Поиски и заблуждения

Наблюдая мозаику на протяжении четырех тысяч лет сменяющих друг друга языков и этносов, автор все время искал истоки происхождения славян. Исследование подошло к рубежу нашей эры, но каких-либо следов славянства хотя бы в зародыше не обнаружено. Зато можно сделать уверенный вывод о принципиальной ошибочности поиска истоков славянства не только в энеолите, но и в бронзовом веке. И даже в раннем железном веке славянство как обособленная этническая система отсутствовало. Также получено относительно четкое представление: как, по каким законам, в какой последовательности шло развитие индоевропейской языковой системы. Еще раз подчеркну, что выражения типа «вычленение таких-то языков из первичной индоевропейской общности» считаю абсолютно ненаучными, т. к. они предполагают, что индоевропейская языковая общность существовала тысячелетия как системная целостность, из которой время от времени, как яйца из курицы, выпадали те или иные языки: индоиранские, хетто-лувийские, германские, италийские и т. д. Если же принять такую схему, то неизбежно надо ответить на вопрос: когда же эта индоевропейская общность окончательно исчезла, поскольку в наше время ее не существует. И, скажем, во времена Геродота она тоже не существовала. Первичная индоевропейская общность распалась 6 тысяч лет назад. Все! В дальнейшем существовали только родственные друг другу, постепенно становящиеся чужими, отдельные языки. С которыми происходил точно такой же процесс.

Начиная с 2000 г. до н. э. в распоряжении науки появляются постепенно письменные свидетельства о развитии индоевропейской этноязыковой системы, сначала ближневосточных, потом античных авторов. О славянах никто из них ничего не сообщает. Это важный аргумент для сомнения в их существовании в столь давние времена. Но с непостижимым упорством большое число исследователей игнорируют очевидный факт и ищут дату «вычленения праславянского языка из первичной индоевропейской общности» как можно дальше в глубине веков и ищут славянскую прародину, как можно большую по размерам, тем самым превращая античных ученых в идиотов, не видящих слона у себя под боком. Нет ни одного доказательства, ни прямого, ни косвенного, к гипотезе об огромной территории славянской прародины и о глубокой древности славянского племени. За доказательства выдаются предположения. Например, тезис: тшинецко-комаровская культура – праславянская. А почему? Где доказательства? Теоретически можно доказать двумя путями. Либо, идя от несомненно славянской археологической культуры вглубь времен, каждый раз доказывать преемственность между собой для всей цепочки промежуточных археологических культур. Либо, взяв за отправную точку вычленение индоевропейской языковой общности из ностратической, построить общую модель ее динамичного роста, развития, членения и внутри этой общности протянуть нить от индоевропейцев к славянам. Первый путь испробовало множество исследователей. Он привлекает кажущейся простотой, но коварно заводит всех, кто пойдет по нему, в хаос неопределенности. Если возьмем первую бесспорно славянскую роменско-боршевскую культуру и сделаем шаг назад в глубь веков, то перед нами предстанут черняховская, зарубинецкая, пшеворская культуры. Неопределенность начинается уже здесь: одни исследователи категорически отвергают их славянский характер, другие отстаивают их славянскую идентичность. Стало быть, уже здесь во главу угла ставятся предположения. Еще на шаг дальше – в наше поле зрения попадают милоградская, поморская культуры. Их славянская идентичность вызывает еще большие споры. Еще дальше вглубь: чернолесская, белогрудовская, лужицкая культуры – ситуация та же самая. Таким образом, предположения в качестве фундамента имеют опять же предположения – очень ненадежный способ отыскать истину. Если двигаться вверх по течению реки от устья в поисках истока, скорее всего заблудишься и попадешь в один из притоков.

Второй путь – здесь удобнее провести сравнение с шахматной игрой. Представим ситуацию: шахматного мастера подвели к доске на которой начали разыгрывать миттельшпиль и попросили оценить партию. Для этого ему надо знать предыдущие ходы, т. е. историю партии. Ни один шахматный знаток не будет проводить обратной интерполяции. Он использует свое знание исходного положения фигур и по их нынешнему расположению попытается понять, из какого дебюта развился данный миттельшпиль, затем определит вариант дебюта. После чего даст анализ ситуации и прогноз.

Факты развития индоевропейской этноязыковой системы – как ходы в шахматной игре. Если взять достаточное количество исходных фактов, осторожно использовать логику, метод исключения, сравнение с подобным, согласовать все это с островками документальных свидетельств, то появляется возможность без разрывов и допущений проследить среди всяческих разветвлений искомую нить этноисторического процесса. В предыдущей части проведен анализ «индоевропейского дебюта», который привел к «славянскому миттельшпилю».

В свое время известный славист П.И. Шафарик, пытаясь объяснить странное молчание античных авторов о славянах, выдвинул странную версию, которую до сих пор с серьезным видом повторяют многие ученые-слависты. Например, В.П. Кобычев: «…П.И. Шафарик, который писал, что в глазах греческих и римских писателей первых веков средневековые славяне выглядели старым, хорошо известным, по его выражению, «домашним народом», который ниоткуда не пришел, но всегда жил где-то поблизости от их земли» [90, с. 142].

Вот яркий пример «дурной диалектики», с помощью которой объясняется все что угодно: о далеких народах не пишут, потому что не знают, о соседних народах – потому что и так знают. Кельты, фракийцы, германцы были для античных авторов самыми что ни на есть соседскими народами, но о них остались многочисленные сведения. С соседями всегда поддерживают дипломатические, торговые, личные отношения, а это не может хотя бы мимоходом не отразиться в исторических и прочих документах. Фракийцы ходили с Александром Македонским громить персидскую державу, у скифов греки покупали зерно, римлянам приходилось воевать с кельтами. Скиф Анахарсис считался одним из семи древнегреческих мудрецов, а Римской империей одно время управлял император Филипп Араб. А что же славяне? Почему умалчивали о славянах античные географы, которые имели цель описать все известные земли и народы? Например, Страбон. Клавдий Птолемей жил во II в. н. э. в Александрии. Его называют великим астрономом, хотя на самом деле он был астрологом и в астрономии разбирался по этой причине. Одна из книг его «Тетрабиблоса» («Четырехкнижия») посвящена мунданной астрологии, т. е. соотнесению стран и народов со знаками зодиака. В такой работе требовалось назвать все известные страны и народы. Разве можно сомневаться, что ни Птолемей, ни другие античные писатели ничего не слышали и не знали о славянах?

Приводят такой аргумент, что в античное время славяне фигурировали под другими именами. Но почему все-таки, несмотря на то, что порой возникает недоумение у исследователей – к кому причислить то или иное названное античными авторами племя: к кельтам, к германцам, к дако-фракийцам, к иллирийцам, к балтам, к сарматам, – сам факт наличия на территории Европы этих народов не ставится под сомнение, и, во всяком случае, всегда можно указать племена, бесспорно являющиеся кельтскими, германскими, фракийскими, иллирийскими, балтскими и т. д. И даже более или менее точно определить их локализацию на карте. Согласимся, что только славяне в этом смысле представляют собой исключение.

Праславян в бронзовом и раннем железном веке не было. И ничего тут нет удивительного – каждый народ, язык, этническая общность когда-то отсутствовали, а в какой-то период времени появились. Некоторые, вынырнув из пучины истории, снова в ней бесследно растворились, как, например, фракийцы или хетты, от других остались только реликты, несмотря на былое величие в древности, например от сарматов, кельтов. Разве славяне не должны были сначала отсутствовать, потом вынырнуть из пучин истории. Так уж сложилось, что они остались до сего дня.

Насилие над историей с целью удревнения того или иного народа или языка имеет место не только относительно славян. Выше я цитировал А.А. Монгайта относительно проблем германского этногенеза. Почему бы эту здравую мысль не приложить к славянам? Только с учетом, что протославянская этноязыковая общность сложилась позднее германской, ведь о германцах античные авторы сообщают.

Мысль эта не нова. Еще М.В. Ломоносов в «Замечаниях на диссертацию Г.-Ф. Миллера «Происхождение имени и народа Российского» с возмущением писал: «Господин Миллер… предполагает, что славяне около Днепра и Волхова поселились больше четырехсот лет после рождества Христова…» [108, с. 200].

Хотя Миллер о древности происхождения славян ничего не говорит, а говорит только о позднем появлении славян в Восточной Европе. Но, разумеется, М.В. Ломоносов имел основания заподозрить Миллера, что последний считает славян молодым этносом.

В ХХ в. наиболее заметным отечественным историком, защищавшим тезис о сравнительно позднем появлении славян в Восточной Европе, был И.И. Ляпушкин. Он считал, что славяне в Поднепровье появились с запада или с юга, из поречья Дуная, а произошло это около VI в. н. э. То есть приход славян на Днепр Ляпушкин по сравнению с Миллером омолаживает на столетие [109]. Ломоносова, умевшего швыряться тяжелыми академическими стульями, не него не нашлось.

Для выявления других странностей в трактовке славянской предыстории, для примера, вновь обратимся к позиции одного из корифеев отечественной исторической науки ХХ в. – В.В. Мавродина. Как уже ранее отмечалось, в одной работе он выступает против «гиперавтохтонности» славян в Восточной Европе [111], в другой же говорит нечто обратное. Вот две цитаты из одной и той же его работы относительно древности славянского языка: «…За многотысячелетнюю историю общеславянского языка и выделившихся из него славянских языков они то сближались, то расходились с другими индоевропейскими языками» [112, с. 26]; «… Мы должны будем признать, что достоверно принадлежавшие славянам памятники, более древние, нежели VI в., пока точно не установлены» (там же, с. 35).

Легко заметить, что приведенные тезисы противоречат друг другу. Если не известны следы славянства более древние, нежели от VI в., то откуда известно, что «общеславянский язык и выделившиеся из него славянские языки» имеют «многотысячелетнюю историю»? И к тому же «сближались и расходились с другими индоевропейскими языками»? И что автор понимает под «схождением» и «расхождением»? Как я уже ранее говорил, если расхождению языков исторический материал дает подтверждение, то «схождение» остается целиком на совести тех, кто этот термин использует, забывая привести примеры таких «схождений». Крайне неудачна фраза «…общеславянского языка и выделившихся из него славянских языков…». Если из какого-то языка выделился язык, то на самом деле мы имеем распад одного языка на два родственных. А приведенная цитата снова вызывает в памяти сравнение с праязыком-курицей, несущей выделившиеся языки-яйца. И когда же эта курица наконец попала в суп истории?

Вернемся к «многотысячелетней истории славянского языка и выделившихся из него славянских языков». Истории не известно ни одного случая, чтобы живой язык за тысячи лет не менялся. А поскольку в любом языке есть диалекты, значит, всегда будет тенденция к превращению их в самостоятельные языки. Если же язык распался на самостоятельные языки, как, например, праславянский – на отдельные славянские, то за тысячи лет они разойдутся так, что только научный анализ позволит определить их родство между собой. Поскольку родство славянских языков легко определяется на бытовом уровне, то не может быть и речи о многотысячелетней истории отдельных славянских языков. Языкознание давно уже рассчитало, что распад единого праславянского языка начался в VI в. н. э. Обратим для начала внимание на совпадение двух дат: когда историческая лингвистика фиксирует начало распада праславянского языка и образование отдельных славянских языков, археологи фиксируют первую безоговорочно славянскую археологическую культуру. Несомненно, VI в. занимает особое место в славянском этногенезе, и я к нему еще вернусь.

В истории вопроса славяногенеза приходится с огорчением констатировать, что слишком многие историки игнорируют древний принцип «без гнева и пристрастия». Как это происходит – цитирую: «Литература о славянской прародине огромна, и рассмотреть ее невозможно даже в специальной работе. Принципиальное значение может иметь оценка двух подходов и представлений: один, идущий от П. Шафарика (1795—1861), именуемый иногда «романтическим», – взгляд на славян как народ, издревле занимавший обширную территорию, другой – предположение о существовании небольшой прародины, из которой происходит расселение в разных направлениях. Именно второй вариант породил множество концепций, причем не обошлось и без влияния локальных патриотических настроений. О.Н. Трубачев напомнил «мудрые слова Брюкнера, который давно ощутил методологическую неудовлетворенность постулата ограниченной прародины: «Не делай другому того, что неприятно тебе самому». Немецкие ученые охотно утопили бы всех славян в болотах Припяти, а славянские – всех немцев в Долларте (устье р. Эмс. – О.Т.); совершенно напрасный труд, они там не уместятся; лучше бросить это дело и не жалеть света Божьего ни для одних, ни для других» [101, с.113].

Поскольку А.Г. Кузьмин цитирует О.Н. Трубачева и Брюкнера с явным одобрением, значит, согласен с такой позицией. Того, кто занимается наукой, должна интересовать истина. И ничего больше! Если ты больше озабочен вопросами национальной и политической толерантности, то историю следует бросить и податься в политические публицисты. Я же со своей стороны не могу понять, чем плохо иметь предков, вышедших, допустим, из болот Полесья на широкую историческую арену. Чьи предки где поместятся, а где нет – предмет исторической демографии, а не психологических комплексов на тему «я тебя уважаю – и ты меня уважай»!

О терминах «склавин» и «сакалиба»

Еще одной непреложной истиной считается, что слова «склавин» и «сакалиба» значат то же самое, что и «славянин». Первое из них – «склавин» – широко применялось в Европе в Раннем Средневековье, в поздней латыни sklavus – «раб», в современном немецком языке оно сохранилось доныне в форме «склав» – «раб». В свое время расистски настроенные германские историки истолковали этот факт в том смысле, что еще древние германцы смотрели на славян как на народ, годный только в качестве рабов для высшей германской расы. Самое забавное, что никакого другого вразумительного объяснения никто из них не дал. В самом деле: почему и по-латыни, и по-немецки слова «раб» и «славянин» звучат одинаково?

Единственный камень преткновения в идентификации понятий «славянин» и «склавин» – звук к, совершенно против всяких законов лингвистики затесавшийся в слове «склавин» между сил. Самое первое упоминание славян в форме «склавинос» относится к 525 г. Кроме того, слово встречалось в форме «склавин», «склавен», «склав», «склавус». В арабском языке раннего средневековья употребляли другое слово, где согласный звук к «переехал» во второй слог: «сакалиб», «сакалиба».

Версии, при помощи которых пытались объяснить такие формы написания, смотрите у В.П. Кобычева [90, с.10; с.121—122].

Стоит обратить внимание, что «склавин» и «сакалиб» звучат не очень похоже друг на друга. Для того, чтобы считать эти слова родственными, не обойтись без предположений о перестановке и выпадении звуков, о переходе звука в – в б и звука и – в а. Оба слова явно неславянские по происхождению, значит, если считать их самоназванием славян, то они – заимствованные, как справедливо указывает В.П. Кобычев. Но на каком основании утверждается, что эти термины – суть самоназвание славян, что античные и арабские авторы от самих славян услышали их. Известно много случаев, когда окружающие народы называли соседний народ именем, которым он сам не пользовался. Похоже, исследователей просто завораживает определенное сходство слов «склавин» и «сакалаб» со словом «славянин».

В 30-х гг. академик Н.Я. Марр высказывал мнение, что «племенное название «славянин» и «склав» происходят от древнего имени скифов – «сколоты». Эта версия была популярна в советской науке до начала 50-х гг., когда учение Н.Я. Марра о языке было отвергнуто советской лингвистикой» [90, c. 10]. При этом Марра отвергли всего целиком, хотя по частным вопросам у него встречаются остроумные догадки.

Сразу определюсь: Н.Я. Марр был неправ, возводя этимологию слова «славянин» – к «сколот». Но происхождение слов «склавин» и «сакалиба» со словом «сколот» – связано. Ошибка исследователей, еще раз подчеркну, в том, что слово «славяне» считалось тождественным словам «склавины» и «сакалибы» с учетом иноязычных искажений. Это совершенно неверно.

Термин «сколоты» выше истолкован как «белые поляне» – корни «сак» (поле/степь) и «лот» (белый/светлый). Сравним его для начала со словом «сакалаба»/«сакалиба». Здесь сходство улавливается проще всего – в «сакалаба» просматриваются искаженные на арабской почве те же самые корни: «сака» – «либа»/«лаба». Но «сколоты» – название очень древнее, восходящее еще к дославянскому времени. Народы Востока, видимо, с древних времен называли так население Восточной Европы. В Средней Азии еще в ХIХ в. российского монарха называли «белый царь».

В таком случае под термином «сакалаб»/«сакалиба» скрывается значение «обитатель Восточной Европы, проживающий севернее Кавказских гор и Черного моря, до тех пределов к северу, о которых известно». «Сакалаб»/«сакалиба» могло означать восточного славянина, но также могло означать алана, гунна, гота, даже мадьяра. В.В. Мавродин цитирует ибн Фадлана: «Булгар – город славян, болгарский хан – царь славян» [112, с. 112]. Он в недоумении, ведь мы прекрасно знаем, что волжские булгары – тюрки. На самом деле здесь неверный перевод одного слова. Надо читать: «Булгар – город сакалиба, болгарский хан – царь сакалиба». То есть булгары здесь названы восточноевропейцами, что, в общем, верно, за исключением того, что булгарский хан – царь не всех сакалиба. В средневековых Иране и Турции вполне могли написать: «Лондон – город франков, английский король – правитель франкский». В настоящее время «страну сакалиба» называют «Россия». И по значению корней, и по локализации места «Россия» – калька с «страна сакалиба». Поэтому все сообщения восточных авторов о делах в Восточной Европе надо пересмотреть. Если там присутствует термин «сакалиба»/«сакалаба», следует определить, кого имеет в виду автор источника, а не записывать всех «сакалиба» чохом в славяне. Например, известно, что в процессе образования Арабского халифата арабские войска на «Славянской реке» взяли в плен 20 тыс. «славян», причем под «Славянской рекой» предполагается Дон. Река, пожалуй, что и Дон, но арабские пленники, несомненно, были аланами, булгарами, уграми, может быть, готами. Восточно-европейцы впоследствии достигали больших чинов в халифате, как, например, Сареб-ал-Сакалаба, Абдалла бен Габиба ал-Сакалаби. Полем деятельности различных сакалибов был весь бассейн Средиземного моря: Италия, Северная Африка, Испания [90, с. 7 – 8]. Всех их принято считать славянами, что также ошибочно. В недавно вышедшей монографии весьма убедительно доказывается, что термин «сакалиба» в странах Востока не всегда означал этническую принадлежность. В разные века, в разных странах он имел различное значение [123, с. 7 – 21]. Переход значений слов – явление нередкое. Например, на Псковщине слово «литвин» означает «хулиган», «разбойник», а слова «швейцар», «швейцарец» тоже не всегда означают национальность.

Теперь обратимся к термину «склавин»/«склавен», который применялся уже в Европе. С учетом разбора предыдущего слова его можно разложить на три корня: «сак» – из которого выпал краткий звук а, из-за чего он превратился в малопонятное ск, по поводу которого сломали немало перьев лингвисты и историки, корень «лат» с выпавшим т, вместе с которым получается уже знакомый ранее этноним «сакалот», корень «вен»/«вин», присутствующий в названиях многих народов, от Индостана – до полуострова Бретань. Термин «склавин» скорее всего сарматский по происхождению, сами сарматы, по-видимому, говорили «сакалотвены», то есть здесь «сколоты» слиты с «венетами» в одно слово, не все звуки которого ясно улавливали носители греческого и латинского языков.

Этимология термина «сколот», а точнее «саколот», подробно разбиралась ранее, теперь остановлюсь еще раз на корне «вен»/«вин» (термин «венеты» – бином, о нем позднее).

Значение корня «вен»/«вин» определено уже давно и совершенно правильно, а вот смысл, который он несет в этнонимах, определен неправильно, что породило путаницу у многих исследователей.

В начале данной работы мною помещен популярный очерк о бытовании терминов, связанных с названиями цветов, в языках первобытных народов, поэтому повторяться не буду. Поскольку слова, сходные по звучанию и происхождению, с корнем «вен»/«вин» во многих индоевропейских языках имеют смысловые связи со словом «вода» [90, с. 125], то был сделан вывод, что этнонимы с таким корнем означают «житель влажной страны». Но насколько такая версия соответствует законам образования этнонимов? Люди всегда, если была возможность, старались селиться у воды, но этнонимов типа «водичи» или «реченцы» неизвестно, что неудивительно, так как этноним образуется для того, чтобы отличить свой коллектив от других. Могут быть «болотичи», «озериты», «поморяне», если в их земле много болот, озер или они обитают у морского побережья, но какую этнонимическую нагрузку может нести информация о том, что то или иное племя (народ) живет у воды?

Логично предположить, что в своем старшем значении корень «вен»/«вин» был связан с понятием «белый»/«светлый», а в процессе функционирования некоторых индоевропейских языков в них он приобрел значение «цвета воды», «водянистый». От этого корня произошли бытующие ныне интернациональные термины «вена» и «венозный», «виньетка», а также название планеты – Венера. В языке кимвров уже в историческое время gwini означало «белый», «сходный с цветом воды», да и немецкое Winter – «зима» – скорее происходит не от «мокрое время года», как указывает В.П. Кобычев, а от «белое время года», также немецкое Wind – «ветер» имеет одно смысловое поле со значением «светлый». Видимо, отсюда северогерманское имя Гвин – мужской аналог имени Света. А.Г.Кузьмин предлагает в этот же ряд ирландское find – «белый», «светлый» [101, с. 99]. Также скорее к понятию «светлый», нежели к понятию «мокрый» следует отнести готское Vinia – «луг». Очевидно, в кельтских и италийских начальный звук корня произноситься как ф, отсюда уже рассмотренные ранее интернациональные термины «финал» и «финиш».

В балтских языках, по крайней мере в литовском языке, начальный звук произносился как г. Если исходить из этого, легко решается загадка этимологии слова «янтарь». По-литовски он – «гинтарас». Нелепо звучит гипотеза, что восточные балты могли заимствовать это слово у славян. Исследования праславянского языка однозначно показывают – праславяне никогда не жили у моря, а балты жили у моря с древнейших времен, собирали янтарь, которым снабжали всю Европу. Балтское (или литовское) гин – аналог иноязычных фин и вин. Попытки этимологизации слова «янтарь» – яркий пример того, как языковедам не хватает знаний по истории для поисков истины в своей сфере науки.

Но вернемся к слову «склавины», в котором обнаружены три корня: «сак» – «степь»/«поле», «лат» – «белый», «вин» – «светлый». Создатели такого сложного слова, видимо, уже не знали, что у них получилась тавтология, слово «сакалот» они воспринимали как цельное, как этноним, к которому они прибавили корень «вин». Такие случаи бывают. В качестве примера возьмем слово «Белоруссия». Это бином, причем второй корень «рус» стал восприниматься только как этноним, но память о том, что здесь «страна белых» осталась, в результате – такое странное сочетание, которое, однако, без лингвистического анализа странным не кажется.

Исходя из вышесказанного, трудно предположить, что термин «склавины» создали постантичные грамотеи, исказившие непонятным образом слово «славяне». Склавинами называли в VI в. население Паннонии, а оно было очень смешанным, с доминированием славян. Соседи имели потребность в едином названии для всей этой интернациональной массы, так как в это время славяне перешли к активным военно-грабительским действиям, прежде всего против Византии. Политического единства славяне не имели, термин «славянин» не стал еще их устойчивым наименованием. Термин же «сколоты» могли занести в Паннонию либо сарматы, либо разноплеменная гуннская общность. К нему присоединили корень «вин» – возможно, это сделали славяне, и термин стал обозначением степного населения Среднего Подунавья. Как в Восточной Европе за термином «сакалиб» мог скрываться и славянин, так же точно за термином «склавин» мог тоже скрываться славянин. Но не обязательно. Это мог быть также сармат, гунн, германец. Паннония никогда не была чисто славянской территорией, когда в конце IX в. мадьяры обрели родину, они застали в Паннонии также немцев-гепидов. Степную часть своей страны венгры и сейчас называют Алфельд. Очевидно, название осталось от гепидов («ал» – «фельд»), корень «фелд» имеет параллели в других германских языках, например, африканские буры свою степь называют вельд. Значение корня ал известно. Следовательно, «Алфельд» переводится – «Белая (светлая) степь». Опять получилось название, неоднократно здесь упоминаемое, – германская калька для «саколот», «склавин», что косвенно подтверждает правильность этимологии слова «склавины».

Выскажу предположение – почему в поздней латыни и в немецком языке «склав» означало «раб». В V в. распалась империя гуннов, центр которой был в Паннонии. Исторический опыт показывает, что распад крупных империй, как правило, сопровождается длительными междоусобными войнами, пока не наступит новое равновесие и ситуация не стабилизируется. Распад гуннской державы в этом смысле исключением не был. Многочисленные войны в те времена всегда сопровождались захватом большого количества пленных, которых превращали в рабов. Большинство пленников-рабов, очевидно, продавались за пределы бывшей гуннской державы, в том числе на Запад. В таком случае Паннония – этот степной клин в сердце Западной Европы – должна была стать перевалочным пунктом торговли рабами на Запад, через налаженные торговые пути. Славяне в VI в. совершали набеги на Византию, при этом тоже приводили рабов на продажу. Таким образом, многие западноевропейские народы солидный процент рабов в течение длительного времени получали из «страны склавинов», на бытовом уровне таких рабов называли «склав(и)», хотя по происхождению они были из десятков различных этносов. Подобные явления существуют и в наше время. Так, на Западе существует понятие «русская мафия», хотя русских в ней немного. Нетрудно представить себе, что при определенных условиях случится так, что слово «рашен» заменит слово «мафиози». Нечто подобное произошло на Псковщине со словом «литвин».

Подчеркну еще раз: в XIX в. историки совершили крупную ошибку, решив, что «склавин» и «сакалаб» означают славян. Поэтому они механически записывали в славянскую историю все, что под этими терминами сообщалось в дошедших документах. На самом деле под этими названиями скрывались представители разных этносов, иногда в том числе и славяне. Я отдаю себе отчет: признать ошибкой то, что считалось непреложной истиной полтора столетия, для многих будет тяжело и даже невозможно. Версии со стажем имеют тенденцию становиться прочнее камня. Но только убрав эти каменные завалы, можно идти вперед.

Индоевропейцы из небольшого народа выросли до языковой общности громадных размеров; в ходе расселения по Евразии одни и те же племенные названия «уносились» переселенцами весьма далеко от родных мест, изменялись в произношении, искажались. Из этого следуют два вывода. Первый: нет ничего удивительного, если похожие названия окажутся у совсем непохожих друг на друга этносов (готы, еты, юты, хаты, геты, хетты, массагеты, тиссагеты, авхаты и др.). Второй: похожие названия у этносов, живущих на приличных расстояниях друг от друга, вовсе не означают, что между этими этносами существует близкое родство. Этот вывод относится и к этносам, имеющим в названии корень «вен»/«вин». То, что во многих местах Европы был известен этноним, похожий на «венеты», одних исследователей повергает в недоумение, другие пытаются построить концепцию переселения одного народа в самые разные места и стороны [90, с.14—26; 101, с. 89– 103]. Получается невероятная путаница, к тому же подобные версии основаны на таком количестве допущений и на таком полном отсутствии хотя бы косвенных доказательств, что вместо науки получается вера. Но почему одни венеты (или народ с похожим названием) не могут быть кельтами, другие иллирийцами, третьи фракийцами, четвертые балтами, пятые протославянами? Корень, родственный «вен»/«вин», присутствует в этнонимах также некоторых азиатских народов. В этом вопросе историкам не обойтись без квалифицированной помощи языковедов.

Этимология слова «венеты»/«винеты»

Теперь можно заняться анализом слова «венеты»/«винеты» включающего корень «вен»/«вин». Как уже сказано, это бином, состоит из двух корней: «вен»/«вин» и «еты». Первый корень имеет смысл «белый»/«светлый». Что же означает формант «еты» – это суффикс или самостоятельный корень? Если считать суффиксом, то возникает затруднение: с каким языком (языками), с какой грамматикой связан он, какой смысл привносит?

Есть версия заслуживающая внимания. Когда-то в до-индоевропейское время обширные районы Европы заселяли носители иберо-кавказских языков. А в современном грузинском языке формант ети активно используется для названий территорий: Кахети, Сванети, Имерети. Таким же способом образовано название Осетия, Россия по-грузински – Русети. Может быть, перед нами остатки европейской иберо-кавказской лексики?

Версия остроумная, и сбрасывать ее со счетов нельзя. Но есть аргументы против нее. Во-первых, не совсем ясно происхождение этого форманта в грузинском языке. И можно ли назвать его исконно иберо-кавказским? Во-вторых, территория, где иберо-кавказцы в Европе задержались дольше всего, – Пиренейский полуостров, не дает нам в области топонимии и этнонимии примеров названий с ети. Баскский язык тоже не дает аргументов в пользу такой версии. Но в тех случаях в Европе, когда есть формант еты, речь идет о названии народов, а не о названии территорий. Есть в Центральной Европе горы Судеты, но название это явно от народа судеты, жившего в тех краях в начале н. э.

Последнее наблюдение позволяет выдвинуть версию, что еты – на самом деле индоевропейское слово, потерявшее в самом начале звук г, или х, или же звук, средний между ними. Получается знакомое слово «геты»/«хетты» – «народ», «этнос».

Скорее всего, начальный выпавший звук произносился так, как принято в нынешнем украинском, а в древности – в латинском языке, т. е. звук, средний между г и х. В этом случае он оглушался предыдущим звонким н, постепенно пропадал из слова, которое начало восприниматься и носителями этнонима, и их соседями как одно цельное слово. Эпимон «вен(г)хетты» превратился в «венеты». В связи с этим получает объяснение один странный факт, который настолько озадачивает историков, что только некоторые упоминают его в работах о происхождении славян. Суть в том, что византийский историк начала VII в. Феофилакт Симокатта утверждает, «что геты – это древнейшее наименование славян» [168, с. 186]. Действительно, в слове «венеты» присутствует усеченное на первый звук слово «геты». Узнать факт, приводимый Симокаттой, византийцы заведомо могли только от самих славян, следовательно, около 600 г. славяне еще помнили о сложном составе слова «венеты». Иногда они говорили о себе «вене». Но ни в одном славянском языке слово «геты» в значении «народ» не сохранилось.

Возможно, корень «гот»/«гет» очень древний и в индоевропейском языке из ностратического языка. Дериваты корня активно использовались в языках как группы сатем, так и группы кентум, не только в этнонимах, но и в других словах. Несомненно, корень «гот»/«гет»… в различных формах, с искажениями широко использовался в европейской этнонимии, в частности у общих предков балтов и славян.

Мореплаватель Питей, о котором было ранее упомянуто, обнаружил на побережье Балтийского моря народ, чье название он передает как гуттоны. Уже давно высказана версия, что названия польских городов Гдыня, Гданьск, а также название русского города Гдов связаны с этим этнонимом. Сюда же добавим упомянутый ранее факт, что белорусов их соседи-балты до сих пор называют «гуды». Вне всякого сомнения, этноним «гут»/«гуд» в раннем железном веке и в первых веках н. э. был широко представлен на южном и юго-восточном берегах Балтики, а также в других землях, заселенных протобалтами. Также исследователи давно обратили внимание на сходство звучания «гут»/«гуд» и «гот». На основании этого сходства была выдвинута версия, которая и сейчас пользуется популярностью, что готы-германцы вовсе не вышли из Скандинавии и, конкретно, с острова Готланд, а место их прародины – Южная Прибалтика (где, кстати, немецкие археологи помещают прародину германцев). Действительно, удобная версия, не требующая широкого исторического и археологического кругозора: прародина германцев – на территории нынешней Германии, готы – германцы, следовательно, они отсюда же, а распространение в Южной и Юго-Восточной Прибалтике и на сопредельных территориях этнонимов с корнем «гут»/«гуд» – косвенное подтверждение версии. Тогда придется объявить некомпетентным историка Иордана, чьи сведения не укладываются в эту стройную версию. А ведь его от переселения готов отделяли четыре века. Если готы за такой срок столь основательно забыли и запутали основополагающие факты своей истории, придумали скандинавскую прародину и морское путешествие, то надо признать: у целого народа случилось что-то ненормальное с памятью и психикой. Если бы сейчас в русских преданиях повествовалось бы о появлении русских в Восточной Европе во времена Ивана Грозного, то о русской памяти следовало бы сказать то же самое. До такого не додумался даже Фоменко со товарищи. Как говорится – маразм крепчал!

Целиком согласен, что корень «гут»/«гуд» находится в родстве с «гот»/«гет», добавил бы – а также с «хат»/«хетт». В Южной Прибалтике этнонимы с таким корнем могли остаться со времен тшинецкой культуры, которая, по развернутой здесь схеме, была протогерманской. Потом ее носителей ассимилировали носители лужицкой культуры, при этом пришельцы переняли местную этнонимию, слегка ее исказив. Я полагаю, что этнонимы с корнем «гуд»/«гут» в эпоху лужицкой культуры и позднее имели распространение не только на берегах Балтики, но и в глубине материка, в частности в Карпатах. На Украине карпатских горцев и сейчас называют гуцулами. Мне не встречались попытки его истолкования. Предлагаю версию.

«Гуцул» – искаженное слегка за века слово-бином, первоначально звучало как «гудцул». Если забыть о сложном составе слова, то звук д в середине легко выпадает в произношении (как в слове «солнце», звук л в середине выпадает, поэтому у младших школьников бывают проблемы с его правильным написанием). Корень «гуд» когда-то имел значение просто «народ», впоследствии этот смысл забылся, и «гуд» стало просто этнонимом, так называли дославянских предков белорусов. Второй корень «цул» происходит от индоевропейского корня kel (в русском языке превратившимся в «чел» – откуда слово «человек» (из двух корней); в новгородских берестяных грамотах писали «цоловек» – проявлялось восточнобалтийское цеканье). Дословный перевод слова «гуцул» – «человек из народа гудов». Это дославянский термин, ославяненные потомки гудов сохранили старое название, но слово «гуцул» уже считали единым словом.

Автор, набравшись нахальства, предлагает еще одну любопытную версию, связанную с видоизменениями данного корня.

Когда в своей работе «Индоевропейцы, славяне, русские» (Казань, 2009) я разбирал происхождение и значение корня «гат»/«гот»/«гет», то сделал вывод, что старшее значение, возможно, еще ностратическое – «изделие или конструкция из соединенных деревянных частей». Древние люди путем образного мышления осуществили перенос смысла на понятие человеческого коллектива. Как в известной притче про веник, который отец велел детям сломать. После этого развитие смысла слова с последующими видоизменениями пошло по трем независимым направлениям. На первом направлении слово активно использовалось для обозначения предметов из дерева, сделанных руками человека, состоящих из соединенных однородных частей. Другое направление – жилые и нежилые постройки, в том числе каменные. Третье направление пошло по линии: «человеческий коллектив» – «племя» – «народ» – «этноним». Размышляя об эволюции корня, я пришел к выводу, что сфера человеческой деятельности, где слова с такой корневой основой могли использоваться, поистине необъятна, даже если взять только производство изделий из дерева. И должны быть слова, этимология которых не разгадана, но она восходит к этому древнему корню. Мое внимание привлекло гнездо слов с корнем «суд». В русском языке это слова «судно», «сосуд», «суд», «судачить» и др. П.Я. Черных затруднился с их надежной этимологией, но сообщил, что в некоторых славянских языках слово «суд» означает «бочка». Но ведь бочка как раз относится к категории предметов, состоящих из скрепленных между собой однородных деревянных частей. Да и слово «судно» в русском языке всегда используется для обозначения крупного плавсредства, а для однодеревок-долбленок используют слово «лодка» или диалектное «бат». Крупные же суда всегда состоят из многих соединенных деревянных частей. Здесь явно просматривается единое семантическое поле. Может быть, в древности слово «сосуд» означало деревянную емкость для жидкостей, сделанную из соединенных деревянных частей? В этом ее отличие от емкостей, обозначаемых словами «горшок», «чаша».

Таким образом, из предложенной версии вытекает: корень «суд» – дериват корня «гуд» (а значит, и «гат»/«гот»/«гет»…). Приняв ее, мы получаем надежную этимологию целого гнезда славянских слов. Но это еще не все.

Далее, внимание привлекут слова «суд», «судачить» и древнеславянское имя Судислав. Здесь также виден корень «суд», но смысл перечисленных слов тяготеет к понятию «человеческий коллектив». Это уже другая линия развития значения корня «гат»/«гот»/«гет»… В первобытном обществе суд совершался на общем собрании всех полноправных членов коллектива, то есть народа. К тому же в былые времена значение слова «суд» было шире, чем в наше время. Еще сравнительно недавно сходка жителей деревни для решения общих дел тоже называлась «суд». Отсюда, очевидно, в русском языке слова «рассуждать», «судить-рядить», «досужий». Если слово «рассуждать» в наше время применимо и к монологу одиночки, и к беседе двух человек, то «судачить», «досужий» по смыслу все таки тяготеет к понятию общения больших коллективов людей.

Исходя из вышесказанного, легко теперь этимологизировать имя Судислав. Оно означает «славный среди народа».

К этому же корневому гнезду следует отнести слова «судьба», «суженый», «осуждать» и др. Но особый интерес вызывают родственные слова «государь», «государство». П.Я. Черных для этих слов тоже не находит убедительной этимологии. Корень «суд» в обоих словах присутствует. Для государства суд – важнейшая внутренняя функция, а государь всегда несет функцию высшего судьи. Но что в таком случае означает формант «го» перед корнем суд? Приставкой он быть не может, в русском языке такой приставки нет и не было. Остается предположить, что перед нами опять бином, а формант «го» – усеченный, видоизмененный, но когда-то самостоятельный корень.

Кого судит государь? Всех, кто под ним – народ. А одно из значений слова «народ» в древних индоевропейских языках – «гата»/«гота»/«гета»… Может, первоначально слово звучало – «готсударь»?

Тогда перед нами редкий случай, когда слово, пройдя через века и тысячелетия, разделившись на множество произношений и смыслов, встречает само себя, и эти уже два слова, не узнанные друг другом, соединяются в новое слово уже как разные. Можно это назвать «брак дальних родственников». Одно из слов несло значение «народ», другое – «суд», следовательно, «готсударь» – «судья народа», т. е. высший посредник. После «обкатки» в языке нового слова оно за века трансформировалось в нынешний монолит.

Была в истории языка еще одна встреча этих же слов в других условиях, с образованием другого бинома, последствия этой встречи сейчас видны на географической карте. В Центральной Европе в первые века н. э. обитал народ, называвшийся судеты. Впоследствии он исчез, но остались горы Судеты, ныне отделяющие чехов от немцев.

Сопоставим два этнонима: «венеты» и «судеты». Легко заметить, что оба они, во-первых, биномы, во-вторых, второй корень у них одинаков. С учетом сделанного выше анализа, этноним «судеты» следует перевести как «народ-народ». Одно слово стало этнонимом, другое означало «народ»/«люди». Получился новый этноним, воспринимаемый нераздельно.

Привлекает внимание, что и венеты, и судеты проживали на территории, когда-то занятой племенами лужицкой культуры. Можно сделать вывод, что слово «(г)еты» в диалектах носителей лужицкой культуры широко употреблялось в значении «народ» и активно использовалось для образования этнонимов. Этнонимы «гуд», «гут», «суд» – одно слово в разных диалектах и, вероятно, осознавались носителями лужицкой культуры как адекватные друг другу. Данные этнонимы, особенно с начальным «г», в рамках лужицкой культуры имели наибольшее распространение, что отразилось и в топонимии, и в исторических свидетельствах: гуттоны Питея, Гданьск и Гдыня в Польше, Гдов в Псковской области, гуды в Белоруссии, гуцулы в Карпатах, Судеты в Чехии. Этноним «венеты» тоже имел значительное распространение в рамках лужицкой культуры: венеты были на берегу Балтийского моря, в Восточных Альпах. Птолемей пишет о «Венедских горах» в которых принято усматривать Карпаты, о венетах на Висле. Венеды упоминаются также в Певтингеровых таблицах-дорожниках, составленных в III в. н. э. [90, с.16]. В Западной Европе венеты известны в таких местах, где славяне никогда не бывали. Сейчас невозможно установить, разнесли ли по Европе этноним носители лужицкой культуры, отдельные следы которых фиксируются даже в Испании, то ли похожее слово бытовало в различных индоевропейских языках с древнейших времен. Но не вызывает сомнения, что во всех языках «венеты»/«венеды» следует этимологизировать как «белый/светлый народ».

Происхождение термина «славяне»

На ранних этапах своей истории славяне были известны под несколькими названиями: венеты, венеды, венды, вене, геты, иногда к ним относилось наименование «склавины», наконец, за всем народом закрепилось название «славяне»/ «словене». За исключением слова «геты», все остальные наименования содержат корень «вен»/«вин», что позволяет с достаточной уверенностью заявить: этнонимы с этим корнем были исконными для тех человеческих коллективов языка группы сатем, из которых сформировались протославяне. Хочу еще раз обратить внимание на такую особенность славян, что у них существует общий этноним. И русский, и поляк, и чех, и серб могут сказать о себе: «мы – славяне», но немцы, англичане, шведы, голландцы, фризы не могут сказать: «мы – германцы». Понятие «германские народы» – чисто книжное, произошло от названия соседями группы родственных племен в Центральной Европе. Народного традиционного названия для всех германоязычных этносов не существует. То же самое можно сказать относительно кельтов, романских народов. Балтов иногда называют летто-литовцами просто потому, что нет такого безусловно общего термина, применимого и к литовцам, и к латышам, и к относительно недавно исчезнувшим пруссам. В этом отношении славяне выпадают из общей историко-этнической картины Европы. Такая отличительная черта указывает, что процесс славянского этногенеза шел иначе, нежели у балтов, германцев, романцев, кельтов. Это подсказка, помогающая реконструировать процесс образования праславянской и славянской общности.

Для реконструкции этногенетической картины в данном случае позволительно использовать метод аналогии. Вопрос: а есть ли другие случаи в мировой истории, когда родственные по языку народы кроме своего этнического названия знали бы еще одно, таксономически более высокого уровня, выделяющее группу родственных народов среди других по языку этносов?

Есть такие примеры. Например, тюрки и арабы. Полной аналогии с ними не будет, якут, например, едва ли вспомнит, что он не только якут, но и тюрок, если у него нет соответствующего образования, но ведь и живут они оторванно от основной массы тюркоязычных народов. Тем не менее понятие «тюркские народы», «тюркские языки» в течение многих веков было присуще и простому народу, и ученому люду. Подобная же ситуация с арабскими народами и языками: есть арабские народы и языки, есть неарабские – это понимание присутствует на бытовом уровне у иракцев, сирийцев, ливанцев…

Бросается в глаза одно сходство в исторической судьбе тюрок, арабов, славян. Все они до некоторого времени пребывали в полной безвестности, затем достаточно стремительно распространились из первоначального небольшого региона-прародины на огромную территорию, ассимилировали местное население, после чего следовал распад языка и формирование отдельных этносов, причем родство языков ощущается и поныне. Лучше всего этот процесс прослеживается на арабском материале.

Исходя из этого, следует предположить, что первоначально славяне представляли собой сравнительно небольшой этнос, занимали небольшую территорию, имели самоназвание и за относительно короткий срок у них произошло стремительное расселение на большие площади. За два-три века площадь, занятая славянами, увеличилась в десятки или даже в сотни раз. Из-за такого рассеяния начался распад языка, а из первоначально небольшого по численности этноса образовалась огромная масса человеческого материала, которая начала консолидироваться в отдельные этносы. Но память об общем этническом прошлом у вновь образовавшихся этносов осталась, сохранилась и память об общем этнониме. Такая схема развития объясняет не только наличие общего этнонима, но и многие другие неясные места славянской предыстории. Процесс образования германской, романской, кельтской, балтской языковых общностей протекал иначе.

Итак, предложена предварительная схема образования славянской языковой общности. Понятно, что она вызывает возражение и недоуменные вопросы. Ответы на них будут даны при рассмотрении темы славянской прародины. А сейчас следует выяснить происхождение этнонима «славяне».

Вариантов, объясняющих происхождение термина, предложено несколько, но так как в этой работе во главу угла поставлен корень «вен»/«вин», то рассматривать имеет смысл только одну версию, предложенную Б.А. Рыбаковым впервые в 1958 г., впоследствии неоднократно повторенную им в последующих работах. В термине «словене» он увидел сложное слово, состоящее из двух частей: сло и вене, Объяснение он предложил такое: «люди (из земли) венедов» или «происходящие от корня венедов» [90, с. 12]. В дальнейшем Б.А. Рыбаков уточнил, что первый корень надо понимать как «слы» – в значении «слывущие» (венами). В основном смысл перевода не меняется.

Полагаю, что Б.А.Рыбаков был близок к истине, но первую часть термина перевел неверно. Приведу два возражения. Во-первых, если бы первая часть термина происходила от «слыть», то должна была существовать форма звучания этнонима – слывене. Однако она нигде ни разу не зафиксирована. Известны только варианты «словене» и «славяне», причем первый из них следует считать древнейшим и первоначальным. «Славяне» следует рассматривать как произошедшее от акающего диалекта. Во-вторых, очень странно, почему в процессе расселения славяне должны были называть себя «выходцами из земли венедов» или «слывущими венедами». Достаточно назвать себя «вене» или «венет», и без излишних уточнений будет ясно, кто они такие. Не могли пользоваться таким термином славяне, оставшиеся в пределах прародины, даже в том случае, если все переселенцы перешли на «слывущие венедами». Все славянство в таком случае должно было разделиться на «венетов» и «слывущих», а такого явления не наблюдается. Когда, расселяясь, расширяли свой ареал тюрки и арабы, никто из них не назвал себя ни «выходцами», ни «слывущими». То же самое можно сказать о расселении русских в Сибири, испанцев и англичан в Америке, германцев – в Римской империи.

И тем не менее факт, что переселенцы с протославянской прародины на заселяемых землях не всегда удовлетворялись объяснением, что они «вене» или «венеты», а считали необходимым добавлять уточнение в виде слова, дошедшего до нас в форме «сло». Мало того, несмотря на то, что славян называли и венеты, и вене, победил в конечном итоге термин словене, причем в среде самих носителей этнонима. Эта странность может дать нить к раскрытию тайны событий, не попавших в анналы истории.

Полагаю, что начальное «сло» в термине – от «слово». Словене в таком случае – «люди языка вене». По аналогии с современным термином «русскоязычные», вольный перевод – «венеязычные».

Термин «русскоязычные» напоминает, что ныне в нашей стране есть «русские», а есть «русскоязычные», и это не одно и то же.

Для наглядности – мысленный эксперимент. Представим себе, что где-то в далеких краях волей случая возникла колония из граждан СССР, в которую входят русские, украинцы, армяне, грузины, казахи, татары, и т. д. Совместное проживание приведет в течение поколений к консолидации их в новую общность, с тенденцией превращения в самостоятельный этнос. Объединял бы их всех русский язык как средство межнационального общения. Если через три поколения спросить членов этой общности «кто вы?» – некоторые назовут себя русскими, но далеко не все. Многие задумаются, пожмут плечами и скажут о себе, что они «русскоязычные». Сам этот термин в этнонимы не годится, но если его поколениями «обкатывать» в языке, то почему бы и нет. Разумеется, этническое самоназвание может возникнуть и другим путем.

Такой гипотетический случай хорошо объясняет и загадку происхождения термина «словене», и наличие параллельных терминов «вене», «венеты», «венеды». Следует сделать вывод, что первоначальный протославянский человеческий материал был весьма пестрым в этническом отношении, в качестве средства межэтнического общения этот человеческий конгломерат использовал язык народа вене (венетов). Первоначальная этническая пестрота была так велика, а количество собственно венетов в этой массе было так относительно невелико, что большинство потомков этого первичного этнического субстрата не смогли идентифицировать себя с венетами как с предками. Они предпочли называться словене, т. е. – «люди венетского языка».

Такая версия прекрасно объясняет еще одну странность славянского этногенеза – почему о славянах ничего не упомянуто у античных авторов. Когда новый этнос слагается из разнородного человеческого материала существующих этносов, то процесс этот занимает несколько веков и протекает малозаметно. Античные ученые по этой причине его просмотрели, в результате их наследники в Раннем Средневековье столкнулись с уже сформированным этносом.

Прародина славян

Для дальнейшего анализа тайн и загадок славянского этногенеза пришло время точно определить местоположение славянской прародины. Определение следует сделать по двум параметрам: географическому и хронологическому. И по тому, и по другому параметру определиться следует совершенно конкретно, избегая наукообразных заклинаний типа: «На обширных пространствах такого-то региона в результате сложного и многостороннего взаимодействия разнообразных этнических общностей происходили известные процессы этнического разделения и консолидации, межэтнические и межъязыковые процессы привели в результате… и т. д.». Таких глубокомысленных формулировок много в научной литературе.

Историю вопроса и предложенные ранее версии прародины славян я здесь разбирать не буду, чтобы не делать заново уже проделанную другими работу. Интересующихся отсылаю к книге В.П. Кобычева «В поисках прародины славян», где эти вопросы изложены толково, хотя сам автор остается в недоумении: ни одна из предложенных версий не выдерживает серьезной критики. Но у нас в предшествующих главах заложен серьезный фундамент для нахождения версии, которая выдержит серьезную критику.

Все-таки, в порядке исключения, бегло рассмотрю наиболее популярную, наиболее активно пропагандируемую во второй половине ХХ в. версию славянской прародины. Наиболее долго, упорно и последовательно она излагается в монографиях Б.А. Рыбакова. В одной из своих фундаментальных монографий он дает карту прародины славян от устья Одера на западе до верховьев Сейма на востоке [154, с.11]. Получается длинная и широкая полоса, занимающая значительную часть Западной Европы и далеко уходящая в Восточную Европу. Огромная по площади прародина, к тому же расположенная в двух геополитических зонах. В другой монографии на основе работы Б.В. Горнунга (она разбиралась ранее), с которой, очевидно, Б.А. Рыбаков целиком согласен, сначала говорится, что древнейшие индоевропейцы возникли в бассейне Среднего и Нижнего Дуная и на Балканском полуострове. Когда это происходило, Б.А. Рыбаков прямо не говорит, но в V тыс. до н. э. индоевропейцы, по его мнению, уже были. В данной работе, если читатель помнит, за начало индоевропейской языковой общности взята условная дата 4000 г. до н. э., а до этого была ностратическая языковая общность и, разумеется, не в тех местах. Фраза: «На протяжении почти тысячи лет (с середины V тыс.) наблюдается расселение индоевропейских земледельцев в северном направлении», – удревняет историю индоевропейской общности по крайней мере на 500 лет. Племена линейно-ленточной керамики объявлены индоевропейцами. Трипольцы – тоже индоевропейцы. Почему? Какие доказательства? Таковых не приводится.

На следующей странице описывается ситуация IV тыс. до н. э.: к тому времени лингвисты уже определенно говорят о «языковых предках славян». Здесь трипольская культура объявлена не только индоевропейской, но и протославянской (протогерманцев, протокельтов, протороманцев, протохеттов, протоиндийцев, протоиранцев еще не было, а протославяне, оказывается, уже были). Отмечается связь славянских языков с хеттским, армянским и индийским, а также с дако-мизийским (не фракийским) [155, с. 147—148] (а разве язык даков известен или есть словарь фракийского языка?).

Затем Б.А. Рыбаков описывает «золотое время энеолита», когда праславяне делали очередные успешные шаги по пути прогресса, и наступает бронзовый век, в котором праславяне в качестве старожилов, очевидно, чувствуют себя комфортно. Вот что им сказано о праславянах в бронзовом веке: «Когда положение стабилизировалось в середине II тыс. до н. э., то обозначились устойчивые археологические общности, иногда довольно значительные по объему. То обстоятельство, что лингвисты, исходя из своих языковедческих примет, относят именно к этому времени обособление праславянского массива от остальных индоевропейских пранародов, позволяет сблизить лингвистические данные с археологическими. Лингвисты сами сделали это, остановив свое внимание на тшинецко-комаровской культуре XV—XII вв. до н. э. как удовлетворяющей всем лингвистическим соображениям» [155, с. 151] (какие молодцы эти соображающие лингвисты!).

Неудобно, но придется еще раз напомнить, что в середине II тыс. до н. э. никакой праиндоевропейской общности не существовало давным-давно. Были племена и народы, говорившие на языках группы кентум и языках группы сатем и жившие весьма непохожей друг на друга жизнью. И от каких «остальных индоевропейских пранародов» могли обособиться праславяне, если в это время индоевропейцы расселялись от Центральной Европы до Центральной Индии и среди этой огромной человеческой массы существовали вполне сложившиеся не пранароды, а уже народы, например хетты, митаннийцы, ахейцы.

Далее. Праславянский язык, еще раз повторю, не мог отделиться от индоевропейского языкового ствола, которого в бронзовом веке уже просто не существовало. Были ветви индоевропейского языкового древа, которые в свою очередь давали побеги новых языков. В том числе среди языков группы сатем выделился язык балто-славяно-иллирийский. Один из диалектов этой ветви стал в свое время праславянским языком. И произошло разделение протобалтского и протославянского языков менее трех тысяч лет назад.

Далее. Если «языковые предки славян» появились в IV тыс. до н. э., то почему «обособление» произошло на 2000 лет позже? В каком составе находился «праславянский язык» этот огромный промежуток времени, за который близкие диалекты одного языка превращаются в самостоятельные, малопонятные друг другу языки?

Далее. Если лингвисты остановили внимание на тшинецко-комаровской культуре как удовлетворяющей их соображениям, то бог с ними – они в археологии понимают не больше, чем автор этих строк в языке суахили. Но если лингвисты не терпят вмешательства историков в свою епархию, то как историки позволяют себе полуподобострастно приветствовать полуграмотное вторжение лингвистов в свою сферу?

Далее. Так не бывает, что с бронзового века существуют различные археологические культуры, а к VI в. н. э. «выдают» единый этнос с единым языком. Различные археологические культуры – разные линии развития, сформируются разные этносы, в лучшем случае отдаленно родственные. Чтобы на их месте образовался единый этнос, одна из культур должна поглотить, ассимилировать остальные (чего не было).

Теперь относительно границ славянской прародины от устья Одера до верховьев Сейма. Площадь эта довольно большая и включает в себя разные природные ландшафты. Если праславяне занимали эту территорию с бронзового века, то за столь продолжительное время они должны были хотя бы эпизодически владеть берегами Балтики и проживать там. Но давно отмечено, что терминология, связанная с морскими реалиями, в праславянском языке отсутствует. Это, кстати, важный аргумент в пользу того, что ни лужицкая, ни поморская, ни произошедшая от нее пшеворская культуры не имели славянской или протославянской идентичности.

Если, несмотря ни на что, все же допустить, что на означенной территории жили праславяне, то надо дать ответ: как они за тысячи лет сумели сохранить культурное, а самое главное – языковое единство? Поясняю. На этой огромной территории проживало много племен (допустим, праславянских). Обычно у каждого племени свой диалект. Племена отделялись друг от друга реками, высокими горами (напоминаю, что Карпаты проходят через самую середину очерченной территории), вовлекались в разные исторические коллизии: свои – на Западе, свои – на Востоке, существовали в рамках различных археологических культур, тем не менее каким-то непонятным чудом сохранили единый язык до VI в. н. э. С этого времени он начинает распадаться, хотя перед этим тысячи лет сохранял единство. А ведь за эти тысячелетия имело место огромное прогрессивное развитие, которое связи укрепляет. Что же такое случилось в VI в., что праязык славянский начал распадаться не только на вновь осваиваемых территориях, но и на той территории, которую предложено считать прародиной? Перед этим сохранялся по крайней мере 2000 лет, несмотря на все исторические, политические, этнические и даже климатические перипетии. Этот срок (2000 лет) значительно больше того, который отделяет нас, ныне живущих, от общеславянской языковой общности (около 1500 лет). А как отличаются друг от друга современные славянские языки!

Любой диалект имеет тенденцию к превращению в самостоятельный язык, и только совместные культурные, экономические, политические переживания сохраняют единый язык для больших территорий. Такие переживания даже в наше время не выходят за пределы регионов: североамериканский язык уже имеет отличия от английского языка, латиноамериканские языки – от испанского. О роли геополитических границ в исторических и этнических процессах писалось в начале работы со ссылкой на факты. Напоминаю, что между Западной и Восточной Европой примерно по линии бывшей границы СССР проходит геополитическая граница между двумя регионами с разной историей, культурой, ментальностью. Эта граница существовала и в древности. Когда носители сосницкой культуры продвинулись на запад, их потомки превратились в носителей лужицкой культуры, непохожей на сосницкую. Наоборот, когда носители поморской культуры «съели» лужицкую и продвинулись на восток, их потомки стали носителями восточноевропейской зарубинецкой культуры. Причем потомки поморцев образовали две культуры: пшеворскую и зарубинецкую, а граница между ними прошла по геополитическому рубежу. Позднее там же прошла граница между западными и восточными славянами.

Мне же предлагается поверить, что геополитическая граница, рассекающая пополам территорию «прародины», не мешала сохранению славянского единства в течение двух тысячелетий, а потом вдруг «вспомнила» о своих обязанностях.

Относительно тшинецко-комаровской культуры. Нет никаких доказательств ее протославянского характера, за исключением того, что через два тысячелетия история находит славян на той же территории. Если на одной и той же территории с интервалом в пару тысяч лет существуют археологические культуры, то некоторая преемственность между ними в материальной культуре может найтись, но это вовсе не говорит об этнической преемственности той и другой. Нужны доказательства. Если нет прямых, то сойдут и косвенные, но нельзя строить гипотезы на фундаменте домыслов. В предыдущей части уже шла речь о тшинецкоко-маровской культуре. Там я привел косвенные доказательства того, что носители этой культуры говорили на языке группы кентум и, скорее всего, являлись родственниками прагерманцев. Впоследствии их ассимилировали пришельцы с востока, которые говорили на языке группы сатем и создали лужицкую культуру. На этот счет тоже были приведены косвенные доказательства, поскольку прямых нет и быть не может. Если кто не согласен – есть основа для спора. Но какая может быть почва для дискуссии, если версия выдвигается по принципу «мне так кажется»?

И, наконец, последнее, по поводу означенной «прародины». Еще раз спрошу: почему ни один античный автор не упомянул о такой крупной этноязыковой общности даже тогда, когда знания античных ученых простерлись до Скандинавии.

Большую путаницу в вопрос о праславянах, а стало быть и о славянской прародине внесли лингвисты. Здесь мне придется кое в чем повториться, даже в цитатах. Вот один из крупнейших лингвистов-славистов второй половины ХХ в. Ф.П. Филин. Он автор двух капитальных монографий: одна – о происхождении славянского языка, вторая – о происхождении восточнославянских языков. Поскольку фундаментальные тезисы в обеих монографиях совпадают, возьмем вторую из них, ибо она вышла на 10 лет позже (1972 г.).

В отличие от многих своих коллег он отрицает гипотезу о германо-славяно-балтском языковом единстве, хотя на абсурдность такой гипотезы не указывает [175, с. 16]. Также он утверждает: «Нет ни одной археологической культуры, которую все археологи единодушно определили бы как праславянскую» (с. 23). Далее он отмечает, что язык протославянский сохранялся, пока не произошло широкого расселения славян (с. 28—29). В самом начале работы он пишет: «Сравнительно-историческое исследование славянских языков позволяет реконструировать древний общеславянский язык как реальную лингвистическую единицу, существовавшую в течение многих веков и прекратившую свое существование примерно в VI—VII вв. н. э.» (с. 6). Специалист подтверждает, что распад праславянского языка начался в VI в. н. э. Это хорошо!

В отличие от некоторых историков с высокими званиями он знает, что некогда существовала балто-славянская языковая общность (с. 14), то есть праславянский язык отделился не от давно не существующего «индоевропейского ствола» (с. 14). Но говорит об этом несколько странно.

«Как известно, балто-славянская языковая общность истолковывается по-разному. Одни ученые склонны объяснять ее как наследство балто-славянского праязыка, другие считают ее результатом вторичного схождения и контактирования» (с. 14).

Что такое «схождение языков»? Каков его механизм, результат, что вообще понимается под этим термином? Хоть бы какой-нибудь пример из истории привел насчет схождения языков Ф.П. Филин. Но он не приводит, а продолжает: «Итак, общеславянский язык во второй половине I тыс. до н. э. имел безусловные схождения с древнебалтийскими диалектами…» (с. 16).

Из этого тезиса следует, что во второй половине I тыс. до н. э. общеславянский или праславянский язык уже существовал и даже начал «сходиться» с балтскими… почему-то диалектами, а не языками. В результате все остается во тьме: было ли балто-славянское языковое единство, а если было, то когда произошло разделение, а если произошло, то почему далее произошло «схождение», а также почему «схождение» не закончилось слиянием языков? Вообще, на протяжении монографии Ф.П. Филин несколько раз говорит об общеславянском языке во второй половине I тыс. до н. э. Следует ли понимать так, что общеславянский язык возник в конце бронзового века? Тогда лингвисту тот же вопрос, что и историку: каким чудом сохранилось языковое единство в течение тысячелетий у общности, расселенной в разных геополитических зонах?

Напрашиваются печальные выводы о качестве проделанной в прошлые времена работы. Если такое пишут наиболее крупные специалисты в истории и лингвистике… И все-таки, других источников для поиска истины нет. Придется воспользоваться тем, что есть в научных наработках, хотя бы для сбора фактического материала и первичных выводов.

То, что балтские и славянские языки явно обнаруживают очень древнее родство, поняли еще в XVIII в. М.В. Ломоносов вообще считал балтов ветвью славянства [108, с. 232]. Языкознание XIX в. отнесло балтские языки к группе сатем (ранее предложено для данной работы условное название «Европа-сатем»), определив как отдельную ветвь индоевропейских языков, но признавали отдаленное родство между балтскими и славянскими языками. Хотя были и противники такого мнения. Самый знаменитый среди них – И.А. Бодуэн де Куртенэ. Свою позицию он обосновывал тем, что славяне ассимилировали огромное число балтов в процессе расселения, при этом в славянские языки вошло множество балтизмов. На современном этапе вопрос этот считается не решенным до конца. Сторонники славяно-балтской общности упирают на морфологическую близость славянских и балтских языков. Их противники указывают на существенно различный лексический состав языков в отношении таких понятий, «которые должны восходить как раз ко времени отделения их от индоевропейского праязыка» [101, с. 110]. Вот противники и попались. Сколько можно говорить: не было давным-давно индоевропейского праязыка, когда возник балто-славянский язык, – были родственные между собой языки-потомки, которые членились в свою очередь. А Бодуэну де Куртенэ я бы возразил, что носители многих славянских языков, например южные славяне, не контактировали с балтами. Мало балтизмов в чешском языке. Но никому в голову не приходило проводить границу между славянскими языками по принципу: ассимилировали ли их носители балтов или нет. Совершенно очевидно, что был в древности балто-славянский праязык, который исчез, но из диалектов которого возникли протобалтский и протославянский языки. Если отрицать его наличие, то надо выбросить из науки теорию «языкового древа», а она – никуда не денешься – кроме внутренней логичности хорошо подтверждается фактами истории.

Также в работах задевающих тему славянской прародины принято упоминать о такой версии, как «Польша – славянская прародина». Создатели и сторонники этой версии – польские историки и археологи, они же в основном эту версию поддерживают и развивают, за пределами же Польши она не слишком популярна. Противники «польской прародины» ссылаются на то, что, по данным палеолингвистики, праславяне не жили на берегу моря, т. к. терминология, связанная с морскими реалиями, у славян заимствована или позднего происхождения. Прочие аргументы крутятся вокруг вопросов о языковой и этнической идентичности лужицкой, поморской, пшеворской культур. Польские исследователи, защищая свою версию, декларируют многоязычность и многоэтничность лужицкой культуры. Т. Лер-Сплавинский, к примеру, считал, что только лужицкая культура бассейна Одры и Вислы дала начало славянам, остальные ее территории дали начало кельтам и иллирийцам [107].

Приведу еще один аргумент против славянской прародины в Польше. Если праславяне сформировались бы на территории Польши, то польский язык был бы наиболее «славянским» из всех славянских языков, он включал бы в себя меньше, чем другие славянские языки, древних заимствований. Что на этот счет можно сказать о польском языке?

В этой связи представляет интерес работа Ю.А. Лаучюте «Словарь балтизмов в славянских языках». Автор словаря обнаруживает в польском языке огромное число балтизмов. Она пишет: «Так, наибольшее количество балтизмов наблюдается в белорусском языке, несколько меньше – в польском… затем – в русском, украинском, и единичные слова – в чешском и кашубском» [106, с. 6]. Следует отметить, что сама она считает балтизмы в польском языке результатом заимствования из литовского и кашубского языков. Но здесь с ней ни в коем случае нельзя согласиться по двум основаниям.

Первое. Про белорусов есть твердое и обоснованное мнение, что они представляют собой фактически ославяненных балтов. И в их языке количество балтизмов наибольшее. В польском языке балтизмов «несколько меньше», чем в белорусском, но в этом отношении он твердо занимает второе место, далеко опережая по балтизмам все другие славянские языки, например украинский и русский. Между тем ни у кого из исследователей нет сомнений, что балтский субстрат сыграл известную роль в этногенезе и русских, и украинцев. Ведь еще в XII в. в Подмосковье на реке Протве жил балтский народ голядь, впоследствии ассимилированный. Можно ли при таких данных допустить, что формирование польского этноса произошло без включения балтского субстрата?

Второе. Согласно указанному словарю, среди польских балтизмов – огромное число терминов, отражающих бытовую хозяйственную лексику, связанную с крестьянским земледельческим трудом, с домашним хозяйством земледельцев лесной полосы. Славяне – исконные земледельцы, зачем им заимствовать у соседей с более низкой культурой земледелия такие термины, как «клуня» – «овин», «пуня» – «сарай для хранения соломы», «парсюк» – «поросенок», «курпы» – «берестяные или пеньковые лапти», «пелька» – «прорубь», «свиран» – «амбар», даже «пирст» – «палец» [106, с. 12, 13, 16, 19, 20, 22, 28]. И многие другие бытовые термины.

И еще одно соображение относительно версии «Польша – прародина славян»: если бы на территории Польши славяне были автохтонами, каким образом в XIII в. в Польше могла быть записана легенда о Паннонии как прародине славянства?

Так где же все-таки прародина славян? В.П. Кобычев, исследовав различные варианты по этому вопросу, приходит к неутешительному выводу: «…Мы поставили себя в крайне тяжелое положение в вопросе о происхождении славян. На этнической карте Восточной Европы для них буквально не осталось свободного места» [90, с. 33].

А ведь откуда-то появились они и за исторически короткий срок затопили пол-Европы своим многолюдством, так что Европу даже одно время называли Энетия [90, с. 23]. Впрочем, в факте прихода славян в места нынешнего их обитания со стороны кое у кого тоже есть сомнения. Так, А.Г. Кузьмин в примечаниях, давая оценку работам О.Н. Трубачева, пишет: «Интересна мысль автора о том, что «нужно правильно интерпретировать сам факт отсутствия памяти прихода славян издалека». Автор видит в этом свидетельство устойчивой привязанности славян к определенной (довольно обширной) территории [101, с. 376].

Действительно, если народ пришел на свою новую родину издалека, то он может очень долго – тысячи лет – помнить о древней прародине. Скандинавы помнили о стране в междуречье Волги и Дона более чем через три тысячи лет после исхода, кельтские сказания повествуют об исходе из Причерноморья предков кельтов в эпоху курганной культуры, т. е. около 3,5 тыс. лет назад, индоиранцы тоже спустя тысячелетия помнили некоторые реалии обитания в междуречье Волги и Яика.

По мнению О.Н. Трубачева, такая память у славян отсутствует.

А как же польская легенда, недавно упомянутая, о Пане, жившем в Паннонии, у которого было три сына: Лех, Рус (Мех) и Чех, которые ушли от отца и основали в новых землях народы ляхов, русов, чехов? Да ведь и в «Повести временных лет» не говорится об извечном пребывании славян на занятой ими тогда территории в бассейне Днепра и Волхова. Процитирую широко известные строки: «По мнозех же времянех сели суть Словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска. И от тех Словен разидошася по земле и прозвашася имены своими, кто седше на каком месте.

Якоже пришедше седоша по реце именем Морава и прозъвашася Морава, а друзии Чеси нарекошася; Словен же ови прешедше седоша на Висле и прозъвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозъвашася Поляне: Ляхове, друзии Лутичи ини Мазовшане, ини Поморяне.

А се – ти же Словене: Хорвати Белии и Серьб и Хорутане.

Такоже и ти Словене, пришедше, седоша по Днепру и нарекошася Поляне, а друзии Древляне (зане седова в Лесах), а друзии седоша межу Припетию и Двиною и нарекошася Дреговичи» (далее говорится о полочанах, словенах новгородских и северянах; в конце упомянуты радимичи и вятичи).

Не буду спорить – О.Н. Трубачев, без сомнения, неизмеримо больше меня разбирается в старославянском и древнерусском языках. Но все же, полагаю, не обязательно иметь докторскую степень по филологии, чтобы понять: в этом отрывке говорится именно о переселении славян с прародины на новые земли, обретении ими этнонимов в прямой связи с новым местообитанием и даже сообщаются кое-какие детали расселения, сохранившиеся в памяти славянства к началу русского летописания.

Насколько внимательно читали этот отрывок те исследователи, которые отстаивают гипотезу огромной славянской прародины – от устья Одера до верховьев Сейма, включающую в себя не только реки и горы, но и геополитические границы? Разве из текста не ясно, что практически на всей территории очерченной ими «прародины», славяне – пришельцы? Или объявить летописцев, создававших по частям «Повесть временных лет» с 996 г. по 1113 г., собирателями сомнительных баек и слухов?

От VI в, когда началось стремительное расселение славян по Европе, когда начался распад праславянского языка, Нестора отделяло около пяти веков, если учесть, что как личность он сформировался в XI в., тогда же приобрел знания по истории. Составителя Начального свода конца Х в. от VI в. отделяли четыреста лет. Согласимся, что если народ на какой-то территории автохтон, он не будет выдумывать мифов о недавнем пришествии предков на данную землю. Но если предки пришли откуда-то и поселились на данной земле, то срок в четыре-пять столетий слишком мал для того, чтобы воспоминание об этом событии изгладилось из народной памяти. Если ранние русские летописцы утверждают, что их предки-славяне пришли извне на нынешнюю родину, то это, несомненно, правда. В противном случае летописцев просто осмеяли бы. Даже в XVII в. в Новгороде кое-что помнили о пришествии славян на русскую землю, о чем была написана любопытная повесть, речь о которой впереди.

Вернусь к отрывку из «Повести временных лет». Не знаю, обращал ли кто внимание на некоторые детали, приведенные в нем, мне в научных публикациях читать об этом не приходилось.

Во-первых, фраза «…Сели суть Словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска». Болгария здесь упомянута, вероятно, в связи с соседствующим рассказом о славянской письменности. Но «Угорьска земля» – это Паннония. Таким образом, польское и русское предания указывают на одну и ту же территорию, откуда произошло расселение славян.

Во-вторых, еще интереснее то, что на Дунай, в Паннонию, славяне тоже пришли, а до того «по мнозех времянех» обитали где-то в другом месте. Значит, Паннония – не прародина славян, а место первого переселения, по крайней мере из сохранившихся в памяти.

В-третьих, в отрывке славянские народы перечисляются в определенном порядке. Сначала моравы и чехи, потом ляхи, за ними другие западнославянские народы. Перечисление народов идет от берегов Дуная на север – к Балтийскому морю.

Далее упоминаются хорваты белые – наиболее западное из восточнославянских племен, жившее в Карпатах, и южные славяне: сербы и хорутане. Возможно, здесь отразилось смутное воспоминание о том, что белые хорваты возникли в ту же эпоху, когда началось активное движение славян на Балканы и образование первых южнославянских народов.

Далее перечисляются племена Восточной Европы. Древляне названы после полян, хотя проживали западнее, но это, видимо, связано с особой ролью полян в глазах летописца. Потом названы дреговичи. Отдельным информационным блоком даются сведения о полочанах, словенах новгородских и северянах.

Полесье, как уже говорилось, является субгеополитической границей, даже сейчас отделяющей Украину от Белоруссии. Первый блок племен (полочане, словене новгородские) обитал севернее Полесья. С северянами вопрос особый.

Если и здесь порядок перечисления племен связан с хронологией и динамикой их расселения, то можно высказать гипотезу о двух колонизационных потоках славян в Восточную Европу. Один поток – от Среднего Дуная, на Карпаты, на Днепр и вверх по Днепру и его притокам. Другой поток – из нынешней Польши на восток, севернее Полесья, к верховьям Волги и на Новгородчину, растекаясь ручейками по обширному пространству Восточной Европы, расширяющемуся на восток наподобие воронки. На пути этого потока сначала оказались Валдайские высоты, которые переселенцы, вероятно, сначала называли просто Увалы, при дальнейшем движении на восток с отклонением к северу следующая гряда получила название Северные Увалы, а предыдущие какое-то время, видимо, назывались Южные Увалы, пока верх не взяло древнее название – Валдаи. Название Северные Увалы сохранилось до нашего времени, а Южных Увалов – нет.

То, что северяне названы вместе с полочанами и новгородскими словенами, – аргумент в пользу того, что их предки попали в Восточную Европу, пройдя севернее Полесья, а уже оттуда спустились на крайний юго-восток восточнославянского массива. Есть довольно старая гипотеза про северян, что свое название они получили потому, что в места своего проживания попали с севера. То, что северяне могли прийти с севера, может быть, и правда, но этноним северяне имеет другое происхождение.

Последними из славянских племен названы радимичи и вятичи. Но ведь они и пришли в Восточную Европу последними, как полагают, в VIII в. Тем более есть основания считать – порядок перечисления славянских народов и племенных союзов не случаен, а отражает существовавшую в X—XI вв. народную память не только о самом факте расселения славян, но и о порядке расселения, с хронологией по принципу «сначала – потом».

С таким видом народной хронологии автору этих строк приходилось встречаться. В 1975 г. мне довелось быть историком-консультантом в историко-этнографической экспедиции в зоне затопления Богучанской ГЭС на Ангаре. Беседы со стариками в возрасте 80 лет и старше дали интересные представления о таком предмете, как народная историческая память. Большинство сел и деревень в тех местах возникли в XVII в. Старики помнили не только это. Они помнили, что до русских в тех местах жили «евонки» (эвенки), которые потом ушли на север, помнили, что первые деревни возникли на островах (в Кежемском районе на Ангаре много крупных островов). Они не помнили точные даты возникновения того или иного населенного пункта, но хорошо ориентировались, какая деревня возникла раньше, какая позже. Помнили фамилии первых поселенцев – основателей деревень, помнили кое-какие факты, связанные с процессом расселения русских в Приангарье. А ведь речь шла о событиях, давность которых 300 и более лет. Первых русских летописцев от событий VI в. отделяло несколько большее время – примерно четыре-пять веков, но ведь процесс массового проникновения славян в Восточную Европу, расселение и формирование славянских союзов племен – событие куда более масштабное, нежели основание приангарской деревушки. У меня нет сомнения, что в X—XI вв. в Киевской Руси помнили не только о факте прихода славянских предков на территорию страны, но и многие важные детали, связанные со славянским расселением. Будь летописцы дотошнее в расспросах, они могли бы оставить нам несравненно более полную картину ранней славянской истории.

Мысль о том, что славяне по территории будущей Руси расселялись двумя потоками, не нова. Нечто подобное можно найти у В.В. Мавродина: «Не вызывает сомнений расселение славян в лесной полосе Восточной Европы в двух направлениях: с юга на север, северо-восток и восток и с запада на восток, следом чего являются западнославянские и западнобалтийские связи кривичей и ильменских славян» [112, с. 74]. Но разница между нашей версией и мавродинской есть. В.В. Мавродин полагает продвигающихся с юга славян автохтонами Восточной Европы и не считает, что перед этим их предки пришли из-за Карпат. Прародиной славян он считает «области Полесья, междуречье Западного Буга и Днепра, с севера на юг простирающегося от Припяти до лесостепной полосы» [112, с. 30]. Но если принять такую версию, то каким же образом возник второй поток, в рамках которого славяне двигались с запада на восток? Версии и гипотезы надо додумывать до конца.

Итак, никто из исследователей, чьими трудами здесь мы воспользовались, на вопрос о прародине славян не дал ответа вовсе или дал такой, который невозможно принять. Остается заняться поисками самостоятельно. Для начала надо провести смотр накопленного потенциала: что установлено, а что может помочь в поисках.

1. Поскольку праславянский язык принадлежит к группе сатем, то искать языковых предков славян следует по следам лужицкой культуры (культуры полей погребальных урн), так как нами установлено: только ее население, не будучи индоиранцами, говорило на языке Европа-сатем).

2. Не имеет смысла искать прародину славян южнее Дуная, по крайней мере в его нижнем и среднем течении. Население лужицкой культуры, которое уходило южнее Дуная, со временем стало предками иллирийцев. Среди иллирийцев были венеты, но это не славяне.

3. Праславяне никак не могут быть связаны ни с культурой лицевых урн (поморской культурой), ни с возникшими на ее базе пшеворской и зарубинецкой культурами. Доказывать этот тезис я не буду, так как вполне согласен с авторами, доказывающими их протобалтский и балтский характер. Интересующихся этими доказательствами отправляю к давно написанным работам, например: [90]; [157]. Противоположную точку зрения особенно активно отстаивал П.Н. Третьяков [168; 169]. Пытается стоять на нейтральной позиции А.Г. Кузьмин [101]. Он, кстати, в своей работе излагает перипетии спора.

4. После отделения иллирийской ветви языков лужицкая культура севернее Дуная явилась языковым предшественником балтских и славянских языков, поэтому она не балтская и не славянская, а протобалтославянская. Согласно данным исторической лингвистики, отделение протославянского языка от протобалтского произошло менее трех тысяч лет назад, т. е. на рубеже между бронзовым и железным веком. Археология зафиксировала на севере ареала лужицкой культуры культурную мутацию около Х в. до н. э., приведшую к образованию новой поморской культуры. Около VIII в. до н. э. поморская культура начала наступать на юг и поглотила почти всю родственную ей культуру полей погребальных урн (лужицкую культуру). С запада ее частично поглотила гальштадтская, а затем латенская культура. Ко II в. до н. э. лужицкая культура исчезает. В свете всего вышеизложенного не может быть сомнений, что поморская культура – протобалтская, а ее распространение хронологически совпадает с отделением друг от друга славянского и балтского языков.

Вывод: протославянский язык сформировался на территории лужицкой культуры, не поглощенной поморской культурой и устоявшей под натиском латенской культуры, хотя, быть может, и подвергшейся латенскому влиянию.

А была ли такая территория? Была! Практически все, кто пишет о судьбе культуры полей погребальных урн, формулируют оговорку: «Поморская культура поглотила ПОЧТИ всю территорию культуры полей погребальных урн». В частности, памятники поморской культуры не фиксируются на берегах Дуная, а также в Паннонии. Иными словами, вдоль северного берега Дуная идет полоса земли шириной кое-где в сотни километров, где была культура полей погребальных урн и куда не проникла поморская культура. Все ли лужицкое население исчезло на всех территориях (исчезло, имеется в виду, в языковом смысле)? Ответа не дает самый знающий археолог.

5. Гипотеза обширной славянской прародины не выдерживает никакой критики и трещит по швам при первом же соприкосновении с фактами. Ее отбрасываю безоговорочно. Гипотеза малой прародины удовлетворяет всем условиям и всем фактам. Можно возразить, что малая прародина легко стирается с лица земли при больших подвижках населения. Это так, но, вот ведь, уцелели баски в Пиренейских горах, несмотря на все исторические катаклизмы. Если славянская прародина – достаточно глухой и малодоступный участок земли, то там реликтовое население могло сохраняться тысячелетиями. А нам такого срока не надо. Лужицкая культура исчезла ко II в. до н. э., начиная с этого времени уцелевший реликт ее отправился в самостоятельное историческое «плавание», а уже в VI в. славян знает вся Европа как многочисленный и бурно расширяющийся народ. То есть малая славянская прародина существовала максимум шесть-семь столетий. В указанный промежуток времени, то есть со II в. до н. э. по VI в. н. э., только передвижения кельтов могли стереть с лица земли протославянский язык. Но к началу н. э. кельты уже находились в стадии прогрессирующего ослабления.

6. Паннония ни в коем случае не может быть славянской прародиной, по нескольким причинам. Во-первых, Паннония считалась римской провинцией, и варвары, если хотели там поселиться, спрашивали у Рима на то разрешение. Будь среди этих варваров славяне или венеты, они попали бы в римские хроники. Во-вторых, в Паннонии в рассматриваемое время проживали кельты, фракийцы, сарматы, потом гунны, народы активные и воинственные. Оседлым земледельцам опасно было бы жить среди них, особенно среди гуннов. В исторической памяти славян нет ничего про гуннов, а ведь в Паннонии располагался центр державы Аттилы. Вот после смерти Аттилы и распада гуннской державы славяне могли поселиться в Паннонии. Оставались считаные годы до падения Римской империи, спрашивать в Риме разрешение на поселение было не обязательно. Да ведь историки и находят славян в Паннонии в VI в. н. э. Как уже отмечалось ранее, среди склавинов было немалое число славян.

7. Территория славянской прародины, будучи изолированной, одновременно была зоной активных этнических контактов, где перемешивались этнические группы различного происхождения. Языком межэтнического общения для них служил язык хозяев, то есть – венетов. Когда произошла консолидация разноязычных групп в новый этнос, его представители называли себя вене, венеты, славяне, т. е. «венеязычные». Важный штрих – славянская прародина не входила в состав Римской империи.

8. В качестве предварительной гипотезы выскажу предположение, что прародина славян имела горный рельеф. Во-первых, в горах легче сохранить свою этническую идентичность. Во-вторых, в горах легче остаться неизвестными античной науке. В-третьих, нельзя сбрасывать со счетов сообщение Маврикия в «Стратегиконе»: «Имея большую помощь в лесах, они направляются к ним, так как среди теснин они умеют отлично сражаться» [90, с. 73]. По сообщению этого же автора, славяне имели на вооружении одни лишь короткие копья-дротики и в редких случаях плетеные щиты-заслоны, которые из-за их тяжести и громоздкости почти невозможно было передвигать с места на место. Неизвестна была славянам той поры и верховая езда [90, с. 39—42].

Трудно себе представить, чтобы славяне, где бы ни находилась их прародина, обходились без луков и стрел. Тем не менее сообщения Маврикия Стратега позволяют предположить, что первоначально славяне учились воевать среди гор, поросших лесом. С двумя короткими копьями-дротиками («сулица» – по-древнерусски) и вышеописанными плетеными щитами сражаться на открытых пространствах Паннонии невозможно. Отсутствие навыков верховой езды вкупе с неумением сражаться на коне – тоже признак горного жителя. В горах лошади по большей части используются как вьючные животные, а конный воинский строй вообще невозможно себе представить.

Эта вроде бы мелкая деталь «с головой» выдает славянскую прародину. Военная культура – часть общей культуры этноса. А культура этноса обычно инертна и консервативна. Если этнос попал в другие условия жизни, то должны пройти поколения, прежде чем материальная, духовная и поведенческая составляющие культуры начнут соответствовать этим новым условиям, а отдельные рудименты культуры от уже исчезнувшего образа жизни сохраняются века, тысячелетия и даже переходят к другим, совсем чуждым культурам-потомкам. Военная же культура относится к тем культурным составляющим этноса, которые должны меняться в первую очередь, если меняется образ жизни. Иначе этнос не выживет. Воевать «с шашкой – на танки» – занятие бессмысленное.

Поэтому сообщения Маврикия Стратега о военной культуре славян ясно указывают, что славяне были выходцами из мест, весьма непохожих на те, в которых они жили при нем. И эта перемена в их судьбе произошла недавно. Старая военная культурная традиция еще не успела уйти в прошлое. Еще в V в. славяне должны были жить в исходных условиях прародины. Маврикий Стратег описывает ситуацию на середину VI в. А уже в 584 г. историк Иоанн Эфесский, описывая нашествие славян на Византию, отмечает: «Они научились вести войну лучше, чем римляне, [и это] люди простые, которые [еще недавно] не осмеливались показаться из лесов и степей и не знали, что такое оружие, кроме двух или трех дротиков» [90, с. 75—76].

История повторяется: в конце ХХ в. чеченцы для нужд войны освоили компьютер, спутниковую связь и «шайтан-трубу» – реактивный гранатомет.

Я хотел бы обратить внимание на тот факт, что ни про кельтов, ни про германцев, ни про сарматов византийцы не сообщают, что в ходе столкновений с империей этим народам пришлось менять свою военную культуру. О предыдущей истории этих народов мы знаем достаточно, чтобы сказать: у них не было в этом необходимости. А сторонникам обширной славянской прародины я предлагаю еще один контраргумент: при помощи пары дротиков и неуклюжего плетеного щита огромных размеров защитить от злобного агрессора такую огромную территорию, какую они очерчивают для праславян, – невозможно. Никоим образом!

Проведенный анализ предельно сузил диапазон поисков славянской прародины. Искомая территория должна иметь скромные размеры, располагаться вблизи Дуная, рельеф – горы, поросшие лесом. Русло Дуная омывает две горные системы: Альпы и Карпаты. В начале ХХ в. популярной была гипотеза о карпатской прародине славян. Она не оставлена до сих пор. Главный ее недостаток – отсутствие и археологических, и письменных свидетельств на эту тему. Между тем про Среднее и Нижнее Подунавье, в том числе о живших в тех местах народах, античные авторы сообщили немало. Пожалуй, единственный аргумент в пользу карпатской прародины – наличие в районе Восточных Карпат в начале нашей эры народа со странным названием костобоки – звучит похоже на славянское название. И все. Куда делся этот народ – неизвестно. В славянской этнонимии, исторической памяти, легендах, фольклоре костобоки никак не отражены. Да ведь и название «корейцы» созвучно со словом «кора». И название норвежской столицы наводит на определенные ассоциации.

Л.Н. Гумилев тоже считал славянскую прародину малой по размеру и размещал ее в Восточной Венгрии, т. е. в районе Карпат. Как я понимаю, причина именно такой локализации с его стороны – необходимость поместить славянскую прародину на оси проведенной им полосы пассионарного толчка от Южной Скандинавии до Эфиопии. Но ведь активность славян определенно зафиксирована только спустя пять столетий после означенного толчка. Тут вопиющее противоречие с его теорией.

Что же отражается в исторической памяти славян об этнических истоках их общности? Еще в V в. славяне обитали на своей исторической прародине. К концу тысячелетия, когда славяне организовались в государства, обзавелись своим летописанием и вообще письменной и книжной традицией, от этого времени их отделяло около пяти столетий. Слишком маленький срок, чтобы фундаментальные факты ранней славянской истории изгладились из массовой устной памяти. Впору еще раз посетовать на древнейших летописцев, плохо понимавших, что будет интересовать нас – их потомков – через тысячу лет.

Но кое-что из коллективной славянской памяти летописи до нас донесли. Напомню про высказанное ранее предположение, что, описывая процесс расселения славян по Европе, летописец следовал устной памяти и упомянул славянские племена и народы в порядке хронологии их расселения и формирования. Тогда же была упомянута нами польская легенда, согласно которой славяне пришли из Паннонии. Хотя, строго говоря, легенда повествует о расселении славян из Паннонии, а как они в этой стране оказались – об этом не сказано ничего. В «Повести временных лет» тоже говорится о Паннонии, хотя там она не называется: «По мнозех же времянех сели суть словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля… И от тех словен разидошася по земле…» Здесь информация гораздо более ценная, нежели в польской легенде. Во-первых, подтверждается, что славяне расселялись именно из Паннонии, даже уточнено, что там «ныне Угорьска земля», во-вторых, прямо сказано, что Паннония не есть прародина, славяне там поселились «по мнозех времянех».

А что можно сказать об этих «мнозех времянех»? В «Повести временных лет» сохранилась информация и об этом темном периоде, во вводной части: «Бысть язык словенеск, от племени Афетова, нарцы (вариант: норицы) еже суть словене».

В.П. Кобычев кроме этой фразы поминает еще три случая когда нарцы (норицы) упоминаются в связи со славянами. «Второе упоминание о нарцах содержится в «Толковой палее», в которой против наименования отдельных народов стоят пояснения: «авер – иже суть обези», «руми, иже зовуться греци». Также и «норицы, иже суть словени».

Третье столь же краткое и сходное по характеру указание, но с несколько суженным значением, находится в одной чешской рукописи XII в., известной под названием «Части языкам» и представляющей собой перечень народов с обозначением их тотемных гербов, как то: «фряг есть лев», «алеман – орель», «немец – сврака», «чех – норец» и т. д.

Наконец, еще одно, четвертое по счету и наиболее раннее по времени, известие о нарцах на берегу Дуная мы находим в эпитафии Мартину (аббату Думийскому), приложенной к сочинению Авита – галльского поэта и политического деятеля бургундов и франков второй половины VI в. В эпитафии говорится, что святой Мартин приобщил к христианству множество диких и варварских народов и в том числе алеманнов, саксов, тюрингов, паннонцев, ругов, склавов, наров (Nara), сарматов, даков…» [90, с. 27—28]. В.П. Кобычев соглашается с мнением, что склавы и нары – один народ и надо читать «склавус-нара». Я с этим не согласен, хотя бы уже потому, что «склавус» жили в Паннонии, а страна Норик примыкала к ней с запада. Вполне естественно соседние народы в списке помещать рядом, и не нужно от себя домысливать связок между словами.

Последняя информация, проливающая хоть какой-то свет на предысторию славян, находится опять же в «Повести временных лет». Во-первых, в сказании о славянской грамоте еще раз подтверждено, что славяне когда-то жили в Паннонии: «…Словени, иже седяху по Дунаеви, их же прияша угри…». Во-вторых, в «Повести…» есть любопытная фраза: «…Ту бо есть Илюрик, его же доходил апостол Павел; ту бо беша словене первое… от него же языка и мы есмо…».

Все! Больше никаких письменных свидетельств, позволяющих судить о предыстории славян, нет. Интересно, что русские летописцы и книжники по вопросу происхождения славян дали не менее 90% всей имеющейся информации. Остальная информация исходит из Польши и Чехии, и опираясь только на нее вопрос нельзя решить в принципе.

Теперь следует проанализировать имеющуюся информацию. Во-первых, на неискушенный взгляд кажется, что в «Повести временных лет» по нужному вопросу сплошная путаница. В одном месте говорится, что славяне жили в Паннонии (Угорская земля), в другом месте сказано, что славяне первоначально назывались «норицы», что переводит взгляд исследователей на римскую провинцию Норик в Альпах, в третьем месте говорится, что славяне сначала то ли жили в «Илюрике» (Иллирии), то ли первые славяне вышли оттуда. Здесь запутались и профессионалы-историки, поэтому они либо подвергают сомнению достоверность русских летописных сообщений, либо конструируют сомнительные гипотезы и концепции. В данной работе можно разложить все по полкам только потому, что перед этим найдена и прослежена общая модель развития индоевропейской языковой общности. Поэтому нам известны некоторые никому до этого не известные факты и подсказки. Напомню аналогию, сделанную вначале: сильно попорченное индоевропейское полотно, на нем славянская группа фигур, тоже попорченная, а в группе находится русская фигура. В существенных вещах индоевропейское полотно реконструировано, естественно, теперь нам легче по сравнению с другими разобраться с испорченной поверхностью славянской группы на полотне.

Касательно «Повести временных лет» есть одна вещь, которую хорошо знают историки-профессионалы и не всегда знают просто интересующиеся историей: Нестор не был первым и единственным автором «Повести…». Летопись писалась и до него, самый ранний летописный свод, как предполагается, составлен в 996 г. В состав «Повести…» кроме чисто летописных записей включено «Сказание о грамоте славянской», написанное как отдельная работа. Разные авторы сообщали разные известные им факты по предыстории славян, а поскольку редакционная работа в те времена была не на высоте, к счастью для нас, разноречивые тексты не были подвергнуты правке и остались в тексте «Повести…», создавая видимость хаоса.

Мысль о том, что в текст «Повести…» вставлено «Сказание о грамоте славянской», высказал А.А. Шахматов. Разбирая этот вопрос, Б.А. Рыбаков хоть и не стал категорически на сторону Шахматова, тем не менее в свою реконструкцию «Повести временных лет» не включил строки, где сказано про «Илюрик» [152, с. 134—139]. Тем самым он признает, что было отдельное от летописи произведение, в котором указывалась Иллирия в связи с происхождением славян. Возможно, в Киевской Руси существовали письменные источники, в которых славяне производились из Паннонии, такие, где сообщалось, что норицы – древнейшее название славян, также отдельно существовало «Сказание о грамоте славянской», где сообщалось про «Илюрик», откуда первые славяне.

А теперь посмотрим, как соотносятся древние названия стран с современными.

1. «Повесть временных лет» – Паннония, Норик. Ныне – Венгрия, Австрия.

2. «Сказание о грамоте славянской» – Иллирия. Ныне – Югославия (бывшая).

3. Легенда о Лехе, Русе, Чехе – Паннония.

Итак: Югославия, Венгрия, Австрия. До развала Югославии все три страны граничили друг с другом. Вывод такой: мы имеем три независимых источника, сообщающих о прародине славян, и все три независимо друг от друга указывают примерно одно и то же место на карте, где следует искать славянскую прародину. Поставим ножку циркуля в точку, где сходились границы бывшей Югославии, Венгрии, Австрии, и проведем круг радиусом 200 км. Могут ли быть сомнения, что в пределы этого круга хотя бы частично должна попасть территория славянской прародины?

Паннонию в качестве славянской прародины, как ранее установлено, можно исключить, В эту страну славяне пришли из своей прародины. С Иллирией сложнее, почему память восточных славян зафиксировала связь этой страны с прародиной, придется разбираться, но на роль прародины она не годится, потому что со II в. до н. э. входила в состав Римской империи. Наличие в Иллирии протославян, без сомнения, было бы зафиксировано в античных источниках, а у славян сохранилась бы память о пребывании в составе империи. К тому же в таком случае протославяне были бы наверняка хорошо знакомы с христианством, вообще сохранили бы заметные следы романизации.

Остается Норик – территория нынешней Австрии. Здесь подходящий рельеф – горы, покрытые лесом, река Дунай, есть болотистые местности, озера. Причем тут болота и озера? О них сообщает Иордан.

Наступило время обратиться к знаменитому отрывку из труда готского историка «О происхождении и деяниях гетов». Этот отрывок цитировался в трудах по славянству десятки раз и до сих пор вызывает недоумение и споры.

«У левого их (Карпат) склона, спускающегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов. Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавенами и антами. Склавены живут от города Новиетуна и озера, именуемого Мурсианским, до Данастра, а на север до Висклы; вместо городов у них болота и леса…» [75, с. 67].

Мурсианское озеро – до сего дня камень преткновения для тех, кто пытается разобраться в приведенных географических ориентирах. В другом месте Иордан снова его упоминает: «Скифия погранична с землей Германии вплоть до того места, где рождается река Истр и простирается Мурсианское озеро, она [Скифия] тянется до рек Тиры, Данастра и Вагосолы, а также великого того Данапра и до горы Тавра». Далее на восток Иордан продолжает Скифию до китайцев [75, с. 66]. Очевидно, «Скифия» для него равнозначна нынешнему понятию Великая Евразийская Степь, которая заканчивается на западе в предгорьях Альп в нынешней Венгрии. Следовательно, во времена Иордана вполне допустимо было написать, что Скифия граничит с Германией, тем более если такие германские народы, как гепиды и готы, обитали тогда непосредственно в «Скифии».

Без подробных комментариев разобраться в работе Иордана ныне невозможно, поэтому после его текста даются обширные комментарии. Их сделала Е.Ч. Скржинская в издании 1960 г. В 2000 г. вышло новое издание работы Иордана, в котором повторены ее же комментарии. С этим изданием работал я, а предшественники – с изданием 1960 г. К чему это уточнение? Сначала обратимся к комментариям.

«Новиетун. Невиодун в пределах Верхней Паннонии, расположенный на правом берегу реки Савы (собственно, на берегу ее высохшего старого русла), ниже города Эмоны (ныне Любляна), на римской дороге от Дуная к Аквилеи и в Италию» [75, с. 209].

Здесь все нормально, продолжим знакомство с разъяснениями по древней географии.

«В представлении людей VI в., которое, по-видимому, отразил Иордан (30, 33, 35), западный предел расселения склавенов (по признаку Мурсианского озера (30 и 35), где – как первое племя с запада сидят гепиды (33) и с городом Новиетуном (35)).

О месте, с которого Дунай меняет свое имя, сообщили Страбон, Птолемей и Плиний. У Страбона говорится, что Данубием называется та часть реки, которая заканчивается «катарактами», ниже их, вплоть до Понта, река носит имя Истр. Под «катарактами» Страбон подразумевал, вероятнее всего, Железные Ворота на Дунае, т. е. теснины около города Турну-Северина. Птолемей местом начала Истра считал город Аксиуполь на правом берегу нижнего Дуная, где река поворачивает резко на север и течет параллельно черноморскому побережью, ограничивая Добруджу с западной стороны. Наиболее интересно сообщение Плиния, по словам которого Дунай «получает название Истра, едва только начинает омывать берега Иллирика». По его определению, Иллирик имеет восточной границей р. Дрину, правый приток Савы, впадающий в нее выше города Митровицы (Сирмия). Но представление об Иллирике всегда было неотчетливым, и его восточная граница могла заходить и далее (к востоку р. Дрины: например, Тацит причислял к Иллирику и Верхнюю Мезию, а позднее в записях Приска упомянут как иллирийский город Винимакий, лежащий ниже впадения Моравы в Дунай). Т. о., по Плинию, Дунай начинал омывать берега Иллирика приблизительно в районе городов Сирмия, Сингидуна, Винимакия, в местах, расположенных недалеко от впадения в Дунай его крупных правых притоков – Дравы, Савы, Моравы. Тут же жили гепиды, связываемые Иорданом с Тиссой, Прокопием – с Сирмией и Сингидуном.

По тексту Иордана где-то здесь (конечно, тоже приблизительно) должно было находиться Мурсианское озеро. Крепко утвердилось мнение, что озеро в центре Паннонии (ныне оз. Балатон) именовалось у древних авторов Pelso или Peiso» [75, с. 211—212].

Прошу прощения за длинную цитату, но это необходимо настоятельно, для анализа не качества работы Страбона, Плиния и Иордана, а качества работы комментаторов, а также тех, кто пользовался комментариями.

Кратко обозначу суть проблемы. Мне надо найти Мурсианское озеро, которое вместе с г. Новиетуном обозначает западную границу расселения склавенов. Мне известно, что озеро находится там, где река Дунай меняет свое название, превращаясь в реку Истр, с каковым названием и остается до самого впадения в Понт. Плиний сообщает, что река Дунай становится Истром, когда начинает протекать по территории Иллирии.

Теперь вспомним школьную географию. Река Дунай берет начало в горах Шварцвальда в Южной Германии и, отклоняясь то к югу, то к северу, течет с запада на восток. Повторяю: с запада на восток!

Далее вопрос: если река течет с запада на восток, а на ее пути окажется территория некой страны, с какой стороны света река вольется в пределы страны? Конкретные примеры: Австрия и Венгрия. С какой стороны Дунай вливается в эти страны: с запада или с востока?

Разумеется, с запада вливается, а с востока покидает пределы страны. Или по крайней мере значительно восточнее, чем вливается. С какой стороны Дунай в таком случае должен втекать на территорию Иллирии? Нет сомнения – тоже с западной стороны. Но, сообщив о том, что Дунай «начинает омывать берега Иллирика», комментатор тут же начинает искать восточную границу Иллирика, чтобы по ней уже сориентироваться насчет местонахождения Мурсианского озера. Уважаемые читатели, вы здесь улавливаете железную логику?

Когда в процессе написания этой работы мне довелось изучить и текст, и комментарии, знакомство это погрузило меня в тяжкие раздумья. Я не имею чести знать Е.Ч. Скржинскую, не знаю, какую школу она кончала, но предполагаю, во всяком случае – похожую на ту, какую заканчивал ваш покорный слуга. А в этой школе очень основательно учили отличать восток от запада. Причем не только мальчиков, но и девочек тоже. Прекрасный пол на ниве истории заслуживает уважения, поэтому я не думаю, что здесь виновата Е.Ч. Скржинская. Скорее всего, она не сама составила комментарии, а перевела их с какого-нибудь западноевропейского языка, а кто-то по недоразумению поставил ее не переводчиком, а автором. Составил же комментарии какой-нибудь остепененный неуч с оксфордским дипломом, знающий великосветские манеры, умеющий считать на пальцах, но безнадежно путающий восток с западом. Тяжелы последствия засилья позитивизма в западной науке!

Из-за такого «комментария» вся работа по локализации праславян на карте Европы зашла в тупик на десятилетия, может, и на сто лет. Самое непостижимое здесь для меня то, что с 1960 г., когда вышло предыдущее издание работы Иордана, в течение более сорока лет наверняка сотни специалистов читали вышеприведенный «комментарий», и никто не заметил, что запад перепутан с востоком.

А комментарии надо исправить. Этакое позорище для российской науки!

И это еще не все. Я намерен реабилитировать Страбона, которому приписывают то, что он никогда не утверждал. В вышеприведенном комментарии утверждается (правда, предположительно), что Страбон границу между Дунаем и Истром обозначил в месте нахождения Железных Ворот.

Краткая справка. Железными Воротами называют участок Дуная на границе Румынии и бывшей Югославии, где скалы сжимают русло реки до ширины 150 м, поэтому там очень быстрое течение и судоходство ныне осуществляется по обводному каналу, а в древности суда перетаскивали волоком по суше. Древние римляне это место называли Клиссуры. Скорее всего, слово фракийское, очевидно, родственно латинскому clusa – «запор», «форт», «укрепление». Слово с родственным корнем имеется и во французском языке: klisser – означает «оплетать снаружи бутыли с вином каким-либо материалом». Есть родственные корни и в германских языках. Например, в английском языке слово «клинч» означает «зажим в ходе спортивной борьбы». Есть немецкое слово «клемма», проникшее в русский язык и означающее «зажим». Сюда же надо отнести русские слова «клещи» и «клеть». Все названные слова восходят к индоевропейскому корню kleu – «сжимать», «теснить», «ограничивать» [174, т. II, с. 249]. Понятно, что слово Клиссуры следует перевести примерно как «Теснины».

В комментариях к Иордану, которые сейчас рассматриваются, высказано предположение, что Железные Ворота Страбон называл «катаракты» и «ниже их, вплоть до Понта, река носит имя Истр». Какие имеются основания для версии «катаракты» – Железные Ворота, неясно. Но чтобы перевести слово «катаракты» с латинского языка, необязательно даже заглядывать в латинско-русский словарь. Достаточно открыть «Словарь иностранных слов». Есть такая глазная болезнь – катаракта. Зрение при ней как через слой падающей воды, отсюда и название болезни, которое переводится – «водопад».

Поскольку водопады у Железных Ворот отсутствуют, надо полагать, Страбон «катарактами» называл места на Дунае, лежащие выше столицы Австрии – Вены, где Дунай имеет характеристики горной реки. Там есть места, для которых термин «водопады» вполне годится.

Если, проделав подобные рассуждения, бросить взгляд на карту, то легко убедиться, что разница между Страбоном и Плинием в определении границы между Дунаем и Истром становится очень небольшой. Страбон точкой отсчета берет чисто географический признак, Плиний – этнополитический. Неподалеку от этих мест в наше время существует полуостров Истрия, вдающийся в Адриатическое море. Это название – память об иллирийском племени истров. Название племени, конечно же, связано с названием реки, на берегах которой проживало племя. А это еще одно доказательство, что название Истр употреблялось значительно западнее впадения в нынешний Дунай его крупных притоков: Дравы, Савы, Моравы (относительно последней реки комментатору следовало бы сделать оговорку, что имеется в виду Морава, впадающая в Дунай с юга, так как не все знают, что в Дунай неподалеку друг от друга впадают две Моравы).

В свете вышесказанного под всеми спорами и сомнениями по поводу идентификации озера Балатон как Мурсианского озера можно подвести черту. Суть этих споров и дискуссий такова: Балатон ни по каким признакам не подходит в качестве кандидата на роль озера, названного Иорданом Мурсианским. Но если не Балатон, то никакого другого озера просто нет поблизости от границы между Истром и Дунаем, границы, которую проводили горе-искатели в области исторической географии.

Искать нужное озеро следует несколько западнее Балатона. И здесь имеется единственный подходящий кандидат – озеро на границе Венгрии и Австрии, которое ныне называется Нейзидлер-Зе. Само его германское название, в котором присутствует слово «новый», говорит о том, что появилось оно не ранее появления германцев на территории Восточной Австрии, а произошло это около XII в.[2]. Название «Мурсианское» подходит к этому озеру, потому что его берега сильно заболочены, а корень мар/мур в индоевропейских языках часто означает «болото». Кроме того, поблизости от озера протекает река с названием Мур (Мура). Неподалеку река Морава впадает в Дунай.

Вывод из всего предыдущего анализа: западная граница расселения склавенов должна быть сдвинута существенно на запад, в предгорье Альп, к территории Австрии, древнего Норика, где, по сведениям «Повести временных лет», располагалась прародина славян.

Иными словами, граница расселения склавинов (т. е., как уже ранее определено, – «степных венетов») проходила примерно там, где заканчивалась Великая Степь и где ныне западный предел расселения венгров – народа, пришедшего в Центральную Европу из этой Великой Степи. Во времена Иордана земля эта была известна под названием Скифия.

Имеет ли западная граница расселения склавинов какое-то отношение к славянской прародине? Центральноевропейская окраина Великой Степи не подходит в этом качестве по природным условиям, а также в силу того, что, как говорилось, в Паннонии праславяне были бы обязательно замечены античной наукой. Самая предпочтительная версия в данном случае такова: Паннония – территория, с которой происходило широкое расселение славян на окружающие земли, но в Паннонию праславяне пришли со своей подлинной прародины. Эта славянская прародина должна была находиться за пределами границ Римской империи, на Дунае, в горнолесистой местности, в стороне от римских торговых путей. К тому же римляне, поскольку ничего не знали о будущем величии этого племени, не выделяли его из среды родственных племен, считали частью другой племенной общности.

Обращусь опять к приему «гипотетического историка». Представим себе этого историка, живущего через тысячу лет и пытающегося по отрывочным и случайным фактам понять, откуда взялось такое грандиозное политическое образование, как Россия – от Балтики, до Тихого океана, откуда взялись русские (великороссы) и как они соотносятся со славянами и русами.

Допустим, он знает исходное место, откуда пошел рост державы, – междуречье Верхней Волги и Оки. Там жило племя вятичей. Это славянское племя пришло в Восточную Европу последним из славянских племен – только в VIII в. Есть сведения, что оно входило в состав государства Русь. Что далее случилось с вятичами – неясно, но потом на их земле обнаруживаются то ли русские, то ли великороссы, которые активно расширяют этнические пределы, интегрируя в свой состав окружающие земли. Для нахождения исторической истины нужно, во-первых, знать определенный минимум фактов, во-вторых, правильно их систематизировать и интерпретировать. И ни в коем случае не изобретать никаких «циркумповолжских» теорий. Такая теория, разумеется, объяснит все что угодно, но и все оставит непонятным. Как в известном бородатом анекдоте про картину, на которой «война в Крыму, все в дыму, ничего не видно».

Теперь я снова несколько отвлекусь от поисков славянской прародины на время. Мы подошли к ней достаточно близко. Видно, что неподалеку от тех мест, которые попали в сферу нашего внимания, на северном берегу Адриатического моря в античное время жило загадочное племя венетов. Ранее о них уже заходила речь, теперь продолжим разговор, кое в чем придется повториться. Праславяне тоже часто именовались венетами или венедами, нелишне разобраться, что это за народ, имеет ли какое-либо отношение к славянам. Вопрос этот в исторической науке уже звучал, общая итоговая оценка такая: италийские венеты к славянам отношения не имеют.

Между двумя Пуническими войнами венеты были покорены римлянами и постепенно романизировались. При этом они усвоили латинский алфавит и оставили множество надписей, дошедших до нашего времени. Поэтому есть возможность судить о венетском языке. Тем не менее венетский язык не классифицирован. Причина в том, что большинство надписей на нем слишком краткие, слова часто повторяются (например, в надгробных надписях), поэтому данные по языку остаются слишком скудными. Нет возможности с полной уверенностью даже определить, относится ли венетский язык к группе кентум или к группе сатем. В последнее время чаша весов склонилась в пользу языка группы кентум. Такой тезис проводится в пятитомнике «История Европы», причем выражен он такой неясной фразой, словно писал не историк, а политик: «…Иллирийцы, двинувшиеся в конце II тыс. из Придунайских районов к югу – на Балканы и затем в Италию, где среди иллирийцев известны племена яподов, япусков, япигов, давнов, певкетов, пелигнов. Долгое время к ним присоединяли мессапов и венетов, которых теперь считают носителями самостоятельных индоевропейских языков, причем венетский – близким к латинскому» [78, т. I, с. 175].

Тем, кто не понял, в чем странность этой фразы, объясняю. В языкознании «самостоятельными», или «изолированными», языками принято называть языки, не имеющие родственников среди других языков. Например, албанский и греческий языки – все их родственники умерли, и они ныне языки-одиночки, есть только «двоюродные» и «троюродные» братья.

В таком случае как понимать фразу, что венетский язык – «самостоятельный индоевропейский язык» и «близок к латинскому»? Два положения, противоречащие друг другу. Если венетский язык схож с латинским, то его логично отнести к италийским языкам. Если он самостоятельный, то не может быть похож на латинский, как албанский, к примеру, не похож на русский, хотя и тот, и другой относятся к языкам группы сатем. Автор приведенной цитаты либо неряшливо выразился, либо в языкознании смыслит меньше, чем школьник, прочитавший «Слово о словах» Л. Успенского.

Обращусь к автору, чью компетенцию под сомнение не ставлю. Вот что у него можно найти: «Часто встречающееся в научной литературе отнесение венетского языка к «иллирийским» наталкивается на ряд трудностей: с единственным, несомненно, «иллирийским» языком, который нам сколько-нибудь известен, – с мессапским – венетский не обнаруживает тех специфических общих «инноваций», которые необходимы для отнесения языка к той или иной «ветви»: некоторую близость к северо-западным Балканам мы находим у венетов только в области личных имен (венетский больше всего схож с латинским)…

При нынешнем состоянии наших знаний правильнее всего ограничиться утверждением, что перед нами индоевропейский язык, имеющий общие черты и с италийской, и иллирийской группами и являющийся, быть может, остатком какой-либо не сохранившейся «ветви»» [170, с. 56].

Итак, И.М.Тронский тоже считает, что венетский больше всего схож с латинским, но, как серьезный ученый, он осторожен и делает оговорку в связи с малым количеством лингвистического материала по этому вопросу. Так или иначе, он отмечает необычность венетского языка. С одной стороны – схожесть с латинским, с другой – явные черты чуждости двух языков. Тронский ставит знак вопроса и остается в недоумении. По поводу странности венетского языка можно предложить версию, опираясь на предыдущие выводы о динамике и последовательности расселения носителей индоевропейскоих языков в Западной Европе.

Венеты пришли на север Адриатики в волне расселения протоиллирийских племен в XIII—XII в. до н. э. Соответственно, язык они имели протоиллирийский и стали бы иллирийцами, если бы не последующие события. Через 100—200 лет после поселения венетов у Адриатического моря большая масса племен, носителей курганной культуры, из Восточной Европы проникла в Паннонию, а оттуда в Северную Италию. Далее, один поток кентумитов двинулся на юг, колонизуя Апеннинский полуостров, вытесняя на юг поселившихся там ранее иллирийцев, отчего античная наука и застала их на юге Италии, – эти кентумиты стали предками италийцев. Другая волна кентумитов через Северную Италию ушла дальше на запад и проникла в Юго-Восточную Францию. Они стали предками кельтов. Легко увидеть, что вся эта масса кентумъязычных народов в ходе миграции должна была пройти сквозь земли адриатических венетов. Несколько их поколений жили в условиях теснейшего контакта с кентумъязычными мигрантами. Просто чудо, что венеты в этих условиях сохранили свой исконный язык. Часть из них язык сменила и включилась в движение на запад. Возможно, от них и произошли венеты Арморики и Бельгии, ставшие кельтами и по языку, и по культуре. Но язык оставшихся венетов должен был подвергнуться сильнейшему воздействию языков пришельцев. При таком плотном контакте заимствуется не только лексика, но и грамматические формы. Таким вот образом язык адриатических венетов приобрел, с одной стороны, сходство с италийскими языками, с другой стороны, сохранил многое от первоначального языка, имевшего родство с протоиллирийским языком. После включения области венетов в состав Рима, влияние латинского языка усиливалось, вторая волна кентумитского воздействия постепенно делала венетский язык все более похожим на латинский язык, пока не произошла полная романизация венетов. В высшем венетском обществе могла быть даже мода делать надмогильные надписи на латинский манер, как сейчас русский язык модно засорять англоязычной лексикой, зачастую в ущерб смыслу. Двести лет назад такая же мода существовала относительно французского языка. «Дамских мод журнал» – такая фраза создает впечатление, что русский язык очень схож с французским. Простонародный венетский язык и язык надписей, которые делались преимущественно в высших кругах общества, не обязательно совпадали.

Из данной версии следует предположение, что язык адриатических венетов был в основе языком группы сатем, но подвергшимся очень сильному воздействию праиталийской, пракельтской, а позднее латинской лексики, что и породило неопределенность выводов о его принадлежности. Однозначно можно утверждать следующее: если бы венетский язык был близок латинскому языку, античные ученые не могли бы этого не заметить. И они без колебаний причислили бы венетов к италикам. Ведь не возникло ни у кого из них сомнений, к кому причислить язык осков или умбров. А венетов к италикам современники не причисляли. Вопрос же о причислении венетов к иллирийцам порождал у них большие сомнения. Сомнения означают, что основания для них были. Может быть, венеты адриатические и происхождение имели несколько отличное по сравнению с иллирийцами?

Это возможно, если они пришли на север Адриатики не с востока, с основной массой иллирийцев, а с севера, перевалив через Альпы. Севернее Альп протекает Дунай, а на его берегах проживали носители культуры полей погребальных урн. Если венеты из их среды попали в Италию северным маршрутом, то они изначально могли иметь диалект, отличный от протоиллирийского, хотя языки были родственными. Предположение подтверждается тем, что севернее Альп (или на северных склонах Альп) тоже жили венеты, по данным археологии, занимая значительное пространство. Вот какие об этом есть сведения. «В области севернее Альп культура раннего железа связывается с племенами ретов, иллирийцев, а также с венетами. В восточном Тироле и на юго-западе Каринтии известна высокоразвитая культура венетов. Ее центр находился на северо-востоке Италии, где с венетами связана культура эсте VI—V вв.

В Словении существовала культура, близкая по характеру к культуре венетов» [78, т. I, с. 209].

Подчеркну еще раз, чтобы заострить внимание: венеты адриатические – только часть венетов, к северу и северо-востоку от них тоже жили венеты, имевшие сходную материальную культуру. Культурный центр венетов находился на северо-востоке Италии, но ведь именно эти италийские венеты были завоеваны Римом и подверглись романизации. Правомерно задать вопрос: а какова судьба всех остальных, периферийных венетов, особенно тех, что жили по северным склонам Альп, на территории нынешней Австрии, а также далее, за Дунаем?

История ставила такие эксперименты, когда один народ расселялся по двум противоположным склонам горного хребта. Горный хребет всегда – либо геополитическая граница, либо субгеополитическая. С течением времени растет обособление, обе части народа превращаются в отдельные народы. Наглядный пример на сегодняшний день – осетины. Это народ, живущий на северном и южном склонах главного кавказского хребта. На сегодняшний день имеется Северная и Южная Осетия, историко-политическая судьба которых различна. Любому путешественнику проехавшему обе Осетии, бросается в глаза различие между населением обеих Осетий. Различаются не только этнографические особенности, но даже внешность населения.

Если древняя Венетия была расположена на двух склонах Альп, исторические и этнографические судьбы ее населения должны были складываться по-разному. Часть Венетии по южному склону Альп до Адриатики сначала стала «проходным» двором» для праиталиков и для пракельтов, затем попала в сферу влияния Рима и была романизирована. Что же касается венетов по северному склону Альп и дунайского побережья, то они должны были с течением времени приобретать все больше отличий в хозяйственном, культурном укладах жизни, в языке по сравнению с южными родичами. Кроме того, они должны были сохранить венетский язык. Позднее венеты, живущие южнее Дуная, попали в состав римской провинции Норик, а живущие севернее Дуная серьезного римского влияния так и не испытали. Именно эти венеты сыграли особую роль в славянском этногенезе. Этот тезис подтверждается данными антропологии. Из четырех антропологических типов, известных позднее у славян, один явно тяготеет к альпийскому типу, встречается на территории Австрии и Чехословакии [90, с. 67]. А.Г. Кузьмин тоже констатирует: «Славян от балтов отличает прежде всего наличие в их составе центральноевропейского расового типа…» [101, с. 116]. Но, похоже, вопрос этот еще мало исследован.

Несомненный интерес представляют сведения о том, что североальпийские венеты какое-то время проживали в рамках собственного государственного образования еще до того, как вошли в состав Римской империи.

«В I в. до н. э. в альпийских землях образовалось царство Норик, как оно именуется латинскими авторами. Иллирийское племя нориков объединило под своей властью несколько кельтских, иллирийских племен и племя венетов. Царство Норик достигло большого хозяйственного подъема. Норик чеканил собственную золотую монету. Употреблялось венетское и иллирийское алфавитное письмо.

…Здесь около 100 г. до н. э. возникло римское поселение Магдалененберге (современный Цольфельд), где обосновались римские торговцы, положившие начало установлению римского господства в областях севернее Альп» [78, т. I, с. 505].

К сожалению очертить точные границы этого государства невозможно. А такие сведения, особенно о северной границе, были бы очень интересны. Заходила ли граница севернее Дуная? Возникает мысль, что Норик, упоминаемый в «Повести временных лет», – не римская провинция Норик (как уже говорилось, не похоже, что протославяне проживали в рамках Римской империи), а отдаленное воспоминание об этом самом государстве в альпийских землях, которое называлось Норик и в состав которого входили венеты. Те венеты, которые не подверглись влиянию поморский культуры и не вошли в состав возникшей позднее пшеворской культуры.

Другой вопрос: где проживали эти венеты, входившие в состав государства Норик? Древнеримская провинция Норик, находившаяся между верхним течением Дравы и Дуная, имела основным населением кельтское племя таврисков. Завоевана римлянами и превращена в провинцию в 16—15 гг. до н. э., после чего, в эпоху ранней империи, Норик подвергся быстрой романизации. Из этих фактов следует вывод, что венеты, входившие в состав Норика, проживали по северному берегу Дуная, если не все, то большая часть. О проживании венетов южнее Дуная говорит название римской пограничной крепости Виндабона (совр. Вена) и название города Винер-Нештадт в Австрии.

Отдельный, очень интересный вопрос касается сообщения о существовании в государстве Норик венетской письменности, к тому же алфавитной. Алфавитная письменность в раннегосударственном образовании – несомненно, влияние античной культуры. Но кто создал эту письменность? Была ли она создана на базе греческого, или латинского алфавита, или имела оригинальное происхождение? Какова судьба этой письменности? К вопросу о венетской письменности я еще вернусь, а сейчас закончу поиск славянской прародины.

Согласно предыдущим рассуждениям, славянская прародина должна находиться севернее римской провинции Норик. Дунай в своем верхнем течении отделял ее от земель Римской империи.

Если бросить взгляд на этническую карту Европы I—II вв. н. э., то между верхним течением Влтавы и нижним течением Моравы вдоль русла Дуная по северному его берегу обнаруживается в Центральной Европе сравнительно небольшой участок земли на котором не указан никакой народ, никакое племя. По соседству с пустующим на карте местом указаны проживающими бойи, квады, вольки[3]. Кельтское племя бойев в начале н. э. проживало на территории нынешней Чехии, поэтому северная граница славянской прародины должна быть проведена частично по гребню гор Шумава и далее на восток, по так называемому Богемскому массиву на юге Чехии.

Итак, очерчу полностью территорию бывшей славянской прародины. Южная граница – Дунай (в пределах нынешней Австрии), северная граница – горы Шумава и Богемский массив, западная граница – примерно по линии от Дуная до верховьев Влтавы, в том месте, где ее русло круто поворачивает на север, восточная граница – примерно устье Моравы, там, где проходила северо-западная граница Паннонии.

Очерченная граница невелика, но, в принципе, не меньше места занимал в те времена в Европе крупный племенной союз. Например, те же квады или вольки. На современной политической карте эта территория займет Северную Австрию (левый берег Дуная) и крайнюю южную часть современной Чехии. Таким образом, получаем ответ на недоуменное замечание Ф.И. Филина о славянской топонимии. «Если основываться только на топонимических данных, то получится, что для славян вообще нигде не найдется места, поскольку нет областей с несомненной сплошной славянской гидронимией (как это уже давно отмечалось разными исследователями)» [175, с. 21].

Такое место могло бы существовать при одном условии: если бы на территории славянской прародины и сейчас проживали бы славяне. Но это условие отсутствует. В Северной Австрии победил германский язык. Есть еще Южная Чехия. Но это очень небольшой район, к тому же пограничный с кельтами и германцами. Топонимия и здесь может быть смешанной. Тем не менее Южная Чехия на сегодняшний день самая славянская земля из всех обширных территорий, заселенных славянами. Следовательно, славянская топонимика здесь должна быть выражена сильнее, чем где бы то ни было. К сожалению, мне не удалось найти ни одной работы по чешской и словацкой топонимике. Этимология названия Шумава у В.А. Никонова отсутствует. Можно предложить толкование «Шумящие воды». По горам всегда проходит водораздел, и со склонов Шумавы на север и на юг стекает много горных речушек, которые шумят на водопадах, в теснинах, в порожистых местах.

Место, предложенное в качестве славянской прародины, удовлетворяет всем условиям, выдвинутым ранее. В древности эта территория входила в зону культуры полей погребальных урн (лужицкой культуры) и не была затронута влиянием поморской и пшеворской культур. Расположена она на Дунае, на северном берегу. Имеет скромные размеры, несопоставимые с теми необозримыми пространствами, которые славянам отводят на современных исторических картах. Место это находится рядом с Паннонией, Иллирией, Нориком и никогда не было под римским владычеством. По характеру расположения никогда не привлекало внимания античных ученых, купцов, политиков. Рельеф страны горный и лесистый. Обитали там с древнейших времен венеты. Территория эта была зоной активных этнических контактов, о чем далее.

В русской народной поэзии сохранилась память о некоей далекой стране, которую называют «Веденецкая земля». М. Фасмер считает, что здесь имеется в виду Венеция [174, т. I, с. 287]. Правда, он не объясняет, ни каким образом русское простонародье с Венецией познакомилось, ни по какой причине сохранило название города в своем фольклоре. Скорее, здесь память о древней прародине.

В ходе дальнейшего изложения я намерен привести дополнительные доказательства локализации славянской прародины именно в указанном месте.

П?отославяне

Теперь можно дать более полный ответ на вопрос: почему античная наука молчит о славянах? Объяснение исходное уже предложено: славян тогда не было. Но венеты же были – возразят оппоненты.

Совершенно верно! Венеты были, и античные ученые оставили о них свидетельства. Например, Тацит, живший вI в. н. э., сообщает, что «венеты совершают «разбойничьи набеги» на огромном пространстве от феннов до сарматов» [112, с. 45]. Из этого сообщения со всей определенностью следует, что венетами/венедами Тацит называет тех, кого ранее в этой работе я называл балтославянской неразделенной общностью. Античные ученые ничего не знали о великом будущем, которое суждено части венетов, живших за Альпами на Верхнем Дунае. Этих венетов они никак не выделяли из остальной массы балтославян. Несмотря на то, что во времена Тацита существовали уже пшеворская и зарубинецкая культуры и уже произошло расщепление единой общности на протобалтов и протославян, разница между ними и в языке, и в этнографических особенностях, с точки зрения античных ученых, была слишком мала, чтобы проводить разграничительную черту. Вся эта огромная человеческая масса представлялась им скопищем варваров, говорящих на похожих диалектах одного языка. Различия в материальной культуре, во-первых, ускользали от их взгляда, так как о варварском мире севернее Дуная они не имели детального представления; во-вторых, такие различия им не казались существенными. Варваров они классифицировали по упрощенной схеме: одних причисляли к сарматам, других – к германцам. Где уж тут различать варваров, говорящих на венетских диалектах. Предположим, Тациту военный или купец скажут, что у венетов, живущих в горах севернее Виндабоны, язык и обычаи хоть и похожи на языки и обычаи прочих венетов, но имеют также и серьезные отличия. Сочтет ли он важной такую информацию? Тацит всех балтославян называл венетами, потому что так назывались те из них, кто проживал у границ империи. Он не знал, что дальше на север и северо-восток среди варваров, сходных с венетами, распространены такие этнонимы, как гуды, гуты, гуттоны, гудцулы, судеты. В данном случае им слово «венеты» употреблялось в том же смысле, что и слово «галлы» применительно к кельтам. Так же средневековые русские называли «обдорами» коренные народы Сибири.

Этнические процессы совершаются медленно и, на взгляд современников, трудноразличимы. Выгода нашего положения по сравнению с античными учеными в том, что мы можем взглянуть с дальней дистанции на давно закончившийся процесс, невыгода в том, что нам не хватает фактов – современники не догадались зафиксировать, многое придется реконструировать, зная, в общем, как такие процессы совершаются.

В рассматриваемом случае общая схема будет такая: праславяне сформировались на территории очерченной выше прародины от смешения разных этнических элементов, язык венедов послужил объединяющим элементом, отчего и возникло название «словене», что примерно можно перевести как «венеязычные». Судя по последующим событиям, этнос был активный, а условия проживания в горной местности всегда создают демографические проблемы. Расширяться молодой этнос мог только к северу, в остальных направлениях этому мешала огромная Римская империя. Значит, в течение веков славянская граница медленно ползла на север, на территорию Чехии и Словакии, постепенно поглощая кельтское племя бойев – когда-то сильное и воинственное, но в начале н. э. потерявшее и то, и другое качество. В V в. праславяне оккупировали Паннонию, очевидно, после того как гунны покинули историческую сцену. С этого времени именно Паннония стала главным плацдармом экспансии нового активного этноса теперь уже в трех направлениях: на север, на восток, на юг. Новый этнос заметили, он вышел на широкую арену истории. Внутри славянского этноса осталась надолго память о Паннонии как месте, откуда вышли славянские племена. Стало быть, верхняя хронологическая граница окончания праславянского периода – вторая половина V в. н. э. С этого момента начинается славянский период истории, который закончился с прекращением внешней экспансии и с образованием славянских государств – примерно в IX в.