По крайней мере, такие идеи владели Стоуном. Однако консерваторы вовсе не считали это предложение своевременным. По их мнению, начинать такое смешение было слишком рано. Между детьми вспыхнут драки, ведь дети есть дети, они обязательно начнут доказывать друг другу, что именно их жилой комплекс выше и престижнее. Рано или поздно, разумеется, придется пойти на такой шаг, но не сейчас, не так скоро.

Оставаясь этим вечером в своей квартире, мистер Иан Дункан рисковал подвергнуться суровому штрафу. Тем не менее он решил пропустить собрание, поскольку собирался заняться изучением официальных правительственных документов, касавшихся политической истории Соединенных Штатов Европы и Америки. Он был слабоват в этом вопросе и прекрасно понимал это; он с трудом постигал экономические факторы развития государства, не говоря уже о религиозно-политических идеологиях, что зародились и исчезли еще в двадцатом столетии, но обусловили возникновение нынешней ситуации в стране. Это касалось, например, создания демократическо-республиканской партии. Раньше существовали две партии (или даже три?), которые погрязли в расточительной борьбе за власть точно так же, как это делают сейчас отдельные жилые комплексы. Эти две (или три?) партии слились около 1985 года, как раз перед тем, как в СШЕА вступила Германия. И теперь существовала только одна партия, которая управляла устойчивым и мирным обществом, и каждый, согласно закону, был членом этого общества. Любой гражданин должен выполнять свои обязанности, посещать собрания и каждые четыре года участвовать в выборах нового Дер Альте – человека, который, как полагали, больше всего понравится Николь.

Было очень приятно сознавать, что они – народ – обладают властью решать, кто станет мужем Николь на очередные четыре года; в определенном смысле это давало избирателям наивысшую власть, власть даже над самой Николь. Взять, к примеру, хотя бы последнего ее мужа, Рудольфа Кальбфляйша. Отношения между этим Дер Альте и Первой Леди были весьма прохладными, указывая на то, что она была не очень-то довольна этим последним выбором своего народа. Но, разумеется, будучи настоящей леди, она никогда этого не показывала в открытую.

Когда положение Первой Леди получило статус более высокий, чем самого президента? – спрашивалось в учебнике.

«Другими словами, когда наше общество стало матриархальным? – спросил самого себя Иан Дункан. – Где-то в районе тысяча девятьсот девяностого года. Ответ на этот вопрос я знаю».

Тенденции наблюдались и раньше, перемена происходила постепенно. С каждым годом Дер Альте все больше отходил на второй план, а Первая Леди становилась все более общеизвестной, более любимой народом. Именно публика и вызвала к жизни такую перемену. Может, это было результатом возрастающей потребности каждого в матери, жене, хозяйке или, может, во всех трех женских ипостасях сразу? Во всяком случае, общество получило то, что хотело. У него появилась Николь, ставшая сразу всеми тремя ипостасями. И даже чем-то большим…

От стоящего в углу комнаты телевизора донеслось «динь!», означавшее, что наступило время передачи. Дункан со вздохом закрыл официальный учебник по религиозно-политической идеологии и перенес внимание на экран. Наверняка это будет сообщение, касающееся деятельности Белого дома. К примеру, рассказ об очередной поездке Николь. Или повествование (во всех мельчайших подробностях) о ее новом хобби. Что, если теперь она увлеклась коллекционированием чайных чашек из китайского фарфора?.. Тогда нам придется битый час пялиться на эти чертовы чашки!..

На экране возникло суровое круглое лицо Максвелла У. Джемисона, пресс-секретаря Белого дома.

– Добрый вечер, граждане Земли нашей! – торжественно сказал он. – Вас никогда не интересовало, что такое – опуститься на дно Тихого океана? Николь заинтересовало, и, чтобы получить ответы на свои вопросы, она собрала здесь, в Белом доме, в Гостиной с тюльпанами, троих самых выдающихся в мире океанографов. Сегодня она попросит их поделиться своими знаниями, и вы тоже услышите ученых, так как их рассказы были недавно записаны на пленку с помощью Бюро общественных связей телекомпании «Юнифид Триадик нетворк».

«А теперь в Белый дом! – скомандовал самому себе Дункан. – Хотя бы посмотреть со стороны… Мы, у кого нет никаких шансов попасть туда реально, у кого нет никаких особых талантов, способных заинтересовать Первую Леди, увидим, по крайней мере, таланты других. Хотя бы по телевизору…»

Вообще-то ему сегодня не очень хотелось таращиться в телевизор, но отказаться от него совсем было бы нецелесообразно. В конце программы вполне могла оказаться викторина. А хороший уровень ответов на ее вопросы вполне мог компенсировать ту плохую оценку, которую он, Дункан, заработал за последний релпол-тест и над которой все еще размышлял сосед, мистер Эдгар Стоун.

На экране уже цвели прелестные спокойные черты, светлая кожа и карие умные глаза – мудрое и вместе с тем озорное лицо женщины, сумевшей приковать к себе всеобщее внимание, чьей судьбой жила вся нация и почти вся планета. Глянув на эту женщину, Иан Дункан ощутил самый настоящий страх. Он подвел ее: отвратительные результаты его тестов стали известны ей, и, хотя она ничего и не скажет об этом, лицо ее выражало явное разочарование.

– Добрый вечер! – сказала Николь ласковым, чуть хрипловатым голосом.

– Я неверно живу, – пробормотал Дункан. – Мои мозги не приспособлены к абстрактному мышлению. Я имею в виду всю эту религиозно-политическую философию. На мой взгляд, она совершенно бессмысленна. Я способен сконцентрироваться только на реальности. И мне стоило бы делать кирпичи или шить обувь.

«Мне стоило бы жить на Марсе, – подумал он, – на рубеже, который осваивают новые переселенцы. Здесь я полностью провалился. Мне всего тридцать пять, но я уже выброшен на берег. И она об этом знает… Отпусти меня, Николь! – взмолился он в отчаянии. – Не устраивай мне больше проверок, у меня нет никаких шансов выдержать их. Даже эта сегодняшняя программа об освоении дна океана… Она еще закончиться не успеет, а я уже забуду все, что в ней говорилось. Демократическо-республиканской партии нет от меня никакой пользы…»

Тут он вспомнил о своем прежнем приятеле Эле.

«Эл мог бы помочь мне», – подумал он.

Эл работал у Чокнутого Луки, в одном из его «Пристанищ драндулетов», торгуя межпланетными консервными банками, которые мог позволить себе даже самый нищий и на борту которых, при доле везения, можно было успешно совершить разовый перелет на Марс.

«Эл мог бы достать мне такую развалюху по оптовой цене», – подумал Дункан.

А Николь продолжала смотреть на него с телевизионного экрана.

– И действительно, – говорила она, – это просто мир сплошного очарования. Возьмите хотя бы эти светящиеся существа, далеко превосходящие в своем разнообразии и своих поразительных свойствах все, что было найдено на других планетах. Ученые подсчитали, что в океане различных форм жизни больше…

Лицо ее исчезло с экрана, по нему теперь проплывали потрясающе причудливые рыбы.

«Это часть пропагандистской кампании, – понял вдруг Дункан. – Попытка отвлечь наши умы от эмиграции на Марс. Стремление заставить нас забыть об отходе от партии и тем самым от нее самой».

С экрана на него глядела теперь какая-то пучеглазая рыбина, против воли приковавшая к себе его внимание.

«Черт побери, – подумалось вдруг ему, – какой это все-таки загадочный мир, океанские глубины! Николь все-таки заманила меня в ловушку. Если бы Эл и я преуспели, то мы, наверное, сейчас выступали бы перед нею и были бы счастливы. Пока бы она брала интервью у знаменитых на весь мир океанографов, мы бы, Эл и я, сопровождали передачу, исполняя, скорее всего, одну из “Двухголосных инвектив” Баха».

Пройдя к шкафу, Иан Дункан нагнулся и осторожно поднял завернутый в материю предмет, поднес его к свету.

«Как была сильна наша юношеская вера в это!» – вспомнил он.

С нежностью погладив кувшин, он сделал глубокий вдох, дунул пару раз внутрь сосуда, взяв несколько низких нот. «Дункан и Миллер – дуэт на кувшинах»…

Они с Элом Миллером не раз играли в собственной аранжировке сочинения Баха, Моцарта и Стравинского. Однако искатель талантов для Белого дома оказался вонючим скунсом. Он не дал им выступить даже на прослушивании. По его утверждению, то, что они делали, было не ново. Джесси Пигг, легендарный кувшинист из Алабамы, первым пробился в Белый дом, доставив удовольствие дюжине собравшихся там членов семьи Тибодо своими версиями «Бараньего дерби», «Джона Генри» и тому подобным.

«Но, – возразил тогда Дункан, – ведь у нас классика! Мы играем сонаты позднего Бетховена».

«Мы вызовем вас, – пообещал им искатель талантов, – если Никки проявит когда-нибудь в будущем интерес к подобной музыке».

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.