Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Идеология меча. Предыстория рыцарства

ModernLib.Net / История / Флори Жан / Идеология меча. Предыстория рыцарства - Чтение (стр. 5)
Автор: Флори Жан
Жанр: История

 

 


Он его намечает лишь мимоходом и вовсе не имеет в виду социальных перспектив. Не следует придавать этому свидетельству и слишком большого значения. Его цель — дать комментарий к книге Апокалипсиса. Эта книга, завораживавшая все средневековье, порой, как известно, давала повод для очень странных толкований, где мистика чисел смешивалась с самыми смелыми спекуляциями. Пытаясь понять, каким может быть скрытый смысл текста Апокалипсиса 3: 14–22, где упоминается послание к Лаодикейской церкви, Аймон, жадно ищущий мистическую связь слов и чисел, отмечает, что на латынь слово «Лаодикея» можно перевести как «tribus amabilis Domino»(возлюбленные Богом колена); это побуждает его вспомнить, что Библия часто говорит о коленах(tribus) Господа. И он цитирует псалом 121: 4: «Куда восходят колена, колена Господни». Потом, продолжая играть словами, он подчеркивает, что разделению Израиля на колена соответствует у римлян деление на три сословия (in tribus ordinibus):сенаторов, militesи земледельцев. То же, по его утверждению, относится к современной церкви (понимай: христианскому обществу). Оно тоже распадается на три сословия: sacerdotes, militesи agricultores.
      
      Соответствующие функции этих сословий не уточняются, но, мы полагаем, подразумеваются. За земледельцами остается, как в Риме, так и в обществе, находящемся перед глазами Аймона, жизненно важная, но до сих пор замалчиваемая в текстах питающая функция. Их появление говорит как о его желании согласовать свою функциональную схему с найденной им (где?) латинской моделью, так и о его способности наблюдать и действовать поновому. Ведь, похоже, до него никто не упоминал ordoземледельцев. Равно как и ordo,состоящий из milites.Если говорить о senatores,то здесь должны были бы появиться equites— класс всадников. Произошел ли переход от equitesк militesуже в модели, используемой Аймоном? Или он сам захотел обозначить этим словом функцию, которая начала обращать на себя внимание в его время? В таком случае перед нами был бы один из первых симптомов, и немаловажный, подъема социальной значимости milites.
      Некоторое время спустя, в конце того же века, но на этот раз в Англии, Альфред Великий предлагает нам другое свидетельство этого. К своему переводу на англосаксонский трактата Боэция «Об утешении философией» он делает такой комментарий: чтобы король мог хорошо управлять, у него должны быть подходящие «инструменты», а именно: «люди молитвы, люди боя и люди труда».
      В своем толковании этого текста Ж. Батани отмечает, что слово fyrdmenмогло бы по своей этимологии означать лишь тех, кто должен выполнять военную службу, т. е. составлять войско — fyrd.Иначе говоря, для Англии того времени — всех свободных, включая weorcmen.В таком случае перед нами было бы не разделение по социопрофессиональному статусу, а просто перечисление временных занятий, которых, правда, немного меньше, чем в «чудесах СенБертена». Но, тут же добавляет он, Альфред называет эти три категории словами «три общности», что, видимо, указывает на то, что они не пересекаются и что речь идет о схеме идеального общества, включающей три вида деятельности, даже если должность воинов остается чисто утилитарной: они выбраны среди слуг короля, чтобы образовать армию. Как бы то ни было, в этих первых упоминаниях о функции воинов, повторим, не говорится о какойто особой их этике. Она состоит, как и для всех прочих, в службе королю как исполнении своей задачи.

Заключение

      До конца IX века мы не нашли никаких следов идеологии, которая бы относилась к milites.Нигде им не приписывают специфической этики, которая станет их этикой в классическую эпоху рыцарства, то есть, по нашему мнению, с конца XII — начала XIII века. Впрочем, militesпока вообще упоминают очень мало, a militia— гораздо чаще в значении не «армия», а «служба». Если речь всетаки заходит о них, то чаще всего, чтобы вспомнить о долге подчинения бывших воинов христианской Империи или чтобы реабилитировать военное ремесло, подчеркивая вслед за Иоанном Крестителем и св. Августином, что для Бога их «сословие» приемлемо. Упомянутые элементы идеологии связаны лишь с субординацией, но не с честью и не с какойто позицией господства или власти.
      Правда, уже авторы самых старинных текстов, как, например, Максим Туринский, оправдывают воинскую профессию, показывая, что она была признана Евангелием и причастность к ней ни в коем случае не может быть поводом для неучтивого отношения. Надо еще отметить, что Максим Туринский не просто повторяет увещания Иоанна Крестителя, как это будут делать его последователи (не вымогать, довольствоваться жалованием), он говорит не просто об этике солдата, подчиненного. Он распространяет эти предписания на всех, кто несет службу обществу, еще существующую, по его мнению, в середине V века: milites, protectores, rectores.Кроме того, он уточняет, в чем состоят злоупотребления, от которых должен воздерживаться miles:от преследования беззащитных, сирот, обездоленных, бедных, а также вдов. Здесь модель морали, предложенная Максимом Туринским, уже предвосхищает «рыцарскую» этику, во всяком случае, в том, что та отрицает. Но следует подчеркнуть, что эта связь между «рыцарской» этикой и militesбыстро исчезает. Впоследствии от нее не обнаруживается и следа, так что, когда к 803 г. Павлин Аквилейский предлагает в качестве земного боя со Злом поддерживать бедняков и питать milites christi,он адресуется к королю, дабы тот оказывал милость монахам. Militesприобрели ранг подчиненныхисполнителей, наемников и даже слуг. До конца IX века реальный подъем их положения в обществе не начинается.
      Тем не менее, этика, которую обычно называют рыцарской, существует, только предлагается она королям. Значит, теперь обратить внимание нам следует на них. Вопервых, потому, что миссия короля включает и предполагает исполнение воинской функции. Вовторых, как мы уже отмечали, многие формулы, использовавшиеся для благословения короля при коронации, позже попадут и в ритуал богослужения при посвящении в рыцари. И, наконец, большинство этих текстов, перешедших от королей к рыцарям, включают именно этические требования, которые мы должны изучить подробнее, чтобы проследить за их зарождением и развитием.

Раздел II
Всходы

Глава четвертая
«Рыцарская» этика и королевская функция до конца x века

      В текстах, написанных раньше конца X века, бесполезно искать выражение какой бы то ни было идеологии, относящейся к milites.Единственный нравственный образец, который им иногда предлагается, — мораль римских солдат, которые пришли к Иоанну Крестителю с вопросом: могут ли они получить статус детей Божьих и тем самым спастись. Они, как известно, получили успокаивающий ответ: чтобы жить согласно Божьим заповедям, не обязательно покидать армию, пусть солдаты остаются солдатами, лишь бы они воздерживались от моральных проступков, обычных для войска в то время — от насилия над безоружными, ведущего к вымогательствам и нравственному разложению. Чтобы следовать путем Господа, им следовало отказаться от этой маленькой прибавки к своему достатку, которую можно получить благодаря военной силе или выполнению полицейских функций. И довольствоваться жалованием. Нужно еще подчеркнуть, что эти евангельские поучения чаще всего используются средневековыми авторами для подъема престижа военной профессии — настолько стойким было представление, что militia saeculiи militia Deiпочти несовместимы. То есть когда церковные писатели, истинные создатели идеологии того времени, вспоминают о milites,у них не мелькает и мысли сформулировать для последних некую этику в «рыцарских» терминах. Они видят в этих людях лишь подчиненных, даже слуг, которые должны не следовать какомуто идеалу, а повиноваться. Руководить ими должным образом и устанавливать с их помощью дисциплину и порядок — дело власть имущих.
      Идеологию предлагают властителям, в то время — прежде всего королям. Неудивительно и то, что применительно к суверенам в ней встречаются формулы, которые позже станут характерными для рыцарской этики: защита слабых и безоружных, бедняков, вдов, сирот.
      Их не придумали специально для королей. Они записаны уже давно, но в разрозненном виде и, главное, без связи с выполнением какихто властных функций, в главном источнике вдохновения всех идеологов средневековья — Вульгате. Их можно будет встретить и в других источниках, литургических и прочих текстах.

I. Библейские первоисточники

      Ветхозаветные пророки тоже адресовались к царям. Достаточно вспомнить Нафана, который облек в форму впечатляющей притчи упрек Давиду в чрезмерном стремлении к утехам в ущерб бедняку, уничтоженному царем. Или Исайю, пришедшего к царю Езекии возвестить тому о приговоре Господнем и о переносе его исполнения на более поздний срок благодаря раскаянию царя. Или же Иеремию, сообщившего царю Иоакиму, что его власти придет конец от руки царя Вавилонского, и причина тому — непослушание.
      Но слова пророков предназначались не только царю и вождям. Порой пророк обращался к собранию «вельмож», и книгу древних пророков читали не всегда в узком кругу, но и публично, перед народом. Когда был составлен канон священного писания — между IV и I веками до нашей эры, даже до его окончательного завершения на «соборе» в Ямнии в конце I века христианской эры, — появился обычай в день возврата евреев из изгнания, то есть утром в день Шаббат, читать в синагогах отрывки из священного текста, которые религиозные лидеры, толкователи Торы и книжники, комментировали и адресовали всему народу в форме очень подробных и точных предписаний закона. Значит, моральные призывы оказывать поддержку обездоленным — пришельцу, сироте, вдове, — относились ко всему народу. Их можно встретить уже в первых свитках Закона, в книге Исход:
       «Пришельцане притесняй, и не угнетай его; ибо вы сами были пришельцами в земле Египетской. Ни вдовы, ни сиротыне притесняйте <…>».
      В тексте Второзакония отсюда выводится более конкретное практическое предписание — не отбирать одежды вдовы, тогда как в Исходе упоминалось только, что другие лица обязаны возвратить эту взятую в залог одежду до захода солнца.
      «Ты не посягнешь на право пришельца и сироты, и не возьмешь в залог одежду вдовы».
      Впрочем, пророкам приходилось не раз повторять эти старинные предписания морали, обязательные для всего еврейского народа, и сурово упрекать народ в их несоблюдении.
      Некоторые пророки формулировали эти нравственные обязанности в выражениях, которые позже почти дословно войдут в этику королей, а потом — рыцарей. Это можно сказать о Захарии — его определение суда некоторым образом предвосхищает формулу, которой позже Аббон Флерийский определит как justicia regis:
      «<…> производите суд справедливый и милостивый и оказывайте милость и сострадание каждый к брату своему;
       Вдовыи сироты, пришельцаи бедногоне притесняйте и зла друг против друга не мыслите в сердце вашем».
      Конечно, Захария, скорее всего, имеет в виду власть имущих, тех, кто правит и судит. Но уже до него Исайяпредложил этот нравственный идеал, на сей раз в позитивной форме, всему Израилю, «великим» и «малым»:
      «Научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетенного;защищайте сироту;вступайтесь за вдову».
      
      Те же задачи будут предложены, одновременно в негативной и позитивной форме, пророком Иеремией, также обращавшимся ко всему народу:
      «<…> производите суд и правду и спасайте обижаемогоот руки притеснителя, не обижайте и не тесните пришельца, сиротыи вдовы<…>».
      Псалмопевец уже выразил тот же нравственный идеал:
      «Давайте суд бедномуи сироте; угнетенномуи нищемуоказывайте справедливость».
      То есть Бог, называющий сам себя «отцом сирот и судией вдов», обращает эти моральные увещевания ко всему еврейскому народу.
      Впрочем, их включил в себя и Новый Завет, определив истинное благочестие как выполнение долга милосердия и помощи по отношению ко вдовам и сиротам. Но малопомалу ответственность за покровительство бедным, вдовам, сиротам, которую библейский текст возлагает на всю общину, взяли на себя, с одной стороны, церковь, а с другой — короли. Тут же происходит разделение функций. Церковь, считая себя дланью Господней на земле, принимает на свой счет строки из псалма 67: 3, называющие Бога естественным защитником вдов, сирот и обездоленных. Из этой божественной миссии, возложенной на церковь, прямо следует необходимость их поддержки. Столь же естественно встречать слова об ответственности за помощь бедным в декларациях соборов. А, ознакомившись с решениями разных соборов, мы увидим, как эта ответственность постепенно, но явно перекладывается на королей.

II. Церковь и слабые: декларации соборов

      Одним из старейших свидетельств того, что церковь считала себя по велению Божьему ответственной за защиту вдов и сирот, возложенную на епископов, нам представляется канон 12 постановления собора, состоявшегося в Маконе в 587 году. В нем епископы утверждают, что эту миссию вверило им Священное писание. А меж тем они узнали, что вдов и сирот, которым недостает defensores,порой жестоко притесняют ludices,и за малые вины. Уже несколькими годами раньше, в 567 г., на Турском соборе епископы объявили об отлучении indicesи potentes,которые угнетают «бедных» (pauper es), и не желают раскаиваться в этой вине. Итак, именно церковь в лице епископов выполняет миссию их защиты.
      Позже, в каролингскую эпоху, этим вопросом в числе прочих занимались другие соборы. Упомянем, например, собор в Асхайме (Бавария), открывшийся в 756 г., который, опираясь на библейские тексты (Исх. 22: 23 и Лук. 1: 52), предписал в канонах 10 и 11: не должно забывать о вдовах и сиротах, дабы не терпели они от произвола сильных, равно как и бедняки. То есть речь здесь идет еще о поддержке, которую церковь должна оказывать слабым против сильных, а последние, судя по перечислению в тексте, — представители королевской власти. В 798 г. епископы, собравшиеся на собор в Рисфаке (тоже в Баварии), заявили, что их долг — уподобляться доброму пастырю, противостоять злым, дабы освобождать угнетенных из рук сильных, и выступать в защиту pauperes,вдов и сирот. Роль защитников слабых здесь еще, похоже, возложена на епископов. Они должны обличать злоупотребления, чинимые властью сильных. Во Фрайзинге, опять в Баварии, епископов призвали защищать не только вдов, воспитанников, сирот, но также обездоленных, хромых и слепых. Характер этой защиты, впрочем, остается неясным.
      Он будет уточнен в 813 г. на Майнцском соборе. Непосредственно об этой проблеме речь не идет, но в каноне 14 вскользь говорится, что священнослужители и монахи ни в коем случае не должны заниматься мирскими делами и, следовательно, каклибо соприкасаться с бичами мира сего: стяжательством, беззаконием, насилиями, раздорами, спорами, судебными разбирательствами, — если только речь не идет о защите сирот или вдов. Такое же постановление и в том же году было принято собором в Шалоне-на-Соне, добавившим, что церковь должна также помогать им своим имуществом. Итак, казалось бы, в этих текстах под pauperesпонимаются бедняки, неимущие, которых церковь кормит за свой счет. Однако более внимательное изучение решений, например, Майнцского собора, дошедших до нас в наиболее полном виде по сравнению с решениями других упомянутых соборов, приводит нас к выводу, что здесь, как и у Хинкмара во второй половине того же века, pauperes— это скорее «слабые», чем «бедные». Возможно, есть даже социоюридическая коннотация этого слова. Действительно, вступление представляет общество правящих разделенным на три группы (tunnae). Первую образуют епископы, занятые усердным чтением священных текстов и святоотеческих канонов. Вторая объединяет аббатов и монахов, изучающих устав св. Бенедикта. Наконец, третья включает светских властителей, comitesи judices,которым ведомы мирские законы. Таким образом, все перечисленные, представители правящих сословий, выполняют функции управления, руководства, суда: они знают законы. Другие, не упомянутые во вступлении, по необходимости подчинены им. В том числе и слабые. Их упоминает канон VI, а еще подробней — канон VII, уточняющий, что задача церкви — защищать pauperes vel minus potentes(бедных и малоимущих) как раз от тех, кто правит, будь то епископы, аббаты или графы, vicariiили iudices.
      
      Таким образом, во всех проанализированных текстах решений соборов функция поддержки и защиты слабых, вдов и сирот возлагается на церковь, прежде всего на епископов.
      Однако вследствие декретов, упомянутых нами выше и повлекших за собой декрет Николая I, церковь в лице некоторых ее членов сама стала выступать в роли pauper 'а. Не в смысле бедности, а в смысле безоружности. Запретив, не без затруднений, своим клирикам и монахам носить оружие, церковь сделала из них minus potentes,также нуждающихся в поддержке и защите сильных. Поэтому неудивительно встречать с конца VIII в. такие декларации собраний епископов и графов: «прежде всего церкви, сироты и слабые да вкушают мир и покой».
      Эта защита, о которой церковь взывает для себя самой, а также для обездоленных, покровительницей которых она все еще объявляет себя, очевидно, ложится на военные власти. В ту эпоху — на короля. Вот почему каролингская церковь, как мы видим, перекладывает на короля задачу поддержки бедных, слабых, обездоленных, которую Библия предписывала каждому, а соборы прежних времен возлагали на епископов.
      Конечно, епископы не выпускают из рук судьбы слабых, как, впрочем, и всего королевства. Но они предлагают королю этику, которая постепенно станет специфически королевской: этику защиты бедных, вдов и сирот. Добавив к ней защиту церкви. Лучшим свидетельством этого перехода кажется нам постановление Парижского собора 829 года. Здесь утверждается, что первый долг (ministerium)короля состоит именно в этом: стать защитником церквей, служителей Божьих, вдов и сирот.
      До этого в тексте сказано, что власть в христианском мире воплощена в двух людях: in sacerdotalem videlicet et regalem(а именно в священнике и короле). Значит, король, если не хочет стать тираном, должен быть благочестивым и справедливым. Тогда возникает вопрос: в чем состоит королевская справедливость? И собор в лице Ионы Орлеанского уточняет это, дословно цитируя один текст VII века, ошибочно приписываемый святому Киприану и не имеющий точной датировки: «Liber de duodecim abusivis saeculi». Этот текст, пространно цитируемый в документах собора, перечисляет вперемешку разные обязанности, возлагаемые на короля, которые в наше время мы, вероятно, классифицировали бы по нескольким разделам.
      — Функция собственно правосудия. Король не должен злоупотреблять своей властью по отношению к кому бы то ни было; пусть он вершит суд, невзирая на лица. Ему также надлежит карать воров, прелюбодеев, нечестивцев и приговаривать к смерти отцеубийц и клятвопреступников. У большинства из этих предписаний есть явные библейские первоисточники. Это относится к наказаниям воров и прелюбодеев, к нелицеприятному суду. Однако библейского текста, предлагающего смертную казнь за упомянутые здесь преступления, нет.
      — Религиозная и моральная функция. Как первое лицо государства король должен являть собой пример набожности и достойного поведения. Поэтому ему следует жить в согласии с Богом и католической верой, воспитывать детей, удаляя их от нечестия, благочестиво присутствовать на службах и… не вкушать пищу раньше положенного времени. Наконец, пусть он не кормит у себя бесстыдников и гистрионов, то есть, вероятно, акробатов, музыкантов, танцовщиков и жонглеров, к которым церковь всегда относилась очень плохо.
      — Функция управления. Опять же да соблаговолит король править, следуя Божьим заповедям. Да позаботится он вручить дела королевства людям справедливым, спрашивать совета у особ воздержаннных и рассудительных, мудрых, старых и не окружать себя магами и шарлатанами, ворожеями и прочими колдунами.
      — Военная и полицейская функция, от которой и произойдет наша рыцарская этика. Эта функция состоит в защите родины от неприятеля, в защите церквей (и кормлении бедных), в исполнении роли защитника пришельцев, сирот и вдов.
      В этой последней функции отметим наличие двух элементов разного происхождения. Второй, безусловно, заимствован из Библии. Можно отметить даже архаичную форму предписания, обращающую, как мы видели, внимание на пришельцев, столь же обездоленных, как сироты и вдовы. Эта особенность исчезнет из позднейших текстов, видимо, пришельцы не будут более считаться достойными защиты. Вместо них появятся pauperes— слабые. А первый элемент — это дополнение, с очевидностью не вытекающее из Библии: она нигде не предписывает защищать ни родину, ни даже церкви. Это постановление собора, опираясь на текст VII века, делает короля естественным защитником страны от нападений извне, церквей и слабых — от внутренних опасностей.
      Король становится гарантом мира!
      На короля возлагается ответственность и за то, что делают его представители. Именно поэтому, цитируя Исидора Севильского («Сентенции» III, 5), собор уточняет, что все сказанное только что о короле относится и к тем, кто правит его именем, «id est duces et comites», а далее сообщает причину, по которой следует вершить именно такое правосудие: заинтересованность! Действительно, участвующим в соборе епископам ясно, что нравственность короля — залог успеха, его неправедность предвещает неудачу. Цитируя пророка Даниила, они заключают: набожность, правосудие и милосердие укрепляют царство, а несправедливость и насилие, особенно по отношению к вдовам, сиротам и бедным, ведут его к гибели.
      Эта королевская идеология, столь отчетливо выраженная на Парижском соборе, сохранится в течение всего IX века, даже когда станет ясно, что король, которого со всех сторон обступают проблемы, больше не в состоянии бороться с внешними вторжениями и внутренними смутами, порождающими насилия, от которых слабые, безусловно, терпят ущерб. Так, через два года после смерти Людовика Благочестивого архиепископ Реймса Эббон адресует королю Людовику Немецкому «Апологетику», в которой сетует на царящее всюду насилие: pauperesстрадают от угнетения, сироты и вдовы не находят милосердия и даже в церквах нет мира, ибо в них убивают, а их жгут. Иногда страну разоряют сами prindpes.
      
      Выполнение этих функций, названных «рыцарскими», вменяют в обязанность королям не только соборы. Многие епископы, важная политическая роль которых в ту эпоху уже подчеркивалась, также настаивают на этой миссии короля в своих сочинениях, иногда монархам и адресованных.

III. Королевская функция по мнению церковных писателей

      Старейшие свидетельства, имеющие касательство к нашему предмету, содержат неясные формулировки, даже если общая идея в них уже присутствует. Имеются в виду уже проанализированные выше тексты, предписывающие императорам или королям охранять мир и веру и править по справедливости. Эти идеалы в эскизной форме намечены в конце VI в. у Григория Великого и Исидора Севильского, в более конкретном виде — у псевдо-Киприана в середине VII в. В течение VIII в. миссия королей уточняется одновременно со все более резким отделением духовной власти от светской в церковной идеологии. Первой надлежит направлять руку королей, второй — защищать всех слабых, главным образом церковь и ее имущество.
      С воцарением Карла Великого церковные писатели стали расточать императору обильные советы. Это эпоха «зерцал государей», каждое из которых содержит более или менее определенные намеки на королевскую функцию в том аспекте, в каком мы ее рассматриваем.
      Уже ок. 793 г. Алкуин пишет, что миряне (читай: власть имущие) — это защитники епископов, а роль короля — оборонять церковь от нападений язычников. В посланиях королям, епископам, графам и другим властителям он развивает идею, что благословение Божье, залог успеха, приобретается справедливостью: пусть же короли будут правосудны и великодушны. Пусть, в частности, Карл неотступно следует своему долгу: защищать внутри страны церкви Христовы от набегов язычников и распространять среди последних истинную веру. Проникнувшись идеей непременно поднять нравственность властителей, он пишет для графа Ги Бретонского трактат, где даже приравнивает тщеславие к порокам. Конечно же, покровительство бедным, вдовам и сиротам он включает в число достойных деяний, которые графам надлежит выполнять.
      Эти идеи вновь и в более патетичной форме появляются в трактате, который к концу царствования Карла Великого аббат из Сен Мийеля в Вердене пишет для Людовика, в то время короля Аквитании. Заботясь, прежде всего, о нравственности, Смарагд показывает, что мир, как, впрочем, и все, исходит от Бога. Распространяется мир в обществе через посредство священников и короля. Социальный мир естественным образом следует из нравственного мира. Поэтому он призывает короля к честности в жизни, в суждениях, подчеркивая, что вследствие некой имманентной справедливости прочность его трона зависит от его нравственной безупречности. Если король желает, чтобы Бог укрепил его трон, пусть не прекращает воздавать по справедливости бедным и сиротам, помогать в нужде вдовам и угнетенным, защищать пришельца и одинокого. Как видно, здесь речь идет о моральном долге в гораздо большей степени, чем о политическом, а этические формулировки сильно напоминают библейские заповеди — в частности, в отношении пришельца. Кроме того, призывы касаются юридической защиты обездоленных, а также их поддержки нравственной и «финансовой» (возможность прокормиться). Смарагд обращается здесь больше к человеку, чем к королю, взывая к его великодушию, набожности, к его духовным потребностям, а вовсе не к осознанию долга, неотделимого от королевского сана.
      Иона Орлеанский более конкретен. Проделанный анализ канонов Парижского собора избавляет нас от необходимости подробно описывать его точку зрения: известно, что он был составителем актов этого собора и что его трактат непосредственно следует из них. Мы обнаружили там пространное определение «правосудия короля», заимствованное из псевдо-Киприана. К нему мы возвращаться не будем. Однако важно отметить, что из всех обязанностей короля Иона счел нужным выделить именно «рыцарский» аспект: главу о ministerium regisон начинает утверждением, что эта «служба» состоит в справедливом и правосудном управлении народом Божьим, дабы тот вкушал мир. И что для этого король должен, прежде всего, быть защитником церквей и их служителей, оборонять их оружием, а также защищать вдов, сирот и других pauperes,равно как и неимущих. Различие, проведенное здесь между pauperesи бедняками, показывает, если в этом еще была нужда, что два этих понятия в IX веке уже не совпадали. В первой главе Иона определил епископов как естественных советников короля, сделав тем самым этот трактат выражением наивысших притязаний франкского епископата. Поэтому, по мнению Ионы, естественно, чтобы королевское покровительство распространялось, прежде всего, на церковь и на тех, защита которых доселе была ее миссией.
      Указание на эту функцию покровительства, как ни удивительно, отсутствует в переписке Лупа Феррьерского, а ведь он с 829 по 862 гг. направлял послания многим королям и князьям, напоминая им об обязанностям, связанных с их саном. Моральные вопросы здесь в изобилии: как и Иона Орлеанский, Луп Феррьерский рекомендует королю Карлу Лысому выбирать хороших советников, не допускать легкомыслия, избегать общества злых, быть скромным и сдержанным, а также — что красноречиво свидетельствует о возвышении «магнатов» и угрозе феодализма — не бояться сильных, «созданных» самим королем; наконец, честно исполнять свою судейскую функцию, невзирая на лица. В этой переписке нет ни единого намека на функцию защиты церкви или слабых, равно как и на военные задачи короля. Возможно, это умолчание объясняется неприязнью, которую сам автор питал к военной службе: он просил епископа Пардуля избавить его от нее, не считая себя к ней способным, так как не получил должной подготовки.
      Ирландец Седулий Скот, приближенный Лотаря, немного дальше развивает королевскую идеологию, но лишь по темам, по которым уже высказались Алкуин, Смарагд и Иона. По его, как и по их, мнению, король прежде всего должен показывать пример достойного поведения, потому что он — должностное лицо Бога. Он остается королем, пока хорошо исполняет свою должность, правя благочестиво и в соответствии с указаниями епископов. Но если он не соблюдает этих требований и совершает нравственные проступки, Бог покидает его и отбирает его королевскую должность, состоящую в том, чтобы вести свой народ к вечной жизни. Как и священники. Стало быть, добрый король поддерживает мир в обществе своей добродетелью: ведь социальный мир основан на нравственном. Отсюда естественно следует, что король, чтобы дать королевству стабильность и чтобы фортуна не отвернулась от него, должен будет поддерживать порядок и защищать церкви, предоставляя им льготы. Можно опятьтаки констатировать, что и здесь «рыцарский» аспект функций короля едва намечен. Моральный аспект имеет значительный перевес над функциональной моралью. Другими словами, автор гораздо более стремится морально воздействовать на короля как личность, нежели на его функцию.
      У Хинкмара Реймсского политический аспект выражен сильнее. Возможно, это связано с тем, что все более явственными становятся грозящие со всех сторон опасности, побуждая классифицировать, разграничивать задачи всех во избежание распада королевства. Конечно, главной его заботой остается мораль. Но уже бросается в глаза, что Хинкмар постоянно стремится дать каждому политикосоциальному уровню конкретную функцию, особую этику ради максимального блага всех. На вершине пирамиды, которая малопомалу оседает и становится феодальной, — король. Важность его роли обуславливает для него необходимость быть добродетельным.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14