Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Агент 007 (№8) - Только для личного ознакомления

ModernLib.Net / Шпионские детективы / Флеминг Ян / Только для личного ознакомления - Чтение (стр. 3)
Автор: Флеминг Ян
Жанр: Шпионские детективы
Серия: Агент 007

 

 


— Господи, да как же это случилось?

— Не могу знать, госпожа. — Агата взяла большой серебряный поднос и выжидающе досмотрела на миссис Хэвлок.

Миссис Хэвлок не зря прожила большую часть своей жизни на Ямайке, она понимала, что разбитых банок не вернуть, а искать виновных — занятие бесполезное.

— Ладно, не печалься. Агата, — бодро сказала она, — куплю новые, как только окажусь в Кингстоне.

— Хорошо, госпожа, — сказала Агата и вместе с ученицей направилась к дому.

Миссис Хэвлок принялась за вышивку. Ее пальцы двигались механически. Она снова бросила взгляд на высокие конусообразные кусты и араукарию. Два самца были на своем месте и, изящно изогнув хвосты, перепрыгивали с цветка на цветок. В свете лучей заходящего солнца они то и дело вспыхивали пронзительными ярко-зелеными точками. Еще одна колибри, устроившись на макушке куста красного жасмина, приступила к исполнению вечернего репертуара. Древесная лягушка звонким кваканьем возвестила о наступлении быстротечных лиловых сумерек.

Ферма Контент, занимающая площадь в двадцать тысяч акров у подножия пика Кэндлфлай на восточной оконечности Голубых гор в графстве Портленд, была дарована одному из предков Хэвлока Оливером Кромвелем в качестве вознаграждения за то, что он среди прочих подписал смертный приговор королю Карлу. В отличие от многих других колонистов, поселившихся на острове в то время и позднее, Хэвлоки оставались владельцами плантации в течение трех столетий, несмотря на землетрясения, ураганы и перепады спроса на какао, сахар, цитрусовые и копру. Теперь Хэвлоки выращивали на ней бананы и разводили скот. Плантация считалась одной из богатейших и наиболее производительной среди всех частных владений на острове. Неоднократно ремонтировавшийся и перестраивавшийся после землетрясений и ураганов дом представлял собой смешение самых разнообразных стилей — центральная двухэтажная часть, возведенная на сваях из красного дерева и старом каменном фундаменте, и две одноэтажные пристройки с обеих сторон, с обитыми щепой из серебристого кедра плоскими крышами в типично ямайском стиле. Хэвлоки сидели на веранде центрального здания, выходящей к покатым лужайкам сада, за которым на двадцать миль до побережья простирались джунгли с их буйной растительностью.

— Кажется, машина подъехала, — сказал полковник Хэвлок, оторвавшись от газеты.

— Если опять нагрянула эта противная чета Федденов из Порт-Антонио, тебе придется найти предлог, чтобы не принимать их. Я больше не вынесу их вечных стенаний об Англии. К тому же в прошлый раз они оба набрались, да и обед не удался, — сказала миссис Хэвлок и быстро встала из-за стола. — Пусть Агата скажет, что у меня мигрень. В дверях гостиной с виноватым видом появилась Агата, а за ней — трое мужчин.

— Джентльмены из Кингстона желают видеть полковника, госпожа, — выпалила она.

Первый из трех незнакомцев проскользнул мимо экономки. На голове у него была летняя шляпа с загнутыми под острым углом узкими полями. Он снял ее левой рукой и прижал к животу. Набриолиненные волосы и обнаженные в улыбке белые зубы блестели в лучах заходящего солнца. Он приблизился к полковнику Хэвлоку, протянув ему руку:

— Майор Гонсалес. Из Гаваны. Рад познакомиться с вами, полковник.

Он говорил с фальшивым американским акцентом, характерным для ямайских таксистов. Полковник Хэвлок встал, едва прикоснувшись к протянутой руке и бросив взгляд на стоявших позади майора по обе стороны двери двух мужчин. Каждый держал в руке по вместительной тропической сумке — последний крик моды, — из тех, что выдают пассажирам на рейсах “Пан-Америкэн”. Сумки с виду были тяжелыми. Сопровождающие как по команде нагнулись и поставили их у ног, обутых в желтоватые ботинки, а затем снова выпрямились. На головах у них были плоские белые шапочки с прозрачными зелеными козырьками, которые отбрасывали зеленую тень на их скулы. Из-под козырьков их глаза, подобно глазам умного зверя, пытались угадать каждое движение майора.

— Это мои помощники.

Полковник Хэвлок достал из кармана трубку и принялся набивать ее. Внимательный взгляд его голубых глаз отметил хорошо подогнанный костюм, элегантные ботинки и ухоженные ногти майора, а также голубые джинсы и пестрые рубахи его сопровождающих. Подумав, как бы можно было уговорить визитеров пройти в кабинет, где в верхнем ящике письменного стола у него лежал револьвер, он стал раскуривать трубку, следя сквозь дым за выражением глаз и рта майора.

— Чем могу быть полезен?

Продолжая широко улыбаться, майор Гонсалес развел руками. С его лица не сходила улыбка. Блестящие, почти золотистого оттенка глаза излучали любопытство и дружеское расположение.

— Я к вам по делу, полковник. У меня поручение от одного джентльмена из Гаваны, — произнес он, сделав широкое движение правой рукой. — Исключительно добропорядочного джентльмена с большими связями. — Майор Гонсалес постарался придать голосу оттенок искренности. — Он вам понравится, полковник. Он попросил меня передать вам наилучшие пожелания и узнать, сколько стоит ваша ферма.

Миссис Хэвлок, наблюдавшая за происходящим с вежливой улыбкой, решительно приблизилась к мужу и мягко, чтобы не ставить незнакомца в неловкое положение, заметила:

— Весьма сожалею, майор, что вам пришлось трястись по этим пыльным дорогам. Вашему другу следовало написать сначала письмо или навести справки в Кингстоне или среди правительственных чиновников. Видите ли, семья моего мужа живет здесь почти триста лет. — Дружелюбно взглянув на майора, она добавила извиняющимся тоном:

— Должна вас огорчить, но продажа фермы абсолютно исключена, это никогда не входило в наши планы. Любопытно, кто мог подать такую идею вашему уважаемому другу?

Майор Гонсалес учтиво поклонился миссис Хэвлок и вновь с улыбкой обратился к полковнику, будто не слышал ни слова:

— Моему поручителю сказали, что ваша ферма — одна из лучших на Ямайке. Он исключительно щедрый человек и готов согласиться на любую разумную сумму.

— Вы слышали, что сказала миссис Хэвлок, — ферма не продается, — твердо произнес полковник Хэвлок.

Смех майора Гонсалеса прозвучал вполне натурально. Он покачал головой, будто пытался втолковать что-то туповатому ребенку.

— Вы не совсем меня поняли, полковник. Мой поручитель хотел бы купить именно вашу, а не какую-то другую ферму на Ямайке. У него есть деньги, свободные деньги, которые он хотел бы вложить в дело, и желательно на Ямайке. Мой поручитель хотел бы, чтобы они были вложены в вашу ферму.

Теперь я вижу, к чему вы клоните, майор, — невозмутимо произнес полковник Хэвлок. — Весьма сожалею, что вы впустую потратили время, но, пока я жив, ферма не будет выставлена на продажу. Видите ли, мы с женой имеем обыкновение рано ужинать, а вам предстоит дальняя дорога. Мне кажется, удобнее всего пройти к машине с этой стороны. Позвольте проводить вас. — Полковник указал налево, в сторону веранды. Он шагнул вперед, приглашая майора Гонсалеса последовать за ним, но тот не двинулся с места, и полковнику пришлось остановиться. В голубых глазах Хэвлока появился ледяной блеск.

Улыбка майора Гонсалеса стала менее лучезарной, а во взгляде появилась настороженность, но он по-прежнему вел себя дружелюбно.

— Одну секунду, полковник, — бодро сказал он и, обернувшись через плечо, отдал короткую команду.

От Хэвлоков не ускользнуло, что маска добродушия слетела с лица майора, когда он сквозь зубы проговорил несколько отрывистых слов. Тут миссис Хэвлок почувствовала некоторую неуверенность и подошла еще ближе к мужу. Сопровождающие подняли с пола синие сумки и сделали шаг вперед, а майор Гонсалес по очереди открыл “молнии” каждой из туго набитых сумок. Они были доверху наполнены аккуратными большими пачками американских долларов.

— Здесь полмиллиона долларов в стодолларовых банкнотах, — майор Гонсалес сделал приглашающий жест, — ни одной фальшивой. В ваших деньгах это будет примерно сто восемьдесят тысяч фунтов — целое состояние. На свете найдется немало других хороших мест, полковник, где можно обосноваться. К тому же мой поручитель мог бы согласиться добавить еще двадцать тысяч фунтов, чтобы получилась круглая сумма. Он сообщит вам о своем решении через неделю. Все, что мне сейчас необходимо, — это ваша подпись на клочке бумаги, а об остальном позаботятся адвокаты. Итак, полковник, — сказал он, победоносно улыбаясь, — будем считать, что мы договорились, и ударим по рукам? В таком случае сумки остаются здесь, а мы уезжаем, чтобы не мешать вашему ужину.

Хэвлоки посмотрели на майора. На их лицах было написано одинаковое выражение — смесь гнева и отвращения. Легко можно было представить себе, как миссис Хэвлок будет комментировать происшедшее на следующий день:

“Тимми держался молодцом. Предложил этому невзрачному, слащавому типу убираться вон со своими мерзкими пластиковыми сумками, набитыми деньгами”.

Рот полковника Хэвлока скривился от неудовольствия.

— По-моему, я достаточно ясно сказал, майор, что ферма не продается ни за какие деньги. К тому же я не разделяю всеобщего помешательства на американских долларах. Вы вынуждаете меня указать вам на дверь. — Полковник Хэвлок положил потухшую трубку на стол, как бы готовясь засучить рукава.

На этот раз улыбка майора Гонсалеса утратила теплоту. Его рот застыл в усмешке, которая напоминала скорее сердитую гримасу, а в водянистых, с золотистым оттенком глазах внезапно появился холодный металлический блеск, когда он вкрадчиво сказал, обращаясь к полковнику:

— Это не вы, а я недостаточно ясно выразился. Мой поручитель распорядился, чтобы в случае вашего отказа принять его исключительно щедрые условия мы прибегли к другим мерам.

Миссис Хэвлок охватил внезапный страх. Она положила руку на локоть полковника и крепко сжала его, а он, пытаясь успокоить миссис Хэвлок, дотронулся до ее руки и произнес сквозь зубы:

— Майор, я прошу вас покинуть наш дом, иначе мне придется обратиться в полицию.

Майор Гонсалес медленно облизал губы кончиком розового языка. Радостное выражение совершенно исчезло с его лица — оно помрачнело и стало неподвижным.

— Значит, ваше последнее слово — ферма не будет продана, пока вы живы? — резко спросил он. Держа правую руку за спиной, он один раз тихо щелкнул пальцами. Стоявшие сзади него сопровождающие схватились за заткнутые за пояс револьверы, видневшиеся в прорези ярких рубах. Цепким звериным взглядом они следили за движением пальцев майора, ожидая следующего сигнала.

Миссис Хэвлок прикрыла рукой рот, чтобы не вскрикнуть от ужаса. Полковник Хэвлок попытался дать утвердительный ответ, но у него пересохло во рту, и он сделал громкое глотательное движение. Он не мог поверить, что все это происходило наяву. Этот мерзкий жулик-кубинец наверняка блефует. Наконец ему с трудом удалось подтвердить, что это действительно его последнее слово.

— В таком случае, полковник, мой поручитель будет вести переговоры со следующим владельцем — вашей дочерью. — Майор Гонсалес сдержанно кивнул.

Пальцы щелкнули еще раз. Майор Гонсалес отодвинулся в сторону, чтобы не закрывать собой цель. Смуглыми и волосатыми, как у обезьян, руками сопровождавшие выхватили из-под рубашек револьверы с уродливыми, сарделькообразными стволами и открыли беглый огонь, продолжая стрелять даже по падающим телам.

Майор Гонсалес наклонился, чтобы лучше разглядеть входные отверстия пуль. Затем три низкорослых человека быстро прошли обратно к машине через бело-розовую гостиную, темный холл, украшенный резьбой красного дерева, и элегантный парадный вход. Они не спеша уселись в четырехдверный черный “форд-консул” с ямайскими номерными знаками — майор Гонсалес за руль, а его сопровождающие в напряженной позе на заднее сиденье. Машина тронулась и медленно покатила по длинной аллее, обсаженной королевскими пальмами. На перекрестке с ведущей в Порт-Антонио дорогой с ветвей свисали, подобно ярким лианам, перерезанные телефонные провода. Майор Гонсалес осторожно и ловко вел машину по неровной местной дороге, пока не выбрался на мощенный щебнем отрезок у побережья, где прибавил скорость. Спустя двадцать минут после убийства они добрались до широко раскинувшейся окраины маленького бананового порта, бросили украденный автомобиль на поросшей травой обочине и пешком прошли четверть мили по слабо освещенной центральной улице до причалов, где их ждал быстроходный катер с работающим мотором. Затем поднялись на палубу, и катер устремился вперед по гладкой поверхности самой красивой в мире бухты, как о ней сказала одна американская поэтесса. Якорная цепь пятидесятитонной сияющей яхты под развевающимся американским флагом уже была наполовину поднята. Изящно изогнутые, похожие на антенны спиннинги для глубоководного лова указывали на то, что ее пассажирами были туристы из Кингстона либо из Монтегю-Бэй. Троица взошла на борт, затем был поднят катер. Вокруг яхты крутились попрошайки на двух каноэ. Майор Гонсалес швырнул в сторону каждого по пятидесятицентовой монете, и полуголые парни тут же нырнули в воду, чтобы выловить их. Два дизельных двигателя издали прерывистое громкое урчание, яхта чуть наклонилась вперед и двинулась в сторону глубокого прохода, над которым возвышался отель “Тичфильд”, чтобы на рассвете уже быть в Гаване. Проводив ее глазами, стоявшие у причала рыбак и рабочие пристани вернулись к спору о том, кто бы из голливудских звезд, отдыхающих на Ямайке, это мог быть.

У подножия холмов последние лучи солнца освещали красные пятна на широкой веранде фермы Контент. Один из докторов-колибри пронесся над балюстрадой, замер в воздухе над телом миссис Хэвлок и уставился на ее разорванное пулей сердце. Не обнаружив для себя ничего интересного, он весело перепорхнул на облюбованную для ночлега ветку соседнего куста гибискуса.

Кто-то приближался к дому в небольшом спортивном автомобиле, переключив на полном ходу скорость на повороте. Будь миссис Хэвлок жива, она бы вот-вот произнесла: “Джуди, сколько раз я просила тебя не гнать так на повороте. Летящий из-под колес гравий оказывается на газоне, и ты прекрасно знаешь, как это портит косилку”.

Прошел месяц. Октябрь в Лондоне начался неделей прекрасного бабьего лета. Шум механических сенокосилок доносился из Риджент-парка через открытые окна кабинета М. Джеймсу Бонду пришло в голову, что один из самых прекрасных звуков лета — усыпляющее металлическое позвякиванье старой сенокосилки — навсегда уходит в прошлое. Нынешние дети будут, наверно, думать то же самое про тарахтенье двухцилиндровых двигателей. Слава Богу, хоть скошенная трава имеет все тот же аромат.

У Бонда было время, чтобы предаться всем этим размышлениям, поскольку М., похоже, никак не мог перейти к сути дела. На вопрос М., чем он занят в данный момент, Бонд радостно ответил, что ничем, ожидая, что перед ним раскроется ящик Пандоры. Его слегка заинтриговало то, что М, назвал его по имени, а не по номеру 007 — это было не принято в рабочее время. Голос М, звучал так, как если бы задание имело какой-то личный аспект и было скорее просьбой, чем приказом. Бонду также показалось, что во взгляде холодных, кристально чистых серых глаз М, была какая-то новая тревога. А раскуривать трубку в течение трех минут — это уж слишком!

М, придвинулся на вращающемся кресле вплотную к столу и щелкнул по коробке спичек, которая пролетела, кувыркаясь, по обтянутой красной кожей поверхности стола до края, где сидел Бонд. Тот остановил ее и легким щелчком отправил обратно на середину стола. Легкая усмешка скользнула по лицу М. Показалось, что он принял какое-то решение, поскольку мягко произнес:

— Джеймс, вам когда-нибудь приходило в голову, что все военные моряки знают, что они должны делать, за исключением командующего адмирала?

Нахмурив лоб, Бонд ответил:

— Нет, не приходило, сэр, но я понимаю, что вы имеете в виду. В то время, как все остальные должны выполнять приказы, адмиралу приходится принимать решения, отдавать приказы. Мне кажется, столь же обоснованно утверждение, что верховный главнокомандующий — самый одинокий человек на свете.

Державшей трубку рукой М, сделал подтверждающий жест.

— Что-то в этом роде. Кто-то должен проявить твердость и принять окончательное решение. Человек, посылающий Адмиралтейству неясный сигнал, заслуживает списания на берег. А вот верующие полагаются на Бога при принятии решения. — В глазах М, появилось желание оправдаться. — Раньше я иногда пытался действовать таким образом и у нас на службе, но Он неизменно вновь перекладывал ответственность на меня, советуя не унывать и действовать самостоятельно. Недурственный, но трудновыполнимый, по-моему, совет. Беда в том, что лишь немногим из тех, кому перевалило за сорок, удается сохранить твердость. К этому возрасту жизнь обычно порядком потреплет людей — проблемы, трагедии, болезни, которые подтачивают человека. — М, впился глазами в Бонда. — Джеймс, а как у вас с коэффициентом твердости? Вы вроде бы еще не подошли к опасному возрасту?

Бонд не любил личных вопросов — не знал, как на них отвечать и что считать истиной. Он ни разу не испытал трагедии личной утраты. Ему не приходилось бороться со слепотой или смертельной болезнью. Он не имел ни малейшего представления, как бы повел себя, столкнувшись со всеми этими бедами, которые требуют гораздо большего присутствия духа, чем ему когда-либо приходилось проявлять. Поэтому он ответил неуверенно:

— Мне кажется, что смогу перенести многое, если придется и если я буду знать, что это необходимо. Я имею в виду, если так необходимо ради дела, которое, как бы поточнее выразиться, справедливо, сэр, — произнес он с неохотой, так как не любил говорить такие слова. — Конечно, — продолжал он, испытывая чувство неловкости от того, что вынужден был опять уступить М, инициативу в разговоре, — не так уж просто определить, что справедливо, а что нет. Полагаю, надо понимать дело так, что даже когда наша Служба поручает мне неприятную работенку, это делается в интересах справедливости.

— Именно это я и имею в виду, черт возьми! — Во взгляде М, промелькнуло нетерпение. — В данном случае вы можете полностью положиться на меня, не беря на себя никакой ответственности. — Чубуком трубки М, ткнул в сторону Бонда. — Именно мне предстоит решать, что справедливо, а что — нет. — В глазах М, больше не было раздражения, а уголки рта изогнулись в кривой усмешке, когда он мрачно произнес:

— Я так понимаю, именно за это мне и платят — кому-то надо быть машинистом в этом проклятом поезде. — М, сунул трубку в рот и глубоко затянулся, чтобы снять напряжение.

В этот момент Бонду стало жаль М. Никогда раньше он не слышал от него такого резкого выражения. Никогда раньше не намекал М, кому-либо из своих сотрудников, что тяготится бременем, которое он взвалил на себя с тех самых пор, как отказался от прямого предложения занять пост пятого морского лорда, чтобы возглавить Секретную службу. М, что-то явно тревожило, и Бонду не терпелось узнать — что именно. Вряд ли грозящая опасность. Когда можно было более или менее правильно заранее угадать возможную реакцию, М, шел на любой риск в любой точке земного шара. Политические соображения также исключались. М, было наплевать на чувствительность любого министра, и он никогда не останавливался перед тем, чтобы за их спиной получить личное разрешение премьер-министра на тот или иной шаг. “Наверно, что-то связанное с моральными или личными соображениями”, — подумал Бонд и спросил:

— Я могу чем-нибудь помочь, сэр?

М, бросил короткий задумчивый взгляд на Бонда и затем повернул свое кресло спинкой к окну, в которое были видны проплывавшие по-летнему высокие облака.

— Вы знакомы с делом Хэвлоков? — внезапно спросил он.

— Мне известно лишь то, что писали газеты. Вернувшись однажды вечером домой, дочь проживавшей на Ямайке пожилой четы нашла два изрешеченных пулями тела. По слухам, это было делом рук гангстеров из Гаваны. Экономка предполагает, что трое подъехавших к дому на машине мужчин были кубинцами. Машина оказалась украденной. В тот вечер из местной бухты отчалила неопознанная яхта. Но, если я не ошибаюсь, полиции ничего не удалось обнаружить. Вот все, что мне известно, сэр. Никаких материалов по этому делу я не видел.

— И не могли увидеть, — ворчливо заметил М., — они все лично на меня расписываются. Нас не просили заниматься этим делом. Так получилось, — он откашлялся, ощущая неловкость от использования Службы в личных целях, — что я знаком с Хэвлоками. Я даже шафером был у них на свадьбе. На Мальте праздновали, в 1925 году.

— Теперь я понимаю, сэр. Весьма сожалею. После недолгого молчания М, продолжил свой рассказ:

— Очень милые люди. Как бы там ни было, я попросил сотрудников Отдела “С” ознакомиться с делом. Через людей Батисты узнать ничего не удалось, но у нас есть хороший контакт на другой стороне, у этого малого — Кастро. Его разведка, похоже, глубоко внедрилась во все кубинские правительственные службы. Недели две назад я получил полное представление о случившемся. Убийство Хэвлоков организовал некто Хаммерштейн, или фон Хаммерштейн. В банановых республиках полным-полно хорошо устроившихся немцев, нацистов, которым удалось улизнуть от расплаты в конце войны. Хаммерштейн, бывший гестаповец, руководил контрразведкой Батисты и нажил кучу денег на вымогательстве, шантаже и покровительстве. Мог бы прекрасно прожить до конца своих дней, но тут дела у Кастро пошли в гору, и Хаммерштейн одним из первых начал готовить запасные позиции. Он отвалил кое-что из награбленного одному из своих подручных по фамилии Гонсалес, который стал колесить с охраной из двух человек по карибским странам, вкладывая средства Хаммерштейна на чужое имя за пределами Кубы в недвижимость и прочие надежные места помещения капитала. Покупал только самое лучшее и по самой высокой цене — Хаммерштейн мог себе это позволить. А если деньги не срабатывали, он прибегал к силе — где-то ребенка похитит, в другом месте сожжет несколько акров земли, не отступая ни перед чем, чтобы образумить владельца. Когда Хаммерштейну рассказали про ферму Хэвлоков — одну из лучших на Ямайке, он отправил туда Гонсалеса с поручением приобрести ее. Очевидно, он распорядился убрать Хэвлоков в случае отказа, чтобы затем попробовать оказать давление на их дочь. Кстати, забыл сказать, у них дочь, которой сейчас, наверное, лет двадцать пять. Я никогда с ней не встречался. Ну, а произошло все это так. Они прикончили Хэвлоков, а две недели назад Батиста уволил Хаммерштейна, видимо прослышав кое-что о его проделках, но подлинной причины я не знаю. Так вот, Хаммерштейн смылся вместе с этой своей командой из трех человек, и, надо сказать, как раз вовремя — дело идет к тому, что Кастро будет в Гаване уже зимой, если выдержит нынешний темп.

— А где же укрылся Хаммерштейн? — осторожно спросил Бонд.

— В США, в северной части штата Вермонт, почти у самой канадской границы. Такие люди предпочитают располагаться поближе к границе. Они находятся в арендованном у какого-то миллионера имении с небольшим озером на территории под названием Лейк-Эко, расположенной в холмистой местности. На фотографиях выглядит очень живописно. Хаммерштейн явно постарался найти такое место, где его не будут беспокоить посторонние.

— А как вы об этом узнали, сэр?

— Я направил досье с этим делом Эдгару Гуверу, который был наслышан о Хаммерштейне. И неудивительно, учитывая, сколько хлопот доставляет ему пересылка оружия Кастро из Майами. Кроме того, он не спускает глаз с Гаваны с тех пор, как деньги американских гангстеров потоком хлынули на Кубу вслед за открытием там игорных домов. Он мне сообщил, что Хаммерштейн и его сопровождающие прибыли в Штаты по туристической визе сроком на шесть месяцев. Гувер мне здорово помог, интересовался, достаточно ли у меня материала, чтобы возбудить судебное преследование, буду ли я просить о выдаче этих людей, чтобы предать их суду на Ямайке. Я обсудил этот вопрос с нашим генеральным прокурором, который полагает, что рассчитывать на успех можно лишь при наличии свидетелей из Гаваны, а это исключено. Да и все имеющиеся на сегодня сведения поступили из разведслужбы Кастро. Официально кубинцы и пальцем не шевельнут. Тогда Гувер предложил аннулировать их визы, что заставило бы их опять пуститься в бега. Я поблагодарил его, но от предложения отказался. На этом мы с ним поставили точку.

М, замолчал на некоторое время, разжег потухшую трубку и продолжил повествование:

— Я решил поговорить на эту тему с нашими друзьями из канадской полиции, связался по кодированной связи с комиссаром полиции, который прежде никогда мне ни в чем не отказывал. По его распоряжению патрульный самолет погранслужбы как бы случайно отклонился от маршрута, перелетел через границу и сфотографировал с воздуха всю территорию имения. Он заверил меня в готовности оказать любое другое содействие, если понадобится. Сейчас, — М, опять подъехал на вращающемся кресле вплотную к столу, — мне предстоит решить, что делать дальше.

Теперь Бонду стало понятно, что тревожило М., почему он хотел, чтобы кто-то принял за него решение — ведь речь шла о его бывших друзьях. Из-за присутствия в деле личностных моментов М, взял его целиком в свои руки. И сейчас наступило время, когда справедливость должна восторжествовать, а виновные — оказаться на скамье подсудимых. Но М, никак не мог решить, как ему следует квалифицировать следующий шаг — как восстановление справедливости или как месть. Никакой судья не станет слушать дело об убийстве человека, с которым он был лично знаком. И поэтому, в чем Бонд нисколько не сомневался, М, хотелось, чтобы кто-то другой, скажем. Бонд, вынес приговор. Ведь он не знал Хэвлоков, ему безразлично, какими они были. Хаммерштейн применил закон джунглей в отношении двух беспомощных пожилых людей. В таком случае только закон джунглей годился и для самого Хаммерштейна. Только так справедливость могла бы восторжествовать. Пусть это будет местью, местью общества.

— Я бы не испытывал ни малейших колебаний, сэр, — произнес Бонд. — Если заморские гангстеры почувствуют, что подобное сходит им с рук, они воспримут это как еще одно подтверждение точки зрения тех, кто считает англичан мягкотелыми. Тут необходимо жестокое возмездие — око за око.

М, продолжал смотреть на Бонда, храня молчание и ничем не выказывая желания услышать от него что-то еще.

— Если этих людей нельзя повесить по приговору суда, их следует просто ликвидировать, — добавил Бонд.

М, отвел взгляд от лица Бонда, и на какое-то мгновение в его глазах промелькнуло выражение отрешенности и внутренней сосредоточенности. Затем он медленно протянул руку к верхнему ящику левой тумбы стола, выдвинул его и вытащил оттуда тонкую папку, на которой отсутствовали стандартное оглавление и обозначающая гриф секретности красная звездочка. Он положил досье перед собой, а рукой порылся в выдвинутом ящике и наконец вынул печатку и коробочку с пропитанной красной тушью штемпельной подушкой. Он открыл коробочку, прижал к подушке печатку и затем аккуратно поставил штамп точно в правом верхнем углу серой обложки досье.

После этого М, положил печатку и штемпельную подушку обратно в ящик, задвинул его, повернул досье и мягким движением протянул его через стол Бонду.

Выведенная особым шрифтом, еще не просохшая надпись гласила: “Разглашению не подлежит”.

Не произнеся ни слова, Бонд кивнул головой, взял досье и покинул кабинет.

Спустя два дня, в пятницу, Бонд вылетел в Монреаль рейсом “Фрайдей Комет”. Самолет ему не понравился — летел на чересчур большой высоте, слишком быстро, да и пассажиров было многовато. Он с сожалением вспоминал о тех временах, когда через Атлантику летали на самолетах “Стратокрузер” — прекрасном, неуклюжей формы авиалайнере предыдущего поколения, который преодолевал расстояние за десять часов. На нем можно было неторопливо поужинать, поспать несколько часов в удобной постели и проснуться как раз к тому моменту, когда в нижнем салоне начинали подавать еду под придуманным БОАК идиотским названием “сельский завтрак”, в то время как весь салон заполняли первые лучи восходящего солнца с характерным для западного полушария золотистым оттенком. На этот раз все происходило слишком быстро — стюарды обслуживали чуть ли не с удвоенной быстротой, после чего осталось каких-то два часа, чтобы вздремнуть, до того как самолет круто пошел вниз с высоты в сорок тысяч футов. Спустя восемь часов после вылета из Лондона Бонд уже сидел за рулем арендованного в компании “Гертц” “плимута”, направляясь по широкой 17-й автостраде из Монреаля в Оттаву и постоянно напоминая себе о необходимости придерживаться правой стороны.

Штаб-квартира канадской королевской конной полиции находилась в Оттаве, в министерстве юстиции, рядом с комплексом парламентских задний. Подобно большинству государственных учреждений в Канаде, министерство юстиции занимало массивное здание из серого камня, монументального и способного выдержать долгие и холодные зимы. Было условлено, что в приемной Бонд скажет, что хотел бы видеть комиссара и представиться как “мистер Джеймс”. Он так и сделал, и полицейский капрал с совсем еще юным лицом, выражавшим неудовольствие от того, что должен находиться в помещении, когда на улице так тепло и солнечно, поднялся с ним на лифте на третий этаж и в большой опрятной комнате, где сидели две молоденьких секретарши и было много тяжеловесной мебели, передал его из рук в руки сержанту. Сержант связался с кем-то по внутреннему телефону, после чего наступило десятиминутное ожидание. Бонд закурил сигарету и перелистал брошюру, которая рекламировала службу в канадской конной полиции и в которой настоящий полицейский выглядел чем-то вроде франтоватого ковбоя, сыщика Дика Трейси и сестры милосердия Розмари — все в одном лице. Затем его пригласили пройти в кабинет. Находившийся там высокий моложавый человек, одетый в темно-синий костюм, белую сорочку и черный галстук, повернулся спиной к окну и шагнул ему навстречу.

— Мистер Джеймс? — спросил он с легкой улыбкой и представился:

— Полковник, скажем... Джонс. Они обменялись рукопожатием.

— Присаживайтесь. Комиссар приносит свои извинения в связи с невозможностью принять вас лично. У него сильная простуда, из тех, что называют “дипломатическими”, — сказал с лукавой усмешкой полковник Джонс. — Считает, что ему лучше побыть сегодня дома. Я — один из его помощников. Мне приходилось самому участвовать в нескольких охотничьих экспедициях, и комиссар поручил мне позаботиться об организации вашего короткого отпуска. Именно мне и больше никому. Надеюсь, вы понимаете? — добавил полковник после короткой паузы.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12