На юг и на север долина простиралась миль на десять прямо. Затем она поворачивала, и река пропадала из вида.

— Восход солнца здесь должен быть поздний, а заход ранний, — заметил Бартон. — Что ж, все свои дела нужно будет успевать заканчивать засветло.

В это мгновение все подскочили, а многие испустили испуганный вопль. Над верхушкой каждого из каменных сооружений поднялось голубое пламя, воспарило футов на двадцать, а затем исчезло. Еще через несколько секунд до них дошел звук отдаленного грома. Раскаты ударились о гору позади них и отдались гулким эхом.

Бартон подхватил на руки девчушку и стал вприпрыжку спускаться с холма. И несмотря на то, что время от времени ему приходилось замедлять шаг, чтобы перевести дыхание, чувствовал он себя превосходно. Прошло так много лет с тех пор, когда он мог с такой же расточительностью пользоваться своими мышцами. Сейчас ему даже не хотелось останавливаться. Он упивался ощущением вновь обретенной силы и уже почти не верил, что лишь совсем недавно на его правой ноге были опухшие вены и черные тромбы, а сердце начинало бешено колотиться, стоило ему подняться на несколько ступенек.

Они спустились на равнину. Но Бартон продолжал бежать трусцой, так как увидел, что вокруг одного из сооружений собралась большая толпа. Ругаясь и расталкивая, Бартон прокладывал себе путь. На него бросали преисполненные злобы взгляды, но никто не пытался оттолкнуть его в ответ. Внезапно он очутился на свободном пространстве возле самого основания гриба и увидел то, что всех взволновало. И не только увидел, но и ощутил запах.

— О, Боже мой! — воскликнул бежавший за ним Фригейт и схватился за живот.

Бартон многое повидал на своем веку, и на него мало действовали вызывающие ужас зрелища. Более того, он научился уходить от реальности, когда печаль или мучения становились невыносимыми. Иногда ему удавалось сделать это только усилием воли, хотя обычно это происходило автоматически, и в данном случае вся процедура произошла машинально.

Труп лежал на боку, половина его находилась под шляпкой гриба. Кожа мертвеца была почти полностью сожжена, и сейчас виднелись обнаженные обуглившиеся мышцы. Нос, уши, пальцы, половые органы или полностью сгорели, или превратились в бесформенные головешки.

Рядом с трупом какая-то женщина стоя на коленях бормотала молитву по-итальянски. Ее большие черные глаза можно было бы назвать красивыми, если бы они не были красными и отекшими от слез. У нее была хорошая фигура, которая при других обстоятельствах полностью завладела бы его вниманием.

— Что случилось? — спросил Бартон.

Женщина прекратила причитания и взглянула на него, затем поднялась на ноги и прошептала:

— Отец Джузеппе облокотился на скалу, он сказал, что страшно голоден. И еще он сказал, что не видит смысла в том, что его воскресили только для того, чтобы потом уморить голодом. Я сказала, что мы не умрем, как такое может быть? Нас подняли из мертвых и поэтому о нас должны позаботиться! Тогда отец Джузеппе сказал, что если мы в аду, то о нас некому беспокоиться. Мы останемся обнаженными и голодными во веки веков! Я попросила его не богохульствовать, потому что из всех людей ему пристало бы богохульствовать в последнюю очередь. Но он сказал, что все произошло совсем не так, как он втолковывал каждому на протяжении сорока лет, а затем… а затем…

Бартон переждал несколько секунд и спросил:

— Что же… затем?

— Отец Джузеппе сказал, что во всяком случае никакого адского огня здесь нет. И что было бы лучше, если бы здесь была Геенна Огненная, чем умирать от голода. И вот сразу же после этих слов вспыхнуло пламя и обволокло его. Раздался звук, будто бы взорвалась бомба, после чего он был уже мертв. Сгорел почти дотла. Это было так ужасно, так ужасно!

Бартон подошел к трупу с наветренной стороны, но даже здесь зловоние вызывало тошноту. И не столько запах, сколько сам факт смерти огорчил его. Прошло всего полдня после Воскрешения, а уже лежит мертвый человек! Означает ли это, что жизнь после Воскрешения столь же уязвима перед лицом смерти, как и в земной жизни? Если это так, то какой же смысл во всем этом?

Фригейт прекратил свои попытки облегчить и без того пустой желудок. Бледный и трясущийся, он поднялся и подошел к Бартону, стараясь повернуться к мертвецу спиной.

— Не лучше ли нам избавиться от этого? — спросил он, тыча через плечо своим большим пальцем.

— Полагаю, что да, — спокойно ответил Бартон. — Хотя и очень жалко, что кожа его испорчена.

И он ухмыльнулся американцу. Фригейт еще больше побледнел.

— Вот здесь, — сказал Бартон, — обхватите его ноги, а я возьмусь с другого конца. А потом швырнем труп в реку.

— В реку? — переспросил Фригейт.

— Да. Если только вам не хочется отнести его на холмы и выкопать там могилу.

— Я не могу, — покачал головой Фригейт и отошел прочь. Бартон презрительно посмотрел ему вслед и махнул рукой Каззу. Неандерталец хмыкнул и пошлепал к трупу своей косолапой походкой. Он наклонился и, прежде чем Бартон успел ухватиться за обугленные головешки ног, поднял тело над головой и, сделав несколько шагов к воде, бросил труп в волны. Течение тут же подхватило тело и потащило его вдоль берега. Каззу показалось этого мало. Он вошел в воду по пояс и наклонился, отталкивая труп как можно дальше от берега.

Алиса Харгривс в ужасе наблюдала за происходящим. С дрожью в голосе она сказала:

— Но ведь это та же самая вода, которую нам придется пить!

— На вид река достаточно большая, — заметил Бартон. — В любом случае, у нас есть гораздо больше других поводов для беспокойства, чем соблюдение санитарных норм.

Он повернулся от прикосновения Моната, который указывал на воды реки.

В том месте, где должен был находиться труп, вода вскипала и бурлила. Внезапно серебристая с белыми плавниками спина вспорола поверхность воды.

— Похоже, что ваши беспокойства, леди, о заражении воды напрасны, — сказал Бартон, показывая на водяное пиршество. — В реке есть пожиратели падали. Что? Интересно, безопасно ли в ней плавать, как вы думаете?

Алиса пожала плечами. А неандерталец поспешил выбраться из воды. Он остановился возле Бартона, стряхивая воду со своего безволосого тела и скаля в улыбке огромные зубы. Сейчас он был ужасающе уродлив. Но у него были знания первобытного человека, которые уже пригодились им в мире со столь примитивными условиями существования. И он будет чертовски приятным партнером, если стоять с ним бок о бок в сражении. Несмотря на небольшой рост, у него были невообразимо могучие мускулы. Чувствовалось, что по какой-то причине он привязался к Бартону, которому это было очень приятно. Бартону льстило, что дикарь вместе со всеми его дикарскими инстинктами интуитивно «знал», что он — Бартон — именно тот человек, за которым нужно идти, если хочешь выжить. Более того, не являясь еще человеком, он, очевидно, лучше чувствовал движения души, так как ближе был к животному, нежели к человеку. Поэтому он так хорошо разобрался, как хотелось думать Бартону, в его психических способностях и впредь будет испытывать к нему душевное влечение даже несмотря на то, что Бартон — «гомо сапиенс».

Но затем Бартон признался себе, что его репутация человека, наделенного сверхъестественными психическими способностями, создана большей частью им самим. На самом деле он наполовину шарлатан. Он так много говорил о своих способностях и так часто слышал о них, особенно от жены, что поверил в них сам. Однако все же были мгновения, когда его «способности» оказывались фальшивы только наполовину.

Но несмотря ни на что, он был все же талантливым гипнотизером и искренне верил, что его глаза, когда он хочет что-нибудь внушить другим, излучают особую экстрасенсорную силу. Может быть, именно это и привлекло к нему этого предка человека.

— Камень выделил чрезвычайно большое количество энергии, — сказал Лев Руах. — Это, должно быть, электричество. Но зачем? Я не могу поверить, чтобы этот разряд энергии был бесцельным.

Бартон осмотрел грибообразный камень. Серый цилиндр в центральной выемке, казалось, не пострадал от разряда. Он притронулся к камню. Тот был теплым, но не теплее, чем можно было ожидать от простого нагрева на солнце.

— Не трогайте! — закричал Лев Руах. — Возможен еще один… — Но он осекся, увидев, что его предупреждение опоздало.

— Еще один разряд? — спросил Бартон. — Не думаю. Во всяком случае, не сразу. Может быть, через некоторое время. Этот цилиндр не зря был оставлен здесь. С его помощью мы должны что-то узнать.

Он протянул руку к верхнему краю грибообразного сооружения и подпрыгнул. Он взобрался на шляпку гриба с легкостью, которая невообразимо обрадовала его. Столько лет прошло с тех пор, когда он ощущал себя таким же молодым и сильным! И таким же голодным!

Несколько человек из толпы крикнули, чтобы он быстрее слезал, пока еще раз не вспыхнуло пламя. Другие смотрели, как бы ожидая, что сейчас разряд сметет его. Большинство же было довольно, что рискует он, а не они.

Ничего не произошло, хотя он не был на сто процентов уверен, что все кончится для него благополучно. Он ощущал приятную теплоту камня под босыми ступнями. Подойдя к цилиндру в центре камня, он засунул пальцы под обод крышки. Она легко откинулась. Сердце возбужденно забилось, когда его взгляд упал внутрь. Он ждал, что произойдет чудо, и чудо произошло. Внутри цилиндра было шесть сосудов, и каждый из них был полон.

Он помахал своей группе, чтобы те поднялись к нему. Казз легко впрыгнул на шляпку гриба. Фригейт, оправившийся от приступов тошноты, также с гимнастической легкостью взлетел вверх. Если бы у парня было поменьше щепетильности, ему цены бы не было, отметил Бартон. Фригейт повернулся и, подав руку, помог Алисе Харгривс подняться наверх.

Все собрались вокруг него, склонив головы над содержимым цилиндра.

— Это истинный Грааль! Священная чаша! Смотрите! Жареное мясо — сочный, толстый кусок! Хлеб с маслом! Повидло! Салат! А это что? Пачка сигарет! Да-а-а! И сахар! И бокал виски. Судя по запаху, весьма недурного! Что-то еще… что это?

— Похоже на кусок резины, — сказал Фригейт. — А это, должно быть, зажигалка.

Бартон запустил руку в цилиндр и, не трогая сосуды, подхватил маленький серебристый прямоугольный предмет, лежавший на дне. Фригейт сказал, что это, возможно, зажигалка. Бартон не знал слово «зажигалка», но он предположил, что она дает пламя для закуривания сигарет. Держа предмет в ладони одной рукой, другой он прикрыл крышку. Рот был наполнен слюной, а желудок урчал. Другим тоже было невтерпеж. Судя по выражению их лиц, они не понимали, почему же он не извлекает пищу.

Дюжий мужчина неистово закричал с акцентом жителя Триеста:

— Я голоден! Убью любого, кто помешает мне! Откройте эту штуку!

Остальные молчали, но было ясно, что все ждут от Бартона отпора. Однако вместо этого он произнес:

— Открывайте сами, — и отвернулся.

Остальные колебались. Они уже видели пищу и ощутили ее сладостный аромат. У Казза даже текли слюни из приоткрытого рта.

Но Бартон постарался успокоить своих товарищей.

— Посмотрите на толпу, — произнес он. — Через минуту начнется драка. Пусть дерутся за свой кусок. Поймите, я не боюсь драки, поймите, — добавил он, сердито глядя на своих приверженцев. — Просто я уверен, что у всех нас цилиндры будут полны пищи уже к вечеру. Эти цилиндры, назовем их чашами, если вы не возражаете, нужно только оставить в скале — и они наполнятся. Это же совершенно ясно. Именно для этого в центре камня была оставлена чаша.

Он подошел к краю шляпки гриба, нависшей почти над самой водой, и спрыгнул вниз. К этому времени вся верхушка гриба была до предела заполнена людьми, и еще больше пытались взобраться.

Здоровяк схватил кусок мяса и впился в него, но кто-то попытался вырвать сочащийся соком кусок прямо у него изо рта. Мужчина зарычал от ярости и, внезапно протаранив стоящих между ним и рекой, спрыгнул со шляпки и бросился в воду. Тем временем мужчины и женщины, крича и толкая друг друга, боролись за остатки пищи и вещей из цилиндра.

Здоровяк, прыгнувший в воду, дожевывал остатки мяса, лежа на спине в воде. Бартон внимательно наблюдал за ним, ожидая, что речные хищники не упустят такого мгновения. Но все было спокойно, и мужчину медленно относило вниз по течению.

Скалы к северу и югу по обеим берегам реки были заполнены дерущимися людьми.

Бартон двинулся в сторону, вышел из толпы и сел. Члены его группы собрались возле и наблюдали за шумной, колышущейся массой дерущихся. Камень для чаш был сейчас похож на гриб-поганку, облепленную личинками навозных мух. Очень шумными личинками. Некоторые были красными, так как уже пролилась кровь!

Наиболее удручающим в этой сцене была реакция детей. Те, что были поменьше, держались вдали от камня, но понимали, что в чаше была пища. Они плакали от голода и страха, вызванного криками и дракой взрослых у камня. У девчушки, спутницы Бартона, глаза были сухими, но она тряслась от страха. Сидя у него на руках, она обвила ручонками его шею. Бартон погладил ее по спине и пробормотал слова поддержки, которые она не могла понять, но их тон помог ей успокоиться.

Солнце клонилось к закату. Через два часа оно наверняка спрячется за похожую на башню гору на западе. Хотя настоящие сумерки, вероятно, наступят гораздо позже. Сколько длится здесь день, пока определить было невозможно. Стало жарче, но даже на солнце можно было сидеть, не опасаясь перегрева. К тому же постоянно дул легкий прохладный ветерок.

Казз начал знаками объяснять, что надо развести огонь, указывая при этом еще и на кончик бамбукового копья. Очевидно, он хотел обжечь острие, чтобы оно стало тверже.

Бартон достал металлический предмет, взятый им из чаши, и внимательно осмотрел. Он был из твердого, обработанного металла цвета серебра, прямоугольной формы, плоский, длиной в два и толщиной в половину дюйма. На одном его конце было небольшое отверстие, на другом — что-то похожее на выступающую часть ползунка. Бартон надавил на этот выступ. Ползунок немного сместился вниз, и из отверстия на другом конце выскользнул проводок диаметром в пару сотых дюйма и длиной приблизительно в полдюйма. Даже при ярком солнечном свете он ослепительно сверкал. Бартон прикоснулся кончиком провода к стеблю травы, и тот сразу же сморщился. Когда Бартон приложил этот проводок к бамбуковому копью, в дереве образовалось крохотное отверстие. Бартон вернул ползунок в прежнее положение, и провод, подобно голове медной черепахи, спрятался в серебристый панцирь.

И Фригейт, и Руах не могли скрыть удивления при виде энергии, таившейся в столь крохотном брусочке. Для того, чтобы проводок раскалился добела, требовалось очень большое напряжение. Сколько раз сможет сработать эта батарея или, может быть, миниатюрная ядерная установка? И можно ли ее перезарядить?

Было много вопросов, на которые нельзя было в данный момент ответить. Возможно, на них не удастся ответить никогда. Но сейчас был главным только один вопрос — каким образом удалось вернуть их к жизни в омоложенных телах??? И кто бы это ни сделал, в его распоряжении были средства, подобные божественным! Однако рассуждения об этом хотя и давали пищу для разговора, но ничего не проясняли.

Через некоторое время толпа рассеялась. Пустой опрокинутый цилиндр валялся на верхушке камня для чаш. Там же лежало и несколько тел, а многие мужчины и женщины, слезшие с камня, получили ранения. Бартон решил обойти толпу.

У одной женщины было расцарапано все лицо. Она всхлипывала, но никто не обращал на нее внимания. Мужчина сидел на земле, держась за поясницу, на которой были отчетливо видны следы острых ногтей.

Из четверых, оставшихся на шляпке гриба, трое пришли в сознание, когда на их лица плеснули водой из чаши. Четвертый же, невзрачный, маленький мужчина, был мертв — кто-то свернул ему шею.

Бартон вновь посмотрел на солнце и сказал:

— Я не знаю точно, когда наступит время ужина. Поэтому предлагаю вернуться сюда, как только солнце спрячется за горой. Мы установим наши чаши, или называйте их как хотите, в углубления. А затем будем ждать. А пока что…

Тело мертвеца можно было бы тоже выбросить в реку, но можно было использовать его и получше. Бартон сказал остальным о своих намерениях. Они сбросили труп с камня вниз и, подхватив его на руки, потащили через равнину. Фригейт и Галеацци, в прошлом купец из Триеста, несли труп первыми. Фригейт не напрашивался на эту работу, но когда Бартон попросил его, он утвердительно кивнул и, подхватив ноги мертвеца, пошел впереди. Галеацци же нес труп, держа его за подмышки. Алиса шагала рядом с Бартоном, ведя девочку за руку. Кое-кто из толпы бросал любопытные взгляды. Слышались замечания и вопросы, но Бартон не обращал на это внимания. Ярдов через семьсот труп перешел на руки Казза и Моната. Ребенка, казалось, вовсе не смущал мертвец. Девочка даже проявляла любопытство к первому трупу, совершенно не пугаясь его обожженного вида.

— Если она действительно из древних кельтов, — заметил Фригейт, — то, скорее всего, привыкла видеть обожженные тела. Если только мне не изменяет память, кельты сжигали свои жертвы живьем в больших плетеных корзинах во время различных религиозных ритуалов. Я вот только не помню, в честь какого бога или богини проводились подобные церемонии. Жаль, что у меня нет библиотеки, куда я мог бы обратиться за справками по этому вопросу. Как вы думаете, у нас здесь будет хоть одна библиотека? Мне кажется, я свихнусь без чтения!

— Посмотрим, посмотрим, — успокоил его Бартон. — Если нас не обеспечат библиотекой, то мы создадим собственную. Если это вообще возможно сделать.

Он подумал, что Фригейт задал несколько глупый вопрос, видимо, он все еще не в себе.

Возле самых холмов двое мужчин, Рокко и Бронтич, сменили Казза и Моната. Группа, возглавляемая Бартоном, двигалась сквозь высокую, по пояс, траву. Он отрезал один стебель и проверил его на прочность и эластичность. Фригейт старался держаться поближе к Бартону и, похоже, от страха постоянно болтал. Наверное, чтобы не думать об этих двух смертях, решил Бартон.

— Если каждый, кто когда-либо жил, воскрешен здесь, то подумать только, какие исследования можно провести! Подумайте о исторических тайнах и неразрешенных вопросах, которые теперь наконец-то можно выяснить. Можно будет поговорить с Джоном Уилксом Бутом и установить, на самом ли деле министр обороны Стентон был причастен к убийству Линкольна. Можно определить личность Джека-Потрошителя. Выяснить, действительно ли Жанна д'Арк была связана с ведьмами. Поговорить с наполеоновским маршалом Неем; проверить, действительно ли ему удалось избежать расстрела и он стал впоследствии школьным учителем в Америке. Заполучить истинную историю Пирл-Харбора. Увидеть лицо человека в Железной Маске, если таковой вообще существовал. Расспросить Лукрецию Борджиа и тех, кто был с ней знаком, действительно ли она была именно такой шлюхой-отравительницей, какой считало ее большинство людей до сих пор. Узнать, кто же на самом деле был убийцей двух малюток-принцев в Башне Смерти. Может быть, их на самом деле убил Ричард Третий.

Да и к вам, Ричард Френсис Бартон, есть много вопросов относительно вашей собственной жизни, на которые ваши биографы хотели бы иметь ответ. Была ли у вас на самом деле возлюбленная-персиянка, на которой вы собирались жениться и ради которой намеревались отречься от своей истинной веры и остаться жить в Иране? На самом ли деле она умерла до того, как вы смогли жениться на ней, и на самом ли деле ее смерть наполнила вас такой печалью, что избавиться от нее вы не могли до конца своих дней?

Бартон вспыхнул, глянул на Фригейта. Он только-только повстречался с этим человеком, а тот уже задает такие глубоко личные вопросы, столь бередящие душу. Ничто не может извинить его.

Фригейт пошел на попятную:

— Ну… ну… все это может подождать, неужели я не понимаю. Но знаете ли вы, что ваша жена экстренно провела над вами обряд помазания вскоре после вашей смерти. И вы были похоронены на католическом кладбище. И это вы! Неверующий!!!

Лев Руах, чьи глаза все больше расширялись от болтовни Фригейта, вмешался в разговор:

— Вы — Бартон, исследователь и языковед? Первооткрыватель озера Танганьика? Человек, совершивший паломничество в Мекку, переодевшись мусульманином? Переводчик «Тысячи и одной ночи»?

— Я не хочу вам лгать. Впрочем, в этом нет никакой необходимости. Я — именно тот человек.

Еврей плюнул на Бартона, но ветер отнес плевок в сторону.

— Ты — сукин сын! — вскричал Лев Руах. — Вонючий нацист! Я читал о тебе! Я все знаю! Да, во многих отношениях тобой можно было восхищаться! Но ты же антисемит!!!