Современная электронная библиотека ModernLib.Net

История жизни покойного Джонатана Уайлда Великого

ModernLib.Net / Филдинг Генри / История жизни покойного Джонатана Уайлда Великого - Чтение (стр. 4)
Автор: Филдинг Генри
Жанр:

 

 


Шайка будет грабить только для меня, получая за свою работу очень скромное вознаграждение. В этой шайке я буду отмечать своей милостью самых храбрых и самых преступных (как выражается чернь), остальных же время от времени, когда представится случай, я буду по своему усмотрению отправлять на виселицу и на каторгу и, таким образом (в чем заключается, по-моему, высшее превосходство _плута_), законы, созданные на благо и в защиту общества, обращать к моей личной выгоде".
      Наметив таким образом план своих действий, Уайлд увидел, что для его немедленного проведения в жизнь не хватает только одного: того, с чего начинаются и чем кончаются все человеческие намерения, - то есть денег. Сего "продукта" у него было не более шестидесяти пяти гиней - все, что осталось от двойной прибыли, полученной им с Бэгшота. Этого, казалось ему, не хватит, чтобы снять дом и раздобыть все необходимое для такого величественного предприятия; поэтому Уайлд решил тотчас отправиться в игорный дом, где все уже собрались. Но он имел в виду не столько довериться фортуне, сколько поставить на более верную карту, ограбив выигравшего игрока, когда тот пойдет домой. Однако, придя на место, он подумал, что можно все же попытать счастья и перекинуться в кости, а тот, другой способ оставить про запас, как последнее средство. И вот он сел играть. А так как не замечалось, чтобы Фортуна более других особ ее пола склонна была раздавать свои милости в строгом соответствии с нравственными качествами, то наш герой потерял все до последнего фартинга. Однако свою потерю он перенес с большою стойкостью духа и со спокойным лицом. Сказать по правде, он считал, что эти деньги он как бы отдал взаймы на короткий срок или даже положил в банк. Он решил тогда прибегнуть немедленно к более верному средству и, окинув взглядом зал, приметил вскоре человека, сидевшего с безнадежным видом и показавшегося ему подходящим посредником или орудием для его цели. Коротко говоря, - дабы возможно более сжато изложить наименее блистательную часть нашей повести, Уайлд заговорил с этим человеком, прозондировал его, признал пригодным исполнителем, сделал свое предложение, получил быстрое согласие, - и вот, остановив выбор на игроке, казавшемся в тот вечер первым любимцем Фортуны, они заняли вдвоем самую удобную позицию, чтобы захватить противника врасплох при его возвращении на свою квартиру, и вскоре он там был атакован, приведен в покорность и ограблен. Но добыча оказалась незначительной: джентльмен играл, по-видимому, от некоей компании и тут же на месте сдавал свои выигрыши, так что, когда на него напали, у него было в кармане всего лишь два шиллинга.
      Это явилось таким жестоким разочарованием для Уайлда и так глубоко огорчает нас самих, - как огорчит несомненно и читателя, - что, чувствуя и его и наше собственное бессилие идти незамедлительно дальше, мы сделаем здесь небольшую передышку и, значит, закончим первую книгу.
      Книга вторая
      Глава I
      Глупцы, их душевный склад и надлежащее применение,
      для которого они рождены на свет
      Одна из причин, почему мы нашли нужным закончить вместе с последней главой нашу первую книгу, состоит в том, что теперь мы должны ввести два действующих лица совсем другого разбора, чем все те, с кем мы имели дело до сих пор. Эти личности принадлежат к жалкой породе смертных, презрительно именуемых "добрыми". Они посланы природой в мир в тех же целях, в каких человек напускает мелкую рыбешку в щучий пруд: чтобы их проглотила прожорливая героиня вод.
      Но поведем дальше наш рассказ. Уайлд, разделив добычу точно так же, как и в прошлый раз, то есть забрав из нее три четверти, что составило восемнадцать пенсов, в не слишком счастливом расположении духа шел домой поспать, когда встретил случайно одного молодого человека, с которым когда-то учился вместе в школе и даже дружил. Принято думать, что дружбу обычно порождает сходство нрава, но с этими юношами случай был обратный: в то время как Уайлд был жаден и бесстрашен, тот всегда берег больше свою шкуру, чем деньги; поэтому Уайлд, снисходя к его недостаткам, великодушно жалел товарища и не раз выручал из беды (в которую по большей части сам же, бывало, и втравит его), принимая на себя вину и розги. Правда, в таких случаях он неизменно получал хорошее вознаграждение. Но есть люди, которые, выгадав на сделке, умеют так это подать, точно оказали другой стороне одолжение; так получалось и здесь: бедный юноша всегда считал себя в неоплатном долгу перед мистером Уайлдом и проникся к нему глубоким уважением и дружбой - чувствами, которые за долгие годы, прожитые врозь, нисколько не стерлись в его душе. Узнав Уайлда, он подошел к нему, заговорил самым дружеским образом и, так как было уже около девяти часов утра, пригласил зайти к нему домой позавтракать, к чему наш герой без особого сопротивления дал себя склонить. Этот молодой человек, ровесник Уайлда, стал с недавних пор компаньоном одного ювелира, вложив в его дело - капиталом и товаром почти все свое небольшое состояние, и женился по любви на очень приятной женщине, от которой у него было теперь двое детей. Так как нашему читателю следует ближе познакомиться с этой личностью, не лишним будет обрисовать ее характер, тем более что он представит собою своего рода фольгу, оттеняющую благородный и высокий склад нашего героя, и что человек этот был словно нарочно послан в мир служить тем объектом, в применении к которому таланты героя должны развернуться с истинным и заслуженным успехом.
      Итак, мистер Томас Хартфри (так его звали) был человеком честным и открытым. Он был из тех, кому не собственная природа, а только опыт открывает, что есть на свете обман и лицемерие, и про кого никак не скажешь, что в двадцать пять лет его труднее провести, чем иного хитрейшего старика. По своему душевному складу он отличался рядом слабостей, будучи до крайности добрым, дружелюбным и щедрым. Правда, он пренебрегал обычным правосудием, но лишь затем, чтоб иногда простить долги своим знакомым, и на том лишь основании, что им нечем было платить; а однажды он поверил в долг банкроту и помог ему снова стать на ноги, так как был убежден, что тот объявил себя несостоятельным честно, без умысла и обанкротился только по несчастью, а не по небрежению и не злостно. Он был так непроходимо глуп, что никогда не пользовался неведением покупателей и продавал свой товар, довольствуясь самой умеренной прибылью; это он тем легче мог себе позволить, что, несмотря на свою щедрость, вел очень скромный образ жизни: он не тратил лишнего на удовольствия - разве что примет у себя дома кое-кого из друзей или разопьет по стакану вина вдвоем с женой, которая, при своей привлекательной внешности, была недалеким существом - убогим, малоразвитым домашним животным; она отдавала себя почти всецело заботам о семье и полагала свое счастье в муже и детях, не следовала разорительным модам, не искала дорогих развлечений и даже редко где-нибудь бывала, разве что заходила с ответным визитом к немногим из своих простодушных соседей да позволяла себе раза два в год пойти с мужем в театр, никогда не занимая там места выше, чем в партере, где сидела в задних рядах.
      Этой-то глупой женщине глупый этот человек и представил Уайлда Великого, сообщив ей, что знаком с ним еще со школы и многим обязан ему. Едва простушка услышала, что муж ее чем-то обязан гостю, как в ее глазах заискрилась та благосклонность, которая шла у нее от чистого сердца и которую великие и благородные гении, чьи сердца вскипают только обидой, не всегда способны правильно истолковать. И нет ничего удивительного, что наш герой бедную, скромную и невинную приверженность миссис Хартфри к другу ее мужа принял за ту высокую и щедрую страсть, которая зажигает огнем глаза современной героини, когда является полковник и любезно одалживает своего кредитора из мещан, не брезгуя сегодня его обедом, а завтра постелью его жены. Итак, истолковав лестно для себя ее умиленный взгляд, Уайлд тут же ответил ей взглядом, а вслед за тем не поскупился и на хвалы ее красоте, чем она, будучи все-таки женщиной, хотя и порядочной, и не разгадав его умысла, так же мало была недовольна, как и ее супруг.
      Когда кончился завтрак и жена удалилась по своим хозяйским делам, Уайлд, обладая острым глазом на человеческие слабости и памятуя, каким добрым (или глупым) нравом отличался Томас в школе, а вдобавок успев и теперь обнаружить в приятеле проблески доброты и щедрости, завел разговор о разных происшествиях их детских лет и не преминул напомнить кстати раз-другой о тех услугах, которые, как знает читатель, он оказывал товарищу; затем он перешел на самые пылкие изъявления дружбы и выразил искреннюю радость по поводу возобновления их знакомства. Напоследок он объявил с видом великого удовольствия, что, кажется, ему представляется случай услужить другу, направив к нему покупателя - одного джентльмена, который как раз собирается вступить в брак.
      - Если он еще ни с кем не договорился, то я, - сказал он, - попробую его убедить, чтобы он взял для своей дамы драгоценности в вашем магазине.
      Хартфри рассыпался в благодарностях перед нашим героем, и после долгих и настойчивых приглашений к обеду, отклоненных гостем, они наконец расстались.
      Но здесь нам приходит на ум, что наши читатели могут удивиться (бывают подобные несообразности в хрониках такого рода): каким это образом мистер Уайлд-старший, будучи тем, чем мы его видим, мог содержать в свое время сына, как выясняется теперь, в приличной школе? А потому необходимо объяснить, что мистер Уайлд был тогда поставщиком в солидном деле, но вследствие мирских превратностей - точнее сказать, из-за игры и мотовства снизошел до того почтенного занятия, о каком упоминали мы раньше.
      Рассеяв это сомнение, мы теперь последуем за нашим героем, который тотчас отправился к графу и, установив предварительно условия раздела добычи, познакомил его с планом, составленным им против Хартфри. Обсудив, как им осуществить свой план, они стали измышлять способ к освобождению графа; первое, и даже единственное, о чем следовало подумать, - это как раздобыть денег: не на оплату его долгов, так как это потребовало бы огромной суммы и не отвечало ни намерениям графа, ни его наклонностям, а на то, чтобы обеспечить ему поручительство; ибо мистер Снэп принимал теперь такие меры предосторожности, что всякая мысль о побеге была исключена.
      Глава II
      Великие примеры в_е_л_и_ч_и_я, проявленные Уайлдом как
      в его поведении с Бэгшотом, так и в его замысле сперва при
      посредстве графа обмануть Томаса Хартфри, а потом провести
      графа и оставить его без добычи
      В этих обстоятельствах Уайлд замыслил вытянуть кое-какие деньги у Бэгшота, который, несмотря на произведенные у него хищения, вышел из их вчерашней игры в кости с изрядной добычей. Мистер Бэгшот льстил себя надеждой, что сам наймет поручителя, когда Уайлд пришел к нему и с видом крайнего огорчения, который он умел во всякое время с удивительным искусством напустить на себя, объявил, что все раскрылось - граф его узнал и хотел было отдать под суд за грабеж, "но тут, - сказал он, - я пустил в ход все свое влияние и с большим трудом уговорил его, при условии, что вы вернете ему деньги...".
      - Вернуть деньги! - вскричал Бэгшот. - Вернуть их можете только вы, вы же знаете, какая ничтожная часть пришлась на мою долю...
      - Как! - отвечал Уайлд. - Где же ваша благодарность за то, что я вам спасаю жизнь? Ваша собственная совесть должна вам подсказать, как вы виновны и с какой достоверностью джентльмен может дать против вас показания.
      - Ах, вот оно что! - проговорил Бэгшот. - Если так, в опасности будет не только _моя_ жизнь. Я знаю кое-кого, кто виновен не меньше, чем я. И это _вы_ мне говорите о совести?!
      - Да, голубчик! - ответил наш герой, схватив его за ворот. - И раз вы осмелились мне грозить, я покажу вам разницу между совершением грабежа и потворством таковому, - а только в потворстве и можно меня обвинить. Да, сознаюсь, когда вы показали мне эти деньги, я тогда же заподозрил, что они вам достались нечестным путем.
      - Как! - говорит Бэгшот, растеряв со страху одну половину ума, а от изумления вторую. - Вы станете отрицать?..
      - Да, негодяй! - отвечал Уайлд. - Я отрицаю все; ищите свидетелей, судитесь - все равно вы не в силах нанести мне вред; и, чтоб вам показать, как мало я боюсь ваших заявлений, я немедленно сам на вас заявлю...
      Тут он сделал вид, что решил распроститься с ним, но Бэгшот ухватил его за полы и, меняя и тон и обращение, попросил его не быть таким нетерпеливым.
      - Так уплатите, голубчик, - воскликнул Уайлд, - и, может быть, я вас пожалею!
      - Сколько я должен уплатить? - спросил Бэгшот.
      - Все, что есть у вас в карманах, до последнего фартинга! - ответил Уайлд. - И тогда я, может быть, проникнусь к вам состраданием и не только спасу вам жизнь, но в преизбытке великодушия еще и верну вам кое-что.
      С этими словами, видя, что Бэгшот все еще раздумывает, Уайлд направился было к двери и разразился клятвой мести, такой крепкой и выразительной, что его друг сразу оставил колебания и позволил Уайлду обшарить у него карманы и вытащить все, что там было, - двадцать одну гинею с половиной. Последнюю эту монетку в полгинеи наш великодушный герой вернул Бэгшоту, сказав ему, что теперь он может спать спокойно, но впредь чтоб не смел угрожать своим друзьям.
      Так наш герой совершал величайшие подвиги с небывалой легкостью - при помощи тех превосходных качеств, которыми его наделила природа, то есть бестрепетного сердца, громового голоса и твердого взора.
      Потом Уайлд возвратился к графу, объявил ему, что получил от Бэгшота десять гиней (остальные одиннадцать он с достохвальным благоразумием опустил в собственный карман), и сказал, что на эти деньги достанет ему теперь поручителей; о поручительстве же он условился со своим отцом и еще с одним джентльменом той же профессии, пообещав им по две гинеи на брата. Так он сорвал законный куш еще в шесть гиней, оставив Бэгшота {Описка автора: очевидно, не Бэгшота, а графа.} должником на все десять: столь велика была его изобретательность, столь широк охват его ума, что он никогда не вступал в сделку, не обмишурив (или, вульгарно говоря, не обманув) того, с кем она заключалась.
      Граф, таким образом, вышел на свободу; и теперь, чтобы получить кредит у купцов, они прежде всего сняли прекрасный, полностью обставленный дом на одной из новых улиц. Далее, как только граф водворился там, они позаботились обеспечить его прислугой, выездом и всеми insignia {Отличительными знаками (лат.).} состоятельного человека, которые должны были ввести в заблуждение бедного Хартфри.
      Когда они все это раздобыли, Уайлд вторично навестил друга и с радостным лицом сообщил ему, что похлопотал не напрасно и что тот джентльмен обещал обратиться к нему по поводу бриллиантов, которые он думает преподнести невесте и которые должны быть самыми великолепными и дорогими; и он тут же наказал другу зайти к графу на другое утро и прихватить с собою набор самых роскошных и красивых драгоценностей, какие у него только есть, намекнув притом довольно ясно, что граф ничего не смыслит в камнях и можно будет содрать с него какую угодно цену. Однако Хартфри не без некоторого пренебрежения ответил, что не признает такого рода барышей, и, горячо поблагодарив Уайлда, дал обещание быть на месте с драгоценностями в условленный час.
      Я уверен, что читатель, если он имеет хоть какое-то понятие о величии, должен преисполниться такого презрения к предельной глупости этого человека, что нисколько за него не опечалится, какие бы тяжкие беды ни постигли его в дальнейшем. В самом деле, ни на миг не заподозрить, что школьный товарищ, с которым в нежной юности водил он дружбу и который при случайном возобновлении знакомства проявил к нему самое горячее участие, может с полной готовностью обмануть его, - иначе говоря, вообразить, что друг-приятель без всяких видов на личную выгоду станет услужливо хлопотать для него, - разве это не говорит о слабости ума, о неведении жизни и о таком неискушенном, простом и бесхитростном сердце, что обладатель всех этих свойств в глазах каждого разумного и понимающего человека должен быть самым низменным существом, достойным всяческого презрения!
      Уайлд не забыл, что в недостатках его друга повинно было скорее сердце, нежели голова; что он был жалким созданием, неспособным предумышленно обидеть человека, но отнюдь не дураком, и провести его было не так-то просто, если только собственное сердце не предавало его. Поэтому наш герой научил графа взять при первом свидании только одну какую-нибудь вещицу, остальные же драгоценности отклонить, как недостаточно великолепные, и предложить ему, чтоб он доставил что-нибудь побогаче. Если так себя повести, сказал он, Хартфри не спросит наличными за уже принесенную вещь и она останется в распоряжении графа, а он, выручив за нее, что можно, да еще прибегнув к своему высокому мастерству по части костей и карт, постарается собрать побольше денег, которыми и расплатится с Хартфри за первую часть заказа; тот же, отбросив после этого всякую подозрительность, не преминет поверить ему в долг остальное.
      При помощи этой уловки, как выяснится в дальнейшем, Уайлд предполагал не только вернее обмануть Хартфри, который и без того был далек от подозрений, но и ограбить на всю сумму самого графа. Такой двойственный метод обмана, когда вы обманываете того, кто послужил вам орудием при обмане другого, представляет высшую ступень величия и, думается нам, так тесно, как только это мыслимо для бессмертного духа в бренной оболочке, граничит с самим сатанинством.
      Итак, этот метод был немедленно пущен в ход, и в первый день граф взял только один бриллиант стоимостью в триста фунтов, попросив доставить ему через неделю ожерелье, серьги и солитер - еще тысячи на три.
      Этот промежуток времени Уайлд употребил на осуществление своего замысла создать шайку и действовал так успешно, что за два-три дня завербовал несколько молодцов, достаточно храбрых и решительных, чтобы выполнить любое предприятие, хотя бы и самое опасное или великое.
      Мы отметили выше, что вернейший признак величия - это ненасытность. Уайлд условился с графом, что получит три четверти добычи, но одновременно договорился сам с собой, забрать и последнюю четверть, составив соответственно великий и благородный план; но тут он с прискорбием увидел, что та сумма, которую получит на руки Хартфри, безвозвратно ускользает от него вся целиком. Поэтому, чтобы завладеть и ею, он надумал приурочить доставку драгоценностей к обеденному часу да еще несколько задержать Хартфри перед его свиданием с графом, - в расчете, что на обратном пути его захватит ночь и тут два молодца из шайки, согласно приказу, набросятся на него и ограбят.
      Глава III,
      содержащая сцены любви, нежности и чести - все в высоком
      стиле
      Граф взял за первый камень полную цену и, пустив в ход всю свою ловкость, поднял ее до тысячи фунтов. Эту сумму он дал в задаток Хартфри, обещая через месяц уплатить остальное. Его дом, его выезд, его наружность, а главное - что-то располагающее к доверию в его голосе и манере обманули бы каждого, кроме того, кому великое и мудрое сердце подсказывает кое-что, отстраняя внутренним этим голосом внешнюю опасность обмана. Поэтому Хартфри без малейшего колебания поверил графу; но так как он сам достал драгоценности у другого ювелира - его собственный маленький магазин не мог бы поставить такие дорогие вещи, - он попросил его светлость не отказать ему в любезности выдать вексель на соответственный срок, что граф и сделал не сморгнув; итак, он уплатил тысячу фунтов in specie {Здесь: наличными деньгами (лат.).}, а еще на две тысячи восемьсот выдал вексель от своего имени, который Хартфри принял, горячо благодаря в душе Уайлда за то, что тот ему сосватал такого благородного покупателя.
      Как только Хартфри удалился, вошел Уайлд, ожидавший в соседней комнате, и принял от графа ларчик, так как между ними было условлено, что добыча передана будет в его руки, поскольку он был изобретателем плана и должен был получить наибольшую долю. Приняв ларчик, Уайлд предложил графу встретиться для раздела поздно вечером, но тот, вполне полагаясь на высокую честь нашего героя, сказал, что если это ему сколько-нибудь затруднительно, то срочности нет и можно встретиться на другое утро. Уайлд нашел это более удобным и, соответственно договорившись по сему вопросу, пустился вдогонку за Хартфри, поспешая к месту, где приказано было двум джентльменам преградить ювелиру дорогу и напасть на него. Джентльмены с благородной решительностью исполнили задание: атаковали противника и взяли в виде трофеев всю сумму, полученную им от графа.
      Сражение кончилось, и Хартфри был покинут распростертым на земле, а наш герой, несклонный оставлять добычу в руках своих товарищей, хотя их честность была проверена на опыте, отправился следом за победителями. Когда все они укрылись в безопасном месте, Уайлд, согласно уговору, получил девять десятых добычи: правда, младшие герои подчинились не совсем охотно (менее охотно, пожалуй, чем допускают строгие законы чести), но Уайлд отчасти доводами, а больше бранью и угрозами убедил их сдержать свое слово.
      С удивительной ловкостью доведя таким образом это великое и славное предприятие до счастливого конца, наш герой решил рассеять свой утомленный ум в обществе красавицы. Он направился к своей любезной Летиции, но по дороге случайно встретил одну знакомую девицу, мисс Молли Стрэдл, которая вышла подышать свежим воздухом на набережную. Мисс Молли, увидев Уайлда, остановила его и с развязностью, характерной для утонченного столичного воспитания, потрепала или, скорее, хлопнула его по спине и попросила угостить ее пинтой вина в соседнем кабачке. Герой, хоть и любил целомудренную Петицию с необычайной нежностью, не принадлежал к той низменной плаксивой породе смертных, которые, как принято говорить, держатся за юбку женщины, - словом, к тем, кто отмечен клеймом постоянства - этого жалкого, мелкого, низкого порока, почему-то именуемого добродетелью. Поэтому он тотчас согласился и повел девицу в трактир, славившийся превосходным вином и известный под названием "Кубок и подкова", где они и уединились в отдельной комнате. Уайлд был очень напорист в своих исканиях, но безуспешно: девица заявила, что он от нее не дождется милостей, пока не сделает ей подарка; условие тут же было исполнено, и любовник был так счастлив, как мог того желать.
      Безмерная любовь Уайлда к его дорогой Летиции не позволяла ему тратить много времени на мисс Стрэдл. Поэтому, несмотря на все ее прелести и ласки, он вскоре под удобным предлогом спустился вниз, а прямо оттуда пошел своим путем, не попрощавшись ни с мисс Стрэдл, ни даже с официантом, с которым девице пришлось потом объясняться по поводу счета.
      У Снэпов Уайлд застал дома одну только мисс Доши. Юная леди сидела в одиночестве и, по примеру Пенелопы, занималась вышиванием или вязанием, с тою лишь разницей, что Пенелопа разрушала ночью то, что, бывало, свяжет, соткет или спрядет за день, тогда как наша юная героиня то, что распустит за день, вечерами вновь поправляла иглой. Короче говоря, она штопала пару голубых чулок с красными стрелками, - обстоятельство, о котором, пожалуй, мы могли бы и умолчать, если бы оно не доказывало, что еще существуют в наше время дамы, подражающие античной простоте.
      Уайлд сразу спросил о своей любезной и услышал в ответ, что ее нет дома. Он тогда справился, где ее можно найти, и объявил, что не уйдет, пока не увидит ее и даже пока на ней не женится, ибо его чувство к Летиции было в самом деле вполне честным; другими словами, он так необузданно желал овладеть ее особой, что пошел бы на все, лишь бы утолить свое желание. Тут он вынул ларчик, полный, по его словам, великолепных драгоценностей, и поклялся, что отдаст все это Летиции, добавив к тому и другие посулы. Это подействовало, и мисс Доши, чуждая обыкновению, по которому девица завидует счастью сестры и нередко старается даже разрушить его, предложила гостю посидеть несколько минут, пока она попробует разыскать сестру и привести ее к нему. Влюбленный поблагодарил и пообещал дождаться ее возвращения. Тогда мисс Доши, предоставив мистеру Уайлду предаваться своим размышлениям, заперла его в кухне на засов (в этом доме большинство дверей запиралось снаружи), громко хлопнула дверью на улицу, не выходя, однако, за ее порог, и затем тихонько прокралась наверх, где мисс Летиция была занята интимным разговором с Бэгшотом. Когда сестра шепотом передала ей, что сказал Уайлд и что он ей показывал, мисс Летти объяснила Бэгшоту, что внизу ее ждет гостья, одна молодая леди, которую она постарается как можно быстрее спровадить и тут же вернется к нему; так что она его просит терпеливо посидеть пока здесь, а дверь она оставит незапертой, хотя ее отец никогда ей этого не простит, если узнает! Бэгшот дал слово не выходить ни на шаг из комнаты; и обе девицы тихо сошли вниз, а затем, разыграв предварительно, будто возвращаются с улицы, зашли в кухню. Но даже появление целомудренной Летиции не восстановило в чертах ее поклонника видимости той гармонии, которая владела им всецело, когда мисс Теодозия оставила его: дело в том, что за время ее отсутствия он обнаружил исчезновение кошелька с банкнотами на девятьсот фунтов стерлингов, который был отобран у мистера Хартфри и который мисс Стрэдл в пылу любовных ласк потихоньку вытащила у него. Но так как он в совершенстве владел собой или, вернее, мускулами своего лица, - условие, столь же необходимое для формирования великого характера, как и для его воплощения на сцене, - он быстро сумел изобразить на лице улыбку и, утаив свое несчастье и свою печаль, обратился к мисс Летти с почтительными излияниями. Эта юная дева при прочих своих приятных свойствах обладала тремя преобладающими страстями, а именно: тщеславием, сластолюбием и корыстью. Для удовлетворения первой ей служили мистер Смэрк и компания; для утоления второй - мистер Бэгшот и компания; а наш герой имел честь и счастье на себе одном сосредоточить третью. С этими тремя видами поклонников она держалась очень разных способов обхождения. С первыми она была вся веселье и кокетство; со вторыми - вся нежность и восторг; а с последним - холод и сдержанность. Итак, она с самым спокойным видом сказала мистеру Уайлду, что ее радует, если он и впрямь раскаялся и отказывается от той манеры обращения с нею, к какой он прибег при последнем их свидании, когда он вел себя так чудовищно, что она решила больше с ним никогда не встречаться; что она чувствует себя непростительно виновной перед всем женским полом, отступая сейчас, по слабости души, от своего решения, но что сам он, конечно, никогда не склонил бы ее к этому, если бы ее сестра, которая для того и зашла, чтоб подтвердить ее слова (мисс Доши тут же подтвердила, не скупясь на клятвы), предательски не заманила ее сюда под ложным предлогом, будто ее хочет видеть совсем другое лицо; однако раз он полагает нужным дать ей более убедительные доказательства своей любви (Уайлд уже держал в руках ларец) и раз она видит, что он не посягает больше на ее добродетель и намерения его таковы, что порядочная женщина может благосклонно выслушать его, то она должна сознаться...
      Тут она сделала вид, что застыдилась, а Теодозия начала:
      - Нет, сестра, я не позволю тебе больше притворяться. Уверяю вас, мистер Уайлд, она питает к вам самую пламенную страсть. И, право, Тиши, раз ты идешь на попятный, когда я вижу ясно, что у мистера Уайлда самые честные намерения, я выдам тебя и перескажу ему все, что ты говорила.
      - Как, сестрица! - воскликнула Летиция. - Ты, значит, хочешь просто выгнать меня отсюда? Не ждала я от тебя такого предательства!
      Тут Уайлд упал на колени и, овладев ее ручкой, произнес речь, которую я не стану приводить, так как читатель может без труда придумать ее сам. Потом он вручил ей ларец, но она мягко его отклонила, а при повторном подношении скромно и застенчиво спросила, что в нем лежит. Тогда Уайлд открыл его и вынул (я с горечью это пишу, и с горечью это будет прочтено) одно из тех великолепных ожерелий, которые на ярмарке в Варфоломеев день украшают прекрасно набеленные шеи царицы амазонок Фалестриды, Анны Болейн, королевы Елизаветы и некоторых других высоких принцесс в потешных представлениях. Состояло оно из стразов, которые Дердеус Магнус, изобретательный мастер по части всяких безделок, продает второразрядным франтам столицы по очень скромной цене. Здесь мы просим извинения у читателя, что так долго скрывали от него правду, и откроем ее теперь: проницательный граф, справедливо опасаясь, как бы какой-нибудь несчастный случай не помешал Уайлду вернуть в условленный час принесенные ему мистером Хартфри драгоценности, предусмотрительно отправил их в свой собственный карман, а в ларец положил вместо них искусственные камни, которые для философа представили бы равную цену, - а для истинного любителя произведений искусства, может быть, даже и большую, - но не имели никакой прелести в глазах мисс Летти, кое-что понимавшей в драгоценностях, так как мистер Снэп, вполне основательно полагая, что для воспитанной леди очень важно разбираться в них, устроил мисс Летти - в том возрасте, когда девицы только еще учатся, как надо одеваться, - подручной (а на языке черни - горничной) к одному видному ростовщику, ссужавшему деньги под заклад. Поэтому тот огонь, которым должны были бы сверкать бриллианты, вспыхнул в ее глазах, а вслед за молнией грянул и гром: она обозвала нашего несчастного героя и мошенником, и мерзавцем, и жуликом, а тот стоял и молчал, сраженный изумлением, но еще больше стыдом и негодованием, что его так обхитрили и провели, Наконец он овладел собой, бросил в ярости ларчик, схватил ключ со стола и, ничего не ответив дамам, которые уже вдвоем напустились на него, даже не попрощавшись с ними, выбежал на улицу и направился со всей поспешностью к обиталищу графа.
      Глава IV,
      в которой Уайлд после долгих бесплодных стараний
      разыскать друга произносит по поводу своего несчастья
      нравоучительную речь, каковая (если правильно ее понять) может
      пригодиться кое-кому из видных ораторов
      Самый упитанный слуга самой воспитанной дамы не стучит напористей, чем постучал Уайлд в дверь графа, которую незамедлительно открыл перед ним отлично одетый ливрейный лакей, объявивший, что хозяина нет дома. Не успокоившись на этом, Уайлд обошел дом, однако безуспешно; тогда он обыскал все игорные дома в городе, но графа не нашел: джентльмен покинул свой дом в то самое мгновение, когда мистер Уайлд обернулся к нему спиной, и, позаботившись только о сапогах и почтовой лошади, не взяв с собой ни слуги, ни костюмов - ничего из тех принадлежностей, какие необходимы в путешествии важной особе, отбыл с такой поспешностью, что теперь уже проделал двадцать миль по пути к Дувру.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14