Этот материал представляет собой развернутую версию доклада на последнем "Портале". Когда я его готовила, то не предполагала, что столько народу будет просить "распечатку", которой у меня не было (только тезисы). Поэтому и появилась идея расширить текст доклада и превратить его в статью. Дополнительная проблема состояла в том, что сходный материал у меня прошел в 2004 году в журнале "Если" (и даже завоевал приз читательских симпатий). Поэтому я постараюсь не повторяться, и рассказать здесь не столько о земных аналогах фантастических существ (как в "еслевской" статье), сколько о самых распространенных идеях, которые используют фантасты, когда речь заходит о биологии в самых разных ее аспектах - от зоологии до молекулярной генетики. Но некоторых повторений все же избежать не удастся, поскольку необходимо напомнить читателю, "с чего все начиналось".
 
      Инопланетяне - великие и ужасные.
      Фантастическую биологию изобрел Уэллс, который, изучал биологию реальную под руководством знаменитого Томаса Гексли, горячего сторонника теории Дарвина, блестящего теоретика и великолепного лектора. Поэтому находки Уэллса в области фантастической биологии до сих пор остаются классическими.
      Кажется, Гейне говорил, что первый, кто сравнил женщину с цветком, был поэтом, второй же, воспользовавшийся этим сравнением - обыкновенным болваном. Но идеи Уэллса до сих пор кочуют из книги в книгу, а позже - из фильма в фильм, нисколько не подрывая авторитета ни очередного автора, ни очередного режиссера. В чем же загадка?
      Уэллсовские марсиане - воплощение всего самого омерзительного, что может представить себе "средний" человек. Это - мерзкие спрутоподобные существа, большеголовые, безгубые, скользкие, да вдобавок еще и питающиеся человеческой кровью.
      Давайте разберемся, что же в них все-таки такого ужасного.
      Большая голова и хилое тело по мнению тогдашних ученых - непременный атрибут "человека будущего". Еще бы - интеллектуальная нагрузка на протяжение истории человечества увеличивается, а физическая - уменьшается. За тех же марсиан все делают машины - они и носят их на себе, и сражаются. Марсианам остается только нажимать на кнопки. Зубы, как полагали ученые, у человека будущего тоже исчезнут. Ведь вместо грубой пищи для мышц, он будет потреблять питательные растворы для улучшения деятельности мозга... Кишечник укоротится, а то и вовсе исчезнет, тело станет маленьким и хилым... в общем, все по науке...
      Но... марсиане, напомню, питаются человеческой кровью. А кровь, как говаривал Мефистофель, "совсем особый сок". Кровь - жидкость мистическая, с ней связана жизненная сила, сама сущность человека, его душа. Недаром договоры с дьяволом подписывались кровью. Колдуны, заполучившие капельку крови жертвы, заполучают жертву целиком. Вампир, насосавшийся крови, превращает жертву в вампира. Марсиане, пьющие человеческую кровь уже не просто чуждые существа - они воплощение дьявола!
      Спрут - животное морское, а вода издавна казалась человеку враждебной стихией. В мифологии вода и водные божества выступают как темная грозная сила, несущая смерть и разрушение. Поэтому со спрутами на протяжении истории человечества связано множество легенд, одна из которых как раз и заключается в том, что они... пьют кровь своих жертв! Вот, например, как описывает спрута в "Тружениках моря" Виктор Гюго:
      "Множеством гнусных ртов приникает к вам эта тварь: гидра срастается с человеком, человек сливается с гидрой. Вы одно целое с нею. Вы - пленник этого воплощенного кошмара. Тигр может сожрать вас, осьминог - страшно подумать! - высасывает вас. Он тянет вас к себе, вбирает, и вы - связанный, склеенный этой живой слизью, беспомощный, чувствуете, как медленно переливаетесь в страшный мешок - в это чудовище.
      Ужасно быть съеденным заживо, но есть нечто еще более неописуемое - быть заживо выпитым!"
      Вот такая жуткая история, не имеющая, впрочем, ничего общего с действительностью. А теперь давайте вспомним, сколько раз фигурировали в научно-фантастических произведениях малоприятные осьминоги. Ну, конечно, в подводной эпопее Жюля Верна, где на "Наутилус" напали полчища спрутов (вероятнее всего, все же не осьминогов, а гигантских кальмаров). Но ведь и век спустя у Аскольда Якубовского в рассказе "Мефисто" (1972) и у Сергея Павлова в повести "Океанавты" (1968) спруты выступили в своей традиционной жуткой роли. Последние два автора прекрасно знали, что осьминоги в общем-то безвредны. Но оба не могли устоять перед образом "подводного кошмара". Кстати, у обоих этих авторов осьминоги не просто тупые животные - и Павлов, и Якубовский "подсадили" в тело осьминога человеческий интеллект. Что вновь возвращает нас к идее о могучем разуме в нечеловеческом теле. Кстати, сами по себе осьминоги обладают довольно сложными рефлексами, но, видимо, недостаточно сложными, чтобы как следует напугать читателя.
      Наши предки - приматы инстинктивно боятся и ненавидят змей и пауков (в Африке, на прародине человека пауки ядовиты). А значит, и для нас эти создания будут инстинктивно неприятны и омерзительны. Вот отсюда и берут свое начало и люди-змеи Роберта Говарда, и все многочисленные рептильные и паукообразные инопланетяне, омерзительные и снаружи и внутри, в том числе и толкиновские Унголиат и Шелоб. Кстати, наружное пищеварение, столь драматично приписанное Виктором Гюго спрутам, характерно, как раз для пауков - Гюго в своей ненависти к головоногим неосознанно создал омерзительнейший, типично инопланетный гибрид спрута и паука...
      Вторая неотразимая уэллсовская модель - насекомоподобные селениты из "Первых людей на луне" (1901) сотворены по образу и подобию общественных насекомых; четкое разделение по биологическим функциям и пренебрежение к жизни индивида ради блага рода...
      Нам эти насекомые непонятны и малоприятны, поскольку ученые до сих пор не уверены, обладают ли отдельные особи столь сложных сообществ собственной индивидуальностью. Уж слишком эта модель напоминает "мечту диктатора", идеал любого тоталитарного режима, где каждый знает свое место и не мыслит себя вне общества.
      Поэтому общественным насекомым достается от фантастов именно "в таком вот аксепте" - Теренс Уайт в "Короле былого и грядущего" на примере муравейника демонстрирует юному королю Артуру (а заодно и читателю) "нежелательную" модель государства. Часто принцип улья и муравейника фантасты применяют в сугубо "человеческих" антиутопиях, когда речь идет о генетически модифицированных расах людей - в феминистской антиутопии "Бесконечный момент" Джона Уиндема (1961) и просто антиутопии "Погоня за хвостом" Александра Громова (2002). Результат во всех случаях получается малоутешительным - индивидуальность и "закон улья" несовместимы. Кстати, у Громова генетически модифицированный "муравейный" человек предает свою расу, как только в нем просыпается хоть что-то индивидуальное, человеческое...
      Насекомоподобные инопланетяне - "жукеры" - великолепные враги. Во-первых, они лишены индивидуальности, и истребление их не вызывает ни у героев, ни у читателей, угрызения совести. Впрочем, иногда угрызения совести у людей все же просыпаются - как в "Игре Эндера" Орсона Скотта Карда (1975), но только когда цивилизация жукеров уже уничтожена. Во вторых жукеры по-своему кинематографичны, и благодаря определенному отрицательному обаянию сделались объектом многочисленных фантастических боевиков - от самых пафосных до пародийных, наподобие "Людей в черном".
      Итак, если не слишком напрягать воображение, можно представить себе стандартный образ "плохого" инопланетянина. Это будет помесь спрута, насекомого и рептилии... То есть в чистом виде "элиен", Чужой из классического фильма Ридли Скотта (1979) - именно этот режиссер вместе со сценаристом Дэном О"Бэнноном и командой оскароносных мастеров по спецэффектам, доведя идею до совершенства, закрыл тему.
 
      Инопланетяне добрые и пушистые
      Механизм возникновения человеческих симпатий тоже имеет свои совершенно определенные резоны. Начнем с того, что людям, независимо от пола и возраста, нравится все, что носит черты ювенильности, детскости - здесь играет свою роль мощный родовой инстинкт, призванный опекать и защищать слабых детенышей даже в ущерб себе. Вид малышей вызывает у нормальной взрослой особи инстинктивное умиление, запускающее механизмы родительской опеки. Соответственно, симпатичное существо будет иметь большие глаза, крупную голову, коротенькие ручки и ножки и круглое туловище с выступающим пузиком. Идеал, конечно, Чебурашка - но симпатичные лесные коротышки из фильмов Лукаса тоже сгодятся. Этот образ авторы используют совершенно сознательно - когда хотят растрогать читателя до слез. Пушистая глайя в "Эпосе хищника" Лео Каганова именно поэтому нам так симпатична (она и говорит, как маленький ребенок, называя себя в третьем лице - "пушистый"). Несколько странна в этом контексте именно пушистость - но предпочтение пушистого детеныша голенькому, возможно, реликт гораздо более древних времен.
      И еще, как ни странно, нам симпатичны... крупные хищники! Во-первых потому, что их морды сохраняют определенные детские черты (круглые головы, большие глаза), во-вторых, по мнению некоторых специалистов хищники, представляющие собой опасность для высших обезьян, требовали к себе от наших предков пристального внимания, а следовательно, и эмоционально насыщенного отношения - ведь от настроения больших кошек, малейших оттенков поведения, интонаций, движений зависела жизнь приматов (не этим ли, кстати, а вовсе не "отождествлением себя с властью", как утверждают не знающие этологии психологи, объясняется и пресловутый "комплекс заложника"?). Ведь знак сильных эмоций легко переворачивается с минуса на плюс - и наоборот.
      Кошкоподобные инопланетяне весьма симпатичны фантастам. Коты (миниатюрные львы и тигры) кстати, тоже - не этим ли объясняется и успех проекта знаменитого "кошачьего" сборника и все дальнейшие назойливые эксплуатации "кошачьей темы" героями нашего фэндома... Я даже не буду перечислять эти рассказы - любой без труда подыщет примеры, их уже накопилось не многим меньше, чем убийств Семецкого.
 
      Инопланетяне на лицо ужасные, добрые внутри
      Самые "продвинутые" авторы обманывают ожидания читателей, выворачивая стереотип наизнанку. Барри Лонгиер в повести "Враг мой" (1979) показал весьма симпатичную цивилизацию дракков-рептилий (невзирая на то, что земляне находятся с ними в состоянии войны). Еще более привлекательны и достойны сострадания разумные рептилии Джеймса Блиша ("Дело совести", 1953), мирная раса, в глазах пришлого священника-иезуита выступающая в качестве великого соблазна, исчадий дьявола...
      Жукеры из "Игры Эндера" Орсона Скотта Карда искренне горюют о том, что попытались истребить человечество, впрочем, спохватываются они довольно поздно.
      Можно представить себе и обратную ситуацию - добрые и пушистые микки-маусы или большеголовые медвежата оказываются сущими выродками и исчадием зла. Я, правда, навскидку сейчас не вспомню ничего такого, но уверена, что подобные произведения есть. Если нет, то какая возможность для фантаста хорошенько напугать читателя - ведь обманутые ожидания (особенно, когда дело касается положительных эмоций) это серьезный стресс.
      Впрочем, прообраз симпатичных инопланетян - дети - не раз выступали в разнообразных хоррорах в качестве чужой и враждебной силы (навскидку назову "Кукушек Мидвича" Джона Уиндема, 1957, или "Маленького убийцу" Рэя Брэдбери, 1946). В фильмах-ужасниках людей мучают и убивают не только дети ("Омен", "Ребенок Розмари"), но и детские игрушки. Но в последнем случае параллельно со ставкой на "безобидность" и умилительность смертоносного существа отыгрывается и другой древний страх - инстинктивный ужас и преклонение перед неживым человеческим подобием. Кукла, неживая копия человека, особенно определенного человека, почти во всех культурах имеет сакральный смысл - манипулируя ей, можно убить оригинал, а можно возвысить (отсюда наша традиция ставить памятники вождям) . Отсюда, кстати, и настороженное отношение к человекоподобным роботам, их потенциальная "зловредность", о которой так любят писать фантасты. Недаром еще одна популярная страшилка - подделывающийся под человека нечеловек, "нечто", которое трудно распознать с первого взгляда (как, например, в знаменитом рассказе Джона Кэмпбелла "Кто там?", 1938).
 
      Свой среди чужих
      Злодейка-разлучница и мачеха-ведьма в европейских сказках обычно темноволоса, положительная героиня - блондинка. Что понятно - белый цвет традиционно сопрягается с чистотой, невинностью и кротостью. Но вот в мексиканских сериалах блондинка - как раз злодейка. А положительная героиня - чернушка. Она "как все".
      Заурядность вызывает симпатию, незаурядность, непохожесть - отпугивает. Самые приятные инопланетяне - наша точная копия. Если уж мы хотим показать инопланетян особенно приятных во всех отношениях, мы слегка улучшим их, следуя тому же бесхитростному принципу, по которому художник Тюбик приукрашивал портреты малышек из Цветочного Города - глаза побольше, рот поменьше, личико сердечком. Маленькие девочки так рисуют принцесс.
      Положительные инопланетяне будут походить на Аэлиту Алексея Толстого или на жителей фторной планеты Ивана Ефремова - большие глаза, белая до синевы или смуглая кожа , маленький рот и совершенные пропорции. Эльфы Толкина тоже сделаны по этому трафарету. Прибавьте еще и музыкальную речь, например "Оффа алли кор!" меднокожей ефремовской красавицы с Эпсилона Тукана, или "Эллио утара гео" толстовской Аэлиты, или "О, Элберет Гилтониэль"... В общем, понятно - гласных побольше, согласных поменьше, а шипящих и букв "ж" и "ы" вообще быть не должно.
      Неприятные инопланетяне мелки ростом, крючконосы и сутулы. Это сознательная или бессознательная калька с народа внутри народа - например, с еврейской общины в христианском или мусульманском мире, или любой другой замкнутой группы, где из-за близкородственных браков наблюдается определенная хилость потомства, а также наследуются повторяющиеся из поколение в поколение характерные выраженные черты. Часто у таких инопланетян длинные тонкие пальцы людей непривычных к физическому труду - пальцы торговцев, книжников, аптекарей и ростовщиков.
      Самый драматичный пример - папа Аэлиты диктатор Тускуб. Самый забавный пример - злобные крючконосые и желтокожие космические карлики из советской космооперы Леонида Оношко "На оранжевой планете" (1959), напавшие на мирных коммунистических красавцев-венериан. Эти инопланетяне обычно хмурятся, кривят губы и зловеще усмехаются. Речь их полна согласных (особенно шипящих) и не брезгует буквой "ы". У читателя такие инопланетяне благодаря своим внешним признакам сразу бессознательно ассоциируются с инородным телом, чужим закрытым и потому потенциально опасным социумом, и автоматически вызывают инстинктивную неприязнь.
 
      Ксенофобы = ксенофилы
      Ксенофобия - неотъемлемое свойство человека. Ксенофилия - тоже. В каждом человеке и в любом сообществе борются эти две склонности. При стабильном сытом и спокойном существовании у нормальных людей преобладает ксенофилия - дружелюбный интерес к чужаку, не являющемуся в данный момент конкурентом, а скорее, источником новых возможностей для развития и самосовершенствования. При стрессах, скученности и недостатках ресурсов (в том числе и продуктов питания) поднимает голову ксенофобия: чужаки рассматриваются, как потенциальные соперники, враги. Этим древним чувством манипулируют (иногда тоже вполне инстинктивно) разнообразные идеологи. Канализированная, направленная в определенную сторону ненависть к чужакам помогает спустить вовне агрессивные импульсы и служит объединяющим началом для нации или группы людей, позиционирующей своих членов, как "своих", потому что есть "чужие". Так что именно ксенофобия, как это ни грустно, способствует росту национального самосознания. Поэтому историкам так симпатичны "справедливые войны", когда ненависть к чужаку исторически оправдана и не сопровождается комплексом вины (так построены все боевые космооперы, в которых на мирных землян нападают омерзительные агрессивные пришельцы, - именно благодаря этому безотказному механизму им всегда будет обеспечен успех) .
      Впрочем, возможно, ксенофилия как защитный механизм просыпается и тогда, когда для какой-то группы наступают полные кранты, и выжить иначе, чем слившись с чужаками и отождествив себя с ними, уже не удастся (как в горькой притче Уильяма Голдинга "Наследники", 1955, где кроткие и туповатые неандертальцы испытывают непонятную, но мощную тягу к истребляющим их агрессивным и умным людям, или повести Владимира Покровского "Время Темной Охоты", где остатки выродившихся землян растворяются среди инопланетян-пеулов 1983). Этим, кстати, частично объясняется и психологический механизм коллаборационизма, добровольного и радостного, любовного сотрудничества с сильным и процветающим врагом (хрестоматийный майор Велл Эндью Лазаря Лагина (1962) ухитрился испытать симпатию даже к уэллсовским марсианам - воплощению всего омерзительного). Любой желающий может подыскать и реальные, исторические аналогии этого явления - новейшая история (особенно российская) весьма к тому располагает.
      Продолжение следует
      Бабочки и аксолотли
      Название "аксолотль" никому, кроме биологов почти и не знакомо. И не удивительно - ничего примечательного в этом существе нет. Содержат его в аквариумах, оно небольшое - с ладонь, серовато-зеленое, с вытянутой и притупленной мордой, маленькими глазками и наружными веточками-жабрами. Живет себе, размножается - производит на свет таких же аксолотлей (если повезет встретить пару). Обычное земноводное.
      Единственное "но" - такие жабры-веточки у взрослых земноводных не встречаются. Встречаются у личинок. Например, у головастиков.
      Головастик принципиально не похож на лягушку. Считается, что он скорее по своему строению напоминает рыбу, но это не совсем так. Он гораздо проще устроен. Еще бы - ведь ему не приходится выполнять многих функций, которые выполняет взрослая рыба. Он не крутит романы с себе подобными, не строит жилища, не охраняет икру... Вообще не производит потомства. От него требуется лишь питаться и расти. Со временем у головастика рассасываются жабры и хвостик, отрастают лапки и легкие, появляются сложно устроенные глаза и пищевой тракт... Теперь это уже лягушонок. Потом лягушонок превращается во взрослую лягушку, находит себе пару и откладывает икру из которой выходят... такие же головастики.
      Такое развитие так и называется - развитие с превращением. Или иначе - метаморфозом.
      А аксолотль так и живет всю жизнь - личинкой. И размножается личинкой. И на сушу никогда не выходит - куда ему, с наружными жабрами-веточками!
      Но если в воду, где живет аксолотль, добавить раствор определенных гормонов, аксолотль начинает меняться. Хвост, правда, у него не отпадает, зато появляются большие глаза, меняется окраска, тело становится стройнее и... меньше, веточки-жабры исчезают, вместо них появляются легкие, и вот уже перед нами стройное большеглазое сухопутное существо, напоминающее саламандру!
      Это и есть родственник саламандры - амблистома (амбистома). Ведь у саламандры личинки очень похожи именно на аксолотлей! Амблистома может размножаться - при этом на свет она производит...
      Тоже аксолотлей.
      Но сами аксолотли превращаться во взрослую форму без толчка извне разучились. Зато они научились размножаться в личиночном состоянии. Это явление называется "неотения".
      Мало того, в пещерных озерах восточной и центральной Европы обитают белесые слепые существа с пурпурными жабрами-веточками - близкие родственники аксолотлей, которых не удается превратить во взрослую форму никакими инъекциями и добавлением гормонов. Так никто и не знает, как эта самая взрослая форма выглядит.
      Скромный аксолотль обладает для ученых и фантастов необыкновенной (в основном спекулятивной) привлекательностью. А что, если предположить, что человек тоже вот такая - неотеническая личинка, способная рано или поздно превратиться во взрослую форму, обладающую какими-то совершенно неожиданными качествами! На этом построено множество фантастических сюжетов о так называемой "вертикальной эволюции" (я, кажется, уже писала об этом в "Прикладной теологии") - от "Конца детства" Артура Кларка (1953)до "Волны гасят ветер" братьев Стругацких (1989). Ведь и там и там предполагается, что новые качества проснулись в самых обычных на вид людях под влиянием какого-то внешнего фактора (людены - под действием особой аппаратуры в "Институте чудаков", чудо-дети Кларка - по сигналу некоего Космического Разума). И, не появись этот фактор, эти люди так бы и остались людьми, как остались бы аксолотли аксолотлями, если бы рука исследователя не ввела гормональный раствор в воду аквариума.
      Самый шокирующий вариант неотении предложила загадочная Алиса Хастингс Брэдли Шелдон, выступавшая под псевдонимом Джеймс Типтри-младший. В "Мимолетном привкусе бытия" (1975) человечество выступает неотенической "половинкой" некоей совокупной космической зиготы , для оплодотворения которой оно безотчетно и рвется в космос.
      Аксолотль превращаясь в амблистому, перестает быть аксолотлем. Человек, превратившись в сверхчеловека, тоже перестанет быть человеком - недаром все произведения, связанные с этой темой очень трагичны.
      Насекомые - радикально другой продукт эволюции, самые настоящие Чужаки, обитающие с нами бок о бок. Но способность проходить метаморфоз роднит их с аксолотлями. Впрочем, в большинстве произведений, тема которых так или иначе связана с превращением "гусеницы" в "бабочку", это явление носит, скорее, мистический смысл. Ведь вылупление бабочки из кокона символизирует выход обновленной души из тела (или саркофага) после смерти телесной оболочки. Недаром во многих культурах погребальные пелены напоминали именно коконы, а душу рисовали с радужными крыльями мотылька. Почти чистый, можно сказать, лабораторный пример такого разрешения темы - это рассказ Рэя Брэдбери "Куколка" (1946), где ученый, попав, кстати, под чисто внешнее воздействие некоей новой аппаратуры, сначала заболевает, потом "закукливается", прекращая все свои жизненные функции, а потом разбивает кокон и выходит обновленным. Посмертная преображенная жизнь изображена и в рассказе Роналда Энтони Кросса "Путь, ведущий в Тили-таун" (к сожалению, не знаю года первой публикации) - символика этой вещи совершенно ясна; недаром посредницей между инопланетными "гусеницами" и "бабочками" здесь выступает монахиня, несущая Слово Божье на другие планеты.
      Но и лишенная своей мистической составляющей, тема метаморфоза для фантастов самое настоящее золотое дно - она позволяет скупыми средствами добиться эффекта неожиданности. Так в рассказе Юрия Тупицына "Шутники" (1982) с виду антропоморфная цивилизация оказывается на деле насекомоподобной - трудоспособные личинки в глубинах океана создают материальную базу, тогда как на долю сухопутных имаго остаются лишь продолжение рода, после которого родительские особи гибнут. Не удивительно, что все отпущенное им короткое время "зрелые особи" проводят в увеселениях; точь-в-точь бабочки-поденки, на свой короткий срок вылетающие из кокона. Сходный казус мы находим и у Джеймса Уайта ("Космический госпиталь", 1962), когда загадочная болезнь инопланетного существа оказывается всего-навсего окукливанием с последующим вылетом имаго (зрелой особи).
      Но один из самых внятных и неожиданных вариантов этой темы (применительно к человеку, конечно) прозвучал в одном из рассказов Романа Подольного - ученый, разрабатывающий идею "неотенического человека", наконец-то придумал препарат, позволяющий перейти на "новую ступень развития". И, выпив его на демонстрационной лекции, тут же... утратил дар речи, сгорбился, оброс волосами и отрастил надбровные дуги. Иными словами, превратился в питекантропа!
      Действительно - детеныши млекопитающих по всем признакам более разумны, чем взрослые особи. У них выше процент отношения массы головного мозга к массе тела, они дружелюбней, легче обучаются, более склонны к игре...
      Иными словами, более человечны.
      Человек, возможно, просто так и не ставший окончательно взрослым, но научившийся размножаться детеныш какой-то крупной обезьяны. Недаром детеныши горилл и орангутанов гораздо больше похожи на человеческих малышей (и на людей вообще), чем их взрослые папы и мамы.
      Иногда такие "детские" признаки закрепляются у животных путем отбора - естественного или искусственного. Собаки, например, с виду гораздо более ювенильны, гораздо сильнее напоминают щенков и дольше сохраняют щенячьи повадки, чем их родственники волки и шакалы. Но иногда (как, возможно, это случилось с человеком), эти признаки возникают как бы... сами по себе.
      Наверное, все помнят, кто такой ланцетник. Это такое маленькое морское животное, очень просто устроенное, полупрозрачное, с усиками-щупиками и светочувствительным глазком. Но ланцетник вошел во все учебники биологии, потому что вдоль тела у него тянется упругая трубка - хорда, в которую заключено нервное волокно. Ланцетник - родоначальник всех хордовых, к которым принадлежат и позвоночные - птицы, рыбы и млекопитающие. Есть и другое столь же примитивное животное, с которым, впрочем, не все ясно. Это асцидия. Личинки ее очень похожи на ланцетников. Взрослая особь, грубо говоря - просто неподвижный мешок со слизью. И никакой хорды у нее нет.
      Проще всего предположить (и предполагают), что первоначально и взрослые асцидии были похожи на ланцетника, но потом по каким-то причинам "выродились". Что, кстати, предоставляет фантастам великолепные возможности, частично реализованные, скажем, Сергеем Лукьяненко в "Спектре", где вообще представлен великолепный набор инопланетных биологий - помните эпизод с расой инопланетных птицеподобных существ, у которых разумны только дети?
      Но есть и версия, согласно которой эволюция осуществляется согласно некоему изначально заложенному плану, и вот по какой-то случайности этот план время от времени "предварительно" проявляет себя как раз у личиночных и детских форм. Это так называемая "теория номогенеза", высказанная блестящим зоологом, ихтиологом и эволюционистом Львом Семеновичем Бергом - понятное дело, что в советское время с его идеологией торжествующего дарвинизма эта теория не слишком пропагандировалась. Но все случаи спонтанного проявления необычайных способностей или качеств великолепно в нее укладываются.
 
      Нападение помидоров-убийц
      К растениям, в отличие от животных, у человечества отношение более индифферентное, менее эмоционально насыщенное. Друиды и иже с ними, которых можно привести в качестве контраргумента, поклонялись не столько отдельным растениям, сколько местам - священным рощам. Одушевляется не столько дерево, сколько лес, не столько колос, сколько поле - совокупность, множество.
      Конечно, есть и другие тексты, скажем, построенные на том же эффекте неожиданности, наподобие встречи с чем-то очень большим, должным по идее быть очень маленьким (или наоборот). Для растений этот эффект неожиданности заключается, конечно, в движении и кровожадности (отталкиваясь от их привычной неподвижности и "миролюбия").
      На этом построены все истории про растений-убийц - от уэллсовской "Необычной орхидеи" (1894) до разумных триффидов Джона Уиндема ("День триффидов", 1951). На самом деле, аналог у этих растений есть -- всем известная росянка разнообразит свой рацион насекомыми, подманивая их на клейкий нектар и удерживая листьями ловушками. Стоит лишь, как говорят ученые, "экстраполировать" эти качества и вот вам страшный зеленый истребитель людей!
      Иногда растениям приписывают... человекоподобие, способность мимикрировать (можно вспомнить фильм "Вторжение похитителей тел", где пришедшие из космоса разумные стручки принимали форму людей). Я сама отметилась в этой теме, написав рассказ "И все деревья в садах", поэтому честно признаюсь - затрудняюсь сказать, почему в голову приходит именно такой вариант; но, вероятно, потому, что единственная устойчивая мифологема, связанная с растением, это его связь с человеком (мистическая, конечно), некое таинственное сродство. Женьшень, корень которого похож на крохотного человечка, так и носит в своем китайском наименовании слово, обозначающее "человек". Мандрагора, по легенде вырастающая под виселицей из семени повешенного, издает жуткий крик, когда ее выкапывают, и вообще тоже похожа на человечка. Есть примеры и проще - деревья, высаживаемые отцом семейства в честь рождения сына, комнатные растения, чахнущие по смерти хозяйки - вроде бы, при том же уходе... Отсюда же - байки о чувствительности растений, о "всплеске активности биополя", когда вблизи появляется "нехороший человек", "редиска", о реакции растений на музыку - попсу или классику, и т.п.
      Но, в общем и в целом, растения в фантастике фигурируют как некое совокупное целое, составная сущность - что разумные цветы в романе Клиффорда Саймака "Все живое" ("Вся плоть - трава", 1965), что покрывающий планету лес в повести Урсулы Ле Гуин ("Безграничней и медлительней империй", 1971). Как правило, разумным растениям требуется для контакта некий посредник, медиум и показательно, что и у Саймака, и у Ле Гуин в качестве такого посредника выступает сумасшедший, отвергнутый человеческим сообществом.
 
      Психи
      Юродивый, сумасшедший - во многих культурах важная социальная роль. Это и шут, говорящий правду в глаза перед лицом власти ("велишь меня зарезать, как зарезал маленького царевича"), и пророк, и духовидец, и святой. В первобытных культурах человек "со сдвигом", эпилептик или шизофреник - либо потенциальный изгой, либо потенциальный кандидат в шаманы.
      Но, так или иначе, сумасшедший - это медиум, посредник между рациональным миром людей и иррациональным миром живой природы (или наоборот, иррациональным миром людей и рациональным миром живой природы). В фантастике эта тема посредничества отыгрывается в образах безумных изобретателей, одержимых ученых, калек-программистов... или просто маргиналов, бомжей, изгоев, вдруг оказавшихся избранными при контакте с высшими сущностями, там, где благополучные и социализированные бизнесмены и военные терпят неудачу (точь-в-точь по схеме "и да будут последние - первыми, а первые - последними").
      Иногда таким посредником выступает клинический неудачник, или, как говорят у нас в Одессе, полный шлимазл (особенно много таких типов фигурирует в рассказах Саймака и Шекли). Иногда - "гнилой интеллигент", противостоящий напору хапуг или тупой военщины (как, скажем, доктор Любов в романе Урсулы Ле Гуин "Слово для леса и мира - одно", 1972).