги, – к сожалению, мягкая подошва моих кроссовок для этого не подойдет. Шлепая, я все время уменьшал звук, так что казалось, что человек убегает в противоположную от патруля сторону.

Обманывать нехорошо, но что делать? Они могут случайно наткнуться на Иру. Или она на них. А это нам совсем ни к чему.

Мой план сработал. Сначала я, как ни странно, услышал шумное сопение патрульных, а потом тяжелые шаги армейских берцев по асфальту. Очень удобно иметь слух и зрение лучше, чем у твоих противников. Я побежал вперед, как только увидел силуэты охотников, приближающихся ко мне из темноты.

Отбежав на несколько десятков метров, я еще раз пошлепал ладонями, на этот раз потише. Потом, уже не дожидаясь их приближения, пробежал еще немного вперед и остановился, спрятавшись за угол дома. Подобрав с бетонной отмостки два камня, запустил их один за другим в темноту, в сторону пожарной части. Один глухо прошил листву дерева, второй ударился в стену дома или об асфальт, чего я и добивался. Непонятные звуки – это как раз то, что обожают наши доблестные охотники.

Теперь они снизят скорость и будут красться до самой пожарки, не мешая нормальным людям заниматься своими делами. Я сложил правую ладонь трубкой и посмотрел на часы. Глаза так привыкли к темноте, что флуоресцентный свет резанул по глазам. Ого! Уже одиннадцатый час. Мне пора. Адью, парни, дальше без меня!

Я не стал дожидаться, пока охотники пройдут мимо, просто опять обежал их по параллельной улице и вышел в нужный мне район позади них. Времени в обрез, нужно спешить. Я опять пошел в сторону мэрии и остановился, не доходя до площади. Почти все жители города теперь жили в центре. Если немного отвлечься и вообразить, что красноватый свет керосиновых ламп в окнах – это нормально, то в центре город выглядел почти как настоящий. Правда, уже десять лет я как-то не очень хорошо отношусь к сочетанию черного и красного… И чем дальше, тем хуже.

Горожане быстро сообразили, что центральное отопление – это не только удобно, но и экономно. Вместо того чтобы разбрестись по всему городу и выживать кто во что горазд, запустили старенькую котельную и подключили несколько домов. Ни газа, ни угля не было, конечно, но мы еще с советских времен ждем войны, и котлы прекрасно работают на дровах. Так и получилось, что двадцать тысяч человек уместились всего в сотне домов вокруг площади. Правда, три десятка домов отапливались сами по себе. Но все равно это намного проще и рациональнее, чем отапливать одну мою квартиру – у меня постоянно были холодные стены, пол и потолок.

Во всем этом был еще один большой плюс для мэра – проще контролировать население, собранное в сотне домов, чем разбросанное по всему городу. Опять же, забота о горожанах. Централизованная заготовка дров. Вы меня выбрали – я о вас забочусь.

Ладно, слава богу, меня это не касается. Хотя мэр не раз предлагал мне квартиру в лучшем – первом от котельной – доме. Отдельную, что у нас в городе непозволительная роскошь. Но – как-нибудь обойдусь.

Я остановился под козырьком подъезда нежилого дома. Вдруг по коже побежали мурашки и захотелось нестись куда-нибудь сломя голову. Только усилием воли я заставил себя остаться на месте. Где-то далеко, в лесу, километрах в трех, не меньше, раздался знакомый вой, от которого сердце забухало еще сильнее. Демопсы чувствительнее нас. Я выглянул из-под козырька и посмотрел вверх. Мимо, на высоте метров двадцати пронесся, закрыв полнеба, крылатый сгусток мрака с четырьмя светящимися красными раскаленными углями – глазами и кончиками рогов, обдав меня волной паники и ужаса. Хорошо, что это длилось всего секунду.

Впереди, в домах на площади, разом заорали в голос несколько десятков детей, завизжали, не выдержав напряжения, женщины. Отвечая им, в той стороне, куда унеслась тень, завыли демопсы – в пять, а то и больше голосов. Иногда становится интересно: куда он летает? Охотится на демопсов и собак? Иногда мне кажется, что ему просто нравится летать.

Я вытер со лба холодный пот, перемешанный с дождевой водой. Иногда понимаешь, что постоянная прохлада на улице – не так уж и плохо… Блин, футболка опять вся мокрая, хоть выжимай. И это я, успевший привыкнуть к этому ужасу. Что же чувствует обычный человек?

В окнах одна за другой гасли лампы. Забьются под одеяла и будут дрожать поодиночке или парами, не в силах сказать ни слова и стесняясь поделиться своим страхом даже с самыми близкими людьми. Мы чуть не расстались с Ирой, когда я по глупости спросил, что она чувствует, когда демон рядом. Почему-то говорить об этом люди не хотят.

Скоро опять все стихло, только свет остался гореть всего в нескольких окнах по всему городу. Чуть слышно скрипнула дверь в подъезде дома напротив. Легкая тень, еле видная даже мне, скользнула, как привидение.

Я поспешил, чтобы идти чуть впереди ночного странника. Опережая на несколько шагов, постоянно контролируя пространство перед собой и по бокам. Потом взгляд назад – убедиться, что неясная фигура никуда не делась и с ней ничего не случилось. Шуршит дождь, ничего не слышно – можно идти чуть ли не вплотную. Хорошо, что она не может меня видеть и слышать. Если бы она знала, что я каждый раз встречаю ее и провожаю, она закатила бы истерику. Почему-то Ира считает, что это только ее дело. Ну и пусть. Мне согласиться с ней несложно, а ей приятно.

Если бы охранники знали, что с ними будет, встреть они ее сейчас случайно, – сами провожали бы девушку до дверей моей второй квартиры. Или они думают, что я позволю им схватить ее и сделать жертвой за нарушение комендантского часа? Угу.

Так, мы уже подходим. Я срываюсь с места и бегу вперед. Одним махом поднимаюсь на третий этаж и открываю металлическую дверь. У меня все смазано – и замок, и петли, так что нигде ничего не скрипнуло.

Теперь нужно все делать быстро: зажечь лампу, сбросить мокрые кроссовки и куртку и сесть в кресло у окна. В квартире тепло – я топил вчера и зашел еще раз подбросить дров, перед тем как идти за жертвой. Тут все сложнее с отоплением. Во-первых, мне приходится постоянно иметь запас абсолютно сухих дров, чтобы горели почти без дыма. Во-вторых, я все равно вывел трубу не на улицу, а на чердак, чтобы снаружи не было видно даже теплового марева над вентиляционной трубой.

Кажется, только начал спокойно дышать, как чуть слышно щелкнул замок. Сердце опять заколотило о ребра, а спина покрылась испариной. Мама дорогая, перестану я когда-нибудь волноваться, когда она рядом со мной?

В коридоре раздался легкий шорох, потом два чуть слышных шага – и Ира, моя любимая девочка, моя жизнь и надежда, единственное, что держит меня сейчас в этом проклятом городе, появилась в дверном проеме. Она обвела взглядом комнату, ни разу не посмотрев на меня. Каждый раз, когда она приходит, у нее такой вид, как будто она попала сюда впервые.

– Привет, – у меня от волнения сел голос, перехватило дыхание, и последние буквы я с трудом выдавил из себя.

Она молча кивнула и наконец посмотрела мне в глаза. Всего на мгновение, тут же отвернув голову чуть в сторону.

Я чувствую, как спина немеет, руки покрываются «гусиной кожей», а волосы шевелятся, словно наэлектризованные.

Кажется, никогда не смогу понять, почему она так на меня действует. Нет, она красива, стройна и все такое… Прекрасная фигура, может быть, чуть худощава… Тонкое лицо в обрамлении густых, прямых и тяжелых темно-русых волос. Высокий чистый лоб, короткий маленький нос и полные чувственные губы. И глаза. Огромные, оттененные густыми ресницами – нереально яркого зеленого цвета. Из-за глаз ее избегают городские парни. И их несложно понять: стоит встретить Иру на улице, рядом с кусочком земли, затянутой зеленой «ряской». Когда увидел Иру в первый раз после почти десятилетнего перерыва (о нашей первой встрече расскажу чуть позже), я в буквальном смысле чуть не хлопнулся в обморок. Мы столкнулись на окраине города. Не знаю, как она забрела в это довольно опасное место, – может, задумалась и это получилось случайно. Но что-то мне подсказывает, что она решила поискать встречи с демопсом: обычно все происходит быстро и, наверное, почти не больно, в конце концов, боль мы чувствуем мозгом, а любимый прием демопса – откусить за раз полчерепа. Нет головы – не чувствуешь боли… Надеюсь все же, что она действительно заблудилась в тот день…

А от первой нашей встречи у нее на скуле остался легкий шрам. Я даже не помню ее ребенком. Не знаю, как так получилось. Или она настолько изменилась за это время? Или цвет глаз меняется, когда человек взрослеет? Так вот, эту историю она сама рассказала мне полгода назад.

Случилось это так. Когда нас с матерью поймали охотники, мы ничего, конечно, толком не поняли и уж точно не знали, что нас, как скот, отправят на съедение демону. Меня и маму разлучили сразу же, как только привели в город. Ее посадили в ту же тюрьму, что используют сейчас, – пятитонный контейнер, стоящий в одном из дворов и используемый прежним владельцем в качестве гаража. А меня закрыли в одной из квартир на первом этаже, с решетками на окнах.

Мне тогда было четырнадцать, и, верно, у меня что-то не в порядке было с головой от постоянного голода. Да еще мне здорово досталось от охотников: я сопротивлялся и пытался вырваться, после того как маме заломили за спину руки. В общем, я сделал жуткую глупость – вылез в форточку из квартиры днем, чуть ли не у всех на виду. В то время я был неимоверно худ, что не учли мои тюремщики. И мне удалось протиснуться между прутьями решетки. После того как вылез, умудрился сделать вторую глупость – побежал к контейнеру выпускать маму. Я же не знал, что накануне она под страхом моей смерти отправилась по дороге в сторону завода. К тому времени – не знаю, каким образом, верно, опытным путем – горожане выяснили, что если отправить на завод живого человека, то демон не будет терроризировать город всю следующую неделю.

Но я-то этого не знал, а если бы и знал, то все равно, наверное, побежал бы к контейнеру. А куда мне еще было деваться? Прямиком к демону? Или обратно в лес, который тогда произвел на меня неизгладимое впечатление, и оно было далеко не приятным – мы чудом отбились от семейной пары одичавших ротвейлеров и чуть не попали прямиком в пасть демопсу, который совершенно случайно отвлекся на других собак, не вовремя начавших на нас охоту.

В общем, я беспрепятственно добежал до площади, и, пока взрослые очухались, за мной погнались дети. Все они были младше меня. Но они питались намного лучше, и каждый по отдельности был сильнее, не говоря уже о том, что их было человек десять, не меньше. Единственное, что я мог сделать, – убежать. Я и побежал. А они погнались за мной, радуясь новой забаве. Уже тогда дети знали, что человеческая жизнь ничего не стоит. Я это сразу понял, как только увидел их довольные рожи. Так что будьте уверены – бежал я изо всех сил. Но мне и тут не повезло: эти мелкие изверги загнали меня в тупик между высоким бетонным забором и старой трансформаторной подстанцией. И принялись забрасывать камнями. Просто так сдаваться я не собирался, и мне удалось несколько раз отправить в моих обидчиков их же камни. Попал я всего один раз и, помнится, успел обрадоваться истошному крику и брызнувшей крови. Потом мне прилетел ответный камень в голову, и я потерял сознание.

Если бы не подоспевшие охотники, меня наверняка забили бы до смерти. Вот такой парадокс: получается, что я обязан жизнью кому-то из охотников. Тех, кого я люто ненавижу до сих пор за то, что моя мать мертва.

Так вот, тем волчонком, в кого я попал, оказалась Ира. Не знаю почему, но в то время я точно никак ее не выделил из толпы ребятишек.

И вот она стоит в дверях комнаты и трогает тонким пальцем маленький шрам на скуле – говорит, эта привычка у нее осталась с того времени. Я не знаю, может быть, и так. По-настоящему я знаю ее всего полтора года. Хотя что это я? Я по-прежнему совсем ее не знаю…

– Будешь есть? – спрашиваю осторожно, как будто боюсь спугнуть.

Она опять смотрит на меня, а кажется – мимо. Не дожидаясь ее ответа (губы чуть дрогнули), я встаю и иду на кухню. Проходя мимо, не могу удержаться и втягиваю носом воздух. Она пахнет елью, запах которой постоянно висит в воздухе, и мятой – наверное, почистила зубы перед тем, как идти ко мне.

Горожане всегда хотят есть. Не все, но большинство. У меня уже все приготовлено. Еще днем я сервировал поднос и сунул его в холодильник. Он, конечно, не работает, электричество-то пропало еще после Первой Кары. Я делаю это, чтобы запах не заполнил всю квартиру, и кто-нибудь не учуял его с улицы. Когда дело касается Иры, я боюсь даже собственной тени.

Я взял поднос, отнес его в комнату и поставил на журнальный столик возле тахты. Взглядом приглашаю Иру подойти. Она секунду колеблется, потом ее тень падает со стены в коридор, за дверь. Ира проходит в комнату и садится в соседнее с моим кресло. Я вскакиваю и бросаюсь на кухню – забыл принести вино.

Вернувшись, вытаскиваю из серванта два бокала и разливаю терпкую, черную в свете керосинки жидкость. Подаю один фужер Ире. Она берет его тонкой белой рукой и, не дожидаясь меня, делает глоток. Отставляет вино в сторону и принимается за нехитрую закуску. На подносе – копченая зайчатина, порезанные помидоры и несколько листов салата. Я мог бы предложить и больше, но тогда она откажется есть. Ира знает, что зайцев я ловлю сам, а овощи вымениваю на то же мясо у одной женщины, живущей на противоположной от меня стороне площади.

Ира берет лист салата, и он сочно хрустит на ее ровных белых зубах. Потом она берет кусок мяса и отрывает тонкие бело-коричневые полоски и отправляет их в рот. Я вижу, что она сдерживается, а не то уже жмурилась бы от удовольствия. Видно, дела в городе совсем плохи, если и она голодна. Ее отец пусть и мелкая сошка в руководстве города – он занимается заготовкой дров и с его мнением мало кто считается – но все же его семья должна получать продуктов если не в изобилии то, по крайней мере, в достатке.

Чтобы не смущать ее, я тоже беру в руку кусочек мяса и жую. Пусть поест, если голодна. Я больше налегаю на вино – так мне легче контролировать свои эмоции. Звучит немного дико, но так оно и есть. Алкоголь немного расслабляет меня, и я могу увидеть Иру как обычную, пусть и очень красивую девушку, а не как прекрасную статую у меня в квартире. Или того хуже – картину гениального художника, к которой нельзя прикоснуться из боязни испортить…

После первого бокала (из своего она едва отпила) наливаю себе второй и откидываюсь в кресле:

– Как у вас дела?

Она мгновение смотрит прямо мне в глаза, потом опускает голову и начинает облизывать один за другим тонкие розовые пальцы на правой руке, которой держала мясо. Я перегибаюсь в кресле и беру с подоконника стопку салфеток, которую всегда забываю положить на стол. Она никогда не напоминает. Сейчас, не глядя на меня, благодарит кивком и вытирает пальцы бумагой. Берет бокал с вином, делает большой глоток и только потом говорит:

– Нормально.

У нее красивый грудной голос, с той чуть заметной хрипотцой, что бывает у чувственных женщин.

Звук ее голоса, который я услышал впервые за несколько дней, опять закручивает и отпускает пружинку завода моего сердца, и оно устремляется вскачь, заставляя меня задыхаться. Но я не мальчик и уже привык справляться с собой. Я несколько раз глубоко и медленно вдыхаю-выдыхаю, стараясь, чтобы это не было заметно для нее. Впрочем, она уже взяла второй кусок зайчатины и, наклонившись над столиком, выбирает себе кусок помидора. У меня в голове вдруг словно щелкает фотоаппарат, и я знаю, что это мгновение, как кадр, останется теперь в моей памяти навсегда.

Я вижу перед собой черный провал двери в коридор и на его фоне – освещенную чуть розовым, теплым светом керосиновой лампы девушку в профиль, которая сводит меня с ума. От вина и тепла она уже раскраснелась, и обычно бледное лицо чуть расцветилось легким румянцем на высоких скулах. Это необыкновенно ей идет – кажется, что она светится изнутри.

Она центр композиции. Слева и справа ее оттеняют теряющиеся в свете лампы, стоящей на столе, сервант и тахта. Перед ней между ее креслом и тахтой – столик с едой и бутылкой вина. Мебель и вся комната уходят в темноту, становясь продолжением ночи, и служат только для того, чтобы подчеркнуть центр моего мира.

Она выпрямляется, и я моргаю, возвращаясь к реальности.

– Что у вас с продуктами? – спрашиваю я и тут же прикусываю себе язык. Как бы она не подумала, что это намек на ее аппетит, когда она приходит ко мне.

Но, слава богу, она ничего не замечает или не обращает внимания на мои слова.

– Нормально, – повторяет она свое любимое слово и добавляет: – По муке опять норму срезали. И крупы в этом месяце почти не дали.

Я молча киваю. Муку мелют в городе. Но зерно нужно принести с тока пригородного хозяйства в трех километрах от города. А это уже риск. Охотники, которые не только хорошо вооружены, но и почти все имеют какой-никакой, а опыт или в армии, или вообще в горячих точках, дошли бы туда и обратно почти без риска. Ну, разве что демопес какой дурной забрел бы случайно. Но это вряд ли – само присутствие демона Ли заставляет держаться их на почтительном расстоянии от города.

Главную опасность представляют собаки. Для пары вооруженных до зубов охотников они почти не представляют угрозы, а вот для транспортников, занимающихся доставкой продовольствия в город – очень даже. Собаки отлично чувствуют неумех. В прошлом месяце загрызли совсем молодого парня – Витьку Хромого. Его успели отбить, но спасти в наших условиях было нереально – кое-как его дотянули в коме до четверга, и я, чувствуя себя последней скотиной, отвез его на тележке на завод. Правда, с совестью я договорился быстро – уж лучше отвести человека без сознания и без половины лица, чем абсолютно нормального и здорового, пусть и наколотого наркотиками чуть ли не до потери ориентации в пространстве.

Витька хоть и был живой, но Ли показал мне, что мы схалтурили, – заставил поднять его на ноги и оторвал ему голову, пока я держал его на весу, поддерживая подмышки. И не так, как обычно – одним взмахом руки. Нет, в тот раз он сначала воткнул ему в шею перед моим лицом свои стальные пятисантиметровые ножи-когти, так что кровь из порванной артерии брызнула мне на лицо. И только потом сорвал с обмякшего уже тела голову.

Тогда я оказался от него так близко, что проспал сутки, – как есть упал на кровать и потом проснулся в бордово-черной корке чужой крови. Тогда я закрыл глаза, чтобы случайно не увидеть свое отражение в зеркалах в шкафу и в прихожей, на ощупь взял чистое белье и одежду и выскочил из квартиры. Потом, наверное, около часа лежал в одежде в холодной воде реки, пока не решился снять с себя все. Вернувшись домой, я прямо из горла, «винтом», засосал бутылку водки и отрубился еще на сутки. В первый раз за полтора года пропустив свидание.

Пока я вспоминаю, Ира уже наелась и откинулась в кресле с бокалом вина. Я жду, когда она допьет. А она не спешит. Маленькими глотками, медленно. Пьет мое нетерпение как кровь, по капле.

Каждый раз, когда мы вместе, я задумываюсь: знает она, догадывается, как действует на меня само ее присутствие? Говорят, что женщины чувствуют такие вещи. Но я сомневаюсь. Мне кажется, будь это правдой, она бы уже не выдержала и превратила меня в раба – человек не сможет знать, что кто-то полностью в его власти, и не воспользоваться этим. Мне все равно, на самом деле. Более того, несколько раз я сам пытался объяснить и рассказать ей все. Но мои признания или проходят мимо нее, или она их не слышит. Иногда я даже начинаю сомневаться в ее чувствах ко мне…

Вру, конечно… Я сомневаюсь каждую минуту, пока она не со мной. И всю неделю накручиваю себя, что все пропало, мир больше никогда не будет таким, как я привык его видеть, – без нее мне ничего не надо… И успокаиваюсь, только когда она неслышной, почти невесомой тенью выскальзывает из своего подъезда…

Умом я понимаю, что не прав. Ведь она приходит ко мне? То, что стесняется, я могу понять. Не считая того, что я Палач в глазах всего города, у нас разница в возрасте восемь лет. Я думаю, что для восемнадцатилетней девушки это слишком много. Хотя что я в этом понимаю?

Наконец она отставляет бокал и смотрит одно мгновение на меня, а потом переводит глаза на бутылку. Но я уже не могу ждать…

Я встаю, стараясь двигаться медленно, чтобы не показать свое нетерпение. Обхожу ее кресло сзади и опускаю руки ей на плечи. Она напряженно выпрямляется, но я уже не могу остановиться – наклоняюсь ниже и чувствую под ладонями ее маленькие груди. Она вздрагивает, а я спускаюсь еще ниже и поднимаю край ее тонкого свитера, обжигая ладони о плоский напряженный живот…

Она толчком выдыхает воздух, и я слышу не то стон, не то хрип. Все, я уже не могу контролировать себя – захожу сбоку, подхватываю почти невесомое тело на руки и несу ее на тахту.

Дальше у меня все расплывается, сливается в один поток обожания, потери себя и обладания ею… Иногда я выныриваю из этого водоворота и вижу себя, резкими толчками входящего в ее почти неподвижное тело, – словно картинка со стороны. Не знаю, что она сейчас чувствует, да и не могу: само осознание сбывшейся мечты опять сводит меня с ума, и воронка желания раскручивается с новой силой. И опять ныряю, и волна накрывает меня с головой – кажется, что я глохну и слепну, оставаясь только нестерпимо яркими вспышками под веками.

Не знаю, сколько это длится, – несколько минут или вечность. Да и какая мне разница?

Потом курю, прислонившись спиной к ковру на стене. Я сижу на тахте в ногах у Иры и выпускаю дым вверх, к потолку. Мне не хочется курить, но как еще я могу беспрепятственно любоваться ею, чтобы это не так бросалось в глаза?

Она закрыла глаза и закинула руки за голову. Ира тяжело дышит, и ее живот, покрытый внизу пушком, ходит вверх-вниз, натягивая кожу на ребрах. Вся она – небрежно разметавшиеся по подушке волосы, отрешенное прекрасное лицо, маленькие груди с твердыми темными сосками, плоский живот с бугорком лобка в тонких волосках, узкие бедра и длинные ноги с маленькими аккуратными ступнями и розовыми пятками – так красива, что у меня в голове что-то опять мутится, я забываю о том, что курю, и немного прихожу в себя, когда пепел отваливается с зажатой во рту сигареты и обжигает мне грудь.

Я наклоняюсь и тыкаю, не глядя, окурок куда-то в поднос, не в силах отвести взгляд. И опять наваливаюсь на нее – и падаю, несусь сломя голову во взрывающуюся темноту…

Потом мы лежим рядом. Я немного прихожу в себя. Больше ничего не будет – тут у Иры какие-то свои дурацкие правила, но я и не настаиваю. И так выжат как лимон – больше эмоционально, чем физически. Мне кажется, что, если сделать это еще раз, я просто сойду с ума или умру.

Мы лежим на спинах, и теперь оба курим одну сигарету. Я с краю и время от времени стряхиваю пепел на поднос. Затягиваюсь и передаю ей. Через несколько секунд она вернет сигарету мне. И так по кругу, пока не докурим до фильтра. Потом я подкурю вторую.

Обычно после этого она молча встает и начинает одеваться. Я, пока мы курим и когда она одевается, стараюсь не смотреть на нее – боюсь не выдержать.

Но сегодня, подкурив вторую сигарету и отдав ей, я облокачиваюсь на локоть и смотрю Ире в лицо. Она удивленно переводит взгляд с потолка на меня.

– Давай уйдем отсюда? – неожиданно даже для себя предлагаю я.

– Куда? – удивленно спрашивает она. Нарушение привычного ритуала свидания сбивает ее с толку, и она еще не знает, как реагировать. Переспрашивает второй раз: – Куда?

– Да куда угодно, – отвечаю, опять откидываясь на подушки. Я переоценил свои силы. Даже глядя ей в лицо, боковым зрением вижу ее обнаженное тело и боюсь не выдержать и сорваться. А сейчас, когда сказал наконец то, что давно собирался, нужно довести дело до конца.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – медленно говорит она и протягивает мне сигарету.

– Совсем уйдем отсюда, – поясняю я спокойно. – Из города. Куда-нибудь далеко. Вдвоем. Ты и я.

– Куда уйдем? – не понимает она. – Отсюда некуда идти…

– Если ты согласишься, я найду нам дом.

Она сама забирает у меня сигарету и глубоко затягивается. Потом отдает окурок обратно и отрицательно мотает головой:

– Мне некуда идти.

Она выделяет «мне», и я чувствую, как сжимается сердце. Ира спокойно поправляет волосы, убирая случайную прядь с лица, и поясняет:

– На юг, в сторону Екатеринбурга, не пройти из-за собак и демопсов. На север мимо завода мне вообще не пройти, или ты забыл?

– Демон не все время сидит на месте. Сегодня я видел – он улетел. Его не будет несколько дней, и можно спокойно уйти.

Она опять мотает головой:

– Дальше Лисинск, там свой демон.

– Ну и что? Я договорюсь и с ним, я уверен…

– Ты – да. А я не только с ним не договорюсь, но и с местными… Ты, кстати, тоже.

– Почему? У них может не быть своего посредника?

– Это вряд ли, – спокойно возражает Ира. – С севера к нам никто не приходит.

Это верно. Беглецы идут только с юга. От нас до Екатеринбурга добрых пятьсот километров на юго-запад. Вообще не представляю, как туда дойти. На север, в другую сторону – Лисинск, еще один районный центр. С юга, из сел и городков продолжают идти люди. С севера – никогда. Значит, там свой демон, с которым договорились. На юге наверняка тоже есть, а в крупных городах и не по одному – но где-то дальше, так что сфера их влияния не доходит до нашего города. К тому же демон Ли летает только на юг. Хотя… Мы сами на юге от завода, так что просто можем не видеть, как он направляется в сторону Лисинска…

Но она права – идти в зону, где пересекаются территории двух демонов, просто самоубийство.

С востока и запада к нам не подобраться: река и скалистый кряж надежно охраняют город, оставляя всего две дороги для входа и выхода.

– Пойдем на юг, – упрямо говорю я. – От собак можно отбиться, демопсы меня не тронут… И тебя не тронут, если ты будешь со мной.

– И что мы там будем делать? – спрашивает она. – Где жить?

– Найдем дом, – торопливо говорю я, слыша в ее голосе нотку интереса. – Живут же там люди. А уж со мной ты точно не пропадешь… Я ради тебя в лепешку разобьюсь, ты же знаешь…

Но уже вижу, что все напрасно. Она опять теряет интерес к разговору и равнодушно говорит:

– Да нет, ерунда все это… Какой дом? Зачем? Если бы там можно было жить, люди бы к нам не бежали, верно?

– Но они не такие, как… – Я прикусываю язык.

– Как ты? Так и я не такая… Ладно, все. Мне пора.

– Подожди. – Я хватаю ее за руку. – А вдруг выберут тебя?

Ира смотрит мне в глаза. Второй или третий раз за вечер. Она спокойна. Кажется, даже улыбается.

– Если выберут, отведешь меня к своему другу, – говорит она и высвобождает руку. – Я такая же, как все… Не забывай об этом.

Ира встает с тахты, демонстративно не касаясь меня, и начинает одеваться. Я так взволнован разговором, что несколько секунд позволяю себе смотреть на нее. Потом откидываюсь на подушку и на ощупь лезу за сигаретой – она не разрешает мне провожать ее.

Слышу характерные, знакомые наизусть звуки. Вот она натягивает джинсы и уходит в коридор… Шорох волос о расческу… Свист нейлона о нейлон – она надевает куртку. Тихо щелкает собачка замка – Ира оставляет меня одного. Она никогда не прощается.

Я вскакиваю и торопливо натягиваю на себя одежду. Задуть лампу, выскочить на лестничную площадку и запереть дверь на ключ – дело одной минуты. Вот я уже несусь по улице, таращась в темноту. Глаза постепенно привыкают, бегу я быстро и очень скоро нагоняю Иру – вижу ее силуэт, смазанный дождем. Не приближаясь, чтобы она не услышала меня, провожаю до дома, убедившись, что она благополучно исчезает в дверях своего подъезда.

После этого разворачиваюсь и медленно плетусь домой. Сегодня хоть что-то сдвинулось с мертвой точки. «В следующий раз я опять заговорю с ней», – даю себе клятву и откидываю капюшон куртки с головы. Мне жарко, я задыхаюсь.

Она сама установила мне дни свиданий. Четверг и пятница. Не знаю, почему именно эти дни. Да это и не важно. Главное, что их два. Всего два.

Вот и все. Первый на этой неделе час с небольшим, ради которых я живу, прошел. Впереди еще одна встреча – завтра, а потом опять длинная пустая неделя, заполненная не нужной мне суетой. Дожить до четверга. Увидеть Ли и Иру. Потом еще одна такая же короткая встреча. И опять умереть, впасть в ступор на пять дней – ждать четверга.

Глава 3

– Руслан, беги!

Истошный крик старика не застал парня врасплох. Тут вообще никто никогда не расслабляется. Иначе умрешь быстрее, чем успеешь повернуться в сторону опасности.

Вот и Руслан сорвался с места, как только услышал первые звуки окрика, среагировав не на слова, а на интонацию. Он на полпути обогнал деда Тимоху, торопливо ковыляющего к единственному более-менее надежному убежищу рядом с ними – деревянному домику, в хорошие времена служившему складом инструмента для бригад овощеводов. Подумал было схватить старика за шиворот и тащить за собой для увеличения скорости, но потом плюнул. И дед не намного быстрее бежать будет, и сам Руслан пропасть может из-за секундного промедления.

Двумя последними прыжками Руслан взлетел по хлипким прогнившим жердочкам крыльца в дом и обернулся, оценивая обстановку. Пока ничего не было видно. Через несколько секунд досеменил, припадая на левую ногу, Тимоха.

Теперь, пока опасности не было видно, Руслан схватил деда за воротник подранного, засаленного на пузе и локтях свитера и одним рывком втащил его в дом. Скоро дед выглянул из-за спины молодого напарника и натужно захрипел в ухо, восстанавливая дыхание. Руслан покосился на старика и недовольно поморщился. Теперь целый день отходить будет от пробежки. А им еще дрова тащить до поселка почти километр.

По-хорошему Тимохе уже не след на работы выходить, да у него на горбу кроме бабки еще и внучка Светка – сын Тимохи пропал в прошлом году на охоте. Пошел за зайцами, а угодил кому-то на ужин. Теперь Тимоха трудился изо всех сил, да все равно им троим не хватало. И дурак ведь: не будь Светки, можно и не работать, коль уж все равно в лес ходишь – ставь силки да питайся зайчатиной. Но крупа и овощи были только в общих запасах, а «ребенку нужно разнообразно питаться».

Руслан как-то предложил Тимохе, куда этого ребенка приспособить, чтобы и сама ела, да еще и деду с бабкой перепадало, но тихий и робкий Тимоха вдруг затрясся и так двинул ему в ухо, что в голове потом целый день гудело. Тяжелая рука у старика… А все равно дурак. Девке пятнадцатый год, чего тянуть? Руслан, конечно, старику не спустил – тот потом валялся неделю, на работу не выходил и дополнительный паек, конечно, не получал. И кому от этого лучше стало?

Вокруг сторожки ничего не происходило. Руслан постоял еще минуту, прислушиваясь и держа дверь наготове, чтобы захлопнуть ее при первом же признаке угрозы. Но, кроме шелеста мелкого по-осеннему дождя, ничего не было слышно. Руслан вышел на крыльцо и осторожно посмотрел налево и направо. Потом спустился и заглянул за угол сторожки. Постоял еще несколько минут, напряженно прислушиваясь. Нет, все чисто.

– Вроде никого, – сказал Руслан деду.

Тимоха, по-прежнему хрипя, вышел следом и боком, припадая на больную ногу, спустился с крыльца.

– Ну и шут с ними… Значит, обознался, – спокойно сказал дед и пошел к четырехколесной самодельной тележке на резиновом ходу. В тележку влезало почти два куба рубленых дров. Старик начал собирать поленья, разбросанные вокруг большого пня, на котором их рубили. Рядом с пнем валялся тяжелый колун на длинной деревянной ручке, брошенный впопыхах Русланом.

Парень постоял еще несколько минут, напряженно прислушиваясь. Действительно, ничего подозрительного. Он подошел к Тимохе, складывающему на тележку очередную охапку дров, и взялся за ручку колуна.

– Да брось, хватит уже, – сказал старик. – А то вываливаться будут, потом собирай всю дорогу…

Руслан прикинул объем разбросанных вокруг дров и оставшееся в тележке место и согласно кивнул. Он отложил топор и начал собирать поленья.

По поводу ложной тревоги он деду ничего не сказал – это дело такое… Лучше перебздеть, чем недобздеть… В их местах от героев очень скоро ничего не остается. И даже хуже – чаще всего никто даже не знает, что с ними случилось. Сгинул человек, и все. Потом только расклады прикидывай – собаки, чертовы псы или сам сатана забрал. Вариантов три, а результат один. Так что ну его, это геройство, лучше пробежаться лишний раз.

Через пять минут они закончили с дровами и замерли на несколько секунд, прислушиваясь и медленно поворачивая головы в разные стороны. Но все было тихо. Только шум дождя да шелест еловых лап на ветру. И то все звуки приглушенные, мягкие, сонные.

Руслан кивнул Тимохе, и они впряглись в лямки, привязанные к передку тележки – к металлической раме. Руслан рванул, старик подхватил, и тележка, покачиваясь на неровностях дороги, покатила в деревню. Все, что могло скрипеть, было смазано. Все, что стучать, закреплено и привязано. Нужно было тащить и слушать каждую секунду. Враг никогда не спит. Конечно, нарваться на чертова пса днем сложнее, чем ночью, но кто его знает… К тому же рядом может оказаться стая собак, что тоже ничего хорошего не сулит. Все эти опасности смертельные, но, при должной ловкости и осторожности их можно или избежать, или спастись – от собак обычным оружием, от чертовых псов – попросту убежать под защиту надежного убежища. Самое главное, что и собаки, и псы издают шум.

С сатаной все сложнее. Говорят, его видишь только один раз – он же последний. Это, конечно, вранье. Его видели, иначе кому было рассказывать, как он выглядит, – некоторым так везло, что в жертву выбирали человека, который был рядом. По крайней мере, про крылья и лапы с когтями не поверить невозможно – а то как бы он летал и отрывал голову за одно мгновение? Руслан сатану не встречал, а вот труп с оторванной головой, который он видел еще ребенком, лет восемь назад, до сих пор иногда ему снился.

Но и в этот раз все обошлось. Через десять минут они уже подъехали к школе, в которой жила небольшая община выживших после Первой и Второй Кары.

Их было немного. В селе осталось триста двадцать человек. Из более чем тысячи дворов. Из трех тысяч чуть больше пятисот человек уцелело после Второй Кары. Кто-то ушел в город, в райцентр. Кто-то погиб за эти десять лет. Да и из тех, кто в райцентр ушел, вряд ли хоть половина дошла… Да если и дошли? Кто скажет, что там с ними стало? Ни один не вернулся, чтобы рассказать… Может, их там сожрали всех уже давно…

По расчищенной от камней на ширину тележки дорожке, Руслан и Тимоха подтащили дрова почти к самому крыльцу. Тимоха сходил за подмогой – детьми, и за десять минут они вместе перетаскали дрова в отведенные под это дело классы. Сейчас было еще тепло, и дрова шли только на приготовление еды. Руслан с Тимохой заготавливали впрок, на зиму – за это время они высохнут. Ну и запас на всякий случай. Как-то раз три чертовых пса держали школу в осаде больше недели. Монстры кружили вокруг, чувствуя запах людей, а может, и их души, и не уходили, пока не услышали где-то в лесу вой собак. Видно, за неделю и у них животы подтянуло – псы бросили охранять школу и больше не возвращались.

Пока они возились с дровами, пока закатывали тележку под навес, уже совсем стемнело. Нужно было торопиться. К тому времени уже вернулись с работ все жители маленькой колонии.

– Руслан, дядь Тимоха, долго еще возиться будете? – выглянул из дверей дежурный.

– Все, идем, – отозвался Тимоха и задергался, как припадочный, в приступе кашля.

Руслан следом за ним зашел в школу и помог дежурящему сегодня Ивану Гуркину сначала затворить тяжелые металлические двери, а потом заклинить их массивным металлическим ломом, продев его в специально наваренные для этого петли. Вдобавок они для надежности подперли двери тяжелым стальным сейфом, притащенным в незапамятные времена из кабинета военрука.

– Как сегодня? – спросил Руслан щуплого Ивана, своего ровесника.

– Все живы, – просто ответил парень.

Обязанности дежурного были не сложными. Пересчитать, все ли ушедшие на дневные работы вернулись обратно да запереть на ночь единственную дверь. Окна во всей школе уже давно были забраны стальными решетками, сваренными из всего, что попалось под руку, – от арматуры до спинок железных кроватей. К тому же все проемы изнутри были завешены старыми одеялами и покрывалами – чтобы светом не привлекать внимания хищников.

Впрочем, это помогало мало. Не успели они затворить двери, как за оврагом, на околице, раздался вой десятка собак. Судя по звуку, они приближались к деревне.

– Началось, мать его так, – зло сплюнул Иван и побрел, сутулясь и шаркая ногами, как старик, в спортзал.

Руслан, расстегивая на ходу куртку, двинулся следом. Почти все обитатели села жили в школе – так было проще обогреваться. И не так страшно вместе-то. Большинство холостых мужчин и матерей-одиночек ютились в спортзале. У женщин не было сил устроить себе отдельное жилье, а с людьми все как-то проще. К тому же как бы там ни было, а от тех же мужиков защита.

Те, кому повезло выжить всей семьей или кто сошелся уже после Второй Кары, жили в основном тут же, в школе. Только не со всеми вместе, а в классах. Их, конечно, на всех не хватало, да и не протопить семье целый класс в одиночку. Поэтому семейные тоже собирались в компании по три-четыре или даже пять семей, в зависимости от количества детей, и объединялись в мини-коммуны. Сообща готовили еду и старались держаться друг друга на общественных работах или когда удавалось выкроить время и поохотиться или поогородничать «на себя».

И только самые сильные и уверенные хозяева позволяли себе жить не в школе, а в селе – в самых крепких и приспособленных для этого домах. Руслан давно присматривал возможность переехать в один из таких. А это можно было сделать только одним путем…

Сейчас Руслан жил, как и все холостяки, в спортзале.

Огромный, пристроенный к школе перед самой Первой Карой, он вмещал больше двухсот человек. В одном конце стояли сколоченные из досок двухъярусные топчаны. Многие из них были отгорожены простынями или покрывалами – люди как могли создавали себе личное пространство.

С другой стороны, у входной двери, оставшееся свободным от кроватей место занимал хозблок. Тут стояли две печки. Одна была переделана из обычного газового котла. К ней даже умудрились приспособить трубу, которая контуром опоясывала весь спортзал. Заполненная тосолом, она отапливала все огромное помещение – не Африка, конечно, но жить можно. Вторая печка – обыкновенная буржуйка, на которой повариха тетя Нина готовила на всех еду.

Между входом и печками, стоящими в углу, были еще две двери – бывшие раздевалки для мальчиков и девочек, теперь превращенные в склад для самого ценного имущества жителей села – продуктов. Главное, что они всегда были под надежной охраной двух сотен пар внимательных глаз.

Освещался огромный зал всего пятью керосиновыми лампами, подвешенными над головами, так что тут всегда был полумрак. Может, это и к лучшему – не видно того убожества, которое окружает людей.

Когда Руслан вошел в спортзал, уже начали раздавать еду и дополнительный паек, положенный тем, кто занят на общественных работах. Руслан не спеша – его порция никуда не денется, тут с этим строго – дошел до своей койки и развесил на стоящем рядом стуле мокрую куртку. Стянул через голову свитер (в помещении от топящейся весь день для готовки еды печки было жарко, а от двух сотен человек – еще и душно) и бросил его на кровать, застеленную синим армейским одеялом, оставшись в пропотевшей серой футболке. Он втянул носом воздух, украдкой наклонившись к плечу, но только хмыкнул и махнул рукой. Только оттого, что он представил себе, что нужно идти умываться в приспособленный для этого санузел на первом этаже, его передернуло. А, и так сойдет… Не в первый раз. Тем более что тут, где все время плавал дым и на всех вещах рано или поздно откладывалась копоть, на такие мелочи как запах пота уже давно перестали обращать внимание.

Руслан вытащил из прикроватной тумбочки железную миску с ложкой и пошел к печке. Навстречу ему уже шли получившие свою пайку – в основном мужчины и почти взрослые парни.

Вдоль одной из стен, выстроившись в линию, стояли женщины и дети. Они терпеливо ждали своей очереди. Никто не роптал и не возмущался, только самые маленькие из детей провожали блестящими от голода глазенками каждую дымящуюся тарелку, проплывающую у них перед носом.

Руслан, не обращая внимания на этих заморышей со своими не менее худосочными мамашами, – уставшими от жизни до ломоты в зубах женщинами в каких-то одинаково мешковатых серо-коричневых тряпках, – дошел почти до печки и встал в короткую, всего пять или шесть человек, отдельную очередь из мужчин.

За столом, отделяющим «клиентов» от «кухни», хозяйничала дородная, не старая еще, красивая женщина, которую все звали тетей Ниной. Сколько помнил себя Руслан, она была бесплатным приложением к лидеру общины. Сначала ходила в любовницах Семена Приходько, бывшего главы администрации их села. Но он, устав от вечных нерешаемых проблем, сбежал через год в Уральск. Нина, тогда статная сельская красавица, про которую бабы шептались по углам, что Бог наказал ее за легкий нрав бесплодием, перешла к ставшему новым лидером бывшему физруку школы Андрею Голубеву. И снова ей не повезло: того быстро, не прошло и пары лет, загрызли собаки, загнав на дерево, где он просидел два дня, пока не уснул и не свалился. Нина горевала недолго – дальше был еще один Андрей, которого звали просто Лысый, потом Серега Козлов. И наконец, уже заметно постаревшая, она досталась бывшему агроному местного колхоза Толику Свирину по прозвищу Вырвиглаз, полученному еще в прошлой жизни за привычку носить умопомрачительной расцветки галстуки. Зачем Толику такая любовница, никто не знал – он мог взять силой или подкупом любую девку или бабу на выбор. Но Нинка тем не менее и при нем сохранила теплое местечко. На этого Толика у Руслана и были самые большие надежды.

– Ты где сегодня? – буркнула Нина, когда он подошел к ее столу. Она со всеми старалась поддерживать хорошие отношения, хотя дружбу ни с кем не водила.

– Дрова возили, – сказал Руслан и втянул носом воздух. В животе заурчало.

Нина молча налила ему густой суп, где всего было понемножку – и овощей, и крупы. Живо наклонилась к стоящей тут же картонной коробке и стукнула о стол банкой рыбных консервов – сайра в масле. Потом хмыкнула и добавила еще одну, плоскую, – шпроты.

– Ого! – удивился Руслан. – Откуда?

– Парни на резерв ходили, – сказала Нина и улыбнулась, довольная произведенным эффектом. Резервом называли государственное стратегическое хранилище, которое находилось на территории воинской части в пятидесяти километрах от их Васильевки, в глухой тайге. Еды там было столько, что хватило бы на несколько лет и Екатеринбургу.

Руслан рассовал банки по карманам армейских штанов и осторожно понес тарелку, стараясь не расплескать ни капли. На их тумбочке уже расположился сосед Руслана – его ровесник Егор Лютиков, белобрысый здоровяк с добродушным широким лицом.

– О, че-т я тебя не заметил, – сказал Лютик и подвинулся, давая место Руслану.

– Ничего, сиди, – остановил его тот и сел на кровать, положив тарелку на колено, на давно приспособленную для этого дела книжку стихов А. Блока.

– Ты на дровах сегодня? – спросил Лютик.

– Ага. А ты?

– Да за зерном ходили на элеватор. Завтра, кстати, тебя пошлют.

– Да и хрен с ним, – равнодушно сказал Руслан, хотя не очень обрадовался: элеватор был в паре километров от деревни, в отличие делянки в двух шагах, где рубили дрова.

За окном вдруг раздался слышный даже сквозь двойные стекла и занавеси-одеяла истошный утробный вой чертова пса. В спортзале сразу заговорили громче, так что уровень шума заметно вырос – люди непроизвольно хотели заглушить вой за окном.

Руслан начал торопливо хлебать суп, пока он не остыл. Когда в миске осталось меньше половины, а голод уже немного отпустил, Руслан стал есть медленнее, все чаще бросая взгляды на все еще стоящих понуро в очереди женщин. Блин, что за дрянь! Все какие-то тощие, облезлые… Кожа и кости. Руслан как-то листал журнальчик, уцелевший с тех еще времен, – вот где бабы так бабы! И сиськи, и жопа – то, что надо! А на здешних заморышей и смотреть-то тошно… Но приходится довольствоваться тем, что есть.

Он переводил взгляд с одной на другую, пока не остановился на Лизке Приходько. Эта худая, такая же, как все они тут, но хоть в кости широка. И он еще ни разу с ней не спал. К тому же она молодая совсем, лет двадцать пять, не больше, а детей уже двое. Муж, Васька Приходько, пропал два года назад, оставив ее с двумя пацанами – одному пять, второму три года.

«Тоже дура – двоих родить, – думал Руслан. – А какое мне дело, вообще-то… Лишь бы дала. Хотя куда она денется?»

То, что она «даст», он почти не сомневался. Двое детей – это уже приговор. А еще среди местных женщин ходили слухи, что детям жизненно нужна рыба. Что-то там в ней есть, для мозга, кажется… Так это или нет, Руслан не знал, да ему было на это наплевать. Но он знал, что для баб с детьми рыбные консервы были чуть ли не фетишем.

Руслан доел, сходил в санузел помыть миску с ложкой и, вернувшись, растянулся на кровати. Через полчаса, когда уже перестали стучать о миски ложки по всему спортзалу, он достал из тумбочки одну из припрятанных банок и сунул ее в карман.

Он встал, потянулся и ленивой походкой пошел в нужный ему коридор между кроватями. По дороге он останавливался переброситься парой слов с парнями, с которыми был на короткой ноге. И ловил на себе жалобные, просящие взгляды матерей. Ради таких моментов он готов был многое отдать. Но сегодня у него другая цель.

Руслан дошел до нужной кровати и откинул полотняный полог. Старшего мальчика не было, видно, забился в какой-то угол подальше от взглядов взрослых поиграть с такими же сопляками. Лизка сидела на кровати и тискала хохочущего худого большеголового мальчишку. Увидев Руслана, она погасила улыбку и торопливо одернула черную шерстяную юбку на голые ноги. И кто ее научил такие балахоны на себя пялить?

– Лиз, привет, – небрежно бросил Руслан. – У тебя соли случайно нет?

Это была такая шутка, придуманная кем-то из местных остряков из молодежи, – спросить у будущей «невесты» что-нибудь, чего у нее точно нет. Почему-то особо забавным казалось спросить именно продукты, ради которых женщины и ложились под них.

Не дожидаясь ответа, Руслан сунул руку в карман и показал бок консервной банки.

Лиза покраснела как девчонка, сглотнула и кивнула, не глядя в глаза парню. Она сделала движение рукой, и Руслан отдал ей оплату.

– Два раза, – предупредил он ее. – Еще завтра…

Лиза опять молча кивнула.

Она торопливо встала, почти враждебно отстранив от себя нахохлившегося на чужого «дядю» мальчишку, и негромко сказала в занавеску через проход:

– Баб Лена, присмотришь за Генкой?

Из-за пестрого покрывала выглянула сморщенная старушонка и, так же не глядя на Руслана, кивнула:

– А чего ж не погляжу… Иди, милая, куда тебе надоть…

От этого молчаливого понимания и того, что ни старая, ни молодая ни разу не посмотрели ему в глаза, Руслан почувствовал, как злость поднимается откуда-то из живота в голову.

«Ну, сука, погоди!» – думал он, широко шагая по коридору на третьем этаже. Фонарь в его руке раскачивал длинные тени по полу и стенам. Тут никто не жил: слабенький котел не прокачивал на такую высоту жидкость в трубах отопления, и такие, как Руслан, пользовались опустевшими классами для своих нужд. Мебель давно пожгли на дрова. Руслан в классе физики постелил матрас и одеяло с подушкой – это было его «лежбище», как он его называл. Водил сюда женщин, когда было еще тепло на улице, как сейчас, или приходил, когда хотел побыть один.

Он открыл дверь кабинета ключом и приказал застывшей в двух шагах Лизе:

– Ну, уснула, корова? Давай заходи!

Руслан запер дверь изнутри и повернулся к женщине, которая опять замерла столбом:

– Чо встала, сука? Раздевайся давай!

И, видя, как она покорно стянула через голову свитер, а потом вышла из юбки, переступив белыми стройными ногами через ткань, еще больше распалился и налился злобой.

– Давай, давай! Шевелись, ну!

И, глядя, как она медленно, с неохотой снимает с себя последнее, стал торопливо раздеваться сам.

– Ложись… Ноги раздвинь… Да выше поднимись, куда я лягу?! – командовал он, наслаждаясь ее растерянностью, обреченностью и краской стыда на щеках, видной даже в тусклом свете лампы.

Он уже стоял на коленях между ее бесстыдно раздвинутых ног, готовый навалиться всей массой и сжать, стиснуть, сдавить ее, чтобы сделать как можно больнее, подчинить и еще больше унизить… И вдруг почувствовал липкий ужас, сковавший его. Он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, ему казалось, что воздух стал твердым, состоящим из прямоугольных кусков, кое-как, в беспорядке втиснутых друг в друга. Если бы это продлилось на несколько минут дольше, он задохнулся бы, наверное.

Но прошла всего секунда, от силы две-три. И исчезло, как не было. К Руслану вернулась способность видеть и слышать. И он услышал – слабый, испуганный крик женщины, лежащий перед ним:

– Это он! Сатана!

– Чё орешь, дура?! – прикрикнул на нее Руслан и влепил открытой ладонью по щеке, так что голова женщины мотнулась в сторону.

Понаблюдав несколько мгновений, Руслан навалился на беззвучно плачущую Лизу всей массой, жадно шаря руками по горячему телу…

Не спалось. Как уже давно, впрочем. Руслан в последнее время не находил себе места. Вроде все есть: и на здоровье не жалуется, и еды хватает, и баба – любая на выбор… Крыша над головой имеется, в пекло его особо не пихают… По крайней мере, Толик Вырвиглаз его на тот же резерв еще ни разу не отправлял. А туда сходить – не фигушки собакам из окна показывать… Полтинник километров по лесу отмахать – не шутка. Да еще обратно. Правда, они с полной выкладкой ходят, автоматы с подствольниками, гранаты, все дела… Собак так точно можно не бояться – даже если попадется большая свора, ее просто перебьют на фиг, и все… Вот только псам, говорят знающие люди, граната – что слону дробина. Сизый вон рассказывал, что видел, как на чертова пса дерево упало – так тот только отряхнулся и дальше побежал. Да и как стрелять в наказание? «Боевики» в один голос говорили, что от чертова пса только одно спасение – быстрые ноги да крепкие стены… А где их, стены, взять в тайге? Только редкие охотничьи заимки, да и то половина с пожарами сгорела…

Руслан улыбнулся, вспомнив последнюю встречу с Толиком. Он распекал своего зама, Кольку Чижа. А потом начал жаловаться на него подошедшему с каким-то вопросом Руслану. Неспроста все это, неспроста. Так, глядишь, и подтянет Руслана к себе. Не зря, значит, эту дуру страшенную, дочь его, Верку, обхаживал…

У печки кто-то уже бубнил. Руслан поднял голову с подушки. Опять обычная компания. Каждый вечер у огня собирались одни и те же – поговорить, просто посидеть, ничего не делая. В компании у огня иногда казалось, что ты в безопасности.

Руслан встал и пошел на огонек. Все равно не уснуть – слишком возбужден он был после Лизки и своих планов насчет Толика и Верки.

Уже давно, по просьбе Нинки-поварихи, Руслан нарубил из березы несколько чурбачков, заменивших стулья.

У печки сегодня сидела сама Нинка, сосед по койке Лютик, дед Тимоха, которого мучила старческая бессонница, и Мишка Пузо – здоровый детина, которого побаивался даже Руслан, особенно пьяного. Не нравилось, как Пузо на него смотрел… Кроме завсегдатаев, к огню подсела пара пацанов четырнадцати-пятнадцати лет, которых только начали брать на мужские работы. Были они еще худосочные, мелкие, если бы не постоянная нужда в работниках, то хрен бы им, а не доппаек. Но, видно, ребята с головой – старались тереться возле мужиков, чтоб примелькаться, зарабатывать авторитет.

Руслан спихнул одного из пацанов с пенька и сел сам, придвинувшись поближе к печке.

При его появлении все примолкли. Руслан знал, что его недолюбливают, но терпят. И фиг с ними, чихать он на них на всех хотел…

– Ну что тут у вас? – спросил Руслан, не обращая внимания на устремленные на него взгляды. Он вытащил сигарету, подобрал веточку и сунул ее в открытую дверку печки.

– Да вот, вспоминаем да пацанам рассказываем, как оно с Карой-то было, – первой отозвалась Нинка. Руслан давно отметил, что она выделяет его среди прочих. Наверное, понимала, что он недолго останется в рядовых работягах – рано или поздно выдвинется.

Руслан подкурил и выпустил дым в сторону огня:

– О! Это я люблю… Тимоха, ты тут главный специалист в этом деле?

– Зря смеешься, – обиделся дед. – Сам-то в то время еще пешком под стол ходил!

– Да ладно, пешком!.. Мне уж десять лет было. Нет, девять вроде… Блин, забыл, – ухмыльнулся Руслан.

– Да, ладно, Тимоха, не слушай его, – вступился за деда Пузо. – Давай рассказывай дальше. А то и я уже чё-т забывать все начал. Предупреждали нас или нет?

Тимоха, все еще сердито сопя, вытащил кисет и скрутил узловатыми грязными пальцами самокрутку. И где только газеты берет? Не иначе Нинка подбрасывает: всю бумагу ей отдавали, на растопку. Книг-то полно по домам можно найти, а вот с газетами беда – давно все попалили.

– Ну, значит, так… – начал рассказывать старик, глубоко затянувшись самокруткой. – Я тогда шофером работал, дальнобойщиком. До самого Владика доезжал, во! Ну и радио-то все время в кабине включено. Мы с напарником ездили, да особо не поговоришь – все время спешили, все денег мало было… Чуть не круглые сутки баранку крутили. Один рулит, второй спит. Ну и радио, значит… Так вот, предупреждали всех, это я точно помню. Перед Первой Карой-то. Перед Второй – нет, не было. Да и некому уже было. Или мы не слушали – не до того стало…

– Предупреждали, – вмешалась Нинка. Она наклонилась и сунула в печь еще одно полено. Резко запахло еловой смолой, и полено охватили языки пламени. – Я-то в администрации тогда работала, замом у Приходько…

Руслан удивился. Он-то думал, что Нинка так и работала поваром и до Кары.

– Что-то пытались еще сделать, эвакуацию какую-то организовать, – продолжала Нинка. – Да куда сбежишь-то? Кругом все одно и то же.

– Ну, может, и так, – согласился Тимоха. – Что-то не помню, что нас спасать кто-то хотел…

Нина только поджала губы. Руслан усмехнулся. Нинка-то с начальством была, ясно. А Тимоха не удержался, поддел: себя, мол, спасали, до простых смертных ваше спасение не дошло…

– Как сам-то выжил? – спросил Пузо, доставая кисет.

У него одного из всей компании была трубка. Да не самоделка какая, а настоящая, вишневая, что ли. Руслан сам слышал, как ему предлагали за нее пять банок шпрот, – не стал менять. Надо бы себе вырезать, только деревяшку бы подходящую найти, а то кругом елки да елки. В деревне посмотреть, может, черемуха какая… Хотя нет, она воняет, наверное…

– Да повезло, – просто сказал Тимоха.

Руслан слышал уже эту историю несколько раз, но все равно было интересно. Ему, тогда еще совсем ребенку, все те события помнились смутно. Вроде и знакомое что-то, а на сказку похоже – другая жизнь, совсем другие проблемы у людей были.

– Мы как раз с рейса возвращались. Пустые ехали. Да не ехали, летели! Второй рейс был на новой «Вольво». Ну, в смысле для нас она новая, а так бэушная, конечно… С напарником пополам купили. В долги влезли, мама, не горюй! Не машина была – зверь! Ну вот. Напарник спит, я баранку кручу. А насчет радио – я почему запомнил? Как раз перед началом Первой Кары, буквально за десять минут, по радио опять объявили – готовиться, мол, ко всяким неожиданностям. Совсем рядом с Землей какой-то там поток астероидов должен был пройти. Но точно помню, что никто не говорил, что так все обернется!

– Нам сказали, что астероиды какие-то не такие были, – пояснила задумчиво Нина. Она невидящими глазами смотрела на огонь и, сама не замечая, крутила нижнюю пуговицу на кофте. – Излучение там другое, что ли… В общем, в телескопы смотрели, что-то там считали, и по всему выходило, что мимо… А оно вон чего…

– Во-во, что-то такое было потом, помню, – кивнул Пузо, закончивший набивать трубку и уже сунувший в печь веточку.

Все замолчали, вспоминая то время.

– А дальше? – подал голос тот парнишка, которого спихнул с места Руслан. Он уже устроился на полу, обхватив колени руками.

– Дальше? – вздрогнул Тимоха. – А, ну да… Мне до нашей Васильевки километров двадцать оставалось всего, ага. Уже Круглое проехал… И тут началось! Сначала гул какой-то, потом потемнело, как ночью. Я скорость сбавил, а гул уже не гул, а свист, и небо покраснело аж! Это камни начали валиться, да красные все от жара, жуть! Сначала-то не понятно, что и камни, и лед вперемешку. На лед-то и внимания никто не обратил – он-то не светился, не раскаленный… Но нам по машине как раз глыбой льда приехало. Сначала перед самой машиной каменюка упала, как две этих печки. Я руль вправо, машину повело, конечно… И тут нас бах – льдиной прихлопнуло. Я потом уже посмотрел – льдина размером с хороший сарай была, не меньше…

– Как же ты выжил? – удивился второй пацан, округлив глаза.

– Да говорю же – повезло. Льдина в аккурат так припечатала, что пассажирскую сторону да спальник смяла. Ну, меня придавило, конечно… Зато ни взрыва, ничего такого. Я и очнулся-то от холода – лед таять начал, я смотрю, весь в воде красной…

– Почему в красной? – опять перебил пацан.

Тимоха после паузы сказал:

– Ну… лед таять начал. А вода по напарнику моему текла. Ну, по тому, что от него осталось. Вот и красная. Я и смотреть не полез – из кабины вылез, гляжу на машину и понять не могу: я-то как жив остался? Только колено и повредил. Ну, ссадины там, царапины – это не в счет.

– А как до дома добрался? – спросил Руслан, чтобы подтолкнуть рассказ задумавшегося о своем старика.

– Я же сознание потерял… Это и спасло на самом деле. Если бы на улице в это время был, то точно погиб бы. Бросился бежать и угодил бы под каменюгу или льдину.

– Да, – кивнул Пузо, – это и я помню. Паника была, ужас! Те в основном и погибли, кто драпануть куда-то хотел. А куда убежишь, если эти пятнадцать минут по всей Земле камни с неба валились?

– Ну, тогда-то я этого не знал, – сказал Тимоха и бросил остаток самокрутки в печь. Клочок бумаги тут же слизнул жаркий огонь. – Это потом уже, когда опять радио заработало, на длинных волнах, сказали, что по всей Земле как полоса дождя прошлась по кругу – и везде одно и то же – лед и камни… А тогда я как очухался, смотрю: мама дорогая, камни кругом, куски льда и все дымом заволокло – леса-то гореть начали. Меня спасло, что за Круглым-то леса нет – там в то время распахано все было – поля да выпасы для скота.

– Как и у нас, – кивнула Нина.

– Во-во! И у нас оттого людей столько выжило, – кивнул Тимоха. – Ну, дальше-то – тайга к самой дороге подступает. Я и сообразил, что туда лучше не соваться – сгоришь заживо. Так и просидел на остатках машины два дня, пока пожары не прекратились – да тогда быстро все погорело, каменюги-то раскаленные повсюду валялись. Да еще дождь потом ливанул – потушил остатки. Тушить-то особо нечего уже было, но хоть гарь прибил, дышать легче стало.

От того времени у Руслана остались воспоминания – кругом дым и нечем дышать… Почему-то у него вылетело из головы, куда и как пропали его родители. Зато Руслан очень хорошо помнил, как они с такими же ребятами, как он, потерявшими родителей в том невообразимом хаосе, прятались в подполье разрушенного глыбой льда дома и обматывали себе головы мокрыми тряпками.

Там же и ели – благо в подвале были какие-то огурцы-помидоры и домашняя тушенка. Наверное, и сгинул бы так, если бы тетка, сестра матери, не вспомнила про него и не пошла искать по селу. Руслан до сих пор не может вспомнить, кто из ребят тогда с ним сидел в той яме. Он даже расспрашивал потом своих ровесников, но никто не помнил ни его, ни подпола, ни тряпок. Скорее всего, так и сгинули те ребята в том доме… Или вышли, когда пожар кончился, и направились, куда глаза глядят, скорее всего – в город, или еще куда… И уже потом пропали. В живых-то точно не остались – взрослые тогда мёрли, как мухи, куда уж там пацанам.

– Как развиднелось немного от дыма, – продолжил Тимоха, – я в село пошел. Говорю же, километров пятнадцать всего было. Леса все погорели, камни эти кругом, ямы ото льда, где он уже потаял, конечно. На машине и проехать нельзя, нечего и думать… Ну что. Пришел в село, а тут трындец. Половина домов разрушена, а еще больше людей побило… Ни связи, ни электричества. Телевизор не работает, радио тоже. Мама дорогая, как жить, что делать?! Мы ж как бараны: привыкли, что за нас все решают – куда идти да за кого голосовать…

Тимоха покачал головой, как бы не веря, что он был бараном. Руслан с неприязнью смотрел на него: неопрятная борода чуть не до середины груди, седые густые нечесаные патлы – неужели так трудно следить за собой? Да и не один он такой. Старики-то еще ладно, но и молодежи такой полно. Вон, Лютик сидит – бородой уже скоро деда догонит, а патлы свои, похоже, месяц не мыл… Ленивый – так состриги их к чертовой матери…

И тут же Руслан вспомнил, что и сам сегодня не пошел умываться и до сих пор сидит в пропотевшей за день футболке. Он, уже не слушая, что рассказывает дед, вскочил на ноги и пошел к выходу из спортзала.

– Эй, Руся, – окликнул его Лютик. – Ты чего?

– Сейчас, – отмахнулся Руслан, – приду через минуту.

Он умылся, даже голову помыл (Руслан коротко, под насадку на машинке, стриг волосы раз в неделю) и выстирал футболку. Вернулся на свое место и натянул чистую майку. Постоял несколько секунд, думая: лечь спать или еще посидеть? И пошел к печке.

Пока его не было, Тимоха уже рассказал, как он нашел свою жену, как пешком ходил в пионерский лагерь, где в то время были его дети – сын и дочь. Дочь пропала, а сына он чудом нашел и привел обратно в село. Эта часть была для Руслана самой скучной. А Тимоха, когда рассказывал, расцветал. Наверное, думал Руслан, это единственный в его жизни поступок, которым можно гордиться.

– Потом радио опять заработало, – продолжал рассказывать Тимоха, покосившись на усевшегося на свое место Руслана, – правительство обращалось, успокаивало…

– Это я хорошо помню, – усмехнулась Нина. – Мы в администрации, кто живой остался, дежурили, слушали. Боялись что-то важное пропустить… А они сами ничего не знали. Все плели эту чушь про астероиды и полосу какую-то, в которую наша Земля попала…

– Почему чушь? – удивился Лютик. – Камни-то с неба падали.

– Потом вот церковное радио появилось, чуть позже, – пояснил за Нину Пузо, набивая вторую трубку. – Они сразу сказали: Бог нас за грехи наказывает.

– А астероиды – это что, не наказание?

– Да ты что, дурья твоя башка, не понимаешь, что ли? – рассердился вдруг Тимоха. – Они же, правительство да козлы всякие в институтах, тогда себя самыми умными считали! Наука, телескопы, спутники и всякая хрень… Вы-то, молодые, не помните уже ни черта! А тогда все в компьютерах уже было, без телефона срать не выходили во двор!

– Да при чем тут это? – не понял Лютик.

– Да при том, что будь это обычные астероиды, разве они не предугадали, что все в Землю попадет, а? Говорю же, предупреждали нас, что один-два метеорита в землю могут попасть. Но не так, как все случилось, – по всей! Ты понимаешь? По всей Земле одно и то же! И у нас, и в Америке этой гребаной, и даже у этих, узкоглазых… Всем перепало, понял? Что это еще, как не Кара Господня? Ведь в Библии было написано, что накажут нас каменным дождем! Вот и дождались!

Он замолчал и сердито начал сворачивать еще одну козью ножку.

– Тогда спорили про это, – негромко сказал Пузо, обращаясь к молодежи. – Просто метеорит или Господь наказал. Да споры быстро прекратились…

– Почему? – спросил паренек, сидящий на полу.

– Так чертовы псы появились, да еще травка эта, «ряска», начала все затягивать… Чего тут непонятного?

– А может, это инопланетяне такие? – лениво спросил Руслан. – Я как-то книжку в доме каком-то нашел. Там про это прикольно было. Ну, как инопланетяне нас захватили…

– Ты пса-то видел? – нехорошо усмехнулся Пузо.

А Тимоха вдруг поежился, вспомнив что-то свое.

– Ну, видел, – соврал Руслан.

– Чё ты гонишь? – зло посмотрел на него Пузо. – Видел он… С километра из окна?

– А что? – тихо спросил один из пацанов. Руслан не видел, кто – старался не опустить глаза под взглядом Пуза. Но тот отвернулся сам, цыкнув плевком в печку.

– Да то, что как встретишь, так обосрешься сразу. Слыхал, как старший их мимо сегодня пролетел?

– Слыхал…

– Ну, так вот с псами то же самое. Забываешь не только, как тебя зовут, но и как дышать… Какие там пришельцы? Черти это! Из ада прямиком…

– И огнем дышат, я слыхала… И серой воняют, – добавила Нина и перекрестилась.

– Во-во! – воскликнул Пузо. – Пришельцы, блин…

– Да после Второй Кары все уже понятно стало, – пробурчал успокоившийся Тимоха. – Как сначала елки эти полезли отовсюду, а потом сатана появился…

– Ну, это ты врешь, дядя Тимоха, – возразила Нина. – Сначала Вторая Кара была. Камнями да льдом опять чуть оставшихся не перебило… А потом уж сатана явился, через несколько месяцев.

– Верно, верно! – подхватил Пузо. – А елки это уж потом. Только они росли уж больно быстро. За пару лет вон лесом все затянуло вокруг деревни…

– Ну, спорить не буду, – миролюбиво сказал Тимоха. – Может, позабыл уже чего… Эти елки уже так достали, что кажется – они всю жизнь тут у нас…

– В лесу-то ладно, – сказала Нина. – А как получилось, что все остальные деревья посохли? У нас во дворе такая черемуха росла! Весной как в пене вся стояла…

– Это ты вон у пришельца спроси, – насмешливо кивнул Пузо на Руслана.

– Да нет, Господь это нас наказывает, – убежденно сказал Тимоха. – А овощи? Огурцы-помидоры всякие? Кусты-деревья все посохли, а эти круглый год растут! И зима им не мешает. Или «ряска» эта. Откуда она взялась? Ведь если каждый день не чистить, то сразу все затягивает – пара дней, и все.

– Дядь Миш, – спросил один из пацанов у Пуза, – а вы чертова пса близко видели?

– Как же! Это мы с резерва возвращались год или два назад…

Руслан не стал слушать и, не прощаясь и не говоря ни слова, встал и пошел на свое место, чувствуя спиной взгляды. Ладно, придет время, и с Пузом разберемся.

Глава 4

Утром, едва Руслан успел позавтракать гречкой, которую варили только на занятых делом мужиков, его позвали на улицу.

– Иди, старшой кличет.

Руслан отдал миску с остатками недоеденной каши терпеливо дожидавшемуся пацаненку – за это он должен был вымыть посуду.

«Старшим» в селе деликатно называли лидера общины, словно стесняясь признать командование одного человека над всеми остальными. И он сам как бы не командовал, а просил. Все тут друг друга знали с детства, да еще и кого ни возьми – родня друг другу, и вроде как неловко было помыкать другом детства или «кумом», как тут называли родственников, что и сами не могли уже разобраться, кто кому и кем приходится.

Руслан вышел на школьный двор, который служил первой линией обороны перед входом в здание. Он был зажат с трех сторон стенами. С одной стороны – учебным корпусом с классами, где на втором этаже жили семейные и куда на третий этаж водил вчера Руслан Лизу. С другой стороны, напротив – корпус спортзала. А между ними, как верхняя палочка буквы «п», тянулся коридор-переход с центральным входом в школу. Раньше территория была обнесена забором, охватывавшим не только новые корпуса, но еще и старую школу, в которой до Первой Кары учились начальные классы, гараж со старым «Газ-66» и спортивную площадку. Но через год после Второй Кары, когда община окончательно сформировалась и поселилась в школе, половину сетчатого забора сняли. Часть пошла на заделку окон на первых этажах, а часть на высокий, в три метра, забор, которым огородили пространство между школой и спортзалом. Потом кому-то пришло в голову, что двор можно защитить и сверху. Сняли остатки забора и затянули проволочной сеткой небо над головой.

Кое-кто, имевший в прошлом соответствующий опыт, смеялся: дескать, теперь они живут в СИЗО. Руслана передергивало, когда он слышал эту шуточку. Ему казалось, что, кроме него, никто не понимает, что так оно и есть и дело вовсе не в этой дурацкой сетке, которая, конечно, никак не защитила бы от нападения сатаны, случись такое.

Руслан вышел во двор и на секунду закрыл глаза. Вечно затянутое облаками небо иногда словно приподнималось. Голубым, как в детстве, которое снилось иногда урывками Руслану, оно теперь никогда не становилось. Но, бывало, поднималось белым маревом, как сегодня, и слепило, словно смотришь на солнце. Впрочем, как это – смотреть на солнце, все уже давно позабыли.

Когда он вышел на улицу, во дворе уже толпились несколько мужиков, слушавших задания на сегодня. Командовал Толик Вырвиглаз. Увидев Руслана, он махнул ему рукой, приглашая подойти, и, не здороваясь, как будто они только расстались, сказал:

– Руслан, на элеватор сёдня пойдешь, понял?

Руслан оглянулся в поисках своего напарника последних дней и кивнул:

– Понял. Сейчас за Тимохой схожу…

– Да он приболел, пусть полежит денек. С Мишкой Пузом пойдешь.

Руслан ничем не показал, что совсем не обрадован предстоящим днем с человеком, с которым был, что называется, «в контрах». Мишка небезосновательно считал Руслана говнюком и гаденышем, а у того все никак не выпадало случая проучить здорового детину. А нахрапом, силой выступить против мужика он не мог – просто боялся.

Пузо уже стоял возле выхода со двора, посасывая свою роскошную трубку. Он равнодушно кивнул Руслану, сонно щурясь, и показал глазами на тележку с белыми синтетическими мешками из-под сахара на дне – бери, мол. Сам, не дожидаясь парня и даже не глядя, выполнил ли он его приказание, тяжело отвалился от столбика, который подпирал, и грузно, вразвалочку, пошел в сторону элеватора. У него на плече висело старое охотничье ружье. С оружием в селе была напряженка: автоматы можно было принести из резерва, их полно было в части, охраняющей государственный объект. Да только толку от него в неумелых руках чуть. То ли дело из дробовика шарахнуть! Но охотничьего оружия было очень мало. Да и «калашниковых» тоже – сходи сначала и принеси себе. Оружие добывалось только одним способом – идешь с группой на резерв, там находишь автомат и патроны и обратно идешь уже вооруженный. Пятьдесят километров тащить на себе лишний груз ради тебя никто не будет – все время по тайге, по камням – это не с тележкой на элеватор смотаться…

Руслан, не глядя на наблюдавших эту сцену мужиков, взял тележку за ручки, привязанные проволокой к дышлу. Как и все транспортные средства, которыми располагала община, эта тележка была самодельной и представляла собой небольшую платформу, сбитую из досок и поставленную на четыре колесика с резиновым ободом. На нее как раз влезало четыре мешка с зерном, если положить поперек. Сверху укладывали горкой еще шесть – рядами по три, два и один мешок сверху.

Руслан уже миновал калитку, когда его окликнул Вырвиглаз, вместе со всеми наблюдавший за их выходом:

– Руслан! Погодь минутку.

Руслан остановился и, дожидаясь, пока подойдет старшой, вытащил сигарету и закурил.

– Ты вот что… Как вернетесь, загляни ко мне.

Руслан удивленно поднял на него глаза. Вырвиглаз кивнул:

– Хватит уже херней страдать. Нужно тебя к делу подтягивать, как думаешь?

Руслан хотел что-то ответить, но комок застрял в горле, и он только кивнул.

– Ладно, до вечера. – Вырвиглаз хлопнул его по плечу и пошел обратно к мужикам.

Не веря своему счастью, Руслан побежал за уже ушедшим на двадцать метров вперед Пузом. Он мельком глянул на высоченный забор дома почти напротив школы – его по традиции занимал старшой. Неужели получится? Не зря, значит, все… Или Верка таки капнула папаше? А ходила, морду воротила, недотрогу все из себя строила… Тьфу на нее. Блин, она же страшная, как чертов пес… А ладно, там видно будет. Только бы не сорвалось!

Мишка Пузо оглянулся на него мельком, проверяя, тут ли напарник. И опять, уже с интересом:

– Ты чего светишься, как керосина проглотил?

– Не, – сгоняя глупую улыбку с лица, отмахнулся Руслан. – Это я так.

– Ну, так, значит, так. Ты вот что… – Он вдруг сощурил глаза и предупредил: – Если вдруг что, я тебе кишки выдавлю, понял?

– Ты чего? – опешил Руслан и от неожиданности даже отступил на шаг назад.

Но Пузо уже пошел вперед, бросив через плечо:

– А ничего… Я, как Тимоха, тебе не спущу, понял?

Руслан с ненавистью посмотрел в широкую спину и сжал зубы. Ну, ничего, ничего… Подтянет меня к себе Вырвиглаз, найду способ… Запаришься у меня на резерв ходить, крупу с консервами таскать. А там арифметика простая – хорошо парни живут, да недолго. На десять ходок по-любому одного, а то и двоих схоронят… Вон, уже пацанов по четырнадцать-пятнадцать лет подтягивать начали, людей все время не хватает. А теряют больше всего где? Правильно. Или когда в одиночку пытаются жратвы себе надыбать – за зайцами в лес, или делянку свою раскопают под овощи – или, что чаще, во время прогулок к резерву, будь он неладен.

Хотя, по большому счету, на хрен бы этот резерв уже давно послать. Ну что там не видели? Рис да гречу? Да консервы рыбные и тушенку? Лучше бы вон огородов побольше раскопать да зайцами планово заняться, а то и разводить их начать… Хотя если на резерв не ходить, как от таких, как Пузо избавляться? Старшие, они тоже, поди, не дураки…

Мужчины шли в ту же сторону, где вчера Руслан с Тимохой рубили дрова. Эту улицу совместными усилиями расчистили от камней и засыпали мелким щебнем ямы от ударов ледяных глыб – так, чтобы можно было провезти большую из всех, дровяную, тележку. Самые тяжелые и массивные каменные глыбы так и лежали на дороге. Но это и к лучшему: чтобы пройти, приходилось то и дело поворачивать, что затрудняло передвижение не только людям. Года четыре назад стая собак гналась за Виталькой Музыкой, так ему удалось уйти: свора на одном из поворотов подмяла под себя одну из псин, та огрызнулась, и ее тут же разорвали на части, подарив беглецу лишние секунды.

Руслан скользил взглядом по привычной картине села. Земля затянута ярко-зеленой, низко стелющейся кучерявой травкой – «ряской». Темными – коричневыми, черными, даже зелеными и синими – пятнами торчат округлые валуны, некоторые в рост человека – то, что осталось от Первой и Второй Кары. Слева и справа дома, большей частью разрушенные.

Каменно-ледяной дождь шел неравномерно. В тайге есть места, где вообще почти нет камней или есть, но мелкие, с голову. Но это редкость, конечно. Старики вон рассказывают, что еще после Первой Кары по радио передали: по всей Земле так, как будто кто-то кидал непрерывным потоком камни и лед на планету, пока она за сутки оборот не сделала. А потом еще раз, ровно через год. Разница только в том, что где-то отвесно падали камни, а где-то под углом – там больше пострадали, конечно. У них вот, на Урале, да и вообще в России, более-менее все. Можно даже сказать – повезло… говорили, чем южнее, тем хуже все и людей почти никого не осталось.

Скоро они вышли за село и пошли по дороге в сторону Екатеринбурга. В паре километров, в бывшем втором отделении совхоза, был выстроен еще в советские времена большой элеватор, принимающий зерно и из соседних колхозов. Он пострадал во время обеих Кар, но зерно никуда не делось. Часть по-прежнему была в силосах, остальное валялось прямо на бетонной площадке, вперемешку со строительным мусором, в который превратилась часть здания. Что-то изменилось во всем мире, в том числе и в воздухе, – зерно не гнило, не портилось. Его накрыли целлофановыми тентами, чтобы не прорастало от воды, и так оставили – выбирали потихоньку, чтобы не трогать пока силосы. На месте, у элеватора, были спрятаны сита, через которые просеивали зерно, и лотки с зазубринами – семена скатывались в мешки, а песок и мелкие камушки оставались на лотке.

Поход на элеватор не считался особо опасным – во-первых, все время по дороге, так что всегда видишь, что творится впереди тебя. Во-вторых, недалеко – это не на резерв топать и не на склад горюче-смазочных материалов, который находился в противоположной стороне, в пяти километрах, на территории третьего отделения. Туда приходилось ходить за бензином для ламп, которые день и ночь горели в школе, – окна-то были раз и навсегда заделаны решетками и зашторены так, чтобы не привлекать внимания.

Все бы ничего, да в той стороне было где-то логово большой собачьей стаи, и походы к складу ГСМ редко заканчивались без стычек и потерь с той и другой стороны. Правда, в последнее время Вырвиглаз отправлял туда братьев-близнецов Ваську и Лешку, «боевиков» общины. И они вот уже три года исправно, раз в месяц, прикатывали по несколько канистр бензина без всякого ущерба для себя. Они же чаще всего ходили и на резерв – как прикрытие и охрана. Но все их везение было делом времени, и окружающие, да и сами братья, это прекрасно понимали.

Через пару часов (они шли медленно, то и дело останавливаясь и прислушиваясь – не слышно ли собак или, не дай бог, псов) из-за деревьев показалась крыша элеватора. Вернее, то, что от нее осталось. Руслан повеселел. Когда видишь цель, все становится немного проще.

Руслан терпеть не мог «прогулки» по лесу. Его все раздражало. И темная, до черноты, однообразная зелень елей. И «ряска», флуоресцентом режущая глаз. И та пустота, обреченность и страх, что угадывались за стволами.

Глаза автоматически, безостановочно шарили по ближайшим деревьям. Руслан уже и не задумывался специально, само выскакивало: вот тут ветки пониже… это слишком тонкое, не годится… а вот на это в самый раз – он отмечал те деревья, на которые быстрее всего и удобнее влезть в случае опасности. Ружье Пуза хорошо, конечно, но из него можно отбиться от одинокой собаки, в крайнем случае – от пары, отделившейся на время от стаи для создания семьи – собаки за последние годы одичали настолько, что всеми повадками стали походить на волков.

Еще через полчаса Руслан вкатил тележку на территорию элеватора, огороженную бетонными плитами забора. Если бы не поход через лес, Руслан любил бы тут бывать. Тут все было из серого бетона – и ни одного зеленого пятна. Даже двор был закатан в бетон – где дорожными плитами, а где просто залит раствором – это сделали уже позже, силами совхоза – меньше пыли и убирать проще.

Они дошли до перекосившегося жестяного навеса, устроенного для машин, ожидавших погрузки, – под ним были спрятаны сита и лотки. Пузо собрал в комок мешки под зерно, а Руслан сложил на тележку «очистительное оборудование», как его называл Вырвиглаз.

Сейчас добирали хлеб из дальнего элеватора – из двух ближних зерно уже были просеяно, очищено, вывезено на базу и съедено сельской общиной. Доберут последнюю кучу, и нужно будет откупоривать два оставшихся силоса – а потом все останутся совсем без пшеницы. Зерно мололи на муку уже в школе, на ручных мельницах. Если они сегодня благополучно доберутся обратно, опять будет драка между пацанами за право покрутить жернова – и за «отсевок». У малышни, как всегда, никаких шансов.

Работа была нетяжелая, но муторная. Несколько раз просеяли зерно, потом «прокатили» по лоткам, отделяя песок. Наконец Пузо буркнул, что достаточно. Руслан и сам уже не видел мусора. В школе его еще промоют, затем высушат у печки под бдительным взглядом Нины, а уж потом перемелют на муку. И несколько дней вместо консервов мужики будут получать по большой пресной лепешке – на бабу не выменять, зато сам отъешься.

Наконец они увязали мешки заранее припасенными Пузом веревочками и начали грузить на тележку.

Вдруг Руслану показалось, что прямо за забором раздался утробный не то что нечеловеческий, а неземной вой – ни одно существо, рожденное под солнцем, не может издавать такие звуки.

Время словно остановилось. Руслан увидел враз ставшего мертвенно-бледным напарника, который кинулся в его сторону – за Русланом, чуть в стороне, прислоненное к бетонной опоре, стояло ружье.

У Руслана успела промелькнуть мысль о том, что это глупо: дробью чертова пса не остановишь, только время потеряешь…

Время!

Руслан рванул вперед – к металлической пожарной лестнице на стене бетонной силосной башни. Лестница была ржавая, на ладан дышала, но Руслан ее приметил еще в первый раз, как попал сюда, – и вот пригодилось…

По пути он врезался плечом в Пузо, так что того развернуло в сторону и он чуть не упал.

– Сука! – заорал мужик с ненавистью.

Но Руслан его едва услышал. Ветер свистел в ушах. Он в мгновение добежал до стены и с разбега прыгнул, вытянув руки вверх, – нижняя перекладина начиналась метрах в трех от земли. Помогая себе ногами, Руслан подтянулся и полез вверх. Лестница угрожающе скрипела.

«Лишь бы от стены не отскочила», – молился про себя Руслан.

Только поднявшись на пять метров, он остановился и глянул вниз.

Руслан так быстро забрался на лестницу, что Пузо за это время успел только схватить ружье и теперь бежал, выпучив глаза, к той же лестнице. В это время в воротах, сорванных камнем, мелькнуло что-то черное с красным, и вой раздался во второй раз. Как только тварь появилась из-за забора и Руслан увидел ее, он понял, о чем вчера ночью говорил Пузо. На него накатила волна ужаса. Это было не то, что чувствуешь от пролетающего сатаны, когда просто хочется умереть, сдохнуть – немедленно и навсегда… Нет, сейчас Руслану хотелось орать и биться в истерике, но вместе с тем он понимал, что этого делать нельзя и единственное спасение сейчас – вцепиться в ржавую рельефную арматуру так, чтобы никакой страх не заставил разжать пальцы.

Чертов пес двигался так быстро, что его контур смазывался, растекался. Пузо услышал вой и не глядя отбросил ружье в сторону, мгновенно поняв, что оно ему только мешает. Он тяжело прыгнул, лестница застонала и задрожала так, что у Руслана зубы клацнули.

Пузо задрыгал ногами и рывком подтянулся, ухватив за следующую перекладину. Руслан видел внизу его перекошенное от напряжения, белое, как бумага, лицо. На его фоне дико смотрелись расширенные, сплошь в красных прожилках глаза. Он подтянулся еще раз и протянул руку вверх, как будто просил помощи у напарника…

В этот миг внизу мелькнула неясная тень – чертов пес взвился в прыжке.

Он, в отличие от человека, двигался легко и, казалось, не прикладывая никаких усилий – просто взлетел и клацнул зубами.

Руслан увидел, как из согнутой в колене ноги хлестнула красная кровь. Не из ноги, конечно – из среза. Пес отхватил ногу посередине голени так быстро и так чисто, что Пузо даже не дернулся. Видимо, он не сразу почувствовал, что одной ноги у него уже нет. Пузо продолжил движение, как будто ничего не произошло, и ухватился за перекладину лестницы второй рукой.

В этот момент пес прыгнул второй раз, и Пузо остался без обеих ног. Только теперь он почувствовал боль. Мужик заорал так, что Руслан перестал слышать что-либо – попросту оглох на какое-то время.

Видимо, он закрыл от этого крика глаза, потому что, когда смог опять видеть, Пузо падал, опрокидываясь назад, на спину. Наверное, разжал инстинктивно руки, пытаясь схватиться и зажать хлещущую из срезов кровь.

Тварь даже грохнуться затылком об асфальт ему не дала: мелькнула черная тень, и на землю кулем шлепнулся обрубок человека – без ног и головы.

Руслан готов был упасть в обморок, но понимал, что это – смерть. Чудовищным усилием воли он держался, думая только об одном – не выпустить перекладину лестницы. Ужас от увиденного и морок, исходящий от твари, никуда не делся. Руслана вырвало, но он этого почти не заметил – не в силах был оторвать взгляд от исчадия ада, мельком глянувшего наверх и принявшегося пожирать тело, бывшее всего несколько секунд назад Мишкой Пузо.

Теперь Руслан хорошо видел пса – он стоял почти неподвижно, уткнув морду в живот человека и выедая внутренности, вырывая за раз огромные куски еще трепещущей плоти.

Больше всего он был похож на русскую борзую. Правда, чертов пес был больше любой собаки раза в три. В холке не меньше полутора метров, весь увитый мощными, выпирающими под натянутой кожей мускулами, он вместе с тем выглядел легким и поджарым. Великолепное туловище венчала голова койота – широкая мощная челюсть открывалась так широко, что туда без усилий могла влезть голова человека. Из пасти торчали огромные стального цвета клыки, влажно блестевшие от свежей крови.

Но поразило Руслана то, что пес пылал в буквальном смысле этого слова – из-под черной кожи и выпирающих мышц проглядывал красно-алый раскаленный остов этого адского существа. А из пасти то и дело вырывались клубы едкого черного дыма, струящиеся плотными прядями, словно приклеенными, норовящими окутать собаку в плотный кокон.

Чертов пес двигался быстро, но казался еще стремительнее из-за этого черного дымного шлейфа, который размазывал его силуэт. Как только Руслан различил дым, он тут же почувствовал его запах – это было настолько мерзко, что он не выдержал и что-то каркнул тонко и нечленораздельно.

Пес тут же вскинулся на звук, задрав вверх узловатую в шишках голову, и уставился на Руслана маленькими красными глазками, сверкающими из-под мощных надбровных дуг.

Руслана обдало новой волной паники и омерзения. Сердце остановилось, и Руслан почувствовал, что силы оставляют его. Еще мгновение, и он разжал бы пальцы и с радостью сам кинулся вниз – лишь бы кончился этот кошмар.

Он начал валиться, постепенно разжимая пальцы, как где-то недалеко в лесу вдруг сбрехнула запаниковавшая собака.

Пес мотнул головой на звук, так что черная грива дыма отлетела в сторону, и напрягся. Руслан увидел, как дергаются в нервном тике нетерпения стальные мышцы на плечах и спине собаки, как ходит бочкообразная грудь, с хрипом и свистом прокачивая воздух. Вдруг собака сорвалась, так что Руслан даже не уловил начала движения, и в два огромных прыжка пересекла двор и скрылась за забором. Легкий шорох хвои, качнувшая верхушкой ель чуть в стороне от ворот – и показалось, что никакого чертова пса тут и не было…

Руслан пришел в себя от ритмичного звука. Сначала он даже не мог сообразить, что его раздражает. Потом долгие секунды, а может, и минуты мучительно не мог понять направление. Наконец он медленно поднял голову. Одна из коротких перпендикулярных опор лестницы, не прикрепленная к стене, а может, оторвавшаяся только что, мелко дрожала вместе с продольной стойкой и колотила о бетон стены. Прошло еще пять минут, пока Руслан не понял, что это его колотит нервная дрожь, а вместе с ним вибрирует вся двадцатиметровая стальная конструкция.

Когда он понял это, голова немного прояснилась, и он стал усиленно дышать животом, как научил его когда-то, уже в далеком детстве, Тимоха – чтобы успокоиться. И действительно, скоро его перестало трясти.

Нужно было думать, что делать дальше.

Руслан замер, вслушиваясь. Но пока все было тихо. Нельзя терять время. Он и так неизвестно сколько тут уже торчит у всех на виду… Чертов пес может вернуться в любой момент, тем более они часто появляются парами или даже тройками – по крайней мере, так рассказывали братья-близнецы – расширяют территорию, на которой сеют зло, ужас и скверну.

Труднее всего было решиться разжать вцепившиеся в ржавые перекладины руки. Но он сумел себя уговорить. Разжал правую руку и взялся за ступень ниже. Потом бесконечно долго нащупывал трясущейся ногой опору внизу. Лестница ответила недовольным стуком металла о бетон – таким же, от которого он очнулся. Это ускорило дело – он испугался, что звук привлечет если не псов, то собак со всей округи… Да еще растерзанный, заливший своей кровью все вокруг труп Пуза. Если почуют – ему не отбиться.

Но новый страх вытеснил старый, и он начал спускаться быстрее: если хочешь выжить, нет времени копаться в собственном подсознании и разбираться, как подействовала на него встреча с чертом. Пузо был прав. Какие там, к дьяволу, пришельцы?! Такое не может народиться само – это наказание нам всем. Будь это просто тварь, которая как-то попала на Землю, разве может она нести в себе столько ужаса и страдания? Руслан, настроенный до сегодняшнего дня скептически, получил хороший урок: сейчас он был уверен, что то, что он испытал, не естественный страх и испуг. Чертов пес, или демон, или слуга сатаны – вот кто внушил ему тот ужас, вот кто выжег черно-красным дыру в его душе. Редкие, почти мгновенные ощущения от близости с сатаной, который лишь изредка пролетал над их селом, а еще реже над самой школой, не оставляли времени понять, что это такое. К тому же та опасность всегда была где-то далеко, он никогда не видел сатану и не представлял, что это такое. Но сегодня он столкнулся с необъяснимым. Человеческим языком невозможно описать то, что он почувствовал. Это было полной противоположностью того, что он назвал бы чудом. Руслан понял, что ад намного страшнее и ужаснее, коль там властвует тот, кому подчиняется чертов пес. Представить себе такую же близкую встречу с демоном, с сатаной, уже невозможно. Человек просто не выдержит этого. Что же говорить о встрече с тем, кому служит уже сам демон?

Руслан повис на последней перекладине и на секунду замер. Он был уверен, что, если появится новая опасность, он уже не сможет забраться на лестницу – не хватит сил.

Но и висеть так уже не мог, пальцы разжались, и он, содрав кожу о заусенцы арматуры, упал вниз. До земли было всего полметра, но ноги подогнулись, и Руслан неловко упал набок. Он опять замер неподвижно, видя перед собой кровавое месиво вен, сухожилий и мышц вокруг торчащего белым айсбергом начала позвоночного столба. Страха или брезгливости не было. Страшнее того, что внушают посланцы дьявола, не может быть ничего. Смерть, боль, страх – все это то, что человек получает и без потусторонних сил. В этом нет ничего необычного или шокирующего. Руслан только подивился, какой чистый срез – как будто циркуляркой срезали или, скорее, гильотиной с чуть зазубренными краями – отметинами зубов монстра.

Под мертвое обезображенное тело натекла лужа крови. Один из ручейков набухал, подбирался к Руслану. Это привело его в чувство. Он с трудом встал, опершись рукой о бетон и чуть не вляпавшись в кровь Пуза. Руслан поспешно отвернулся, увидел пустую огромную дыру на месте живота и белую гребенку ребер.

На автомате, не думая о том, что делает, Руслан подобрал отброшенное Пузом в сторону ружье и сунул его дулом в щель между мешками с зерном. Потом обошел груз и взялся за ручку.

Руслан наклонился вперед и дернул, сдвигая тележку с места. Он сделал шаг вперед, потом еще один и еще. Он сразу взял хороший темп, чуть притормаживая, только когда нужно было объехать очередное препятствие – камень или особенно глубокую яму. Он не останавливался, чтобы послушать лес. Какой в этом смысл? Если чертов пес решит добраться до него, ему ничего не поможет, это ясно как дважды два… Он просто придет и заберет его душу. То, что при этом он покромсает его своими чудовищными зубами, не имело никакого значения: одной минуты рядом с псом было достаточно, чтобы понять, что это не главное. И даже больше – вообще не имеет никакого значения.

Чтобы Руслан понял это, умер Пузо, а он даже не ранен. Когда до него дошла эта мысль, он не то чтобы обрадовался, но отметил это.

Он делал шаг за шагом, и постепенно от этих размеренных однообразных движений голова пришла в порядок.

«К черту все это…» – и тут же оборвал себя. Нужно прекратить ругаться таким образом… Ни к чему хорошему это не приведет.

В общем, нужно признаться самому себе, что все, чем он занимался до этого, – пустая трата времени. Он существовал, стараясь отхватить от жизни кусок пожирнее. И ради этого каждый день рисковал нарваться на исчадие ада. Хватит, это должно прекратиться…

Нужно сделать так, чтобы никакого риска не было. Он уже не мальчик – или сейчас, или никогда!

Тут он вспомнил, какой сегодня день. У него встреча с Толиком Вырвиглаз. Он не упустит своего шанса. Жениться на его уродине дочке? Да он готов выйти замуж за ее папашу, лишь бы больше не выходить за пределы деревни! И сегодня он должен сделать все для того, чтобы Толик это понял. И понял, что Руслан ему нужен и именно он тот человек, на кого можно положиться.

Когда Руслан поднял голову и увидел белую облупившуюся табличку с надписью «Васильевка», пошел дождь. Он остановился и торопливо начал натягивать на мешки кусок полиэтилена, который всегда возили в тележке в щели между двумя досками помоста. Руслан поймал себя на мысли, что занимается чем-то не тем, но привычка взяла свое. Он аккуратно подоткнул края под мешки и покатил тележку дальше.

За шумом дождя и своими мыслями он не сразу увидел кучку людей, стоящих перед домом Вырвиглаза. Он почти толкнул одного из пяти мужиков, отступившего на шаг назад. Оказалось, его тоже никто не заметил – так заняты были мужики тем зрелищем, что заставило их забыть обо всем, даже о ежесекундной опасности.

Руслан остановился и непонимающими глазами уставился на происходящее. Чтобы несколько мужиков собрались разом посреди белого дня – было из ряда вон. Но на этом странности не кончились: ворота во двор, которые на памяти Руслана ни разу не открывались, сейчас были распахнуты, открывая перед собравшимися картину, которую они запомнят на всю жизнь.

Мужики, молча оглянувшиеся, когда он бросил на землю рукоять тележки, мешали ему смотреть. Он бесцеремонно протиснулся вперед, чего никогда не позволил бы себе раньше, поскольку был еще слишком молод и знал свое место. После всего, что с ним случилось сегодня и того, что он понял всего за несколько минут рядом с чертовой собакой, Руслан чувствовал непонятную ему самому уверенность в себе. Мужики или почувствовали это, или просто им было не до того, но они молча расступились, не сказав ни слова.

Весь небольшой двор перед домом был залит кровью. Первый хозяин усадьбы, еще будучи председателем колхоза, замостил весь двор бетонной фигурной плиткой, вызвав ненужным расточительством пересуды. Брусчатка была серая, и на ней особенно ярко выделялись огромные лужи крови. Если бы Руслан не видел этого своими глазами, он никогда не поверил бы, что в человеке ее так много.

В лужах плавали трупы хозяев усадьбы. Руслан понял, кто из них кто, только по размерам того, что осталось, – у всех мертвецов не было голов, а одежда была так залита кровью, что понять, например, мужская куртка на человеке или женская, было невозможно. Тем более что все в деревне, от мала до велика, одевались примерно одинаково – спортивный костюм да куртка от дождя.

Сразу у калитки, которая, как и ворота, была распахнута настежь, лежали рядом Толик Вырвиглаз и его младшая одиннадцатилетняя дочь Ксюша. В отличие от сестры, она была в отца – такая же большеглазая, с копной темно-русых волос, крепкая и подвижная. Кажется, она лежала на животе, но поручиться за это Руслан не мог – от нее осталось только туловище без рук, ног и головы и какие-то неаккуратные ошметки одежды. Руслан поспешил отвести взгляд: он не ожидал от себя, но именно на ребенка смотреть не хотелось.

Толик лежал на спине, поразительно похожий на убитого недавно Пуза. Только у него вместо ног не было рук – правая лишилась кисти, левая была откушена чуть не по плечо. И так же, как у Пуза, у него были выедены внутренности да еще распорота грудная клетка – видно, тварь хватанула мимоходом, вырвав грудину и выворотив белые ребра.

Чуть дальше, посередине двора, лежала жена Толика – еще недавно полная дородная женщина с серым невыразительным лицом. Она пострадала меньше всех – кроме головы, остальные части тела были на месте. Чертов пес только вырвал у нее кусок мяса из ноги да хватанул за бок, чуть ниже груди. Единственная из всех, она была в домашнем – синем халате, почти распахнувшемся на ней и обнажившем жирное тело в нижнем белье, сейчас набухшем кровью.

Чуть в стороне, у открытых дверей сарая, лежала старшая дочь хозяев – Вера. Она пошла лицом в мать, да еще природа наградила ее заячьей губой. Вера стеснялась своей внешности до того, что в селе ее чуть ли не считали за дурочку – до того нелюдима и дика она была. Руслан оказывал ей знаки внимания при случае: здоровался приветливо, пытался заговорить, раз даже набрался наглости и пригласил в школу – молодежь затевала небольшую попойку по поводу найденных братьями-близнецами трех бутылок водки.

Видно, его усилия не пропали даром – Руслан ловил иногда на себе ее торопливые пугливые взгляды, да и сегодняшний намек Толика говорил сам за себя. В селе говорили, что Вырвиглаз души не чает в старшей дочке и часто советуется с ней по делам общины. Руслан и раньше слышал краем уха, что бабы в школе нахваливали Веру за ум да сметку.

Сейчас она лежала на боку. У нее единственной из всех осталось что-то от головы – пес откусил у нее лицо, и Руслан поспешно отвел глаза от желто-красного жирного месива в черепной коробке.

Он отвернулся и отошел от ворот. Мужики, словно ожидая этого, поспешили за ним. Они прятали друг от друга глаза и словно ждали, когда и кто первым заговорит.

– Что случилось? – хрипло спросил Руслан.

– Да вот, чертов пес…

– Страху натерпелись…

– Сами еле ноги унесли…

– Кто ж знал, что так…

Мужики заговорили враз, надвинувшись на парня и словно оправдываясь. Руслан поджал губы, и они отступили, примолкнув.

– Сват, рассказывай ты, – сказал Руслан и сам удивился: как-то само собой получилось, что он командует.

Его троюродный или еще какой брат, ладный, плечистый, как и Руслан, мужик в камуфляже и высоких крепких армейских берцах, торопливо заговорил, иногда поглядывая на своих товарищей, словно прося подтвердить все сказанное им:

– Черт его принес, пса этого… Никто и очухаться не успел. Мы со Свирей только в лес собрались по дрова, а тут вон чего… По улице прямо пронесся мимо нас – мы чуть не обосрались, а он прямиком к Толяну во двор – почуял что ли, ребенка? Ксюха, как на грех, калитку открыла и вышла – в школу собиралась с девками шить или вязать, что ли… Как заорет! Это она пса увидала, да обратно во двор… Толян-то рядом, видать, был, а бабы его на крик выскочили. Что уж там было, мы не видели, да и чуть живые стояли от страха. Как они орали, господи… Ввек такого не слышал, да еще вой этот… Пес через минуту выскочил, да опять мимо нас – и в лес, только глянул на меня – я и обоссался маленько… Ну, мы со Свирей мужиков со школы крикнули, да вот ворота открыли…

– Похоронить надо, – сказал Руслан, повернулся и пошел в школу.

На самом деле ему было все равно, похоронят их или нет. Как-то все стало не важно. И даже то, что его цель, к которой он так стремился, стала как никогда близкой. По тому, как слушали его мужики и готовы были выполнять команды, он понял, что нужно только продолжать в том же духе – и все образуется само собой.

Вот только он понял еще одно – что это ничего не изменит. У Вырвиглаза все это было, и чем это ему помогло?

– А где Мишка? – окликнули его.

– Пес съел на элеваторе, – сказал Руслан, не останавливаясь.

Он зашел в школу и по гулкому пустому переходу дошел до спортзала.

Навстречу ему торопливо шел Лютик.

– Уже вернулся? – спросил он у Руслана высоким напряженным голосом. – Про старшого знаешь?

– Ты иди, помоги им, – сказал ему Руслан. – Их похоронить надо.

Лютик тоже послушался его без лишних слов. Только посмотрел диковато и трусцой побежал на выход.

Руслан зашел в спортзал и пинком отшвырнул попавшегося под ноги пацаненка – кажется, Лизкиного. Мальчишка зашелся истошным ревом, а на него набросились с криками две бабы, проходящие мимо. Но он только глянул мельком, и бабы осеклись, заткнулись сами и, подхватив, уволокли куда-то ребенка.

Руслан дошел до своей кровати и замер. Зачем он сюда пришел? Он не знал. Нечего ему тут делать. Кончилось тут у него все, и хватит!

Он решительно развернулся и пошел обратно, к печке, ловя на себе испуганные взгляды баб и детей, затравленно выглядывающих из своих тряпичных загородок.

У печек, спрятав руки под передник на животе, стояла Нина и молча смотрела на него. Руслан ничего ей не сказал и дернул ручку двери склада. Он был закрыт на замок.

– Дай ключ! – велел он Нине.

– Нельзя пока… – начала было она.

Руслан не стал слушать – подошел и врезал ей открытой ладонью по сохранившему еще остатки былой красоты лицу. И молча протянул руку. Она затряслась, как припадочная, но тут же отдала ключ.

Замок открылся легко. Руслан повернулся, снял с крюка на стене лампу и зашел в кладовку. Протиснулся мимо полупустых стеллажей, заполнявших все пространство, и в дальнем углу увидел то, что искал, – два девятизарядных американских дробовика «Мосберг-590». Братья ценили их на вес золота и брали, только когда шли на резерв.

Руслан встал на цыпочки и достал с полки пустой рюкзак. Он кинул в него несколько коробок патронов, а одну разорвал и зарядил дробовик. Остатки патронов высыпал в рюкзак. Потом пошел боком обратно, протискиваясь между стеллажами, прихватил с полки пять банок свиной тушенки и столько же рыбных консервов.

Он вышел из кладовки и даже не глянул на пискнувшую что-то в спину Нину. Все, ему теперь пофигу на них на всех и на то, что они подумают или как будут дальше жить.

С него хватит. Нужно двигаться туда, где живет сатана, – в Уральск. Еще пацаном, через год или два после начала Второй Кары, он слушал рассказ остановившегося в их селе странного человека. Он пробирался в Екатеринбург. Зачем, что его гнало вперед через полные опасности тогда еще молодые еловые леса, Руслан не помнил. Но в памяти отложился его рассказ об Уральске. По словам странника, люди там жили спокойно: смогли договориться с сатаной, откупаясь редкими жертвами. Нашелся человек, кто смог поговорить с исчадием ада. Руслан даже запомнил его имя – Палач. То, что того человека так звали, было странно и наводило на определенные размышления. Но никто из ушедших в Уральск не вернулся обратно – уж верно не из-за того, что там жизнь хуже, чем здесь.

Руслан вышел на улицу и повернул в сторону райцентра.

Он вышел из села через десять минут. Его никто не окликнул, а заметили или нет, что ушел, он не видел. Миновав табличку «Васильевка», теперь уже перечеркнутую красной полосой, быстро пошел вверх – дорога поднималась на сопку. На вершине он не выдержал и оглянулся.

Дорога, шипастая камнями, сбегала к маленьким, будто игрушечным, домикам, зажатым со всех сторон темно-зелеными елями. С большого расстояния село казалось почти не поврежденным Карой. Руслан прислушался к себе – вроде как он должен ощутить тоску или еще что-то в этом роде… Но нет. Он не чувствовал ничего, кроме желания поскорее убраться отсюда и как можно быстрее оказаться в Уральске.

Руслан сплюнул в сторону села и пошел прочь, оставив за спиной все, чем жил все свои двадцать лет.

Глава 5

Утром я проснулся как всегда – едва начало светать. Быстро умылся, натянул спортивный костюм и вышел на улицу. Несколько лет назад мне попалась старая, еще советских времен книжка «Физическая культура для каждого». Спортивные игры, которые там были красочно описаны, мне недоступны по понятным причинам – просто не с кем играть. А вот бег по утрам, пропагандируемый как отличное средство поддержания организма в тонусе, мне вполне по силам. Бегать можно одному.

За несколько лет я втянулся и уже не мог представить свое утро без пробежки. Монотонные движения и физическая усталость – отличное средство выключить мозг. Ну и польза для здоровья, конечно.

Я бегаю в городе, вокруг своего дома – обегаю несколько кварталов, километров пять, может, чуть больше. Вдобавок ко всему дядя Боря одобрил пробежки и посоветовал несколько упражнений для завершения тренировки. У меня во дворе есть турник и брусья, так что с этим проблем не возникло. Жаль только, что дядя Боря за последний год совсем сдал и у меня теперь нет напарника для тренировок в единоборствах. Похоже, скоро я останусь совсем один – при всем желании я не могу назвать Иру своим другом. Это что-то другое, какой-то пока непонятный мне уровень отношений.

Вернувшись домой, я занялся уборкой – терпеть не могу ждать просто так. Лучше занять себя чем-нибудь, тем более с пользой. Я подмел и вымыл пол, протер везде пыль и даже успел сходить на реку за водой. Взглянул на часы. Половина десятого, как раз пора.

1

Год восстания декабристов – участников российского дворянского оппозиционного движения. Многие из жен декабристов последовали за мужьями в ссылку.