23 октября 1942 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о введении новых знаков различия в армии – погон (официально введены в январе– феврале 1943 г.). Была также принята новая форма одежды и головных уборов. С июля 1943 г. устанавливалось четкое деление военнослужащих на рядовой, сержантский, офицерский состав и генералитет. Введение нового образца униформы и иерархической структуры в армии и на флоте, фактически копировавших униформу и структуру дореволюционной русской армии, в центральной прессе объяснялось расплывчато («в связи с введением единоначалия», «для повышения авторитета командира»). Однако в армейских изданиях цель этой реформы была четко определена: «Надевая погоны, Красная Армия и Военно-Морской Флот тем самым подчеркивают, что они являются преемниками и продолжателями славных дел русской армии и флота»²³. Таким образом, истинный смысл этих преобразований заключался в планомерном возвращении к традициям великодержавия. В сентябре – октябре 1943 г. новая униформа была введена также для железнодорожников, юристов, работников дипломатической службы.

Реформы коснулись школьного образования. С 1 сентября 1943 г. была введена школьная форма и установлена система раздельного обучения мальчиков и девочек в школах, как это было до Октябрьской революции. В августе 1943 г. было принято решение о создании Суворовских военных училищ, в октябре 1943 г. – Нахимовских военно-морских училищ, которые имели своим прообразом дореволюционные кадетские училища. 21 июня 1944 г. были введены золотые и серебряные медали для выпускников школ.

В 1943–1944 гг. было отрегулировано в сторону уменьшения число размножившихся географических и иных названий по именам советских и партийных деятелей: было возвращено историческое название городу Ставрополь (носил название Ворошиловск), Орджоникидзевский край был переименован в Ставропольский, административный центр СОАССР г. Орджоникидзе – в Дзауджикау, были возвращены исторические названия городам Серго Орджоникидзе и им. Кагановича в Ворошиловградской и Сталинской областях, переименованы по «географическому принципу» железные дороги им. Берия, Ворошилова, Молотова, Кагановича, Дзержинского и Ленинская. С 13 января 1944 г. были восстановлены исторические наименования 20 улиц, проспектов, набережных и площадей Ленинграда, в том числе Невского проспекта, Дворцовой площади и Дворцовой набережной. Характерно, что переименование географических названий не прошло незамеченным среди населения²⁴, порой воспринимаясь как настоящая «топонимическая контрреволюция».

25-летие советской власти в ноябре 1942 г. советской пропагандой было обозначено как новая веха в национальной политике. Отмечалось, что, во-первых, к этому времени в СССР были «ликвидированы отсталость и все национальные, экономические и политические противоречия между нациями», во-вторых, Советский Союз превратился в «государство, в котором господствует полная гармония национальных интересов», в-третьих, в стране сложились нации нового типа, «впервые осуществляющие внутри себя подлинное национальное единство, нации, устанавливающие между собой подлинно братские отношения». При этом в пропаганде дружбы народов роли русского народа было отдано первенство по сравнению с ролью партии²⁵.

Одной из новых технологий пропаганды стало сращивание понятий «русский патриотизм» и «советский патриотизм». Все воины Красной Армии, независимо от их национальности, были призваны испытывать «чувство русской национальной гордости, чувство пламенного советского патриотизма». Пропаганда делала упор на том, что на борьбу с гитлеровцами «поднялись все народы» страны, отстаивая «свободу, независимость и право для себя и всей семьи народов нашего Союза». Указывалось, что, хотя «история России знает немало примеров патриотизма», она «еще не знала такого массового героизма, такого единодушия всех народов Советского Союза». Особенно активно шла пропаганда дружбы народов в действующей армии как воплощения «братской семьи народов Советского Союза». Доказательством тому служили публиковавшиеся данные о национальном составе награжденных воинов. Списки включали представителей 200 национальностей, с известной диспропорцией в пользу представителей русского народа²⁶. В директивах о военно-политической подготовке командного состава указывалось, что «морально-политическое единство советского народа, дружба народов СССР и советский патриотизм – важнейшие факторы военной мощи СССР»²⁷.

В то же время, хотя пропаганда утверждала, что «общая беда привела великую семью народов Советского Союза» не к раздорам, а к сплочению, к началу второго периода войны партийно-политические органы вынуждены были отметить, что в 1941–1942 гг. работа по укреплению дружбы на-родов в армии «была поставлена плохо», произошло немало «чрезвычайных происшествий» на почве национальной розни²⁸. В июне 1942 г. Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) издало докладную записку «О недостатках партийно-политической работы в Красной Армии», в которой старое руководство ГлавПУРа (Л.З. Мехлис) обвинялось в том, что им «недостаточно уделялось внимания воспитательной и агитационно-пропагандистской работе в тех частях, где имеется значительное число бойцов из национальных республик». 17 сентября 1942 г. Главное политуправление Красной Армии издало директиву «О воспитательной работе с красноармейцами и младшими командирами нерусской национальности». К воинским подразделениям были прикомандированы агитаторы, владеющие национальными языками, была осуществлена массовым тиражом публикация политической и художественной литературы на национальных языках. В 1942–1943 гг. в действующей армии издавались 50 газет на национальных языках. Воины русской национальности постоянно призывались «крепить дружбу с красноармейцами нерусской национальности»²⁹.

Работа по укреплению дружбы народов в армии требовала постоянного внимания, так как «плохая работа с нерусскими бойцами» продолжала отмечаться и после издания вышеназванной директивы ГлавПУРа (в частности, в декабре 1942 г. на Закавказском фронте³⁰). В качестве недостатков отмечалось «игнорирование национальных особенностей, обычаев», «великодержавный шовинизм», «недостаточное выдвижение нерусских кадров», «слабая пропаганда ведущей роли русского народа». Эти недостатки удалось в основном ликвидировать к началу 1943 г. Среди форм работы, которые показали наибольшую эффективность, были «вечера дружбы народов», организация национальной художественной самодеятельности, встречи вновь призванных бойцов с «бывалыми» бойцами своей национальности.

Л.З. Мехлис, начальник Главного политуправления Красной Армии (1941–1942)

Пропаганде дружбы народов в армии также служила литература. В частности, согласно указанию ЦК ВКП(б), в армии была повсеместно распространена изданная тиражом 200 тыс. экз. пьеса А. Корнейчука «Фронт», в которой одно из главных мест занимала сцена в окопе, где плечом к плечу воевали четверо солдат, все разной национальности, демонстрируя реальное воплощение дружбы народов.

В результате в зимней кампании 1943 г. воины нерусской национальности показали более высокие боевые качества, существенно уменьшилось число перебежчиков. Было улучшено патриотическое воспитание призывников нерусской национальности, на что нацеливала изданная 10 августа 1943 г. директива ЦК ВКП(б), направленная в ЦК партий союзных республик.

Характерной технологией советской пропаганды, призванной усилить признание ведущей роли русского народа, во второй период войны стали так называемые «письма народов», первым из которых было «Письмо узбекского народа к бойцам-узбекам», опубликованное в октябре 1942 г. В период с февраля по август 1943 г. было выпущено значительное число таких «писем», которые выражали «любовь к великому русскому народу», благодарность за его помощь, признавали его «старшим братом» и «желанным собратом», апеллировали к исторической «боевой дружбе» с русскими, утверждали, что угроза «Великой Русской земле» «всегда была угрозой и нам». В «Письме бойцам-таджикам» М.В. Фрунзе был назван «русским полководцем» (не «советским»). Также использовалась такая форма пропагандистской работы, как письма воинов определенной национальности на имя Сталина.

Характерной особенностью «писем» являлось то, что в подавляющем большинстве «писем народов» среди фамилий лиц, их подписавших, были фамилии представителей не только «титульных» народов, но также русского и других народов (например, в Азербайджане – армянского). Таким образом, возможно, предотвращались гипотетические обвинения в «национальной узколобости» содержания этих писем. Пропаганда придавала «письмам народов» большую роль в идеологической работе. Текст каждого письма проходил утверждение в ЦК ВКП(б). Проекты писем, которые не соответствовали задачам идеологии, отвергались, как это было в декабре 1943 г. с проектом письма «Украинский народ – великому русскому народу». Это письмо было признано негодным из-за игнорирования «существования многонациональной семьи народов Советского Союза» и отрицания роли русского народа как единственного «старшего брата» (авторы письма утверждали, что «ведущими народами в Советском Союзе являются два народа – русский и украинский»)³¹.

В сфере литературы и искусства новые тенденции национальной политики были проявлены в полной мере. А.Н. Толстой в докладе на сессии Академии наук СССР в ноябре 1942 г. отметил, что в 1920–1930-е гг. «момент отрицания всего прошлого литературного наследия, заклеймления его дворянским и буржуазным индивидуализмом и классово враждебной литературой принимал уродливые формы», но с началом войны «впервые, как колокол града Китежа, зазвучали в советской литературе слова: святая Родина». Таким образом, как считал Толстой, «советская литература от пафоса космополитизма, а порою и псевдоинтернационализма – пришла к Родине»³². Илья Эренбург писал: «Не отказываясь от идеалов будущего, мы научились черпать силы в прошлом. Мы осознали все значение наследства, оставленного нам предками»³³. В литературе и искусстве возродилось подлинное звучание понятий «Россия», «русский» («Русские люди» К. Симонова, «Русский характер» А. Толстого, «Россия» А. Прокофьева).

На созванном в июле 1943 г. совещании кинодраматургов, писателей, кинорежиссеров и актеров глава Госкино И.Г. Большаков выдвинул на первый план тематику, связанную с русским народом. Эта позиция была поддержана другими деятелями искусства. Кинорежиссер И.А. Пырьев говорил: «Как ни странно, но в нашей кинематографии очень мало русского, национального». Драматург А. Штейн отметил, что «русский народ, объединивший вокруг себя весь [советский] народ, имеет право на примат»³⁴.

Особым аспектом в идеологическом служении литературы и искусства было освещение образа Ивана Грозного, который стал одним из наиболее привлекательных для Сталина деятелей русской истории. В июне 1942 г. в Ташкенте состоялась научная сессия Института истории Академии наук СССР, на которой были заслушаны доклады о деятельности Ивана Грозного. Алексей Толстой еще в 1941 г. приступил к написанию пьесы «Иван Грозный» в двух частях. Однако эта пьеса была подвергнута жесткой критике за то, что она «извращает исторический облик одного из крупнейших русских государственных деятелей», «не решает задачи исторической реабилитации Ивана Грозного». Сталин пригласил Толстого на беседу и предложил ему «дать более широкое освещение государственной деятельности и смысла введенной им [Грозным] опричнины». Однако писатель, вольно или невольно, не смог создать достаточно обеляющей характеристики Ивану Грозному. Несмотря на то что Толстой пытался доработать обе части дилогии («Орел и орлица» и «Трудные годы») и в 1943 г. неоднократно просил Сталина разрешить их постановку, этого сделано не было. В результате в сентябре 1943 г. Сталин одобрил сценарий С. Эйзенштейна, где «Иван Грозный как прогрессивная сила своего времени, и опричнина, как его целесообразный инструмент, вышли неплохо»³⁵.

Одновременно была усилена борьба с «охаиванием» России и русского народа. В частности, в конце 1943 г. был подвергнут жесткой критике поэт И. Сельвинский за создание «антихудожественных и политически вредных произведений», в частности за двусмысленные строки в стихотворении «Кого баюкала Россия»:

Предотвращение возможных конфликтных ситуаций между народами СССР также было одной из задач советской пропаганды и цензуры. К примеру, в предисловии к изданной 1943 г. книге А. Мицкевича утверждалось, что Новогрудок в Белоруссии – это «литовский город», а столица Литовской ССР Вильнюс – «центр польской культуры». Первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии П.К. Пономаренко усмотрел в таких утверждениях политическую ошибку и обращал на это внимание в записке, направленной в ЦК ВКП(б)³⁶.

Новые тенденции в национальной политике непосредственным образом проявились в принятом 15 мая 1943 г. решении о роспуске Коммунистического Интернационала. Этот шаг в советской пропаганде объяснялся тем, что «общенациональный подъем и мобилизация масс для скорейшей победы над врагом лучше всего и наиболее плодотворно могут быть осуществлены авангардом рабочего движения каждой отдельной страны в рамках своего государства». Однако первой причиной роспуска Коминтерна было заигрывание с западными союзниками, которым нужно было показать, что произошел окончательный отказ от осуществления «мировой революции». Когда в 1943 г. руководитель Компартии США Ю. Деннис направлялся в СССР, президент США Ф. Рузвельт при встрече с ним заявил, что наличие Коминтерна мешает развитию союзнических отношений. Это понимали и в советском руководстве. Идея о роспуске Коминтерна впервые была выдвинута еще в апреле 1941 г., но тогда она мыслилась как разменная карта в торге с Гитлером³⁷. В 1943 г. важно было как можно скорее добиться укрепления союзнических отношений с западными капиталистическими странами ради расширения их военной помощи СССР. О предстоящем роспуске Коминтерна было объявлено в прессе 15 мая 1943 г., в самом начале Вашингтонской конференции Ф. Рузвельта и У. Черчилля, от которой зависело, будет ли открыт в 1943 году «второй фронт». Этот акт был положительно воспринят в странах Запада, особенно в США, и привел к укреплению отношений этих стран с Советским Союзом.

С другой стороны, Сталину уже к середине 1920-х гг. стало ясно, что установление всемирной коммунистической диктатуры невозможно, если средством к ее достижению будет абстрактный «пролетарский интернационализм». К моменту начала войны созидание могущества Советской страны было возложено на внутригосударственные силы, среди которых не последнее место отводилось Красной Армии. Коминтерн новым курсом на возрождение великой державы отодвигался на второй план, а потом и вовсе стал не нужен³⁸.

Прямое отношение к усилению русского национального фактора имело введение с 15 марта 1944 г. нового государственного гимна вместо «Интернационала». В ночь на 1 января 1944 г. новый гимн впервые прозвучал по радио. В связи с переменой курса идеологической политики «Интернационал» перестал подходить в качестве гимна страны, поставившей свои национальные интересы выше «интернациональных». К тому же «Интернационал» как песня сам по себе был весьма тенденциозен и, равно как Коминтерн, плохо воспринимался западными союзниками³⁹.

Работа над созданием нового Гимна СССР началась еще в 1942 году. Варианты гимна были представлены многими известными и малоизвестными поэтами, в том числе из союзных республик, а также «простыми людьми». К концу 1943 г. был выбран наиболее подходящий вариант гимна, музыку к которому написал А.В. Александров, слова – С.В. Михалков и Г. Эль-Регистан. Гимн, начинавшийся словами «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь», имел ярко выраженную патриотическую окраску и ни словом не упоминал «мировую революцию». Пропагандой отмечалось, что если «в старом гимне не отражены историческая победа советского строя, сущность нашего могучего и самого прочного в мире государства», то при звуках нового гимна «возникает образ нашей славной советской Родины», «вместе с его мелодией мы объемлем мыслью прошлое Родины, ее овеянное славой настоящее, ее блистательное будущее», «строки… гимна ярко свидетельствуют о великой организующей и ведущей роли русского народа в жизни всех народов, входящих в состав Советского Союза». В феврале 1944 г. было принято решение о разработке новых гимнов союзных республик.

Авторы нового Гимна СССР: Г.А. Эль-Регистан, А.В. Александров,  С.В. Михалков

Новый гимн СССР вызвал положительную реакцию в странах-союзниках. 3 января 1944 г. журнал «Тайм» писал: «Москва дала еще одно доказательство тому, что советский цикл от мировой революции к национализму завершен. Новый гимн Советского Союза предназначен только для русских; он не содержит призыва к угнетенным и не вызовет холодной дрожи на Уолл-стрит»⁴⁰. Тем не менее «Интернационал» был оставлен в качестве партийного гимна ВКП(б). Таким образом, хотя курс национальной политики был откорректирован в сторону усиления национально-патриотического фактора, советское руководство тем не менее продемонстрировало, что отказа от коммунистических идеалов не произошло.

Советская пропаганда, направленная на идеологическое обслуживание населения тыла, как и прежде, старалась обойти стороной проблему коллаборационизма на оккупированной территории СССР, не признавала наличие в стране «пятой колонны». Ее разгром ставился в заслугу политике репрессий 1930-х гг., когда страна была очищена «от шпионов, убийц и вредителей, на содействие которых так рассчитывали германские фашисты». Отмечалось, что «ни у одного из народов СССР немецко-фашистские разбойники не нашли и не могли найти никакой поддержки», а также не смогли «разжечь национальную ненависть между народами СССР, поссорить их между собой, оторвать и противопоставить народы, населяющие нашу страну, великому русскому народу»⁴¹.

Однако после освобождения на рубеже 1941–1942 гг. части оккупированной территории скрывать факты сотрудничества граждан СССР с оккупантами стало труднее. Мехлис в своем выступлении на армейском совещании 6 ноября 1942 г. открыто сказал, что за время войны «оказалось много предателей»⁴². Хотя пропаганда пыталась представить факты коллаборационизма как «ничтожные исключения», утверждая, например, что на оккупированной территории гитлеровцы «не могут подобрать в так называемые “местные органы” людей из коренного населения», в материалах пропаганды проскакивала информация, например, о создании гитлеровцами эстонского «самоуправления». В ряде материалов пропаганды упоминалась проблема украинского национализма – однако опосредованно, в виде осуждения неких «украинско-немецких сепаратистов в Канаде», создавших там «Украинский канадский комитет», к членам которого было обращено предупреждение украинского поэта Павло Тычины: «Прочь грязные руки от Украины!».

Ввиду того что ситуация на освобожденной от оккупации территории была тяжелой в морально-политическом плане, 25 августа 1943 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О мероприятиях по усилению культурно-просветительской работы в районах, освобожденных от немецкой оккупации», которые включали в себя восстановление типографий и обеспечение населения газетами и литературой, восстановление кинотеатров и обслуживание населения кинофильмами, восстановление театров, изб-читален, областных, городских и районных библиотек, восстановление парткабинетов, направление партийных кадров.

Стиль пропаганды на оккупированной территории, которая велась в 1941–1942 гг., был подвергнут критике как несоответствовавший реалиям, особенно в части утверждений, что «немцы разрушают нашу культуру, закрывают школы, онемечивают и лишают русских, украинцев, белорусов и др. их национальной культуры». В качестве примера такой некачественной пропаганды можно привести изданную в декабре 1942 г. для оккупированной территории Украины листовку, в которой говорилось: «Фашисты хотят уничтожить большую часть населения Украины. Они издеваются над нашей историей, нашей культурой. Они хотят онемечить наших детей, принудить их забыть родной язык, свою родину, своих отцов»⁴³. Не вполне соответствовавшие действительности утверждения (как известно, гитлеровцы приветствовали «возрождение» украинской культуры и языка на оккупированной территории) могли оказать только обратное воздействие на население оккупированных территорий. Поэтому предписывалось сделать советскую пропаганду «глубоко национальной по своей форме», а также «сдирать “национальную” маску с лица немецкой пропаганды». Предлагалось изобличать «положение, в которое поставили немцы т. н. “самоуправление”, целый ряд наглых мер, специальные кино, магазины и т. п. “только для немцев”, положение “восточных рабочих” в Германии, высказывания фашистских главарей о славянских народах». Предписывалось также вести пропаганду против имиджа гитлеровцев как «охранителей религии», использовать данные о разрушении гитлеровцами церквей. Партизанским отрядам в апреле 1943 г. была дана директива распространять среди населения оккупированных территорий имевшиеся данные об убийствах гитлеровцами мирных жителей, прятавшихся в церквах⁴⁴.

Пропаганда противодействовала вовлечению населения оккупированных территорий в военный коллаборационизм, призывая русских, украинцев и белорусов быть «верными сынами Родины», идти в партизаны и вступать в ряды Красной Армии. Латышей, завербованных в военные формирования гитлеровцев, призывали «вернуться к своему народу». Эстонцам разъяснялось, что вступление в гитлеровский «эстонский легион» – «это самое большое преступление против эстонского народа». К религиозности эстонского народа взывали нелестные эпитеты: «Награда немецких фашистов – это клеймо Каина, это печать Иуды!»⁴⁵.

Политика гитлеровцев по созданию военных формирований из представителей народов СССР объяснялась населению оккупированных областей тем, что «людские резервы Гитлера на исходе». Латышам, завербованным в военные формирования гитлеровцев, внушалось: «Для чего вы нужны немецким фашистам? Чтобы вы не видели, как они теперь грабят Латвию и чтобы вы не могли сопротивляться этому грабежу». В пропаганде по разложению гитлеровских военных формирований из представителей народов Прибалтики использовалась апелляция к историческому воинскому братству этих народов с русским народом. На создание гитлеровцами «местного самоуправления» в Эстонии советская контрпропаганда отвечала: «Это – уничтожение свободы и независимости эстонцев, это – массовое убийство и ограбление граждан Эстонской ССР немцами, это – умерщвление эстонцев голодом и нищетой». Отдельным вопросом контрпропаганды было противодействие инспирированной гитлеровцами в ноябре 1943 г. «кампании протестов» в странах Прибалтики против доклада И.В. Сталина от 6 ноября 1943 г. (о грядущем освобождении Прибалтики и других территорий СССР)⁴⁶.

Количественные показатели пропагандистской работы на оккупированных территориях были значительными. Только за период с февраля 1942 г. по март 1943 г. для населения Литовской ССР было выпущено 33 листовки общим тиражом 1 819 000 экз., 30 брошюр тиражом 466 000 экз., 25 номеров газеты «Tiesa» («Правда») и 17 номеров газеты «За Советскую Литву» общим тиражом 332 000 экз., 6 радиопередач в сутки (109 минут в сутки), а также было проведено 4 радиомитинга. Для Латвийской ССР 4–5 раз в месяц выпускалась газета «Par Padomju Latviju» («За Советскую Латвию») тиражом 50–150 тыс. экз., 6 раз в день выходили радиопередачи на латышском языке (всего 115 мин. в сутки), через Совинформбюро ежемесячно направлялось 7–9 статей и 3–5 художественных произведений в печать США, Англии и Швеции, через партизан среди населения распространялась информация о Латышской стрелковой дивизии, о фактах гитлеровских зверств и грабежей, велась пропаганда «революционных и антигерманских традиций» латышского народа. Для Эстонской ССР за период с февраля 1942 г. по март 1943 г. было выпущено 8 140 000 экз. листовок, брошюр, лозунгов и газет, и только за март 1943 г. – 1 887 000 экз. печатной продукции с призывами не вступать в «эстонский легион», обращениями к эстонским солдатам гитлеровских формирований, разоблачением «мероприятий гитлеровцев по истреблению эстонского народа и его культуры», разоблачением «самоуправления», призывами к партизанской борьбе, призывами «помнить Юрьеву ночь и вдохновляться ее примером».

Отдельное внимание пропаганды на оккупированной территории СССР было обращено на работу с польским населением Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтики, в связи с активизацией деятельности на этой территории представительства польского эмигрантского правительства («Делегатуры Жонду») и его военного органа – «Армии Крайовой» (АК). Польские агенты к лету 1943 г. не только создали подпольные организации в городах и деревнях, но в ряде мест организовали скрытые группы самообороны, отряды и даже полки с целью накопить силы и быть готовыми открыто выступить против Красной Армии, когда она придет. В указаниях ЦК Компартии Белоруссии «О военно-политических задачах работы в западных областях Белорусской ССР» от 15 июля 1943 г. говорилось о необходимости разъяснять польскому населению, что «в единении славянских народов сила и залог сокрушения гитлеризма, свободного существования славянских государств», сделать известным «существование “Союза польских патриотов” на территории СССР и дивизии имени Тадеуша Костюшко», а также разлагать отряды АК изнутри⁴⁷.

Итак, в период с ноября 1942 г. по январь 1944 г. советская пропаганда была направлена на усиление русского национального фактора. Русский народ теперь был определен не только как «великий», «первый среди равных», но и как «старший брат» остальных народов СССР, которые именовались «младшими братьями» и «равными среди равных». Такой поворот в национальной политике кажется вполне закономерным: руководство страны понимало, что русский народ нес на своих плечах основную тяжесть войны, и поэтому именно его моральные силы необходимо было всемерно укреплять и поддерживать. Другой аспект советской национальной политики данного периода – пропаганда дружбы народов, их исторического братства с русским народом и другими народами Советского Союза, в том числе с целью противодействия коллаборационизму на оккупированной территории СССР.

Эффективность советской национальной политики, получившей развитие на втором этапе войны, была очень высока. Показательной оценкой эффективности может служить документ Абвера от 26 ноября 1943 г. («Директива Райнхардта»), в котором говорилось, что «с помощью направленной пропаганды “Отечественной войны” Сталину удалось [добиться] невиданного за прошедшие 20 лет единства активных сил советской империи. Сейчас не один Сталин с маленькой кликой борется за осуществление бывшей всегда чуждой народу идеи мировой революции. Сейчас весь русский народ борется за сохранение своего свободного Отечества»⁴⁸.

Утилитаризм советской национальной политики не скрывался. Признавалось, что воспитание в русском народе и во всех народах СССР чувства национальной гордости «нужно для того, чтобы русский народ и все народы СССР до конца осознали свое превосходство над фашистскими поработителями и разгромили их оккупационную армию и их гитлеровское разбойничье государство»⁴⁹. Расчет советского руководства был прост и доходчив: «Если народ и его армия знают и убеждены, что ведут справедливую войну, если их вдохновляет благородная и возвышенная цель, они способны преодолевать неимоверные трудности и лишения» во имя победы⁵⁰.