Естественно, деньги кончились. Отцовские электрические коврики тоже. Правда, матери начали платить зарплату. Пили они с отцом вечерами на пару. По утрам она как-то все-таки собиралась и шла учить детей уму-разуму. К этому времени Светка уже тоже училась в школе, отличаясь, хоть и не очень сильно, от других детей своим внешним видом. У матери не хватало сил постоянно следить за чистотой одежды и обуви дочери, всю энергию вычерпывала работа.

Туго стало со жратвой. Есть хотелось постоянно, а не было чего. В школьном буфете давали какие-то крохи, а хотелось нормального и чтоб много, как раньше. Хлеб, правда, был, картошка, чай, но сахара не хватало, хотя он даже снился ночами во всем своем сыпучем изобилии. Серёга опять принялся за былые путешествия. Он жадно прислушивался к тому, о чем толкует народ в пути. Кто не спал и был способен общаться, ругал все окружающее пространство – как географическое, так и историческое. Взрослых людей раздражало прошлое, настоящее и будущее. А также внешние и, главное, внутренние враги, погубившие все былое, которое тоже было говнистым, но хоть можно было продохнуть, если не гнать волну, а сейчас так за горло взяли, что даже взвыть в полный голос не получится. Постепенно вычленились в Серёгином сознании группы лиц, наиболее виноватых в бедственном положении пассажиров электропоездов Казанского направления. Это были: дерьмократы, черножопые и жиды. Взрослым, конечно, видна голая правда, но про свои беды он понимал так – не пили бы мамка с папкой, хотя бы нормально в огороде работали, так у них хоть банки закрученные с огурцами-помидорами-перцами не переводились бы всю зиму да деньги винные тратились бы совсем на другое. На детей, например. Себе он обещал не пить, ни сейчас, с родителями, ни потом, когда вырастет. Ни капли, ни под каким видом. И Светке все время говорил: смотри, чтоб не пила никогда и ни с кем, иначе откажусь от тебя. Этого она боялась, головой мотала, за руку цеплялась: не буду, не буду, ни за что!

В Москве, у большого богатого магазина, улыбнулась ему удача: подружился с правильным человеком. Человек был его возраста, назывался Николай. Он был наполовину сиротой – отец помер от спирта «Ройаль», прошелся такой смертоносный напиток по безграничным российским просторам. Мать, к счастью, непьющая и двое младших погибли бы без помощи, но Николай родился мужиком рассудительным, школу немедленно бросил и подхватился зарабатывать на прокорм семье. Он стоял у кассы супермаркета и помогал паковать и загружать в машины большие покупки. Выглядел он хоть куда: чистый, одетый красиво, в глаза смотрел с улыбкой, не прибеднялся. Он подарил Серёге одно мудрое знание: богатых надо не на жалость брать, а видом собственного процветания и удачи. Они на это скорее покупаются, денег больше отстегивают. Нищему дадут копеечку, а сытому-благополучному труженику – сотню.

Знакомству помог счастливый случай, который подворачивается тем, кто ищет не переставая. Серёга в поисках заработка очутился у магазина в суматошный предпраздничный день, а Николай не успевал всех клиентов охватить, деньги уплывали в никуда. «Ну что встал, закидывай в пакеты с ленты, видишь, женщина одна не справляется!» – приказал будущий главный друг. Так вот и работать стали на пару. Хотя, конечно, целиком отдаться бизнесу Серёга не мог: не смел мать подводить, уроки прогуливать. Не получилось бы у него также остаться на ночную трудовую вахту: Светка бы сильно забоялась одна с родителями. Ночью, кстати говоря, собирался самый выгодный урожай – веселые парочки расслабленно катали тележки с бутылками, сладостями, мясными нарезками и душистыми средствами личной гигиены; одинокие деловые могучие мужики вихрем облетали магазин, набирая что покрасивее, чтоб задобрить рассерженных своим долгим отсутствием жен. Эти-то кадры и отваливали по стольнику за услугу. В вечернее же время народу было тьма, а хлопоты нередко оказывались пустыми. Если кто берет немного, нечего к такому со своей помощью соваться. А то еще некоторые платят на кассе не деньгами, а карточкой. Тащишь им сумищи до машины, а они потом: «Ой, а у меня наличных нет дать тебе». Кто добрый, сообразит хоть что-то из своих покупок несметных сунуть – шоколадку, булку какую или хоть йогурт красивый. Но чушки каменные тоже попадаются будь здоров. Используют твои последние силы и оставят ни с чем.

Как бы там ни было, заработок случался. Не сравнить, понятное дело, с добычей Николая, но жить стало веселей. Серёга набирался новых привычек: стал мыться перед работой, ходил в парикмахерскую стричься, чистил обувь, менял ежедневно носки и трусы, чтоб не вонять клиентам. Светку стал приучать к чистоте, чтоб на люди задрыгой не показывалась. Ели они теперь посытнее, родительское почти не трогали, пусть лучше закусывают как следует, может, добрее станут.

Этот благополучный период длился довольно долго. Светка подросла, Серёга возмужал. Школа была ему, как дырка в голове, мешала дело делать, силы впустую тянула, тем не менее как-то оно все шло стабильно.

И тут грянула беда. Сначала незаметно помер последний их дед, отцовский. Не успели опомниться, бабка за ним подтянулась. Родители принялись с немыслимой скоростью продавать все, что осталось от стариков, и ненасытно пропивать вырученные от продаж средства. Избавившись от квартиры, обмывали сделку чем-то таким несовместимым с жизнью, что мать уснула и не проснулась. А отец хоть и проснулся, но так в себя и не пришел, сдвинулся совсем и помнить всех перестал. Нет, главное он помнил будь здоров как. Про то, что утром надо похмелиться, потом добавить, потом подлить, потом залакировать, потом для просушечки. В общем, крутится-вертится шар голубой. Детей же своих он как бы и не признавал, раздражался от их присутствия страшно, прямо выл и рычал на них в тугие минуты, как на конкурентов в борьбе за лишний глоток.

Школу Серёга забросил совсем. Какое там! Вырос, выучился. Паспорт имел. Скоро можно и на воинский учет становиться. А какой ему учет, если на руках Светка, и чем оставлять ее одну с отцом, лучше убить сразу, чтоб не мучилась. У везучего Николая все было схвачено: мать имела инвалидность по глазам, и он был единственный законный кормилец, пока не подрастут малолетки. Ему полагалась отсрочка. Серёгин отец тоже вполне тянул на инвалида, но как его оформить, как объяснить?

За считаные месяцы дом их опустел, остались одни стены. Все, что мог, батяня распродал или выменял на пропой. Свое, материнское, детское. У них со Светкой вообще не осталось ничего, кроме того, что было на них. Попробуй тут хорошо выглядеть. Осень надвигалась. Как быть зимой, чем печь топить, в чем девчонка в школу пойдет, как выкопать картошку и куда спрятать урожай от отца? Но эти вопросы, как оказалось, были только присказкой. Главная сказка тучей надвигалась на их головы.

В папашу влюбилась женщина Лена. Рязанская, молодая. Она как-то сама пришла в их дом, когда брат с сестрой ковырялись в огороде, а глава семьи расслабленно лежал на полу в бывшей спальне. Женщина походила по жилплощади, не обращая внимания на парня и девчонку, заглянула даже в подпол – сухой ли, – постучала по стенам и только после этого подошла к одинокому мужчине.

– Такой жених – и одинокий! – пожаловалась она, садясь рядом с женихом на пол и доставая из торбы бутылку.

Взгляд отца стал цепким и озорным. Он поднял руку и потянулся к напитку.

– За любовь! – приказала Лена и дала ему глотнуть. – Я тебя, как увидела, сразу полюбила. Красивый ты.

– Когда? – спросил отец.

Скорее всего он пытался все же понять, когда она успела так правильно и по-настоящему полюбить его, сжигаемого жаждой.

– Всегда! – уверенно велела Лена, протягивая бутылку для следующего глотка.

– А ты меня любишь? – спросила она очень четко, после того как мужчина глотнул и выдохнул.

– Да, – преданно рыгнул он и попытался для доказательства потянуть ее за сиську.

Женщина Лена поднялась с пола, забрала бутылку, пообещав, что вернется завтра. Сама она не пила. Командирской походкой прошла мимо детей, вскользь поинтересовавшись их возрастом. «Для органов опеки», – туманно пояснила и промаршировала прочь.

Отцовская свадьба приближалась неминуемо. Он в считаные дни привык, что о бутылке думать не надо, она появится сама вместе с любящей женщиной Леной. Невеста рассказала жениху о планах изменения быта к лучшему: этот дом гнилой продать поскорее, самим переехать за Рязань, там воздух для детей. У нее тоже сын от первого брака, дети будут дружить, как родные. Вот она присмотрит дом для переезда и тут же все оформит.

Серёга затосковал смертельно. Он чуял, что никакого нового дома не существует, женщина Лена все подгребет под себя, и быть им со Светкой бомжами недолгую оставшуюся жизнь. На жилье-то денег вон сколько надо, где ему враз заработать!

Отец во всем слушался будущую жену, как главного человека своей судьбы.

Что было делать?

Последней электричкой отправился он со Светкой в давно не навещаемую Москву.

Николай, как всегда, был на месте. Он все понял с полуслова.

– Да! Не повезло! Надо было им вместе не проснуться. Слушай, а может, увезти его, поддатого, подальше, бросить там, а баба пусть ищет. Без него свадьбы не будет, а?

– Его увезешь! Он громадный, тяжелый, а я – вон какой. Не доволоку.

Серёга ростом был вполне ничего, но весом не получился, худой, как скелет, даже глаза и щеки запали, все в рост пошло. Кроме того, даже если бы получилось из последних сил перекантовать папашу в другую местность, гарантий, что он заблудится, как Крошечка-хаврошечка в лесу, все равно не было. А вдруг подцепит другую женщину Лену, привезет ее по адресу прописки, и начинай сначала.

– Тогда так, вот еще вариант, но, смотри, страшный. Сосед у меня есть один, с ним переговорю утром. Тогда тебе скажу.

Серёгу устраивал любой реальный вариант. Чего ему бояться было, кроме голода и зимы?

И ничего уж такого страшного Николай не предложил. Живет такой парень – подбирает, кого ему заказывают, и отправляет в горы на работу. Там, ясное дело, не отель «Метрополь», но кормят как-то, работать заставляют, по той профессии, по которой брали. И оттуда не возвращаются. Вот что главное. И еще главное, чтоб отец подошел. По специальности.

Он подошел.

Все решилось очень четко и незаметно.

Просто надо было объяснить отцу, что на следующей остановке после Коломны его ждет женщина Лена с бутылкой и любовью. Ровно в восемнадцать ноль-ноль. Серёга проследил, чтоб все было как велено.

Невеста еще несколько недель металась на свидания с женихом, но потом поняла, что в доме есть хозяин, и отвяла.

Для сочувствующих поселковых окружающих отец куда-то запропал, то ли на работу поехал устраиваться, то ли лечиться. Но паспорт его тут, дома, и все документы тут. Забыл, когда ехал. Голову потерял.

Никто его не ищет.

Ребята наладились жить как могут.

Серёньку забраковали на призывной комиссии, сказали «дистрофик».

Ничего, он выправится. У него план жизни намечен. Еще и в армию возьмут с распростертыми.

Глядишь, и папку отыщет, освободит. Но это не скоро, до этого долго еще.

Только не становись ветром.

Все решается в одиннадцать лет. До этого каждый мил своим детством: носики не шнобелятся, ухи не лопоушатся так, что никакими волосами не прикроешь, ноги не круглятся кавалерийским овалом. Это довольно серьезное предательство природы: за десяток лет привыкаешь к себе маленькому и миленькому – уси-сюси-пуси, какие мы малюси, какие мы смешнюси. И вдруг, чаще всего за лето, проявляется подлинная сущность человека, с которой ему жить все отведенное последующее время. И бывает, жизни не хватает, чтоб привыкнуть к себе настоящему, и людей вокруг начинаешь ненавидеть, зная за них, что они сейчас подумают про твои прыщи или зубы в железных скобках.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.