Конан решил при первой возможности убраться подальше от этого мрачного острова. Не по душе ему дворцовые интриги, заговоры и охота на чародеев. Он не жаловал колдунов и ведьм (слишком часто доводилось с ними встречаться, и слишком редко эти встречи доводили до добра), но истреблять их, как бешеных собак… Да и вряд ли все эгьерцы, казненные по приговору жестокого барона, при жизни баловались магией. Наверное, баронесса сказала правду: большинство из них – ни в чем не повинные обыватели, схваченные и повешенные по навету своих недругов.

Куда интереснее и веселее махать мечом в хорошей драке, сказал себе Конан. Он уже присмотрел легкое и прочное на вид рыбацкое суденышко в небольшой бухте, обнесенной, как и город, крепостной стеной. Украсть его будет нетрудно, вот только проскользнуть за морские ворота – посложнее. Ничего, как дойдет до дела, он что-нибудь придумает. Но лучше, конечно, если барон отпустит его с миром. Скорее всего, так и случится, ведь Конан, что ни говори, спас ему жизнь. К тому же он ведь не колдун, а простой воин, из тех, кто, как говорится, с острия меча ест, из шлема запивает, седло под голову кладет, а щитом укрывается.

Может быть, барон другую награду предложит? Вместо высокой, но, увы, слишком уж обременительной должности? Всерьез на это рассчитывая, Конан шел на аудиенцию с легким сердцем.

При его приближении насупленные стражники отворили калитку в створке ворот, и Конан, как и днем раньше, оказался в небольшом мощеном дворе, среди десятка, если не больше, вооруженных до зубов солдат – кто играл в кости на мраморных скамьях, кто скучал у фонтана, а кто просто слонялся без дела.

Конан искренне пожалел этих здоровых, крепких парней. Конечно, хорошо иметь верный кусок хлеба, но стоит ли ради такого пустяка на всю жизнь впрягаться в солдатскую лямку? Да еще, как спущенные с цепи псы, кидаться на своих сограждан, которые чем-то не угодили повелителю. «Нет, – уже в который раз подумал Конан, – такой удел точно не для меня».

Анфилада парадных залов поражала роскошью, а численность караула наводила на мысль о готовящемся дворцовом перевороте. Войдя в очередной зал, Конан встретился взглядом с шутом – развалясь на бархатной кушетке и закинув ногу на ногу, тот праздно натирал лоскутом войлока свой бубенчик. Глаза его были задумчивы и злы.

– Его светлость тебя ожидает. – Шут нехотя поднялся, чтобы проводить Конана в церемониальный зал.

– Что-то ты, браток, – удивленно заметил Конан, – чересчур серьезен для шута. Где же твои хохмы?

– Ты мне за них не платишь, так что весели себя сам, – ядовито отозвался шут. Дурацкий колпак очень не шел к его худому лицу с длинным костистым носом и брезгливо оттопыренной нижней губой.

Конан промолчал. Пикироваться с бездарным и ненавидящим свое ремесло паяцем? Слишком много чести.

Вот и церемониальный зал. Просторный, великолепно изукрашенный, роскошно обставленный, но все равно холодный и хмурый. Солнечный свет проникал только в узкие, наподобие бойниц, окна под потолком. Между величавых порфировых колонн в золоченом кресле восседал барон.

Конан вошел в зал следом за своим проводником и не удержался от ругательства – шут задел ногой несуществующий порог и растянулся на полу, и Конан, споткнувшись о него, едва не упал.

– О государь, тьма очей наших, – простонал шут, потирая ушибленную коленку, – нас почтил визитом сам великий Конан.

Барон даже бровью не повел. Казалось, нагловатые и подчас двусмысленные остроты своего челядинца он воспринимал, как сызмальства привычный стрекот сверчка или жужжание мухи. А шут, судя по его унылой физиономии и потухшему взгляду, вовсе не рассчитывал на отклик.

– Я ждал тебя. – Барон снова осыпал Конана комплиментами и осведомился о его решении. У каждой створки двери стояло по стражнику, справа от золоченого кресла, втянув голову в плечи, напряженно внимал разговору первый сановник с лицом землистого цвета, жидкими седыми волосами и бесцветными глазами. Эти глаза ни на миг не отрывались от Конана. Первый сановник ждал его ответа.

Конан поклонился и заговорил как мог почтительно. Конечно, для него, скромного киммерийского воина, очень лестно получить такое предложение от самого барона Эгьерского, но…

И тут у него вдруг закружилась голова. И неукротимая ярость вмиг завладела мозгом, сердцем, каждым мускулом. Точь-в-точь, как тогда на берегу…

Будто во сне он видел меч в своей руке, искаженное страхом и изумлением лицо барона, шута, который схватился за голову и юркнул под золоченое кресло. Еще миг, и киммериец пришпилит барона к креслу, как бабочку. Но внезапно ноги точно свинцом налились, руки повисли, как плети, из разжавшихся пальцев выпал грозный клинок. Не в силах даже защититься, он увидел двух стражников, бегущих к нему. Его схватили за руки, повалили на пол. На вопли первого сановника в церемониальный зал сбежалась почти вся дворцовая стража. Конана быстро и умело связали, и вот он, еще не пришедший в себя, корчится на полу, а шут с лютой ненавистью во взоре попирает его ногой в остроносой матерчатой туфле.

С лица барона исчез страх, взгляд его был серьезен и задумчив.

– Развяжите его, – приказал он, когда Конан, осознав всю тщетность попыток освободиться, наконец утихомирился.

– Это неразумно, – возразил первый сановник. – Он покушался на драгоценную жизнь господина и по закону должен быть немедленно казнен.

– Закон на этом острове – моя воля, – отрезал барон. – Здесь не Зингара. Или ты этого еще не понял? Все прочь! Оставьте меня наедине с киммерийцем.

Стражники переминались с ноги на ногу, переглядывались в нерешительности.

– Но месьор… – залепетал первый сановник.

– Вон! Все! Пока я не распорядился построить новые виселицы! – Глаза барона метали молнии.

Здравый рассудок уже вернулся к Конану, и он был удивлен перемене, которая произошла с этим на первый взгляд хладнокровным человеком. Перепуганные стражники и первый сановник, пятясь, ушли из зала. Последним на цыпочках удалился шут и затворил за собой дверь. Конан, освобожденный от пут, лежал на полу, невдалеке валялся его меч. Пока киммериец вставал, барон приблизился к мечу, поднял и протянул тому, кто его только что едва не убил.

– Я не верю, что ты действительно хочешь моей смерти, – медленно проговорил он. – Ты должен рассказать всю правду.

Конан изложил все по порядку, не надеясь, что барон поверит в его наваждения. Случившееся ему самому казалось непостижимым, чего уж тут ожидать от человека, которого он только что едва не отправил на Серые Равнины? Но барон выслушал его внимательно и ни разу не перебил.

– Я знаю, что у меня есть тайный враг или враги среди близких людей, – произнес он по некотором размышлении. – Пока я очищал город от скверны, измена свила гнездо в моем дворце. Уже месяц я получаю косвенные доказательства… А теперь уверен еще и в том, что злоумышленники владеют магией. Колдуны – мои злейшие враги, и я их выведу на чистую воду. Я дал клятву богам истребить всю нечисть на этом острове и не отступлюсь от своего слова!

Барон сложил руки на груди и застыл посреди зала. От него веяло решимостью, и Конан поневоле восхитился мужеством и непреклонностью этого властелина. На острове вряд ли найдется человек, не желающий ему смерти, но барон упорно сражается один против всех во имя лишь ему понятной цели.

– Я не готов встать под твои знамена, но если способен чем-нибудь помочь, только скажи. – Конан, движимый внезапным порывом, посмотрел барону прямо в глаза и заговорил с ним просто, как воин с воином. – Я на твоей стороне. Ненавижу колдунов! Только победа в честной борьбе достойна уважения. К магии же прибегают только лживые, трусливые негодяи. И поэтому буду говорить начистоту. Нравится тебе это или нет, но я уверен, что без твоей жены здесь не обошлось.

«Кром! – воскликнул он мысленно. – Что я делаю? Или опять – наваждение?»

В этом Конан не был на сей раз уверен. Ему казалось, что он поступает правильно.

Барон удивленно поднял бровь.

– Моя жена? Да ты, верно, не в своем уме!

– Она мне предложила убить тебя. Пронзить мечом на сегодняшней аудиенции. Но я отказался, и тогда она, похоже, решила меня заставить… посредством магии. – Пытаясь добавить убедительности своим словам, Конан вновь перешел на торжественный придворный тон: – Месьор должен поверить, она очень опасная женщина.

Карие глаза увлажнились, на волевом лице застыла печаль. Барон долго молчал, а потом заговорил тоскливым, сдавленным голосом:

– Я не спрашиваю тебя, Конан, где, когда и при каких обстоятельствах ты успел переговорить с баронессой. – Он тяжело вздохнул и ссутулился, ладони прижались к глазам. Казалось, за эти мгновения он постарел лет на десять. – Соглядатаи и доброхоты не единожды доносили, что она неверна мне, но я не желал этому верить. Конан, ты нанес мне роковой удар! Я люблю баронессу… Я жизни ради нее не пожалел бы. И потому должен знать всю правду. Если я ее уличу в колдовстве, сожгу на площади, как ведьму! – Его кулаки сжались, в глазах сверкнул огонек безумия.

– Сегодня ночью, когда все улягутся спать, – продолжал он, – мы с тобой осмотрим дворец. Заглянем в каждую комнату, в каждый чулан, проверим чердак, подвалы и клети. Во что бы то ни стало надо найти логово, где колдунья прячет свои снадобья. Баронесса редко покидает дворец, и каждый раз стража докладывает мне об этом…

«Вот как? – подумал Конан, – А вчера и позавчера ему тоже докладывали?»

– Так что потайная комната, где она колдует, должна находиться где-то здесь, во дворце. У нас впереди трудная ночь, тебе надо отдохнуть.

Остаток дня Конан провел в дворцовой оружейной. Мечи, арбалеты и секиры работы прославленных мастеров заслуживали высшей похвалы. Конан так увлекся изучением фамильной коллекции барона Эгьерского, что даже слегка расстроился, когда в комнату бесшумно вошел хозяин дворца.

– Нравится? – с улыбкой поинтересовался барон.

– Здесь все сокровища мира. Барон рассмеялся.

– Ну, если оружие еще кому-то нужно, значит, в мире немало других сокровищ. Возьми, что тебе больше всего нравится.

Повторять не пришлось. Конан взял двуручный меч Хорга – неимоверной длины клинок в жутких зазубринах и пятнах засохшей крови, под которыми исчезли чуть ли не все руны. С тех пор, как этот меч покинул кузницу, его ни разу не вострили и не чистили. Он был не столько боевым оружием, сколько реликвией рода, а реликвия всегда тем ценнее, чем больше сохранила следов легендарных событий.

Лишь на миг в глазах барона появилось сожаление. Затем он кивнул.

– Твой трофей. Забери его, Конан, он тебе принадлежит по праву. Но мне бы не хотелось, чтобы он вернулся в Ванахейм.

– А если я возвращу его клану Совиный Глаз от твоего имени? И передам, что Хорг сражался, как подобает герою, и с честью ушел на Серые Равнины? И что ты и твой народ преклоняетесь перед его мужеством и отвагой и горько сокрушаетесь, что вынуждены проливать кровь таких удивительных людей? Ведь, насколько я понимаю, не вы их, а они вас считают своими кровными врагами? Я хорошо знаю ванов, барон. Мы, киммерийцы, живем с ними бок о бок и воюем, сколько себя помним. Это жестокий и драчливый народ, но он падок на лесть. Мы это давно поняли и в трудные времена, когда у нас маловато силенок, всегда находим способы замириться с соседями.

Барон выслушал с явным недоверием, но, подумав немного, просиял и хлопнул Конана по плечу.

– Мой друг, зачем ты носишь доспехи? Язык тебе заменит любую броню, ведь ты прирожденный дипломат. Заманчивое предложение, я над ним обязательно поразмыслю.

– Благодарю, месьор.

«Вот он, мой ключ к свободе», – сказал себе Конан, опустив ласковый взгляд на меч Хорга.

– А теперь – к делу. Надеюсь, Конан, ты еще не забыл, что утром предлагал свою помощь?

Они покинули оружейную палату и начали обыск дворца с левого флигеля. По сравнению с обычными городскими постройками дворец был поистине роскошным. Правда, снаружи грязно-серое здание выглядело невзрачным, как тюрьма, и было очень нелегко предположить, что внутри скрывается такое великолепие. Конан едва удерживался, чтобы не стащить какую-нибудь безделушку с каминной полки. Нет, ни за что! В жизни ему нередко доводилось воровать, иногда – из озорства, чаще – по необходимости, но никогда он не крал в доме, где его принимали, как своего.

Конан легонько щелкнул по носу эбеновую статуэтку обнаженной красавицы и зашагал дальше.

Они долго петляли по узким коридорам и винтовым лестницам. Все дальше и дальше уходили от обитаемой части дворца. Уже совсем стемнело; в одном из залов пришлось взять канделябры и запас свечей.

Древние статуи отбрасывали причудливые тени, прохладный сквозняк шевелил златотканые гардины. Изредка попадался кто-нибудь из обитателей дворца, спешил поклониться барону и скрыться с глаз.

В левом флигеле и покоях баронессы они ничего не обнаружили. Конан заглянул в один из длинных коридоров и увидел быстро удаляющийся белый силуэт. Он бросился вслед.

Женщина в белых шелках шла очень быстро, удивительно легкой и плавной походкой, то и дело сворачивала в коридоры или исчезала за колоннадами, и легко ускользала от бегущего Конана. Но всякий раз он находил ее по громкому шелесту многочисленных юбок. Вот она уже в пяти шагах, в трех… Он вскинул и опустил меч, пригвоздив шлейф ее платья к полу. Но белый шелк, точно вода, обтек стальную препону, и незнакомка устремилась дальше.

Конан стоял, ошеломленно глядя на расколотую его клинком планку паркета. За спиной раздалось шумное дыхание барона.

– Я ее догнал, а она… Барон усмехнулся.

– Конан, если будешь гоняться за призраками, потратишь жизнь впустую. Это же правый флигель, их здесь тьма тьмущая.

Конан оглянулся. В погоне за белой дамой он пробежал изрядное расстояние. И непременно заблудился бы, если бы барон его не настиг.

Они стояли посреди круглого зала. От него расходились четыре широких коридора, между каждыми двумя в глубокой нише тонула дверь – вероятно, в небольшое помещение. Судя по затхлому воздуху, обиталище призраков почти не проветривалось, должно быть, слуги барона старались лишний раз сюда не заходить.

Конан окинул зал внимательным взглядом и заметил под одной из дверей полоску слабого света. Он повернулся к барону, но тот уже и сам увидел сияние. Они медленно подошли к двери, Конан наклонился и посмотрел в замочную скважину.

В комнате было тесно. Посередине стоял массивный стол, на нем горели три свечи в потускневшем медном канделябре. Все остальные вещи тонули в сумраке. Не обнаружив людей, Конан выпрямился и потянул на себя дверную ручку. Никого.

Он вошел в комнату, барон – следом. На столе вокруг канделябра стояли целые полчища склянок, глиняных горшочков, деревянных и керамических шкатулок, а также весы и прочие инструменты, которыми пользуются лекари, алхимики и чародеи. Отдельно рядком лежало с полдюжины пергаментных свитков. Огромные зеркала на стенах делали комнату значительно просторнее. В углу бронзовая кадильница на изогнутых ножках источала сладковатый дымок.

– Нашли наконец, – устало произнес барон.

– Гляди-ка, это что еще такое? – Внимание Конана привлекла черная прядь волос. Она лежала на золотом подносе и, по всей видимости, предназначалась для какого-то колдовского ритуала. Барон склонился над ней, затем выпрямился и остановил долгий взгляд на Конане.

– В чем дело, месьор?

– Конан, а тебе не кажется, что это из твоей шевелюры? Конан испуганно провел ладонями по своим длинным волосам, но тотчас спохватился и опустил руки. Барон улыбнулся.

– С такой-то буйной гривой легко не заметить пропажу.

– Это баронесса, – уверенно произнес Конан. – Она могла отрезать прядь, когда я спал… – Он смутился. – Прошу простить меня, месьор. Кажется, я что-то не то сказал…

Барон промолчал. Он выглядел усталым, даже изможденным. Он размышлял. В неровном сиянии свечей поблескивала черная волнистая прядь.

– Я знаю, как выяснить, чьих это рук дело, – произнес он наконец.

– Как же?

– Ты, наверное, обратил внимание, что наши с тобой волосы очень похожи?

– Не сравнивал. Но, пожалуй, что-то общее и впрямь есть.

– Баронесса желает мне смерти. Не тебе, Конан, твоя жизнь для нее ничего не значит. Просто она тебя избрала своим орудием. Первое покушение сорвалось, однако баронесса, возможно, готовит новую попытку.

– Но как же нам помешать ей?

– Я хочу положить прядь своих волос на место этой. Скорее всего, заклинание не подействует или подействует не так, как хочется ведьме. Но влияние чужих чар нельзя не ощутить. Только испытав на себе самом исходящее от нее зло, я смогу покарать ее, и совесть моя будет чиста. Но сердце… – Он тяжело вздохнул и понурил голову.

– Барон, но ведь это очень опасно! Она может сотворить с человеком все, что угодно. Заставить покончить с собой или еще что-нибудь…

– Вряд ли ей это удастся. Я буду начеку и в случае чего сумею за себя постоять.

– Но…

– Я так решил. Выйди, Конан, и жди меня снаружи. – Барон потянулся к изящному кинжалу, который лежал на столе.

Конан покинул комнату и спрятался в просторной нише за яшмовыми изваяниями широкоплечего псоглавого воина с двузубцем в когтистых руках и охотничьей пантеры, лежавшей у его ног, – героев мифологии Зингары или острова Эгьер. Чуть позже к нему присоединился барон.

Едва они успели задуть свечи, в конце коридора послышались легкие шаги. К круглому залу на цыпочках приближался человек в темном плаще до пят. Перед собой он нес свечу, но лица было не разглядеть, оно пряталось за капюшоном.

– Это она, – обреченно прошептал барон.

– Да, на привидение не похожа.

Человек в темном вошел в комнату и бесшумно затворил дверь. Подобно дикой кошке, киммериец подскочил к двери и осторожно потянул ручку на себя. Появилась узенькая вертикальная полоска слабого света. Человек, закутанный в плащ, стоял к Конану спиной и что-то быстро переставлял, передвигал, расстилал на столе.

Конан взглянул на барона. Тот тоже приник к дверному косяку и не отрываясь следил за злоумышленником. По его напряженному лицу пробегали судороги, но Конан пока не замечал явного влияния чародейства.

Конан переводил встревоженный взгляд с барона на его жену и обратно. Было мгновение, когда он едва не бросился на ведьму. Но барон, словно прочитав мысли Конана, удержал его властным прикосновением руки.

Тихое постукивание шкатулок и горшочков, позвякиванье склянок, шуршание пергамента, плеск жидкостей бесследно глохли в могильной тишине спящего дворца. Казалось, время застыло. Конан, всегда предпочитавший действие ожиданию, задыхался, как рыба на суше. И вдруг нечеловеческая мука исказила благородный лик барона. Он схватился одной рукой за голову, другой – за сердце и повалился на пол. Глаза закатились, изо рта хлынула пена, тело скорчилось, руки и ноги задергались в конвульсиях.

Человек в плаще резко повернулся на шум. Конан был готов услышать пронзительный женский визг, но из горла незнакомца вырвалось нечто совсем иное. Возглас удивления, а затем грубое мужское ругательство. Колдун резко отшатнулся и, споткнувшись о витую ножку кадильницы, потерял равновесие. С его головы слетел капюшон, и Конан узнал первого сановника. Недолго думая, киммериец схватился за меч.

«Барон убит! Барон убит!» – стучало в висках.

Конан был стремителен, как снежный барс в прыжке, но первый сановник обладал неоспоримым преимуществом – он знал дворец как свои пять пальцев, и ему в буквальном смысле помогали стены. Он ударил ладонью по едва заметному выступу на стене, и фрагмент зеркала повернулся на вертикальной оси, явив взорам темный проем потайного хода. Первый сановник бросился туда очертя голову, и зеркало в тот же миг встало на место.

Не сразу Конану удалось найти в полумраке выступ на стене. Ему бы, наверное, пришлось разбить все зеркала, если бы чародею хватило сообразительности задуть свечи на столе, перед тем как обратиться в бегство.

Потайной ход был просторен, но петлял и разветвлялся чуть ли не через каждые пять шагов. Однако беглеца выдавал стук каблуков по каменным плитам. Конану под ноги угодила просевшая плита; он споткнулся, упал на колени и выронил канделябр. Свечи потухли; возиться с огнивом не было времени. Он выругался – разумеется, про себя.

«Барон мертв! Барон мертв! Колдун, ты тоже умрешь!» – в такт шагам звенело у него в голове.

О, Кром! Нет ничего глупее, чем размахивать мечом в потемках. На очередном перекрестке Конан остановился, прислушался и почувствовал опасность. Первый сановник затаился в двух-трех шагах справа, он сдерживал дыхание, но Конан ощутил исходящее от него тепло. Он прыгнул вперед и описал мечом полукруг. Сталь встретила мягкое, податливое препятствие. Раздался болезненный возглас, за ним последовал глухой удар. Но разглядеть что-нибудь в кромешном мраке было невозможно, и Конан решил вернуться в комнату за свечой.

Там все было по-прежнему. Бездыханный барон лежал у порога.

– Я бы не стал рисковать жизнью ради лживой бабенки, – глядя на него, задумчиво произнес Конан. – Может быть, поэтому ты барон, а я – простой бродяга. Может быть, поэтому я сейчас жив, а ты – нет. Жаль, ты мне понравился.

Он сокрушенно покачал головой, затем взял канделябр и снова углубился в потайной коридор. При свете путь казался гораздо короче. Не пройдя и тридцати шагов, Конан наткнулся на бесформенную черную груду. Перевернув колдуна на спину, он смотрел рану. Она была очень глубока. Первый сановник медленно размежил веки и остановил на Конане угасающий взор.

– А ведь я много раз… мог убить тебя, проклятый… варвар, – еле слышно прошептал он.

– Теперь поздно себя упрекать.

– Зачем я… ее послушался? Она… погубила меня. – Раненый снова закрыл глаза.

– Эй, погоди! – Конан схватил свою жертву за плечи и энергично встряхнул. – Погоди, не умирай. Сначала ты должен мне все рассказать. Это баронесса велела тебе разделаться с бароном?

– Да… А в награду обещала себя. Я стар… и некрасив. Мне пришлось жизнью заплатить за то… что тебе и многим другим досталось даром. – Его голова запрокинулась.

– Понятно… Значит, это ты навел на меня чары, чтобы я бросился на барона с мечом?

– Да. Но баронесса об этом не знает. Никто не подозревал, что я… владею магией.

– Верится с трудом. А кто тебе приказал заняться мною во время сражения?

– Какого… сражения? – Слова давались первому сановнику с огромным трудом.

– Того самого, когда я прикончил Хорга, нашего вожака. – Вспоминать о том поединке Конану было неприятно.

– Я… ничего об этом не знаю.

– Так ты что, в тот день не колдовал?

– Нет.

– А чья же это работа?

Вопрос остался без ответа. Злокозненный чародей испустил дух.

«Барон мертв, первый сановник тоже, – подвел итог Конан. – А поутру вся дворцовая стража бросится на поиски властелина. Ускользнуть отсюда почти невозможно – слишком сильна и бдительна охрана, и немудрено – ее повелителю везде мерещились враги. А при известии о смерти барона она не успокоится, пока не разыщет „убийцу“. В эту ночь я – единственный чужак во дворце, так что оба убийства, как пить дать, припишут мне».

Да, скорее всего, так случится. Об этом позаботится баронесса – Конан хорошо помнил ее просьбу, помнил, как она угрожала ему, получив отказ. И оправдаться будет невозможно. Единственный выход – проникнуть в покои жены барона, захватить ее и объявить заложницей. И как можно скорее, пока не поднялась тревога.

А может быть, этот темный коридор ведет к потайному выходу из дворца? Надо это проверить, а уж потом идти к баронессе. Не тратя больше времени на размышления, Конан двинулся вперед.

Напрасно он озирался по сторонам, высматривая освещенный проем или хотя бы затянутую паутиной дверку в стене. В конце концов он наткнулся на препятствие. Кажется, тупик. Он стал методично, пядь за пядью, изучать глухую стену. Свечи догорали, но Конан не терял надежду. Должен же тут быть какой-нибудь выход. И он нашел его, когда затрепетал в расплавленном воске последний умирающий огонек.

Один кирпич слишком выпирал из стены. Конан нажал на него, раздался щелчок, и в тупике открылась прямоугольная брешь примерно три локтя на два. Отбросив бесполезный канделябр, Конан боком протиснулся в лаз и выпрямился в кромешной темноте.

Он оказался в царстве разнообразных ароматов. Запахи фиалки и жасмина, розы и гвоздики кружили голову, щекотали ноздри, – хотелось чихнуть, и Конан, боясь выдать себя, яростно потер переносицу. Желание чихнуть исчезло. Он шагнул вперед, и тут же его с головы до пят окутали тончайшие шелестящие ткани. И в этот миг Конан сообразил, что находится в обыкновенном платяном шкафу. Чудесные ароматы навевали мысли о прекрасных дамах, но мечтать было недосуг. Конан распахнул дверцы шкафа и вышел в комнату.

Она была довольно просторна, и даже без свечей можно было рассмотреть интерьер – в многочисленные окна проникали первые рассветные лучи. Посередине стоял широкий диван, на розовых шелковых простынях лежал шут в пестрой пижаме с обилием кружев и оборочек. Расцветка пижамы была довольно веселой в отличие от ее владельца, которого Конан всегда видел только угрюмым и раздражительным. А сейчас шут выглядел еще менее жизнерадостным. Поскольку был мертв.

«Может быть, он меня разыгрывает? – подумал Конан. – Нет, вряд ли. Я ведь ему за это не плачу».

Он усмехнулся своей злой шутке. Глаза покойника едва не вылезали из орбит, скрюченные пальцы закостенели, скомкав простыню.

«Вот так-то, – грустно молвил про себя Конан. – Теперь еще и убийство шута припишут мне. Три мертвеца за одну ночь, и во всем виноват чужеземный разбойник Конан. Так скажет баронесса, и вряд ли я удивлюсь, если стражники поверят ей, а не мне. Нет, надо поскорее выбираться из этого злополучного дворца».

Конан выскочил из спальни и огляделся. В коридоре не было ни души. Видимо, потайной ход тянулся от флигеля к флигелю, соединял запущенное, хмурое обиталище призраков с покоями придворных, где сейчас находился Конан. Вдалеке послышались голоса, и киммериец побежал в противоположную сторону.

В конце коридора прямо перед ним из комнаты выскользнула полуодетая женщина. Конан оттолкнул ее в сторону и побежал дальше; вслед ему летел истошный визг. Кругом захлопали двери. К женским воплям добавились басовитые окрики стражников, затем – рев и яростная солдатская брань. Вскоре за Конанам неслась толпа вооруженных мужчин.

Конан бежал не разбирая пути, отталкивая безоружных и разя мечом тех, кто пытался его задержать. Во дворце поднялась суматоха, стоял неимоверный шум. Конан уже простился с надеждой ворваться в спальню баронессы, приставить клинок к ее горлу и приказать страже, чтобы его отпустили. Он бы просто-напросто не сумел ее найти в этом огромном лабиринте коридоров, залов, анфилад и покоев. Но зато он увидел впереди заветный выход…

Еще один стражник рухнул без звука под свирепым ударом тяжелого меча, другой обратился в бегство. На глазах у дрожащего небритого дворецкого Конан распахнул высокие золоченые створки… и застыл на крыльце. Со всех сторон к нему неслись огромные сторожевые мастафы. Все ближе, ближе слюнявые пасти с желтыми клыками и черными языками… Он резко затворил дверь перед носом у самого быстроногого пса и прислонился к ней спиной.

В вестибюль уже набилось десятка полтора стражников. Сомкнув ряды, они наступали на Конана. У него мелькнула безумная мысль взять в заложники стоящего рядом дворецкого, но он тотчас одумался. Кому нужна несчастная лакейская жизнь? Да режь его хоть на кусочки – пощады себе не выторгуешь. Конан нагнулся и положил меч на пол. Тотчас подскочил бледный воин с трясущимися губами и пинком отшвырнул меч в сторону.

Конана крепко связали и повели в глубь дворца под неотрывными взглядами испуганных придворных и слуг. Точно такой же страх он читал и в глазах своих конвоиров. А ведь не во мне дело, сообразил он. Они боятся судьбы. Будущего. Как бы ни был грозен и деспотичен барон, он теперь мертв, и впереди у них – неизвестность. Они не ведали его целей и помыслов, но служили верой и правдой, убивали врагов своего господина и погибали по его приказу. А теперь барона нет, цели и помыслы его так и остались тайной, и они – как осиротевшие дети, за которых всегда решал отец.

Наконец его втолкнули в церемониальный зал. На золоченом кресле сидела баронесса. При виде Конана она улыбнулась, и он, к своему изумлению, не увидел в той улыбке злорадства. Только благодарность.

– Я прошу всех покинуть зал, – властно произнесла баронесса. И вооруженные до зубов стражники, бросая на Конана недобрые взгляды, нехотя двинулись к выходу.

– А ко мне это не относится? – усмехнулся Конан.

– Нет.

Баронесса встала и медленно подошла к Конану.

– Не стоит притворяться, будто ничего не произошло, – мягко произнесла она.

Конан не откликнулся, решив подождать и послушать.

– Я знаю, ты убил барона. – Внезапно красавица поднялась на цыпочки и потянулась к уху Конана. – Но ведь ты это сделал по моей просьбе, – прошептала она.

Конан удивленно поднял бровь.

– А если я скажу, что не убивал его?

– Глупо отрицать. Я все равно не поверю. Но тебе нечего бояться, Конан. Я не предаю друзей. Я обещала сделать тебя воеводой или первым сановником, и ты им будешь. Ты правильно сделал, что прикончил и его. Теперь я безраздельно властвую в этом городе. Когда стража сообщила мне, что барон, первый сановник и шут мертвы, я сразу поняла, чьих это рук дело. Не родился еще мужчина, способный отказать мне в небольшой услуге. Даже если он варвар. – Баронесса одарила его многообещающей улыбкой. – Тебе ни о чем не придется жалеть. Мы будем править вместе и сделаем остров Эгьер богатым, счастливым…