Примета № 3. Не возвращайтесь за забытой вещью, иначе ваш путь будет неудачным

30 сентября

Бесконечные ряды книжных стеллажей окружали меня, словно путаные ходы лабиринта. Чтобы выбрать в этом кошмаре хоть что-нибудь, нужно потратить уйму времени. Взглянув на ценник очередного бестселлера, я поняла – и уйму денег тоже. Книжные магазины всё больше разочаровывали меня. Ничего особо стоящего на полках не было видно. Чересчур часто попадались томики с эзотерикой и пособия для глупышек типа «Как выйти замуж за миллионера». Где нестандартная мистика? Где уникальная классика, которой жаждут ещё не заплесневелые мозги одиноких искателей пищи для ума?

Я с грустной улыбкой вспомнила, как в прошлом одна из моих немногочисленных подруг спросила: «А кто такой профессор Доуэль?». И, фыркнув в ответ на мои объяснения, покрутила пальчиком у виска: «Бред какой».

Она обняла меня за талию, подойдя со спины. Никки не позволила мне повернуться к ней. Плотно сжав объятия, она прошептала на ушко:

– Я вчера звонила тебе сотню раз. Где твой телефон?

– Я вчера оставила его дома, – мне не нравилось такое начало разговора, тем более, что тон её голоса был тихим и холодно-заинтересованным.

– Раз ты оставила его дома и не отвечала, значит, самой тебя дома не было, – её легкий укус за шею можно было воспринимать и как знак примирения, и как угрозу.

Мне не хотелось лгать ей. Да и совершенно не к чему было вообще что-то сочинять:

– Я была в развалинах детского сада.

– Кого же ты там встретила? – Её объятия стали более тугими, жесткими.

– Тода, толпу незнакомых людей, Юлия и…

– И Сатиру, да?.. – после этих слов мне пришлось вывернуться из рук Никки. Дышать в её тисках стало уже трудно.

– Что ты творишь, мне же больно! – Моё восклицание не произвело на неё никакого впечатления, она только холодно продолжала смотреть, как я сержусь и возмущаюсь, снижая голос до шепота: – Мы же в магазине, здесь люди… Можно, ты не будешь вести себя так, чтобы все на нас пялились?

Она безразлично пожала плечами:

– Смотрят, ну и что? Будь одна из нас парнем, это было бы для них в порядке вещей. Не уклоняйся от вопроса: ты встречалась с Сатирой?

Меня угнетал подтекст её слов. Нужно увести разговор от персоны Сатиры, иначе Ника всё перевернет так, что виноватой в ссоре окажусь я.

– Ты мне ответишь или нет, дорогая? – По выражению её лица было понятно: обойти острые углы не получится.

– Я видела Сатиру, это правда. И что с того? Я ведь ходила туда, чтобы увидеться не с ней.

В голове, словно вспышка, промелькнуло осознание небрежно сказанных мною слов. Проклятье! Нужно было сказать: «Я ведь ходила туда не затем, чтобы с ней увидеться». А теперь на лице Никки уже расцветала пылкая ярость. Эти маленькие красные пятнышки волнения, из-за которых я никогда не могла понять, сердится она или просто сейчас расплачется.

– Никки, но ты же видела её всего однажды, и то мельком. С чего вдруг такие выводы? – Иногда она напоминала мне глуповатую шестилетнюю девочку, какой была в детстве. Она до сих пор измеряла линейкой дружбу и ревновала к каждой необыкновенной кокетке, напрочь забывая о том, что присутствие мужчин в наших жизнях ещё никто не отменял.

– Ты пойдешь туда? Снова? – Допрос с пристрастием.

– Да, Никки, я пойду туда снова.

– К ней?!.. – Её лицо исказилось в капризной плаксивой гримасе, но остатки гордости спасли положение – она не заплакала.

– Никки…

Резко развернувшись, она бросилась к выходу из магазина.

– Никки!!!..

Скандал на пустом месте. Наверное, именно поэтому догонять её я не видела смысла. Я вообще не видела смысла во всём том, что она мне наговорила. Продолжая рассматривать яркие корешки книг, я снова и снова прокручивала ссору в голове. Казалось, если бы я нашла момент, в который следовало сказать другие слова или поступить иначе, я бы успокоилась. Но ситуация не поддавалась, Никки всегда была очень упертой. Разубедить её в чем-либо практически невозможно.

– Никогда не стоит думать о том, что могло бы быть, если бы мы в прошлом поступили бы иначе. Миллион маленьких «если бы» может искалечить то немногое, что осталось в настоящем. – Рука с тонкой серебряной цепочкой отодвинула мою руку от очередного корешка, за который я собиралась вытащить стоящую на полке книгу.

На цепочке висело что-то маленькое, деревянное, цилиндрическое. Как пробка от шампанского, только с резными рисунками по кругу. Юлий вздохнул, одернув рукав френча так, чтобы браслета не было видно. Странный жест. Зачем тогда его носить, если не на показ?

– Не можешь выбрать книгу? – Юлий задумчиво перебирал взглядом названия тематик над полками.

– Здесь слишком часто попадаются книги околорелигиозного содержания, – я не могла понять, узнал он меня или же просто решил заговорить с незнакомкой: – Все эти экстрасенсы, целители, предсказатели, маги…

На лице Серого Кардинала появилась острая улыбка, которая так идеально подходила к его удивительным глазам индейца:

– Не любишь магов? Почему?

Я покачала головой:

– Сплошной обман. Большая часть из них – ничего не представляющие из себя пустышки, делающие вид, что в них есть нечто особенное. Знаешь, достаточно небольшой кучки мелких, но бросающихся в глаза деталей внешнего облика и пары слухов о неизвестном, несчастном или туманном прошлом, и вот люди уже интересуются твоей личностью, как будто ты сотворил чудо по спасению Вселенной. А ты всего лишь солгал.

– Как критично, – Юлий рассмеялся, от чего мне захотелось стать маленькой-маленькой и уползти под стеллаж с книгами. – Знаешь, Кнопка, ты рассуждаешь как все.

Вот как. Он всё же узнал меня. Значит, можно завязать более дружественный разговор, чем обсуждение эзотерики.

– Ты часто ходишь в этот магазин? – Задав этот вопрос, мне почему-то вспомнились школьные уроки английского, где мы заучивали стандартные фразы для построения книжных, неживых диалогов. Мои слова прозвучали так, словно я говорила штампами, нарубленными в детстве на уроках чтения и письма.

– Да. А ты? – Ответил он мне таким же штампом. Разве что только голоса не хватало электронного.

Мне до жути захотелось ответить штамповкой типа «Я тоже часто хожу в этот магазин. Давай ходить сюда вместе», но я удержалась. Он снова рассмеялся и протянул мне две книги, которые держал в руке:

– Раз уж ты ничего не можешь выбрать, возьми это.

Я приняла книги и взглянула на обложку. Зигмунд Фрейд «Психоанализ конечный и бесконечный». Вторая – он же, «Толкование сновидений». Фрейд?!

Протянув ему книги обратно, я обиженно надулась:

– Не стану я это читать. Все говорят, Фрейд – извращенец.

Но Юлий уже засунул руки в карманы, не собираясь ничего у меня забирать. Он недовольно сощурился, тихо спросив меня, словно его никто не должен слышать:

– Все говорят… А что думаешь ты?

– А я думаю, что мне не стоит тратить время на чтение этого.

– Напрасно, – Юлий пожал плечами. – Книги уже оплачены, так что можешь оставить их себе. Будешь демонстрировать их друзьям, хотя бы делая вид, что ты наплевала на общее мнение.

Мы шли молча, не обговаривая маршрут. И это было ни к чему – пункт назначения был и так понятен. Юлий не вынимал руки из карманов. Так странно: сегодня более ветреный день, чем вчера, но ни одна пуговица на его френче не застегнута. А вчера вечером он шел, укутавшись так, словно на асфальте уже лежал иней.

В Доме, Где Никогда Не Запирается Дверь нас уже ждали. Вернее, ждали его, Серого Кардинала. Сатира подбросила в воздух багровые бархатные лепестки нежных цветов, как только мы вошли. Увидев меня, она состроила недовольную гримасу, которая в мгновение испарилась, едва она перевела взгляд на Юлия:

– Выгуливал Кнопку?

Он как-то с натяжкой ухмыльнулся и, подойдя к ней ближе, нежно провел тыльной стороной ладони по её шее:

– От цветов что-нибудь осталось?

Её глаза загорелись и, отвечая ему, она смотрела на меня:

– Изумительный букет. Благодарю тебя. – чмокнув его в щеку, она помчалась в Песочную Комнату, на ходу отрывая лепестки от нескольких роз, что были в ее руке, и подбрасывая их вверх.

Серый Кардинал, тихо смеясь и качая головой, направился к лестнице, ведущей на второй этаж.

Тод остановил меня, когда я намеревалась пойти вслед за ним:

– Сатира недовольна.

– Плевать мне на Сатиру.

– Было бы плевать, ты не отвечала бы шепотом, боясь, что кто-то может услышать.

Его слова рассердили меня. Я решительно направилась в сторону Песочной Комнаты. Мне и самой было непонятно, зачем я это делаю, но в голове крутилась идея «Сейчас я ей всё выскажу!».

– Стой! Зачем? – Тод споткнулся и не смог меня удержать.

Распахнув дверь, я увидела Сатиру. Присев на пол, она отрезала с катушки тонкую черную ленту, предназначенную для упаковки подарков. Огромное количество стеклянных сосудов разной формы стояло на полу, подоконнике, на стопках книг. Во многих красовались перевязанные лентами букетики темно-красных роз. А асбестовая ткань пола была буквально застелена беспорядочно лежащими багровыми цветами. Перевязав очередной букет, Сатира начала собирать новый из роз, лежащих на полу.

Я ещё раз посмотрела на букеты. Стояли они в чем попало. Она использовала и прозрачные вазочки, и простые банки, и высокие бокалы, и какие-то колбочки и пробирки, напоминающие мне школьный кабинет химии.

– Я собрала всё, что было стеклянного, – словно читая мои мысли, сказала Сатира тоном наивной девочки. – Но если ты найдешь ещё что-то, то принеси это мне, прошу.

Пока я пыталась сообразить, что ответить, она наслаждалась моим удивлением:

– Это было, когда я проснулась, а Юлий уже ушел. Столько цветов, я принесла их сюда. Я была в таком восхищении, что рассыпала все до единого. – Она подняла голову, внимательно посмотрев на меня, будто сказанные ранее слова предназначались вовсе не мне. – А тебе, Кнопка? Тебе когда-нибудь дарили столько цветов утром?

Тод буквально выдернул меня из комнаты за руку, и под громкий издевательский смех Сатиры потащил в одно из ответвлений коридора, где пол был уложен кафелем.

Комнатка была маленькой, но с мебелью. Только когда я устало села на маленький диванчик, заметила, что всё ещё сжимаю в руках книги, «подаренные» мне Юлием.

– Что ты лезешь между ними, зачем тебе это нужно? – Тод присел рядом, аккуратно смахнув рыжие локоны, упавшие на моё лицо.

– Она же совсем меня не знает. Почему она со мной так?..

Тод, вздохнув, облокотился на спинку диванчика:

– Это Сатира, она со всеми такая. – Затем он снова наклонился вперед, чтобы взглянуть мне в лицо. – Ты на ее место метишь или мне показалось?

Я резко обернулась к нему:

– Что?!..

– Ну, в смысле, поближе к Юлию, подальше от Никки?

– Плохая шутка.

– Ну, тогда ладно.

Он встал с дивана, и подошел к столу, на котором лежали тонкие бамбуковые палочки. Щелкнув зажигалкой, поджёг одну из них. Легкий дымок потянулся вверх, к потолку.

– Ты собираешься этим дышать? – Мне вспомнился вчерашний вечер – Комната Там-Тамов, наполненная теплыми дымными запахами и плавающими в них звуками.

– Не совсем, – он небрежно улыбнулся и снова присел рядом со мной на диванчик, протянув мне тлеющую палочку. – Я хочу, чтобы вдохнуть это попробовала ты.

– Зачем? – Мне вдруг стало не по себе. Идея глубоко вдыхать дым благовоний из рук Тода казалась мне небезопасной.

– Просто попробуй. – Его лицо выглядело простым и бесхитростным: – Ведь ты никогда так не делала, верно? Лучше сделать и жалеть, чем жалеть и не сделать.

– Этим выражением можно оправдать даже самые грязные проступки, знаешь ли. – Я всё же взяла из его рук бамбуковую палочку и осторожно вдохнула небольшое количество дыма. Дым обжег горло, захотелось пить.

– Нет, – Тод отрицательно покачал головой: – Вдохни его так, будто бы ты просто дышишь. Давай…

Горло защипал сухой мандариновый вкус, но ощущение было приятным, словно вместе с дымом я вдыхала жаркое тепло солнца.

Тод поджег ещё одну палочку и, закашлявшись, затянулся дымом сам:

– Я обычно предпочитаю просто курить. Но этот пафос придумал Серый Кардинал, а все остальные повторяют за ним, как мартышки. И я в том числе.

Юлий… это придумал Юлий… Я снова втянула дым. Было приятно выдыхать его через нос. Тод, затянувшись поглубже, начал смеяться, и дым выходил у него изо рта небольшими резкими клубами, словно из трубы мультяшного паровоза.

Сложности начались, когда я поняла, что комната начинает медленно плыть перед глазами. Движения рук стали непослушно-автоматическими.

«Просто нужно собраться и придти в себя. И уходить отсюда» – подумала я. Но, закрыв глаза, чтобы собрать мысли воедино, я поняла, что это невозможно. Как только веки мои опускались, голова с неизвестной мне ранее скоростью начинала кружиться четко по часовой стрелке и чем дальше, тем быстрее.

Захотелось подняться, но я не смогла. Меня удерживала левая рука Тода, небрежно обнимавшая мой живот, чуть-чуть залезая под джинсы. Мне этот жест был не вполне понятен. Интересно, и давно это он меня обнимает?

– Тод, мне бы уже… – Что-то в выражении его лица меня напугало, от чего немного прояснилось в голове. – Я пойду.

Но он дружески обхватил меня за плечи, убрав руку с живота:

– Слушай, успокойся. Я тут кое-что придумал, – его рука с плеч соскользнула мне на спину, залезла под майку. Тод нежно поглаживал меня по линии позвоночника. – Раз уж я всё перепутал, и ты не собираешься вешаться на Юлия, так, может быть, ты немного побудешь со мной?

От его ласк мне захотелось с грохотом упасть на пол, но я удержалась:

– Не забывай: у меня есть Никки.

– Да? – Одним движением руки он расстегнул лифчик, потом стянул лямочки с моих плеч. Спустя мгновение бельё было вытащено из-под майки как что-то естественно лишнее.

Слишком маленький для двоих диванчик стеснял движения. И пока Тод непослушными руками стремился подмять меня под себя, я свалилась на пол, звонко ударившись головой. Боль несколько прояснила ситуацию.

– Прости, Тод, это глупость, – я с трудом поднялась и дошла до двери, стараясь не раскачиваться на ходу.

Только когда я уже устало переставляла ноги по кафельному полу коридора, вспомнила: лифчик, наверное, остался на диване. Возвращаться за ним смысла не было. Что это нашло на Тода? Ещё вчера он говорил, насколько я для него бесполезна, а сегодня… Или это просто действие дыма, закрытого помещения и тесноты диванчика?

В Комнате Там-Тамов я остановилась и присела на барабанную плоскость. Нужно было собраться с мыслями, чтобы спокойно придти домой. От благовоний меня шатало из стороны в сторону, днем идти в таком состоянии по улице было бы странно.

Я закрыла глаза, позволив сознанию кружиться, подобно снежинкам в Новогоднюю ночь. Огромное количество маленьких колючих моментов моей жизни танцевало в памяти. Ощущения и картинки вальсировали, выделывая такие пируэты, что меня начало подташнивать.

Кто-то, присев на пол напротив, обнял меня за ноги, положив голову мне на колени. Открыв глаза, я увидела, что это Ника.

– Я пришла, чтобы забрать тебя отсюда, – её голос был больше просящим, чем утвердительным. Словно это Никки спрашивала у меня, зачем она сюда пришла.

Её глаза просили прощения. Или не прощения, а чего-то другого, я просто не была в состоянии сейчас понять. На минуту меня охватил стыд, что она видит меня в таком состоянии, растрепанную, с размазанной косметикой и расширенными от благовоний зрачками. Но потом я поняла: Никки посчитала, что сама виновата передо мной, и сейчас она не собирается упрекать меня в чём-то.

Размышления прервал стук каблуков на втором этаже. Затем раздался громкий смех Сатиры, и всё стихло.

Значит, в Песочной Комнате никого нет. А Тод давится неудачей на маленьком диване.

Я схватила Никки за руку и потащила туда, где мы впервые увидели Сатиру и Юлия. Ника не сопротивлялась, и было не так уж важно, о чём она думает.

Мы вдвоем упали на большие подушки у окна, наверное, отброшенные Сатирой, когда она расставляла по комнате цветы. Лежащая на спине Никки была мягкая и послушная, как пластилин. Я целовала её шею, спускаясь ниже, к груди. Нетерпеливо расстегнула её нелепую рубашку, облизнув животик. Мне никогда не нравился пирсинг в пупке, я боялась случайно зацепить его и причинить ей боль. Кроме того, металл неприятен на вкус.

Однако сегодня колечко с длинной подвеской из звездочек, пронзающее её кожу было очень кстати. Я прикусила одну из звездочек и потянула сережку на себя. Недовольно простонав что-то неразборчивое, Никки приподнялась. Так было удобнее стянуть с нее джинсы.

Когда синие штаны из грубой ткани уже валялись где-то в углу, я чуть отдалилась от Никки, чтобы в очередной раз убедиться, насколько она чудесна.

Передо мной на подушке полулежала смуглая девушка с рассыпанными по плечам темными волосами. Расстегнутая белая мужская рубашка приоткрывала небольшую аккуратную грудь. Она не была полненькой, скорее, просто аппетитной. Как она может носить такую мужскую невзрачную одежду? Зачем? Ведь я знала, что раздевая её, под всеми этими грубыми мятыми вещами найду теплое нежное тело. Найду бархатное спокойствие, которое я так любила обнимать утром, когда просыпалась рядом с ней.

И это милое, в сине-белую клетку белье из хлопка так необыкновенно идет ей.

Так необыкновенно, что мне от всего этого тепла и комфорта вдруг стало тошно. Мне захотелось ударить Нику. За то, что она всегда такая нежная и послушная. За то, что она всегда одинаковая, всегда верная, всегда сладкая… Я не успела понять, увидела ли она разочарование в моих глазах. Противореча собственным желаниям, я поцеловала её, с закрытыми глазами на ощупь ища застежку этого почти детского нижнего белья.

Дверь резко открылась, и в комнату, словно запыхавшись, влетела Сатира. Её удивление длилось всего секунду, затем лицо расплылось в широчайшей улыбке, а глаза засияли восторгом:

– Браво! Браво! – Она зааплодировала нам, заливаясь громким издевающимся смехом.

Мы обе так и застыли на полу, остолбеневшие от её неожиданного появления. Я, сидя на ногах Никки, не могла найти способ вывернуться из неловкой ситуации.

И едва я раскрыла рот, как Сатира опередила меня. Она швырнула мне что-то, что держала в правой руке:

– Лови, Кнопка, ты забыла!

Глаза моей подруги наполнились слезами, когда она увидела, как на пол перед нами упал испачканный в пыли лифчик, оставленный мною в комнате Тода.

– Никки…

Я не успела договорить, она грубо столкнула меня:

– Слезь с меня!

Собрав последние силы, я поднялась на ноги, подняла брошенное мне белье и яростно швырнула его в Сатиру. Она мгновенно отвернулась. Неконтролируемое желание выдрать ей все волосы переросло в бешенство, я кинулась к дверному проему. Но когда Сатира снова взглянула на меня, мои ноги сами не захотели двигаться с места. От мочки уха к виску с левой стороны ее лица тянулась красная полоса, и яркие капельки крови скапливались на ней, едва-едва не срываясь вниз. Должно быть, она не успела вовремя отвернуться, и с силой брошенный лифчик застёжкой оцарапал ей лицо.

Что я наделала…

В проеме двери возник Тод с нахальной маской на физиономии:

– Ну что у вас, кошачья драка?

Медленно, Сатира сделала шаг ко мне, несколько алых капель при этом сорвались, прочертив на её лице параллельные линии и соскользнув на плечо.

Я отступила. Оттолкнула Тода и бросилась прочь из этого дома.

Было даже странно ощущать чувство вины. Казалось бы, за что? Она сама виновата, она наглая, самоуверенная, бездушная кукла без тормозов. Как можно делать вещи, которые делать просто нельзя?!..

Сырая трава в парке возле дома едва ли заметила, что становится ещё более мокрой от слез, капающих из моих глаз. Свернув с тропинки, я завалилась лицом в землю под деревом, которое шуршало зелеными ещё листьями, словно не желая слушать мой плаксивый вой. Так я пролежала в траве и листве до заката, в воздухе витал запах плесени и дождя. Осени. Никто не разбудил меня, когда сон застелил моё ноющее от боли сознание.

Примета № 4. Лгать можно, нужно лишь держать пальцы «крестиком»

Утро 7 октября

Раннее утро было чересчур свежим. То ли действительно наступала осень, то ли ночной дождь оставил на улице сырость и запах озона.

Когда я вошла в Дом, Где Никогда Не Запирается Дверь, там было тихо. Едва слышные голоса раздавались из Песочной Комнаты. Они не спорили, а скорее просто неспешно болтали. Я и не ожидала найти здесь такое умиротворение. Казалось, при первом моем шаге всё взорвется и обрушится на мою бестолковую голову как кара за тот невежливый, последний уход. Побег, если быть честной.

Но вот шаг сделан, и нет ни взрывов, ни воплей, ни осколков, ни грохота рушащихся стен. Никто и не заметил, что я посмела придти сюда вновь.

В Песочной Комнате всё было на своих местах. Юлий, прислонив подушку к стене, навалился на неё спиной и положил ноги на небольшую стопку книг. Он был в тёмно-синей майке и изодранных джинсах. Закинув руки за голову, Серый Кардинал с закрытыми глазами слушал разговор своих гостей, чувствуя себя полноправным хозяином дома.

Тод медленно ходил из стороны в сторону, рассуждая вслух, иногда помогая себе высказаться бесконтрольными жестами:

– Понять это не сложно, нужно всего лишь попробовать. Лучше сделать и жалеть, чем жалеть и не сделать. А я не жалею. Мне кажется, я даже цвета стал воспринимать иначе – ярче, выразительнее. Стало приятно открывать глаза, смотреть на этот Мир, который на самом деле красив.

– Но ты же не художник, Тод, не художник… – Ему возражал незнакомый мне парень, сидевший на полу: – А если бы ты присмотрелся к Миру, то увидел бы, что живем мы все в помойной яме, где даже дышать противно. И все эти теории о Тотеме – сплошная ересь, потому что ничто так не разрушает жизнь как понимание, зачем ты живешь и для чего. Продолжай любоваться цветными картинками, Тод, продолжай… Я лишь не понимаю, для чего тогда тебе нужен был Тотем, ведь получается, что ты принял его напрасно.

Тотем?..

Этот человек говорил удивительным голосом. Бас, смешанный с мальчишеским криком. Одет он был в клетчатую рубашку поверх белой майки и ветхие джинсы. Сидя на полу, он вытянул одну ногу и согнул другую, упершись локтём в колено. Скорее всего, парень был очень высоким: он напоминал согнутую металлоконструкцию. С первого взгляда было заметно, что он немного сутулится.

Я нерешительно остановилась в дверном проеме.

– Впервые слышу, чтобы кто-то, употребляющий наркотики, рассуждал о напрасных поступках других людей. – Тод вдруг озлобился, словно собеседник был прав.

В разговор вмешался Юлий:

– Если ты хочешь задеть его, то не получится. – Он сонно поднял взгляд на меня: – Доброе утро, Кнопка. Тебя давно не было. Проходи.

Внутри всё похолодело, но как можно не принять приглашение Серого Кардинала?

– Знакомься, – Юлий указал на странного человека: – Этого ленивца зовут Наркоман.

Наркоман посмотрел на меня безразлично-потухшим взглядом:

– Мне жаль их. Ещё одна твоя марионетка?

– Ну… – Осуждающе протянул Серый Кардинал: – Ты не должен так говорить. И о Тотеме тоже.

– Да я вообще здесь ничего говорить не должен, – Наркоман удобно улёгся на спину, подобно Юлию подложив руки под голову: – Я же лишний.

– Брось. Одиночество же… Эх, то есть Фред, – Юлий раздраженно поднялся и подошел к окну: – Мне не надоело, но я хотел бы оставить сейчас всё как есть и просто остановиться.

– Ты не можешь, – на лице Наркомана играла довольная улыбка: – Кроме того, они совершенно не понимают, о чём мы говорим. Эй, как там тебя… Кноп… ка. Кнопка, спроси у Юлия, что тебя заинтересовало в нашем разговоре.

Юлий повернулся ко мне лицом, и я нерешительно взглянула на него.

– Ну же? – Серый Кардинал пристально смотрел на меня.

– Что такое Тотем? – С трудом выдавила я.

Наркоман засмеялся, а Юлий с облегчением вздохнул:

– Это такая магическая вещь, Кнопка. Ты веришь в магию? Нет, не веришь. А между тем, я нашел способ, как сделать наше сознание более восприимчивым и широким. Для этого и нужен Тотем.

– И как это работает? – Мне не была понятна его мысль.

– В тебе сосуществует два «Я». Твое сознание и твоя душа…

– Три, по Фрейду.

– Закрой рот, – заткнул меня Юлий и продолжил, отвернувшись к окну. – Душу можно заточить в Тотем. Ты уже видела у меня такой на запястье, – он поднял руку, демонстрируя браслет с маленьким резным деревянным идолом-уродцем: – Душа живет вне тела, а это – дополнительные возможности. Ты начинаешь чувствовать, ощущать Мир, в котором живешь, более полно. Обостряется интуиция, ощущение времени, чувства… иными словами, меняется всё.

Наркоман, лежащий на полу, перебил его на полуслове:

– Что же ты тогда своей девчонке Тотем не дашь, скажи мне? Если всё так прекрасно, так хорошо, что можно слюни пускать, – Наркоман приподнял голову и зло посмотрел на Юлия: – Почему же ты её не сделаешь такой же, как они?

Вместо ответа Серый Кардинал отрицательно покачал головой, по-прежнему смотря в окно.

– Это не по правилам, – сказал Наркоман.

– Правил нет. – Голос Юлия прозвучал опустошенно и грустно.

Стоя посреди комнаты и не понимая, о чём говорят эти двое, я рассматривала лицо своего нового знакомого.

Высокие скулы, белая кожа. Отросшие русые волосы закрывают уши и лоб. Строгое, чуть грубоватое лицо, словно вытесанное из камня, объемный подбородок. Широкая, красивая улыбка. Но только она и привлекала внимание, если не считать чудных голубых глаз со светлыми ресницами. Только глаза его чаще всего были закрыты русой челкой, так что оставалась только улыбка.

– Я не могу сделать Сатиру такой, как все остальные, я не могу дать ей Тотем. – Юлий заговорил тихо, но комната и так была полна молчания, поэтому каждое его слово было отчетливо слышно. – Она мне обещала всегда такой быть. Не как все остальные. Это то, что держит нас вместе. Когда мы познакомились, она сразу спросила меня, какую девушку я хотел бы видеть рядом с собой. Она тогда ещё и Сатирой-то не была. А другой, совсем другой. И вот я ей описал свой идеал: послушная и тихая, не спорящая, всегда ждущая и верная – ну, как стандартная домохозяйка, что ли. А она взяла и сделала всё наоборот. Большая половина того, что она делает – это розыгрыш, комедия. Но ведь все в это верят. Да и я сам перестаю со временем различать, какие выходки её собственные, а какие она проделывает для поддержания своей роли. Иногда, даже наперекор её собственной, живой натуре. – Юлий повернулся к Наркоману, его голос стал тревожным, убедительным. – Она ещё больше кукла, чем все остальные, но она живая кукла. Кукла с душой. Она не боится выглядеть смешно и глупо, потому что знает, что в этом и есть смысл игры. Совершать абсурдные поступки, но уметь обыгрывать их перед другими так, чтобы все поверили, что это нормально, что так и нужно, что всё правильно. Она с этим сталкивается каждый день, она актриса, у которой выше всех жанров идет импровизация, потому что иначе меня бы рядом с ней не было. И я благодарен ей за то, что она может удержать меня рядом с собой.

– Ммм… Богиня… – Простонал Наркоман: – Как же ты из всего этого выпутываться будешь, друг?

А Юлий словно не слышал его слов, он с умилением уже рассказывал самому себе:

– Она даже привычки для себя придумала глупые. И фобии. Боится запаха больниц. И зиму. Она вообще зимой на улицу не выходит, моя Сатира.

Мы с Тодом переглянулись. Я вопросительно подняла брови. Он едва заметно пожал плечами.

Вошедшая в комнату Сатира обнаружила полную тишину. При её появлении Наркоман снова сел в то же положение, в каком его застала я.

– Молчите так, будто говорили обо мне, – Сатира нежно обняла Серого Кардинала и, приподнявшись на носочки, поцеловала его в подбородок.

– Мы говорили о тебе. Помнишь Наркомана? – Юлий кивнул в его сторону, и вместе с Сатирой уселся на полу. Она устроилась позади него, обняв Юлия со спины руками и ногами. Тонкие шпильки едва не пронзали его живот.

Я невольно посмотрела на свои безопасные и удобные балетки.

Сатира была в короткой юбке. В чересчур короткой для положения, в котором она сейчас сидела. Черно-синий шёлк в клетку свободными волнами ложился по вихрям упругой черной сетки, которая придавала юбке объем. Корсета сегодня не было. Грудь была перевязана ярко-синим атласным шарфом, кончики которого выглядывали из-под крохотной белой рубашки, подобранной строго по фигуре. Рубашка была застегнута лишь на две пуговки чуть ниже груди. Сатира была стройной, но не миниатюрной, и всё же, её вполне можно было бы принять за роскошную дорогую обворожительную куклу в человеческий рост.

Стоя рядом с Тодом, я чувствовала дискомфорт. К Богу пришла его Богиня. Царапина на её лице уже совсем затянулась, но в том, что Сатира помнит о нашем столкновении, я не сомневалась.

Вдруг Тод осторожно толкнул меня локтем и взглядом указал на Сатиру. Она весьма приветливо улыбалась Наркоману, обольстительно поигрывая глазами. И пока Юлий разговаривал со своим другом, она подмигнула ему. Наркоман ответил.

Во мне зародилось странное чувство. Внутренний голос протяжно-сладко жалел Серого Кардинала: «Тебя обманывают, Юлий. Но ничего. Я окажусь рядом, когда будет нужно. Я помогу. Я подберу тебя, если так случится, что ей ты станешь не нужен. Я никогда не оставлю тебя. Я всегда смогу тебя понять. Я такая же, как и ты. Как ты…».