Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ардабиола

ModernLib.Net / Отечественная проза / Евтушенко Евгений / Ардабиола - Чтение (стр. 5)
Автор: Евтушенко Евгений
Жанр: Отечественная проза

 

 


      - Что это за крест? - удивился Ардабьев. - Кто его вкопал в детсаду?
      - Никто не знает, - пожал плечами фотограф. - Те, кто забыл, от чего произошел крест.
      - А от чего он произошел?
      - Ты тоже забыл? - печально улыбнулся фотограф. - От распятия.
      Провожая Ардабьева до калитки, фотограф сказал:
      - Чо-то мне не хочется тебя отпускать... Может, теперь я тебя провожу?! Или переночуешь у меня? В фотокоровнике?
      - Нет, - ответил Ардабьев. - Мать будет волноваться.
      Сделав несколько шагов, Ардабьев остановился, не услышав скрипа калитки и поняв, что фотограф смотрит ему вслед, хотя, наверно, его уже не видит, потому что тьма была непроглядная.
      - А вы знаете... все, что вы сделали, будет выставлено, - сказал Ардабьев.
      - Не знаю, не знаю... - раздался из темноты голос фотографа.
      - Вы знаете, - сказал Ардабьев. - Поэтому и работаете.
      Ардабьев услышал, как скрипнула закрываемая фотографом калитка, и пошел. Деревянный тротуар подрагивал под ним, как в детстве.
      "Утром на поезде - в Иркутск, а оттуда первым самолетом в Москву, думал Ардабьев. - Немедленно сделать структурный анализ ардабиолы. Если был бы возможен химический аналог! А если нет? Если нет - тогда плантации ардабиолы..."
      Ардабьев неприязненно поморщился, когда перед ним из темноты снова вырос тот же самый подросток.
      - Плохо прикурилось, дяденька... - сказал подросток, холодно усмехаясь. В его руке был пистолет, направленный в живот Ардабьева. - Дяденька не хочет подарить одному моему скромному другу джинса? Дяденька разве не за гуманное отношение к советским детям? - изгиляясь, спросил он.
      - А как подарить: с поясом или без пояса? - пробовал выиграть время Ардабьев.
      Он что-то слышал о подобных историях. Это было, кажется, в курортных черноморских городах. Но здесь, в его родном, еще недавно патриархальном Хайрюзовске? Как по-дурацки можно погибнуть... Но нельзя рисковать ардабиолой из-за каких-то джинсов...
      Нервы у подростка не выдержали, и пистолет заплясал у него в руках:
      - Снимай джинса, животное! - истерически закричал он.
      - Спасибо за комплимент, - сказал Ардабьев, расстегивая джинсы и вытягивая пояс. - Я всегда считал, что животное - это звучит гордо. Кстати, у меня была одна знакомая крыса, которую я уважал гораздо больше многих людей...
      Пистолет вдруг выпал из трясущихся рук подростка на деревянный тротуар, и Ардабьев услышал совсем нетяжелый стук. Подросток схватил пистолет и снова направил его на Ардабьева.
      - Пистолет-то у тебя игрушечный... - насмешливо сказал Ардабьев. - А вот пояс у меня настоящий. Ты заслужил хорошую порку, и ты ее получишь.
      - Он не игрушечный! - завизжал подросток.
      - Нет, игрушечный, - надвигаясь на него с поднятым ремнем, спокойно сказал Ардабьев. - И ты игрушечный. Игрушечный маленький фашистик.
      И хлестнул сначала по рукам, потом по лицу крест-накрест.
      - Бей, Пеструшка! - истошно крикнул подросток, вжимаясь в забор.
      Но Пеструшка, неслышно стоявший за спиной у Ардабьева, не мог поднять вдруг налившуюся страшной тяжестью руку с кастетом. Тогда Фантомас прыгнул и ударил Ардабьева кистенем в затылок точным черносотенным ударом. Перед глазами Ардабьева промелькнули три искаженные страхом и злобой еще совсем мальчишеских лица... потом почему-то белые стружечные кудри мальчика Вити... потом девушка в кепке на задней площадке трамвая... потом ветка ардабиолы под красными замшевыми туфлями с белой прошвой... Ардабьев упал руками на забор и начал медленно сползать по нему.
      - Пеструшка, подонок, бей! - прохрипел Философ и смазал его по скуле игрушечным револьвером-зажигалкой.
      Пеструшка вскочил на спину упавшего Ардабьева и стал колотить его по голове кастетом.
      - А ну-ка переверните мне его! - приказал Философ.
      Пеструшка и Фантомас перевернули Ардабьева лицом кверху. Философ сел верхом на грудь Ардабьева, разорвал ему рубаху и чиркнул револьвером-зажигалкой.
      - Так ты говорил, что этот револьвер игрушечный? - И поднес язычок пламени к соску Ардабьева.
      Ардабьев дернулся и застонал. На миг открыл измученные глаза: перед его лицом дергался православный крестик на цепочке, высунувшийся сквозь расстегнутую черную кожаную куртку. Пеструшка и Фантомас в ужасе переглянулись.
      - Так ты говорил, что я игрушечный? Что я фашист? Ну что ж, не все из прошлого надо отбрасывать... - словно захмелев, бормотал Философ, водя язычком пламени по груди Ардабьева.
      - Бежим! - потянул Пеструшка за рукав Фантомаса.
      - Стой, трус! - властно остановил его Философ, и Пеструшка повиновался. - Снимай с него твои джинса...
      - Не нужны мне джинса... - стучал зубами Пеструшка.
      - Нет, тебе очень нужны джинса... Ты не можешь жить без джинсов. Без настоящих фирменных джинсов... - ласково приговаривал Философ. - Снимай, тебе говорят! Да можешь не сдирать с него ботинки. Джинса расклешенные... Постой, не беги! Дай ему в лоб кастетом, Пеструшка, чтобы у него навсегда отшибло память! Молодец! Ты растешь на глазах! А теперь надо слинять...
      Они пробежали несколько кварталов, не встретив в темноте ни души. Пеструшка вдруг зашатался и упал на колени. Его тошнило.
      - Дай-ка мне джинса... - сказал Философ. - Проверю фирму... - И чиркнул револьвером-зажигалкой, осветив ярлык на заднем кармане джинсов язычком пламени: - Лажа... - сплюнув, сказал Философ. - Югославские. Клиринговые. Не фирменные...
      7
      Крохотная старушка с расторопными глазами шла по берегу канала, легко держа в одной руке дерюжный мешок, где ничто не позванивало, потому что там лежала только бутылка из-под "Кубанской горькой": ей не с чем было сталкиваться. Старуха шевелила палкой осенние пожелтевшие кусты, но бутылок в них не было. Не было, потому что похолодало и культурный отдых на траве с закусками и бутылками прекратился. Старушка подумала о том, что еще остались футбольные матчи и надо полностью переключиться на стадион имени Ленина. Олимпийские игры уже кончились, и теперь вход туда открыт. Там под трибунами всегда много бутылок, хотя ездить туда - это большой конец и рядом нет знакомой приемщицы стеклотары, которая брала бы бутылки по десять копеек вместо двенадцати, но зато без очереди.
      - Здравствуйте... - раздался голос.
      Старуха подняла голову и увидела перед собой девушку в кепке.
      - Вы не помните меня? - спросила девушка.
      Старуха подозрительно оглядела ее:
      - Не помню.
      - Я была здесь месяц назад... - сказала девушка в кепке. - Я сидела вот на этом холме рядом с одним человеком. Его голова была наголо обрита. Рядом стояла оранжевая машина, набитая бутылками. Вы подобрали пустую "бутылку из-под шампанского и спросили, можно ли взять ее. Тогда бритый человек сказал, что через день он привезет вам на машине много пустых бутылок. Припоминаете?
      - Ну и что? - настороженно спросила старуха.
      - Он вам привез пустые бутылки, как обещал?
      - Мало ли кто что обещал... - хмыкнула старуха. - Это он перед вами обещался, форс показывал. А потом забыл, да и все. Если он не дурак, так он сам бутылки сдал.
      - Простите... - сказала девушка в кепке и быстрыми, хотя и неуверенными после больницы шагами пошла прочь.
      Девушка в кепке почувствовала, что с бритым человеком что-то случилось, если он не привез пустые бутылки, как обещал. Девушка в кепке хотела его увидеть, а почему - и сама бы не могла себе объяснить.
      Девушка в кепке помнила только его фамилию. Без имени и отчества в справочном бюро ей сначала не захотели дать справку. Девушка в кепке очень попросила. К счастью, Ардабьевых в Москве оказалось немного, а Ардабьев, подходящий по возрасту, был только один.
      Найдя его дом, девушка долго нажимала кнопку на восьмом этаже, но никто не открыл ей дверь.
      Девушка в кепке вышла из подъезда и огляделась. Во дворе никого не было, только четверо под деревянным грибком забивали "козла". У одного из них на ногах почему-то были женские тапочки с помпонами.
      Девушка подошла к столу и спросила:
      - Скажите, кто-нибудь из вас знает Ардабьева?
      - Откуда всех знать... - пробурчал человек в тапочках с помпонами. Это не то, что в прежних коммуналках. Теперь все в своих квартирах прячутся, как в норах. Я сам четыре года здесь живу, а фамилии соседки по лестничной клетке не знаю. Вот друг друга в нашей компании мы знаем. "Козел" соединил. А какой он из себя, этот Ардабьев?
      - Бритый. У него оранжевый пикап. Он живет на восьмом этаже, в четыреста шестнадцатой. Я звонила в дверь, но никто не отвечал. А мне его обязательно надо увидеть.
      - А, этот бритый! - оживился человек с помпонами. - Как же, как же... Я ему месяц назад выгружаться помогал. Еще вместе выпили... Компанейский парень... Да вот куда-то он с того дня исчез. Жена, правда, приезжала один раз на его машине, в гараж ее поставила... Они как-то не по-русски живут: не поймешь, то ли вместе, то ли порознь... А он точно в воду канул... Может, что передать, когда объявится?
      - Нет. Ничего не надо передавать, - сказала девушка в кепке, повернулась и пошла.
      Но едва человек с помпонами снова сел за стол под деревянный грибок, блаженно ощутив в пальцах костяшки домино, на стол перед ним лег вчетверо сложенный блокнотный листок.
      - Я передумала, - сказала девушка. - Передайте, пожалуйста, вот это.
      Через день она сидела в самолете, следующем рейсом Москва - Норильск, куда получила направление после окончания библиотечного института. Кепку ей пришлось сразу там снять и надеть ушанку, потому что в Норильске уже выпал снег. Когда один читатель сдал ей книгу Глемзера "Человек против рака", она спросила его:
      - Скажите, а почему вы брали эту книгу?
      - К сожалению, не из любопытства, - ответил он. - Я онколог.
      - А вы когда-нибудь слышали о таком лекарстве против рака - ардабиола?
      - Нет, - ответил он. - Никогда не слышал.
      8
      Погожим сентябрьским утром 1981 года Ардабьев стоял во дворе и, окуная тряпку в пластмассовое ведро, мыл свою машину. Это был уже не оранжевый пикап, а новенькая бордовая "Волга", купленная им за чеки Внешпосылторга, после того, как его кандидатская диссертация на тему "Опыт использования музыки в выращивании овощей" была издана книгой в Москве, а затем переиздана в США, ФРГ, Франции, Италии и других твердовалютных странах.
      Психология растений... Загадочная, еще мало исследованная область, Люди издавна замечали, что в домах, где часто происходят семейные ссоры, цветы вянут. Присоединенные к стволам датчики отмечали, что в деревьях начинается вибрация, когда к ним подходят с пилой или с топорами. В опытных парниках Ардабьев присоединил к помидорам наушники от магнитофона, включая музыку, и помидоры начинали молниеносно расти. Некоторые из них достигали килограммового веса. Сначала над Ардабьевым смеялись. Потом перестали. Но помидоры в наушниках для него неожиданно оказались лишь мелочью. Главным стала ардабиола. Когда он выращивал ее у себя дома, в обыкновенных ящиках с землей, он тоже включал на малой скорости магнитофон с симфоническими записями, и она росла быстрее. Легкая музыка на ардабиолу не действовала в отличие от парниковых огурцов, которые хорошо созревали под песни Муслима Магомаева, Иосифа Кобзона и Льва Лещенко, Ардабиола любила Моцарта, Бетховена, Чайковского. Но диссертацию Ардабьев защитил не об ардабиоле, а о музыкальности овощей. Полезность овощей для общества была очевидней. Материализованным общественным признанием явились кандидатская степень и книга, превратившаяся в бордовую "Волгу", которую Ардабьев мыл во дворе своего, пока еще чертановского дома.
      Вымыв "Волгу", Ардабьев стал привинчивать на ее крыше алюминиевый багажник. Он и его жена собирались на юг.
      Это была первая поездка Ардабьева после того, как он год назад летал на похороны своего отца в Хайрюзовск, где после поминок его зверски избили и сняли с него джинсы. Ардабьеву наложили на изуродованную голову двенадцать швов. Но волосы за год отросли, скрывая под собой шрамы. Только чуть выше переносицы осталась заметная вмятина, а на груди возле соска - багровые следы ожогов.
      Все замечали, что Ардабьев сильно изменился и, по некоторым мнениям, в лучшую сторону. Исчезла его обычная рассеянность, когда он полуслушал собеседника, думая о чем-то своем. Он стал предупредителен с людьми, а злые языки говорили, что особенно с начальством. Он с радостью принимал участие во всех "капустниках", вечеринках и даже сыграл роль Сеньора Помидора в институтском детском утреннике, ходил в коллективные вылазки на лыжах или по грибы.
      Установил в опытных парниках уже не магнитофоны, а телевизоры и, по слухам, работал над докторской диссертацией: "Влияние телевидения на развитие некоторых видов овощей". Его самого было невозможно оторвать от телевизора, особенно во время хоккейных матчей или "Голубого огонька". Он помирился с женой, и его лучшими друзьями стали Мишечкины, которых раньше он не выносил.
      Именно с Мишечкиными Ардабьев и его жена собирались ехать на юг двумя парами на двух машинах.
      Протирая замшей сверкающие бока "Волги", Ардабьев заметил на ее левом крыле свеженацарапанный вопросительный знак.
      - Черт знает что!.. - вырвалось у Ардабьева. - Кто это мог сделать?
      - Дети... - раздался около него сиплый голос. - Наши замечательные советские дети...
      Ардабьев обернулся и увидел человека в женских тапочках с помпонами. Человек с помпонами провел по вопросительному знаку желтым обкуренным пальцем, проверяя качество работы...
      - Гвоздем действовали, - определил он.
      - Но почему именно вопросительный знак? - задохнулся от возмущения Ардабьев.
      - А от восклицательного вам бы легче стало? - усмехнулся человек с помпонами. - Их кругом полно, а от них никому не легче.
      - Что же теперь делать?.. - беспомощно опустил руки Ардабьев. - Мы завтра утром собираемся на месяц на юг, а катить через весь Советский Союз с вопросительным знаком - это, знаете, как-то... - И не смог подыскать слова.
      Человек с помпонами разделил и даже подогрел ардабьевское волнение:
      - Я бы сказал, и органы ГАИ могут заинтересоваться... И не без основания... Это ведь знак сомнения. А сомнения в чем?
      - И ведь он не маленький, а сразу бросающийся в глаза... - занервничал Ардабьев.
      - Да, немалый! - удрученно покачал головой человек с помпонами и заговорщицки наклонился к Ардабьеву: - Есть люди.
      - Что есть? - не расслышал его Ардабьев.
      - Не что, а кто. Есть, говорю, люди. Сделают. Чисто сделают. Вопрос будет ликвидирован в прямом и переносном смысле.
      - А где эти люди? - недоверчиво спросил Ардабьев.
      - Здесь, - тихо, чтобы не слышал никто, произнес человек с помпонами. Эти люди - я.
      - Сколько? - невольно впадая в его конспиративную интонацию, спросил Ардабьев.
      - По-соседски - четвертачок... Годится? - сострил человек с помпонами.
      - Годится... - невесело вздохнул Ардабьев.
      - Фирменная краска - ваша... Полировочная паста - ваша... Инструмент мой... - И человек с помпонами вынул из коробка с портретом Циолковского спичку с обгоревшей головкой. Затем с элегантностью фокусника он обмакнул спичку в банку с краской, услужливо поднесенную Ардабьевым, и ювелирно провел спичкой по вопросительному знаку.
      - Пока вопрос подсыхает, я к вам с извинениями. Записочку я вам должен был передать, да не смог. Сначала вы были в отъезде, потом я. Направили меня, так сказать, на укрепление трудового фронта - в Переславль-Залесский. Так что записочка у меня, почитай, год провалялась. Девушка ее написала.
      "А разве всего только год прошел?" - подумал Ардабьев. Его отец умер только год назад. Почему же он не помнит похорон отца? Как будто они состоялись давным-давно, в другой жизни.
      - Что за девушка? - рассеянно спросил Ардабьев.
      - В кепке, - изучающе взглянул на него человек с помпонами. - В обыкновенной мужской кепке. В буклешке. Такую мой кореш Венька носит.
      Но в глазах Ардабьева не промелькнуло ни малейшего проблеска интереса, и он даже не спросил, где записка. "Хитрит... - подумал человек с помпонами. - Нет, чтобы по-нашему, по-простому... Поматросил, наверно, а теперь - в кусты..." И бодро спросил:
      - Полирнем?
      - Полирнем, - безнадежно согласился Ардабьев.
      Человек с помпонами шлепнул на крыло "Волги" щепотку полировочной пасты и, закряхтев, стал ее растирать тряпочкой. Покряхтев минут пять, отвел руку жестом художника, любующегося своим полотном.
      Вопросительный знак исчез.
      - С вас четвертачок, - со спокойным достоинством напомнил человек с помпонами.
      - Но это всего-навсего пятнадцать минут работы... - ошарашенно сказал Ардабьев, вытягивая бумажник.
      - Пятнадцать минут и целая жизнь, как говорил художник Микаэл Анджелли, - тактично поправил его человек с помпонами и, получив четвертной, радушно предложил: - В случае чего я всегда под рукой. Летом под этим грибком. А зимой в красном уголке.
      И, сохраняя достоинство, пошел домой в соседний подъезд, потому что до священных одиннадцати часов утра было еще далеко.
      Но до того, как нырнуть в подъезд, он вынул из спичечного коробка с портретом Циолковского гвоздь и, оглядевшись, в одно мгновение нацарапал новый вопросительный знак на крыле чьей-то сверкающей "Нивы". Человеку с помпонами хотелось быть нужным человечеству.
      Ардабьев еще раз вгляделся в крыло, но вопросительного знака не было, как будто человек с помпонами унес его под мышкой.
      "Может быть, мне это все показалось? - подумал Ардабьев. - И этот вопросительный знак... И эта спичка с краской... И эти помпоны... А вот похороны отца были. Но я их не помню. Я знаю, что меня избили потом и сняли с меня джинсы... Но как это было, я тоже не помню..."
      Ардабьев вошел в свою квартиру и, спотыкаясь о чемоданы, рванулся к задребезжавшему на журнальном столике телефону. Говорить было легче, чем думать.
      - Да, это я, - сказал Ардабьев, и неожиданно кольнула мысль: "А вдруг это не я?" Но Ардабьев задавил в себе эту мысль, забросал ее сбивчиво-деловитыми словами: - Да, да, я залил полный бак и беру две канистры... Копченой колбасы достал три палки... Как договорились, у мотеля на Варшавке в десять. - Опустив телефонную трубку, Ардабьев, стараясь быть целеустремленно-озабоченным, предупредил жену: - Мишечкины уже готовы...
      - Мишечкины были готовы еще до того, как родились, - сказала жена, закуривая сигарету и садясь на диван, как будто она никуда не собиралась ехать. - Ты раньше так не любил Мишечкиных. А теперь тебя с ними водой не разольешь... С тобой что-то случилось, Ардабьев. - Жена протянула руку и погладила жесткие листья растения, торчащего из деревянного ящика. - С тобой что-то случилось, - медленно повторила она. - Я ссорилась с тобой из-за этого куста. Из-за твоей крысы Аллы. Но когда после больницы ты починил клетку, которую перегрызла крыса Алла, и посадил туда зеленого попугайчика, я растерялась...
      - У нас никогда не было никакой крысы Аллы! Который раз говоришь мне о ней! Что ты придумываешь! Какая крыса! - задергался Ардабьев.
      - Которая умерла, - испытующе взглянула на него жена.
      - Крысы не умирают, а подыхают, - доставая ласты и маску со шкафа, сказал Ардабьев.
      - Раньше ты говорил иначе, - сказала жена, продолжая поглаживать листья. - Меня раздражала эта крыса, этот куст, потому что ты возился с ними, не замечая меня. Но тебе они были для чего-то нужны. Для чего-то, о чем ты мне не говорил. Я тебя ревновала к этой крысе, к этому кусту. Но, вернувшись, ты даже не подошел к этому деревянному ящику. Если бы я не поливала куст, он давно бы засох. А сейчас на нем опять появились плоды... Для чего тебе были нужны эти плоды, Ардабьев?
      - Я даже не знаю, как называется это растение... Ты, наверно, сама принесла его. У тебя что-то стряслось с памятью, - нахмурился Ардабьев, засовывая ласты и маску в чемодан.
      - Нет, это с твоей памятью что-то стряслось... Я не приносила этого куста, Ардабьев. И ты его не приносил. Ты принес только деревянный ящик с землей. Куст сам взошел. Когда на нем появились первые листики, ты захлопал в ладоши, как мальчик... Почему? Вспомни. - Жена встала с дивана и положила ему руки на плечи, заглядывая в глаза.
      - Ты устала, - поцеловал ее в щеку Ардабьев. - Мы приедем на юг, ляжем перед самым морем и целый день не будем ни о чем думать...
      - Ты раньше не умел ни о чем не думать... Ты забыл свои мысли, прижалась к нему жена и тронула рукой короткий ежик волос, словно стараясь разбудить в Ардабьеве память. Желая причинить ему боль, чтобы заставить его вспомнить забытое, и мучаясь от собственной жестокости, она сказала: Под моей рукой твои шрамы... Тебя били кастетом и кирпичом по голове, чтобы снять с тебя джинсы. У тебя было двенадцать повреждений черепа. Ты очнулся в трусах на деревянном тротуаре и пополз к отцовскому дому. Ты дополз. Твой брат наложил тебе швы. Я прилетела к тебе в хайрюзовскую больницу. Сначала ты не узнавал никого. Потом узнал мать. Потом меня. Но когда я заплакала и попросила у тебя прощения за то, что я убила твоего ребенка, ты спросил: "Какого ребенка?" Я была счастлива, что ты забыл это. Но ты забыл и многое другое. Ты забыл то, что было с тобой. Неужели эти подонки выбили из тебя память? Так было с Ландау после автомобильной катастрофы: он еще мыслил, но перестал быть гением. С ним произошла нелепая случайность. А у этих подонков была цель: джинсы. Как было бы страшно, если бы в пушкинские времена были джинсы и такие же подонки выбили из Пушкина память. За какие-то жалкие джинсы.
      - Но я не Пушкин, - мрачно отшутился Ардабьев.
      - Каждый - Пушкин, - не сдавалась она. - Но пушкинское из людей можно выбить. Не только кастетами, а воспитанием, лживыми словами, равнодушием. Уничтожить память о мыслях... Выбить из людей стихи, музыку, великие открытия. Но не все люди сдаются. Не сдавайся, Ардабьев! Вспомни...
      - А что, помидоры в наушниках - разве не великое открытие? А баклажаны, созерцающие "Голубой огонек"? - невесело сказал Ардабьев и вдруг увидел перед собой длинные девичьи ресницы и пугающие мертвые глаза подростка, ткнувшего ему в живот револьвер-зажигалку. "Снимай джинса, животное!"
      - Ардабьев, потрогай эти листья... Может быть, ты вспомнишь, что это такое... - умоляюще сказала жена, вцепившись в него и не пуская к чемоданам.
      - Ну, трогаю... Пыль... - неохотно прикоснулся к растению Ардабьев и вдруг очутился в коровнике, увешанном фотографиями.
      Деповская бригада беспаспортных мальчишек стояла под переходящим красным знаменем и лозунгом "Все для фронта!".
      "Еще поставят памятник русскому неизвестному фотографу!" - закричал районный фотограф с коротким синеватым носиком.
      - Неправда. Нет никакой пыли. Я протираю их каждое утро... Ардабьев, а разве ты не заметил, как вздрогнули листья, когда ты к ним подошел? напряженно глядя то на него, то на растение, спросила жена.
      - Не заметил, - ответил Ардабьев, но он соврал.
      Голос Ивана Веселых произнес:
      Давно уж умер Ленин,
      и много окромя,
      Твое настало время,
      и ты ушел с имя.
      - Когда я однажды поставила пластинку Бриттена "Реквием", я вдруг увидела, что этот куст зашевелился, - продолжала жена. - Куст слушал. Он думал. Он как будто хоронил себя под этот реквием.
      - Мои работы о музыкальности овощей довели тебя до мистики, мрачновато сказал Ардабьев. - Надо идти... Мишечкины уже выехали...
      Он подошел к чемоданам, но путь ему преградил мальчик Витя. Витя ел мыло. Вдруг мальчик Витя исчез.
      В незакрытую дверь вошел человек в женских тапочках с помпонами. Человек с помпонами, косясь на жену Ардабьева, мялся.
      - Ну, что это за послание от таинственной незнакомки в кепке? попытался улыбнуться Ардабьев, как бы давая этим понять человеку с помпонами, что у него, Ардабьева, нет секретов от жены.
      Человек с помпонами протянул Ардабьеву сложенный блокнотный листочек и, почему-то пятясь, удалился.
      Ардабьев развернул листочек и показал жене.
      - Какая-то чушь... Кто-то меня разыгрывает...
      На листочке крупным детским почерком было написано: "Как ваша ардабиола?"
      "Не каждый день отец умирает..." - сказал капитан с пушечками на петлицах.
      Ардабьев смял листочек и бросил на пол.
      - Наверно, кто-то из моих студентов подшутил. Мститель за несданный экзамен. Ничего, тетя Зося уберет... Кстати, где она? Надо оставить ей ключи...
      - А я здеся... - сказала тетя Зося, вырастая, как из-под земли. Надолго уезжаете? - У нее были расторопные глаза старушки, собирающей на берегу канала пустые бутылки в дерюжный мешок.
      - На три недели, - ответила жена Ардабьева. - Прежде всего выбросьте мусор, потом вымойте пол. Словом, наведите порядок.
      - Это мы понимаем... - обиженно сказала тетя Зося.
      - Вот корм для попугая. Клетку надо убирать раз в два дня, - продолжала жена Ардабьева.
      - А куда самого-то попугая в это время девать? - настороженно спросила тетя Зося.
      - Он у нас дисциплинированный. Полетает по комнате, потом сам в клетку сядет, - успокоила ее жена Ардабьева. - А куст поливайте каждое утро...
      - А что это за куст? - полюбопытствовала тетя Зося. - Ишь ты! И ягодки на ем есть...
      Ни жена Ардабьева, ни сам Ардабьев не ответили ей, и тетя Зося поняла, что это не ее ума дело.
      Пока жена Ардабьева закрывала свой чемодан, Ардабьев, понизив голос, сказал тете Зосе:
      - Этот куст не поливайте...
      - Это как же? - оторопела тетя Зося. - Он же засохнет...
      - Ну и пусть засохнет... Надоел он мне! - торопился объяснить Ардабьев.
      - А вот хозяйка... - заикнулась было тетя Зося.
      - Хозяйка хозяйкой, а хозяин здесь я, - успел ей шепнуть Ардабьев, и тетя Зося вздохнула, поняв, что ее, без вины виноватую, вовлекают в нехорошую семейную историю.
      Когда Ардабьев и его жена вошли с чемоданами в лифт, тетя Зося, оставшись одна в квартире, начала подметать веником пол, да и остановилась перед кустом в деревянном ящике.
      - Поди разберись, - проворчала тетя Зося, - хозяйка говорит - поливай, хозяин - не поливай... Что за семьи пошли!
      И вдруг тетя Зося застыла, обомлев от страха.
      Куст потихоньку стал раскачиваться, поскрипывать.
      Тетя Зося оглянулась: все окна и дверь были закрыты, и сквозняка быть не могло. Тетя Зося в ужасе поняла, что куст раскачивается не от ветра, а сам по себе. Тетя Зося прижалась к стене и перекрестилась бы, но обе руки были заняты: одна веником, другая совком.
      "Мой отец покинул меня, - горестно думала ардабиола, слышавшая этот разговор. - Мой отец приказал этой женщине, чтобы она не давала мне воды. Мой отец хочет, чтобы я умерла. Мой отец даже не помнит, как меня зовут. Мой отец забыл, что я его дочь".
      Ардабиола, собрав все силы, раскачивалась все мощней и мощней. Выдернув свой главный корень из земли, ардабиола оперлась им о край деревянного ящика. Ардабиола напряглась, выдирая из земли другие - большие и малые корешки, но так, чтобы их не повредить.
      Ардабиола неуклюже переползла через край ящика на пол и неуверенными шагами ребенка, который учится ходить, пошла к окну, оставляя за собой комки земли. Ардабиола вскарабкалась на журнальный столик, смахнув с него телефон, а затем влезла на подоконник. Прижавшись ветвями к стеклу, ардабиола увидела отца, садящегося в машину и покидающего свою дочь навсегда. Ардабиола, размахнувшись, ударилась всем телом об окно и, чувствуя острую боль от осколков, полетела вниз.
      Ардабьев уже включил зажигание и тронулся, когда куст рухнул на капот, закрывая ветвями лобовое стекло.
      Ардабьев затормозил. Сквозь стекло на него глядели трепещущие листья, зеленые плоды стучали по стеклу, словно хотели достучаться до него.
      - Это ты сказал тете Зосе, чтобы она выбросила куст! - вскрикнула жена Ардабьева и заплакала от обиды за себя и за растение, имени которого она не знала.
      Зеленые плоды уже не просто стучались, а отчаянно барабанили по стеклу, и ветви скреблись и скреблись, словно пытаясь заговорить.
      Ардабьев молчал, вцепившись в руль.
      И вдруг Ардабьев увидел, что по одной из веток, не прогибая ее, два крошечных железнодорожника несут крошечную красную крышку гроба. Головы рабочих были срезаны крышкой гроба, и нельзя было понять: плачут они под крышкой или нет.
      Зеленые плоды барабанным боем провожали гроб.
      "Придите в совесть!" - крикнула пассажирам стюардесса с боксерским лицом.
      А еще Ардабьев увидел сквозь ветви, прижавшиеся к стеклу, заднюю площадку трамвая и сквозь его окно лицо девушки в кепке, которое затем превратилось в лицо худенького пионера с тревожными спрашивающими глазами.
      "Ты приедешь меня хоронить?" - спросил голос матери.
      - Мы никуда не поедем, - сказал Ардабьев жене. - Я все вспомнил. Это ардабиола.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5