Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дьявольский коктейль

ModernLib.Net / Детективы / Фрэнсис Дик / Дьявольский коктейль - Чтение (стр. 6)
Автор: Фрэнсис Дик
Жанр: Детективы

 

 


Он вышел и через пару минут вернулся в таком же комбинезоне.

— Готовы? Вот и хорошо. Спускаться будем на глубину тысяча двести метров со скоростью около тысячи метров в минуту. Внизу местами довольно жарко. Если кому-нибудь станет плохо, прошу немедленно об этом сказать. Я организую подъем на поверхность. Все ясно?

Пять голов кивнули в знак согласия.

Лозенвольдт внимательно посмотрел на меня, по-видимому, мое лицо показалось ему знакомым, но тут же пожал плечами. Он не узнал меня, и никто не сказал ему, кто я такой.

— На столе лежат шахтерские лампы, — сказал он. — Наденьте их.

Лампы состояли из двух частей — коробки с аккумулятором и рефлектора — соединенных проводом. Коробка надевалась на ремень и передвигалась назад, а рефлектор крепился на передней части шлема. Коробка оказалась неожиданно тяжелой.

У лифта было только две стенки. Нас окружал полнейший неуют, ужасный шум. И пугающее ощущение падения в глубь земли, в бездну под ногами.

Спуск продолжался около двух минут, я был так зажат между Эваном, который смотрел на все это с неподдельным страхом, и огромным шахтером, что не мог посмотреть на часы.

Лифт резко остановился, и мы вышли из него. Шахтеры, поднимающиеся на поверхность, молниеносно погрузились в подъемник, и он тут же рванул вверх.

— Прошу в электрокары, — командовал Лозенвольдт. — Каждый рассчитан на двенадцать человек.

Конрад, глядя на клетки на колесах, в каждой из которых, в лучшем случае, мог поместиться крупный пес, да и то свернувшись в клубок, проворчал, обращаясь ко мне:

— Селедки бы тут забастовали!

Я рассмеялся. Но, как вскоре выяснилось, Лозенвольдт не шутил. Последний пассажир должен был сидеть на корточках и держаться за что попало. У нас последним оказался Эван. Он съежился и вцепился в карманы Лозенвольдта, которому это явно не понравилось.

Мы ехали по длинному подземному коридору, стены которого были побелены на высоту полутора метров. Выше шла ярко-красная полоса шириной сантиметров в пять, а над ней была только скала.

Конрад спросил у Лозенвольдта, что означает эта красная полоса. Он вынужден был повторить свой вопрос дважды, инженер не спешил с ответом.

— Это отметка для проходчиков. Опорная линия. Ориентируясь по ней, копают на этом же уровне.

Мы проехали еще километра три и остановились. Стало немного тише, и Лозенвольдт сказал:

— Выходим. Дальше пойдем пешком.

Мы выгрузились. Горняки пошли вперед, а Лозенвольдт все с той же неохотой обратился к нам:

— Посмотрите вверх. Это электропроводка.

Светильники, подвешенные на равном расстоянии друг от друга, озаряли штольню.

— Кроме того, — продолжал Лозенвольдт, — кабель питает вагонетки. Они движутся гораздо быстрее тех, на которых мы ехали. По этой большой трубе в шахту подается воздух, компрессоры расположены на поверхности.

Мы слушали его, как ученики учителя. Когда он окончил свою затверженную наизусть лекцию, он повернулся на каблуках и пошел в глубину штольни.

Мы двинулись за ним.

Вскоре мы встретили группу негров, которые шли в противоположном направлении, на комбинезоны были накинуты теплые куртки.

— Зачем им куртки? — спросил Родерик.

— Там, дальше, будет очень жарко, — ответил Лозенвольдт, — можно простудиться.

Эван понимающе кивнул головой.

Мы дошли до места, где штольня расширялась, образуя камеру; от нее вправо уходил другой коридор. Здесь стояла еще одна группа шахтеров в куртках, мастер проводил перекличку.

— Они закончили смену, — с ненавистью в голосе сообщил Лозенвольдт. — Их проверяют по списку, чтобы не выстрелить, пока все не уйдут.

— То есть как «выстрелить»? — удивился Конрад.

— Так называют подрыв породы, — наш эксперт презрительно посмотрел на него. — Киркой тут много не наработаешь.

— Но ведь это золотой рудник, дорогуша. Разве для того, чтобы добыть золото, нужно взрывать породу? Я думал, что просто копают песок, гравий, а потом просеивают.

Лозенвольдт бросил уничтожающий взгляд.

— Может, в Калифорнии или на Аляске оно и так, но здесь по-другому. В Южной Африке золото не лежит на поверхности. Тут сплошная скала. Чтобы добыть золото, скалу нужно разрушить, вывезти на поверхность и подвергнуть обработке; мы получаем из трех тонн породы одну унцию золота.

Это нас поразило. Дэн открыл рот.

— На некоторых рудниках в районе Одендаалсруса, — продолжал Лозенвольдт, — получают унцию с полутора тонн. Это на самых богатых. Но есть и такие, которые дают унцию с трех с половиной и даже четырех тонн.

— А в той штольне, по которой мы проехали, все золото уже добыто? — поинтересовался Родерик, за что получил очередной презрительный взгляд.

Еще чего! Кто же ведет штольню через золотоносную породу? Это транспортный туннель. Он ведет к тем пластам, где золото есть. Кстати, оно залегает на глубине тысячи двухсот метров.

— Боже мой! — воскликнул Конрад, выразив этим наши общие чувства.

Лозенвольдт продолжал свою лекцию. Он по-прежнему был невыносим, но слушали мы его с огромным интересом.

— Золотоносный слой, или жила, очень тонок. Этот пласт металла проходит с севера на юг. Самый глубокий его участок находится под Уэлком. Это около двадцати километров в длину и двенадцати в ширину. Толщина пласта не больше девяти-десяти сантиметров, но в этом руднике она достигает тридцати двух с половиной сантиметров.

— Неужели все это окупается? Столько сил и оборудования — и так мало золота?

— Окупается, — коротко ответил Лозенвольдт, — иначе бы нас тут не было.

По-моему, этот ответ означал, что производство безусловно себя оправдывает. Более того, раз ван Хурен может позволить себе столь роскошную жизнь, оно приносит огромную прибыль, думал я.

Общество Лозенвольдта не располагало к светской болтовне. Даже командирские замашки Эвана куда-то исчезли. Еще в лифте мне показалось, что ему не по себе, а теперь и подавно было видно, что он не может забыть о миллионах тонн скалы у нас над головой.

— Прошу включить лампы. Сейчас вы увидите, как выглядит проходка в скале.

Некоторое время мы шли прямо, потом повернули направо. Шум работающих механизмов нарастал.

— Что это? — спросил Эван.

— Частью вентиляция, частью буры, — бросил через плечо Лозенвольдт.

Светильники скоро кончились, но нам освещали путь наши фонари.

Впереди мы увидели свет еще трех.

Здесь не было аккуратной побелки, не было и красней линии. Стены были серыми и неровными.

Вентиляционная труба здесь заканчивалась: из широкого раструба вырывался поток воздуха. Этому звуку вторил доносящийся откуда-то визг сверл, настолько острый и пронзительный, что ушам становилось больно. Шума было больше, чем в шести дискотеках, вместе взятых.

Три шахтера, стоя на деревянном помосте, сверлили отверстия на высоте двух с половиной метров. Свет наших фонарей ложился на блестящую черную кожу, ткань тонких штанов и курток. Только на этих рабочих не было толстых белых комбинезонов.

Некоторое время мы наблюдали за их работой; Эван пытался о чем-то спросить, но понять его смог бы лишь человек, читающий по губам.

Лозенвольдт стоял с каменным лицом. Немного погодя он дал знак возвращаться. Мы с облегчением уходили от этого чудовищного шума. Когда мы достигли места, где кончалась труба воздуховода, я остановился, выключил лампу и посмотрел назад. Троица стояла на помосте, изолированная от мира грохотом, полностью сосредоточенная на работе, освещенная, как глубоководные рыбы, огоньками своих фонариков. Я повернусь и уйду, а за их спинами вновь наступит ночь. Три дьявола, стучащиеся в ад...

Лозенвольдт продолжал свои объяснения.

— Эти люди, — сказал он, — бурят отверстия глубиной около двух метров сверлами с твердосплавной коронкой. Здесь, — он ткнул пальцем, — такие же сверла.

Мы увидели под стеной груду металлических стержней, которые я сначала принял за трубы. Это были пустотелые железки диаметром около пяти сантиметров с напайкой на торце.

— Сверла приходится каждый день поднимать на заточку, — пояснил Лозенвольдт.

Мы, как совы, кивали головами.

— Эти трое заканчивают сегодняшнюю работу. Они сделали необходимое число отверстий во фронтальной стене забоя. В эти отверстия заложат взрывчатку. После взрыва породу вывезут на поверхность, а проходчики будут бурить новые отверстия. Мы продвигаемся вперед на два с половиной метра в сутки.

Эван прислонился к стене и дрожащей рукой вытер лоб, который мог поспорить со лбом самого Клиффорда Уэнкинса.

— Почему вы не ставите подпорки?

— А зачем? Мы работаем в монолите, не в грунте. Здесь выработка никогда не обвалится. Бывает, конечно, что падают куски породы. Обычно на новых участках. Но мы следим за тем, чтобы ничего не валилось на голову.

Эван, тем не менее, выглядел озабоченно. Он вновь достал платок и вытер лицо.

— А какой взрывчаткой вы пользуетесь? — спросил Дэн.

Лозенвольдт сделал вид, что не слышит, но вопрос повторил Родерик.

Лозенвольдт демонстративно вздохнул и сказал:

— Динагель. Он выглядит, как черный порох. Хранится в герметичных красных банках.

Он указал на одну из них. Я вспомнил, что уже видел парочку, но не задумался над тем, что в них.

Довольно едким тоном Дэн попросил Родерика:

— Спросите у него, как выглядит такой взрыв? Лозенвольдт пожал плечами.

— Откуда я знаю? Никто этого не видел. Перед взрывом все выходят из шахты. Вниз можно спуститься только через четыре часа после отстрела.

— А почему, дорогуша? — поинтересовался Конрад.

— Пыль, — лаконично ответил Лозенвольдт.

— А когда мы увидим сами залежи... То есть саму жилу? — допытывался Дэн.

— Сейчас, — Лозенвольдт указал на уходящий вправо проход. — Предупреждаю, что будет очень жарко, вентиляции там нет. Лампы выключать не надо, они вам понадобятся. И смотрите под ноги, пол неровный.

Он двинулся вперед.

Мы за ним.

— С тобой все в порядке? — спросил я Эвана.

— Я чувствую себя замечательно, — огрызнулся он. — Не думай, что я слабей других.

— Я и не думаю, — заверил его я.

— Вот и отлично, — буркнул он и догнал Лозенвольдта, наверное, боясь пропустить что-либо из его откровений.

Я замыкал процессию.

Через пару минут мы действительно попали в очень жаркий штрек: воздух был настолько сухим, что мы перестали потеть. Пол под ногами был неровным, в выбоинах, стены грубо обтесаны. На них не было ни белой краски, ни красной линии; если бы мы не находились в горе, я бы сказал, что мы шли под гору. Под ногами поскрипывал острый щебень.

Вокруг кипела работа. Люди в белых комбинезонах передвигали какое-то тяжелое оборудование, причем лучи фонарей выхватывали из темноты все новые и новые лица. Козырьки шлемов отбрасывали глубокие тени на глаза, так что все выглядели одинаково, и я время от времени касался спины идущего впереди Родерика, чтобы убедиться в том, что остаюсь самим собой.

Внезапно зона высокой температуры кончилась, и мы вновь вышли на проветриваемый участок. Ощущение было такое, как будто мы неожиданно оказались на Северном полюсе. Лозенвольдт замедлил шаг и о чем-то переговорил с двумя молодыми горняками.

— Здесь мы разделимся, — объявил он. — Вы двое, — он указал на Родерика и Эвана, — пойдете со мной. А вы с Андерсом. — Конрад и Дэн отошли к высокому, а в остальном очень похожему на наше чудо парню. Потом он указал на меня. — С вами пойдет Йатес.

Йатес был очень молод, довольно любезен и исключительно безобразен. Говорил он невнятно, вероятно, из-за плохо зашитой заячьей губы. Он криво улыбнулся и сообщил, что никогда никого не водил по руднику, потому что это не его обязанность.

— Я буду очень признателен, — сказал я, чтобы расположить его к себе.

Мои спутники уже затерялись среди других фигур, одетых в белые комбинезоны.

Я спросил, какой здесь уклон.

— Около пяти градусов, — ответил он и замолчал. Я понял, что если я хочу что-либо узнать, то должен спрашивать сам. Йатес, в отличие от Лозенвольдта, не был постоянным проводником и не имел отработанного текста. Я пришел к выводу, что Лозенвольдт был не так уж плох.

В левой стене зияли большие отверстия.

— Я думал, что это монолит, — сказал я. — Откуда эти отверстия?

— А это уже месторождение. Сейчас все увидите сами.

— Пласт идет так же наклонно, как и штрек?

— Конечно, — его удивило то, что я задаю такие глупые вопросы.

— А тот ход, он куда ведет?

— К жиле, разумеется.

Разумеется. Ведь жила тянется, как я уже узнал, на много километров. Разработка ее похожа на выковыривание тонкого ломтика ветчины из большого сандвича, подумал я.

— А когда жила будет полностью выработана, что тогда? — спросил я. — Что делают, чтобы выработка не обвалилась?

Он ответил довольно охотно.

— Мы действуем осторожно. Например, здесь стены достаточно толстые; если не считать этих окон, оставшихся после взрыва, они надежно держат скалу. Когда весь участок будет выработан, мы уйдем отсюда, потом стены постепенно осядут, и штрек исчезнет. Иоганнесбург осел почти на полметра после того, как под ним выработали золотую жилу и рудники были закрыты.

— Это было недавно? — поинтересовался я.

— Нет, конечно. Много лет назад. На территории Рэнда месторождение находилось неглубоко, поэтому разработку вели оттуда.

Нас обогнала группа рабочих.

— Скоро будут взрывать, — объяснил Йатес, не дожидаясь моего вопроса. — Бурение закончено, сейчас закладывают заряды.

— У нас еще есть время?

— Немного есть.

Я бы хотел посмотреть, как работают на переднем крае.

— Ну да... Понимаю. Туда довольно долго идти, Давайте я покажу вам участок поближе, там жила победнее.

Отверстие в стене было больше других. На глаз его диаметр был метра полтора, но оно сужалось.

— Берегите голову, — сказал Йатес, — здесь очень низко.

— Ладно, — ответил я. Он показал жестом, чтобы я шел вперед. Согнувшись, я полез в штрек. Он шел и вправо, и влево. Большую часть ветчины из этого сандвича, видимо, уже выковыряли. Осколки скальной породы выскальзывали из-под ног. Я остановился, чтобы подождать Йатеса. Оказалось, что он идет сразу же за мной. Неподалеку от нас группа шахтеров что-то делала у выгнутого участка стены длиной метров десять.

— Они проверяют заряды, — сказал Йатес.

— Скажите, эти осколки под ногами — это руда?

— Да нет, что вы! Жила проходит посередке.

— Где-то тут?

— Да. Но руду уже выбрали.

— Скажите, а как вы отличаете руду от пустой породы?

Серьге сверху донизу стены, такие же, как пол и потолок.

— Подождите, я принесу кусочек руды, — сказал он и пополз на четвереньках к шахтерам. Штрек был настолько низким, что передвигаться можно было либо так, либо, опустив голову, на коленях. Я сидел на корточках. Йатес отбил от стены небольшой кусочек.

— Вот, пожалуйста. Это и есть руда.

Мы направили свет наших фонарей на осколок камня. Он был длиной сантиметра четыре, серый, с темными, слегка поблескивающими прожилками.

— Что это темное? — спросил я.

— Это и есть руда. А то, что посветлее, — обычный камень, и чем больше темных пятен, тем больше золота.

— Так это — золото?

— Нет. Руда содержит золото, серебро, уран и хром. Золота больше.

— Можно я возьму это на память?

— Конечно, — он откашлялся, — мне здесь нужно помочь. Может быть, вы сами вернетесь в центральный коридор? Это очень просто.

— Думаю, что я справлюсь, — согласился я. — Я не хочу отвлекать вас от работы.

— Большое спасибо, — ответил он и заспешил туда, где рабочие проверяли заряды. Похоже, это его здорово интересовало.

Я полежал немного, наблюдая, как они работают. Моя лампа освещала совсем небольшую часть штрека. Дальше была самая густая тьма, которую можно представить.

Шахтеры по одному, по двое выходили из штрека. Я сунул мой кусочек руды в карман, последний раз посмотрел в сторону зияющего отверстия и стал осторожно отступать. Я слышал, как кто-то пробирается по узкому проходу штрека; свет фонаря упал на мой комбинезон, я подвинулся, давая дорогу. Я оглянулся, увидел козырек шлема.

А потом мой шлем съехал мне на глаза и на мой затылок обрушился огромный кусок Африки.

Я летел вниз по бесконечному черному тоннелю.

Я отключился, так и не долетев до дна.

Глава 10

Я открываю глаза. Ничего не видно. Ощупываю веки, чтобы убедиться, что глаза открыты. Они открыты.

Ничего не помню. Не знаю, где я, как здесь оказался, почему ничего на вижу. Я не могу сообразить, во сне все это или наяву, и не могу вспомнить, как меня зовут.

Снова проваливаюсь в никуда. Возвращаюсь. Я уже понимаю, что это не сон. Знаю, кто я.

Однако по-прежнему ничего не вижу.

Я пытаюсь сесть. Оказывается, я лежу на боку, подо мной осколки, щебень.

Я в штреке.

Осторожно поднимаю руку. Потолок в полуметре надо мной.

Шлем я потерял. На темени обнаруживаю шишку. В ней пульсирует тупая боль.

Вот так история! Наверное, я стукнулся головой. Итак, я в штреке. Ничего не вижу, потому что погасла лампа. В руднике никого нет. Через пару минут взорвется заряд динагеля.

Долго, ужасно долго меня терзает мысль, что я в мгновение ока разлечусь на кусочки. Потом я начинаю жалеть, что не рвануло, когда я был без сознания. По крайней мере, не пришлось бы бояться. Потом я начинаю думать, нет ли какого-нибудь выхода из этого положения.

Прежде всего, свет.

Я стал ощупывать пол и, наткнувшись на провод, осторожно потянул его. Но оказалось, что и стекло, и лампочка разбиты.

Я пытался найти шлем, но безуспешно.

Я должен отсюда выбраться, думал я, понимая, что вот-вот впаду в паническое состояние. И тут же встал вопрос: как? Каким образом?

Я заставил себя собраться. Последнее, что я сказал Йатесу, — это то, что я смогу выбраться отсюда сам. Идиотское ощущение. Ничего не могу вспомнить. В одном я был уверен: падая, я разбил лампу, и в этой кромешной тьме меня никто не заметил.

Ну и дурак же ты, старина, законченный идиот, растяпа чертов!

Я вытянул руку, пошарил ею. Пальцы нащупали щебень и обломки скалы.

Нужно сориентироваться, в каком направлении ползти. В противном случае я могу вновь оказаться в штреке. Надо найти отверстие, ведущее к выходу, подумал я.

Я набрал горсть мелких камешков и стал методично бросать их в окружающую меня темноту — начиная справа, по кругу. Некоторые ударялись в свод, другие в землю, но некоторые летели довольно далеко вперед.

Я перевернулся на спину. Аккумуляторная коробка мешала, поэтому я расстегнул ремень и снял его.

Похоже, стена, отделяющая штрек от большого прохода, была перед мной. Я определил это по ударам попадавших в нее камешков.

Сердце стучало так, что оглушало меня. Спокойно, спокойно, — повторял я сам себе. Перестань волноваться, старина, это тебе не поможет.

Я продолжал кидать камешки — теперь уже для того, чтобы определить положение отверстия в стене. Его я нашел почти сразу. Для уверенности я бросил еще парочку; отверстие находилось левее моих ступней, камешки, брошенные туда, летели дальше и, когда падали, катились, шуршали, соскальзывали резко вниз.

Еще несколько камней... Потом я вытянул ноги и стал медленно передвигаться всем телом, пока не оказался в устье дыры. Теперь я мог двигаться смелее. Все время я следил за тем, чтобы не поднимать голову.

Я бросил еще несколько камешков. Отверстие передо, мной. Отлично.

Еще немного вперед. Еще проверка.

Весь этот путь был не длиннее трех метров, но мне казалось, что я ползу уже не меньше часа.

Я поднял руку. Скала.

Прополз примерно метр. Развел руки в стороны. Правая коснулась скалы.

Еще сантиметров тридцать. Я почувствовал, что пол резко пошел вниз, согнул ноги в коленях и, разведя руки, убедился, что скалы нет ни справа, ни слева. Значит, я нахожусь в проходе. Я боялся выпрямиться или поднять голову — я помнил, насколько тверда порода и насколько беззащитна моя бедная голова.

Надо было подумать.

Когда мы шли по проходу, отверстия, ведущие к штрекам, были слева. Йатес сказал, что когда я дойду до прохода, то уже не смогу заблудиться.

Значит, все ясно. Нужно повернуть направо и идти вперед. Задача для маленьких детей.

Я медленно выпрямился, отверстие осталось за спиной. Повернул направо, нащупывая правой рукой шершавую стену, и шагнул вперед.

Скрип под ногами и мертвая тишина. Только что мой слух был занят камешками и сердцем. А теперь — ничего. Только тишина, такая же непроницаемая, как темнота.

Однако не стоило тратить времени на переживания. Быстро и осторожно я стал продвигаться вперед. Шаг за шагом. Тишина. Значит, вентиляция выключена. Неважно, воздуха мне, наверное, хватит. А вот жара... Внезапно моя рука потеряла скалу, и тут же учащенно забилось сердце. Я глубоко вдохнул и сделал шаг назад. Правая рука снова коснулась стены. Порядок. Я вздохнул с облегчением. Теперь опускайся на колени, старина. Так ты пройдешь мимо следующего отверстия, из которого в любой момент может грохнуть взрыв.

Взрыв, произведенный в замкнутом пространстве, дает ударную волну колоссальной силы. Это само по себе смертельно, плюс обломки скалы.

«Господи!» — думал я. И еще: «Что там, к черту, люди думают перед смертью?»

Лично я думал о том, как поскорее выбраться и урыть подальше. Еще я думал о том, что правой рукой нужно все время касаться скалы, иначе я потеряю ориентировку и пойду в направлении взрыва. Больше я ни о чем не думал. Даже о Кейт. Я двигался вперед. Температура поднималась. Я не знал, с какой скоростью продвигаюсь вперед. Мне казалось, что очень медленно. Это напоминало кошмар, где за тобой гонятся, а ты, будто парализованный, не можешь двинуться с места.

* * *

Так я добрался, наконец, до места, где проход расширялся. Я знал: и по ответвлению пройдет ударная волна, но боялся этого меньше, мне казалось, поворот уменьшит ее силу.

Теперь во мне проснулась слабая надежда. Я касался рукой стены так, как будто от этого зависела моя жизнь, — да так оно, в сущности, и было, — и медленно продвигался вперед. Каждый шаг уносил меня все дальше от взрыва.

Динагель не взорвался. По крайней мере, пока я находился в шахте.

Яркий свет ослепил меня.

Я зажмурился, спасаясь от его ярких лучей, остановился и прислонился к стене. Когда я осторожно открыл глаза, лампы на потолке ярко горели, а передо мной был такой безопасный, такой родной и белый коридор.

Все это было так неожиданно и так чудесно, что ноги мои ослабели в коленках. Голова болела, как после большой пьянки.

Вернулся знакомый шум вентиляции, а потом послышался другой знакомый звук. Он становился все отчетливей и громче, и я увидел электрическую клетку на колесах, такую же, как та, что привезла меня сюда.

Электрокар остановился, послышался топот тяжелых ботинок.

Я поспешил навстречу.

Люди в белых комбинезонах окружили меня. На их лицах было написано облегчение. Одним из них был Лозенвольдт. Других я не знал.

— Мистер Линкольн... С вами все в порядке? — спросил один из них.

— Вроде бы да... — ответил я дурным голосом. И добавил: — В порядке.

— Где вы пропадали? — спросил Лозенвольдт с упреком.

— Я сожалею, что доставил вам столько хлопот... Похоже, я ударился головой и потерял сознание. Честно говоря, я ничего не помню... — я наморщил лоб, — вот ведь идиот!

— А где это было? — спросил кто-то.

— В штреке, — ответил я.

— Господи... Должно быть, вы резко выпрямились... А может быть, камень упал на голову.

— Может быть, — ответил я.

— Но если вы потеряли сознание в штреке, как вы оказались здесь?

Я рассказал о камешках. Они переглянулись. Один из них сказал:

— У вас кровь... Вы можете идти? Мы прихватили носилки, мало ли что...

Я улыбнулся.

И мы пошли.

— Когда вы обнаружили, что я остался внизу? — спросил я.

— У нас надежная система проверки. Сигнал на отстрел подается только после проверки. Это для шахтеров. А вот посторонние — другое дело... Видите ли, такие группы у нас бывают очень редко. Мистер ван Хурен почти никого не приглашает. Иногда бывают экскурсии для туристов, группы по двадцать человек, но в это время работа в руднике практически останавливается. Такое бывает чаще, чем раз в полтора месяца. В эти дни мы вообще не взрываем. А тут один из ваших плохо себя почувствовал, и все были уверены, что вы поднялись с ним. Тим Йатес сказал, что вы собирались это сделать.

— Да, так и было, — согласился я, — я вспомнил.

— Остальные ваши вышли вместе, потом шахтеров пересчитали и подняли... Через минуту должны были дать сигнал на отстрел...

Нить рассказа перехватил высокий худой мужчина.

— Но тут контролер, который сверяет общее число спустившихся и поднявшихся, сказал, что одного человека не хватает. Бригадир доказывал, что все шахтеры на месте, он сам их пересчитывал. Контролер настаивал. Тогда мы решили, что это кто-то из гостей. Решили проверить. В раздевалке нам сказали, что вас еще не было, ваша одежда висит в шкафу, и чтобы мы узнали в амбулатории, скорей всего, вы сопровождаете вашего друга. Его зовут Конрад, если не ошибаюсь.

— Конрад! — воскликнул я. Все время я был уверен, что плохо стало Эвану. — А что с ним?

— Кажется, у него приступ астмы. На всякий случай, мы сходили в амбулаторию, Конрад сказал, что вы с ним не поднимались.

— Ну, да, — ответил я. — Правильно. Если бы я был с ним, когда ему стало плохо, то, наверное, проводил бы до амбулатории. Но с момента, когда нас разделили у штрека, я его не видел.

Мы сели в электрокар.

— Тот, которому стало плохо, — сказал Лозенвольдт сердито, — ну, такой толстый, с усами, был не со мной. Иначе бы я обязательно проводил его до подъемника и конечно бы знал, что вы с ним не поехали.

— Бесспорно, — подтвердил я.

Мы доехали до лифта, вошли в него, дали сигнал и через две минуты были на поверхности. Солнце пекло вовсю, но мне было холодно, меня начинало колотить.

— Он слишком легко одет! — воскликнул один из спасителей. — А мы не взяли одеяла!

Он побежал к одному из домиков, вынес старую куртку и набросил на меня.

Эван, Родерик, Дэн и ван Хурен с нескрываемым облегчением приветствовали меня.

— Дорогой Линк, — обратился ко мне ван Хурен, — что случилось?

— Ничего, сам виноват, — успокоил я его, — я доставил вам столько хлопот...

Ван Хурен был рад, впрочем, как и остальные. Я обратился к моим спасителям, которых осталось трое. Лозенвольдт испарился.

— От всего сердца благодарю вас, господа, — сказал я. — От всего сердца.

Они улыбались.

— Мы ждем вознаграждения, — сказал один из них. Должно быть, я выглядел дурак-дураком, когда прикидывал, сколько им дать.

— Будьте добры автограф, — пояснил он.

— Вот оно что! — засмеялся я.

Один из них вытащил блокнот. Я написал несколько добрых слов на трех отдельных листках. «Какая мелочь за такую услугу», — подумал я.

* * *

Дежурный врач промыл мою рану на голове, сказал, что она поверхностная, совсем не опасная, зашивать не надо, не нужен даже пластырь, если, конечно, я не настаиваю...

— Нет, спасибо... — ответил я.

— Вот и хорошо. Примите вот это...

Я послушно проглотил два порошка. Потом зашел к Конраду и пригласил его на ленч. По пути мы обменялись рассказами о наших приключениях. Ни он, ни я не были довольны собой.

За столом разговор вращался вокруг моего чудесного спасения. Я просил Родерика не писать об этом в газете.

Родерик улыбнулся.

— Вот если бы рвануло, мистер Линкольн, тогда бы была сенсация. А так? То, что контролер выполнил свои обязанности, — не такая уж интересная новость.

— И слава Богу, — пробормотал я. Конрад сказал:

— Дорогуша, тебе как-то странно не везет с тех пор, как ты приехал в Африку.

— Какое невезение? Я два раза чудом спасся.

— Как говорится, Бог троицу любит, — сказал Конрад.

* * *

Как и следовало ожидать, разговор пошел о золоте. Мне подумалось, что для Уэлкома это такой же обычный разговор, как для Ньюмаркета о лошадях.

Ван Хурен снисходительно улыбнулся.

— Это довольно просто. Породу подвергают так называемому процессу обогащения. Сначала ее доводят до пылевидного состояния. Потом обрабатывают цианидом калия, который переводит золото в раствор. Потом добавляют металлический цинк, который замещает золото в растворе. Потом цинк растворяют в кислоте. Остается золото.

— Действительно, пара пустяков, дорогуша, — заметил Конрад.

Ван Хурен посмотрел на него с симпатией.

Но это еще не все, золото нужно очистить. Его прокаливают в больших тиглях при очень высокой температуре. Все примеси испаряются, а чистое золото сливают в формы и получают готовые слитки.

Дэн быстро посчитал в уме.

— Чтобы получить один золотой слиток, нужно переработать три с половиной тысячи тонн руды.

— Совершенно верно, — засмеялся ван Хурен. — Плюс-минус одна-две тонны.

— А сколько руды добывают за неделю?

— Чуть больше сорока тысяч тонн.

Дэн сверкнул глазами.

— Это значит, что... вы производите за неделю одиннадцать с половиной слитков золота.

Ван Хурена очень забавлял этот разговор.

— Каждый слиток весит тридцать два килограмма... значит... вы производите... минутку... четыреста килограммов золота каждую неделю. Какой сейчас курс золота?.. А ведь это отличный бизнес, кроме шуток!

Было видно, что он и в самом деле потрясен. Он был возбужден с самого начала нашей поездки, глаза его блестели, он живо интересовался абсолютно всем. Видимо, его очаровывает сам процесс добывания золота, добывания богатства, подумал я, а это связано с умением уклоняться от налогов.

— Прошу, однако, не забывать, как это золото нам достается. Надо принять во внимание заработную плату, средства на содержание шахты, на оборудование, на выплаты акционерам. После отчисления всех этих сумм остается не так уж много.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10