Самый старый президент в истории Соединенных Штатов полагал, что пришло время познакомить самого молодого из избранных президентов с частью работы, вызывающей наибольший страх. Накануне инаугурации, когда до нее оставалось меньше двадцати четырех часов, президент Дуайт Д. Эйзенхауэр, которому было семьдесят лет, должен был вручить сорокатрехлетнему сенатору Джону Ф. Кеннеди американскую ядерную игрушку, передав самую разрушительную силу, которой когда-либо обладала одна страна.

Эйзенхауэр боялся, что ошибки в расчетах многочисленных американо-советских мест, находившихся на грани войны, самым опасным из которых являлся Берлин, могут вызвать ядерный обмен. Эйзенхауэр планировал отвести Кеннеди в сторону для личной беседы, чтобы поговорить о том, как будет вестись такая война, показать и рассказать, как использовать атрибуты самого влиятельного человека в мире.

Эйзенхауэр волновался, что Кеннеди не готов к такой ответственности. В разговорах со сторонниками Эйзенхауэр называл Кеннеди «этот мальчик консерватор» и «самонадеянный мальчишка». Будучи Верховным главнокомандующим союзными войсками в Европе на протяжении двух последних лет Второй мировой войны, Эйзенхауэр руководил вторжением и оккупацией Франции и Германии. Кеннеди, будучи лейтенантом ВМС США, не командовал ничем более значительным, чем торпедный катер PT-109; эскадры таких катеров, из-за малых размеров, получили название «москитный флот».

Кеннеди действительно был награжден как герой войны за спасение одиннадцати моряков из своей команды, правда, после того, как почему-то позволил японскому эсминцу протаранить свой РТ-109. Боевые товарищи Эйзенхауэра не поверили в объяснения, что «было темно, дымно», и подозревали Кеннеди в преступной неосторожности.

Эйзенхауэр сомневался, что молодой Кеннеди мог бы стать президентом, если бы не богатство отца, Джозефа Кеннеди-старшего, и неумеренное отцовское честолюбие. Во время войны Джо-старший поставил задачу перед своим кузеном Джо Кэйном, бостонским политиком, заложить основу политической карьеры двух старших сыновей, Джо и Джека. Кроме того, Джозеф-старший рассказал историю о храбрости, проявленной Джеком, писателю и другу семьи Джону Херси. Эта история, которую Херси опубликовал сначала в «Ридер дайджест» а затем в «Ньюйоркер», помогла Джеку начать политическую карьеру. Спустя год после возведения Джека в ранг героя войны Джо-младший погиб во время пилотирования тяжелого бомбардировщика, используемого в качестве высокоточного управляемого снаряда для поражения хорошо укрепленных немецких бункеров. Он должен был взлететь, набрать высоту, активировать систему дистанционного управления, взвести взрыватели и выпрыгнуть с парашютом. Он поднял в воздух бомбардировщик B-24 «Либерейтор», но до цели, немецкой базы Фау-3, не долетел – самолет взорвался в небе над Англией. Те, кто хорошо знал эту семью, задавались вопросом, не была ли его смерть результатом соперничества с родным братом. Возможно, стремление обойти младшего брата (который к тому времени уже получил награды) стоило Джо-младшему жизни.

Холодным пасмурным утром Джон Кеннеди выехал из своего дома в Джорджтауне и в 8:57 остановился у Белого дома. Редкая точность для Кеннеди, который обычно опаздывал. Утренние газеты пестрели семейными фотографиями семьи Кеннеди и жен министров в изящных бальных платьях. Закончилась эпоха Эйзенхауэра. Генерал Томас С. Пауэр, командующий стратегической авиацией, объявил, что США будут проводить круглосуточные полеты бомбардировщиков с ядерным оружием, чтобы, постоянно находясь в состоянии боевой готовности, иметь возможность отразить внезапную атаку.

Перед встречей легендарный вашингтонский юрист советник Кеннеди Кларк Клиффорд[9] направил в администрацию Эйзенхауэра перечень наиболее сложных вопросов, которые хотел бы обсудить Кеннеди: Лаос, Алжир, Конго, Куба, Доминиканская Республика, Берлин, разоружение и переговоры о ядерных испытаниях, основные положения фискальной и монетарной политики и «оценка военных требований в сравнении с возможностями».

Когда Кеннеди обосновался в Овальном кабинете, то более всего его интересовал именно последний вопрос, поскольку он не знал, что делать, если начнется ядерная война. Он вообще не был уверен, что он сам и американский народ – избиратели, проголосовавшие за его избрание, – готовы выполнить торжественное обещание защищать Берлин, если это обещание приведет к ядерной войне, которая может унести жизни миллионов американцев.

После первой встречи, состоявшейся 6 декабря, Эйзенхауэр пересмотрел свое мнение о Кеннеди. Эйзенхауэр сказал демократу Джорджу Э. Аллену, другу Клиффорда, что «был неправильно информирован и ошибался относительно этого молодого человека. Он – один из самых способных, самых ярких людей, с которыми я когда-либо сталкивался». Эйзенхауэра, которого по-прежнему беспокоила молодость и недостаток опыта, порадовало, как быстро Кеннеди ухватил суть проблем, с которыми ему предстоит столкнуться.

А вот Айк, которого Кеннеди в разговорах с друзьями называл «старым дураком», разочаровал новоизбранного президента. Он сказал младшему брату Бобби, которого назначит генеральным прокурором, что уходящий в отставку президент тяжело соображает и недостаточно информирован о проблемах, в которых должен хорошо разбираться.

Кеннеди считал, что правительству Эйзенхауэра немногого удалось добиться, и очевидным доказательством служит берлинский вопрос. Он планировал добиться более значительных результатов, взяв в качестве образцов для подражания Авраама Линкольна и Франклина Рузвельта. Французский посол Эрве Альфан, сравнивая Эйзенхауэра с Кеннеди, нашел, что вновь избранный президент «обладал прекрасной памятью на факты, имена, лица, историю; он полностью владел вопросами, которые обсуждал… стремился многое сделать для своей страны и для всего мира, другими словами, был великим президентом».

На пути к величию у него было два больших препятствия: победа на выборах с самым незначительным преимуществом начиная с 1886 года и тот факт, что шанс Линкольну и Рузвельту занять свое место в истории дала война, которой требовалось избежать, поскольку теперь в современном мире она бы закончилась не чем иным, как ядерным холокостом.

Кеннеди удивило, что он одержал на выборах незначительную победу над таким человеком, как Никсон, которого считал таким непривлекательным. «Как мне удалось победить этого парня с перевесом всего в сто тысяч голосов?» – удивленный результатами выборов, сказал Кеннеди другу Кеннету О’Доннеллу, который стал его доверенным помощником в Белом доме.

И у него не было крепких связей в верхах. Хотя демократы имели большинство мест в конгрессе, но потеряли одно место в сенате и двадцать одно место в палате представителей.

Южные демократы, набравшие большинство, объединились с республиканцами, заняв жесткую позицию в отношении Берлина и Советского Союза. Кеннеди, вероятно, не смог бы одержать победу, если бы его выборная кампания не была более воинственной по отношению к Москве, чем кампания Никсона. Кроме того, Кеннеди, возможно, для того, чтобы не допустить опубликования дискредитирующей информации о своем прошлом, принял нешаблонное решение, оставив на своих постах директора ЦРУ Аллена Даллеса и директора ФБР Эдгара Гувера. Выявилось удивительное сходство между Кеннеди и Хрущевым: их народы добивались от них скорее конфронтации, чем примирения.

Его победа над Никсоном с небольшим преимуществом заставила Кеннеди во время этой встречи с особым вниманием наблюдать за Эйзенхауэром, поскольку он понимал, что может многому научиться у человека, над которым одержал победу; уходящий в отставку Эйзенхауэр, который провел на посту президента США два срока, пользовался огромной популярностью. Он отличался спокойствием, выдержкой, был прост и доступен в общении. Кеннеди требовалось как можно скорее добиться популярности, чтобы решить все стоявшие перед ним проблемы.

В переходный период во время брифингов по ядерной стратегии ничто не волновало Кеннеди больше, чем факт, что Эйзенхауэр оставил ему столь ограниченный выбор средств для ведения войны. Если русские захватят Берлин, у Кеннеди не остается иного выбора, как вступить в обычную войну, которую Советы обязательно выиграют, или развязать всеобщую ядерную войну, которую не хотят развязывать ни он сам, ни союзники Соединенных Штатов. Исходя из этих соображений казалось, что в первую очередь во время этой последней встречи перед инаугурацией должен был рассматриваться берлинский вопрос.

Вместо этого основное внимание было сосредоточено на ожесточенной войне в Лаосе; существовала опасность, что эту страну, а за ней и остальные страны Юго-Восточной Азии могут захватить коммунисты. Хотя кризис в Берлине имел большое значение, Кеннеди объяснили, что это замороженный конфликт, а потому сначала ему лучше направить свою энергию на решение других вопросов.

Документ, составленный в переходный период командой Эйзенхауэра для Кеннеди, доводил до сведения нового президента – человека, который гордился своими широкими взглядами, – все мелкие проблемы относительно Берлина, которые он не должен упускать из виду, все, от подробных договоренностей, гарантирующих свободный вход в Западный Берлин и выход из него, до множества оговоренных четырьмя державами условий, защищающих права жителей Западного Берлина и присутствие союзников.

«Текущая советская тактика, – говорилось в документе, – направлена на захват Берлина путем сведения на нет позиции Запада, используя каждый незначительный инцидент, чтобы продемонстрировать несостоятельность наших позиций, чтобы показать, что реальная проблема состоит в сохранении свободного Берлина. Наша непосредственная задача заключается в противостоянии этой «тактики поэтапных мероприятий»… Мы испробовали все возможные способы, чтобы убедить Советы, что в крайнем случае будем сражаться за Берлин». В документе подчеркивалось, что в скором времени вновь избранный президент столкнется с усилиями Хрущева, стремящегося добиться вывода войск западных союзников из города, по возобновлению переговоров по Берлину.

Однако команда Эйзенхауэра не могла предложить Кеннеди ничего конкретного относительно того, как ему наиболее эффективно действовать в данных обстоятельствах, кроме того, чтобы просто упорно стоять на своем. «Никто еще до сих пор не смог разработать приемлемую формулу для решения берлинской проблемы, не связанную с решением вопроса по Германии в целом», – говорилось в документе. В настоящий момент Соединенные Штаты считают, что в будущем свободные выборы в Западной и Восточной Германии приведут к объединению Германии, и никто не предвидел, что это произойдет в ближайшее время, если вообще произойдет. Таким образом, говорилось в документе, «основная тактика Запада состоит в том, чтобы выиграть время и продемонстрировать решимость защищать Западный Берлин. Проблема еще и в том, что СССР уверен, что у западных держав есть желание и средства для удержания их позиции».

Мартин Хилленбранд, заведующий отделом государственного департамента, более остро обозначил этот вопрос в своей памятной записке. Он возглавлял группу специалистов по решению берлинской проблемы, созданную Эйзенхауэром после того, как в 1958 году Хрущев выдвинул ультиматум. В состав группы входили представители большинства отделов американского правительства и французский, британский и немецкий послы; совещания, на которых обсуждались проблемы, как большие, так и маленькие, проходили почти ежедневно.

«Мы можем жить в Берлине, но не можем брать на себя инициативу изменять положение к лучшему. Советы и восточные немцы, всякий раз, когда они готовы к политическим последствиям, могут, в большей или меньшей степени, изменить положение к худшему», – написал он в памятной записке, адресованной Кеннеди.

Кеннеди получал разнообразную информацию из многочисленных источников, помимо сообщений, связанных с Берлином, в которых советники просили его защищать статус-кво. Это шло вразрез с его интуицией и обещаниями электорату направить усилия на решение проблем, которые не смогла решить администрация Эйзенхауэра. Взвесив все за и против, Кеннеди решил отложить на время берлинский вопрос и заняться вопросами, по которым, как ему казалось, он мог быстрее достигнуть договоренности.

Таким образом, Кеннеди решил в первую очередь добиться проведения переговоров с Москвой относительно запрещения испытаний ядерного оружия; он считал, что это поможет ослабить напряжение, привести к потеплению американо-советских отношений. Кеннеди рассуждал следующим образом: с помощью переговоров о запрещении испытаний он улучшит отношения между США и СССР, а затем сможет вернуться к более трудному вопросу относительно Берлина. Этот вопрос станет источником самых острых разногласий между Кеннеди и Хрущевым.

Еще до прихода в Белый дом, выяснив, что позиция нынешнего президента по Берлину не является жесткой, Кеннеди, являясь сенатором и кандидатом в президенты, использовал эту информацию. В феврале 1959 года он обратился к администрации Эйзенхауэра с предложением приложить больше усилий для подготовки Америки к «чрезвычайно серьезной» перспективе окончательного урегулирования с помощью силы спорного вопроса о Западном Берлине.

В августе 1959 года, в ходе подготовки к участию в президентской гонке, Кеннеди заявил, что готов использовать атомную бомбу для защиты Берлина, и обвинил Советы в попытке выдворить американцев из Германии. «Наше положение в Европе стоит ядерной войны, потому что если вас выдворят из Берлина, то выдворят из Германии, – сказал Кеннеди в телевизионном интервью в Милуоки. – И если вас изгонят из Европы, то изгонят из Азии и Африки, а затем придет наше время… Вы должны заявить о своей готовности использовать абсолютное оружие».

В июне 1960 года в статье, опубликованной в газетах Херста спустя несколько часов после победы на съезде Демократической партии, Кеннеди подчеркнул, что «следующий президент должен объяснить Хрущеву, что не будет политики умиротворения – ни отказа от свободы жителей Берлина, ни отступления от жизненных принципов».

Однако длинным был путь от призыва к «готовности» в Милуоки в качестве энергичного сенатора и заявления об отказе от «политики умиротворения» в качестве выдвинутого кандидата до использования ядерного оружия в качестве президента. Увеличивался советский ядерный потенциал – и Москва сохраняла преимущественное право на Берлин.

У президента в Западном Берлине численность войск составляла всего 5 тысяч человек – вместе с 4 тысячами британцев и 2 тысячами французов численность войск союзников составляла 11 тысяч человек, – в то время как, по оценке ЦРУ, численность советских войск в Восточной Германии составляла 350 тысяч человек.

Последние Национальные разведывательные оценки[10] – авторитетная оценка разведывательного сообщества Соединенных Штатов – относительно возможностей Советского Союза с беспокойством сообщали об изменении стратегических тенденций, которые могли подорвать позиции США в Берлине к концу первого срока Кеннеди.

Предсказывалось, что к 1965 году Советский Союз ликвидирует стратегическое неравенство, прежде всего благодаря созданию межконтинентальных баллистических ракет и оборонительных систем. А тогда Советский Союз бросит вызов Западу в Берлине и в других местах по всему миру.

Документ ЦРУ предупреждал Кеннеди о неровном характере Хрущева, который будет использовать «давление и изменять договоренности, что является обычным примером поведения советских руководителей». Предполагалось, что в начале правления Кеннеди Хрущев будет играть роль просителя, но если это не сработает, то «перейдет к усиленному давлению и угрозам, в попытке заставить Запад начать переговоры на высшем уровне в более благоприятных условиях».

Эйзенхауэр более подробно проинформировал Кеннеди о положении в Лаосе. Трехсторонняя гражданская война между коммунистами Патет Лао, прозападными роялистами и нейтралистами давала возможность коммунистам взять власть в свои руки. Опасность не вызывала сомнений: первые недели пребывания Кеннеди у власти будут потрачены на бои в крошечной, нищей стране, которая мало интересовала Кеннеди. Меньше всего Кеннеди хотелось, чтобы его первой внешнеполитической инициативой стала отправка войск в Лаос. Он бы предпочел, чтобы правительство Эйзенхауэра решило эту проблему до ухода в отставку. Но поскольку это не было сделано, Кеннеди хотел узнать мнение Эйзенхауэра и о том, как ведется подготовка к военному вмешательству.

Эйзенхауэр сравнивал Лаос с «пробкой», которую необходимо выбить, местом, где требуется вмешательство Соединенных Штатов, даже в одностороннем порядке, чтобы не позволить коммунистической заразе распространиться на Таиланд, Камбоджу и Южный Вьетнам. Эйзенхауэр выразил сожаление, что оставил это дело незавершенным.

Спокойствие Эйзенхауэра при обсуждении военных сценариев поразило Кеннеди. Но более всего на него произвел впечатление пятидесятиминутный урок об использовании ядерного оружия, который Эйзенхауэр провел для вновь избранного президента. В Овальном кабинете, куда Эйзенхауэр привел Кеннеди, уже практически не было его личных вещей. В углу лежало несколько коробок и ковер со следами от мячей для гольфа.

Эйзенхауэр ознакомил Кеннеди с вопросами начиная от текущих тайных операций до операций в чрезвычайных обстоятельствах, входивших в непосредственную компетенцию первого лица: как отвечать на прямое нападение и дать разрешение на использование ядерного оружия. Эйзенхауэр показал Кеннеди «ядерный чемоданчик» и объяснил принцип его работы – этот так называемый футбольный мяч всегда находился рядом с президентом[11].

В ядерный век трудно было представить более дружескую встречу президента уходящего в отставку и вновь избранного.

Эйзенхауэр ни словом не обмолвился об ошибочных заявлениях Кеннеди во время избирательной кампании относительно того, что уходящий в отставку президент допустил опасное «ракетное отставание» от Советского Союза. Тогда Эйзенхауэр не стал поправлять Кеннеди; он предпочитал не предавать гласности секреты национальной безопасности и не хотел, чтобы у Кремля появился предлог для дальнейшего наращивания темпов вооружения.

Однако теперь Эйзенхауэр заверил Кеннеди, что Соединенные Штаты по-прежнему обладают подавляющим военным превосходством, в особенности благодаря подводным лодкам, вооруженным ракетами с ядерными боеголовками.

«Поларис» дают вам несравнимое преимущество. Они неуязвимы», – сказал Эйзенхауэр.

«Поларис» может достигнуть Советского Союза с необнаруженных позиций в разных океанах, пояснил Эйзенхауэр. Русские должны быть безумцами, сказал он, чтобы отважиться на ядерную войну. Однако если судить о советских лидерах по жестокости, направленной против собственного народа и противников во время и после Второй мировой войны, то отсутствие превосходства в ядерном оружии может не явиться препятствием для фанатичных коммунистов, которые при благоприятных обстоятельствах развяжут войну. Эйзенхауэр говорил о русских скорее как о животных, которых следует усмирить, чем о партнерах, с которыми можно вести переговоры.

В завершение встречи Эйзенхауэр, как ребенок, хвастающийся любимой игрушкой перед новым другом, продемонстрировал Кеннеди, насколько быстро в случае крайней необходимости президент может вызвать вертолет.

«Смотрите», – сказал Эйзенхауэр.

Он снял трубку, набрал номер и произнес: «Опал тренировка три».

Положив трубку, он с улыбкой попросил Кеннеди свериться с часами.

Не прошло и пяти минут, как на лужайку перед Белым домом приземлился вертолет корпуса морской пехоты. Он сел всего в нескольких минутах ходьбы от того места, где находились бывший и новоизбранный президенты. Когда они вернулись в зал совещаний, где их дожидались люди, занимавшие самое высокое положение в стране, Эйзенхауэр пошутил: «Я показал своему другу, как можно быстро выбраться отсюда».

В присутствии собравшихся Эйзенхауэр предупредил Кеннеди, что президентская власть не всегда будет такой волшебной палочкой.

Кеннеди улыбнулся в ответ. Позже пресс-секретарь Эйзенхауэра рассказал, что Кеннеди проявил большой интерес к «учебному заходу на цель». Хотя на Кеннеди лежала большая ответственность, возможности, которыми он вскоре будет обладать, опьяняли. Отъехав от Белого дома, он оглянулся и посмотрел на здание, которое очень скоро должно было стать его домом.

Снег пошел в полдень, вскоре после того, как закончилась встреча Кеннеди с Эйзенхауэром. Накануне инаугурации Вашингтон оказался во власти ненастной погоды. Возникли заторы и пробки. Инаугурационный концерт в Конституционном зале начался на полчаса позже, поскольку многие музыканты застряли в пробках. С двухчасовой задержкой начался гала-концерт с участием звезд, организованный в честь инаугурации Фрэнком Синатрой.

К утру 20 января, выдавшемуся ясным, холодным и солнечным, батальон солдат и снегоуборочная техника очистили дорогу от снега, глубиной двадцать сантиметров. Ясный солнечный день и безоблачное небо обеспечили отличное освещение самому необычному и широко транслируемому по телевидению инаугурационному шоу в истории. Потребовалось 140 тысяч футов кабеля, чтобы вести съемку инаугурации, начиная с момента принесения присяги до парада, с тридцати двух точек. Для экстренной связи репортеров и корреспондентов было установлено около шестисот дополнительных телефонов. Кеннеди станет самым наиболее часто появляющимся на телевизионном экране президентом в истории Соединенных Штатов, и его администрация будет отличаться от правительств предшественников.

Накануне инаугурации, ехал ли Кеннеди в лимузине вместе с женой Джеки, принимал ли вечером ванну и после четырехчасового ночного сна наутро в день инаугурации во время завтрака новоизбранный президент вновь и вновь перечитывал последнюю версию инаугурационной речи. Он использовал любую возможность, чтобы как можно глубже вникнуть в каждое из тщательно подобранных 1355 слов; еще ни одна из его речей не готовилась столь долго и скрупулезно.

В ноябре прошлого года Кеннеди сказал своему главному спичрайтеру, Теду Соренсену, что речь должна быть короткой, оптимистичной, в ней не должно быть критики предшественника и должен делаться акцент на внешней политике. Однако когда оставалась всего неделя до выступления и работа над последним вариантом речи шла полным ходом, Кеннеди пришел к выводу, что речь все-таки слишком длинная и, на его взгляд, в ней уделяется больше внимания вопросам внутренней, а не внешней политики. «Давай сократим ту часть, которая относится к внутренним проблемам. А то она получилась слишком затянутой, – сказал Кеннеди Соренсену. – К чему говорить о минимальной заработной плате?»

Намного сложнее было решить, какое сообщение послать Хрущеву. Хотя ядерная война с Советами была чем-то совершенно невероятным, казалось немыслимо вести переговоры о справедливом мире. Кеннеди участвовал в президентских выборах в качестве кандидата от Демократической партии, которая все еще не могла прийти к единому решению по вопросу о наилучшем способе общения с Советским Союзом – переговоры или конфронтация.

Дин Ачесон, занимавший пост государственного секретаря в администрации президента Трумэна, представлял в Демократической партии группу сторонников жесткой линии, убежденных, что Хрущев, являясь продолжателем политики Сталина, преследует цель мирового господства. Некоторые демократы, такие как Эдлай Стивенсон, Аверелл Гарриман и Честер Боулс, рассматривали Хрущева как истинного реформатора, основная цель которого состояла в том, чтобы сократить военный бюджет и повысить жизненный уровень советских людей.

Инаугурационная речь Кеннеди отражала его нерешительность относительно того, будет ли он делать историю, встав на путь конфронтации с Советским Союзом или заключив с ним мир. Подобную нерешительность Кеннеди демонстрировал с первых дней в ответ на многочисленные попытки Хрущева, задействовавшего множество каналов, установить личный контакт и договориться о скорейшей встрече на высшем уровне.

1 декабря 1960 года Кеннеди передал личное послание советскому лидеру с просьбой сохранять терпение через своего брата Роберта, который встретился с офицером КГБ, представлявшимся корреспондентом газеты «Известия» в Нью-Йорке. Тридцатипятилетний Роберт Кеннеди, руководитель предвыборной кампании и будущий генеральный прокурор, был самым доверенным лицом президента, и потому у офицера КГБ не было никаких причин сомневаться, когда Бобби сказал, что говорит от имени брата.

Советский корреспондент не стал направлять материал в газету, а отправил отчет о встрече своему непосредственному начальству в КГБ, которое, по всей видимости, передало его Хрущеву как свидетельство выбранного администрацией Кеннеди курса внешней политики. В ходе разговора Бобби сообщил, что президент будет уделять большое внимание американо-советским отношениям. Президент считает, сказал Бобби, что в ближайшие годы они могут и должны улучшиться. Он намерен уделить особое внимание проблемам разоружения и рассчитывает подписать договор о запрещении ядерных испытаний уже в 1961 году. Роберт сказал, что Кеннеди разделяет желание Хрущева встретиться с глазу на глаз и надеется, что его отношения с советским лидером будут лучше тех, которые были у Хрущева с Эйзенхауэром.

Однако Хрущев был недоволен тем, что Кеннеди не спешит с решением берлинского вопроса. Бобби объяснил, что вновь избранному президенту понадобится порядка двух-трех месяцев, прежде чем он сможет принять участие в саммите. «Кеннеди серьезно обеспокоен ситуацией в Берлине и сделает все возможное для достижения соглашения по берлинской проблеме. Однако если в ближайшие несколько месяцев Советский Союз будет оказывать давление, то Кеннеди, естественно, будет защищать позицию Запада», – говорилось в отчете сотрудника КГБ.

Несмотря на это, Хрущев продолжал настаивать на необходимости как можно скорее организовать встречу на высшем уровне. Спустя несколько дней, 12 декабря, посол Михаил Меньшиков пригласил Роберта Кеннеди на обед в советское посольство в Вашингтоне. Посол, которого американские чиновники прозвали «улыбчивым Майком», с его ограниченным интеллектом и невероятной самоуверенностью, играл комическую роль. Как-то на приеме он произнес на своем ломаном английском тост, оскорбивший присутствовавших на приеме женщин. Однако тот факт, что он напрямую получал указания от Хрущева, заставлял даже его критиков серьезно относиться к таким приглашениям.

Меньшиков стал убеждать Бобби, что недоразумения между их странами зачастую возникали в результате того, что лидеры США и СССР возлагали решение ключевых проблем на чиновников среднего уровня. Он сказал, что Кеннеди и Хрущев – уникальные люди, которые вместе способны найти способ обойти бюрократию, чтобы достигнуть исторических результатов. Он сумел убедить Бобби заставить брата согласиться с необходимостью встречи, в ближайшее время, лидеров двух стран для установления «дружеских отношений и взаимопонимания».

Спустя два дня после встречи с братом президента Меньшиков обратился почти с таким же предложением к любимому американцу Хрущева, Авереллу Гарриману, американскому послу в Москве при президенте Франклине Рузвельте. Еще через день Меньшиков продолжил свою кампанию по организации встречи Хрущева и Кеннеди, действуя через корреспондента «Нью-Йорк таймс» Гаррисона Солсбери, имеющего связи с влиятельными людьми. «Один целый день личных, неофициальных переговоров, проведенных Хрущевым и Кеннеди, намного важнее, чем все вместе взятые встречи их подчиненных», – сказал Меньшиков Солсбери.