Современная электронная библиотека ModernLib.Net

В лесной глуши

ModernLib.Net / Детективы / Фуэнтес Эухенио / В лесной глуши - Чтение (стр. 5)
Автор: Фуэнтес Эухенио
Жанр: Детективы

 

 


      – Что еще ты видел в дневнике? – спросил он.
      – Больше ничего не помню. Я глядел туда всего несколько секунд. Появилась Глория и удивилась, увидев меня. Она улыбнулась, закрыла тетрадь и прижала ее к своей груди, сказав мягко: «Это секрет. Здесь – моя жизнь».
      Хотя существование дневника было важным фактом, Купидо не ощутил большого оптимизма. Ему всегда не нравилось, когда расследование базировалось на поисках какого-нибудь предмета, потому что он прекрасно знал, как легко исчезают на дне озера пистолеты и как быстро горит бумага.
      – Что думал твой отец про эти визиты?
      – Он не подозревал, что мы видимся так часто. Он не возражал, когда надо было помочь ей перевезти что-нибудь, но о живописи и слышать не желал. Я единственный ребенок, который у него остался, и он никак не может смириться с тем, что я тоже когда-нибудь уеду.
      – Что ж, спасибо за рассказ, – сказал Купидо. – Если вспомнишь что-то еще, приходи без сомнений.
      – Договорились.

5

      Здание являло собой одну из тех высоченных коробок из стекла и стали, где, разделенные всего одной стеной, соседствуют важный чиновник и роскошная проститутка. В коридоре, как в отеле, был мраморный пол и множество дверей: каждая служила входом в чье-то жилище, где ни один квадратный сантиметр площади не пропадал даром. Архитектура, копирующая пчелиный улей, но тем не менее не превращающая человека в насекомое.
      Купидо постучал и тотчас услышал шаги, которые самоуверенно приближались, – его ждали с тех пор, как он позвонил из телефонной будки. Англада, не взглянув в глазок, открыл дверь и жестом пригласил детектива войти. Он был в халате и шаркал по паркету элегантными кожаными тапочками без задников; у него были мокрые волосы, словно адвокат только что принял душ.
      – Сейчас я оденусь, и поедем. Чувствуйте себя как дома, – сказал Англада, прежде чем исчезнуть за дверью.
      Это была квартира средних размеров, с гостиной, выходившей окнами на улицу Команданте Сорита. Через открытую дверь виднелась кухня, где не было заметно ни единой тарелки, никаких пятен или хлебных крошек на столе; все бытовые электроприборы на своих местах, все чистое, везде холодная металлическая стерильность, характерная для мест, где нет детей, – обычно в таких квартирах живут люди, которые мало готовят дома и имеют привычку есть в ресторанах.
      В гостиной, около одного из двух пластиковых окон с вмонтированными между стекол резными жалюзи, имелось отгороженное пространство для кабинета. На маленьком столике – компьютер. Книг почти не было, зато на стенах висели картины. Купидо обратил внимание на две гравюры, портрет Англады, который счел превосходным, и несколько акварелей – на них округлыми четкими буквами была выведена подпись Глории. Он сам не знал почему, но удивился, увидев ее, – детектив подумал, что тот, кто создал эти картины, не мог оставить на них такой незатейливый автограф. Между двумя окнами на стене висела фотография студентов выпускного курса, а под ней – лицензия на адвокатскую деятельность, хорошо видная любому посетителю.
      Англада довольно скоро вышел, они спустились на улицу и после десятиминутного ожидания наконец поймали такси и направились к дому Глории в Сеа-Бермудес. Пробки были ужасными. Забастовка работников метро, не принявших минимальные субсидии, установленные муниципалитетом, парализовала подземку. В результате люди пользовались наземным транспортом и на дорогах творилось черт знает что.
      По пути Англада немного рассказал сыщику о районе, куда они ехали. Отец Глории, как и все военные, обладал способностью предвидеть будущее, – возможно, его научили в академиях искусству опережать время и врага, будь то сражение, террористический акт или любое другое непредвиденное обстоятельство, – и применил свою способность в гражданской жизни, купив одну из просторных квартир, продававшихся тогда в этом районе очень дешево; их приобретали в основном военные, служившие неподалеку, в Монклоа. Потом уже Глория на свои первые доходы – и, несомненно, с отцовской помощью, подумал Купидо, – сначала сняла, а потом купила мансарду в том же самом здании; это был обычный чердак, превращенный в студию. В эту мансарду они и направились в первую очередь.
      – Сюда она приходила рисовать. Или когда хотела побыть одна, – сказал Англада, пропуская сыщика вперед.
      Студия, просторная и светлая, с двумя тяжелыми колоннами в центре, была прямоугольной формы, свет в нее проникал через три круглых окна, придававших помещению несколько богемный вид. За окнами простирался пейзаж: карминовые крыши на зеленом дымчатом фоне леса Деэса-де-ла-Вилья. Напротив входа, в стене поменьше, были две закрытые двери, одна, должно быть, вела в ванную, а другая – в маленькую комнатку. Между дверьми стояла этажерка, где громоздились банки с красками, кисти, папки для бумаг, тетради и какие-то книги – все в том художественном беспорядке, который Купидо уже видел на фотографиях студий многих художников. На третьей стене висели картины, иные просто стояли, прислоненные к ней и повернутые лицевой стороной от наблюдателя, – художник явно не желал, чтобы другие видели его наброски, которые он не закончил или не решился уничтожить; в конце концов, подумал Рикардо, всякая незаконченная картина – это история маленького краха, так же как для писателя всякий незавершенный рассказ или роман, брошенный на середине, есть доказательство ошибки в оценке собственных сил или таланта. Купидо подумал, что для детектива любая неразгаданная загадка – тоже поражение.
      Всюду, куда падал взгляд, – у двух широких колонн, в проемах между окнами и на паре мольбертов, повернутых к свету, – стояли последние работы Глории, которые она уже завершила или вот-вот должна была закончить: серия написанных маслом пейзажей заповедника, Юнке и Вулкана, долин, спрятанных в их складках, и озер; группа оленей, бредущих на водопой; лани, высовывающие морды из кустарника. На других полотнах, поменьше, Купидо обнаружил вариации на тему рисунков из пещер, которые он столько раз видел двадцать лет назад. Несколько фотографий самих рисунков были пришпилены кнопками к стенам, там и тут, в порядке, непонятном ему, но, возможно, имевшем жесткую и тайную логику в глазах Глории. Рикардо подумалось, что две эти серии – земля и ее обитатели – вполне дополняют друг друга. Чудесным наскальным рисункам цвета ржавого железа, которые двадцать лет назад, мочась на них, оживляли подростки, такой пейзаж очень соответствовал. Пейзаж, где смешивались доисторическая суровость и отголоски потерянного рая. Казалось, только в такой местности и могли появиться нитевидные, предельно символические фигурки, иногда сведенные к простой закорючке, а иногда свидетельствующие, что их авторы думали не только о еде и выживании. Глория одухотворила эти изображения, наделила темные и красноватые лица чувством страха, желаниями и радостями, она явно хотела представить себе, какими мы были прежде.
      Купидо подошел к этажерке. Некоторые папки, перевязанные красной тесьмой, разбухли от эскизов и набросков. Кроме них, здесь лежали блокноты, каталоги выставок и монографии о различных стилях и художниках.
      Англада молчал, глядя на картины, свободно передвигаясь по студии, ничего не трогал, как отец, не желающий менять ни одной детали в комнате своей трагически и преждевременно погибшей дочери.
      – Вы знаете, что Глория вела дневник? – спросил его детектив.
      – Дневник! – воскликнул тот, шлепнув себя ладонью по лбу. – Да, знал, хотя никогда его не видел. Несколько раз она что-то о нем говорила. Это важно?
      – Может быть. Ведь он мог бы нам что-нибудь прояснить. Глория иногда брала его с собой в Бреду, хотя в последний раз этого не сделала. По крайней мере, его не было среди ее вещей.
      – Кто вам о нем сказал?
      – Давид, кузен Глории. Он однажды его видел. Думаю, надо поискать.
      Купидо заметил, как Англада напрягся, это непредвиденное обстоятельство его несколько насторожило. Наверняка Глория писала о нем какие-то интимные вещи, упоминала небольшие обиды, мелкие трения, нескромные и веселые подробности, и Англада скорее всего боялся, что детектив будет все это ворошить и лезть в их с Глорией жизнь, которая не имеет отношения к расследованию. Тем не менее он кивнул:
      – Думаю, Глория была бы согласна.
      – Где она могла его хранить?
      – Сейчас я припоминаю: однажды я в шутку сказал, что тайком его прочитаю. Она ответила, что мне никогда дневник не найти – она хранит его, как зеницу ока, – медленно произнес Англада.
      Они оглядели студию, пытаясь определить возможные места для тайников.
      – Не думаю, что он здесь. Скорее в квартире. Как только вы туда попадете, вы поймете, почему я так говорю.
      – Вы были правы, – согласился Купидо, когда они спустились в квартиру.
      Это было жилище с более высокими, чем обычно, потолками, украшенными алебастровыми карнизами и слишком большими розетками. Прихожая переходила в просторную гостиную, разделенную перегородкой с двойной раздвижной дверью на две симметричные части. Квартира больше походила не на жилище молодой женщины, а на наследство недавно умерших родителей, которые и придумали все эти массивные украшения. Глория не хотела отказываться ни от превосходной мебели, ни от обилия лепнины, ни от развешанных родителями фотографий; она даже не стала вешать на незанятые места на стенах свои картины. В результате большая комната оказалась заполненной вещами, там было много мест для тайников.
      – Понадобится, наверное, целый день, чтобы все здесь досконально обыскать. Взгляните, например, на это, – сказал Англада, указывая на буфет с оригинальным рисунком и секцией из маленьких ящичков, похожих на те, что используются в типографии, и двумя широкими нишами для хрусталя. – Он сделан по чертежу Глории, она могла устроить тайник где угодно.
      – На двоих нам понадобится полдня, – прикинул Купидо.
      Если дневник действительно спрятан, то, как полагал Купидо, не в тайнике, устроенном в каком-либо предмете мебели, а в месте доступном, но в то же время трудновообразимом.
      Он подумал, что Англада предпочел бы найти дневник и прочитать его в одиночестве, но было уже слишком поздно идти на попятный. Англада платил за расследование и не стал бы чинить ему препятствий.
      – Согласен, давайте начнем прямо сейчас. Может, найдем через несколько дней, – сказал Англада унылым тоном, какого Купидо не слышал у него даже в первую их встречу. – Но прежде мне нужно позвонить.
      Он снял телефонную трубку, набрал номер и сказал, чтобы его не ждали в офисе в течение нескольких часов, так как он занят. Затем повесил трубку и обратился к детективу:
      – Давайте начнем со спальни.
      Это был долгий, тщательный и систематический поиск. Каждый угол, каждый закуток, каждая щель между полками или двумя предметами одежды, висящими в шкафу, каждый стеллаж с книгами о живописи, авиации или военными биографиями, каждая корзина с журналами были досконально проверены Англадой, который время от времени прерывался, будто погружаясь в воспоминания, и детективом, немного смущенным сознанием того, что он вторгается в чужую жизнь. Здесь все осталось таким же, как и при Глории, и ее внезапное исчезновение словно застигло квартиру врасплох: казалось, она была готова к быстрому возвращению хозяйки и хранила на виду самые используемые вещи: пинцет для депиляции рядом с маленьким увеличительным зеркальцем, наполовину разгаданный кроссворд в последней газете, пустую банку из-под кока-колы, которую забыли выбросить, компакт-диск в проигрывателе. Каждый интимный предмет одежды, который тактичный Купидо оставлял на осмотр Англаде, каждый запах, скрывавшийся в платке или в старой, вышедшей из моды сумке, каждая расческа или тюбик губной помады, закатившийся под диванную подушку, сообщали сыщику какую-то новую информацию о своей хозяйке, о ее вкусах, капризах и маленьких пристрастиях, о том, что доставляло ей радость, а что, наоборот, мешало или раздражало. Из мелких деталей он составил себе образ женщины, наделенной острым зрением и тонким обонянием – что чаще всего вызывает приступы ностальгии. В углублении шкафа или в каком-нибудь мебельном ящике Рикардо находил сухую веточку тимьяна, или ароматизированные деревянные шарики с фруктовым запахом, или коробочку с лепестками, которые сначала испускали почти неприметный аромат, а секунду спустя – резкое смешение запахов. Что касается зрения, то вся ее одежда, чемоданы и предметы личного пользования были ярких цветов, которые, кажется, так и приглашают их с чем-нибудь комбинировать.
      Иногда Купидо спрашивал Англаду о каком-нибудь предмете или детали, привлекших его внимание. В другой раз тот сам показывал какую-нибудь статуэтку, которая вызывала у него воспоминание о поездке, или альбом с фотографиями; от фотографий, где Глория и Англада были запечатлены вместе, у детектива осталось четкое ощущение, что они все неизменно чем-то разделены: вот они на выставке, а между ними – картина, а вот они сидят по разные стороны стола в квартире Англады или держатся за руки, в то время как на них бесцеремонно смотрят сто крошечных лиц с фотографии выпускного курса.
      Купидо изумился, найдя в керамической коробочке, полной маленьких украшений, значок – точно такой, какой был воткнут в указательный палец Глории.
      – Что это? – спросил сыщик.
      Адвокат, не проявляя особого интереса, взял его в руку.
      – Это логотип одной из тех экологических кампаний, что никогда ничего не добиваются. Его придумала и нарисовала Глория или, по крайней мере, была соавтором. А потом заставила всех своих знакомых купить такой. Здесь, наверное, еще несколько валяется.
      Они перебрали все, что только можно, но не нашли дневника, где Глория написала: «Вчера он меня напугал. Но страх – отнюдь не невинное чувство». Купидо не знал ни как истолковать эти слова, ни к кому они относились, но они вселяли в него тревогу. Он посмотрел на Англаду, сидящего на полу и перебирающего один за другим музыкальные диски, которые они с Глорией столько раз слушали вместе. Наверное, воскрешал в памяти песни, уже ставшие для него далекими и старыми. Вдруг адвокат поднял голову и огляделся вокруг, будто забыл, что ищет или как вообще здесь очутился. Он встал с пола и положил диски на место. Гостиная была последним помещением, которое они осматривали, и оба были уверены, что обшарили каждый сантиметр. Англада закрыл глаза и потер их: должно быть, устал после трех часов поиска. Проголодавшись и увидев, сколько еще осталось сделать, они заказали по телефону сэндвичи из «Родильи» и поняли, что здесь вряд ли что-нибудь найдешь. Оба уныло вышли из квартиры и вернулись в мансарду. Они передвинули все картины и проверили укромные места, которых было не так много из-за отсутствия мебели, и в результате пришли к печальному заключению: дневника не было ни в квартире, ни в студии.
      – Остается только поискать в ее офисе, – сказал Англада. – Вряд ли, конечно, она хранила его там, но больше негде.
      – В офисе?
      – Да, в галерее. У меня больше нет времени. Давайте выпьем кофе, я отвезу вас туда и оставлю с Камилой. Она вам поможет и, наверное, расскажет что-нибудь о Глории.
      – Давно они были знакомы? – спросил его Купидо за кофе.
      – Уже три года. Три года, – повторил он.
      – Боялась ли она чего-нибудь или кого-нибудь, может, кого обидела, сама того не желая? – спросил детектив. Он знал: часто слишком поздно открывается, что несчастья можно было избежать.
      – Нет, – категорически отверг этот вариант Англада. – О Глории я знал все. Возможно, иногда понимал ее с трудом, но темного прошлого у нее не было, если вы это имеете в виду. Слишком молода, чтобы хранить скелеты в шкафу.
      Адвокат склонил голову над стойкой, сосредоточенно помешивая горячий кофе. Купидо попробовал представить, что писала о нем Глория в своем дневнике. Любая женщина могла бы влюбиться в такого привлекательного мужчину, такого уверенного в себе, с хорошей работой и большими перспективами. Его размышления прервал резкий жест Англады, который бросил ложку и ударил кулаком по стойке.
      – Мне надо было пойти с ней, – сказал он подавленно, будто беря на себя вину и одновременно давая понять, что убийство совершил не он.
      – Где вы были тем утром? – Купидо постарался спросить так, чтобы в его тоне не мелькнуло даже оттенка подозрения.
      – Меня удивляло, что вы до сих пор не задали мне этого вопроса. Странно, что вы спрашивали об этом других, не спросив прежде всего меня.
      – Вы задаете подобные вопросы тем, кто приходит в вашу адвокатскую контору за помощью?
      – Нет. Я всегда верю в правдивость слов моего клиента. Это моя обязанность. Когда я впервые поговорил с вами, то понял, что вы хороший сыщик и, возможно, плохой адвокат. Вам для работы нужно знать правду. Нам же, адвокатам, просто нужно работать, не важно, с правдой или без.
      Купидо молча улыбнулся, подумав, что с Англадой, наверное, очень нелегко справиться на судебных заседаниях, во время быстрых и жестких очных ставок. Он оставил его слова без ответа.
      – То утро было спокойным, – начал адвокат. – Лейтенант там, в Бреде, уже спрашивал меня об этом, поэтому я вспомнил все до мельчайших подробностей. Я пришел в офис в девять часов...
      – Вы так рано открываетесь в субботу? – перебил его детектив.
      – Почти каждую субботу. Чтобы стать хорошим адвокатом, нужно вставать рано – это одно из главных условий. Если на суде ты не вошел в зал на полчаса раньше судьи, считай, дело проиграл.
      Детектив согласился. Его неспособность вытащить себя утром из постели была второй причиной, по которой он никогда не сможет стать хорошим адвокатом. Он подумал, что удобно опрашивать человека, привыкшего задавать вопросы.
      – В конторе я работал с секретаршей над документами одного из клиентов, которые полчаса спустя лично вручил судье. Потом вышел из суда, выпил кофе, проглядел газету и вернулся в контору, чтобы подготовить работу на понедельник. Кроме судьи, в моем офисе вам мои слова подтвердят еще с полдюжины человек.
      Но необходимости в этом не было. Детектив не сомневался в правдивости его слов, полностью совпадавших с протоколом лейтенанта.
      Англада поторопился заплатить, и они снова очутились на улице. Им повезло – не пришлось долго ждать такси. Полчаса спустя они уже были в галерее. Двое рабочих снимали с постаментов железные скульптуры, показавшиеся Купидо знакомыми.
      Они пересекли зал и вошли в кабинет, где стояли шкафы, два стола, а на стенах висели выставочные постеры. На одном из столов стояла закрытая картонная коробка, рядом лежали несколько папок. За другим столом сидела женщина и просматривала какие-то документы. Заметив вошедших, она отвлеклась от бумаг, встала им навстречу и поцеловала Англаду в щеку. Затем адвокат их представил:
      – Рикардо Купидо. Камила.
      Женщина рассеянно протянула руку сыщику.
      – Частный детектив, – добавил он холодно, без излишней доверительности в голосе, но и без вызова.
      Камила не смогла скрыть легкого удивления. Со слов Англады она представляла Купидо немного другим.
      Ей было около тридцати пяти, она была на несколько лет старше Глории и выглядела довольно ухоженной, ее одежда резко отличалась от пестрых и неожиданных вещей, которые они только что перебирали. Камила явно следила за собой, тщательно накладывала макияж, слишком очевидный и потому не скрывающий возраста, ограничивалась несколькими каплями духов, чей аромат вполне можно было уловить с небольшого расстояния. В ней ощущалась любовь к порядку и сдержанность – как ни странно, обычно эти качества заставляют сомневаться в счастье мужчины, находящегося рядом с такой женщиной.
      – Я тебе звонила несколько раз домой и в офис, но так и не застала. Я собрала все вещи Глории, предположив, что ты захочешь их забрать, – сказала она адвокату, указывая на картонную коробку и папки на столе.
      Адвокат заглянул в коробку, не скрывая нетерпения.
      – Не знаешь, тут нет дневника? – спросил он.
      – Дневника Глории? Нет, его здесь нет. Я собрала все ее личные вещи, но дневника среди них не было. Думаю, она хранила его дома.
      – Вы когда-нибудь его видели? – спросил Купидо.
      – Да, пару раз.
      – Здесь?
      – Нет, у нее дома.
      – Глория много в нем писала?
      – Кажется, не очень много, но заносила туда все самое важное, что с ней случалось, все свои чувства. Она иногда обсуждала кое-что со мной, но никогда не показывала записи. Должно быть, записывала те вещи, что женщины никогда никому не доверяют, – ответила Камила, глядя на детектива так, словно намекала, что и сама имеет такую склонность.
      Англада посмотрел на часы и собрал вместе папки и картонную коробку.
      – Мне пора, – сказал он. – Нужно забежать в офис и приготовить дела на завтра. Я пробуду там до вечера. Звоните мне, если что-нибудь потребуется.
      Затем добавил, обращаясь к Камиле:
      – Он хочет поговорить с тобой.
      – Хорошо.
      – Ну ладно, тогда я пошел.
      – Ты, наверное, на мотоцикле, – заметила Камила, провожая его до дверей кабинета.
      – Нет.
      – Тебе понадобится не меньше часа, чтобы добраться до конторы. Из-за этой забастовки сегодня невозможно передвигаться по городу.
      – Мы приехали на такси, причем довольно быстро. Надеюсь, и сейчас повезет.
      Детектив остался один на один с женщиной. Купидо не совсем знал, с чего начать; Камила же задумалась о том, чем отличаются два крепких полицейских, уже допрашивавших ее, от этого привлекательного частного сыщика, который не был одет в костюм и вел себя очень вежливо. По крайней мере, у него при каждом движении из-под мышки не выпирал пистолет.
      Купидо, в свою очередь, почувствовал досаду, что плохо выбрит, что волосы его взлохмачены, да и одежда запылилась, пока они занимались поисками дневника в квартире и студии Глории. Он знал, что такое чувство появлялось у него только рядом с женщинами, которые его привлекали, и принудил себя вспомнить о работе и о необходимости получить от Камилы важные сведения.
      – Расскажите мне о Глории, – попросил он. Это была первая молодая женщина, с которой он столкнулся в деле, и ему было интересно, что ей известно.
      – Глория... – прошептала она. – Никто так и не узнал ее до конца.
      Она неподвижным взглядом смотрела на него несколько секунд, ничего не говоря, не зная, с чего начать, ведь вопрос мог подразумевать что угодно. Затем вдруг направилась к двери и сказала:
      – Пойдемте.
      Купидо последовал за Камилой, решительной походкой направившейся к двери. Рабочие заканчивали упаковывать последние скульптуры и составляли их в угол, рядом с выходом. Зал с длинными голыми стенами, потушенными лампами, пустыми постаментами потерял свое лицо, и теперь здесь вполне мог бы расположиться бар, магазин или офис.
      – Глория собирала эту экспозицию. Душу в нее вкладывала. И вдруг, с ее исчезновением, будто скульптуры и их автор тоже испарились, будто им теперь не на кого опереться. Глория была незаменимой. Есть люди, которые пропадают, и никто не замечает их отсутствия, – сказала она, скользя взглядом по пустым и бесполезным постаментам. – Глории наверняка всем не хватает. Она словно оставила пустоту в душах близких ей людей.
      Купидо ожидал услышать вовсе не эти неопределенные слова. Но он знал: и они необходимы, ведь, что бы человек ни говорил, он всегда может допустить промах. Это была медленная работа – искать того, кто орудовал страшным пастушеским ножом, в каждой беседе ловить хотя бы искру света, все время следить, чтобы ни одно слово, относящееся к жертве, даже самое тривиальное, не упало в бесплодную землю, как сказано в Евангелии, а лишь в плодородный перегной памяти, и ждать, пока оно даст росток, вынеся на поверхность правду. Кроме того, любые новые данные, найденные детективом, соединяясь с тем, что он уже знал, позволяли лучше понять общую картину – точно так же, изучая новый язык, улучшаешь все остальные, какими владеешь.
      – Кто автор этих скульптур?
      – Эмилио Сьерра.
      – Друг Глории?
      – Да.
      Купидо понял, почему ему показались знакомыми перекрученные и стилизованные железные фигуры – он узнал их по рисункам, которые видел несколько часов назад.
      – Они похожи на кое-какие картины Глории.
      Камила в первый раз улыбнулась, удивленная и довольная его наблюдательностью. Она вытащила из незапечатанной коробки и поставила на пол скульптуру из трубок и железных пластин около пятидесяти сантиметров высотой, та напоминала фигуру охотника, вооруженного луком.
      – Посмотрите. Эмилио тоже попал под ее влияние, – объяснила Камила. – Глория говорила, что у каждого из них была своя интерпретациями рисунков из пещер. Но, глядя на результаты, тотчас догадываешься, кто был истинным творцом, а кто плагиатором. Фигуры Глории находятся в движении; фигуры Эмилио – статичны. У работ Глории есть лицо, у этих – только маска. С Глорией всегда было так: она подпитывала нас всех. Я замечала, что некоторые женщины, посидев с ней за обеденным столом или поработав несколько часов, начинали имитировать ее манеру говорить, а улыбаясь, примеряли на себя ее улыбку.
      – Но если Глория устроила эту выставку, – начал Купидо, указывая на скульптуру, – значит, она не чувствовала на него обиды.
      – Нет, конечно нет. В действительности ей льстило, что даже такой самонадеянный человек, как Эмилио, позволяет ей быть ведущей в их тандеме. Потому что Глория не просто рисовала, она умела остановиться и подумать о том, что же она рисует. Наверное, подобное происходит со всеми большими талантами. В последние месяцы Глория переживала новый виток карьеры, я бы сказала, более осмысленный. То, что Эмилио ей подражал, лишь доказывает ее лидерство. Кроме того, не открою вам ничего нового, если скажу: были и другие, личные мотивы, объединявшие их, понимаете?
      – Они были любовниками?
      Один из рабочих услышал вопрос и заинтересованно обернулся. Но тотчас вспомнил о своем деле под укоризненным взглядом, который бросила на него Камила.
      – По крайней мере, они в это играли.
      – Англада знал?
      – Такие вещи, хотя и должны оставаться в тайне, на самом деле всем известны, правда?
      – Думаю, да, – ответил Купидо. У него было ощущение, что она пытается намекнуть на что-то, чего он не может понять. – Тем не менее у них были серьезные отношения. Они ведь даже решили в ближайшем будущем пожениться.
      Камила скептически улыбнулась:
      – Пожениться? Не верьте всему, что говорит Маркос. Возможно, они и говорили об этом, но не думаю, чтобы Глория решилась на такой шаг. По крайней мере, сейчас. Она была из тех страстных личностей, которые понимают совместную жизнь не как договор о сосуществовании и даже не как пакт против одиночества. Она часто повторяла, что если партнер не может привести тебя в рай, а ты вынуждена жить с ним, в результате он ввергнет тебя в ад. Еще она говорила, что во всех парах, которые она знает, есть штурман и есть тормоз, тот, кто быстро продвигается вперед, и другой, кто его задерживает. И Маркос, и Эмилио, пусть оба ее и любили, были для нее тормозом.
      Купидо спросил себя, за счет чего удавалось Глории очаровывать всех, кто сталкивался с ней на жизненном пути. Ему стало интересно: а сам он тоже не сумел бы устоять перед ней, доведись им встретиться?
      – Когда была собрана экспозиция? – спросил он Камилу.
      – Девять дней назад. Открылась на прошлой неделе в среду.
      – Сьерра все время был здесь? – спросил Купидо, хотя уже знал ответ. Знал от лейтенанта, что в конце той недели Эмилио был в Бреде.
      – Если вы хотите знать, был ли он здесь в субботу, то нет, не был. В выходные мы закрыты. Я была здесь одна всю неделю, днем занималась счетами. Глория ненавидела бухгалтерию и поручила это мне. Никто не появлялся здесь всю неделю, – сказала она, попав в одну из маленьких ловушек, которые расставлял Купидо, хотя чувствовал себя при этом неловко, потому как всегда думал, что собеседник может их разгадать. Но, к его удивлению, ловушки часто оказывались эффективными. Сейчас из слов Камилы он вывел для себя, что ее также никто в офисе не видел.
      – У Глории были враги среди людей ее профессии?
      – Нет ни одного художника, у кого не было бы легиона врагов среди коллег, – сказала она уверенно со злой улыбкой. – Многие друг друга яростно ненавидят. Вы бы слышали, что они друг о друге говорят за глаза. Но если вы думаете, что кто-то из них убил ее, то ошибаетесь. Не потому, что не хотели бы, а потому, что искусство превращает тех, кто им занимается, в трусов. Много размышлений и мало поступков. История искусства насчитывает много самоубийц, но не убийц. Кроме всего прочего, то, как она была убита, так... – она запнулась, чтобы найти подходящее слово, – так дико... Это мог сделать только кто-то, совсем потерявший человеческий облик и живущий в какой-то нечеловеческой среде.
      Купидо не был с этим согласен, но возражать не стал. Затем вынул из портфеля бумагу с рисунком:
      – Вы знаете этот рисунок?
      Камила посмотрела на него не более двух секунд опытным взглядом, немного прищурившись, как это делают близорукие люди, возможно из кокетства отказывающиеся носить очки.
      – Да.
      – Где вы его видели?
      – Пойдемте, – сказала она, возвращаясь в офис. Камила открыла дверцу шкафа и поискала в деревянной коробке, прежде чем протянула детективу ладонь, на которой лежали три одинаковых значка.
      – Мы купили их у Глории. Она придумала этот рисунок. Это логотип одной экологической кампании. Как мне кажется, рисунок довольно вялый, слишком легковесный, в нем нет достаточной силы, чтобы на кого-то воздействовать. Хотя я сомневаюсь, что французов волновали подобные протесты, были все же люди, которые носили значок на одежде.
      Детектив слушал молча. Все рассказывали ему об этом значке одно и то же, и у всех, похоже, он имелся. Значит, он бесполезен в качестве улики, которую можно было бы предъявить убийце.
      Один из рабочих вошел в офис, чтобы подписать у Камилы накладные, и Купидо воспользовался его присутствием, чтобы распрощаться.
 
      К концу дня толчея в городе стала невыносимой – миллион людей возвращались домой одним и тем же путем, но теперь все двигались медленно и понуро. У Рикардо ушло полчаса на то, чтобы добраться до Лас-Вистильяса, где жил скульптор. Он поднялся на четвертый этаж старого перестроенного дома и позвонил. Где-то далеко раздался электрический трезвон, но дверь открылась очень быстро.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18