- Вы обвиняете меня в безнравственности, - холодно произнес Вольф. - Вы называете меня потенциальным преступником. Между тем, я ни разу и пальцем никого не задел.
      - Даже в детстве? - с любопытством спросил Колобов.
      - В детстве бывало. Задевал.
      - А с девочками целоваться доводилось?
      Вольф побагровел.
      - Вы бог весть что себе позволяете, - жестко сказал он. - Я никому не разрешу подвергать меня подобным допросам!
      - Ладно, ерунда все это, - отмахнулся Дедушев. - Куда страшнее то, что вы, Олег Олегович, существуете не по человеческим законам, а в среде некоторых чисто формальных логических ограничений. Люди так не живут. Так могут жить лишь программы в оперативной памяти компьютера, - он кивнул на "Коммодор". - И даже если сделать для вас исключение и воспринимать вас в качестве овеществленной программы, то окружающее вас общество, людей, природу рассматривать в виде пространства виртуальных адресов я категорически отказываюсь, и не просите. И вам не рекомендую.
      - Может быть, вы потрудитесь как-то прояснить свои пока что голословные обвинения в мой адрес?- начал закипать Вольф.
      - Извольте, - сказал Дедушев и, закряхтев, водрузил на журнальный столик перед собой телевизионную рухлядь, а грубый Колобов предвкушающе заерзал в своем кресле.
      ...Города планеты Роллит были разрушены до основания. В них бесчинствовал огонь. Толпы беженцев, скопившиеся в долинах, видели встающее во весь горизонт смрадное зарево. Кто-то разыскивал потерявшихся в сумятице членов семей, кто-то отчаянно пытался навести хотя бы некоторый порядок, кто-то организовал из врачей, лишенных клиник, отряд первой - да и последней тоже, - помощи.
      И за всей этой бездной забот никто поначалу не обратил внимания на то обстоятельство, что губительные подземные толчки прекратились. Что ураганный ветер с ливнем не только валил с ног особенно ослабших роллитян, но и прибивал к земле тучи пепла, сносил с умиротворенных вулканов дымные шапки в океан. Что и океан больше не насылает цунами на избитые, изувеченные берега, напротив - с каждым часом отступает прочь, возвращаясь в очерченные для него пределы.
      Лишь когда в просвете низких туч внезапно вспыхнул краешек солнца, о существовании которого успели позабыть, - тогда только у несчастных роллитян возникла слабая тень надежды.
      Имперские стервятники упустили из виду этот переломный момент. Им было не до того - полагая, что с Роллит покончено, они внимательно наблюдали за непрестанными попытками звездолетов Разума пробить дьявольский барьер. И ждали благоприятной возможности, чтобы вступить в бой.
      На дальних от Роллит орбитах установилось шаткое равновесие сил добра и зла. Должно было произойти нечто, склонившее бы чашу весов в ту или иную сторону, вмешательство некой третьей силы. Это было неизбежно.
      Незримое присутствие этой загадочной третьей силы первыми почувствовали выродки-биороботы. Нельзя было назвать смятением то, что они испытали при этом. Но и безразличием - тоже...
      - Это мистификация, - произнес Вольф, тщательно протирая очки. Вот уж не думал, что в стенах нашего института может найтись место подобным шарлатанам, как вы, не имею чести знать вашего имени и отчества...
      - Игорь Рюрикович, - вставил Дедушев.
      - Должен признать, что мне неясны технические средства, какими вы достигли подобного зрительного эффекта. Хотя, конечно, видеотехника уже добилась определенных успехов в своем развитии. Я вполне признаю за вами право на некоторое инженерное дарование, иначе вряд ли вам удалось бы задержаться на "Полигоне", где такое умельчество в чести. Что же касается тех целей, какие вы преследовали своей демонстрацией, то они мне ясны предельно. Вы хотите спасти реноме своего коллеги, а если выразиться точнее - соучастника, - Вольф с негодованием мотнул головой в сторону Колобова. - Но пусть у вас не останется никаких иллюзий на этот счет.
      - Поимейте совесть, - сказал Колобов. - Или она не входит в число ваших программных установок? Гибнет целая цивилизация, а вы все сводите к мелочовке.
      - Вы инженер, Колобов. Вы сотрудник научно-исследовательского института, что никак не является предметом гордости последнего. Но тем не менее вы обязаны отдавать себе отчет в полной невозможности подобных, с позволения сказать, феноменов. Что за метафизика такая незримые, неощутимые для всей научной общественности, но в то же время легко обнаруживаемые и интерпретируемые этим убогим ящиком, причинно-следственные связи? Пренебрегающие расстояниями, глумящиеся над скоростью распространения света в вакууме... Где, я спрашиваю вас, элементарное, известное даже школьнику запаздывание обмена сигналами? Ведь реакция на ваш поступок может воспоследовать там, среди звезд, через сотни, тысячи лет! А уж проинформированы о последствиях будете не вы, а ваши отдаленнейшие потомки. Не говоря уже о мистической обратной связи, якобы выразившейся для вас в тягчайшем абстинентном синдроме.
      - Вы, Олег Олегович, напоминаете мне лошадку в шорах, - задумчиво сказал Дедушев. - Нет, скорее ухоженного орловского рысака. В прекрасных шорах в заграничной оправе. Уперлись в актуальные постулаты физики и не желаете от них отпуститься, как младенец от маминой ручки. Предельность скорости света в вакууме - лишь допущение, удобное для некоторых теоретических построений существующей науки. Меня это допущение не устроило, и я им пренебрег. Со временем на принципах внесветовой связи, заложенных в мой аппарат, будет построена новая теория относительности, а человечество прорвется к дальним звездам.
      - И наткнется на ваших ублюдков, - прибавил Колобов. - На империю Моммр то есть. Мы уж с Дедом похлопочем, чтобы до потомства было доведено, кому они должны быть благодарны за это счастливое соседство. Не исключено, что будет организована предварительная запись для желающих плюнуть на вашу могилу.
      - В нашем институте порой происходят странные вещи, - сказал Вольф. - Нередки, к сожалению, случаи соискания ученых степеней на недостойные темы. Под его крышей свило уютное гнездышко немало лишних людей. Гораздо чаще его сотрудники приносят своей деятельностью существенную пользу отечественной науке и производству. Но вот гениев, соразмерных Ньютону и Эйнштейну, ни в его стенах, ни вообще в пределах нашего города, никогда не было.
      - Я не гений, - честно признался Дедушев.
      - Похвальная скромность, но вы меня не убедили, - отрезал Вольф. - Ни вашим страшноватым синематографом, ни горячими паранаучными доводами, сделавшими бы честь кружку любителей оккультизма. Пусть вам удалось склонить в свою веру этого человека, - он снова брезгливо кивнул в сторону Колобова. - Но я бы желал, чтобы на мне ваши экзерсисы прервались. Иначе я вынужден буду обратиться в соответствующие инстанции.
      - Это на вас похоже, - схамил Колобов.
      - Что мешает вам испытать мою правоту, Олег Олегович? - упрямо спросил Дедушев. - Совершите какой ни на есть естественный человеческий поступок и посмотрите, что произойдет с империей Моммр, а прибор я вам пока...
      - Человеческий поступок? - усмехнулся Вольф. - С готовностью. Как человек здравомыслящий, я прошу вас немедленно покинуть мою квартиру, куда вас никто не приглашал. Оставьте меня в покое, пока я не обратился в милицию.
      - Пошли, Дед, - сказал Колобов. - Этого робота в галстуке тараном не прошибешь!
      - До завтра, Олег Олегович, - вежливо проговорил Дедушев.
      - Нет уж, избавьте меня от удовольствия еще когда-либо лицезреть вас.
      - А нашу лабораторию не троньте, - уже с порога воскликнул Колобов. - Зубы обломаете. Мы вам нашу тему на поругание не дадим. Метаморфные структуры себя еще покажут!
      - Благих начинаний, - ледяным голосом сказал Вольф и вытолкал его дверью на лестничную площадку.
      Ему пришлось проделать несколько дыхательных асан, чтобы вернуть утраченное спокойствие. С неудовольствием он отметил тот печальный факт, что на общение с двумя проходимцами было бездарно убито почти два часа. День начался неудачно, нехорошим оказалось и его продолжение.
      Дедушевская пародия на телевизор все еще стояла на столике. К тому же она исправно демонстрировала Вольфу картины мнимого "звездного эха", призванного пробудить в нем некие фантастические, якобы чуждые его натуре человеческие чувства.
      "Этот уродец пожирает электроэнергию, - подумал Вольф. - А мне потом придется платить из своего кармана". Он нагнулся, чтобы выдернуть вилку из розетки. И обнаружил, что никакой вилки нет и в помине. Да и шнура, кстати, тоже.
      - Занятно, - процедил Вольф сквозь зубы. - Хотя и по-джентльменски. Внутренние аккумуляторы?
      Он внимательно обследовал телевизор со всех сторон. Создавалось впечатление, что тот вообще не имел источника питания. Кинескоп был на месте, еще были какие-то рудименты трансформатора, останки схемы на транзисторах и лампах. Зато куда попало, вне какой-либо системы, были впаяны куски явно здесь чуждых микромодулей. "Умельцы у них там, в "Полигоне", что и говорить. Затейники! Пыль в глаза пускать - тоже немалое искусство". Вольф нашарил на обломке передней панели выключатель и пощелкал им, надеясь, что весь этот мираж рассеется. Вместо того, чтобы угаснуть, телевизор с садистской услужливостью сменил картинку - теперь это были не черные корабли-хищники, за безнравственное поведение которых якобы нес ответственность Вольф, а пейзажи гибнущей планеты Роллит.
      - Мистика... - пробормотал Вольф.
      Он не поленился сходить в ванную за резиновыми перчатками и подсел к хулиганствующему телевизору вплотную. Для начала он ощупал его сверху донизу в поисках еще каких-нибудь выводов для управления. Затем безжалостно отодрал от кинескопа все провода, какие только могли соединять его с мифической, неосязаемой органами чувств и, в чем особенно стыдно было сознаться, непонятной кандидату наук Вольфу схемой усиления и развертки. Но и абсолютно изолированный от чего бы то ни было кинескоп демонстрировал все те же задымленные, залитые лавой ландшафты Роллит. Вопреки же элементарной логике он охотно отозвался на щелканье никак с ним не связанного выключателя и снова ткнул в нос деморализованному Вольфу галактический натюрморт настороженно зависшие в пространстве звездолеты империи Моммр.
      Вольф вдруг совершенно отчетливо осознал, что если он сейчас не выключит телевизор, то сойдет с ума. И это будет очень некстати, потому что завтра - научный совет.
      За кусачками Вольф не пошел. Он принялся драть дьявольский прибор в клочья собственными руками. Лампы, триоды, микромодули полетели на пол. Тонко пели отрываемые провода в цветных пластмассовых одежках. Поднатужившись, Вольф выломал кинескоп из каркаса и, прижимая его к себе, на коленях отполз от руин агрегата в другой конец комнаты. Затем осторожно, одним глазком, покосился на экран.
      Черные тени галактических стервятников на фоне пыльно-багрового диска Роллит.
      Рассудка Вольф, разумеется, не утратил.
      "Ясно одно, - мысленно рассуждал он, сидя на полу и обсасывая уколотый о какую-то проволоку палец. - Видеозапись здесь ни при чем. И потому совершенно неважно, выключу я прибор или нет. Дела это не меняет. Корпус, схемы - антураж, все дело в кинескопе, но туда я не полезу. И вообще следует вернуть прибору его прежний вид. Но эксперимент необходим, было сказано: нехорошо живу. А что в их понимании значит - жить хорошо? Критерии размыты. Существуют нормативные акты, некие нравственные устои. И я их не нарушаю. Я живу нормальной, правильной жизнью. Никому не мешаю... если мне никто не мешает. Любопытно, какой бы поступок мне следовало совершить, чтобы они назвали его естественным?"
      За стеной на лестничной площадке послышался какой-то очень уж громкий топот, а затем немузыкальный женский взвизг. Вольф бережно отложил кинескоп и помотал головой, возвращаясь к реальности. Там, на площадке, продолжали топтаться, словно кому-то пришла фантазия сплясать зажигательный восточный танец в столь неподходящем месте. Женский вопль повторился.
      Вольф убрал палец изо рта, поднялся и прошел в прихожую. Конфузливо морщась, прильнул ухом к двери.
      - Сатана ты растреклятая! - услышал он голос соседки по площадке, престарелой женщины с богатым трудовым прошлым. - Налил шары! Не тронь бабу, а то живо милицию вызову!
      - Я те вызову! - рявкнули в ответ. - Закройся и сиди, пока я и тебе не поднес!
      - Господи, и когда ж тебя, паразита, посадят? - причитала соседка. - И когда ж ты башку себе своротишь на радость добрым людям? Ведь ни стыда у тебя, ни совести, черт нетрезвый! Вот где душман-то еще сыскался на нашу погибель...
      - У-уйди, старая рухлядь! - заорал пьяный, глухо стукнула дверь, а где-то наверху снова заплакала женщина.
      "Куда же смотрит общественность? - сердито подумал Вольф, с некоторым удивлением обнаруживая у себя скачок сердцебиения. Адреналин поступил в кровь - ни к чему бы. Ничего, сейчас почтенная дама позвонит куда следует, и это безобразие закончится". Он повернулся было, чтобы уйти в комнату, к своим проблемам, и вдруг вспомнил, что на площадке он единственный располагает телефоном. "Дебошира надо унять, - решил Вольф. - Придется сделать анонимный звонок, хотя это и не в моих правилах".
      - Ма-а-ма! - заголосила женщина.
      Вольф с лязгом распахнул дверь.
      - Немедленно прекратите хулиганство! - негодующе воскликнул он.
      Медведков - ибо это был Медведков, - выпрямился во весь изрядный свои рост и мрачно поглядел на Вольфа.
      - Это еще что за хрен с горы? - спросил он тихо. - Не слыхали такого, не видали...
      - Кого вы там преследуете? - продолжал Вольф. - Потрудитесь найти зеркало и с его помощью убедиться в своем скотском подобии, прежде чем приставать к женщинам!
      "Хорошо сказано, - одобрил себя Вольф. - Как на соискании. Но этот тип не оценит. Как бы ему сказать подоходчивее, чтобы он все понял и убрался?"
      - А это не женщина, - зловеще произнес Медведков, надвигаясь. Это мне жена. Это она тебе небось женщина, клизма ты очкастая.
      - Как вы смеете?.. - начал было возвышать голос Вольф.
      Тррах!.. Щелк!.. Звяк, звяк... Тяжелый и, должно быть, грязный кулак Медведкова врезался в лоб Вольфу. Темные очки слетели прочь и разбрызгались о бетонную стену.
      - Коля!.. - закричала Анжелика откуда-то сверху. - Что ты делаешь?!
      Ббух!.. Стук-стук-стук... Не менее весомый кулак Вольфа, вопреки воле хозяина и чаяниям Медведкова, влепился последнему в зубы, и тот покатился по ступенькам вниз, прямо в объятия участковому уполномоченному, вызванному кем-то из телефонизированных жильцов с других этажей. "Зараза, - подумал Вольф, растерянно глядя на кровоточащие пальцы. - Оказывается, это больно - бить кулаком в лицо!" И тут он вдруг осознал, что впервые за последние пятнадцать лет выругался.
      Распростившись с Дедушевым, который остался предельно огорчен результатами визита к патрону зловредной галактической нечисти, Колобов сбегал в гастроном за минералкой. Поборолся с искусом прикупить и сигарет - здесь ему удалось убедить себя, что райские условия для роллитян тоже ни к чему, и некоторая острота ощущений время от времени пойдет им только на пользу. Держа в охапке четыре бутылки "Арзни" и блок "Ту", он свернул в аллею, что вела к его дому. Про себя он именовал этот отрезок дистанции "Аллеей сфинксов" главным образом из-за многочисленных старушек, дневавших и едва ли не ночевавших на скамейках на всем протяжении пути к подъезду, где ни один прохожий не мог бы укрыться от скрупулезного исследования и систематизации под перекрестным огнем их дальнозорких глаз.
      Сегодня старушки настороженно и выжидательно молчали, глядя на Колобова. Напрасно он ломал себе голову, чем вызван такой нездоровый интерес к его персоне, и не учудил ли он вчера чего-либо нештатного, возвращаясь от Бабьева. Лишь подойдя к самому крыльцу, он догадался о причинах их повышенной боеготовности.
      На самой последней скамеечке "Аллеи сфинксов" в полном одиночестве сидела крепенькая, будто молодая репка, красивая девушка по имени Верочка Лисичук. Наряд ее, разумеется, не мог пробудить в старушках ничего, кроме осуждения: белый, подчеркнуто просторный блузон плюс розовые, чересчур короткие даже по мнению Колобова брючки. И, самое-то странное, все эти модные нелепицы смотрелись на Верочке очень мило. Прямые соломенные волосы девушки были увязаны на макушке высоким жгутом. Верочка Лисичук делала вид, будто читала интересную книгу, но прикидываться она не умела. Да и книга-то в ее руках называлась "Живое и мертвое в индийской философии" - разве мыслимо такое читать юным девам?
      Внутри Колобова что-то хрупнуло и оборвалось. "Неужели меня дожидается? Вот не было печали..."
      - Верочка! - с живостью, более приличествующей бодрящемуся селадону, нежели научному сотруднику с восьмилетним супружеским стажем, пропел Колобов. - Какими судьбами в наших краях?
      "Убить бы тебя, - мысленно ощерился он сам на себя. - Нет бы прикинуться шлангом и незаметно юркнуть в подъезд! Теперь-то уж Роллит накрылась бесповоротно. А собственно, чего я засуетился? Что же, мне теперь и с девушкой не поболтать, тем более - сотрудницей родного института?! Всего-то навсего - тесные контакты третьего рода между дружественными цивилизациями Роллит и Найви!"
      - Здравствуйте, Вадим, - сказала Верочка. - Я загадала: если вы притворитесь, что не заметили меня, то я не заговорю с вами. А если наоборот...
      - Ну это уж чересчур слишком! - разливался соловушкой Колобов. Такой критерий страдает излишней мягкостью. Чтобы тебя не заметить, нужно быть слепым от рождения, да еще войти в дом через чердак, желательно в потемках через три часа после твоего ухода.
      - Вы не пригласите меня в гости? - спросила Верочка и пошла пятнами.
      - Приглашу, - сказал Колобов. - Если ты поклянешься не открывать там своих очей. Я еще нынче не прибирался.
      Пропуская Верочку вперед, он спиной ощутил нахлынувшую со стороны объединенных сил всех старушек "Аллеи сфинксов" волну осуждения.
      - Вот, - донеслось до него. - Жена за порог...
      - Все они нонеча таковы. А вот давеча бывало...
      На лестнице и в прихожей Верочка упорно молчала, прижимая "Живое и мертвое" к себе, словно щит. "Ну и амбре тут у меня, - устыдился Колобов. - Как в гусарской казарме, или где они там жили". Проходя в комнату, девушка украдкой бросила взгляд на себя в пыльное зеркало. Как бы ненароком одернула блузончик, дотронулась до стянутого шнурком с двумя красными шариками соломенного хвостика на макушке.
      - Верунчик, хочешь кофе? - спросил Колобов со всевозможной непринужденностью.
      - Хочу, - промолвила Верочка. - Как тут у вас...
      - Паршиво, ты имеешь в виду? Загажено? Да, имеет место. Но ведь еще полвоскресенья впереди, успеется навести глянец.
      - Нет, не то. Я хотела сказать - уныло.
      - Уныло? - Колобов развел руками. - А как должно быть в квартире одинокого, путь даже временно, мужчины?
      Тут он вспомнил внутреннее убранство квартиры Вольфа и устыдился вторично.
      - Свинарник, конечно, - пробормотал он. - А пойдем на кухню, там как-то уютнее.
      - Хотите, я у вас тут подмету? - вдруг предложила Верочка. - И пыль сотру?
      - Это зачем? - окончательно смутился Колобов. - Не надо этого.
      Потом они сосредоточенно, самоуглубленно пили кофе.
      - Вот, начитаешься индийской философии, - попытался сострить Колобов. - Умная будешь. Серьезная.
      - Я не от этого серьезная, - промолвила девушка.
      - А от чего?
      Верочка молча уткнулась в чашку.
      - Еще? - спросил Колобов.
      - Нет, спасибо. Много кофе нельзя.
      - Да, на сердце плохо отзывается. А нам с тобой как нельзя нужны здоровые сердца.
      "Не то фиг твои найвиане меня спасут", - добавил Колобов про себя, собрал чашки и понес их в мойку.
      - Вадим, - сказала Верочка. - Давайте я вымою посуду.
      - Нетушки. В этом доме привилегия мыть чашки навечно закреплена за мной. Никто так искусно не управляется с посудой, как мы, мужчины.
      Он покончил с чашками, махнул полотенцем по столу и сел напротив Верочки. Некоторое время они в полной тишине смотрели друг на дружку. "Что же мне с ней теперь-то делать? Самое умное - выпроводить как-нибудь. Дернула же нелегкая за язык. Или тряхнуть стариной, закружить девочке голову?.. Тоже, соблазнитель сыскался, бонвиван хренов. На себя бы лучше посмотрел, да тошно небось".
      - Так что у нас случилось, Верунчик?
      - Что случилось? - медленно повторила она, словно вникая в смысл вопроса. - Ничего не случилось... Спасибо за кофе. Я, наверное, пойду. Уже поздно.
      - Поздно?! - зовопил Колобов. - Час пополудни!
      - Мне в библиотеку.
      - Так не работает же библиотека!
      - Ну... все равно, я пойду, - Верочка решительно поднялась.
      В прихожей она, упорно не отпускаясь от нелепой в сочетании с ней книги, влезла в туфельки и принялась возиться с замком.
      - А он у вас не работает, - сказала девушка с укоризной.
      - Да я знаю, - досадливо произнес Колобов. - Как-то странно все...
      - Ничего странного, - ясным голосом проговорила Верочка. - Я вас люблю.
      Она испытующе посмотрела на Колобова, ожидая, что тот будет повергнут ее признанием в шок. Она не знала, что Колобов уже был подготовлен.
      - Веруня, - сказал он ласково. - Ну зачем тебе это?
      - А это всегда низачем. И некстати. Может быть, потому что сегодня воскресенье. И греет солнышко.
      - Я же старый. Мне скоро тридцать пять. Я живу неправильно. Я ленивый. Я все время курю и говорю пошлости.
      - Я знаю.
      - Я женат. Моя жена - очень хороший человек.
      - Знаю.
      - И что же нам теперь делать?
      - Ничего не нужно делать. Все будет по-прежнему. Я никогда больше не повторю вам этих слов и не приду в вашу квартиру пить кофе. Только вы будете знать, что: я - вас - люблю.
      - А зачем мне это знать?
      - Понимаете, Вадим... Если мужчину любит только жена, значит - он действительно живет не очень правильно. Жена ведь знает его лучше, чем окружающие, она ближе всех к нему, а от окружающих он закрылся в своей раковинке. Но если мужчину любят и другие женщины - тогда для него еще не все потеряно. Когда его любит слишком много женщин - тоже дурно. А две женщины - это, по-моему, в самый раз.
      Верочка повернулась и быстро затарахтела каблучками по ступенькам. Ошарашенный Колобов плотно закрыл дверь, убрел на кухню и единым духом опорожнил бутыль минералки.
      - Вот она, женская логика во всей красе, - хмыкнул он, расковыривая пачку сигарет. - А может быть, я и взаправду не такая уж мнимая величина, как привык к себе? И приучил к тому окружающих? Привык, знаете ли, с детства готовиться к пенсии, пижон...
      Он с яростью затянулся и посмотрел на тлеющий кончик сигареты. Потом перевел взгляд на сияющее за окном небо. Внезапно он испытал странное чувство родства с этим огромным, чистым небом. Там, за этой слепящей голубизной, жила не чужая ему галактика. И он был ей не чужой.
      - Гад Вольф! - сказал он решительно. - Тебя сколько женщин любит? Паразит... Закрыть нашу тему? Лабораторию разогнать?.. А дулю тебе!
      Прервав его филиппики на полуслове, настойчиво зазвонил телефон. Колобов ткнул сигарету в угол рта и кинулся в комнату.
      - Верочка! - заорал он в трубку. - Спасибо тебе, хорошая ты девушка!
      - Это не Верочка, - после затяжной паузы ответили ему. - С чего ты взял, будто тебе может звонить Верочка? На кой ты ей сдался, старый сатир? Это я, Дедушев.
      - Ерунда, - сказал Колобов беспечно. - Рано вы все на мне крест начертали, господа присяжные заседатели. Я еще поведу богатырским плечом и обращу ваш занюханный переулочек в просторную светлую улицу коммунистического Завтра!
      - Ладно тебе, - скучным голосом сказал Дедушев. - Не блажи попусту. Жду тебя через полчаса. В парке возле ротонды.
      - Зачем? - встрепенулся было Колобов.
      Но Дедушев уже повесил трубку.
      ...Несмотря на всю скудость накопленной информации, обе противостоящих силы тем не менее имели определенное представление о своих противниках. Пусть это были косвенные, неподтвержденные сведения, но какую-то ясность они вносили. По крайней мере, понятно было, кто ждет тебя по ту сторону барьера, чем тебя встретил и куда уйдет в случае поражения. Звездолеты Соединенного Разума и империи Моммр использовали сходные принципы передвижения в пространстве и в силу общих законов эволюции создавались на основе родственных технологий.
      Но никто не знал, даже вообразить себе не мог, что же такое эти загадочные Ччарр, откуда они пришли в Галактику, если ни на одной из планет не осталось никаких следов их зарождения, где и когда они проявят себя в очередной раз, и в чем это выразится. В том, что они наделены интеллектом, мало кто сомневался - настолько разумны были их действия. Передвижки планет и подкачка гаснущих звезд в мертвых системах. Полная разрядка готовых взорваться и разнести вдребезги все окрест коллапсаров. Стабилизация сверхновых, уже разгорающихся, можно сказать - на всем скаку. Да мало ли еще... И не было у Ччарр звездолетов - только сгустки энергии, трепещущие в сетях силовых полей, несущиеся невесть откуда невесть куда.
      Рой именно таких энергетических сгустков и пронесся ураганом между замершими в напряженном ожидании противниками, по самой кромке разделявшего их барьера.
      И барьера не стало.
      Промелькнувшие, будто призрачный след неведомой доселе, непознанной, фантастической ипостаси мироздания, Ччарр так же безмолвно канули во мрак. Понимали ли они то, что сделали? Ведали, в какой вселенский водоворот событий вмешались? И догадывались ли вообще о существовании в этой открытой для них во всех направлениях звездной пустыне кого-либо еще, кроме них самих - могучих, свободных, неподвластных ни пространству, ни времени?..
      Звездолеты Соединенного Разума медленно, осторожно двинулись вперед - к закутанной в кокон кипящей атмосферы планете Роллит. В любую минуту, с любой стороны могла последовать отчаянная, бессмысленная, беспощадная атака стервятников Моммр.
      Но она не последовала.
      Мертвенные, зловещие тени имперских звездолетов проплывали мимо, таяли позади. Они были недвижны. Не отвечали на запросы - как всегда. Но и не нападали.
      Что с ними произошло? Неужели беззаботные Ччарр мимолетом, за какие-то доли мгновения, уничтожили их экипажи?
      Нет - чуткие приборы звездолетов Разума регистрировали интенсивный информационный обмен между кораблями-стервятниками. Похоже, им попросту не было дела до того, что происходило вокруг.
      Не переставая строить самые невероятные догадки по поводу случившегося, спасатели устремились к многострадальной Роллит...
      Угодив в участок милиции, Вольф утешал себя тем, что некоторое разнообразие впечатлений ему не повредит. Правда, ему все же довелось испытать несколько неприятных минут, когда увешанный мусором с пересчитанных им ступенек лестничного пролета, Медведков воспользовался отлучкой участкового и принялся беззастенчиво клепать на Вольфа. Что он, Медведков, возвращался-де из гостей под ручку с законной супругой Анжеликой Юрьевной, был выпивши, конечно, самую малость, он свою меру знает, а в подъезде на него напал трезвый, а потому особо опасный, ибо руководствовавшийся холодным расчетом, сознательно решивший бросить вызов рабочему классу в лице его, Медведкова, переродившийся, мать его всяко, интеллигент Вольф, с преступной целью выместить свою мелкобуржуазную ненависть к пролетариям всех стран, а также предать публичному поруганию его, потомственного пролетария Медведкова, потомственную пролетарскую жену. Ну, и не сдержал себя, ответил на оскорбление. А если вышеперечисленный перерожденец в процессе его, пострадавшего за свою классовую сущность Медведкова, зверского избиения где-то обронил очки, то пусть пеняет на себя, пусть убыток возместят ему западные спецслужбы, а за нарушение конституционных прав трудящегося на отдых и брак нехай ответит по всей строгости советских законов. Рука дежурного сержанта потянулась за чистым бланком протокола, и в этом жесте обещано было Вольфу мало хорошего. Запахло письмом в институт, проработкой понижением, прикрытием тематики, срезкой ассигнований. Но тут в участок ворвались свидетели во главе с доблестной пенсионеркой, которую, как впервые за период соседствования с ней узнал Вольф, звали Ганной Григорьевной. Ситуация резко изменилась, и Медведков только успевал пригибаться под пущенными в него зарядами обвинительной картечи. Его положение усугубил отлучавшийся по своим делам участковый уполномоченный Избушкин. "Какой ты пролетарий, Медведков, - сказал он устало. - Прыщ ты на теле рабочего класса. А за демагогию, за неправомерное употребление не относящихся к тебе высоких понятий, тобою обмаранных, я тебе дополнительно впаяю что могу. Побитые товарищу интеллигенту очки возместишь из своего кармана. И вообще у нас с тобой разговор нынче предстоит особый". - "Товарищ майор! благородно вмешался Вольф. - Я хотел бы сделать заявление". При этом его внутреннему видению неотступно являлся прекрасный лик рыдающей Анжелики. "Лейтенант, - поправил его Избушкин. - Слушаю вас, товарищ потерпевший". - "Лично я не имею к гражданину Медведкову никаких претензий. Потому прошу освободить его из-под стражи". - "Дает интеллигент!"- изумился Медведков. "Это дело вашей совести, - мрачно сказал Избушкин. - Зато у государства есть претензии к гражданину Медведкову, и немалые. Так что все свободны, товарищи, повестки вам будут разосланы. Медведков, я отпустил только товарищей, а ты у нас нынче гражданин, потому сядь где сидел!.."
      Потрясенный Вольф поплелся домой. Его жизненный вектор, сильно погнутый в результате недавних событий, уже не смотрел вперед, в будущее, горделиво и самоуверенно, а нелепо болтался и дребезжал. Внутри у Вольфа установилась странная холодная пустота, и эта пустота время от времени гнусно екала. Саднила рассаженная шершавым медведковским кулаком бровь. Окружающий мир без темных очков с диоптриями казался пугающе размытым, иррациональным. "Сбили с лошадки шоры, - горько думал Вольф, карабкаясь на свой этаж. - А лошадка и дорогу потеряла". Под ногами хрустели стеклянные брызги. Хрустело само пространство-время, недавно еще привычно четкое, понятное во всех его измерениях, обжитое, а теперь вдрызг разбитое грубым вторжением чуждой, потусторонней реальности.