Континент, открытый последним

Антарктида среди других материков была не случайно открыта последней. Расположенная в стороне от исторически сложившихся морских дорог, она долгое время была надежно защищена от проникновения человека «ревущими сороковыми» и «неистовыми пятидесятыми» штормовыми широтами Южного океана, плотно набитыми гигантскими айсбергами. Что касается неизвестного материка, который высшие силы, по мнению древних, разместили где-то в районе Южного полюса, чтобы уравновесить избыток суши в Северном полушарии, то его экономическое значение в эпоху Великих географических открытий не выглядело перспективным по сравнению с пряностями Юго-Восточной Азии, золотыми и серебряными копями Америки и загадочными африканскими дебрями, поставлявшими на мировые рынки вместе со слоновой костью еще и черных рабов.

Поиски новых земель и морских путей в последующие эпохи происходили в более благоприятных для человеческой деятельности широтах, тем более что после кругосветного плавания в 1773–1775 гг. в южных широтах сам Джеймс Кук своим авторитетом «неоспоримо отверг возможность существования материка, который если и может быть обнаружен, то лишь близ полюса, в местах, недоступных для плавания». Однако по завершении наполеоновских войн во многих странах образовался избыток военных моряков, которым было найдено новое поле деятельности. Для нашей страны известный русский военно-морской историк Феодосий Федорович Веселаго (1817–1895) создавшуюся ситуацию обрисовал следующим образом: «В 1819 году уже исключительно с целью географических открытий были отправлены две экспедиции: в Северный Ледовитый океан под начальством капитан-лейтенанта М. Н. Васильева, состоявшая из шлюпов «Благонамеренный» и «Открытие»; первым командовал сам Васильев, а вторым – лейтенант Г. С. Шишмарёв; в Южный Ледовитый океан также два шлюпа – «Восток» и «Мирный»; первым командовал начальник экспедиции капитан 2-го ранга Ф. Ф. Беллинсгаузен, а вторым – лейтенант М. П. Лазарев».

При чтении этой книги, посвященной рассказу о плавании россиян к Южному полюсу и вокруг света, внимательный читатель убедится в том, что практически от Кронштадта до Рио-де-Жанейро плавание обеих экспедиций (в исторической литературе и в некоторых документах они порой именуются северной и южной дивизиями) происходило практически совместно. Обе экспедиции расстались, только покинув берега Бразилии, где задержались перед дальним походом почти на три недели для мелкого ремонта и пополнения необходимыми припасами. Работа Ф. Ф. Весалаго объясняет, почему в истории открытий достижения «северной дивизии» известны лишь ограниченному кругу специалистов: «Главная цель экспедиции Васильева – открытие на севере из Берингова пролива в Атлантический океан – не была достигнута из-за непроходимости встреченного сплошного льда. Васильев, пройдя у берегов Америки за Ледяной мыс, принужден был воротиться, достигнув широты 70°47? и долготы 161°27?; а Шишмарёв у северного берега Азии не смог пройти далее мыса Сердце-Камень». Даже открытие шестнадцати островов в Каролинском архипелаге посреди Тихого океана не могло исправить впечатления от общей неудачи в Северном Ледовитом океане, тогда как достижения наших моряков в Южном океане со временем приобретали всё большее значение в истории открытий.

Действительно, в книгах, изданных в нашей стране в 30-е гг. прошлого века и посвященных исследованиям на материке Антарктида, открытию самого южного континента не уделялось особого внимания, поскольку в ту пору эта проблема не выглядела актуальной, ибо страна находилась в ожидании неминуемой схватки с фашизмом, создавала тяжелую промышленность, новую военную технику. Кроме того, в силу идеологических причин (издание литературы на антарктические темы пришлось в советской стране на годы Большого террора) такие видные советские полярники, как В. Ю. Визе или Н. Н. Урванцев предпочитали в своих предисловиях сосредоточиться на преимуществах советского опыта в Арктике-к чему, конечно, были реальные основания. Когда же за дело брались не столь образованные и компетентные комментаторы, история открытия Антарктиды приобретала весьма странный характер. Так, автор предисловия к книге Дугласа Маусона «В стране пурги» (вышедшей в издательстве Главсевморпути в 1936 г.) утверждал: «В двадцатых годах XIX в. в южных водах, совершая свое кругосветное плавание, побывал и русский адмирал Беллинсгаузен. Антарктический континент, открытый в 50-х годах прошлого столетия тремя экспедициями: француза Дюрвиля, американца Уилкса и англичанина Росса…» и т. д. А ведь еще в Географическом атласе Товарищества «Просвещение», изданным на рубеже XIX и XX столетий на карте «Южные полярные земли» маршрут кораблей Беллинсгаузена вдоль Гринвичского меридиана упирается в берег ледяного континента с пометкой «Ледяная стена». Не знал этот деятель и о словах самого Дж. Росса о том, что «честь открытия наиболее южных земель принадлежит неустрашимому Беллинсгаузену и на протяжении двадцати лет остается за русскими» (1847, с. 188).

Однако со временем интересы страны, независимо от господствующей в ней официальной идеологии, заставили обратиться к реальной истории открытия шестого континента, или ледяного материка, как нередко именовали на страницах печати с легкой руки журналистов Антарктиду. Необходимость в этом стала особо значимой, когда после Второй мировой войны встал вопрос о разделе Антарктиды, большая часть которой оставалась белым пятном; при этом без учета интересов нашей страны и ее заслуг в открытии самого материка. Следует особо отметить, что в эти годы наша географическая общественность встала на защиту российских прав на открытие материка Антарктида. В резолюции Общего собрания Географического общества Союза ССР от 10 февраля 1949 г. по докладу президента Общества академика Л. С. Берга обращалось особое внимание на «выдающуюся роль русских исследователей-ученых в деле открытия Антарктики», хотя в самой резолюции напрямую утверждалось, что русские моряки лишь «открыли в январе 1821 г. остров Петра I, Землю Александра I, острова Траверсе и др. В знак признания заслуг русских мореплавателей одно из южных полярных морей было названо морем Беллинсгаузена». Однако в своем докладе академик Л. С. Берг счел необходимым особо остановиться на пребывании русских моряков непосредственно вблизи материка Антарктида, особо выделив даты 16 января и 5 февраля 1820 г. (Современный читатель сам может оценить важность этих указаний на страницах предлагаемого издания.) Здесь же только отметим, что указания маститого академика заставили внимательнее обратиться не только к официальному экспедиционному отчету, каким является публикуемое издание, но и к свидетельствам других участников событий, и, что особенно важно, к рапортам самого Ф. Ф. Беллинсгаузена, направлявшимся при первой возможности в адрес морского министра маркиза де Траверсе.

Историки науки неоднократно указывали, что литературная правка книги-отчета Беллинсгаузена, проведенная ее первым редактором Л. И. Голенищевым-Кутузовым (в отсутствие самого автора) могла отразиться весьма существенно на целом ряде мест, важных для понимания событий в работе экспедиции, включая открытие самого южного континента. Это тем более следует иметь в виду, что Беллинсгаузен и его соплаватели впервые описывали природные особенности Антарктиды, в чем у них не было предшественников. Вот почему многие места из рапортов Беллинсгаузена маркизу де Траверсе для нашего современника (особенно знакомого с реалиями Антарктиды) спустя почти два столетия понятнее, чем описания на страницах книги. Указанное обстоятельство объясняет также необходимость привлечения дополнительных документов и возникающие трудности в трактовке обстоятельств и событий плавания русской экспедиции в водах Южного океана в 1819–1821 гг. При этом у читателя закономерно возникает вопрос, насколько он может доверять свидетельствам руководителей этого замечательного плавания – командирам «Востока» и «Мирного», как по нашей флотской традиции именуются капитаны военных кораблей.

Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен, представитель немецкой служилой прибалтийской аристократии, родился в 1779 г. в имении неподалеку от Аренсбурга на острове Эзель (теперь Сааремаа). Позднее в своей биографии он отмечал: «Я родился среди моря; как рыба не может жить без воды, так и я не могу жить без моря». Десяти лет он поступил в Морской корпус в Кронштадте, в 1795 г. был произведен в гардемарины, а спустя два года получил чин мичмана. Качества молодого моряка обратили на себя внимание И. Ф. Крузенштерна, под начальством которого в первом русском кругосветном плавании он заслужил следующую характеристику: «Почти все карты рисованы сим искусным офицером, который в то же время являет в себе способность хорошего гидрографа». По возвращении из этого плавания Беллинсгаузен командовал в чине капитан-лейтенанта фрегатами на Балтике и Черном море, позднее – капитана 2-го ранга, откуда в последний момент получил назначение начальником экспедиции в Антарктику вместо заболевшего капитан-командора Макара Ивановича Ратманова (1772–1833), также участника первой русской кругосветки.

Михаил Петрович Лазарев был уроженцем сухопутной Владимирской губернии. Родился он в 1788 г. Десяти лет был отдан в Морской корпус и в 1803 г. произведен в гардемарины. Спустя год в числе лучших молодых моряков направлен для прохождения практики на кораблях английского флота, где за четыре года, помимо участия в боевых действиях против французов, плавал в Вест-Индию и в Северной Атлантике. В 1805 г. ему был присвоен чин мичмана, в 1811 г. – произведен в лейтенанты. Во время Отечественной войны 1812 года принимал активное участие в операциях против французов на Балтике. В 1813–1816 гг., командуя судном Российско-Американской компании «Суворов», совершил кругосветное плавание. Один из его сослуживцев так охарактеризовал своего командира: «Все отдавали полную справедливость отличным знаниям лейтенанта Лазарева; он считался одним из первых офицеров в нашем флоте и был действительно таков, обладая в высокой степени всеми нужными для этого качествами». Эти качества в полной мере проявились в вояже вокруг Антарктиды.

Корабли, направлявшиеся в Южный океан, были самыми обыкновенными, причем весьма отличавшимися по своим характеристикам. По сведениям Военно-морского словаря (1990) флагманский шлюп «Восток» водоизмещением 900 т отличался быстроходностью, на нем в плавание ушло 117 человек, он нес 28 орудий. Шлюп «Мирный» был существенно меньше (водоизмещением 530 т), численность экипажа достигала лишь 72 человек, он нес меньше пушек. Но в отличие от флагмана, этот корабль был более прочным и имел лучшие условия обитаемости. Выбор столь разных кораблей заставил удивиться Лазарева: «Для чего были посланы суда, которые всегда должны держаться вместе, а между прочим такое неравенство в ходе…», тем более что отмеченное им обстоятельство доставило ему как подчиненному (а также и его начальнику) в процессе плавания немало хлопот.

С учетом перечисленных обстоятельств рассмотрим более детально события самого плавания на различных его этапах, обращая главное внимание читателя на обстоятельства, связанные с открытием Антарктиды, возможно даже в ущерб достижениям экспедиции Беллинсгаузена-Лазарева в центральной части Тихого океана, где потрудилось немало других русских моряков.

Начнем со сборов в дальний вояж, тем более что в своей книге Беллинсгаузен приводит массу деталей, характеризующих подготовку к экспедиции, не забывая о мелочах. Разумеется, автор книги особо выделяет документы, имевшие к нему непосредственное отношение, в частности инструкцию морского министра, отрывки из которой приводятся ниже, требовавшие от него для начала «отправиться для обозрения острова Георгия… а оттуда к земле Сандвичевой и, обошед её с восточной стороны, пуститься к югу. И продолжать свои изыскания до отдаленной широты, какой только может достигнуть; употребить всевозможное старание и величайшее усилие для достижения сколько можно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли, и не оставлять сего предприятия иначе, как при непреодолимых препятствиях…

Государь, полагаясь на усердие, таланты и познания капитана 2-го ранга Беллинсгаузена и не желая стеснять его в действии, ограничивается указаниями главнейших предметов, для которых он отправлен…» (1949, с. 42), среди них присутствовали, например, и такие: гуманное обращение с туземным населением, участие ученых в экспедиции, регулярность отчетов из посещаемых по пути портов и т. д.

Поскольку экспедиция проводилась силами Военно-морского флота, его интересы также нашли отражение в инструкциях де Траверсе: «Имеете стараться разведывать о военном положении всех стран и портов, в коих быть случиться, как там велики силы, крепости, пушки оружия и проч., описывая все сие подробно и делая карты и планы всех портов, заливов и видимых берегов.

Чиновники ученой и художественной части в конце кампании обязаны отдать вам как начальнику отряда все журналы, подписав на оных каждый свое имя…» Впрочем, как мы увидим ниже, последний пункт оказался излишним.

В инструкциях Государственной адмиралтейств-коллегии особое внимание обращалось на сохранение здоровья личного состава, для чего требовалось «опрятное судов и экипажей содержание, очищение воздуха в палубах и интрюме, достаточное, но не чрезъестественное упражнение в какой-либо экзерциции, крайнее наблюдение, чтобы в мокрой одежде люди не оставались на долго, а особенно не ложились в оной спать, доставление им наилучшей пищи и питья… В особенности должно обращать внимание свое на больных и всеми мерами стараться об улучшении содержания их и излечения», для чего рекомендовалось использовать запасы «бульона, чаю, патоки, сахару, какао, сосновой эссенции, сусла хорошего, уксусу и горчицы. Непременно должно запастись для больных достаточным запасом хины… Не бесполезно также взять с собою несколько бочек крепкого пива из последнего европейского порта… и как пиво здоровейшее питие на море, то потребно давать оное людям чаще» в попытке заменить воду, испорченную долгим хранением в бочках» (1949, с. 45–46).

Итоговый вывод заключался в следующем: «Позволяется производить людям, по климатам тех стран, где суда, вверяемые вам, будут находиться, морской провиант и провизию не по регламенту, но соображаясь с примером лучших мореходцев, по собственному вашему усмотрению. Также позволяется употреблять для сбережения здоровья служителей, сверх положенного, разное платье по климатам, белье и прочее из запасов, которое каждое судно в достаточном количестве снабдится» (1949, с. 47). Читателю предстоит убедиться, насколько тщательно руководство экспедиции выполняло эти указания. Вместе с тем это не означает, что в процессе сборов в вояж не возникало других отрицательных моментов, которые так и не удалось решить. Так, оказалось, что «Академия наук, за краткостью остающегося времени, не приготовила инструкции для ученых… в вояж отправляющихся», в связи с чем де Траверсе подготовил «к руководству для них начертание некоторых предметов по ученой и художественной части» (1949, с. 50). Да и ученых для экспедиции удалось найти только в Германии, причем по приходе в Копенгаген выяснилось, что два немецких натуралиста отказались от участия в плавании, сославшись на недостаток времени для подготовки к нему. В связи с этим Беллинсгаузен отметил: «Мы лишились надежды делать обретения по естественной истории, нам осталось утешение набирать по сей части всё встречающееся и, по возвращении нашем, предоставить людям знающим отличить известное от неизвестного». Несомненно, отсутствие естествоиспытателей и без того в малочисленном научном персонале экспедиции (два судовых медика, занятых своими непосредственными обязанностями, профессор Казанского университета астроном и физик И. М. Симонов да живописец П. Н. Михайлов), бесспорно, отразилось на результатах плавания.

Уже заход в Портсмут, где стоянка в связи с подготовкой перехода вдоль Атлантики затянулась до конца августа, ознаменовался встречами с русскими кораблями, возвращавшимися из кругосветного плавания: шлюпом «Камчатка» (командир Головнин) и судном Российско-Американской компании «Кутузов» (командир Гагемейстер), что было свидетельством активности русских моряков в Мировом океане. Попытка добиться участия английских натуралистов в предстоящем вояже здесь также оказалась безуспешной; хотя были получены необходимые инструменты и книги.

На переходе Портсмут-Рио-де-Жанейро разница в скорости обеих шлюпов, несомненно, добавила забот начальнику экспедиции, что неоднократно отмечено в издании 1949 г. (см. с. 62, 69, 73 и др.). Описание плавания свидетельствует также о глубоком понимании природного процесса в этой части Мирового океана самим начальником экспедиции и его обостренной наблюдательности, тем более что часто это имело прямое отношение к успеху всего предприятия. Так, уже на подходах к острову Тенерифе Беллинсгаузен особо отметил эффект Канарского течения, которое «увлекло нас в одни сутки на шестнадцать миль SO 80° (с. 63). Читатель при этом должен иметь в виду, что частые заходы в порты диктовались заботой о здоровье экипажа, ибо условия жизни на судах того времени несопоставимы с комфортом современных круизных лайнеров, а последствия длительного пребывания в море нередко были самые печальные. Не случайно Беллинсгаузен отметил во время пребывания в Портсмуте, что на корабле Гагемейстера во время кругосветного плавания умерли девять человек.

Смену широтной зональности в океане начальник экспедиции отслеживает по совокупности признаков. В частности, с пересечением Северного тропика Беллинсгаузен отмечает появление в океане летучих рыб, охотившихся за ними бонит, тропических птиц фаэтонов, медуз-физалий, известных среди моряков как «португальский кораблик». Существо это внешне привлекательное, но столь и коварное – ведь не случайно Беллинсгаузен предупреждал профессора Симонова быть осторожнее. Но ученый муж не послушался и тут же «почувствовал воспаление многим сильнее, нежели от береговой крапивы; на руке его сделались белые пятна и чрезмерный зуд». Все перечисленное – это детали чисто внешней картины океана, но если у читателя появится желание получить представление о знаниях русского моряка в части течений в тропической Атлантике и о происхождении Гольфстрима, то из авторского текста он легко убедится, насколько познания Беллинсгаузена в этой области близки к современным, хотя необходимость подобных знаний – часть профессии моряка. Нельзя ему отказать и в эстетическом восприятии окружающего океанского простора, особенно в ночное время, когда свечение океана «поражает зрителя; он видит на небе бесчисленное множество звезд и море, освещенное зыблящимися искрами, которые по мере близости шлюпов становятся ярче и в струе за кормою образуют огненную реку. Тот, кто сего никогда не видел, изумляется и совершенно в восторге» (1949, с. 70). Определенно, представители грубой мужской профессии, лишенные в своих многомесячных плаваниях многих радостей, доступных жителям суши, и в те суровые времена отнюдь не замыкались в пределах обязанностей повседневной службы.

Столь же образно с точки зрения своей эпохи Беллинсгаузен описывает ситуацию на экваторе: «Пассадные ветры гонят облака с обоих полушарий… встречаясь, производят так называемые экваторные дожди, которые несколько прохлаждают воздух» (1949, с. 72). Наука наукой, эстетика эстетикой, но служба остается службой: «Чтоб собрать более дождевой воды, приказано было растянуть шханечный тент, приготовленный на сей случай, и опустить пришитые к оному для стоку воды рукава… Мы собрали дождевой воды две бочки и десять анкерков» (1949, с. 70). Ничто не остается за пределами интересов начальника нашей первой антарктической экспедиции XIX в. – ни красоты окружающего мира, ни наука, ни служба. Всюду он успевает, ничего не упускает из виду, и мы вполне можем положиться на его наблюдательность, когда он приблизится к берегам неизвестного доселе ледяного континента, подобного которому более нет на нашей планете.

Поэтому не станем останавливаться на деталях захода в Рио-де-Жанейро и описаниях его достопримечательностей (даже спустя двести лет наш современник узнает в них много знакомого), тем более что вскоре началась та часть в деятельности экспедиции, ради которой она снаряжалась, требующая особой тщательности и внимания как в прочтении книги, так и в ее восприятии, чему автор предисловия обязан способствовать своими комментариями.

По современным представлениям границей Антарктики служит так называемая линия антарктической конвергенции – стыковка вод умеренного пояса и холодных антарктических вод, о существовании которой наши моряки не подозревали, но все характерные факты их присутствия тем не менее зафиксировали, как и присутствие Циркумполярного Антарктического течения в Южном океане, первые признаки которого были отмечены на подходах к 50° ю. ш. 11 декабря, причем его скорость Беллинсгаузен оценил 18 милями в сутки. Действительно, к середине декабря «теплота приметно уменьшилась, а потому я позволил всем употреблять платье нарочно для холодного климата приготовленное» (1949, с. 89). И не случайно – температура воздуха упала до 2 °C (в жилых палубах до 9 °C), впервые был отмечен снег. С этой природной границей наши моряки в середине декабря 1819 г. столкнулись на подходах к острову Южная Георгия, от которого Беллинсгаузен должен был действовать в антарктических водах согласно инструкции своего морского министра. Когда 15 декабря с кораблей увидали этот остров, русские моряки отметили, что «берег, в виду у нас бывший, состоит из каменных гор, коих вершины покрыты снегом, а ложбины и ущелины наполнены льдом» (1949, с. 91). В продолжение плавания 20 декабря на 56°04? ю. ш. (на широте Москвы в нашем полушарии!) встретили первый настоящий айсберг, в связи с чем Беллинсгаузен сделал в своей книге важное с точки зрения географии замечание: «Каждый просвещенный читатель сам из сего заключит о разности между двумя полушариями – Северным и Южным» (1949, с. 95). В последних числах декабря по мере продвижения на юг температура установилась на 0,5 °C. От Южной Георгии курс кораблей лежал к Земле Сандвича по Куку, оказавшейся скоплением небольших островов, которые один за другим получали названия в честь офицеров экспедиции – первым (усмотренный 22 декабря) получил русское название остров Лескова. При этом Беллинсгаузен сохранял немногочисленные английские топонимы Кука, все же вполне обоснованно переименовав Землю Сандвича в Южные Сандвичевы острова. Плавание вдоль этой островной гряды продолжалось до 4 января, затем корабли сменили курс к востоку примерно по 60° ю. ш. вплоть до нулевого меридиана, с тем чтобы далее направиться на юг к берегам Антарктиды.

По совокупности всей имеющейся информации днем открытия Антарктиды в настоящее время считается 16 января1820 г. (по старому стилю), причем удивительно, как порой по-разному выглядят картины побережья в книге Беллинсгаузена (под редакцией Л. И. Голенищева) и в текстах, не прошедших такой редакции. События 16 января в книге (цит. по изданию 1949 г., с. 110) изложены так: «В полдень в широте 69°21?28, долготе 2°14?50 мы встретили льды, которые представлялись нам сквозь шедший тогда снег в виде белых облаков. Ветер был от NO умеренный, при большой зыби от NW; по причине снега зрение наше не далеко простиралось…; мы увидали, что сплошные льды простираются от востока через юг на запад: путь наш вел в сие ледяное поле, усеянное буграми». В письме к маркизу де Траверсе события того же дня выглядят существенно иначе: «16 числа, дошед до широты 69°25? и долготы 2°10?, встретил сплошной лед, у краев один на другой набросанный кусками, а внутрь к югу в разных местах видны ледяные горы». А по возвращении в Кронштадт в частном письме Лазарева к своему другу А. А. Шестакову обстоятельства этого события бывший командир «Мирного» изложил иначе, а главное, детальней: «16 января достигли мы широты 69°23? S, где встретили матерый лед чрезвычайной высоты, и в прекрасный тогда вечер, смотря на салингу, простирался оный так далеко, как могло только достигать зрение… Отсюда продолжали мы свой путь к осту, покушаясь при всякой возможности к зюйду, но всегда встречали льдяной материк, не доходя 70°… Открылась, наконец, та матерая на юге земля, которую так долго искали и существование коей сидевшие филозофы в кабинетах своих полагали необходимым для равновесия земного шара» (1951, с. 25–26). Ирония опытного мореплавателя в адрес кабинетных затворников понятна, однако интереснее другое. Ряд сотрудников Арктического и Антарктического НИИ (доктор исторических наук М. И. Белов, кандидат географических наук Ю. А. Кручинин) в Санкт-Петербурге, наложив координаты плавания Беллинсгаузена и Лазарева на современную карту, обнаружили, что их маршрут… ложится на ледниковый язык Фимбулизен современного шельфового ледника на Берегу принцессы Марты, вторично открытого норвежцами 110 лет спустя. За это время кромка шельфового ледника всего-навсего сместилась на 45 миль севернее – отнюдь не исключительное явление в условиях Антарктиды.

Не менее интересные несоответствия обнаруживаются в описаниях очередного приближения к берегам Антарктиды в первых числах февраля. Так, мичман П. М. Новосильский из экипажа «Мирного» 5 февраля 1820 г. отметил появление на горизонте широкой блестящей полосы, за которой располагались семь больших ледяных островов (очевидно, айсбергов), а за ними «обозначился неподвижный лед, загибающийся в обе стороны. Прошед между этими островами, мы устремились сквозь разбитый лед к ледяному берегу. День был ясный, вид ледяного берега с высокими отвесными стенами представлял грозную, величественную картину. Несмотря на чащу льда, капитан Беллинсгаузен продолжал идти к ледяному берегу, чтобы удостовериться, нет ли где какого прохода к югу; но кроме небольших ледяных бухт нигде не было ни малейшего отверстия, и потому в широте 69°06? и в долготе 15°5Т восточной поворотили назад, и потом пошли вдоль, ледяного берега к востоку» (1951, с. 219).

В рапорте из Порт-Жаксона Беллинсгаузен события этого дня описывает следующим образом: «С 5-го на 6-е число дошел до широты 69°07?50 южной, долготы 16°15? восточной. Здесь за льдяными полями мелкого льда и островами мелкого льда и островами виден материк льда, коего края отломаны перпендикулярно и который продолжается по мере нашего зрения, возвышаясь к югу подобно берегу». Лучше не скажешь! А в книге Беллинсгаузена (цит. по изданию 1949 г., с. 118) отмечено только: «… плавающие льды становились так часты и крупны, что дальнейшее в сем месте покушение к S было невозможно, а на полторы мили по сему направлению видны были кучи льдов, одну на другую взгроможденных. Далее представлялись льдяные горы, подобные вышеупомянутым и, вероятно, составляющие продолжение оных». Надеюсь, что читатель сам составит по этим разным описаниям в совокупности рисующим однозначную картину, необычный пейзаж, впервые ставший доступным человеческому взору, открывшийся с кораблей русской экспедиции.

Бесспорно, требовать от свидетелей полного совпадения в деталях вряд ли возможно. В целом же в контексте изложенного присутствие живых, выразительных реалий антарктического побережья несомненно.

Очень непростая задача – выявить обстоятельства открытия материка Антарктида нашими моряками в начале XIX в. с учетом тех противоречий, которые присутствуют в различных источниках. Неудивительно, что современные исследователи по-разному оценивают даже количество приближений к берегам Антарктиды. Так, по мнению академика А. Ф. Трешникова, подобные события имели место 16 (28) января, 21 января (2 февраля), 5 (17) февраля и 13–14 (25–26) февраля 1820 г., тогда как другой известный полярный историк доктор исторических наук М. И. Белов насчитывает таких приближений шесть.

Отчитываясь перед своим министром за первое лето пребывания в Антарктических водах и руководствуясь заданием, приведенным выше («отыскивая неизвестные земли»!), Беллинсгаузен в апреле 1820 г. отрапортавал «по команде»: «Признаков большой Южной земли нигде не встречал, хотя большую часть плавания имел за полярным кругом и близь онаго, как только ветры позволяли. Но естли оная и существует, то должна быть далеко во льдах и покрыта ими и опознать оную нет возможности». Такой была точка зрения начальника нашей самой первой антарктической экспедиции на тот момент – ведь он видел только «материк льда», среди которого не отметил выходов коренных пород, земли в представлении тех, кто давал ему задание. А «материк льда» оказался новым, невиданным, не только им самим, но и никем другим. Теперь ему оставалось главное – найти землю, чтобы опознать ее, что ему удалось только во второе антарктическое лето 1820–1821 гг.

Касаясь дальнейшего плавания в Южном Ледовитом океане вплоть до посещения Порт-Джаксона (современного Сиднея) в Австралии, отметим следующие моменты. Условия плавания в этой негостеприимной акватории Мирового океана оставались тяжелыми, требуя от экипажа, каждого его члена, постоянного внимания и готовности к испытаниям, а это, в свою очередь, заставляло всех офицеров быть особо внимательными ко всем участникам экспедиции. Так, при заготовке льда для хозяйственных целей «после каждой поездки гребцы на каждом судне переменялись, дабы таким образом облегчить сию тяжелую при холоде и мокроте производимую работу При окончании дела всем было велено переодеться в сухое платье, а для подкрепления каждому было дано по хорошему стакану горячего пуншу» (1949, с. 115). Условия плавания все время оставались достаточно напряженными, повторяясь изо дня в день: «Волнение было так велико, что принудило нас спустить брам-реи и брам-стеньги; ветр дул ночью, дул порывами со снегом, так что в 2 часа утра мы должны были взять у марселей последние рифы, а крюйсель закрепить, качка была сильная; ртуть в барометре опустилась до 28,25 (до 718 мм. – В. К.). С 10 часов утра ветр несколько утих. В полдень было теплоты полградуса; весь день продолжалась попеременно пасмурность, дождь, снег» (1949, с. 116) и т. д. и т. п. изо дня в день. Беллинсгаузен прилагал немало усилий, чтобы сохранить здоровье своих подчиненных любым способом: «Я почитал обязанностью на обоих шлюпах по возможности исполнять все относящиеся до обрядов веры и до обычаев наших соотечественников: в каждый праздник все одевались в праздничное платье; торжественные дни сверх обыкновенной порции производилась свежая свинина с кислою капустой, пунш или грог и вино.