Глава 1

В семь часов утра Аллан Перселл, молодой перспективный директор самого нового и наиболее творческого из всех исследовательских агентств, лишился спальни. Впрочем, взамен он приобрел кухню. Процесс осуществлялся автоматически под воздействием пропитанной окисью железа пленки, замурованной в стене. Преобразование произошло помимо воли Аллана, но он счел его приемлемым, поскольку уже проснулся и собирался вставать.

Он прищурился, зевнул, поднялся на ноги и принялся шарить рукой, отыскивая кнопку, чтобы выдвинуть плиту, которая, как всегда, чуть выступала из стены. Нужно только хорошенько нажать. Так Аллан и сделал: плита захрипела и выехала наружу.

Он – король в своих владениях, в этой однокомнатной квартире с видом на благословенный Шпиль МОРСа. Приобретение квартиры стоило немалых трудов. Она досталась ему в наследство по завещанию родных, которые на протяжении более сорока лет отстаивали право на аренду. Бесценная коробочка из тонких оштукатуренных плит, кусочек свободного пространства, которое дороже всяких денег.

Если как следует выдвинуть плиту, она разложится еще и на столик, раковину и буфет. Из-под буфета можно извлечь два стула, укрепленные на шарнирах, под пищевыми припасами размещается посуда. Бо?льшая часть комнаты уже исчезла, но еще осталось достаточно места, чтобы одеться.

Жена Аллана, Дженет, с трудом натянула на себя комбинацию. Потом нахмурилась и застыла, держа в руках юбку и удивленно озираясь. Центральное отопление еще не добралось до их квартиры, и Дженет поежилась.

Она каждый раз пугалась, просыпаясь таким вот холодным осенним утром; они с Алланом женаты уже три года, но Дженет до сих пор не привыкла к преображениям комнаты.

– В чем дело? – спросил он, скидывая пижаму.

Он считал, что свежий, прохладный воздух бодрит, и сделал глубокий вдох.

– Я переставлю ленту. Может, часов на одиннадцать. – Она снова принялась одеваться – медленно, делая много лишних движений.

– Духовка, – сказал Аллан, открывая дверцу. – Положи туда вещи.

Она кивнула и последовала его совету. Необходимо открыть агентство ровно в восемь, а значит, нужно встать пораньше, чтобы успеть проделать получасовой переход по дорожкам, где полно народу. Оживленный шум уже начал просачиваться с нижнего этажа. Из холла доносилось шарканье ног: возле общественной ванной выстраивалась очередь.

– Иди первая, – сказал он Дженет; ему хотелось, чтобы она наконец оделась и закончила все приготовления. Она направилась к выходу, и он добавил: – Не забудь взять полотенце.

Она послушно собрала косметичку, мыло, зубную щетку, полотенце, мелкие вещички и ушла. Столпившиеся в холле соседи поздоровались с ней.

– Доброе утро, миссис Перселл.

Сонный голос Дженет:

– Доброе утро, миссис О’Нейл.

И тут дверь закрылась.

После ухода жены Аллан вытряхнул из аптечки две капсулы кортотиамина. У Дженет водились разнообразнейшие таблетки и аэрозоли: лет в двенадцать она подцепила волнистую лихорадку, одно из заразных заболеваний, распространившихся вновь при попытке создания на планетах-колониях ферм в естественных условиях. Он принял кортотиамин от похмелья. Вчера вечером он выпил три стакана вина, да еще на пустой желудок.

Аллан сознательно шел на риск, отправляясь в зону Хоккайдо. Вчера он задержался за работой в агентстве до десяти часов. Но даже усталость не смогла заглушить его тревогу. Тогда он все закрыл и взял маленький корабль, принадлежавший агентству, одноместный скиб, на котором доставлялись срочные заказы в Телеинформацион. Забравшись в него, Аллан вылетел за пределы Новейшего Йорка, бесцельно покружил в воздухе и направился на восток, решив посетить Гейтса и Шугермана. Но пробыл он там недолго и около одиннадцати полетел назад. Это путешествие было ему необходимо. В связи с исследованиями.

Четыре гигантских агентства, относившиеся к той же отрасли, здорово его опередили. Фирма «Аллан Перселл инкорпорейтед» не обладала ни обширными финансовыми возможностями, ни резервами в области идей. День за днем в ней составляли новые пакеты. Служащие агентства – художники, специалист по истории, консультант по вопросам нравственности, стилист и драматург – старались предвосхитить течения будущего, вместо того чтобы разрабатывать схемы, имевшие успех в прошлом. В такой постановке вопроса были свои плюсы и минусы. Большая четверка сознательно ограничила свой кругозор: они составляли стандартные пакеты, успевшие с годами достигнуть совершенства. В их основе лежала испытанная временем формула, к которой в предреволюционные годы обращался майор Стрейтер. В те дни моральное совершенствование осуществлялось силами бродячих актерских трупп и лекторов, выступавших с сообщениями, а сам майор проявил гениальность в использовании средств массовой информации. Разумеется, фундаментальная формула отвечает всем требованиям, и все же необходим прилив свежей крови. Майор лично привнес струю свежей крови: будучи выходцем из империи Африкаанс – воссозданного Трансваальского государства – и весьма влиятельной там фигурой, он вдохнул новую жизнь в нравственные силы, которые в современную ему эпоху пребывали в состоянии спячки.

Вернулась Дженет и сказала:

– Теперь твоя очередь. Я оставила там мыло и полотенце, так что иди прямо сейчас.

Аллан направился к двери, а Дженет полезла доставать тарелки для завтрака.

Как всегда, на завтрак ушло одиннадцать минут. Аллан расправился с едой, как всегда, быстро: кортотиамин снял тошноту. Сидевшая напротив Дженет отодвинула тарелку с недоеденным завтраком и стала расчесывать волосы. Щелчок выключателя, – и окно превратилось в зеркало, выполняя двойную функцию, – очередное проявление изобретательности по части экономии пространства, нововведение жилищного ведомства при Комитете.

– Ты поздно вернулся, – немного погодя сказала Дженет. – Я имею в виду вчера вечером.

Она подняла на него глаза.

Вопрос удивил его, поскольку жена еще ни разу не пробовала что-нибудь у него выпытать. Дженет жила, словно блуждая в потемках, впадала в смятение по любому поводу и просто не могла питать злобу. Он понял: она и сейчас не пытается что-либо выведать. Дженет беспокоится. Вероятно, вчера она не спала и лежала, уставясь в потолок и гадая, все ли у мужа в порядке, до одиннадцати сорока, пока он не появился на пороге. Когда он разделся и улегся рядом с ней, она ни о чем не спросила, а просто поцеловала его и уснула.

– Ты летал на Хоккайдо? – спросила Дженет.

– Ненадолго. Шугерман подбрасывает мне идеи… Меня вдохновляют разговоры с ним. Помнишь пакет про Гете, который мы сделали? Ну, историю про шлифовку линз? Я ничего об этом не слышал, пока Шугерман не рассказал. Благодаря оптической стороне дела получился отличный пакет – Гете знал, в чем его истинное предназначение.

– Но ведь… – Она взмахнула рукой знакомым нервным движением. – Шугерман – яйцеголовый.

– Меня никто не видел. – Аллан в этом почти не сомневался: по воскресным вечерам в десять часов люди уже обычно в постели. Три стакана вина с Шугерманом, с полчаса он слушал проигрыватель – Том Гейтс поставил чикагский джаз, – вот и все. Аллан уже проделывал такое раньше, и ни разу не было ни неприятностей, ни каких-либо затруднений.

Он наклонился и поднял полуботинки, в которых ходил вчера. Они оказались забрызганы грязью. И на каждом виднелись крупные капли засохшей красной краски.

– Из художественного отдела, – сказала Дженет. В первый год существования агентства она выполняла обязанности секретаря приемной и работника картотеки, а потому знала, что где находится. – Зачем тебе понадобилась красная краска?

Аллан не ответил. Он все еще разглядывал башмаки.

– И грязь, – добавила Дженет, – да вот, смотри-ка. – Она потянулась к ботинкам и отодрала клочок травы, присохший к подошве. – Где же ты отыскал траву на Хоккайдо? Среди тамошних развалин ничего не растет… Она зараженная?

– Да, – согласился он, – конечно, зараженная.

За время войны остров пропитался насквозь: на него падали бомбы, туда сливали и сбрасывали в невероятном количестве все токсичные и смертоносные вещества, какие только есть на свете. Моральное совершенствование в таком случае бессильно, не говоря уже об усиленной физической реабилитации. Хоккайдо такой же мертвый и бесплодный, как и в 1972 году, когда закончилась война.

– Трава здешняя, – сказала Дженет, разминая ее пальцами. – Я в этом разбираюсь. – Бо?льшую часть жизни она провела на планетах-колониях. – На ощупь гладкая. Эта трава не импортирована, она выросла здесь, на Земле.

Аллан раздраженно спросил:

– Ну и где же?

– В Парке, – ответила Дженет. – Только там и растет трава. Все остальное пространство занято жилыми и административными зданиями. Наверное, ты побывал в нем прошлым вечером.

За окном квартиры в лучах утреннего солнца сиял благословенный Шпиль МОРСа. У его подножия раскинулся Парк. Шпиль и Парк – средоточие МОРСа, его омфалос.[1] Там, среди газонов с кустами и цветами, стоял памятник майору Стрейтеру. Официально одобренная статуя, отлитая еще при жизни майора. Ей уже 124 года.

– Я прогулялся по Парку, – признался Аллан. Он перестал есть, «яичница» остывала на тарелке.

– А как же краска? – спросила Дженет. В голосе ее звучало смутное беспокойство, страх, нападавший на нее в критические моменты, предчувствие беды, от которого она словно цепенела, теряя способность к действию. – Ты ведь не сделал ничего плохого?

Очевидно, она подумала о праве аренды. Потирая лоб, Аллан поднялся из-за стола.

– Уже семь тридцать. Мне пора на работу.

Дженет тоже встала.

– Ты же не доел. – Он всегда все доедал. – Ты не заболел?

– Заболел? – переспросил Аллан. – Это я-то? – Он рассмеялся, поцеловал жену в губы и достал пальто. – Когда я в последний раз болел?

– Никогда, – пробормотала она, по-прежнему тревожно и пристально глядя на мужа. – С тобой никогда ничего не случается.

***

В цокольном этаже жилищной секции у стола секционной надзирательницы столпились предприниматели. Текущая проверка уже началась, и Аллан пристроился в хвост очереди. В утреннем воздухе пахло озоном, благодаря его чистому аромату в голове у Аллана прояснилось. И в нем снова взыграл природный оптимизм.

Учредительский Гражданский Комитет содержал на службе в каждой жилищной секции надзирательницу, и миссис Бирмингем являла собой типичную представительницу своей профессии: эта тучная краснощекая женщина лет пятидесяти пяти носила пышные платья в цветочек и писала докладные чернильной ручкой – добротной и внушительной. Должность считалась почетной, и миссис Бирмингем занимала ее уже многие годы.

– Доброе утро, мистер Перселл. – Она просияла, когда подошла очередь Аллана.

– Приветствую, миссис Бирмингем. – Он приподнял шляпу, поскольку секционные надзиратели придавали большое значение мелким знакам внимания. – Похоже, будет хороший денек, если только небо не затянется.

– Дождь полезен для посевов, – пошутила миссис Бирмингем. Практически все продовольственные и промышленные товары прибывали на ракетах автофакта, небольшие местные поставки лишь поддерживали определенный уровень мышления и как бы возрождали идеалы. Женщина сделала пометку в желтом блокноте с длинными листками. – Я… еще не видела сегодня вашу милую жену.

Аллан всякий раз находил оправдание опозданиям Дженет.

– Она готовится к собранию Книжного клуба. Сегодня особенный день: ее повысили в должности, теперь она – хранитель.

– Как я рада, – сказала миссис Бирмингем. – Такая очаровательная женщина. Только немного застенчива. Ей следует больше общаться с людьми.

– Вы, несомненно, правы, – согласился он. – Дженет выросла среди огромного безлюдного пространства. Бетельгейзе-четыре. Скалы и козы.

Он полагал, что на этом беседа закончится – его собственное поведение редко ставилось под вопрос, – но миссис Бирмингем вдруг заговорила строго и деловито:

– Вчера вечером вы поздно вернулись, мистер Перселл. Славно провели время?

«О боже, – вздохнул он. – Наверное, меня засек кто-то из недомерков».

– Не очень.

Он принялся гадать, много ли тот сумел подсмотреть. Если недомерок сел ему на хвост в начале поездки, вполне возможно, что он следил за ним до самого конца.

– Вы побывали на Хоккайдо, – констатировала миссис Бирмингэм.

– Исследования, – сказал Аллан, занимая тем самым оборонительную позицию. – Для агентства.

Тут скрывалась высокая диалектика Общества Морали, что доставляло ему какое-то извращенное удовольствие. Перед ним бюрократ, который действует, не вникая в суть дела, а сам он работает, рассекая наслоения привычек, и попадает прямо в цель. Именно поэтому дела в агентстве идут неплохо, его собственная жизнь тоже удалась.

– Нужды Телеинформациона превыше личных чувств, миссис Бирмингем. Вы не можете не понимать этого.

Благодаря его уверенной манере номер прошел, и на лице миссис Бирмингэм снова заиграла слащавая улыбка. Она черкнула что-то ручкой и спросила:

– Мы увидим вас на собрании жилищной секции в среду? Это послезавтра.

– Конечно, – сказал Аллан. За несколько десятилетий он привык терпеливо сносить бесконечный обмен мнениями, близость соседей, собиравшихся в тесной душной комнате. И жужжание недомерков, которые сдавали свои пленки представителям Комитета. – Боюсь, однако, что не смогу быть полезен. – Он был настолько увлечен собственными идеями и планами, что его не интересовало, кто еще допустил промашку и какую. – Последнее время у меня по горло работы.

– Быть может, – сказала миссис Бирмингэм, чуть подтрунивая над ним, однако в ее голосе послышалась нотка высокомерия (мой-прогноз-на-неделю), – в ваш адрес прозвучит критика.

– В мой? – Аллан вздрогнул, ему сразу стало не по себе.

– Мне кажется, я заметила ваше имя, когда просматривала донесения. А может, и нет. Я могу ошибаться. Господи, – она беспечно рассмеялась, – если и так, то это первый случай за много лет. Впрочем, все мы не безупречны, все мы люди.

– Хоккайдо? – спросил он.

Или то, что было потом? Краска, трава. Ему вдруг припомнилось: сверкающая мокрая трава, он скользит по ней, спускаясь с холма, у него кружится голова. Стволы деревьев качаются из стороны в сторону. Он лежит на спине, изумленно глядя вверх. Над ним – окутанное тьмой небо и облака, будто обрывки материи на фоне черноты. А он растянулся на земле, раскинул руки и глотает звезды.

– Или то, что было потом? – добавил Аллан, но миссис Бирмингэм уже занялась следующим по очереди.

Глава 2

В вестибюле Моджентлок-билдинга царило оживление, звучал неумолчный шум шагов деловых людей, направлявшихся всяк по своей надобности. Аллан подошел к лифту. Он опоздал из-за миссис Бирмингэм. Лифт любезно подождал его.

– Доброе утро, мистер Перселл, – поздоровался с ним записанный на пленку голос в лифте, потом дверь закрылась. – Второй этаж. «Бевис и компания, импорт-экспорт». Третий этаж, «Американская музыкальная федерация». Четвертый этаж, «Агентство Аллан Перселл инкорпорейтед».

Лифт остановился и открыл двери.

Фред Ладди, ассистент Аллана, растерянно бродил по холлу у входа в приемную.

– Доброе утро, – нечленораздельно промычал Аллан, снимая пальто.

– Аллан, она тут. – Фредди вспыхнул. – Явилась раньше меня; я пришел, а она уже сидит.

– Кто? Дженет?

У него в мозгу возник образ представителя Комитета, изгнавшего жену из квартиры и лишившего их права аренды. Улыбающаяся миссис Бирмингэм подкрадывается к Дженет, пока та сидит, безмятежно расчесывая волосы.

– Нет, не миссис Перселл, – сказал Ладди. Понизив голос, он просипел: – Это Сью Фрост.

Аллан невольно вытянул шею, но дверь в приемную была закрыта. Если там и вправду сидит Сью Фрост, произошло знаменательное событие: секретарь Комитета впервые явился к нему с визитом.

– Черт побери, – сказал он.

Ладди взвизгнул:

– Она хочет повидать тебя.

Комитет осуществлял свою деятельность с помощью ряда секретарей различных отделов, подчинявшихся непосредственно Иде Пиз Хойт, которая являлась потомком майора Стрейтера по прямой линии. Сью Фрост занимала должность управляющего Телеинформационом, официальным государственным трестом, контролирующим средства массовой информации. Аллан никогда не имел дела с миссис Фрост и даже ни разу не встречался с ней: по работе он общался с исполняющим обязанности директора ТИ, облысевшим человеком с усталым голосом по имени Майрон Мэвис. Именно Мэвис приобретал пакеты.

– Что ей понадобилось? – спросил Аллан.

Вероятно, она узнала, что Мэвис покупает продукцию агентства и что фирма относительно молодая. Слабея от ужаса, он представил себе затяжное расследование со стороны Комитета.

– Попроси-ка Дорис, пусть заблокирует телефон, чтобы мне не звонили. – Дорис – имя одной из секретарш. – Побудь за главного, пока мы с миссис Фрост не закончим разговор.

Ладди устремился следом за ним, выделывая замысловатые па ритуально-молитвенной пляски.

– Желаю удачи, Аллан. Я заменю тебя на посту. Если тебе понадобятся книги…

– Да, я позову тебя. – Он открыл дверь кабинета и увидел Сью Фрост.

Высокая мускулистая женщина довольно крупного сложения. Костюм из простой плотной ткани темно-серого цвета, в волосах – цветок; в общем и целом женщина поразительной привлекательности. Аллан прикинул, сколько ей лет – середина шестого десятка. В ней почти (а может, и напрочь) отсутствовала мягкость, ничего похожего на многочисленных располневших и разряженных комитетских дам, относившихся ко всем по-матерински. И ноги у нее длинные. Она встала, протянула в приветствии руку, и Аллан почувствовал, какое у нее честное – почти мужское – рукопожатие.

– Здравствуйте, мистер Перселл, – сказала она. В голосе не было чрезмерной экспрессии. – Надеюсь, вы не сердитесь, что я заявилась без предупреждения.

– Отнюдь, – пробормотал Аллан, – садитесь, пожалуйста.

Она снова опустилась в кресло, положила ногу на ногу, внимательно посмотрела на Аллана. Он заметил, что глаза ее и по цвету, и по консистенции напоминают выцветшую солому. Прочная, отполированная до блеска субстанция.

– Сигарету?

Он протянул портсигар, и она вынула одну, кивком поблагодарив его. Он тоже взял сигарету, чувствуя себя юнцом, оказавшимся в обществе зрелой и опытной женщины.

Его никак не оставляла мысль о том, что Сью Фрост принадлежит к типу профессионалок с изысканными манерами, которым герои пакетов «Блейк-Моффета» в конечном счете не предлагают руку и сердце. От нее веяло безжалостной несгибаемостью. Она ничем не походила на кротких, нежных барышень.

– Вам, конечно же, знакомо вот это, – заговорила Сью Фрост.

Она развязала тесемку, открывая папку из манильской бумаги, и достала пачку листов с текстом. На обложке стоял штамп агентства, у нее оказался один из их пакетов, и, очевидно, она прочла его.

– Да, – Аллан кивнул, – это один из наших.

Сью Фрост полистала страницы, затем положила пакет на стол.

– В прошлом месяце Майрон Мэвис утвердил его. Потом у него возникли сомнения, и он, как полагается, переслал его мне. В выходные мне удалось ознакомиться с содержанием.

Пакет лежал под таким углом, что Аллану удалось разглядеть название. Превосходная работа, он сам в ней участвовал: материал можно использовать безо всяких изменений для любых средств массового вещания, принадлежащих ТИ.

– Сомнения? – изобразил удивление Аллан. – Что вы имеете в виду? – У него возникло ощущение глубокой отрешенности, как будто он принимал участие в каком-то жутком религиозном ритуале. – Если пакет не годится, верните его нам. Мы запишем за собой долг, мы так уже делали.

– Пакет сделан прекрасно, – возразила миссис Фрост и затянулась. – Нет, Майрон вовсе не собирался его возвращать. Вы взяли за тему историю человека, который попытался вырастить яблоню на одной из планет-колоний. Но дерево погибло. МОРС заключается в том… – Она опять взяла пакет. – Я не совсем понимаю, в чем тут МОРС. Разве ему не следовало пытаться вырастить это дерево?

– Не на этой планете, – сказал Аллан.

– Вы хотите сказать, что ему место на Земле?

– Я хочу сказать, что ему следовало трудиться на благо общества, а не лелеять собственное частное предприятие где-то на отшибе. Колония стала для него самоцелью. А эти планеты являются только средством. Центр находится здесь.

– Омфалос, – согласилась она. – Пуп Вселенной. А дерево…

– Дерево символизирует порождение Земли, которое увядает, если его перенести на другую почву. В нем погибло все духовное.

– Но ведь он не мог вырастить его здесь. Для этого нет места. Тут сплошной город.

– Это символика, – объяснил Аллан. – Корни должны оставаться здесь.

Сью Фрост на минуту замолчала, а он нервно курил, то закидывая ногу на ногу, то опять снимая ее, чувствуя, как напряжение в нем по-прежнему растет. В соседнем кабинете загудел коммутатор, Дорис стучала на машинке.

– Видите ли, – вновь заговорила Сью Фрост, – это находится в противоречии с основным принципом. Комитет затратил все, что мог, на сельское хозяйство, чтобы высадить на других планетах растения земного происхождения. Предполагается, что они будут снабжать нас продовольствием. Люди понимают, что подобная задача крайне сложна и чревата всяческими разочарованиями…. а вы им говорите, что вырастить сады на других планетах не удастся.

Аллан открыл было рот, но потом передумал и не стал ничего говорить. Он понял, что потерпел полное поражение. Миссис Фрост испытующе смотрела на него, ожидая, что он будет защищаться, как обычно делают все.

– Вот записка, – сказала она. – Можете ее прочесть. Это пометка Майрона, с которой он переслал мне пакет.

Сделанная карандашом надпись гласила:

Сью,

снова та же фирма. Пакет первоклассный, но слишком туманный.

На ваше усмотрение.

– Что он имеет в виду? – спросил Аллан, он успел уже рассердиться.

– Он имеет в виду, что идея МОРСа неясна. – Она подалась вперед, к Аллану. – Ваше агентство занимается работой такого рода всего три года. Какой у вас на сегодня валовой доход?

– Мне надо справиться с книгами учета. – Он поднялся на ноги. – Можно я позову сюда Ладди? Хотелось бы, чтобы он взглянул на пометку Майрона.

– Конечно, – согласилась миссис Фрост.

Фред Ладди вошел в кабинет на негнущихся ногах, снедаемый дурными предчувствиями.

– Спасибо, – пробормотал он, когда Аллан вручил ему пакет.

Он прочел пометку, но даже проблеск сознания не вспыхнул в его взгляде. Казалось, он настроен на прием невидимых колебаний и смысл происходящего ему открыли не написанные карандашом слова, а витавшее в воздухе напряжение.

– Что ж, – проговорил он наконец. – Нельзя же все время выигрывать.

– Естественно, мы возьмем пакет обратно.

Аллан начал снимать с него приписку, но миссис Фрост сказала:

– А вы не могли бы отреагировать как-то иначе? Я ведь сказала вполне ясно: мы готовы принять работу, но не в теперешней форме. По-видимому, мне следует сообщить вам, что именно мое решение открыло зеленую улицу вашему агентству. По его поводу с самого начала возникли разногласия, и за советом обратились ко мне. – Она достала из папки еще один пакет, тоже очень знакомый. – Помните? Май две тысячи сто двенадцатого. Мы спорили о нем несколько часов. Он понравился Майрону, он понравился мне. И никому больше. А теперь Майрон струсил.

Она бросила на стол пакет, первый из всех, созданных агентством.

Наступила пауза, затем Аллан сказал:

– Майрон устал.

– Очень. – Она кивнула в знак согласия.

Втянув голову в плечи, Фред Ладди проговорил:

– Может, мы слишком рьяно рванулись вперед. – Он прокашлялся, похрустел костяшками пальцев, глянул в потолок. Капли пота сверкали у него в волосах и на гладко выбритом подбородке. – Мы несколько… увлеклись.

Аллан обратился к миссис Фрост:

– Моя позиция проста. В этом пакете мы отразили МОРС, утверждая, что центром всего является Земля. Это фундаментальный принцип, и я в него верю. Не будь у меня веры, я не смог бы создать пакет. Я возьму его обратно, но изменять не стану. Я не собираюсь читать мораль другим, если сам не в состоянии ей следовать.

Фред Ладди тут же предпринял судорожную попытку пойти на попятный.

– Ал, тут дело не в морали, – забормотал он, – а в ясности. Идея МОРСа в этом пакете действительно подана неразборчиво. – Голос его звучал надтреснуто и виновато: Ладди понимал, что делает, и ему было стыдно. – Я… согласен с точкой зрения миссис Фрост. Да, согласен. Выходит, будто мы пытаемся потопить сельскохозяйственные проекты, а ведь мы не имели этого в виду. Разве не так, Ал?

– Ты уволен, – сказал Аллан.

Фред и миссис Фрост уставились на него. Ни он, ни она не поняли, что Аллан заявил это всерьез, что для него это уже дело решенное.

– Пойди к Дорис, получишь у нее расчет.

Аллан взял со стола пакет и, не выпуская его из рук, проговорил:

– Извините, миссис Фрост, но только я уполномочен делать заявления от лица агентства. Мы останемся должны вам за этот пакет и подадим другой. Хорошо?

Она поднялась на ноги, потушив при этом сигарету.

– Вам решать.

– Спасибо!

Аллан почувствовал, что напряжение спало. Миссис Фрост поняла его позицию и одобрила ее. Это важнее всего.

– Сожалею, – пробормотал Ладди. Лицо у него стало мертвенно-бледным. – Я допустил ошибку. Пакет отличный. Он безупречен в теперешнем своем виде. – Он потянул Аллана за рукав и отвел в уголок. – Признаю, я был не прав. – Он понизил голос и говорил прерывистым шепотом: – Давай продолжим обсуждение. Я просто пытался развить одну из множества точек зрения. Ты же всегда хотел, чтобы я высказывал собственное мнение; так вот, по-моему, наказывать меня не стоит, ведь я действовал в интересах агентства, как я их понимаю.

– О твоем увольнении я говорил всерьез, – сказал Аллан.

– Неужели? – Ладди рассмеялся. – Ну естественно, ты говорил всерьез. Ты же здесь босс. – Его трясло. – Ты правда не шутил?

Миссис Фрост взяла пальто и направилась к дверям.

– Я хотела бы ознакомиться с агентством, раз уж выпал такой случай. Не возражаете?

– Ничуть. Я рад, что вы его увидите. Я весьма им горжусь.

Аллан распахнул перед ней дверь, и они вышли в холл. Ладди остался в кабинете, на лице его застыло беспокойное, болезненное выражение.

– Он мне не нравится, – заметила миссис Фрост. – По-моему, вам лучше обойтись без него.

– Все это не доставило мне удовольствия, – сказал Аллан.

Но на душе у него стало легче.

Глава 3

Для сотрудников Телеинформациона, расположившихся в холле возле кабинета Майрона Мэвиса, рабочий день подошел к концу. Здание ТИ имело форму полого куба. Пустое пространство в середине использовалось для работы с аппаратурой, предназначенной для улицы. Теперь все уже выключили, потому что было уже пять часов тридцать минут и народ уходил с работы. Аллан Перселл позвонил жене по телефону-автомату.

– Я не успею к обеду.

1

Омфалос – пуп (греч.).