ГЛАВА 5

Атли рвал и метал. До такой степени рыкающим и бешеным его не видели со времен ссоры со старейшинами по поводу похода в эти злосчастные предгорья.

Он метался по разворошенному, дымящемуся лагерю, как барс, с красными, налитыми злобою глазами, кричал дурным голосом на правых и виноватых, а его меч при ходьбе в разболтавшейся портупее хлестал его по бокам, словно чувствовал себя хвостом гигантской снежной кошки, что вернулась домой и застала берлогу разоренной, а детенышей – израненными и полумертвыми.

Было от чего прийти в отчаяние. Набег снежных туров стоил дружине полусотни бойцов, затоптанных, задавленных и зарезанных киммерийцами. Кроме того, равное им количество ваниров в ближайшее время не могли участвовать в боевых действиях – с раздробленными руками, сломанными ребрами, исполосованные горскими кинжалами, они мало того, что ослабляли и без того крохотную дружину.

Тан понимал, что оставить их зализывать раны в киммерийских пустошах значило бы обречь их на верную и лютую смерть. Следовательно, их надо было каким-то образом перебросить на родину – а это означало выделение охраны. Нечего было и думать прорваться в Венариум с ранеными.

Самым неприятным было то, что нападение мстителей не только нанесло непоправимый ущерб боеспособностималенького отряда наемников, уменьшив количество мечей. Оно ввергло дружину в пучину нелепейших, с точки зрения Атли, суеверий и мифов.

Вот и сейчас, бродя по лагерю, тан слышал на все лады пересказываемые подробности нападения, расцвеченные следами дремучих нордхеймских преданий – тут была и хозяйка смерти Хель, которая якобы лично металась по лагерю, пожирая всех на своем пути, и сам Дикий Охотник, пронесшийся средь поля битвы, снося головы и предвещая скорую гибель мира, была тут и воля Имира, отвратившего одно из турьих стад от добычи, поощряя сильных и умелых.

Одним словом, все то, что для цивилизованных хайборийцев звучало туманной сказкой, а для ничего на свете не боявшихся грозных ванирских наемников было теми нитями, из коих сотканы их сны.

Атли не был бы Атли, если бы не понимал – именно из этой питательной среды страхов и суеверий, запретов и героических деяний вырастает железное древо власти старейшин.

Его ноздри, словно у встревоженного животного, раздувались – он словно бы уже чуял, как скальды, каковых немало было в его дружине, начнут распевать «О Погибели Мира», особенно громко и голосисто выделяя кенинги, посвященные причинам вселенской катастрофы – забвение воинами заветов туманных, но мудрых предков.

Если военный вождь был воплощением Имира и всей его свиты хримтурсов на поле брани, то на привале думами воинов полностью и безраздельно овладевали бродячие скальды. В чем-то мудрые и суровые, а в чем-то – сущие дети, жители Нордхейма не мыслили своего существования вне уложений древних бесчисленных преданий.

Другое дело, что суровая реальность окружающего мира, грозная и требующая полной концентрации в себе, уводила ваниров из былинных пучин в мир огня и стали, призраки тускнели и отступали в глубины сознания. Наиболее циничные из молодых ваниров и те, кого, как и Атли, задела сияющая колесница просвещенной хайборийской культуры, совершенно не оглядывались в своих действиях на эти выцветшие тени. Но то – до поры, до времени.

Как только парадоксальный северный мир выкидывал очередное коленце, вполне напоминающее внешне один из узловых моментов преданий старины, как ваниры из ситуации «здесь-и-теперь» могли в мгновение ока соскользнуть в мифологическое измерение с другим временем, другой географией, другими правилами игры.

Атли уже не раз и не два видел, как его начинания разбиваются, словно бессильные волны, об этот гранитный утес: воины оказывались потерянными в самом гиблом месте Срединного Мира, окруженные чудовищными хресвельгами, гармами и драконами, с тверди небесной на них беспощадными ледяными глазами смотрел Имир из своих Чертогов, земля, не скрепленная исполнением обычаев предков, расползалась и разверзалась у них под ногами, и в трещины бредовой реальности в любую секунду могли хлынуть жители Тролльхейма или бесплотные слуги Хель, и откуда мог вырваться, сшибая звезды, солнце и луну Дикий Охотник.

В такие минуты Атли проклинал Нордхейм и волю Ледяных Гигантов, что заставила его родиться среди дремучей дикарской полярной зимы.

Сколько затей пошло прахом, сколько походов не состоялось и сколько битв было проиграно! Тан мог сражаться с противниками из плоти и крови – в этом ему, вероятно, не было равных на севере обитаемого мира, однако он был бессилен перед призраками и кенингами скальдов.

Следует, однако, отметить, что и сам Атли иногда просыпался в холодном поту и с диким криком на устах, когда ему вдруг в кошмарном сне привидится, что он умер от болезни или же утонул, и посланные за ним из Ледяных Чертогов валькирии вернулись в Валгаллу ни с чем.

Не было для самого тана ничего более жуткого, чем возможная смерть не на поле боя и неизбежные посмертные скитания в костяных палатах хозяйки смерти с последующим погружением в Воды Забвения. Затем наступал день, с его заботами, сражениями и походами, и Атли вновь с презрением и негодованием следил, как его бойцы перед битвой облачаются в амулеты и обереги, срывая стремительную атаку, потому что часовые ночью видели падающую звезду с зеленым хвостом, или скальд, исполняя кенинги восславления Гигантов, подавился и закашлялся.

На сей раз дело было еще хуже. Что-то в горском нападении было действительно пугающее – когда двое бросаются на целое войско (про старика, затоптанного на подходе к лагерю, Атли знать не мог), причем один из двоих – мальчишка, а вместе с ним – женщина… когда грозные и неукротимые снежные туры безо всяких причин штурмуют людскую стоянку… когда израненный сопляк, у которого погоня висит на плечах, умудряется похитить у самого тана и его телохранителей важную персону… когда…

Словом, после всего этого тан не мог позволить возникнуть разговорам о том, угоден Имиру данный поход или не угоден. И он всеми силами не позволял.

Подгонял тех, кто собирал сани для раненых, назначал воинов в сопровождение – стараясь наиболее суеверных, склонных к песнопениям, и тех, кто лоб в лоб столкнулся с Конаном и Дьярой, назначить в отряд сопровождения, делил припасы. К озабоченному не на шутку тану подошел Сапсан.

– Атли, сколько воинов ты поведешь к Венариуму, – гандер указал рукой на сани с ранеными, – ты и без того привел в предгорья меньше, чем обещал, а теперь…

– Я обещал спасти вашу крепость, и я ее спасу. Если понадобится – в одиночку, без дружины.

Было видно, что ванирскому вождю в данный момент совершенно не было дела ни до аквилонской твердыни, ни до конунга южан, который без дела слоняется по лагерю и сует нос туда, куда ему, южанину, нос совать совершенно нечего.

Ответ не понравился аквилонцу, и он бросил в лицо ванира:– Если двух киммерийских псов и стада коров хватило на то, чтобы вывести из строя сотню твоих дружинников, то чего будешь стоить в бою ты один?

Губы Атли побелели, рука мягким движением опустилась к мечу. Сапсан меж тем стоял совершенно спокойно и смотрел несколько отстраненно, как привык смотреть на излишне ретивых новобранцев, прямо в точку между кустистыми рыжими бровями.

– Ты хочешь проверить, конунг?

Свистящий шепот Атли разбудил дремавшего неподалеку волкодава. Пес вскочил и зарычал, ища противника. Затем скакнул к говорившим.

– Ты горяч, Атли, а я холоден, и голова моя поседела раньше, чем ты убил из детского лука своего первого оленя. – Сапсан совершенно спокойно сел на корточки и потрепал собаку за холку.

Та бешено завиляла хвостом, сметая с сапог тендера снег. Вокруг уже собралось несколько дружинников, которые, сохраняя каменные лица, взирали на эту сцену. Были они из числа тех, на кого Атли не стал бы прикрикивать, прогоняя проверить собачью упряжь – иссеченные шрамами, твердые, как приморские скалы, наемники, гораздо старше Атли по возрасту.

Хмуро оглядев их невидящими глазами, вождь убрал руку от меча и, не в силах себя сдержать, наподдал сапожищем псу, который ткнулся было носом ему в ногу. Взвизгнув от неожиданности и обиды, пес убрался за спину Сапсана и там принялся яростно вылизывать ушибленное место.

– Я отправлю своих раненых и тех, кого не прельщает аквилонское золото, вместе с ними – и робких, и болтливых…

– И сколько же останется? – спросил гандер кислым тоном, с интересом разглядывая серебряную фибулу, которой был скреплен, у горла его плащ.

– Десять сотен северных волков, Сапсан. – Атли тоже уставился на витую застежку.

Гандер взвился:– Тысяча мечей, о Митра! Да ты обещал привести две с лишним из Бритунии! Киммерийцев будет – как сугробов на этой проклятой солнцем равнине!

– В Бритунии мои люди дрались в Кезанкийских горах и несли потери… – начал было Атли, но Сапсан уже разошелся не на шутку:

– В Венариуме стоят четыре тысячи моего Легиона, и пять-шесть сотен новобранцев, вполне способных если не для боя, то чтобы дорого продать свою жизнь на стенах. Орантис Антуйский, будь он неладен, отдал приказ двум столичным полкам панцирной кавалерии и свободным от обороны немедийской границы баронским дружинам двигаться к крепости – а это еще по меньшей мере пять тысяч. Так скажи мне – за что я буду платить так много золота тебе, Атли?

Тан уже справился со своими чувствами и ответил спокойно и холодно, словно был не вождем разбойной бродячей ватаги, а заправским тарантийским вельможей, поднаторевшим на интригах:

– Легион – уже не твой, Сапсан. Ты – большой конунг на севере Аквилонии, но только – на севере, есть еще такие, как Орантис – Зубы гандера скрипнули, удар попал в цель. – На каждого солдата легиона придется по меньшей мере десяток этих бешеных псов. Что же до панцирной кавалерии и ваших расфуфыренных, словно петух перед случкой, баронов… – Атли хищно ухмыльнулся, – в горах Южной Киммерии найдется немало недобитых тобою шаек, которые так обглодают этих олухов, что киммерийцам достанутся одни кости. И хотел бы я посмотреть, что будет делать ваша хваленая кавалерия в снегах и холмах.

Прислушивавшиеся к разговору наемники загомонили, на все лады обсуждая, как удобно и приятно изничтожать конников и из-за стены щитов, и расстреливая их с вершин холмов из луков, и заманивая в глубокий снег, и стаскивая с коней. Атли молчал, скаля зубы.

Сапсан некоторое время прислушивался к ванирской похвальбе, думая о чем-то своем. Меж тем тан продолжил, когда гомон начал стихать:– Кроме того, конунг, – он часто называл аквилонца этим северным титулом военного вождя, подчеркивая свое уважение к командиру Северного Легиона, однако на этот раз титул звучал явно издевательски, – теперь не ты командуешь всей кампанией, я думаю, что тебя бы порадовало известие о том, что Орантис Антуйский подвел под луки и пращи разбойников дворянскую кавалерию – красу и гордость Аквилонской Короны, да вдобавок – едва не потерял крепость. И тут появляешься ты, изгнанный из Венариума с позором, в сопровождении соглядатая, во главе небольшого отряда, нанятого на твои личные сбережения, и спасаешь положение, а?

Сапсан поспешно придал лицу выражение высокомерного презрения аквилонского вельможи к неотесанному северному варвару, вздумавшему учить его политике и стратегии, однако от проницательного наблюдателя не скрылась бы некоторая растерянность, промелькнувшая в его взоре при последних словах Атли.

Варвар, без сомнения, был умен. Слишком умен и проницателен для варвара и наемника. К тому же, судя по связности и логичности его речи – он к ней готовился заранее, собираясь скрутить в бараний рог «южного конунга», как только тот попадет к нему в лагерь.

Ястреб Пограничья не достиг бы таких высот, если бы не мог найти выхода из любой трудной ситуации – хоть в жарком бою, хоть – ведя переговоры. Он быстро оправился и сам перешел в наступление, выкладывая свой козырь, заготовленный именно на такой случай:

– Мы излишне кричим друг на друга, тан Атли, словно два голодных песца над тушкой мускусной крысы.

При слове «тан» брови Атли поползли вверх, а зрачки расширились. Он не умел еще так хорошо владеть мимикой, как поднаторевшие в демагогии и интригах жители культурных областей мира. Сапсан, заметив замешательство собеседника, внутренне усмехнулся и продолжил более тихо и вкрадчиво:

– Да, мне кое-что известно о некоем строительстве, что ведется в ванахеймском фьорде под названием Оскален-ный по приказу… м-м… одного молодого, но грозного повелителя наемной дружины. Известно мне также кое-что относительно планов этого воина. Но так как планы эти не могут навредить Аквилонской Короне и ее интересам, то и мой интерес к этому фьорду лишь показывает любознательность, присущую всем цивилизованным хайборийцам. В то же время – Аквилонская Корона, при желании, поставив в известность некоторых… – тут Сапсан назвал имена нескольких ванирских племенных старейшин и именитых военных вождей, которые были чрезвычайно могущественны и, одновременно, недолюбливали Атли, – может сии планы нарушить…

Атли попытался что-то вставить в тираду гандера, но Сапсан повелительным жестом заставил его умолкнуть.

– Одним словом, Атли, я знаю, насколько выгода от спасения Венариума принесет успех тебе, а ты знаешь, насколько мне нужна эта победа.

Оба воителя смотрели друг на друга с нескрываемой неприязнью и тяжело дышали, словно бы в продолжение этих минут не беседовали, а рубились на мечах. Сапсан суммировал разговор:

– Итак, ты ведешь тысячу мечей. Золота тебе будет дано столько же, сколько я обещал за более сильную дружину. Но… Есть еще «но». Киммерийский мальчишка украл родственника Орантиса Антуйского. Чрезвычайно важно, чтобы он вернулся назад в Тарантию, так как из всех столичных выходцев, что вертятся вокруг Легиона и всей кампании, он единственный, кто понимает мою, и твою, кстати, роль в этой войне. Ты можешь спросить – а что значит слово мальчика, когда говорят убеленные сединами воины? Это взгляд варваров. В Аквилонии дворянин – всегда дворянин, лишь бы он уже вышел из детского возраста и не имел опекунов. Если… вернее – когда Орантис Антуйский погибнет, его племянник станет старшим по титулу в группе присланных стратегов – он же будет отчитываться перед Магистратом и королем. Конечно, король Хаген может не утвердить его в этой должности и, скорее всего, не утвердит. Но все это будет потом. А после того, как мыпрогоним киммерийскую орду от Венариума, новый герцог Антуйский должен доложить об успехе Северного Легиона и его союзников из среды наемных ванирских дружин. Я – вернусь на прежнюю должность командира Легиона, а ты – получишь золото и благословение Аквилонской Короны на свое танство.

Атли слушал все это, раскрыв рот. Он не предполагал до сего времени, насколько коварными и беспринципными могут быть сильные мира хайборийской культуры, когда речь шла об их титулах, положении и других игрушках южан.

Особенно тан удивился, когда услышал, словно бы о деле решенном, про скорую и, надо полагать, насильственную смерть Орантиса. Нет, Атли был сыном своего неизнеженного, жестокого мира, и убийство как таковое просто не могло его шокировать. Если есть враг, он должен быть убит. Так же он собирался поступить в будущем и со своими врагами в Ванахейме.

Но убивать он их собирался собственноручно, в поединке или же на поле боя. Здесь же речь шла именно об убийстве из-за угла или – не приведи Имир – отравлении.

Отравленный, по убеждению северян, и тут Атли был пленником представлений своего народа не меньшим, чем любой из его дружинников, не мог попасть в Вальгаллу, равно как утопленник или удавленник.

Эти виды смертей, вместе с болезнями, насылаемыми из призрачных сопредельных миров, были под стать киммерийским убийствам с уничтожением оружия и сбиванием рогов. Но там речь шла о кровной мести, и хотя киммерийцы посягали не только на жизнь своих врагов, но и на их посмертие, до цинизма убийства не оружием из-за положения в обществе любому из северных воинов, и Атли в том числе, еще было расти и расти.

– Итак, – меж тем продолжал Сапсан, ковыряя стоптанный снег носком сапога и теребя фибулу у горла, – жизнь Эйольва Антуйского нам важнее сотни мечей, и я требую, чтобы сотня воинов отправилась немедленно по следу мальчишки, затем – отсиделась бы в предгорьях до окончания кампании и привела бы его в Венариум. – Я полностью согласен, конунг. – В этот раз титул прозвучал как должное.

– Но это еще не все. Мне необходимо быть уверенным, что с этой сотней ничего не случится, и ты, Атли, будешь ею командовать. Я не верю твоим командирам.

– Что, Имир тебя разрази! – взревел гигант. – Что может случиться с сотней наемников в пустыне? Все киммерийцы, кроме этого остатка предгорного клана кузнецов, уже пляшут свои пляски духов вокруг горы Бен Морг!

– Этого не знаю, зато знаю, что что-то случилось с пятнадцатью сотнями наемников посреди безлюдных пустошей прошлым вечером, когда тут бегало двое «остатков» этого клана. Тогда с выродком-мальчишкой была женщина. Уж поверь мне, Атли, точнее, тан Атли, если бы эта женщина была жива, я сам отправился бы с тобой. А раз он один – то так уж и быть, я поведу отряд на Венариум.

Было понятно, что Сапсан откровенно издевается, и Атли уже давно боролся с желанием снести его седую голову с плеч одним ударом меча, вот так вот, наискось, от уха слева до шеи справа. Но крыть ему было нечем. Он еще пытался возразить, что его дружина не будет сражаться под чужим командованием, но понял, что это не так.

Слава Черного Ястреба Пограничья давно облетела весь север, и любой воин почел бы за честь драться за такого вождя с кем угодно и за что угодно. По крайней мере, любой воин Нордхейма.

Кроме того, раз Атли погонится за киммерийским выродком, то все формальности будут выполнены – умершие лютой смертью товарищи будут отомщены – и ваниры, отбросив всякие мистические сомнения, перестанут коситься на установления предков и отправятся добывать золото и славу.

Разговор дальше пошел более спокойный. Они уточнили, развернув прямо на санях карту, через сколько дней орда может подойти от горы Бен Морг к Венариуму и обложить крепость, и сколько времени останется аквилонской кавалерии на то, чтобы потерять в горах Южной Киммерии часть ударной мощи, вырваться в пустоши и – либо быть вырезанной киммерийцами, либо прорубиться сквозь их ряды и засесть в осаде вместе с гарнизоном.

Командиры решили, что через пять дней все указанное может свершиться и начнется непрерывный дикий штурм.

Оставалось надеяться, что убийцы герцога сделают свою работу чисто и быстро, а значит – и обороной будет командовать кто-либо из офицеров Легиона. Насчет смерти Орантиса у аквилонца явно имелся некий план, но, сколько ни пытал его ванир, он так и не пожелал сказать ни слова, чем еще больше возбудил подозрения северянина.

Однако он справедливо рассудил, что это его, в общем-то, мало касается. Боевые приготовления имели для них куда большее значение.

Итак, к тому времени Сапсан, имея под командованием девять сотен мечей, должен будет тревожить орду ударами с тыла – известно, что киммериец, как росомаха, не оставит добычу, чтобы погнаться за другой жертвой, пусть даже и более привлекательной, даже раненой. Цель, выбранная первой, преследуется долго, тупо, упорно, косолапо, но до конца.