Глава XII. ВОЗМЕЗДИЕ

Солнечные лучи проникли сквозь листву и разбудили дона Рафаэля. Проснувшись, он почувствовал, что все его тело затекло вследствие неудобного положения. Он поспешил отвязаться от ветки, уцепился за лиану, по которой взобрался на дерево, и, с опасностью оставить на ветвях часть своего платья, одним прыжком соскочил на землю. Тут он попытался хладнокровно оценить свое положение. Полковник знал, что надежды на спасение весьма сомнительны, если только не явится какая-нибудь неожиданная помощь. Тут-то он пожалел о том, что проспал часть ночи, вместо того чтобы сделать отчаянную попытку спастись. Но, с другой стороны, он сам понимал, что его усталость была непобедима.

Однако полковник был не такой человек, чтобы терять время в бесплодных сожалениях о случившемся; он тотчас же принялся за дело. Прежде всего достал саблю и портупею, спрятанные в траве, затем подошел к привязанному поблизости в кустах Ронкадору. В это время послышался он вдали человеческий говор. Он прислушался; однако шум не приближался. Наконец, он подошел к кусту, в котором была спрятана его лошадь. Несмотря на близость роскошного пастбища, верное животное не сделало ни малейшего усилия, чтобы оторваться от привязи; теперь, при приближении своего хозяина, оно весело, но чуть слышно заржало, как будто инстинктивно чувствовало опасность, угрожавшую всаднику в этом лесу. Полковник ласково погладил благородное животное, не раз спасавшее его от опасностей, затем взял его за узду и пошел, ориентируясь по солнцу, на юг, к броду через Остуту. Там он хотел провести остальную часть дня, спрятавшись в камышах, так как надеялся, что ночью ему легче будет добраться до большой дороги в Оахаку, а оттуда вернуться в гасиенду Дель-Валле.

По дороге он бросил ножны и портупею сабли, так как они ему только мешали, и, держа в одной руке обнаженную саблю, в другой узду коня, продолжал путь, стараясь идти как можно тише и решив только в крайнем случае пустить в дело пистолеты.

Между тем приближалась минута, когда ему необходимо было сделать обход, поскольку он снова услышал человеческие голоса, и именно в том направлении, куда направлялся. Преследователи перекликались, советуя друг другу держаться на одной линии и на одинаковом расстоянии друг от друга, чтобы составить круг.

Поодиночке полковник так же «боялся» своих врагов, как лев одинокого охотника; но он знал, что на крик одного тотчас сбежится вся шайка.

Голоса с каждой минутой становились все ближе и ближе, и дон Рафаэль настороженно прислушивался, нет ли таких же звуков с противоположной стороны; он опасался даже, что, избежав одной засады, угодит в другую.

Прислушиваясь таким образом, он внезапно уловил в некотором отдалении стук зеленого дятла, долбившего гнилое дерево. Эти звуки наполнили его сердце живейшею радостью, так как он знал привычки этой осторожной птицы и был уверен, что там, откуда доносится ее стук, нет ни одного человеческого существа. Дон Рафаэль направился в сторону, мерного стука пернатого ловца личинок. Когда он приблизился к дереву, испуганный дятел вспорхнул и улетел.

Беглец остановился и с облегчением услышал голоса своих врагов уже в отдалении; бандиты прошли мимо, и если только они не вернутся назад, что было маловероятно, то вряд ли станут искать его в глубине леса.

Чтобы еще более запутать преследователей, он прибег к одной индейской хитрости. Взяв две сухие ветки, он стал стучать ими одна о другую, подражая стуку дятла.

После этого дон Рафаэль поспешно пустился к броду через Остуту и после часа ходьбы увидел сквозь деревья поверхность реки, берега которой поросли высокими камышами и бамбуком.

По дороге беглец утолил свой голод плодами, в этом завтраке принял участие и его конь. Ветер тихо шевелил гибкие стебли камышей, в которых днем прятались кайманы, ожидая ночной темноты. Теперь этот притон отвратительных земноводных должен был послужить убежищем беглецу, пока ночная темнота не позволит ему продолжать путь.

Спрятавшись среди толстых стеблей, он мог видеть вдали палатки Арройо. Вид бандитского стана пробудил в нем ярость, и он погрозил кулаком лагерю своего смертельного врага.

Прошел еще час, прежде чем снова послышались голоса людей и конский топот. То были всадники Арройо, возвращавшиеся в лагерь после неудачных поисков сбежавшего Рафаэля, вместо которого они, к досаде своей, обнаружили спящих Пачеко и Суареса, целых и невредимых.

Не следовало терять ни минуты, и, раздвинув стебли, дон Рафаэль углубился в чащу камышей. Когда несколько мгновений спустя всадники проскакали галопом мимо того места, где скрывался полковник, ветер тихо шевелил зеленые стебли бамбука, и самый зоркий глаз не мог бы заметить присутствия беглеца.

Вскоре дон Рафаэль услышал плеск воды под копытами лошадей; затем шум стих, и глубокое молчание воцарилось вновь.

Медленно тянулись часы, пока заходящее солнце, как бы прощаясь, бросило на тростник свои последние пурпурные лучи. Через четверть часа сумерки превратились в темную ночь, и бесчисленные звезды отразились в темных водах Остуты.

Если благосклонный читатель с некоторым интересом следил за приключениями Корнелио, то ему, конечно, будет интересно узнать, что случилось с капитаном после его отъезда из лагеря Морелоса перед Гуахуапаном.

После полудня того дня, в течение которого полковнику удалось избежать преследования бандитов Арройо, капитан, в сопровождении Косталя и Брута, по другой дороге доехал до долины Остуты и сделал привал невдалеке от гасиенды Дель-Валле.

Пока расседланные кони щипали траву, Косталь отправился на рекогносцировку. Брут принялся жарить на угольях несколько кусков мяса, высушенного на солнце, и, когда скромный обед был готов, предложил его капитану, и в то же время сам ел с таким усердием, что доля Косталя уменьшалась с поразительной быстротой.

— Если ты будешь продолжать в том же темпе, дружище Брут, — сказал наконец капитан, — то Косталь останется голодным.

— Косталь ничего не будет есть до завтра, — серьезно сказал Брут.

— Разумеется, поскольку ему просто ничего не останется!

— Нет, господин капитан, сегодня третий день после летнего солнцестояния, а ночью наступит полнолуние. Косталь будет поститься, чтобы приготовиться к появлению своих богов.

— Языческие глупцы! — сердито воскликнул капитан. — Неужели вы никогда не откажетесь от своих суеверий.

— Христианский Бог живет на небе, — возразил негр уверенным тоном, — а боги Косталя в озере Остута. Талок, бог гор, живет на вершине Монтапостиака, а Матлакуце, его жена, богиня вод, обитает в водах, окружающих заколдованную гору. Во время полнолуния после летнего солнцестояния они оба явятся потомку касиков, которому исполнилось пятьдесят лет, и Косталь будет их заклинать сегодня вечером.

Капитан раскрыл было рот, чтобы вернуть негра к разумным мыслям, но в эту минуту подошел Косталь.

— Ну, Косталь, — сказал капитан, — подтверждаются ли наши известия? Арройо в самом деле расположился лагерем на берегах Остуты?

— Так и есть, капитан! Индейский пеон, которого я встретил по дороге, сказал мне, что Арройо и Бокардо расположились у брода. Поэтому вы можете сегодня вечером передать им письмо генерала, потом вы дадите мне с Брутом позволение провести ночь на берегах священного озера.

— Гм! Так они в самом деле так близко! — сказал капитан с неприятным чувством, заставившим его разом прервать обед. — Ну, — прибавил он, — тем больше времени остается у нас для отдыха. А удалось узнать что-нибудь о вашем прежнем господине, доне Сильве?

— Он уже давно оставил Лас-Пальмас и уехал в Оахаку. Что касается гасиенды Дель-Валле, мимо которой нам скоро предстоит проехать, то она все еще во власти испанцев.

— Стало быть, мы со всех сторон окружены врагами, — воскликнул капитан.

— Арройо и Бокардо не могут враждебно отнестись к посланнику знаменитого Морелоса, — возразил Косталь, — притом ваша милость, так же как и мы с Брутом, не такие люди, чтобы испугаться каких-то бандитов!

— Конечно… но осторожность требует дождаться ночи, прежде чем пуститься в дорогу.

— Я тоже так считаю, — кивнул Косталь. — А пока не мешает немного соснуть: нам предстоит беспокойная ночь.

Черный и белый охотно последовали совету индейца, который привел их к группе пальм, где расстилался мягкий ковер мха; и скоро все трое спали крепким сном.

Так как нам нечего делать с ними до их пробуждения, то посмотрим, что делают дон Сильва и его дочь.

На третий день путешествия вечером они остановились в лесу, недалеко от брода через Остуту, где мы уже видели их, — по крайней мере мы упомянули об этом раньше.

Ночью дон Сильва, обеспокоенный смутным шумом, доносившимся издали, и опасаясь препятствий при переходе через реку, послал одного из своих слуг, на храбрость и опытность которого мог положиться, разведать берега реки. Через два часа слуга вернулся и сообщил, что на берегу реки он видел много огней. Это были костры лагеря Арройо. Слуга прибавил, что на обратном пути кто-то, как кажется, гнался за ним. При этом известии путешественники поспешили погасить свой костер и решили продолжать путь. Тот же слуга взялся указать другой брод и провести к гасиенде Сан-Карлос по другой дороге. Хотя этот значительный обход затягивал дорогу еще на добрые сутки, но лучше было опоздать, чем угодить в лапы бандитов.

Путешественники отправились к озеру Остута; но дорога оказалась так длинна и утомительна, что только к десяти часам вечера удалось им достичь берега озера.

Между всеми священными и почитаемыми местами, на которых индейцы в прежние времена совершали жертвоприношения своим богам, наибольшее число преданий и легенд связано с озером Остута и с горою, которая возвышается из его вод. Это Монтапостиак, или заколдованная гора, при виде которой каждый индеец исполняется трепетом и благоговением.

Пока не пришло время описать подробнее чудесное место, где находились дон Сильва и его дочь. В лесу, окружающем озеро, путешественники нашли надежное убежище и решили дождаться здесь рассвета, так как ночью трудно было отыскать брод, о котором упоминал слуга.

Но возвратимся к Корнелио и его спутникам.

С заходом солнца они сели на коней и тронулись в путь. В темноте проехали мимо гасиенды Дель-Валле, незамеченные часовыми, и скоро достигли брода; но насколько оживленное и шумное зрелище представляли берега реки утром, настолько же они были пустынны и молчаливы теперь, и только следы лошадиных копыт указывали на пребывание Арройо.

— Что же теперь делать? — спросил капитан у индейца. — Где мы найдем этих бездельников Арройо и Бокардо?

— Я отправлюсь к ближайшей гасиенде Сан-Карлос, — отвечал Косталь, — и там наведу о них справки.

— А если и эта гасиенда занята испанцами?

— Перейдем сначала через брод, а потом вы с Брутом подождете, пока я сделаю рекогносцировку.

Это предложение Косталя было принято. Три всадника перешли через реку, и Косталь хотел отправиться вперед.

— Будь осторожен, Косталь, — заметил капитан, — опасности окружают нас со всех сторон.

Косталь ускакал, и капитан с Брутом остались вдвоем. Прошло четверть часа в беспокойном ожидании, потом еще четверть часа, а Косталь все не возвращался.

— Я поеду вперед и узнаю, что с ним случилось, — предложил негр.

Обеспокоенный продолжительным отсутствием индейца, Корнелио позволил Бруту ехать, но приказал вернуться, если через четверть часа не встретит индейца. Он надеялся на ловкость и испытанное мужество Косталя и был убежден, что тот сам вывернется из любого затруднения.

Корнелио стал считать минуты с того момента, как звук копыт лошади негра замер в отдалении. Прошло более четверти часа, а Брут не возвращался; тогда Корнелио неторопливо двинулся в том же направлении, в котором отправились его товарищи. Спустя несколько минут, перед ним мелькнул огонь. Почва постепенно возвышалась, и скоро он заметил в глубине долины высокую постройку, окна которой были освещены так ярко, что внутренность здания казалась в огне. Кроме того, по плоской крыше двигались по всем направлениям факелы, так что казалось, будто толпа людей ищет чего-то. Уже одно это зрелище заставило Корнелио остановиться, но его смущение превратилось в ужас, когда он заметил, что между окружавшими постройку деревьями мелькнул какой-то белый призрак и в ту же минуту исчез. Капитан перекрестился и остановился, не зная, оставаться здесь или вернуться к берегам Остуты.

Виновниками этого необычного зрелища оказались бандиты Арройо. Главарь шайки, взбешенный неудачей при Дель-Валле и бегством полковника, дал волю своей свирепости и немедленно решил овладеть гасиендой Сан-Карлос. Для большей безопасности, так как он не знал, на какое сопротивление может натолкнуться в гасиенде, он призвал к себе отряд, осаждавший Дель-Валле, и во главе ста тридцати человек отправился к гасиенде Сан-Карлос. Ограбив ее, он рассчитывал на следующее утро со всеми своими силами напасть на Дель-Валле.

Этим объясняется, почему Корнелио проехал мимо гасиенды Дель-Валле и через брод, не попав в руки бандитов.

Хотя прислуга дона Фернандо была весьма многочисленна, но он не оказал ни малейшего сопротивления, надеясь откупиться значительной суммой, как это уже не раз случалось. Тем не менее смутное предчувствие заставило его спрятать Марианиту и свои сокровища в потайную комнату, о которой знала, кроме него, только горничная его жены.

И в самом деле, бандиты потребовали от дона Фернандо, чтобы он выдал не только все свои сокровища, но и жену, которую, как сказал ему бандит с дьявольской усмешкой, ему возвратят не прежде, чем он и дон Сильва отдадут за нее равное ей по весу количество золота.

В то время когда молодой испанец старался спасти свои сокровища от жадных бандитов, странный свет, исходивший из окон гасиенды, поразил суеверным ужасом душу дона Корнелио. Он еще спрашивал себя, что могут означать этот зловещий свет и белый призрак, мелькнувший перед его глазами, как вдруг ворота гасиенды отворились и оттуда выскочили четверо или пятеро всадников. Всадники испустили дикий крик, и один из них, без сомнения, заметил Корнелио, потому что в руках его что-то блеснуло, затем раздался выстрел, и пуля просвистела мимо головы капитана.

При этом неожиданном происшествии капитан совершенно забыл о Бруте и Костале и обратился в бегство. Конечно, он ускакал бы на своей прекрасной лошади от всадников, если бы она не упала, споткнувшись о корни дерева.

Падение было столь внезапно, что дон Корнелио перелетел через голову лошади и, если бы не мягкая почва, переломал бы себе все кости. Не успел он опомниться, как ему уже связали руки и снова посадили на коня, которого один из всадников повел под уздцы. Несколько минут спустя пленника привели в гасиенду.

Не будем описывать сцены возмутительной жестокости, происходившие при разграблении гасиенды, невольным свидетелем которых должен был сделаться дон Корнелио. Довольно сказать, что дон Фернандо не выдал ни жены, ни сокровищ, несмотря на все угрозы и побои. Впрочем, сокровища он согласился бы отдать, если бы при этом не пришлось указать бандитом убежище Марианиты. К сожалению, его твердость оказалась бесполезной, так как горничная от ужаса выдала тайну. К счастью, Марианита в это время находилась уже в относительной безопасности: испуганная криками бандитов и дрожа при мысли, что ее вот-вот обнаружат, она выскочила в окно и побежала в соседний лес, к берегу Остуты.

Донья Марианита и была тот белый призрак, который так напугал капитана Корнелио.

Узнав о ее бегстве, Арройо тотчас приказал шестерым всадникам сесть на коней и поручил командовать шайкой одному из разбойников, поскольку сам намеревался отправиться вместе с Бокардо на поиски доньи Марианиты.

После этих распоряжений бандит нашел время заняться доном Корнелио и двумя цветными, которых его люди перехватили одного за другим. Мы не может сказать, что капитан чувствовал себя достаточно уверенно в новой обстановке, но когда он увидел бедного Фернандо, который после продолжительных истязаний был со связанными руками брошен в угол, неожиданное мужество проснулось в груди его, он вдруг ощутил в себе искру того огня, который глаза Галеаны заронили ему в душу, когда он сражался рядом с этим героем.

Едва его вместе с негром и индейцем ввели в ту же комнату, где находился Фернандо, он обратился к предводителям бандитов.

— Сеньор Арройо и вы сеньор Бокардо! — крикнул он таким голосом, который удивил его самого. — Вы видите во мне и моих людях посланников генерала Морелоса. Мне поручено сообщить вам, что если вы не перестанете бесчестить ненужными жестокостями святое дело, за которое мы сражаемся как христиане, а не как разбойники, то генерал прикажет четвертовать вас.

При этой нешуточной угрозе глаза Арройо загорелись гневом и бешенством. Что касается Бокардо, то при имени Морелоса он смутился и побледнел.

— Доказательства! Доказательства! — крикнул Арройо, расхаживая взад и вперед, подобно тигру в клетке, — я хочу иметь доказательства!

— Вот они, — отвечал капитан, который сам испугался своей смелости, и поспешил передать депеши бандиту.

Имена Галеаны и Морелоса были для него так же спасительны в этом вертепе разбойников, как ангел Божий для Даниила во львином рву15.

Оба отпетых бандита преклонялись перед этими уважаемыми и страшными именами.

— Ступайте! — сказал, наконец, Арройо. — И я вам советую нигде и ни перед кем не хвастаться тем, что вы говорили со мной так дерзко. Что касается сеньора Морелоса, то скажите ему, что всякий сражается по-своему и что я, несмотря на его угрозы, не могу изменить своей природы.

Он указал на дверь, и Корнелио со своими спутниками поспешил оставить гасиенду. Индеец торопился к озеру Остута, так как было уже десять часов вечера, а луна должна была взойти задолго до полуночи. Немного времени спустя после их ухода, Арройо и Бокардо с шестью всадниками тоже выехали из гасиенды. Они ехали медленно, освещая дорогу факелами, чтобы не потерять следов доньи Марианиты, которые, по-видимому, направлялись к озеру. Но прежде чем мы последуем за всеми этими лицами на озеро, посмотрим, что делает полковник Рафаэль, которого мы оставили в камышах.

Мы уже сказали, что Кальделас и дон Рафаэль так укрепили гасиенду Дель-Валле, что она могла сопротивляться всем революционным силам в этой провинции. К доставленным губернатором Оахаки полевым орудиям были прибавлены еще два, и дону Рафаэлю удалось добиться от испанского правительства, чтобы оно приняло на свой счет содержание гарнизона из восьмидесяти человек, начальство над которым было поручено полковнику. Эти расходы, не слишком обременительные для казны вице-короля, тем не менее оказались не по средствам дону Рафаэлю; его состояния, хотя и значительного, не хватило бы на содержание и вооружение восьмидесяти солдат в течение почти двух лет.

Каталонский поручик, храбрый и предприимчивый человек, начальствовавший над гарнизоном в отсутствие полковника, долгое время придерживался оборонительной тактики, пока не вернулась в провинцию шайка Арройо. Теперь он решил во что бы то ни стало покончить с бандитами.

В тот вечер, когда была ограблена гасиенда Сан-Карлос, этот храбрый офицер сидел в своей комнате за кружкой вина и, услышав за дверью окрик часового, никак не мог предположить, что этот оклик возвещал о прибытии дона Рафаэля, об участи которого со времени сражения при Гуахуапане ничего не было известно.

Но каким образом полковник мог попасть в гасиенду целым и невредимым?

Из своего убежища полковник мог следить за всем, что происходило в лагере Арройо; он видел, как весь лагерь снялся с места, и банда покинула берега реки.

Когда наступила ночь и только звезды роняли слабый свет, полковник вышел из своего убежища и внимательно осмотрелся. Вокруг царило глубокое молчание; но вскоре оно было нарушено тремя всадниками; то проехали Корнелио и его двое спутников.

Первым делом полковника, когда он опять остался один, было вернуться к тому месту, где он оставил Ронкадора. Он отвел истощенное голодом животное на луг и радовался аппетиту своего любимца, как вдруг заметил по ту сторону реки человека, собиравшегося перейти через брод на его сторону.

Человек был один, и дон Рафаэль решил расспросить его поподробнее о положении в округе. Когда путник вступил на берег, полковник поспешил к нему с саблей в руке, приказывая остановиться и ничего не бояться.