1

Бросок был хорошим. Пожалуй, можно было даже сказать — лучшим за все сорок последних. Нож все ещё гудел, на полклинка утонув в изгрызенной доске мишени, а напарник Михаила коротко хохотнул, едва ли не подпрыгивая на месте, и хлопнул в ладоши, раскидав по останкам дома эхо.

— Десяточка!

Михаил поднял глаза. Действительно, десяточка… Что-то радостно бурча себе под нос, Владимир перебрался через перевёрнутый диван, подошёл к стене и один за другим с натугой выдернул из мишени все три ножа. Оскалился, горделиво оборачиваясь к напарнику, и убрал оружие в чехлы наплечной портупеи. Поправил оттягивающие пояс подсумки, искоса взглянул на карлика, прищурился.

— Не подкачают? — Владимир неожиданно, словнонож метнул, сменил тему, возвращаясь к нудному разговору. — А, Миш?

Тот не ответил, вздохнул, откидываясь на спинку стула, и снова поднял взгляд к потолку. Он, конечно, тоже не любил ждать, но и нервничать, как Володя, не собирался. Придут они, придут, ведь тысячу раз уже говорил… Да и вообще, сказать честно, сейчас Михаила, против собственной воли опять погрузившегося в привычное состояние задумчивости, занимал совершенно другой вопрос, нежели запаздывающие на встречу контрабандисты, Он попытался сосредоточиться, старательно выискивая ускользающий из-под носа ответ в окружающей его обстановке, но напарник снова не дал сделать это.

— Понимаешь, Миш, когда много времени ходишь, — он намеренно сделал ударение на последнем слове, подчёркивая независимый статус, — привыкаешь быть готовым ко всему… Ну, например, — Володя отбросил ногой гнилую доску, подошёл к ярко освещённому солнцем окну, возле которого сидел Миха, — они действительно неплохо вооружены?

— Владимир, — неторопливо изрёк Миша, сдерживая очередной вздох, — я уже неоднократно рассказывал тебе, что это за люди. Это мои знакомые, партнёры, если угодно… Опасаться нечего, поверь мне. А вооружение?… Ну, как ты сам думаешь, какое необходимо вооружение группе, собирающейся проделать полсотни километров марша с мешком денег за плечами?

Володя покачал головой, словно собираясь оспорить слова напарника, но ничего не сказал, только поправил на голове широкополую шляпу. Отошёл в глубь дома, к лежакам, которые они соорудили ещё двое долгих суток назад, как только пришли в деревню. Задумчиво глядя в ободранную стену, напился из плоского бурдюка. Отложил его на покосившийся стол и легко опустился на корточки к спальным мешкам, придвигая к себе две кожаные сумки, содержимое одной из которых через несколько часов если не сделает их миллионерами, то обеспечит безбедное проживание на ближайшую пару лет уж точно.

— Полсотни километров марша… — задумчиво пробормотал Владимир, и от Михаила не укрылось, как потянувшаяся было к сумке рука рейнджера невольно легла на потёртое ложе старенького арбалета. Словно невзначай, Володька все же притянул оружие к себе, проверил тетиву и сдвинул с бедра на живот короткий открытый колчан.

Миша равнодушно вперил взгляд в пролом окна и вновь вернулся к так и не решённому с самим собой вопросу, приготовившись опять погрузиться в бесплодные раздумья.

Над заброшенной деревней стояла тишина, и только где-то на противоположной окраине изредка хлопала неугомонная ставня.

Зря он, Володя, так суетится. Придут, посмотрят, ну, может, поторгуются для формы, хотя цену уже обговорили… Сколько раз сам Миха им товар сдавал? Много… Хотя, наверное, такая уж у бродяжника жизнь — в постоянном недоверии к миру.

Невольно отвлекаясь от раздумий, Михаил бросил косой взгляд на напарника, возящегося с арбалетом в дальнем углу комнаты. И невольно поднял руку к груди, мозолистыми пальцами касаясь висящего под брезентовой курткой сокровища — противопехотной гранаты. Есть, конечно, ножи и арбалет Володькины, да и у самого Михи тоже самострел добрый, но эффект, производимый на людей древней гранатой, всегда был наиболее ошеломляющим… Хотя всей своей простой и сильной душой Миха действительно верил, что до этого не дойдёт.

— Пойду пошатаюсь. — Володька вдруг двинул к дверному проёму и мгновенно исчез в высокой траве, по-настоящему непроходимой стеной окружавшей дом, а Миха заметил, что арбалет напарника взведён.

— Ну, пошатайся, — негромко пробормотал он сомкнувшимся за рейнджером кустам.

Михаил с неприязнью вдруг понял, что опять начинает завидовать. Лёгкой походке, умению пройти через камыш, не потревожив птиц, ловкости и скорости Володи. Он поёрзал, отгоняя назойливые мысли, и посмотрел вверх, в июльское небо. Туда, где жил так и не решённый Михой вопрос.

Яркий день заглядывал в брошенный дом, гулял по пустынным улицам, умывался в тёмном колодце и усмехался над ломающим голову подземником, забавляясь его умению искать вопросы там, где любой другой, будь это Горожанин или Светящийся, просто прошёл бы мимо.

Миша запросто мог ответить, отчего встал станок, как заменить систему водопровода в нижних этажах Убежища, сколько секунд калили клинок или как снова поставить на колёса сожжённый отродьями тягач. Многие улыбались, качали головами, наблюдая, как он устанавливает контакт с найденным последней экспедицией на Поверхности старинным кинескопом, но умения и знания Михины оспаривать не брались, в случае любой поломки или нужды обращались именно к нему. И это не только в «Убежище-45»…

Сегодня же Михаил почувствовал, что двухдневное сражение им проиграно. Едва ли не с тоской поднимая глаза к дырявому потолку, он допускал самые смелые и отчаянные теории, но ответ так и не приходил.

Каким образом у дома сорвало крышу, совершенно не покорёжив стен и потолочных перекрытий, щербатыми оскалами дыр обращённых к ясному сегодня небу, Михаил понять так и не мог. Не один раз уже он неторопливо обошёл избу по периметру, осторожно и терпеливо перебираясь через завалы старой мебели и нанесённого ветром хлама, несколько раз взбирался под самый потолок, с необычайно умным видом осматривая срезы стен, и удручённо возвращался на прежнее место.

Миша ещё немного придвинул к окну стул, догоняя ускользающий по грязному полу луч солнца.

Конечно, крышу могло рвануть взрывом… Но тогда почему у стен такие ровные и необожжённые срезы? Кроме того, взрыв бы наверняка нанёс ещё большие повреждения самому дому, а то и спалил его… Ураган, торнадо или смерч Миха просто отметал: произойди такое — и дом стал бы похож на высосанную яичную скорлупу, а так вроде даже кое-какая мебель цела. Ударная волна? Тогда крыша наверняка должна была находиться где-то в относительной близости, а в ближайших огородах и улицах Михаил ничего не нашёл. Самую последнюю версию — что кто-то забрал крышу трофеем, осторожно сняв со здания, — Михаил не принимал из-за нелепости… Хотя в наше время вообще все возможно.

Он заворочался на стареньком стуле, и тот предупредительно застонал, заставляя седока перенести вес вперёд. Старые вещи. Может быть, ещё довоенные. Миха ещё раз скользнул взглядом по нависающему над домом синему небу и тяжело вздохнул. К старательно подавляемому чувству нетерпения начало примешиваться что-то ещё более противное и свербящее, как происходило всегда, когда Михаил не мог найти ответа на поставленный перед собой вопрос. Вопрос, касающийся вещей.

Вещей любых, от пистолета до газонокосилки, чего угодно когда-либо сотворённого руками человека. Вещи говорили с Михой, и он отвечал им. Заботой, уходом, одолжением им второй жизни. Ржавый бак на берегу озера, моток калёной проволоки в кустах, кожух от двигателя или разбитая керосиновая лампа — все эти предметы в руках Михаила отвечали лишь на два вопроса: «Откуда это?» и «Что из этого можно сделать теперь?» Потому что Миха был кузнецом. Незаменимым кузнецом.

Не в привычном понимании этого слова, от которого человечество и его боковые ветви развития отделяло несколько веков, но в расширенном. Были в этом слове и отсветы пламени горна на прокопчённом лице подземника, когда из куска мёртвого железа рождается клинок ножа; и часы долгой и кропотливой работы над заваленным инструментами и деталями столом, когда из горы пружин и болтов выходил удобный и надёжный самострел; были и сотни метров проволоки, искусно превращаемые в вязь кольчуги. Дерево, железо, пластик, ткань и глина — все было подвластно кузнецу.

Сила и решительность, пальцы, способные согнуть гвоздь, и плечи, на которых так удобно и весело катать детишек. Вещи говорили с Михой, а он говорил с ними в ответ.

Конечно, были моменты, когда накатывала тоска. Зависть, уныние и что-то ещё… По непрочитанным книгам, по неистоптанным дорогам, по небу, купол которого на протяжении всей жизни, как повелось издавна, заменяли стены и перекрытия родного Убежища. Вот Володька! Сколько лет рядом, а ведь их даже сравнить нельзя: один — ловкий и быстрый, второй — неторопливый и упорный; тот — стройный и высокий, этот — в полтора метра не укладывается, руки до колен, в плечах шире дверного проёма; там — ум, отточенный напряжённой борьбой за Поверхность, тут — стремление отрыть ещё одну шахту и страх ко всему, что движется больше чем на двух ногах.

Незаметно для себя Миха тяжело вздохнул, машинально отламывая от гнилого подоконника маленькие щепки. Иногда он думал, что лучше бы ему было родиться все же человеком. Пусть даже на Мёртвых Землях. Пусть даже с рождения обречённым на медленную смерть без потомства. Он умелый, нужный, почитаемый, словно добрый клинок в семье охотника, но не человек…

Наблюдая, как тихо и стремительно Володька пересекает колодезную площадь, прислушиваясь к окружающей тишине и всматриваясь на дорогу, скатывающуюся с горки, Миха залюбовался напарником.

Жить наверху — это по-другому. Опаснее, интереснее, живее, загадочнее. Убежища — «Ваулты», — как говорили приходившие по прошлой зиме Миссионеры, действительно изменили поколения проживших в них людей, создав очередное ответвление в линии развития человечества и его современных подвидов. Хранители подземелий, собиратели последних крупиц технологий и чистой, не заражённой Светом крови. Почётно?

Владимир ещё раз обошёл площадь, приблизился к колодцу, положил арбалет на край сруба и неторопливо умылся из жестяного ведра. Вдруг он неожиданно поднял голову, словно потревоженный у водопоя зверь, и резко повернулся в сторону дороги, выбегавшей из далёкого леса.

Михаил, чувствуя, как замедляется дыхание, медленно поднялся, скрипнув стулом и едва его не уронив. А рейнджер тем временем подхватил арбалет и бегом припустил в сторону «их дома» — единственного, что стоял среди десятка себе подобных, но без крыши. Правильно Вовка решил: подумают — не станет человек в такой развалюхе, насквозь пробиваемой дождём, себе убежище делать, и обойдут, не заподозрив.

Рейнджер бежал, пригнувшись, легко и быстро, словно по-кошачьи, и это сразу навевало тревогу, неясные такие мысли о засевших в подсолнухах стрелках.

Миха прикоснулся рукой к груди, отгоняя мрачные думы. Но уже кольнуло в сердце, не отпускает, словно предчувствие… Если уж его напарник встревожен, значит, и ему пора как минимум собраться: не станет Володька просто так в опасность играть. Ничего не будет, конечно, но приготовиться надо.

2

Володя нырнул в дом ровно тогда, как Михаил вешал на плечо короткий самострел. Прыгнул к окну, пригибаясь за подоконником, и прошипел, почти не оглянувшись:

— Пешим маршем, говоришь?

Кузнец замер, непонимающе всматриваясь в пустую площадь, и приготовился было ответить на обидный тон, как услышал сам, ещё раз невольно сравнив свой слух со слухом напарника. В воздухе, нарастая с каждой секундой, рождалось рычание автомобильного двигателя.

Владимир сдвинулся в сторону, откидывая шляпу на спину, и приподнял арбалет. Миха взял сумку.

— Ты выходишь и встаёшь тут, — негромко повторил Володя то, что они уже не один раз обсудили за время пребывания в деревне, — стоишь боком, сумку с плеча не снимаешь. Постарайся, чтобы все, кто рядом, были не видны. Обрез свой взведи и держи под рукой, чтоб сорвать легче было, и в случае чего…

На дорогу, подпрыгнув на ухабе, вылетела машина — открытый багги, оплетённый сверху каркасом труб и поручней. Рванулась, словно хотела спрыгнуть в кювет, выплюнула из направленных в небо труб две полосы грязного дыма и, подняв стену жёлтой пыли, по главной улице понеслась мимо домиков. Мотор ревел, дребезжал и ругался, заглушая маты сидящих в машине людей.

Володька обернулся, поднимая вверх три пальца, и Миха кивнул.

Багги прошёл ещё метров двадцать, вылетев на площадь и резко затормозил, едва не врезавшись в колодец. Поднятая в воздух пыль медленно оседала, покрывая машину и её пассажиров тонким жёлтым слоем.

— До колодца около двадцати шагов, — шепнул Володя, не поворачиваясь и не спуская с прибывших глаз, — к ним не ходи, лучше пусть поближе подтянутся…

Мишка в последний раз кивнул, просовывая голову в ремень сумки, и неторопливо вышел из дома.

Люди выпрыгивали из машины, медленно, насторожённо оглядываясь на окружающие площадь дома, заросли кустарников и высокую траву, оккупировавшую мёртвую деревушку. Пыль, словно снег, продолжала оседать.

Вот самый высокий из контрабандистов, тот, что сидел на запасном колесе, на самой корме, спрыгнул на землю, вынимая из машины одноствольную охотничью винтовку. Второй — лысый коренастый крепыш — уверенно вертел в руках подводное ружьё. Злая дрянь — метровая железная стрела… Третий — водитель, весь затянутый в чёрную кожу, — оставлять машину не торопился, так и не глуша мотор.

Владимир собрался, до боли в пальцах сжав ложе арбалета. На площади, очень громко продираясь через кусты, появился Михаил.

Кузнец вышел, приветственно поднимая руку, и высокий помахал в ответ. Миха приблизился немного, словно ожидая, что ему пойдут навстречу, и замер, невольно поглядывая на позицию Владимира. Высокий что-то сказал лысому, положил ружьё на плечо и неспешно направился к подземнику.

Лысый же, с виду лениво, отошёл к колодцу и, неожиданно для Владимира, принялся разглядывать отпечатанные в пыли следы. Володька тихо матернулся. Крепко. Так, что, умей он убивать словом, как Светящиеся, лысый уже был бы испепелён.

Тем временем Миха и высокий контрабандист встретились. Встали боком к дому, начали говорить. Метров пятнадцать, а то и меньше. Владимир чуть отодвинулся, готовый мгновенно вскинуть в окно арбалет.

И тут понял, что в доме ещё кто-то есть…

Прыгнул в сторону, сбивая оставленный Мишкой у окна стул, начал разворачиваться, но тут за спиной лязгнуло. Глухо зазвенела тетива, и в следующий момент Володя понял, что его разворачивает уже в другую сторону. Сорок сантиметров арбалетного болта пригвоздили его ногу к стене, а стрелок внезапно подскочил, дважды пнув рейнджера. Первый раз по арбалету Владимира, выбивая тот из руки, а второй раз в грудь, заставляя упасть и задохнуться.

Володя упал, обеими руками вцепившись в пробитое бедро, и жадно начал глотать гнилую древесную пыль. Перед глазами возникли массивные подошвы армейских ботинок, потом его подняли за ворот куртки и посадили, прислоняя к стене.

— Юрик! — Ранивший его человек высунулся в окно, рукой давая отмашку высокому. — Готово!

Тот кивнул, очень-очень холодно улыбнулся и снова перевёл взгляд на окаменевшего кузнеца, заглядывающего в ствол его ружья.

— Отлично, Зуб, тащи его сюда. — Юрик не отводил взгляда от тёмных глаз кузнеца. — А ты, коротышка, осторожно сбрось с плеча свою берданку…

Михаил повиновался, слушая, как валится в пыль его ружьё. Арбалетный выстрел, короткий вскрик Владимира, направленный в лицо ствол — бред какой-то… И все же было в предавших его контрабандистах что-то такое, что заставляло уважать их даже под дулом. Что-то, чего Миха, сколько бы в себе ни искал, найти не мог. И даже в Володьке… Что-то звериное, властное. Связался с псами — готовься к укусам, как говорил отец. Были, конечно, руки, которыми можно любого из этих порвать на половинки; было искусство, которому дед ещё обучал, чтоб медведей пещерных с одной палкой валить; да и нож все ещё оттягивал пояс, но… Был Володька в доме, были несколько бандитских стволов, и главное — они не боялись. Ничего. Совершенно. А это означало, что, даже убив Юрика, он бы этим ничего не добился.

Зуб, забросив за спину арбалет Владимира и перезарядив свой, покидать дом не торопился. Тщательно, с большим знанием дела он перевернул все вещи напарников, вскрыл пакеты, сумки и бурдюки, откинул лежаки и только после этого повернулся к Владимиру, все так и сидевшему у окна.

— Где? — коротко спросил он, заставляя рейнджера оторвать взгляд от арбалета — не походного, с каким он уже пять лет ходит, а настоящего, боевого, с педалями и тремя режимами натяга при стрельбе. В него шарахнули с самого слабого, а то могло и ногу оторвать…

— Засунь свой нос себе в зад и глубоко-глубоко вдохни, гнида…

Миха, отконвоированный к машине, услышал, как в доме кого-то пинают. Юрик обернулся, хмуря брови, и повелительно махнул лысому:

— Слышь, Толчок, глянь-ка пойди. Не дай Бог, этот урод его пришибёт… Рановато, — добавил он, поворачиваясь к кузнецу, и подмигнул: — Да, Мих? Небось, не ожидал?

Лысый мигом исчез. Водитель, затянутый в чёрное, наконец заглушил мотор, достал из-за ремней кожаного шлема сигарету и неторопливо закурил. Юрик прислонил ружьё к колесу и вплотную подошёл к подземнику, натурально нависая над ним. Протянул руку, вынул нож кузнеца, осмотрел, понимающе поцокав языком, и спокойно вложил обратно. Облокотился на машину.

— Ну, гномик, и где товар?

Миха отодвинулся, готовый в любую секунду запустить руку за отворот куртки. Он так же спокойно взглянул на Юрика.

— Сначала покажи деньги и прикажи своим людям отпустить моего напарника… Не по-русски это ты поступил, Юрик… Как бы потом не пожалеть.

Контрабандист улыбнулся. Одними губами, тонкими и бескровными.

— Мы с тобой, кузнец, больше не работаем, ясно? Наверное, да… А если ты ещё не до конца понял ситуацию в меру своего тугодумия и недальновидности, то я могу приказать сейчас вздёрнуть твоего дружка на колодезном лебеде. После чего ты все равно отдашь мне моё.

Говорили, как старые товарищи. Спокойно, без надрыва. Словно не обезоружил только что один другого, не избивали в соседнем доме рейнджера. Просто поболтать приехали.

— А если пикнешь потом в здешних местах об этом, тоя и тебя вздёрну, Миш, — добавил Юрик и обернулся к водиле: — Слышь, Серёга, дай чипироску… А ты, Миша, открывай суму…

В этот момент Миха быстро отступил на шаг и достал из-за пазухи гранату. А ещё через мгновение, когда Юрик поворачивался обратно, Зуб и Толчок вышвырнули из высокой травы на площадь избитого, окровавленного и потерявшего сознание рейнджера. На какую-то секунду лицо Юрика перекосилось, как только его взгляд упал на зажатую в широченной ладони гранату. Потом в глаза вернулся холод, он спокойно зажал сигарету в зубах и посмотрел на Владимира. За прошедшую секунду рейнджера поставили на колени, а к его голове был прижат гарпун.

— Огонь есть? — спросил Юрик.

— Прикажи отпустить его! — Миха старался подражать бандиту в спокойствии, но понимал, что голос все равно дрожит.

— Чего? — вроде как не расслышал Юрик. Вынул из губ сигарету, отложил на край машины и легко подхватил ружьё, взводя курок. — Его отпустить?

А затем он мотнул головой в сторону и стремительно прицелился в раненого, разворачиваясь на месте. Толчок и Зуб шарахнулись в стороны, рот кузнеца открылся в так и не раздавшемся крике, а Юрик выстрелил. Даже не посмотрев, как валится в пыль тело рейнджера с пробитой головой, контрабандист повернулся обратно к кузнецу:

— Ты это имел в виду? — Переломил ружьё, выдёргивая гильзу.

«Это сон, наверное, — подумал Миха. — Вот сейчас проснусь у себя в комнатах, умоюсь и в кузню, а там ребята подтянутся, новую решётку для шахт делать начнём… Просто страшный сон, в котором так вот быстро и совершенно недраматично убили одного из друзей». Но сон не уходил. Он стоял напротив, высокий и злой, и прикуривал новую сигарету от протянутой водителем спички.

Миха бросил взгляд на Толчка с Зубом, которые уже присели над убитым напарником, прикинул расстояние до ближайших кустов и большим пальцем выдернул чеку.

Сигарета, выроненная изо рта Юрика, медленно переворачиваясь, упала в жёлтую пыль.

Со всех своих коротких ног Миха ринулся бежать, вот-вот ожидая взрыва. Метнулись от машины водитель и Юрик, Толчок неожиданно поднял голову, упустив из рук нож Владимира, тотчас же подхваченный Зубом, а граната зазвенела по сиденьям и провалилась на дно салона.

Шаг, другой, третий. Отсчёт секунд, сжатые зубы и ожидание ударной волны в спину, да приближающиеся кусты. А потом оглушительный выстрел — просто предупредительный в землю у ног, и снова тишина, хозяйничающая над заброшенной деревней. Миха отшатнулся и упал, взметнув облако пыли, замер, все ещё ожидая, что вот сейчас рванёт… Затем повернулся и сел, отряхивая лицо.

Водитель стоял рядом с багги, сокрушённо качая головой и вертя в руках неразорвавшуюся гранату. Юрик перезаряжал ружьё, а к кузнецу неторопливо направлялся Зуб. Вот тебе и дедушкино наследство… Контрабандист подошёл, за рукав куртки рывком поднял на ноги Михаила и замахнулся.

— Погодь, Зубастый, — Юрик вернулся к машине, принимая из рук водителя гранату, — не со зла он…

Подгоняемый чувствительными толчками Зуба, Миха подошёл обратно к багги.

— Ну, Михаил, — высокий отложил гранату, — чем ещё порадуешь?

Над ухом щёлкнул раскрывающийся нож, и Миха почувствовал, как ослабевает ремень Володькиной сумки. Дёрнулся, спохватившись, но тут же получил предупредительный тычок арбалетом в спину и опустил руку. Зуб перебросил сумку командиру.

Из дома, волоча скатанные в единый тюк спальные мешки и сумки, появился лысый.

— Тут патронов немного и аптечка неплохая, — отрапортовал он, сваливая добычу в пыль у колёс.

Юрик кивнул, не отрывая взгляда от потёртой сумки, и осторожно расстегнул замок.

— Я надеюсь, обойдёмся без фокусов, кузнец?

Михаил не ответил. Он стоял, опустив глаза, и старался не обращать внимания на упёршийся в шею наконечник арбалетной стрелы.

Юрик присвистнул, быстренько перевернув небогатое содержимое сумки, и отбросил её в машину, оставив в руке чёрный прямоугольный футляр. Толщина в три пальца, углы скруглены, потёртый такой, с остатками странных надписей. Высокий восторженно посмотрел на подземника и улыбнулся.

— Откуда?

— С юга, — неохотно ответил Миха, все ещё не поднимая глаз.

— Кузбасс, Алтай?

— А ты у рейнджера моего спроси, — чуть более громко сказал подземник, мотнув головой в сторону убитого Владимира, — он принёс…

— Ты мне поогрызайся, шавка. — Юрик снова надвинулся на него вплотную. — Больше скажешь — дольше проживёшь, Мишка! Это из шахт?

— Насколько я знаю, да…

— Ну, дела! — Контрабандист приподнял футляр в руке, давая своим людям рассмотреть матовую пластиковую крышку. — Вы понимаете, ребята, сколько это будет стоить в Энске? — Ребята не ответили, и только Толчок неожиданно загоготал. Юрик снова вернул внимание к пленному: — Что ещё знаешь?!

— Мало, — честно сознался Миха, разглядывая кожаную куртку контрабандиста. Цепи, нашивки, значки и зубы животных, а сама кожа — настоящая броня. — Говорил, принести непросто было. Земли там недобрые, уходил быстро…

— Отродьев видел?

— Видел. Много. Почитай, прямо оттуда и принёс.

— А он не светится? — неожиданно подал голос водитель, озираясь со своего места.

— А хоть бы и светился, — Юрик всмотрелся в надписи, но ничего понять не смог, — или ты, Серёга, за такую кучу денег немного поболеть откажешься? — Тот неопределённо хмыкнул, но возражать не стал. — Да пусть это хоть самими отродьями сделано… Денег сейчас такие вещи в Городе стоят…

На лице контрабандиста появилось мечтательное выражение.

— Слушай, Юрик, — неожиданно подался вперёд Миха, — а сколько ты действительно за эту штуку заплатить готов был?

Высокий посмотрел на подземника и опять растянул губы в ухмылке.

— Ты что, серьёзно подумал, что у меня столько денег есть, карлик? Ну ты шутканул… Не собирался я её у тебя покупать. — Бережно положив футляр обратно в сумку, Юрик перемотал её срезанным ремнём и убрал под сиденье машины. — Ну, ладушки, ребята. Будем, пожалуй, и в обратный путь сбираться…

Миха напрягся, поймав взгляд Толчка, уже одетого в повидавшую виды портупею Владимира, и невольно потянулся к ножу.

— А с коротышкой что делать? — Лысый приподнял заряженный гарпун.

Юрик сморщился, уже поставив одну ногу на борт, и неохотно обернулся.

— Да отпусти ты его, Толчок… С такими бабками мы теперь навряд ли вообще свидимся. — Он подмигнул неподвижно стоящему у машины кузнецу. — Бывай, Миха, да лихом не поминай… А если что, то давай с нами двигай, все жизнь интереснее…

И тут Миха почувствовал, с огромным трудом отогнав подступившую было слабость, что почти готов согласиться на предложение. Стиснул зубы, спокойно выдержав бесцветный взгляд контрабандиста, и отшагнул в сторону. Тот хмыкнул, кивнул.

— Самопал оставьте да пару патронов, — распорядился Юрик, — а потом по машинам…

— Покиньте транспортное средство и осторожно сложите оружие на землю, — негромко, но отчётливо донеслось с другого конца площади, где дорога, протыкая деревню, убегала к реке.

Все замерли, а затем как один обернулись на голос.

3

— Я сказал, вон из машины и оружие на землю, — послышалось немного громче и со звенящим в голосе металлом.

Юрик, так в машину и не запрыгнувший, слез обратно, оглядываясь на кузнеца.

— Я же просил без фокусов, коротышка…

— Это не со мной, — только и нашёлся ответить Миха, невольно делая несколько шагов в сторону, чтобы выйти из-за колодца и рассмотреть говорившего.

— Не с тобой? — как-то раздосадованно повторил Юрик, тоже обходя колодец. — Тогда, скажи, пожалуйста, что это за хрен с горы?

Толчок, осторожно сместившийся за машину, и поднявший взведённый арбалет Зуб приготовились к бою. Рука водителя легла на ключ, готовая в любую секунду оживить мотор. Юрик прищурился, рассматривая стоящего на краю площади человека, и если бы Миха сейчас находился не за его спиной, то сильно бы удивился, увидев, как расширились в ужасе глаза отчаянного контрабандиста. Но Михаил не видел его глаз, он тоже смотрел на неожиданно появившегося в игре смельчака.

Высокие, похожие на армейские, но покрытые странным красным узором, различимым даже отсюда, ботинки. Чёрные матовые штаны, ремешки, карманы. Прямо на простую, синего цвета рубаху без ворота, доходящую человеку до колен, был надет чёрный короткий бронежилет, из-под которого выглядывал широченный кожаный пояс, усыпанный серебряными бляхами. На груди, сверкая на тёмном фоне доспеха, шейная гривна, похоже золотая, и несколько амулетов на кожаных шнурках. Пояс оттягивали подсумки с оружейными магазинами, нож с костяной рукояткой, несколько кошелей, кожаная фляга и… Миха обмер, вначале не веря своим глазам. На левом бедре незнакомца висел меч. Не мачете, не тесак, которые так любят бродяжники, а самый настоящий меч в красных ножнах.

Рукава рубахи перехвачены в запястьях несколькими браслетами темно-оранжевого металла, на чёрных перчатках срезаны пальцы. Голову украшает немного неуместная в конце июля синяя суконная шапка с узкой меховой оторочкой, лихо сдвинутая на затылок. А на спине, наброшенный через левое плечо и под правой рукой плащ — шкура бурого медведя, цельная, с когтями и головой, — застёгнутый на плече массивной бронзовой фибулой. На меховом плаще за спиной, свисая ниже пояса, покоится автомат. Сам же человек…

Миха видел больших людей, конечно. Был на ярмарках в Юрге да на Зеленом Мысу пару раз, приходили купцы и приключенцы, что могли руками отродье заломать, но чтобы к огромному росту и недюжей ширине плеч было примешано столько силы, смелости и презрения ко всему остальному миру… Мужчина был высок, широк в плечах и не менее широк в талии; окладистая тёмная борода, усы и начинающаяся лысина там, где сдвинутая шапка позволила разглядеть. И уверенность. Способность пройти через всех этих контрабандистов, даже ножа не обнажив. И всех убить. Взглядом.

Здоровяк улыбался, добро, может, только немного напряжённо. Почти не поднимая глаз на стоящих у колодца, он продолжал чистить трубочку, привалившись плечом к старому забору. Дунул в неё, постучал о деревянные ножны, вытряхивая оставшуюся золу, неторопливо убрал в украшенный скрещёнными топорами кошель.

— Ну? — спросил он, поднимая глаза. — По-русски не понимаем?

Юрик что-то выдохнул, словно ему воздуха не хватало, рванулся к машине, протягивая руки к ружью, а из-за колодца уже вылетал целящий из арбалета Зубастый.

Выстрел был негромким, различимым только благодаря висящей над деревней тишине, а потом Зуб споткнулся, разбрызгивая в воздухе красный фонтанчик, отбросил арбалет и неуклюже завалился вперёд, оставшись лежать в очень неудобной для живого позе. Остальные замерли, кося глазами по окружавшим площадь крышам. Снайпер…

— Повторяю в третий и последний раз…

Но повторять незнакомцу не пришлось. Отбрасывая в пыль оружие, контрабандисты отходили от машины.

Миха, заглянувший в посеревшее лицо Юрика, приготовился было спросить, но тот ответил сам.

— Это северяне, коротышка… — сказал так, словно «северяне» — это не принадлежность к месту жительства, а национальность.

Миха нахмурился, разглядывая принявших внезапно обречённый вид бандитов, и нерешительно присоединился к ним.

Лишь после этого на площади появились остальные. И Михаил понял, устыдившись, насколько жалким было недавнее чувство его зависти к контрабандистам и исходящей от них ложной силе.

Вышли ещё четверо, с разных сторон площади медленно сходясь к колодцу. Миха бегло осмотрел приближающихся: одинакового покроя пёстрая одежда, бронежилеты, зажатое в руках оружие — и горячо возблагодарил Бога за посланных ему на помощь военных. Но стоило им приблизиться, окружив пленных, как кузнец неожиданно осознал, что ошибся.

Единственно, что совершенно одинаковым было в этих воинах, так это как ни странно, ботинки, покрытые причудливым узором. Да ещё бронежилеты, пожалуй. И лица, словно изнутри светящиеся силой и властью. Мечи на поясах — короткие, сантиметров по шестьдесят, но даже одного взгляда кузнецу хватило, чтобы оценить качество работы… Толком разглядеть их Михе не дал воин в плаще из медведя, заставивший бандитов Юрика сложить оружие. Приблизившись к столпившимся кучкой контрабандистам, все ещё с тоской поглядывающим на мёртвого Зуба, он громко сказал:

— Меня зовут Рёрик, и моим отцом был Свейн. Я из Раумсдаля и ярлом хожу под нашим конунгом Торбрандом, что правит в Ульвборге. Это мои люди, — он обвёл рукой остальных воинов, — и теперь я хочу знать, кто вы такие…

Молчание, охватившее до того столь разговорчивых контрабандистов, ответило за них. Затем один из опоясанных мечом — высокий и худой, словно с выточенным из потемневшего дерева узким выбритым лицом, — тряхнул головой, отбрасывая с глаз чёрные косы, свисающие с висков. Он неторопливо подошёл и склонился над мёртвым Зубом. Присел, опуская снайперскую винтовку прикладом в пыль, и левой рукой перевернул тело.

Рёрик, нахмурив брови и согнав с лица даже подобие улыбки, ткнул в Юрика пальцем.

— Ты кто?

— Я? — Тот оглянулся, словно рассчитывал спрятаться за Мишкину спину. — Меня Юрой называют…

— Юрой? — Рёрик невольно ухмыльнулся. — А родом ты откуда? А папа у тебя был?

Контрабандист молчал, загнанный простейшими вопросами северянина в тупик.

— Наверное, был… А родом я из Довольного.

— Твои люди? — Рёрик кивнул на остальных, и Юрик утвердительно мотнул головой: — А сам-то чей будешь?

— Да вроде бы ничей… — совершил самую страшную ошибку в своей жизни Юрик. — Тут торгуем, там охраняем. Так и живём.

На лицах воинов неожиданно появились улыбки.

— Ничей, говоришь? — по-отечески поинтересовался воин в плаще из медвежьей шкуры. — Ну тогда, Хельги, давай ошейники.

Никто ничего ещё не понял, когда стоящий по левую руку от Рёрика рослый молодой парень в темно-красном суконном плаще, застёгнутом так же, как у ярла, перебросил автомат через плечо и ловким отработанным движением отстегнул от пояса четыре узких кожаных ремешка. Только Толчок странно дёрнулся, навалившись случайно на стоящего рядом подземника, и затих. Хельги шагнул вперёд, демонстративно расстёгивая первый ошейник, когда Михаил неожиданно осознал, что если в молчании пройдёт ещё хоть одна секунда, его навсегда заклеймят в контрабандисты.

— Погодите! — Он шагнул вперёд, взглядом натыкаясь на непонимающий взгляд рослого Хельги. Северяне, высокие, словно на подбор, казались сейчас едва ли не великанами. — Я могу все объяснить!

Воин замер, а Рёрик понимающе развёл ладони — объясняй, мол.

— Я не с ними, уважаемые. Дело в том, что здесь произошла… должна была произойти, точнее, деловая встреча и…

— А ты кто такой? — неожиданно грозно перебил его ярл, придвигаясь ближе. — Шкуру спасаешь?

— Я Михаил, Жаров — фамилия, я кузнец из «Убежища-45», а вон там мой убитый напарник, Владимир…

— Твой человек? — снова обратился к Юрику воин в медвежьем плаще.

И тот неожиданно кивнул:

— Мой! — И покосился на кузнеца. — Да ладно, Миха, чего уж там на попятные…

Михаил почувствовал, как краска бьёт в лицо и сжимаются кулаки, но в это мгновение из-за машины вернулся сваливший Зуба снайпер. Шёл неторопливо, вертя в руках флягу, ещё полчаса назад бывшую Володькиной, и не успел разглядеть метнувшегося к багги Толчка. Стайку контрабандистов словно разметало ветром, когда выхвативший нож Юрик бросился налево к странному дому без крыши. Водитель молча поднял руки, отходя на пару шагов, Миха чуть не упал, едва не сбитый лысым, а последний уже подхватывал с земли гарпун.

Странные воины расступились, вскидывая оружие, и только застигнутый врасплох снайпер остался на месте. Толчок вскинул оружие, присаживаясь у бампера, северяне меняли позиции, чтобы не зацепить своего, а Миха понял, что тот уже не успеет укрыться. И тогда кузнец ринулся вперёд, как-то ещё успев в прыжке удивиться, что снайпер все-таки неуловимым для глаза образом сместился, и что есть мочи ударил того в корпус, своим весом роняя воина под машину. Толчок ещё целился, потом в его грудь ударили с двух стволов, но он уже утопил широкую панель спускового крючка. Миха попытался встать, осознав, что буквально придавил снайпера к земле, успел немного повернуть голову, и тут метровая железная молния ударила в правое плечо, прошибая насквозь.

Боль оглушила, придавила обратно в пыль, а мощнейший удар едва не зашвырнул под высокую машину. Потом почувствовал пульс железа внутри плеча, толчки убегающей крови и далёкие голоса, словно его положили на дно глубокой ямы, над которой говорят люди.

Далеко-далеко, будто бы над головой… Вот водитель Юрика, позволяющий послушно застегнуть на своей шее ошейник. Вот сам главарь контрабандистов, стоящий на коленях и пытающийся остановить хлещущую из правого предплечья кровь. А вот тело снайпера, все ещё прижатое к земле. Глаза, словно два огромных лесных пожарища. Звериные.

Встать не получалось, что-то держало, зацепив, и с каждым движением кузнеца стонали оба. Вот их осторожно вынули из-под машины, вот над ними склонился Рёрик, внимательно разглядывая сковавший обоих гарпун. Нагнулся, пальцами ощупывая рану своего бойца, даже не обратив внимания на рану кузнеца, подозвал одного из стоящих рядом:

— Хальвдан, — подошёл автоматчик, большой и ленивый, словно ходячий енот, — кусачки, аптечку, водку.

Тот кивнул, не преминув добавить пинка мёртвому Толчку, и скрылся из поля зрения Михаила.

— Орм, — Рёрик склонился ещё ниже, — что задето? Тот немного помолчал, задумчиво скосив глаза в сторону, и скривил губу.

— Говно вопрос, ярл, просто пришпилило в левое плечо. И дверга этого с меня снимите, а?

Миха стиснул зубы. Вот значит, какой благодарностью платят эти люди за спасение?

Подошёл Хальвдан, присел, откладывая оружие и сдвигая подальше за спину меч.

— Орм, слышишь? Сейчас будет щекотно, а потом смешно. — Он улыбнулся, добродушно и тепло, и просунул в щель между лежащими человеком и подземником широкие кусачки: — Скажи «мясо»!

Кусачки щёлкнули, с натугой переламывая прут, и Михаил едва не потерял сознание. Плечо, руку и всю правую половину зажгло адским огнём, обломок, словно живой, зашевелился в ране, а потом кузнеца довольно бесцеремонно сняли с раненого северянина. Посадили к машине. Забыли.

Даже сквозь сокрушающую боль, какую Миха не испытывал ещё ни при одном ранении, кузнец смог оценить, как слаженно и быстро работают эти странные люди. Хельги, старательно очистив меч о штанину Юрика, деловито обшарил его одежду, наскоро перетянул тому рану жгутом и одел ошейник. Водитель, уже «красуясь» полосой клёпаной кожи на шее, смиренно сидел у колодца. Затем воины обыскали трупы, оттащили их к машине. Перетрясли вещи, выложив самое целое и нужное на землю, и начали сливать бензин. В это же время Рёрик и Хальвдан быстро и профессионально вынули обломок гарпуна, обработали рану Орма, наложили тампон и, убрав аптечку, протянули раненому флягу. Тот резко выдохнул, приподнял флягу в сторону ярла, приложился сделал несколько глотков. Потом, набрав водки в рот, изогнул длинную шею, морщась от боли, и сплюнул на рану.

— На вот, — заботливо протянул подожжённую сигарету Рёрик, и Орм благодарно затянулся.

Хальвдан обернулся к кузнецу.

— А с двергом что?

Ярл искоса посмотрел на Михаила.

— Кузнец, говоришь? Глянь-ка, может, выживет? — Хальвдан буквально одним пальцем прикоснулся к пульсирующей ране подземника и утвердительно кивнул головой. — Ну, дай тогда и ему глотнуть…

Левой, почти не слушающейся рукой Миха принял жестяную флягу. Хотел что-то сказать, но только облизнул пересохшие губы, глотнул, впуская в себя обжигающий напиток, потом набрал в рот водки и тоже сплюнул на рану. Рёрик, Хальвдан и даже Орм невольно хохотнули, переглянувшись между собой.

— Правду говоришь, что не с ними? — Миша поднял глаза на грозного ярла и кивнул. Тот задумчиво покачал головой: — Ну, тогда за тобой рассказ. Документы из Убежища есть?

Пока Хельги и ещё один северянин, пятый, имени которого Миха пока не знал, снимали с багги мотор, Рёрик задумчиво разглядывал заляпанный кровью паспорт кузнеца. Пожевал губу, огладил бороду.

— Тебя тоже забираем, Михаил, — он бросил паспорт Хальвдану, — такие нам нужны…

— Мой ярл, — Хельги, перебиравший вещи контрабандистов и кузнеца, поднял в руке сумку Владимира, — тебе стоит посмотреть.

Рёрик заглянул внутрь сумки и с довольной улыбкой достал из неё чёрный футляр.

— На север и в горы! — выдохнул он. — Орм, ты глянь только!

Поставив ноутбук на борт машины, ярл открыл крышку.

— Это же из шахт! Вот так да! — Рёрик пощёлкал по клавишам, краем глаза заметив отразившийся на лице Михи суеверный ужас: — Что, дверг, компьютера не видал никогда?

— Это… моё… — сумел выдохнуть Михаил, и ярл снова стал серьёзен.

— Твоё, говоришь? Откуда взял?

— Друг… принёс. С юга.

— Ну, — протянул Рёрик, — тогда тебе точно с нами по пути, кузнец! Сейчас не напрягайся, потом расскажешь. Эй, Хальвдан, да выдерни ты наконец из коротышки этот прут!

Посмеялись, потом было очень больно, а позже, когда через пару минут Миха снова пришёл в сознание, северяне вытаскивали из автомобильного мотора карбюратор. Трупы уже лежали в пустой машине.

— Хлёдвиг, — ярл передал ноутбук пятому, с глазами-щёлочками убийцы, которые тот, казалось, никогда до конца не раскрывал, — как зеницу ока! — Тот понятливо кивнул, убирая компьютер в просторную поясную суму. — Хельги, что там у нас?

— Ружьё, самострел, неплохой, кстати, гарпун и два арбалета, несколько десятков стрел, двадцать патронов к ружью и шесть к самострелу. Учебная граната, ножи, денег немного, жратва позорная, вода тоже, самогона вот бутыль…

— Эт хорошо! — довольно крякнул великан в плаще из медвежьей шкуры.

— … Бензина вышло литров двадцать, карбюратор, опять же, повезло найти. Ну, и компьютер.

— Отлично! — подвёл итог операции Рёрик. — Собираемся. Хельги, ты с трэлями вперёд, Хальвдан — замковый. Хлёди, поможешь мне с ранеными, мы — в центре. Двинули, раумы.

Завязанная в спальные мешки добыча была бережно и логично распределена между рабами, после чего Хельги, связав их за ошейники единой длинной цепочкой, увёл контрабандистов вперёд. Миху и Орма подняли, поддерживая за здоровые плечи, и осторожно повели следом, в сторону реки. Хальвдан, задержавшийся ненадолго, выплеснул на раскуроченный багги плошку бензина, чиркнул спичкой и в зареве начинающегося костра покинул мёртвую деревню.

4

Потом пришёл волк. И змей.

Светящаяся точка летала по идеальному кругу, набирая скорость, догоняя собственный след и замыкая его в сверкающий круг. Разгоралась, наполняя границы круга чёткостью, и начинала пульсировать, то удаляясь, то наплывая. Потом круг начал колебаться, окружающая его тьма загустела, он словно навалился вперёд и моргнул. Миха отшатнулся от огромного глаза, всматриваясь в вертикальный зрачок, в котором его собственное отражение в ужасе кривило лицо, и едва не упал, увязая в чем-то красном, тягучем и липком.

Глаз ещё раз моргнул, зрачок расширился, полностью заполняя окружающий мир, а вместо ресниц начали стремительно расти светящиеся белые клыки. Вот круг-глаз резко завалился на бок, и появившаяся на месте зрачка пасть ринулась на подземника, проглотив его целиком. Хлопнули зубы, зеркальный раздвоенный язык оплёл по рукам и ногам. Холод, скорость, ветер.

Михаил открыл глаза, стоя на равнине. Темно-бурая земля, по которой ледяной ветер судорожно разбрасывал позёмку седой крупы, да спотыкающиеся друг об друга в низком небе чёрные тучи. Далеко-далеко на горизонте небо и земля сталкивались между собой, перемешиваясь и сливаясь воедино. Ветер прыгнул, подобно хищнику, и Миха понял, что не в силах справиться с ним. Упал, обдирая кожу грубых ладоней о железную землю, попробовал встать.

Потом равнина завертелась, заставляя тучи плясать в безумном хороводе, и голова кузнеца закружилась. Он поднялся, неожиданно осознав, что совершенно гол, и невольно прикрылся, повинуясь инстинкту. Взвыл, отшатываясь сам от себя, и в диком ужасе закричал, поднимая к лицу правую руку. Точнее лапу, то ли медвежью, то ли волчью… Когти послушно сжимались в подобие кулака, темно-серая шерсть шевелилась на ветру. Новый крик, беззвучный, словно на равнине совершенно отсутствовали звуки. Михаил повернулся, уже готовый бежать, и снова едва не упал.

За спиной, где ещё секунду назад лежала мёртвая промёрзшая земля и более ничего, теперь стояли идолы. Четыре, может пять, страшные, крепкие, пристально разглядывающие подземника. По краям были идолы поменьше — тотемы животных, старые костровища, зола, размётанная по земле, и дорожки засохшей крови. Миха попробовал вглядеться в лики деревянных исполинов, но неожиданно наступила темнота.

Шелест перьев был оглушительно громким. Крыло — невероятно большое, с целыми лесинами перьев, иссиня-чёрное. Оно ударило кузнеца, уронив того в пропасть, и рванулось прочь, поднимая в воздух гигантского ворона. Смерч завертел подземника, швырнул вверх, вслед за улетающей птицей, потом бросил вниз, и через миг над головой оглушённого Михаила сомкнулись ледяные волны.

Страх утопил его моментально. Чужой для воды, враг её с самого далёкого рождения, взращённый под землёй, он просто был парализован, отчётливо и ясно наблюдая за смыкающимися над головой прозрачными тяжёлыми накатами волн. Тело уже умерло, а мозг из последних сил разглядывал запретную и завораживающую картину.

Потом снова тьма… Но появилась непонятная тень в проблесках далёкого солнца над волнами, над уходящей вверх поверхностью. И снова непрерывное кружение колец, и переливы искажённых лучей на чешуйчатом боку неведомой тени. Вода подхватила, прижимая подземника к вертящемуся в серпантине телу невиданного зверя, и Миха в очередной раз умер от страха. Лопнуло сердце, отказывался работать мозг, пульс сорвался на безумно высокой ноте, руки больше не слушались. Он тонул, все плотнее и плотнее сжимаемый кольцами огромного, невероятно огромного змея — хозяина подводных просторов. Змеиный глаз, надвигающийся из мутной дали, холодный и до беспощадности мудрый. Круг вечности в зрачке твари.

Больше не спать.

— Я спрашиваю, ты вообще жив? — Похоже, вопрос был задан не первый раз, и Михаил отчаянно напрягся, в прямом смысле выныривая из ледяных просторов сна.

Воин с вечным прищуром сидел рядом на корточках, протягивая кузнецу бурдюк. Увидев, что дверг просыпается, кивнул: — Жив… А то как-то непохоже было даже. Ладно, дядька, глотни, а то рванёшь в Хель раньше нужного.

Миха машинально забрал у Хлёдвига бурдюк и благодарно кивнул. Просто сон. Тяжело вздохнул, разжимая пересохшие губы, и отпил холодного несладкого чая. Отдал бурдюк, вслушиваясь в нарастающую в раненом плече боль. Сон окончательно ушёл, уступив место реальности — низкому прохладному трюму, заставленному ящиками и мешками, плеску воды и мерному вою мотора. Кузнец хрустнул затёкшей шеей и привстал, облокачиваясь на стену.

— Как рана?

— Нормально, — мужественно ответил Миха, о чем через минуту пожалел, но северянин уже удовлетворённо кивал, отходя в сторону, занятый другими делами.

Бред возвращался, спокойный и до безобразия настоящий. Может, лучше было и не просыпаться? Нет, он не боялся, просто на страх не было ещё времени. Происходящее с ним в течение последних часов не пугало — столь необычным и стремительным все это было для подземника-кузнеца. Предательство контрабандистов, нелепая смерть Владимира, появление северян, этот корабль со странным именем… Не было страха, было непонимание, стремление постичь ускользающую от него ситуацию и тот самый оттенок нереальности, позволяющий за секунды до смерти все ещё разглядывать красивейшие глаза Светящегося. Миха сел на покрытой грязной соломой лежанке и начал смотреть, как Хлёдвиг поит остальных пленных, в отличие от него, подземника, хорошо связанных.

Ещё было ощущение чего-то важного, но, как и многое в жизни Михаила, в данный момент убежавшего, чтобы явиться для понимания несколько позже. Чего-то такого необъяснимого, навалившегося, словно… первая любовь или первое убийство. Что-то, что навсегда изменяет жизнь, уже никогда не позволив тебе даже на секунду быть прежним. В данной ситуации для кузнеца это больше всего было похоже на очередное пробуждение ото сна во все ещё продолжающемся сне. Он смотрел на странного воина со странным именем, странно говорящего и странно одетого, и понимал, что, возможно, никогда уже не увидит родную кузню в далёком Убежище, а милая девушка Люда может так и не дождаться его предложения руки и сердца.

Больше не было кузнеца, возвращающегося вечером после работы домой, обсуждающего с мэром Убежища повышение заработной платы. Был Миха, пробитый гарпуном контрабандиста на пыльной площади забытого Богом местечка, не обозначенного даже на старинных картах. Был перелом. После которого рушатся клетки, выбрасывая ещё неокрепших птенцов в синее небо. Ибо в клетке окрепнуть нельзя никогда. И вроде тридцать лет прожито, вроде повидал немало, мудрости понабрался, а только глаза открывались все шире, заглядывая за грань привычного, где река изгибалась, открывая взору…

— Если захочешь есть или перевязать рану, скажешь, — Хлёдвиг снова был рядом, обращаясь к погруженному в раздумья двергу, — я буду наверху у входа.

— Хлёвдиг! — от волнения сломал имя воина Миха, и тот сморщился, оборачиваясь на зов. Кузнец прочистил горло, вкладывая в вопрос все своё желание познать: — Кто вы такие?

Воин рассмеялся, хрипло и негромко, почёсывая рукой заросшую щетиной щеку.

— Все, что тебе сейчас полагается знать, дверг, так это лишь то, что Хеймдалль поделил людей на ярлов, Карлов и трэлей, а ты ведёшь свою линию от низших, рождённых служить: Береги себя, коротышка… — И Хлёдвиг ушёл, погрузив Миху в ещё более тёмную и беспробудную пучину непонимания.

Кузнец сел, чувствуя, как корабль, на который их после недолгого марша к реке погрузили северяне, делает поворот, и силой отогнал мысли о воде, окружавшей его сейчас, словно в недавнем сне. Поморщился, притрагиваясь к пылающей ране, и вдруг заметил, что на него из дальнего угла трюма смотрит Юрик.

— Ты что, подземник, действительно никогда не слышал о северянах?!

Михаил пожал целым плечом. Откуда в шахтах и коридорах Убежища услышишь? Та часть людей, что ушла под землю ещё после Третьей войны, вообще держалась особняком, ограничив контакты с Поверхностью, стараясь фильтровать собственные чистые гены и кровь даже по прошествии многих лет. Это стало стилем их существования. Это стало тем, что превратило людей в подземников. А тут вдруг!

Странные люди, словно и не русские вовсе, причудливые просторные разноцветные рубахи до колен или середины бедра, как будто старинные, кожаные пояса и перевязи, плащи, каких уж и не носят, шкуры медвежьи да волчьи и мечи. А ещё браслеты, не современные, а словно из древних курганов откопанные, амулеты разные, обереги, когти. Кузнец так и слышал сейчас сквозь плеск воды поскрипывание ремней Рёрика, помогавшего ему идти от заброшенной деревни к реке, тихий звон литого молоточка на груди о скрепляющую медвежий плащ фибулу и запах шкуры, перемешанный с запахом ружейной смазки.

— Нет, — просто ответил он. — А ты знаешь?

— Знаю, — прошипел Юрик, бережно притягивая к себе пробитую клинком руку, — знаю… Знаю то, что теперь не жилец ни один из нас, подземник. Ни ты, ни я, ни Серёга. Теперь ты больше не Миха-кузнец. Теперь ты трэль, раб по-ихнему, пойманный, чтобы им служить. Тебя не станут бить, тебя не станут морить голодом, просто ты будешь жить в этой их северной крепости, работать на них, а через пару лет смиришься и на самом деле поверишь, что какой-то их Хундаль родил тебя рабом!

Много горечи было в словах Юрика, и от Михаила это не укрылось. Запомнилось.

— А мы, — продолжил контрабандист, — если пользы не принесём, на корм рыбам… Или в жертву, — при этих словах даже отрешённый Серёга шевельнулся, — они ведь, уроды эти с севера, зверям своим священным да богам жертвы приносят. А потом их же и съедают… Викинги сраные!

Викинги! Миху словно ударило кузнечным молотом, аж подбросило на лежанке. Так вот кто эти люди! Мозг заработал, вылавливая почти забытые, затёртые воспоминания из мешанины прожитых лет. Он ведь читал, проходил в обязательной школе Убежища ещё на работавших тогда компьютерах, старых и громоздких, курсы по истории. Читал закатанные в полиэтилен книжки, смотрел видеофильмы о раскопках в северных странах. Так же как и все мальчишки в классе, пытался представить, что это такое — океан, по которому так страшно, но необходимо идти несколько дней на хрупком корабле, так же восхищался воинами древности, так же отчаянно играл в них… А может правда бред? В сердце Сибири, в конце двадцать второго века — викинги?

Кузнец невольно замотал головой, словно пытаясь отогнать наваждение.

Что он помнит? Они поклоняются жестоким богам, которых много… Грабить любят… Хотя в любые времена кто этого не любит?… Потом смелые очень, мореходы. Было время, очень давно, ещё до Третьей мировой войны, когда они держали в страхе всю Европу и даже доходили до Америки, мир её праху. Ну, примитивные очень, простые такие, вещи красивые делали, оружие разное, хоронили их интересно — в огне на собственных кораблях. Ещё воины были у них такие, для оружия неуязвимые, которые, как говорила учительница, подобно Светящимся, всякой дряни нажрутся, а потом своих не помнят… И все. Объёмный и полный экскурс в историю.

Миха вздохнул, бросив взгляд в сторону прикрытого люка, ведущего на палубу.

— Куда нас везут? — Кузнец услышал, как его собственные слова прилетают будто издалека.

— В Волчью Крепость, за Ташару, на Камень, — словно сплюнул Юрик, — сидели бы и сидели у себя на севере, в своей земле, куда нормальный человек по своей воле не пойдёт, мудилы… Так ведь правду говорят — раз в несколько лет выходят по рекам добром да людьми поживиться!… Ну это ж надо, к северянам загреметь! — Казалось, Юрик сейчас завоет. — Это все ты, карлик! Из-за тебя все так пошло, гнида… — Он смолк, отвернувшись к туго набитым мешкам. — Теперь конец. А тебе, крот, и вовсе туго будет — таких они за людей не считают. Ты для них карлик — жалкий дверг…

Миха хотел что-то возразить, но неожиданно новая волна боли ударила в плечо, словно раскалённый прут в рану вогнали, и он повалился на солому. Юрик усмехнулся. краем глаза разглядывая мучения подземника. Навалились наполняющие низкий трюм запахи: машинное масло, бензин, соляра, сено, порох, кровь, пшено, сушёное мясо, водка, хмель, грибы, кожа, — словно прыгающие один за другим кадры фильма. Потом пришли звуки — шелест воды о жестяной борт скоростного корабля на водных крыльях, возня крыс за ящиками, негромкий лязг разбираемого для смазки автомата, шаги по пластику палубы и щёлканье клавиш управления в рулевой кабине. И слова тихие, но отчего-то отлично различимые:

— Говорю тебе, он не спал…

— Потеря сознания?

— А ты посмотри, как его разворотило!

— Десять часов — ещё не показатель, — это, кажется, произнёс Рёрик.

— Ты можешь себе представить, что скажет Торбранд? — а это Хлёдвиг.

— Мы не можем пока знать наверняка… — Миха будто наяву увидел, как ярл задумчиво качает головой. — Кроме того, в конечном итоге, если это подтвердится, решать все равно будет не он… Орм, ты слышишь?

— Да, — прозвучал голос раненого викинга, стоящего на управлении кораблём, — я понимаю.

— Клянусь Мьйолльниром, но такого в Раумсдале ещё не бывало! — Рёрик отложил собранный автомат и достал трубочку, наполнив палубу запахами табака. — Великие Норны…

Потом пришла волна света, ударила по глазам, как будто наполняя трюм заревом, и отступила, неожиданно оставляя в мгновенно прояснившейся голове имя. «Скидбладнир» — имя корабля. Куда бы ни шёл «Выстроенный Из Тонких Дощечек», всегда попутный ветер будет бить в его парус… Миха вздрогнул, приподнимаясь. Откуда он это знал?

— Он действительно кузнец? — Голос принадлежал Хлёдвигу. — Если так, то слава Асам за столь славный подарок, клянусь Молотом!

— Это ещё нужно проверить… — Рёрик немного попыхтел трубкой. — Да, кстати… — Воины неторопливо двинулись по палубе, послышался звук отодвигаемых ящиков, щёлкнул замок. — Хлёди, а ну задай нашему двергу работёнку. Проверим, как парень разбирается в механизмах…

Через мгновение Хлёдвиг вновь спустился в трюм, на этот раз сжимая в руке не флягу, а массивный многозарядный арбалет. Михаил почувствовал, как холодеют ладони. Северянин приблизился, снова опустился на корточки.

— На-ка, взгляни. — Он протянул подземнику оружие, но тот не торопился тянуть руки навстречу. Обойма была разряжена. — Это метатель Бьёрна, доброе оружие, когда кончаются патроны… Ярл Рёрик взял оружие у этого славного воина в вик этого лета, но ненароком повредил механизм.

Всеми проклятьями обвиняя себя в невольной слабости, Михаил почувствовал, как профессиональный интерес медленно, но верно отодвигает в сторону страх и недоверие. Руки потянулись к арбалету, глаза жадно ощупывали механизм перезарядки. Хлёдвиг прищурился, оценивая реакцию пленника. Осторожно, чтобы лишний раз не тревожить раненое плечо, Миха взял оружие на колени и тут же поднял глаза на северянина.

— Мне нужно сесть. Потом принесите кусачки, два гвоздя на десять, проволоку и побольше света…

Хлёдвиг кивнул и хищно улыбнулся.

А через четверть часа он уже поднимался на палубу, передавая ярлу исправленный метатель. Кузнец, все ещё ощущавший в ладонях тепло возрождённого оружия, вновь остался в темноте.

Рёрик что-то промычал, зарядил, дважды вхолостую спустил тетиву и убрал арбалет обратно в сундук. Бьёрн не будет сердиться.

На грани слуха кузнец уловил, как они с Хлёдвигом коротко, но искренне вознесли хвалу своим страшным богам. Дар их был действительно ценен.

Люк, ведущий наверх, был захлопнут и закрыт на задвижку. Усталость и мрак опять набросились на кузнеца, заставив умолкнуть даже ликующую гордость. Ощущая, как ядовито горит потревоженная рана, Миха вновь начал проваливаться в серый туман.

Двигатель корабля взревел, судно завалилось на правый борт, а с палубы понеслись радостные голоса северян — так люди во всех краях радуются, наконец-то подходя к знакомым, близким к дому местам.

Через несколько часов нос «Скидбладнира» мягко ткнулся в обитую резиновыми покрышками высокую пристань раумсдальской крепости и с башни над речной гладью полетел протяжный, густой звук рога, трубящего приветствие.

Подтянувший колени к груди Юрик заскрежетал зубами и тихонечко взвыл.

5

После полутёмного трюма утреннее солнце ударило по глазам резко и неприятно, заставляя жмуриться и искать тени. Рабов вывели на палубу тогда, когда прибывшие на корабле воины уже перебрались на пристань. Юрика и водителя, опять скованных воедино, Хальвдан без особых церемоний вытолкнул на подходящий к высокому борту корабля пирс, далеко забегающий в реку. Кузнеца же лишь пригласили на выход.

Миха вышел, прислушиваясь к радостным приветствиям северян, и некоторое время стоял неподвижно, позволяя глазам привыкнуть к свету. Вечером их погрузили, ночь в пути — это значит, что сейчас где-то около девяти часов утра, не больше.

Подземник осторожно прошёл по узкому трапу, стараясь не смотреть на волны под ногами, и неуверенно ступил на ровные бревна причала.

Высоко в утренней свежести надрывались птицы.

Широкоплечий воин, один из встречающих, с густой чёрной бородой на широком лице и очень короткими чёрными волосами, яростно хлопал Рёрика по затянутым в шкуру плечам:

— Славься, Рёрик, тролли тебя задери! Здорово, дядька! Ух, мы вас уже потеряли. Ещё позавчера ждали, так думали, пора ещё одну ладью собирать!

Рёрик улыбался, отвечая на объятия не менее чувствительными ударами по плечам встречающего:

— Поди, все пиво выхлебать успели, лишенцы?!

— Ну, какое пиво, Рёрик? — Чернобородый игриво потупил глаза. — Мы тут с горя и пить-то б-бросили.

— Знаю я, Атли, твоё «пить бросили»! Опять глотку смочить нечем будет… Да, поди, и наложниц моих всех тут перепортили без меня?

Говорили громко, чуть ли не нарочито кричали, радостно повышая друг на друга голоса.

Миха неподвижно стоял в стороне, жадно и едва ли не в первый раз по-настоящему разглядывая северян при дневном свете. У Атли такая же длинная коричневая рубаха, армейские штаны, пояс, кошели, нож с рукоятью из рога, сдвинутая на спину пистолетная кобура. Браслеты, стилизованный молоточек на груди, серебряный амулет рядом — три переплетённых треугольника. Только меча нет.

С Атли на пристань пришли встречать корабль ещё двое. Высокий, стройный, даже худой, с постоянной добродушной улыбкой на гладком молодом лице и средней длины темно-рыжими волосами, непослушными под речным ветром. Золотое кольцо в левом ухе. Поверх ярко-зеленой рубахи на узком кожаном пояске висел меч в потёртых ножнах. Ни кошелей, ни ножа, ни амулетов. Такой, видать, человек.

Второй же показался Михе поначалу выходцем из Убежищ, но потом присмотрелся — нет. Просто сутулый какой-то, собранный, словно силой удерживающий бушующий внутри себя огонь. И вроде невысок, не плечист, но Михаил знал, насмотревшись ещё у контрабандистов и рейнджеров: именно такие люди наиболее опасны в бою, когда до конца позволяют выплеснуться той самой силе, которую с огромным трудом скрывают в себе всю жизнь. Серые глаза смотрели цепко, оценивающе, отмечая, казалось, каждую мелочь. Стоял в стороне и кутался в толстый суконный плащ мышиного цвета, словно озяб, да норовил спрятать под ним короткоствольную винтовку. Небритый, угрюмый, нелюдимый.

Рёрик поздоровался с каждым, обнял, хлопнул по плечам, ответил улыбкой на улыбку. А затем, к удивлению Михи, и каждый из воинов, сошедших с корабля, включая даже раненого Орма, повторил обряд приветствия, словно братья встретились.

И опять кузнец невольно обратил взгляд на высокие ботинки северян, покрытые одинаковым чудным узором.

Он повернулся к реке, пряча удивлённое и измученное болью лицо, и огляделся.

Пристань находилась в небольшом заливе, где река неожиданно расширялась, словно специально. Тихо. Бодро торчащие камыши да неторопливый бег воды. Наверное, глубоко… Взглянул подземник вниз, в тёмные волны, отодвигаясь от края пирса и чувствуя, как леденеют ноги.

Противоположный берег Оби скрывался в лёгкой дымке тумана. «Тут она пошире будет, чем в родных местах, — прикинул Миха, — шли-то на север, к устью. А если посчитать дюжину часов на скорость…»

Вонзённая в гладь реки, поставленная на вкопанные в ил рельсы, широкая и массивная деревянная дорога, способная принять по паре кораблей с каждой стороны, была обвешана покрышками от грузовиков. То тут, то там виднелись бухты каната и широкие тележки.

Взгляд кузнеца упал и остановился на «Скидбладнире», к которому северяне впервые привели рабов уже к вечеру, когда и не рассмотреть было. Подземник сглотнул подступившую слюну. Высокий, опирающийся на два широких крыла, сейчас скрытых под водой, корабль больше всего напоминал плавучую крепость. Железный, несколько угловатый и лишённый изящества в формах, он тем не менее притягивал взгляд своей какой-то животной мощью и силой. От морды дракона, нарисованной на носовой части, гордо скалящейся, разило нерушимостью и открытым вызовом. «Как, наверное, и от самих этих людей», — отчего-то подумалось подземнику.

Весь «Скидбладнир» был выкрашен в зелёный с серым цвета, но краска давно облупилась, во многих местах обнажая матовую жесть бортов, что придавало кораблю лишь ещё более грозный вид матёрого, побывавшего не в одном бою хищника. Накрывающий середину палубы навес, приподнятый нос, надстройка с приборами на корме.

Миха невольно представил себе, как приподнимается этот речной дракон, набирая скорость, привставая на подводных крыльях-плавниках, как рычит яркая морда, скаля клыки на врагов. Амбразуры для стрельбы по бортам были прикрыты круглыми железными заслонками, стилизованными под окрашенные разноцветными секторами щиты.

Неожиданно вспыхнул свет, и снова навалилось, приходя неизвестно откуда, отчётливое понимание, словно знал всю жизнь, и Миха покачнулся, устояв на ногах только из страха к воде, а рана в плече отозвалась болью, уже знакомой и родной.

Драккары. Змеи моря — вот как назывались корабли северян. Дом-ладья. Подземник обернулся, чувствуя на себе насторожённые взгляды Рёрика и Орма. Ярл нахмурился. Откуда же он это знал? Со школы?

Остальные викинги выгружали с корабля привезённое добро и оружие, шутили, бросались острыми фразочками. Водитель Серёга был отцеплен от бывшего командира и загнан обратно в трюм таскать самые тяжёлые мешки с зерном. Глухо гудели бревна под ногами людей, ходивших на корабль за грузом, а вода лениво плескалась у массивных опор пирса.

Юрик, всей позой выражая покорность и смирение перед судьбой, терпеливо пережидал осмотр, какой, словно лошади, учинил ему чернобородый Атли. Неожиданно на левое плечо кузнеца опустилась узкая ладонь.

— А ты, трэль, чего это не в ошейнике? Забыл, куда попал? Так я исправлю, клянусь кишками Лунного Пса. — Высокий голос словно ломался на каждой фразе, а улыбка, самая дружелюбная, не покидала тонких губ. — Эй, Рёрик, мне заставить дверга работать?

— Подожди, Харальд, — широкими шагами ярл подошёл к ним, кладя свою руку поверх ладони высокого северянина, — это отдельный разговор. Пусть постоит в стороне коротышка, после объясню, а если нужны трэли, так в борг сбегай.

И Миха, непослушными губами успевший поблагодарить ярла, невольно проследил за его небрежным машинальным жестом. Взглянул и замер. Он смотрел мимо улыбающегося воина, что носил меч и не признавал украшений, мимо деревянной дороги, уходившей к берегу. И подземнику захотелось хлопнуть себя по лбу, проклиная, что сразу же в урагане впечатлений не заметил такого, а потом упасть на мокрые бревна, закрывая голову в суеверном и всеохватывающем ужасе.

Крепость стояла на берегу, словно нависая железными башнями над самой водой, вцепившись в пологий широкий холм казематами, стенами и ответвлениями каких-то сооружений. Она была совершенно неправильной геометрической формы, без единого намёка на идею общей планировки строительства, будто бы сложенная и сваренная несколькими бригадами рабочих в разные годы. Переплетения корней-построек, врывшихся в холм, затем единый ствол, сотканный из нескольких жмущихся друг к другу практически вплотную башен, и ветвистая, нависающая над всем этим крона из башенок поменьше, мостков и уходящих в стороны переходов. Вся из железа — лишь фундамент основной цитадели каменный и грубый, — серая, тускло посверкивающая на солнце и красующаяся следами ржавчины на огромных боках.

Складывалось впечатление, что сначала возвели саму цитадель — башню метров двадцати, а после то в одну сторону, то в другую побежали от неё пристройки: казематы, склады, кузни. Они расползлись по холму, спускаясь к воде и причалу, обнося его и кусок берега невысокой стеной, а кое-где выстраиваясь и в несколько рядов. Потом крепость словно рванулась вверх и в стороны, обрастая новыми башенками. Маленькие и чуть побольше, какие повыше первой цитадельной, какие пониже, словно лапа звериная в небо нацелились, самим хаосом постройки уже навевая страх. Похожая на огромный морской коралл, что Михаил видел в музее Убежища, крепость высились над рекой метров на тридцать, увенчанная красно-чёрным стягом, узкими бойницами внимательно разглядывая подошедший к пирсу корабль.

Миха, конечно, в постройках толк понимал, видел форты Миссионеров, поверхностные надстройки Убежищ и берлоги отродьев, но подобное зрелище предстало его взору впервые. Такое чувство возникало при первом взгляде на борг северян, что не для уюта и жилья был выстроен тут этот металлический колосс, а исключительно для войны и устрашения. Причём возведён давно и лишь надстраивался с течением лет. И, опять же, людьми, в постройках не соображающих вовсе. Такое сооружение может напомнить космическую станцию прошлого. Но это впечатляло… По самым скромным подсчётам, поселение могло смело вместить несколько сотен человек, и тесно не было бы никому, а что касается обороны — такого монстра лучше просто обойти стороной. То тут, то там башенки щетинились стволами мелкокалиберных пушек и пулемётов.

Над Волчьей Крепостью вились тёмные ниточки дыма, а наверху, на крышах башен, кузнец разглядел тарелку радара и несколько антенн.

И снова пришла чужая мысль, убежав, прежде чем он успел испугаться: «Мой фьорд».

Раумсдальцы нагрузили контрабандистов самыми ценными вещами, остальные трофеи оставив прямо на пристани, и неторопливо двинулись к крепости, сами взяв из привезённого лишь совсем немногое. Например, Рёрик взвалил на плечо пузатую, как и он сам, початую десятилитровую бутыль самогона. Вернувшиеся из похода воины сразу же показались Михе расслабленными, словно стряхнувшими с себя напряжение долгих дней, какими-то вальяжными даже и медлительными. Особенно Хальвдан, который в одну минуту из подтянутого воина стал похож на недопитый бурдюк с пивом. Так возвращаются домой.

Три десятка шагов по пирсу — и они уже в тени крепости, навалившейся сверху чёрным пятном. Стоя на восточном берегу Оби, сейчас она спрятала всходившее солнце, бросив в лицо запах железа, сырости и неволи. Миха посмотрел по сторонам, где стены борга уходили в воду, отгораживая немалый кусок пляжа с развешанными на нем для просушки рыболовными сетями. Сколько, интересно, глаз следит с башен за окрестностями? Потом дорога неожиданно упёрлась в основание холма, прячась в прикрытый козырьком навес, и кузнец понял, что это речной вход в сам борг. Справа, где укреплённый деревом и металлом холм был вручную срезан и тонул в воде, высились двустворчатые ворота корабельного гаража. Скоро корабль разгрузят полностью, осмотрят, завесят брезентом оскалившуюся морду на носу, чтобы не пугала охраняющих дом духов, и бережно заведут в гараж — давать ремонт и заправлять горючим.

Шедший впереди молчаливый викинг, имени которого Миха ещё не знал, остановился у массивных ворот в глубине под козырьком, что-то набрал на настенном пульте и приложил к индикатору висящий на шее предмет. Мигнули лампы, с шипением дверь разломилась и расползлась в стороны, демонстрируя кузнецу свою полуметровую толщину. Первым внутрь вошёл Рёрик, потом ещё двое воинов, затем втолкнули трэлей, кузнеца, прошли остальные, и Харальд, вошедший последним, закрыл толстые створки.

Оказавшись в невысоком металлическом коридоре, Миха сразу почувствовал себя увереннее. Как мореход определяет глубину и течение по вкусу и цвету воды, так и подземник, очутившись под землёй, каким-то шестым чувством мог уловить то, что он больше не на поверхности. Коридор был широким, метров шесть, с заоваленным потолком и ровными жестяными стенами. Жёлтые светильники, через равные интервалы установленные на протяжении всего коридора, давали достаточно света, даже если кто-нибудь вознамерился бы здесь читать. Но читать, вероятно, никто не собирался. Подталкивая пленников вперёд по коридору, начавшему спуск в толщу холма, викинги не переставали шутить и улыбаться.

— А Орм что, на крючок оделся, когда рыбу ловил? — Харальд хохотнул, немедленно краснея, как делал после каждой шутки.

Атли подхватил, приближаясь:

— Нет, это он в носу скрамасаксом поковырялся неудачно… Вот и плечо раскорябал.

Рёрик, Атли и Хальвдан немедленно рассмеялись, рождая в коридоре глухое эхо, а Орм ответил, даже не изменившись в лице, как обычно негромко:

— Я, Атли, плечо проткнул, когда кровь за ярла проливал в битвах неравных и отчаянных, а ты, рожа, все по наложницам Рёриковым мотался да ел вкусно, что теперь голова в шлем не пролезет…

Они прошли несколько поворотов, лестниц, ведущих как вверх, так и вниз. В одном месте миновали лифтовые двери.

— Точно, — Харальд на всякий случай отодвинулся от Атли, отставая, — точно! Щеки у него ещё сильнее отросли — вчера в шлемах бились, так он свой еле натянул!

Орм улыбнулся, незаметно морщась от боли, Атли возмущённо открыл рот, Харальд прыснул, а угрюмый викинг, шедший впереди, вдруг захохотал. Но Рёрик не дал Атли ответить.

— Это что ж такое, а?! Ты в вик уходишь, а он тут твоих тёток щупает?! Ну берегись, сын Асбьёрна, пересчитаю рёбрышки! — И ярл медленно протянул к ускользающему Атли кулак.

— Что за п-поклёп?! — Атли, казалось, был возмущён до предела, задохнулся и от волнения начал заикаться, но улыбка так и раздвигала его губы. — Что за наглые н-на-говоры? Да чтобы я много ел и шастал на нижние этажи по н-наложницам?!

— Да! — едва ли не в один голос ответили северяне и одновременно захохотали, А Атли ещё некоторое время шёл, возмущённо бурча себе под нос и с улыбкой поглядывая на улыбающегося Орма.

Миха не понимал. Они шутили, конечно, бросаясь фразами, что поострее ножей подчас будут, и это уже далеко не в первый раз — ещё на борту корабля такое слышал. Говорили серьёзно, подчас с угрозой, нахмурив брови, словно за меч сейчас ухватятся. И тут же хохотали над собственными глупостями, будто не рабовладельцы перед подземником были, а детишки малые… Миха слушал, пытаясь уловить, запомнить интонации и смысл, но не понимал.

Неожиданно в наступившей тишине коридора ожила рация.

— … Сигурд, приём… — Помехи, создаваемые стенами, шипящим эхом накрыли идущих.

Нелюдимый викинг вынул из-за пояса передатчик, поднёс к лицу.

— Приём, прибыли они, да, все нормально…

— Поднимайтесь.

— Сейчас мы трэлей по кабинам и наверх, так что тащите пиво. — Он хитро улыбнулся и подмигнул ярлу, убирая прямоугольник рации за пояс.

У следующего поворота направо группа остановилась. Рёрик, быстро оглядев всех, сказал:

— Сигурд и Харальд, трэлей в камеры, двергу — отдельную. Хельги, поможешь им добро на склад сбросить. Хлёдвиг, возьми пару человек, соберите оставшееся на пирсе, и найди Бьёрна, пусть поставит дракку в сарай. Через половину часа — в длинном доме. Давайте оружие подброшу наверх, чтоб сподручнее было. — На его протянутую руку один за другим надели автоматы и две снайперские винтовки.

Миха ещё раз глянул на Рёрика, Атли, Орма и Хальвдана, направляющихся к заметным в конце коридора лифтам, и, подталкиваемый Сигурдом, вошёл в сырой тоннель.

6

Камера была квадратной, метра три на три, с обтёсанными каменными стенами, потолком и полом. Естественно без окон, с узкой трубкой вентиляции в углу и заплетённой в решётку лампой, включать и выключать которую мог сам заключённый. Узкая кровать вдоль стены, на ней — тюфяк. Стул, столик. Отхожее место в углу. Солома на полу. Все.

Михаил сидел на кровати, притянув ноги к груди, и осматривал своё новое жильё. Было прохладно, как это всегда бывает под землёй, и он вдруг подумал, что контрабандисту Юрику будет нелегко отвыкнуть от солнца. А для него? Ну, по большому счёту, чем не Убежище?

Привстав, Миха осторожно втянул носом воздух из вентиляционного отверстия. «Глубина, — прикинул он, — не меньше десяти-пятнадцати метров». Сырость шла от реки, катившей совсем рядом, так что прогреть эти казематы практически нереально. Люди-рабы тут наверняка долго не живут…

Он в очередной раз удивился пустоте, наполнявшей его душу вместо необходимой ярости, гнева за порабощение или стремления вырваться на свободу. «Как там сказал Юрик? Сам поверишь в то, что Хеймдалль родил тебя трэлем?»

Кузнец встал, подошёл к столу, наполнил мутный стакан водой из пластиковой бутыли, глотнул. Не так давно их покормили, тщательно перевязали, рассадили по камерам и забыли. До поры.

В то время как наверху… Пенилось опрокидываемое в рога пиво, дымились жареные бараны, немногочисленные прислужники трэли торопливо расставляли по столам чистую посуду и затаскивали в дом бочки. Падали на скамьи тёплые шкуры, и мечи занимали почётные места на гвоздях…

Хоть пытай, он не знал, как приходит это знание. Наваливалось, топя в волне света, и приносило то мысль, словно жил с ней с малых лет, то образ, будто издавна знакомый. Миха не понимал, откуда приходят картинки, не знал, верить ли им, или считать последствиями ранения, плодом воспалённого воображения. Может, посидеть ему, подземнику, поразмыслить пару деньков в тиши, так повезёт и придёт мысль какая… Плечо, к слову сказать, продолжало гореть и пульсировать, словно гарпун был все ещё в нем.

А видения приходили яркие и насыщенные, словно видеоизображение, и они не собирались отступать. Очередной бред?

Вот Рёрик прошёл в зал, поклонившись на пороге, затем радостно осмотрел дом, покинутый две недели назад. Улыбнулся, приветствуя сидевших за столами, ответил объятиями на объятия стоящего у дверей воина, прошёл дальше, где в незамкнутом прямоугольнике трех длинных столов на полу, выложенном камнями, ровно горел огонь в открытом очаге. Ярл остановился, глядя на возвышение.

Торбранд-конунг сидел за коротким столом во главе очага, у дальней, торцевой стены длинного дома. Свечи на столбах, подпирающих массивный стул правителя, горели неестественно ярко, наброшенный на плечи плащ серебрился меховой оторочкой. Конунг кивнул Рёрику и, приветствуя, поднёс к губам кубок. Пригубил, улыбаясь и рассматривая родные лица.

Следом за Рёриком в комнату вошли остальные прибывшие из похода воины, и зал тут же наполнился шумными приветствиями. Северяне вскакивали с мест, бросались к прибывшим и обнимали, словно не виделись несколько лет. Не одну минуту шум и смех царили под высокими сводами, а от дружеских похлопываний трещали кости. Затем все понемногу расселись, строго соблюдая свои места. Рёрик, опустившийся за короткий стол справа от конунга, поднял руку, призывая к тишине.

Миха словно парил, совершенно не чувствуя собственного израненного тела. Видение было очень похоже на сон, когда витаешь в воздухе, незаметный другим людям, но стоит моргнуть, как сквозь картинку длинного бревенчатого зала проступают каменные стены камеры и тусклый свет лампы.

Подземник снова расслабил взгляд, возвращаясь в видение. Перевернувшись в воздухе, пользуясь неожиданной свободой передвижения, что так щедро дарует сон, кузнец полетел над столами, осматриваясь.

Прямоугольник залы был метров пять на пятнадцать, вход в которую располагался в противоположном возвышению торце; невысокие стены без окон, почти сразу же переходящие в крышу, были сложены из брёвен, и кузнец удивился, прикидывая: где это за пределами борга в таком срубе могли собраться викинги?

Видение… Крутая двускатная крыша, покрытая то ли мхом, то ли дёрном, подпираемая не менее чем десятком массивных резных столбов, сходилась в семи метрах над полом, а над длинным очагом в ней находилось дымовое отверстие. Массивная дверь, круглые напольные лампы дневного света, в беспорядке наставленные по всему дому.

Вдоль стен через равные промежутки установлены деревянные перегородки, образуя за спиной каждого сидящего как бы индивидуальную клеть. В них находились лавки-лежаки, покрытые шкурами зверей, а также какие-то полки, ящики. Дальше к центру зала стояли широкие лавки, на которые в случае необходимости можно и Улечься. А далее узкие столы — два длинных, друг напротив друга через очаг, и короткий стол конунга на небольшом возвышении, за которым уже не на скамьях, а на креслах сидели он и его ярлы. Сейчас, кроме Рёрика, там Находились сам конунг, по левую руку от него — Атли, а Дальше невероятных размеров детина в ярко-красной рубахе, лицом очень похожий на дебила. За их спинами, отгороженные занавесью, располагались отдельные спальные места.

Хотя в зале за столами Миха насчитал не меньше двадцати человек, как минимум штук шесть мест и клетей определённо пустовали. Женщин за столами не было, хотя среди неприметных серых теней, разносящих еду и напитки, кузнец углядел несколько наложниц. Разнесли, разлили и мигом спрятались, затаившись в посыпанном соломой углу подле двери.

Стоп!… Взглядом возвращаясь к столу, Миха неожиданно различил среди сидящих по правую руку от конунга женское лицо. Точно, так и есть — женщина. Хоть и одетая во все мужское, но определённо женщина. Зим тридцати отроду, симпатичная, хотя и не совсем во вкусе подземника. Нет, под мужика не косит, скорее наоборот, с удовольствием сменила бы простую и грубую одежду на нормальное платье… Длинные тёмные волосы заплетены в косу, браслеты на руках потоньше да поизящнее, чем у мужчин, колечки на пальцах. Воительница сидела между мрачным на вид Сигурдом и широкоплечим бородатым силачом, о чем-то споря с последним и заразительно смеясь.

Кузнец взглянул на стены и подумал, что, если бы бесплотные видения могли падать в обморок, он бы рухнул. Прямо на стол конунга.

Стены были увешаны оружием. Не только стены, но и столбы, подпирающие крышу, и даже перегородки клетей — все в оружии. Тут были мечи, которые каждый садящийся на лавку вешал над своим местом, были топоры — настоящие боевые секиры, длинные ножи-скрамасаксы в изукрашенных жестью ножнах, прислонённые к стенам копья-рогатины, с которыми и по сей день деревенский люд по дичь ходит. Были щиты, причём не бутафорские, а боевые, порубленные, посечённые, тоже укреплённые над каждым сидящим. Короткий широкий меч и небольшой щит висели также и над местом девы-воина. Кольчуги и набранные из пластин доспехи были любовно развешаны по стенам, чаще всего красуясь поверх волчьих шкур, которых в доме было преизрядно. На полатях лежали тяжёлые шлемы.

Рядом с доспехами на стенах висели бронежилеты, во многих местах усиленные стальными пластинами и сплошь расчерченные охранными знаками. Рядом с мечами на деревянных гвоздях — автоматические винтовки, возле железных шлемов и кевларовых касок — пояса с запасными магазинами. Над Ормом, Хлёдвигом и ещё одним усатым воином — снайперские винтовки. Над невероятно толстым бородачом в очках — пулемёт. А подле детины, сидящего по левую руку от Атли, неброско отсвечивал раструбом короткий гранатомёт.

Миха видел за столом Харальда и молчаливого Сигурда, тут находились Хальвдан и Хельги. Воины были в одних рубахах, только конунг в плаще, с непокрытыми головами, многие не подпоясаны. Сидели, накладывая дымящееся мясо в плоские тарелки, готовясь орудовать руками и ножом, который был у каждого.

Но вот Рёрик поднял руку, и все замерли.

— Рад вам, ближники, — его раскатистый голос был слышен по всему залу, — рад возвращению, рад дом снова увидеть, рад, что уцелели все и не придётся сегодня плакать жёнам. Клянусь Тюром, славный был поход, а уж что привезли и кого привезли, мой конунг, так не было такого давно! Много добычи, еды взяли, торговали славно, бились самую малость. — При этих словах люди Рёрика, что были с ним в походе, начали улыбаться, зашевелившись на своих местах. — Новых работников привезли. На юг ходили, почти до самого Города дошли. — Рёрик вышел из-за своего места и поднял в правой руке длинный рог, до краёв наполненный густым тёмным пивом, спустился с возвышения, подошёл к очагу. — Славься, очаг! — По часовой стрелке он провёл над ним рогом, немного выплёскивая его содержимое в огонь. — Славься, Раумсдаль! Славься, конунг Торбранд! Скъёль!

— Скъёль! — вразнобой повторили за ярлом все сидящие за столами и сделали несколько глотков.

Рёрик вернулся на своё место, когда все уже начали трапезу, оживлённо общаясь между собой. Сел, придвигая тарелку.

Начали есть, обмениваясь короткими репликами, жадно глотали пиво, раз за разом наполняя рога. Зал наполнился смехом и шорохом ног под столами, громкими фразами и стуком посуды. Изредка помогая себе ножами, северяне прямо руками ели дымящуюся баранину, заедая её зеленью с овощами и запивая пивом из рогов, кружек и железных кубков.

Прибывшие с Рёриком викинги мгновенно оказались в центре внимания, на разных концах стола рассказывая об одном и том же, размахивая руками и что-то ожесточённо показывая на пальцах. Периодически то здесь, то там раздавались приступы хохота.

— … И вот мы стоим втроём: я, Рёрик и Хельги. — Орм, как всегда в своей манере, говорил спокойно и даже меланхолично, словно намеренно не замечая соседей, валящихся от смеха на лавки. Он расчистил место перед собой на столешнице, кончиком ножа чертя картинку прямо на досках: — Перегородили тропу, заняли холмик, значит, ждём…

Утолив первый голод и проглотив пару рогов с пивом, Рёрик отодвинул тарелку. Обернулся к конунгу, который, казалось, вообще не ел, только и ожидая ярла, лениво вслушиваясь в царящие над столами разговоры.

— Ну вот, значит, — Рёрик откинулся на спинку стула и хлопнул ладонями по животу, — теперь добро!

Заметив, как конунг достаёт из поясного кошеля трубочку, он потянулся за своей.

— До Новосибирска не дошли километров пятьдесят, не больше. Встали на лагере кочевников, попали в ярмарку. Поторговали, довольно дёшево взяли тушёнку и рыбу, потом землёй дошли на запад до Колывани, там совсем немного говядины, что и до октября может не хватить.

Патроны тоже не наладились. Цыгане заломили космическую цену, чтоб их тролли утащили, скотов мелочных, а оружейники из Города на ярмарку не попали, так что привёз мало. Уже во время возвращения около Ташара видели четырех альвов, но взять не успели. Знаешь, Торбранд, — ярл смочил горло пивом, — по мнению людей, это значительно ближе к Раумсдалю, чем по весне.

— Они были вооружены? — Конунг облокотился на резной подлокотник кресла, задумчиво разглядывая снежную шапку пены в своём кубке.

— Скорее походили на бродяг, — ответил Рёрик. — Исчезли сразу и быстро…

— … Я с винтовочкой позади, эти вот убийцы выдвинулись, такие все из себя грозные, — невозмутимо продолжал Орм, — а кочевники ещё дальше позади нас жмутся да только и причитают: «Ой, вы нас прикройте-спасите, мы в долгу не останемся, ой, да у нас каждый патрон на счёту». А замковая пара наша, герои-метеоры, Хлёдвиг с Хальвданом, справа по кустам обходят вот через эту низину. Встали там, взяли бродяжников на прицел и затаились, а те тоже вперёд по тропе ломиться желанием не горят. Тут, значит, Рёрик спокойно их пересчитывает, понимает, что нас пятеро на одиннадцать, и задумывает сложный тактический манёвр. — В этом месте сидящий слева от Орма Хельги буквально в истерике захлопал полупустой кружкой по столу, хватаясь за живот и расплёскивая пиво на хохочущих соседей. — Он выходит немного вперёд, ловит непонимание на лицах бродяжников и громко так, чтоб всем слышно было, перехватывает инициативу. Руки рупором сложил и орёт в кусты, где замковые притаились: «Хальвдан, — кричит, — вы обходите справа, а младшему хирду Ингвара скажи, чтоб выходили на тропу за их спинами!»

Сидящий через несколько человек направо Хальвдан заподозрил неладное и замолчал, прервав разговор с соседом, оборачиваясь к Орму. Понимающие, о чем сейчас пойдёт речь, уже просто валились от смеха под столы.

— … И тут, на глазах у ошарашенных нашим утаённым количеством бродяжников, из кустов в низине поднимается Хальвдан и, недоумевающе так оглядываясь, кричит в ответ: «А где это, ярл, ты у нас нашёл младший хирд?!»

Хохот, потрясший дом, перекрыл разговоры всех сидящих за столами, а багровый, но улыбающийся Хальвдан в наступившем гвалте попробовал что-то сказать в оправдание. Его слова утонули в ещё большем хохоте.

Торбранд, краем уха тоже прислушивающийся к истории Орма, ещё ниже наклонился к Рёрику: слов ярла просто стало не слышно.

— Под самым Зелёным Мысом, чуть севернее, вышли ненадолго на берег откопать родник, как слышим выстрелы, — продолжал рассказывать ярл, — мы корабль на середину реки, волчьим шагом через три минуты на месте и видим отдыхающих в брошенной деревушке контрабандистов. Труп, шмотки какие-то переворачивают вверх дном, вооружены вроде. Тут, думаю, мы себе запасы человеческие и пополним. Окружили, вышли, одного присмирить сразу пришлось. С ними ещё дверг был, про которого тебе Харальд рассказывал, кузнец из «Убежища-45». И вроде сначала мирно встали, поговорили, а потом один из них возьми да кинься… В Орма попал, ранил вон в плечо. Ну, мы одного ещё положили, а двое присмирели сразу, в ошейники сами полезли…

— Чьи люди?

— Ничьи, конунг, — Рёрик щёлкнул пальцами, — да таких сотня с гаком на все восточное побережье. Этот вот Юрик, например, похож на человека Бахтияра. Так ведь они разве сознаются? Возят безделушки с юга на восток, наркотой приторговывают… Юрика, кстати, мы и взяли.

— А за вергельдом не придут?

— Обижаешь… — Рёрик пожал плечами. — Выплатим выкуп свинцом по полной программе, сволотам. — Торбранд легко усмехнулся, косясь на горячего ярла, и пригубил пива. — Патронов взяли, хлама какого-то, оружия немного. Кстати, карбюратор с их машины сняли, что на поливальную машину нужен был. Ну и ноутбук, конечно. Оба помолчали, глотая терпкий напиток и размышляя над чёрным пластиковым сокровищем, терпеливо дожидающимся вскрытия в святилище.

— Они его с трупа сняли? — Конунг затянулся ароматным табаком, выпуская изо рта клубы чистого белого дыма.

— Видимо, да, — Рёрик кивнул, вспоминая деревню, и тоже попыхтел трубкой. — Знаешь, дверг этот, кузнец, клянётся, что не с ними был. Вот я и думаю, что навалились они просто на странников, одного положили да трофей добрый ненароком взяли. Или везли куда, а эти просто подвернулись… Хотя дверг утверждает, что компьютер его. Кстати, коротышка в любом случае пригодится: кузнец он.

— Откуда ящик?

— Говорит, с юга.

— Шахты? — Торбранд медленно опустил трубку и кубок, обернувшись к ярлу.

Тот кивнул.

— Сам с ним поговоришь завтра, там все равно ещё один вопрос был… — И ярл невольно спрятал взгляд.

Торбранд молчал. Он знал: Орм сам все рассказал, как только «Скидбладнир» прибыл в Ульвборг [Ульвборг — Волчья Нора]. Конунг вздохнул, кивая головой, и укутал лицо клубами дыма.

— Сильно пробило?

— Навылет. — Рёрик ещё раз щёлкнул зажигалкой, раскуривая потухшую трубку. — Он вроде как на Змеёныша навалился, отталкивая, но тут-то их и накрыло. Навылет…

— Последствия?

— Не знаем пока, Торбранд. Сам посуди, сутки прошли, рана у дверга запеклась, но болит сильно. Как и должна, в общем… А ещё Хлёдвиг утверждает, что тот сознание терял пару раз и бредил…

— Говорил в бреду? — Он кивнул поднявшему на другом конце зала кубок Сигурду, в приветствии поднял свой и отпил.

— Говорил… — И Рёрик снова невольно смутился.

— Значит, все-таки не убереглись? — Голос конунга был тих, но ярл знал, что сейчас в правителе закипает буря, способная сломать не один хребет.

— Не сердись, Торбранд, — Рёрик тяжело вздохнул, — впервые в Раумсдале подобное происходит. Не могли знать, что так выйдет, да и сам бы ты по-другому не сделал. А у дверга этого, видать, Норнами так выткано…

Торбранд не ответил. Ярл, конечно, по большому счёту был прав, такого ещё не бывало и винить хирдманов в случившемся было бы просто выплеском злобы на бессилие. Но как теперь быть с подземником?… О, воля Норн!

— А где у нас главный трофей, конунг? — под одобрительные возгласы неожиданно встал со своего места Хальвдан, и тяжёлые мысли Торбранда мигом унеслись прочь.

Конунг поднял глаза и улыбнулся, прекрасно понимая, что тот имеет в виду далеко не ноутбук, отнятый у контрабандистов. Небрежно сделав знак стоящему у дверей зала трэлю, он выпрямился на своём кресле.

— Ну, так порожните рога, хирдманы! — звонко крикнул Торбранд и ещё шире улыбнулся, когда посланный за двери прислужник шустро внёс в избу трофейную бутыль, а под крышу рванулся единый радостный вопль. Под прозрачную струю самогона тут же потянулись кружки и рога. Сидящий рядом Рёрик расхохотался, и конунг окончательно выбросил из головы неприятную тему, протягивая свой кубок рабу. Все завтра…

Наполнив поистине великанский рог, слева от Атли из-за стола поднялся широкоплечий детина.

— Сказать хочу, — рявкнул он, и за столами мгновенно притихли, пряча улыбки в бородах. Гигант повернул к конунгу раскрасневшееся от выпитого пива лицо. Голос его, совершенно не вязавшийся с чудовищными мышцами воина, когда тот не кричал, был высок и даже немного гнусав: — Поднимаю этот рог за нашего славного конунга Торбранда, сына Хаскульда, что на землях раумов достойнейший из правителей, победителя турсов и хримтурсов, альвов и свартальвов! Славься, конунг! Кто славит — пьёт до дна! Скъёль!

— Скъёль! — многоголосо грянуло в ответ. Великан опрокинул рог, а по избе пронеслась волна, когда из-за столов начали подниматься дружинники, вскидывая руки в приветствии. Конунг тоже встал, поднимая кубок над головой, и цепким взглядом пробежался по лицам, не упустив ни одного.

— Славьтесь, ближники! — И жадно опустошил кубок.

Крепкий напиток ударил по лежавшему на дне пиву, и понеслась гульба… В Раумсдале по-другому не умели.

После этого Михаил неожиданно, словно сам залпом выпил стакан самогона, осел на кровать и погрузился в ледяное небытие.

7

Сколько прошло времени, Михаил мог определить весьма приблизительно, да и то казалось, что оно замедлилось, словно кто-то руками держал на часах стрелки. После того как прошли видения и кончился неожиданный морок, он просто сидел на кровати, ожидая, пока навалится сон. Но время текло карамелью, рана продолжала пульсировать, а дремота все не приходила.

Где— то в канализации шуршали крысы, за стеной стонали или негромко переговаривались такие же, как и он, пленники.

Миха лёг, ворочаясь на жёстком тюфяке, и принялся считать овец. Не помогло. Не помогли также выключенная лампа, погружение в медитативное состояние и ритмичное успокаивающее дыхание. Кузнец ворочался, мерил шагами камеру, досконально изучил механизм дверных петель, устройство кровати, схему сборки стула и стола, систему электропроводки, но усталость не приходила.

Тогда он начал усиленно думать, пытаясь до упора загрузить и утомить работой мозг. Думал о странных людях, в дом к которым так неожиданно попал рабом. Вроде русские, но ведут себя как чужаки. Говорят чисто, на Миссионеров даже черты похожей нет, но словно из другого мира. Были, конечно, в лесах сибирских язычники и староверцы, которых после войны как развернуло в мистико-военное русло, так там по сей день и держало, но чтоб подобное… Взявшие его в плен люди были просты, предельно открыты и до безобразия честны со всеми в этом мире силы и жестокости, в который Россия превратилась в двадцать втором веке. Сильные и серьёзные, умеющие легко пустить кровь любому, они, в отличие от тех же рейнджеров или сталкеров, одновременно были похожи на хулиганящих детей, случайно наделённых властью. Подобное соседство некой наивности восприятия окружающего с бесчеловечностью ко всему, что лежало за стенами их борга, приводило подземника в замешательство.

Викинги были совершенно не похожи ни на одно из многочисленных формирований сибирских или даже российских земель, будь то хоть анклавы Светящихся, берлоги отродьев, передвижные лагеря бродяжников, вольницу или систему Убежищ. И это не говоря уже про колхозы или уцелевшие Города, вроде Новосибирска. Может, только на военизированные братства Миссионеров, но только там все более по-армейски, что ли…

Было очевидно одно — сформировалось северное поселение много лет назад и, пожалуй, возможно, ещё даже до Четвёртой войны. Здесь издавна всему было определено своё место и отлажено в гармоничный механизм. Одного взгляда на хирд конунга хватало, чтобы понять, что существует определённая и жёсткая система, подчиняться которой обязан каждый из них. Иерархия, почтение и скрытая основа. Если в зале с правителем пировало двадцать убийц, то сколько ещё должно быть оставлено на стенах и дозорах? Свод собственных законов, направление единой мысли всех этих северян, словно стремление к некой объединяющей цели. Шутки, остроты и насмешки, которыми они, опять же, подобно детям, тешились друг над другом, — даже все это имело свои незримые и неизвестные постороннему взгляду границы, переступать которые не собирался никто. В то же время животная жестокость и способность без раздумий поступить согласно своим, подчас пугающим правилам и законам, попадая в чужой мир за стенами, напоминала… зверей.

Лязгнул замок смотрового окошечка, и Миха вздрогнул, вскидывая голову на дверь. Задремал все-таки? В узком окне появилось лицо Хлёдвига, отёкшее и помятое.

— Спишь? — хрипло поинтересовался он.

Михаил вытянул ноги, разминая затёкшие мышцы, и пожал плечами.

— Да нет ещё. — А внутри заворочалась подозрительная мысль: «Чего это надо викингу от подземника в самый разгар пира?»

Хлёдвиг нахмурился:

— Пошли, дверг, тебя хочет видеть конунг.

Громыхнул засов, и дверь со скрипом открылась. Северянин стоял на пороге, рукой лохматя и без того помятую тёмную шевелюру. В одной неопоясанной рубахе. «Смело, — подумал Миха, учитывая, что такого подземник руками бы скрутил. — А дальше что?»

Дверг спрыгнул с топчана, допил воду из стакана и вышел из камеры.

Прошли в основной коридор, повернули направо к лифтам, в просторной светлой кабине неторопливо поднялись на несколько этажей. Хлёдвиг отчаянно зевал, постанывал, прикасаясь руками к голове, но недовольным не выглядел. От викинга крепко несло перегаром. Новый коридор, недлинный, ярко освещённый, мимо пультов на стенах и точек внутренней связи, пожарных щитов и ничем не украшенных стен, дальше по мостку, под которым подземник разглядел просторный зал машинного цеха, к тусклым металлическим дверям в металлической же стене. Насколько кузнец мог ориентироваться, сейчас они находились в центральной башне борга.

— Открывай, — давя в голосе зевоту, бросил Хлёдвиг.

Миха толкнул створку. Понимание, как это было ни странно для его неторопливого мышления, на этот раз пришло сразу.

В очень высоком полутёмном зале, потолок которого представлял собой свод купола, словно звёздами усеянного вентиляционными отводами, на массивном каменном возвышении посреди металлического пола стоял длинный дом. Больше в помещении не было ничего — голые железные стены, блестящий пол, двери за спиной и настоящий дом: бревенчатый сруб с покрытой дёрном крышей и пара более мелких пристроек по бокам. Из отверстия в крыше лениво поднимался убегающий к куполу дымок. Ещё один, более насыщенный столб дыма с запахом пищи шёл из пристройки справа.

Хлёдвиг, выждав отведённые на шок пленника несколько секунд, подтолкнул подземника к двери дома, расположенной в торце. Михаил ещё раз обвёл глазами постройку, пробивающийся через дёрн крыши ковёр зеленой травы, резные драконьи морды на коньках и потянул тяжёлую створку, шагая на порог. К его счастью, усталость все же дала о себе знать, притупив чувство удивления и необычности, спасая дверга от интенсивности потока чудес.

Вошёл, как-то не особенно изумившись, насколько точно и ярко, в подробностях являлся ему дом конунга в недавних видениях. Осмотрелся и нерешительно остановился, отступив от дверей, неожиданно почувствовав, что по его мироощущению опять засадили кузнечным молотом. Те же лавки и столы, заставленные едой, буквально прогибающиеся от оружия стены и резные столбы, прямоугольный очаг с дотлевающим в нем длинным смолистым бревном. Миха чувствовал под ногами засыпанные соломой доски пола, жадно втягивал запах смолы и жареного мяса, прозябшим в подземелье телом ловил тепло живого огня, но в себя прийти не мог. Сейчас наверное, стоит лишь открыть глаза — и сквозь задымлённую очагом картину проступят каменные своды камеры.

Хотя видения были настолько достоверными, что, казалось, просто не могли лгать, за столами больше не сидели пирующие викинги — сейчас они вповалку лежали на лавках и на полу у тлеющих поленьев, завернувшись в шкуры и шерстяные плащи. Только немногие из них, среди которых Михаил никого не знал, понуро сидели на своих местах, жадно глотая ледяную воду или завтракая остатками пиршества. Лица северян были мрачны, глаза смотрели даже без намёка на дружбу или улыбку; а раздающиеся над спящими редкие стоны живо напоминали о головной боли. Только бородатый толстяк-пулемётчик, сидящий перед дымящейся кружкой чая, был свеж и не помят. Склонившись над столом и надвинув массивные очки на самый нос, он, казалось, что-то вырезал из палочки или кусочка кости. Миха осмотрелся и обернулся к Хлёдвигу. Как бы смешно это ни звучало, но у всех присутствующих в доме головорезов было самое настоящее похмелье.

Хлёдвиг нахмурился, подталкивая дверга к столам, и негромко бросил:

— Когда будешь говорить с конунгом, не забывай своё место, коротышка, — и пошёл на лавку, предоставив Михаила самому себе.

Кузнец неуверенно последовал за ним, поднимая взгляд на возвышение. Конунг был из числа тех, кто уже не спал. Сидел, тяжело навалившись на подлокотник и один из столбов за спиной, плотно запахнувшись в алый плащ, словно в доме было холодно. Подходя к самому очагу и останавливаясь в ожидании, кузнец вдруг понял, что из всех подробностей видения единственным размытым пятном было именно лицо Торбранда-конунга, которого он до сей минуты так и не видел.

Конунг был молод, не старше тридцати лет, крепок, подтянут и наверняка ладно сложен, как и многие из северян. На ещё вчера гладко выбритых щеках и подбородке сегодня уже пробивалась тёмная жёсткая щетина. До-ходящие до плеч чёрные волосы, с единственной неестественно яркой белой прядью, были растрёпаны и небрежно отброшены со лба. Из-под густых бровей на дверга внимательно, хотя и несколько мутно взирали пронзительные и большие карие глаза. Неудачный момент, пожалуй, выбрал Торбранд, чтобы явить карлику своё величие… Точёное из камня лицо отекло, губы пересохли, а в длинных крепких пальцах правитель держал наполненный водой кубок, к которому то и дело прикладывался.

— Меня ты, наверное, уже знаешь, дверг. — Голос конунга был очень похож на голос из видения, но более слаб и не так звонок. — Кто ты такой?

— Меня зовут Михаил Жаров, конунг, я кузнец из «Убежища-45».

— Подойди ближе. — Торбранд привстал, жестом руки приказывая подземнику подойти к столу, обойдя очаг.

Кузнец не сдвинулся с места, и это заставило немногих пробудившихся ото сна поднять на него глаза. Повысив голос, чтобы правителю и остальным было отчётливо слышно, он неожиданно для самого себя произнёс:

— Я буду говорить через очаг, конунг, чтобы слова лжи в моих речах сгорали в огне, прежде чем долетят до тебя!

Толстяк в очках неопределённо хмыкнул, отрывая взгляд от деревяшки; спящий на резном подлокотнике кресла конунга Рёрик как по сигналу вскинул голову, мгновенно пробуждаясь, а сам Торбранд в немом вопросе изогнул левую бровь. Ничего не сказал, а только покосился на проснувшегося ярла, скользнул взглядом по второму — Атли, — все так же храпевшему, уронив голову прямо на стол, и снова посмотрел на дверга. Рёрик, разминая затёкшие ото сна руки, повёл плечами и встряхнулся, по немому приказу правителя включаясь в разговор.

— Ты свободный человек? — спросил конунг.

— Да, — кивнул головой подземник, — и в своём поселении меня почитали как умелого и искусного мастера. До моего пленения… А в Убежище мы все подчинялись мэру и…

— Я знаю, как устроены законы Убежищ, — властно прервал его конунг. — Значит, ты бонд… — спрашивая-утверждая качнул головой Торбранд. — Хорошо, умелые работники всегда были в почёте на моих землях и ещё ни разу не могли жаловаться, что их хоть чем-то обидели.

— Ты отпустишь меня домой? Чтобы не обидеть… — Миха задал этот вопрос против собственной воли и почувствовал, как спина покрывается гусиной кожей, но в лице не изменился.

В следующую секунду сидящие за столами, кроме Торбранда, дружно рассмеялись, заставив проснуться ещё несколько человек.

— Тебе нужен более полный ответ? — с улыбкой на губах поинтересовался предводитель северян.

За столами стали появляться просыпающиеся, перед которыми трэли со времени пира предусмотрительно расставили ряд высоких запотевших кувшинов. Густое терпкое пиво тут же полилось в рога и высокие деревянные кружки, среди поднимающихся над столами лиц Михаил заметил Харальда, Хельги и Орма. А ещё через несколько минут угнетающего молчания, наполненного лишь шорохами одежды и стуком лавок, кузнец понял, что сейчас его разглядывают почти все присутствующие в зале.

Торбранд толкнул локтем Атли, и тот, что-то нечленораздельно бормоча, с трудом приподнял из-под стола великана с детским голосом. Пихаясь и глупо хихикая, они тут же принялись отнимать друг у друга кувшин. Подумать только — предстать на суд двадцати похмельных викингов!…

— Рёрик-ярл сказал мне, что ты предъявляешь свои права на найденный у контрабандистов компьютер? — в наступившей напряжённой тишине спросил конунг.

— Эта вещь принадлежала моему убитому другу…

— Ты хотел получить за неё деньги?

— Он хотел… пока контрабандисты нас не предали.

— Ты знаешь, что это? — В ответ Миха замотал головой. — А откуда она?

— Мой друг, — подземник сглотнул подступивший комок, — был рейнджером. Он принёс её… его из шахт на юге, откуда-то с Алтая, — по рядам северян побежал неразборчивый ропот и шепотки, а ярлы и Торбранд молча переглянулись, — больше я ничего о ней не знаю. До недавнего времени я вообще не знал, что это древний компьютер.

Викинги негромко переговаривались, обсуждая услышанное, что, вероятно, произвело на них какое-то определённое впечатление. Торбранд наклонился сначала к Рёрику, потом к Атли и бросил молниеносный взгляд на Орма.

— Я скажу своё слово, — чётко и громко сказал конунг, обращаясь сразу ко всем, — ноутбук был отнят моими людьми у контрабандистов, а значит, принадлежит раумам, как и они сами. Тебе, дверг, нельзя не согласиться с подобным, ибо это разумно. Но если эта вещь окажется нужной и полезной нам, я обещаю отдельно одарить тебя за неё. Я сказал!

Подземник скользнул насторожённым взглядом по дружинникам, кивающим головами. Возразить?

— Скажи, — спросил конунг, неожиданно придав тону спокойно-вкрадчивые нотки, словно демонстрируя перемену темы, — ты сегодня хорошо спал, дверг?

Все замерли, как, впрочем, и Михаил. По выражению лиц, по внимательным взглядам и позам он понял, что все до единого сейчас понимают, о чем дальше пойдёт речь. Кроме него, конечно… Именно для этого, а не из-за трофейного компьютера, чья участь и так была ясна, приволокли подземника в длинный дом. В очаге треснуло догорающее полено, и в воздух прыгнули точки ярких искр. Осторожно подбирая слова, Миха спросил в ответ:

— На корабле? — и вздрогнул, подумав, что сказал что-то не то. Потому что люди за столами снова пришли в движение, что-то обсуждая, а ярлы и конунг закачали головами, негромко общаясь между собой. Кузнец в одно мгновение почувствовал себя голым, словно дорожные сапоги, потёртые штаны и куртка испарились, явив мускулистое тело карлика на обозрение северянам. А ещё он почувствовал себя полным дураком. И рана, как назло, опять заболела, пульсируя и горя огнём.

— Нет, — сказал конунг, заставив все разговоры умолкнуть, и подземник поразился силе власти, что Торбранд имел над своими людьми, — я имею в виду уже тут, в борге.

— Я ещё не ложился спать, правитель, — тихо сказал подземник, — просто не хотел пока. А что?

Естественно, ему никто не ответил. Снова негромко зашумели, снова Торбранд советовался со своими ярдами. Чувствуя, что неуловимый ответ уже близок, Михаил попробовал сам ухватить его за скользкий рыбий хвост и сказал, повышая голос:

— Я видел этот дом в видении, несколько часов назад, когда сидел в вашей тюрьме! Тут был пир и… — Он замолчал, подавленный неожиданной неудачей собственной смелости.

Вокруг вдруг забурлило, возбуждённо загомонило, люди хлопали ладонями по столам, что-то обсуждали, гремели посудой, размахивали руками, спорили, и только конунг и Орм безмятежно не меняли поз, внимательно разглядывая кузнеца. А из произнесённых вокруг подземника слов, к его нарастающему ужасу, лишь одно выделялось своей холодной неизменностью, передаваясь словно из уст в уста.

Кровь.

Есть время для смеха, для дружеских шуток и усмешки в лицо жизни, есть время для скорби и слез, для уходящего навсегда. Время для всего, что подчас приходит. Возможно, в жизни отдельного человека и может выйти так, что какое-то из Времён минует его, обойдя стороной по тем или иным причинам, но судьба, встречающаяся на пути подобно грузовику без тормозов, редко объезжает идущих ей навстречу. Судьба, встреча с которой чаще всего сулит освобождение от старого, выход в неизвестное и как минимум один-единственный шаг в пустоту.

Сейчас, стоя в длинном доме северян, Михаил почувствовал на лице свет фар судьбы-грузовика. Комната завертелась, а голоса в ней погасли, словно свечи, убитые ветром. Целостная картинка ещё не сформировалась, но обрывки, куски и неясные фрагменты её уже падали рядом друг с другом, позволяя прочесть общие очертания. Ещё ничего до конца не осознав, кузнец начал проваливаться в бездну понимания.

— Как ты думаешь, — голос конунга долетал из серого тумана, наполнявшего избу, — сколько сейчас времени, дверг?

Мысли разбегались, шустро унося от внимания подземника значение самого слова «время». Он мотнул головой, пытаясь сконцентрировать взгляд на Торбранде, и пожал плечами, совершенно не чувствуя боли в раненом.

— Сейчас уже позднее утро, дверг, — произнёс тот тоном судьи, зачитывающего приговор, — последний раз ты спал значительно больше суток назад. И мы действительно пировали тут вчера.

И казалось бы, ничего такого ужасного в этом не было, в нежелании спать или не чувствовать усталости, но дверг отчего-то понял, как пришло из ниоткуда знание о корабле северян, что именно в этом все дело. Непростое дело.

Орм, сидящий на скамье, что по левую руку от стола конунга, опустил глаза.

— Теперь я могу сказать наверняка, Михаил, — конунг тяжело вздохнул, — домой, в привычном тебе понимании этого слова, ты уже не вернёшься никогда…

8

— Присутствие в крови транквилизаторов, стимуляторов, ядов или любых медицинских препаратов составило ноль процентов… — Шелест переворачиваемой страницы. — Последний приём препаратов зарегистрирован не менее чем три недели назад. Вещество на основе анальгина с добавками не идентифицированных трав. Алкоголь, наркотики различной степени тяжести — ноль процентов…

Шуршание распечатанных на принтере листов.

— Содержание в крови активного вещества «Фенрир»составило четырнадцать процентов, результаты кратковременного наблюдения за активностью вещества подтверждают его интенсивное распространение по внутренней среде пациента… — Короткий кашель, снова шорох бумаги. — Предварительный прогноз на поглощение «Фенриром» незараженных потоков крови составляет приблизительно тридцать часов. Общее состояние пациента удовлетворительное, системы функционирования без особого труда перестраиваются на «волчью» работу. Реакция на алкоголь — положительная, реакция на наркотические препараты различной степени тяжести — положительная, патологических заболеваний не обнаружено, генетических заболеваний не обнаружено в пределах его нормы, способность к воспроизведению пока в норме. Рана заживает, регенерация тканей происходит в соотношении с общим повышением активности «Волка».Ментальный фон не выше нормы, подверженность гипнотическим воздействиям не выше нормы, устойчивость к радиации выше нормы на три пункта…

— Довольно, — конунг кивнул.

Оттар кивнул в ответ, аккуратно сложил в папку разложенные на столе бумаги и закрыл её.

Имя медика подземник узнал буквально несколько часов назад, как только из длинного дома коридорами и лифтами был снова доставлен в подвалы, где у северян располагалась лаборатория. Оттар был невысок, узок в кости, носат и невероятно худ, являя собой классический штамп человеческого учёного. Увидев его в первый раз, когда тот по приказу Торбранда поднялся из-за пиршественного стола, кузнец едва сдержал смех. Может, мечом он и ловок, но вот на руках дверг бы его просто изломал. Мысленно прикусив язык, Михаил вдруг осознал, что невольно величает двергом уже и сам себя.

— Готовь окончательный анализ, — сказал Торбранд. Оттар передал папку вождю, задумчиво прищурился и крутанулся на стуле, возвращаясь к своим компьютерам.

Кроме тощего викинга, кузнеца и конунга в просторной светлой лаборатории, одновременно являющейся и медицинским пунктом крепости, ещё находились раумсдальские ярлы. Викинги терпеливо ждали, сидя в высоких вертящихся креслах у свободной от приборов и машин стены, в то время как сам дверг, буквально только что освободившийся от липких датчиков и сенсоров, полуголым сидел на высоком и холодном операционном столе. Босые и далеко не чистые ноги болтались высоко над стерильным полом, но спрятать их от внимательного взгляда присутствующих было решительно некуда.

Михаил осторожно посмотрел на северян, словно ожидая вердикта. Однако что-либо объяснять эти люди не торопились. Ну, а чувство нереальности после приговора конунга, что навалилось ещё в доме, было заботливо выгнано взашей ледяными присосками приборов Оттара, жужжанием машин и всевозможными тестами, которыми этот щуплый мучил подземника как хотел.

Тогда, в башне со стоящим под железным куполом домом, после того как сидящие за коротким столом ещё раз посовещались, Торбранд сразу приказал увести кузнеца в медицинский блок. Несколько позже явился и сам, раздав своим людям короткие и скупые приказы. Сейчас кузнец постепенно приходил в себя, постаравшись смириться как минимум с ожиданием. Северяне внимательно разглядывали крепкий торс и мускулистые длинные руки подземника.

— Из него может выйти толк… — неожиданно негромко сказал Атли. Рёрик и Торбранд слаженно кивнули, продолжая смотреть на Миху, словно на скаковую лошадь. — Конечно, если сбить привычные для мышц замки…

— И если усвоение сыворотки у него пойдёт ровно, а не как у Эймунда-отрока, например. Помнишь, конунг, что в тот раз вышло? — Рёрик задумчиво почесал бороду.

В ответ Торбранд уверенно покачал головой:

— Разумеется, помню, но четырнадцать процентов за несколько часов…

— Как раз ещё не могут ни о чем говорить… — закончил фразу Оттар, потирая длинный нос. — У Эймунда отторжение тканей началось через целых две недели.

— Воля Норн…

Конунг снова кивнул, поймал полный мольбы взгляд дверга и улыбнулся:

— Хочешь спросить, дверг? — Улыбка его застыла, словно вода на морозе. — Хочешь узнать, что все это значит, да? Ещё не время, коротышка. Все, что тебе сейчас полагается знать, так это то, что в течение сорока ближайших часов ты либо станешь другим, либо умрёшь. И то и другое в моей власти.

Спокойный тон конунга, так неожиданно сменившего отношение к двергу, спокойствия последнему не добавлял.

Рёрик поёрзал в кресле, с ненавистью бросив взгляд на табличку, запрещающую курить в лаборатории.

— И все же какова вероятность, что вещество может дать незапрограммированный результат?

— К вашему… или его счастью, именно для дверга это маловероятно вообще, — не оборачиваясь, помотал головой Оттар, продолжая стучать по клавишам, — чистота породы, так сказать, практически полное отсутствие искажений человеческой сути, если не считать особенностей скелета и… — Тихонечко прожужжав, принтер выплюнул очередной лист. — Вот, готово. — И он протянул бумагу конунгу.

Сидящие рядом ярды склонились к нему с обеих сторон.

Через минуту Торбранд, поверх белого листа, поднял взгляд на съёжившегося дверга.

— А теперь слушай меня, Михаил Жаров из сорок пятого Убежища, — тихо начал он, и кузнец захотел мгновенно превратиться в букашку, — сейчас я кое-что объясню тебе, Миша, и от того, как ты меня поймёшь, будет зависеть как минимум одна жизнь. Знаешь, чья? Объясню как можно проще, как мы всё в этой жизни и привыкли делать, благо сейчас не в святилище находимся. Так что, надеюсь, тебе понятно будет. Но если не догонишь, смело спрашивай. Итак! Для того чтобы умереть, ты уже видел в девять раз больше нужного, это ясно. Может, ты, конечно, кузнец и хороший, но ситуация больно непростая…Все раумы, которых ты видел в Ульвборге, являются своего рода генетическими мутантами в шестом поколении. Вижу твои глаза, дверг, но мы не мутанты в привычном понимании этого слова. Так же как и любой здравомыслящий человек или дверг, мы готовы без раздумий пускать кровь троллям, альвам, хладнорёбрым или йотунам, которых в родном для тебя мире называют Светящимися или отродьями… Много лет назад нашими предками в целях сохранения генетической целостности и выработки средств защиты от ветров Фимбульветр, что вы называете просто радиацией, была разработана сыворотка, навсегда изменившая нас как привычных миру людей. Возможно, тебе не преподавали это в Убежище, что так славится системами сохранения собственной крови, но число незарегистрированных изменений в физиологическом и ментальном развитии по всей Гардарике… хм, России просто зашкаливает за все разумные пределы, объективно изменяя ранее признанные человечеством границы нормы. Потому что тем, кто ставил когда-то эти границы, не приходилось переживать ядерную зиму, спасая себя и собственное потомство…

Торбранд опустил взгляд, словно невольно уносясь в прошлое, но через секунду снова заговорил. Миха почувствовал, как из глубины его души рвётся на волю дикий вопль, и сжал зубы.

— Сыворотка представляет собой сверхактивное биологическое вещество на основе чистой крови, полученной ещё до Третьей войны, способное к активному размножению при попадании в благоприятную среду и подчинению её себе. Благоприятной средой для «Фенрира» является незараженная кровь любой группы. Это наш дар, благодаря которому мы фактически невосприимчивы к Чёрным Ветрам и генетическим изменениям, но это же и… наше проклятье. Шесть поколений, Михаил, — конунг горько улыбнулся, — мы не в состоянии что-то изменить, даже если бы и пожелали.

Кузнец посмотрел на свои побелевшие руки и разжал вцепившиеся в края стола пальцы. Преступление, за которое любого подземника просто заживо сжигали специальные команды чистильщиков, было совершено над ним в течение каких-то двух суток. Быстро и просто, словно выкурить сигарету. Миха понял, что очень хочет покурить, что в условиях Убежища тоже каралось смертью. Торбранд внимательно читал изменения на его лице. Или мысли?

— Ядерные годы, проведённые на поверхности, и Четвёртая война дали «Волку», в конечном пике своей активности заменившему нам кровь, совершенно новые и неожиданные возможности, заставив его вторично и третично мутировать прямо в наших предках. Гены были взяты под контроль, дети больше не рождались уродами, а понятие кровосмешения приобрело единственный возможный — мистический оттенок побратимства. Но это же и вызвало к жизни ряд… особенных способностей… — Торбранд поймал взгляд Атли и кивнул, тут же меняя тему. — Теперь для полного контроля над незараженной средой «Фенриру» необходимо не более девяноста шести часов. Чистота крови ускоряет процесс. Назови это мутацией, назови это болезнью, но мы считаем это даром. Мы бережём его и чтим. И называем волчьей кровью. Без этого волкам не выжить…

Если бы не введённые Оттаром перед серией тестов препараты, кузнец бы наверняка потерял сознание. Викинги, словно причудливую картинку, с интересом рассматривали бледного, как смерть, подземника.

— Может, — повернулся в сторону медика Торбранд, — ему ещё чего-нибудь вколоть?

— А? — бросил короткий взгляд из-за монитора Оттар. — Да ну, пустяк, Торбранд…

— Ну, смотри… — Конунг выжидал, наблюдая, как дверг справляется с собой.

«Почти тридцать лет, ребёнок от первого брака, надежды на жизнь и покой в старости, на почётное пенсионное место в Убежище — где все это?» — Миха закрыл глаза, чувствуя, как начинает раскачиваться потолок.

Голос конунга прорвался через пелену, словно желал добить дверга:

— Приблизительно сорок восемь часов назад ты был, волею Норн, инфицирован «Фенриром». Орм Змеёныш, сын Вестейна, невольно смешал свою кровь с твоей, положив начало процессу поглощения. Теперь два момента. Первый — это ты, дверг. Раумсдальцы испокон веков, — это слово так уверенно звучало в устах Торбранда, словно северяне действительно жили на сибирской земле не менее пары веков, — были людьми. И второе — тесты Оттара указывают на стопроцентное усвоение твоей кровью нашей вакцины. Без учёта, оборвётся нить твоей жизни завтра или нет, также не учитывая и твоё желание, через сутки ты станешь одним из… — он не стал использовать такой оборот, в последний момент изменив фразу, — станешь таким же, как мы.

Словно не вслушиваясь в смысл сказанных конунгом слов, Атли широко зевнул, почёсывая коротко стриженный затылок, а Рёрик потёр переносицу, снова сменив позу. Михаил прочистил горло, что удалось ему с большим трудом.

— Может… — он вздохнул, как перед спуском в обваленную шахту, — пойдём перекурим?

— О! — Рёрик оживился, привставая в кресле. — Дело, говорит ведь, конунг!

Складывалось впечатление, что для северян беседа велась о вещах вообще второстепенных. Миха вглядывался в иссушенные ветрами лица и не понимал. Управление Убежища при решении подобных вопросов на сутки запиралось в зале совета, и попробуй только пикни… А тут он с «покурить» словно в воду глядел.

— Пойдём покурим, — чинно кивнул Торбранд, вставая, после чего поднялись и ярлы.

Вышли в высокий коридор, отошли к мусорному ведру в дальнем тупиковом конце, и Рёрик раздал сигареты. Хотя Михаил и не курил, но качество табака, наверняка выращиваемого северянами самостоятельно, отметил. Хороший, крепкий. Дождавшись, пока прикурят остальные, он забрал у ярла спички и через несколько секунд с определённой долей страха сделал несколько первых, за лет эдак двадцать, затяжек. Что теперь табу на курение тому, чья кровь по законам его дома навсегда испорчена? Кашлянул с непривычки и вспомнил, как тайно, боясь каждого шороха, смолили с дружками на нижних этажах Убежища, когда ещё в школу ходил. Викинги неторопливо курили, поглядывая на дверга. Ниже их как минимум на голову, а то и больше, подземник стоял, окружённый людьми, ёжась от продувающего борг сквозняка и неумело вдыхая дым в попытке унять дрожь в руках.

— А сам-то чего сказать можешь, дверг? — нарушил молчание Рёрик. — У нас любят, чтоб язык не хуже рук за человека ответить мог.

— Насколько я понимаю, — после недолгого молчания сказал Михаил, оглядываясь на всех, — у меня есть два пути. Умереть или присоединиться к вам. — Табак сделал своё дело, понизив давление и прогнав предательскую дрожь.

— Последнее непросто, — бросил в воздух Рёрик, — очень непросто…

— А что я теряю, если не смогу? — Миха почувствовал, что к нему возвращается его привычная манера неторопливо и уверенно излагать мысли.

От северян это не укрылось, и они обменялись снисходительными улыбками.

— Сам чего хочешь? — наконец задал самый непростой вопрос конунг и глубоко затянулся, сверху вниз рассматривая кузнеца. — Мы ведь тут тоже сейчас выбираем…

Миха открыл рот, приготовившись ответить, но замер на полувздохе. Показалось сейчас, что должна пролететь перед глазами вся жизнь, тридцать с лишком годков, комнаты и коридоры родного Убежища, лица близких, друзей, стареньких родителей, времена детства, возмужания и уверенной взрослой жизни. Пролететь, чтоб выбрать возможность была, но перед глазами стелился только ровный сигаретный дым и ничего более. Прошлое, оставшееся за изгибом реки, словно освобождало его от себя. Подземник поднял глаза на Торбранда.

— Остаться хочу, — сказал кузнец, но конунг не ответил.

Вместо этого вождь северян посмотрел на ярлов и кивнул Атли:

— Отведи его на склады, подберите одежду и обувь. Рёрик, найди… ну, Харальда, что ли. С сегодняшнего дня он присматривает за двергом. Пусть покажет борг и объяснит основы наших законов. На это ему день до вечера, после пусть приводит в длинный дом.

Затем он обернулся к подземнику, наклоняясь, будто к ребёнку.

— Слушай меня ещё, кузнец Миша. Беру тебя в борг свой отроком, хоть зимами ты и не пацан давно. Помни каждую секунду, что люди, которые тебя сейчас окружают, равны тебе лишь по крови, но не по духу, в речах будь краток и осторожен, без спросу или нужды не делай ничего. Придёт время, и, если такова твоя судьба, постепенно ты узнаешь все, когда-нибудь став равным любому из нас. Не все мы тут в Раумсдале рождены, были и подобные тебе, пришлые, что сами доказывали свои права на наше родство, но, как и с ними, остаться ли тебе, или навестить Хель, сейчас покажет только время… и собственное твоё желание. Сроков не ставлю, но силу слова моего ты, наверное, уже узнал. Так я решил.

Михаил кивнул, жадно запоминая каждое слово. И даже ни одного напоминания о наказании за побег… А такое вообще возможно? А такое вообще нужно? Кузнец почувствовал, что волна исходящей от конунга власти топит его без конца. На лицах стоящих рядом с Торбрандом ярлов отчётливо читались их мнения. Рёрик — в некотором замешательстве, но согласен. На лице Атли — смешанная с безразличием неприязнь.

9

Рубаха была сшита вручную, и, разглядывая намеренно грубые стёжки толстой шерстяной нитки, кузнец понял, что это сделано далеко не от отсутствия швейных машин. Просто так было надо.

Он ещё раз осмотрел себя, улыбаясь новому виду — зелёная рубаха с широкой чёрной тесьмой по краю, одевающаяся, как и рубахи остальных, прямо через голову, стандартные армейские штаны чёрного цвета, кармашки, замочки разные. Кожаный пояс, на котором пока ещё ничего не висело, и высокие армейские ботинки на шнуровке. Тоже чёрные. Без узора.

Миха нахмурился, вспоминая, как фыркнул презрительно Атли, когда подземник поинтересовался, почему у него не такая же, как у всех в борге, обувь. Нужно будет у кого-нибудь поразговорчивее узнать… Вспомнил также и ругань ярла, когда целые тюки белья летели на пол, а тот все лазил без продыху по полкам, пытаясь найти и подобрать нужный размер. Маленький рост, маленькая нога, ушитые в ростовку штаны, но ширина плеч… Кузнец выпрямился, чувствуя, как предупредительно натянулась на спине рубаха.

За поворотом послышались негромкие шаги, и через мгновение в коридоре, посверкивая золотой серьгой, появился Харальд. Меч на поясе похлопывал его по бедру в такт ходьбе. Улыбнулся, разглядывая сидящего на скамье дверга, и подошёл.

— Меня зовут Харальд, а моим отцом был Асгейр, — чинно произнёс он, внимательно осматривая одежду подземника с ног до головы. — Значит, конунг все же решил оставить тебя в борге?…

— Меня зовут Ми…

— Тебя зовут дверг, — резко, но без злобы в голосе перебил его северянин, — твоего старого имени больше не существует, как и самого тебя. Пойдём, — приказал он, и кузнец безропотно подчинился. Они направились по коридору, который, по подсчётам Михаила, пролегал на самом близком к поверхности этаже подземелья. — Я покажу тебе наш борг и объясню некоторые основные веши, чтобы ты не был убит в первый же вечер. С чего хочешь начать?

— С кузни, — улыбнулся Миха, и Харальд дружелюбно улыбнулся в ответ.

— Я не ожидал другого ответа.

Они вышли к широкой лестнице и покинули подземные этажи. Уверенно ориентируясь в железных лабиринтах крепости, викинг вёл дверга вперёд.

— Все это называется Ульвборг, Волчья Крепость, и построена она приблизительно посередине всех земель, контролируемых раумсдальцами в округе…

— Это много?

— Приблизительно сорок на сорок километров. — Харальд, как проследил дверг, совершенно не напрягался, когда вопросы кузнеца перебивали его речь. — Она была заложена очень давно, во времена Первого Хаоса, после Третьей мировой, и с тех пор постоянно достраивается. Мы любим уют и чтобы все было под рукой, так что периодически появляются новые пристройки. Тут есть оранжереи, закрытые огороды, цеха, гаражи, а недавно мы пристроили небольшой рыбный бассейн…

— На этих… раумсдальских землях ещё кто-нибудь живёт?

— Конечно! — Харальд пожал плечами. — И немало. Колхозы и поселения, попадающие под нашу защиту, во всех окрестных землях уже лет сто, как самые богатые и процветающие…

— Платят?

— Обязательно. Кроме нас тут нет и уже давно не было силы, способной удержать северных троллей, бродячие банды или альвов. Страндхуг, или налоги, если угодно, стали обязательной и неотъемлемой частью существования этих бондов.

— Вы часто сражаетесь?

Харальд хохотнул и даже на секунду остановился.

— Всю свою жизнь, — просто ответил он, и Миха понял, что это правда. — За время, что стоит борг, тролли даже трижды брали его в осаду, пытаясь ворваться внутрь, но, конечно же, теперь все они в Хель…

— Почему ты так говоришь? — Миха остановился, отставая от рослого и длинноногого воина, и осознал, что даже немного запыхался. — Почему вы все тут так странно говорите? Вы русские, разговариваете по-русски, живёте на русской земле, но ведёте себя ещё страннее, чем Миссионеры. Вы называете себя странными именами, используете странные обороты, вы меняете названия вещей! Кроме изменённой крови вы умудрились изменить и сам русский дух! Почему? Почему я должен поступать так же?

— Потому что мы викинги. — Харальд остановился и обернулся назад. — Пойдём, тут за поворотом должны быть лавки, если наши по пьянке не утащили их в другое место. Такие вещи нельзя рассказывать на ходу.

Они свернули, попав в широкий холл, посередине которого прямо из жестяного пола росли посаженные в кадку кусты. Рядом с пятном зелени на фоне серого железа стояли две потёртые деревянные лавки. Харальд сел, жестом приглашая и кузнеца.

— Это действительно долгая история, дверг, но если ты хочешь её знать, я не могу молчать о своём прошлом. Люди часто меняют свой быт, жизненную среду и образ мыслей в попытке догнать нечто более ценное и… родное. То, к чему рвутся их души, где и в какие бы времена они ни рождались. Когда-то давно, ещё задолго до начала Третьей мировой войны, в Новосибирске, один из многих подобных, существовал некий круг людей, совершенно не скрывающий от остальных интересов к викингам, могучим воинам древнего мира и всему, что их окружало. В попытке хоть ненадолго убежать от своего серого мира они изучали жизнь далёких и далеко не своих предков, впитывали в себя их быт. взгляды на вещи, богов, картину Вселенной и могучий, не способный сломаться дух Севера. Оставшиеся нам в наследство материалы говорят, что это были взрослые, сильные, весёлые и уверенные в себе люди, вполне вписывающиеся в настоящую жизнь, не теряя при этом крупиц прошлого. Они работали, учились, рожали детей, строили дома, сажали деревья и писали книги…

Харальд улыбнулся, но Миха не уловил шутку, даже не изменившись в лице.

— Хм… Ну и вот. Общая идея и крыло ворона сплотили их, создав прочное и дружное общество… Даже братство, пожалуй. А когда подросло второе поколение, вполне ожидаемо началась Третья мировая, с её бомбами, эвакуациями и многотысячными смертями. Раумсдальцы собрали семьи и ушли на север, осев в этих самых землях, куда почти не докатывалось дыхание радиации. Они построили Ульвборг, тогда ещё молодой и не укреплённый, приготовившись проститься с прошлым, как простился с ним и ты сегодня утром. Среди них были учёные и инженеры, историки, врачи и плотники, сапожники и психологи, люди, верящие в свои силы, строившие новый дом для новых детей.

Харальд достал из кармана штанов сигареты и спички, прикурил, не предлагая кузнецу, и прищурился на огонёк, медленно выпуская изо рта дым. Прижал руку к груди, касаясь чего-то, висящего под рубахой, и потёр левое запястье, на котором Михаил только сейчас разглядел массивный медный браслет.

— А теперь представь себе, дверг, переселенцев или колхозников с неожиданно навалившейся на них войной, что принесла хаос, анархию и переоценку ценностей. Когда за кусок мяса убивали, а картошка, на которой счётчик не зашкаливал выше половины, ценилась на вес золота. За что было хвататься этим толпам россиян, как говоришь ты, и при нормальной-то жизни не имевшим ничего? Русский дух, о котором ты говоришь, — где он был тогда? Почему не уберёг этих людей в здравом уме? Только Убежища, не хуже нашей вакцины изменившие человеческий облик навсегда, и могли хвастать чем-то подобным. Представь всех тех охваченных безумием раздора людей и узри среди них моих предков. Живущие по старинным и простым законам, даже среди машин и городского предвоенного шума, действительно готовые сражаться за древних и полузабытых богов, теперь они стали лишь крепче. Они научились убивать. Они научились быть сильными из сильнейших не только в играх и грёзах. Они защитили свои семьи и отстояли право на эти земли у обезумевшей и озверевшей черни.

Харальд некоторое время курил молча, словно не замечая сидящего рядом дверга, пальцами крутя на запястье браслет. Миха терпеливо ждал.

— Это были тяжёлые времена. Экспедиции по добыче полезных и ценных вещей, следов прошлого, помогли нам стать технически оснащёнными и не растерять знания. Умение драться, доведённое до совершенства, помогло нам выжить. Взятые по нашим законам чужие женщины не позволили нам и нашим родам умереть. Как Раз где-то в те времена один из раумов по имени Хальвбьёрни разработал «Фенрир», что навсегда отделило моих и без того отделённых предков от всего остального человечества. Потом, когда уже невольно зазвучали первые речи о возвращении в едва тронутый войной и беспорядками Новосибирск, а на руках росло новое поколение раумов, началась Четвёртая и самая беспощадная война, после которой даже на сибирские леса лёг вечный снег. А когда в обескровленном человеческом мире прекратили взрываться последние бомбы, земля эта изменилась уже навсегда. Через тридцать лет тут появились существа, только по первому взгляду похожие на людей, что живут тут и по сей день, и это не говоря уже о животных. Снега стаяли, а борг продолжал стоять, и теперь, дверг, это полностью наша земля.

Харальд замолчал снова, и Михаил с неожиданно пришедшим изнутри светом наконец-то увидел картину целиком. Увидел и понял, что больше нет нужды ни спрашивать, ни удивляться.

— Ты вот спросил меня, дверг, — северянин повернулся, задев его ногу ножнами меча, — почему ты должен становиться таким же? И я отвечу — если ты наш по духу, ты начнёшь жить по законам хранящих нас богов и сам того не заметишь, но если же нет… — Харальд улыбнулся, но в глазах его ревел ледяной ветер.

— Иногда… — сказал кузнец, — я вижу картины…слова и их значения, — Харальд непонимающе нахмурился, — ну, например, корабль… драккар, на котором мы пришли в крепость, называется «Скидбладнир», но знать этого раньше я не мог точно…

— Генетическая память, это следы воздействия на твой организм вакцины, — кивнул викинг, — это поможет тебе быстрее стать одним из нас…

— Но почему викинги, почему далёкие северяне? Почему не русичи, не потомки Ермака, не татары, наконец?… — Миха потёр лоб, словно вспоминая.

— А ты спроси у людей, когда-то создавших Payмсдаль, дверг. А ещё спроси у вещих Норн и мудрых Асов, — усмехнулся Харальд. — Идём, мы засиделись. — Он потушил окурок о подошву ботинка и убрал в карман. — Я обещал показать тебе кузню.

10

Кузня, она же машинный цех невероятной длины, полого уходящий в глубину холма, была пустынна и холодна. Тёмный узкий зал, освещённый редкими светильниками высоко под потолком, был заставлен громоздкими силуэтами станков и приборов.

Харальд провёл подземника внутрь, щёлкнул рубильником, добавляя света, и пошёл в глубь кузни, озираясь, как и сам Миха. В помещении, как по большей части и во всем борге, не было ни одного окна.

— Я сам-то здесь нечасто бываю, в основном у нас тут умельцы возятся да несколько трэлей особо сноровистых.

В хлынувшем свете кузнец наконец-то рассмотрел цех внимательно. «Очень неплохо, — подумал Миха, медленно обходя зал. — С мощностями Убежища, даже самого захудалого, конечно, не сравнить, но для группы отчаянных гражданских, ушедших на север и умудрившихся накопить такой вот потенциал… Наверняка не один окрестный завод в тяжёлые дни войны пережил их визит».

Токарные станки, фрезеровочные, несколько горнов, старинный электрический молот, пилы, сверлильные установки. Несколько станков для литья бронзы и латуни, сварочные аппараты, резаки. Действительно, неплохо. Размещённый на стене более мелкий инструмент тоже впечатлял немалым разнообразием. Михаил почувствовал лёгкий укол из прошлого, не больше, когда взгляд коснулся разнообразных молотов, расставленных у горна, и развешанных вдоль стены толстых кузнечных фартуков.

— Тут цех громкой и громоздкой работы, — Харальд обвёл рукой станки, — любая ковка, клёпка, сварка и так далее. Дальше места для чего-то поспокойнее. Например, вот тут Орм всем нам шьёт обувь. — Подземник осмотрел рабочее место сапожника и невольно бросил взгляд на собственные ботинки, немедленно перехваченный Харальдом. — Да, да, и эти тоже его работы, как почти все в борге. Тут у нас склады: железо, дерево, пластик, уголь…Тут, как видишь, рабочие позиции для починки транспортов, а вот сюда для капитального ремонта при желании можно затащить даже дракку. В общем, если честно, тебе лучше с Бьёрном пообщаться, он у нас тут за старшего, а я-то толком и не знаю ничего. Тут вот он ювелирными вещами занимается, фибулы для плащей и рубах куёт, амулеты… А по мощностям? Ну, ножи, саксы, мечи тут делают, любые инструменты, тут вот патроны для охотничьих калибров, дробь… Потом сам разберёшься.

Михаил остановился у холодного и погруженного в темноту горна, заглянул в вентиляционную вытяжку, чей хвост убегал в потолок. Потрогал пальцем золу, поднёс к лицу, понюхал. Харальд с интересом наблюдал за его действиями.

— А мечи вам кто делал? — Он кивнул в сторону оружия.

— Это старые вещи, едва ли не все они были сделаны Рёгином-кузнецом, ещё зим шестьдесят назад.

— Я видел его в доме?

— Он у Одина…

Миха вопросительно поднял бровь.

— Он погиб, — пояснил Харальд, — пал в битве с альвами девять зим назад и отправился в чертоги Вальхаллы пировать с Отцом воинов в ожидании последней битвы богов и людей.

— И часто у вас в Раумсдале так?

— Не понял? — Теперь настала очередь удивляться северянину.

— Ну, в смысле гибнут…

— Нет, — честно, без бравады ответил тот, — потеря каждого из раумсдальцев — невосполнимая, огромная потеря, а значит, и следим за этим в оба глаза. У каждого в хирде напарник, а то и побратим есть, вторая спина, на том и держимся. Так, изредка кто в битве по воле Одноглазого останется, да вот ещё в позапрошлую зиму Снорри Коротышка убился. Невысокий был такой, на тебя чем-то похожий, шустрый. А потом после пира полез как-то пьяный на главную башню стрелять ворон из лука и упал, прямо во двор тинга, да ещё и на камень. Голову в плечи целиком вогнал… Да ещё ведунья Ингрид из леса как-то по морозам не вернулась…

— А уходить… уходить от вас кому-нибудь доводилось? — задал обжигающий губы вопрос Михаил, и сердце тревожно заколотилось, готовое лопнуть.

Харальд пожал плечами, помотал головой.

— Был один такой, Торгейром звали, из хорошего рода, так вот он ушёл шесть зим назад… На запад, вроде за Урал даже. И никто ничего не слышал о нем с тех пор Почитай, что убили. — Воин скривился, словно пробуя неприятную тему на вкус.

— Сам ушёл? — осторожно продолжил подземник, но Харальд внезапно поймал его взгляд.

— Нет! — отчеканил, словно по железу, бросив в лицо Михаила звонкое эхо.

— А за что прогнали?

— Таких вопросов, кузнец, — северянин хищно прищурился, хрустнув пальцами, — запомни — не задают! Да и ответить на них — это тебе не весло на ладью обстругать… Оставим. — Он повернулся к наковальне, закрывая тему. — А мечи? Сейчас мы едва ли в состоянии делать хорошие мечи. Были не в состоянии. Ты ведь сможешь сделать такой?

— Попробовать можно. — Миха облизнул губы, успокаивая разыгравшееся сердце, и осторожно качнул головой: — Но начать нужно с малого. С ножа, например, или с этого, как его… скрамасакса. Нож я могу сделать хоть сегодня, был опыт. Для пробы сил, так сказать, но меч… Потом надо посмотреть ваши запасы железа, качество угля, мощность горна. Ты говоришь, Бьёрн смог бы мне помочь — кто это?

— Это такой толстый дядька в очках, который постоянно обтачивает напильником свои игрушки. Знаешь, он просто повёрнут на вырезании фигурок к кнейфотафлю, скандинавским шахматам. — Михаил кивнул, вспоминая пулемётчика со странным взглядом, что-то колупавшего за столом в доме. — Довольно неплохо разбирается в литьё и ковке, делает хорошие украшения, но до Рёгина ему всегда было далеко…

— А дай-ка посмотреть. — Кузнец, уже погрузившись в особенности закалки длинных слоёв железа при изготовлении меча, к своему счастью, не видел глаз Харальда, безмятежно протягивая руку в сторону его оружия.

— Я ещё раз прощу тебя, дверг, — кузнец вздрогнул, сбрасывая облако уносящих его далеко мыслей, и едва не отшатнулся от викинга, — самый последний раз за незнание наших законов, но если ты ещё хоть единожды сделаешь нечто подобное в отношении любого из раумов, можешь заранее готовить погребальную лодку. — Михаил не шевелился, внимательно следя за губами северяница. — Меч — это твоя душа, меч — это то, что отличает тебя от любого другого, созданного в Мидгарде более слабым, меч — это даже больше, чем символ воина и свободного человека. Чтобы заслужить опоясывание мечом, тебе ещё нужно доказать, что ты мужчина и боец. Только воин, погибший в битве с мечом в руке, попадает к Одноглазому Одину в палаты Вальхаллы, где пятьсот сорок дверей. Меч — это больше, чем твой побратим, это часть самого тебя, рождённая в железе. Ты можешь иметь хоть три автомата и быть отличным воином, но именно оплаченный кровью меч поднимает тебя над всеми лучшими воинами этого мира. Его не обнажают без нужды, его не дают посмотреть для праздного любопытства. Так верили наши предки, так верим и мы. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Миха кивнул, прочищая пересохшее горло, а Харальд, удовлетворённый произведённым эффектом, улыбнулся. На соседних с раумсдальскими землями ярмарках даже любой умственно отсталый давно знал, что не стоит просить у северянина рассмотреть его странное оружие. — Только потому, что ты кузнец, — сказал он и в один миг, едва замеченный двергом, вырвал из ножен сверкающий меч. Крутанул, разрубая воздух, перевернул, осторожно и бережно придерживая пальцами за клинок, и протянул его Михаилу. Медленно, с каким-то благоговением, тот принял оружие, внимательно рассматривая конструкцию.