– Но кто же мастер? – с почтительным любопытством спрашивали гости. – Вы говорите, что он здесь? Покажите его…
Ромберг грустно покачал головой.
– Он действительно здесь. Но как я могу ввести этого простого человека в общество, среди которого находится господин граф…
Музыкант бросил взгляд своих быстрых глаз на белокурого кавалергарда в мундире цвета чистейшего молока. Шереметев рассмеялся:
– Однако почему бы и мне не познакомиться с таким замечательным мастером?
– Этот человек, граф, ваша собственность. Виолончель, которая им сделана, также будет вашей собственностью, так как он хочет подарить ее вам. Мне думается, вам было бы неловко в присутствии моих гостей принять в подарок от вашей живой собственности другую собственность, бессмертную…
Иностранцы ядовито улыбались. Шереметев покраснел. Неудобство положения, о котором говорил Ромберг, вдруг наступило. Молодой граф смущенно оглядывался. Он искал выхода. Наконец, ему показалось, что выход нашелся.
– Ради бога, – решительно сказал он, – позовите сюда этого человека с его инструментом. Я с радостью приму в подарок замечательную виолончель, освященную руками славного маэстро, а мастера, который произвел на свет эту редкость, сегодня же награжу свободой…
Лакеи кинулись за Иваном Андреевичем Батовым, смиренно ожидавшим в спальне Ромберга развязки представления.
ПОСЛЕДНЯЯ ВИОЛОНЧЕЛЬ
Виолончель, над которой Батов работал полгода, очутилась в чулане шереметевского дворца на Фонтанке. Это было превосходнейшее создание батовского искусства. Сам Иван Андреевич говорил, что оно, как никакое из других его созданий, «красовалось духом и телом».
Лет через восемь известный композитор Ломакин, управляющий новой графской капеллой, отыщет виолончель и извлечет ее на свет, отсыревшую, глухую, почти беззвучную – грязное гнездо пауков и мышей. Ее приведет в порядок старый Батов. Теодор Делер будет играть на ней, а Франц Лист, слушая, проливать слезы.
В жизни Ивана Андреевича эта виолончель сыграла важнейшую роль. Слово, которое дал молодой Шереметев, пришлось исполнить. С 1822 года пятидесятишестилетний Батов поступил в разряд свободных людей со всем своим семейством. Первым его делом, по получении вольной, было определить обоих своих сыновей в оркестр императорских петербургских театров. Странная вещь! Батову не повезло с детьми – он не отыскал в них природной склонности к дорогому для него мастерству; но ему не везло также и с учениками. Он несколько раз принимался набирать «школу», стараясь найти себе способных преемников, – все они окавывались один за другим «несручными». Старик остался в своей мастерской один-одинешенек.
Между тем какой-то гвардейский полковник из прихлебателей графа Дмитрия Николаевича Шереметева, всячески подлаживаясь к несметно богатому амфитриону, нашел для себя выгодным напечатать в «Санкт-Петербургских ведомостях» статейку о Батове. Героем полковничьего произведения был, конечно, не Иван Андреевич, а граф, столь добросердечно отворивший дверь свободы своего крепостному рабу. Кроме доброго графского сердца, в статейке отмечалась еще глубокая любовь молодого Шереметева к музыке. Попутно указывалось и на необыкновенные достоинства Батова, которому стоило только заявить о них, чтобы граф, постигая эти достоинства, сделал все для счастья одаренного человека. Статейка была написана выспренне и крикливо. О Батове прочитала вся Россия и, уж конечно, весь музыкальный Петербург. Это случилось в 1825 году. Известность Батова после появления статейки окончательно перешла в громкую славу. Заказы начали поступать со всех концов России и даже Европы. В 1829 году на петербургской выставке музыкальных инструментов произведения Батова были превознесены по заслугам знатоками, и грудь почтенного мастера украсилась большой серебряной медалью «на аннинской ленте». В 1833 году имя Батова докатилось до Америки, и богатый любитель музыки из Филадельфии прислал ему заказ на скрипку.
КОНЕЦ
Фельетон В. П. Бурнашова в «Северной пчеле» также много послужил к увеличению славы Ивана Андреевича. До появления фельетона новые батовские скрипки продавались от трехсот до пятисот рублей, а старые (с годами струнные музыкальные инструменты улучшаются) ценились от тысячи до двух тысяч рублей. После того как фельетон был напечатан, цены еще поднялись. Шли толки о чрезмерной дороговизне изделий Батова. Об этой дороговизне охотно говорили люди, не знавшие, как работает старый мастер. Запершись в своей мастерской, он все делал сам – и черную работу и чистовую, отделочную. Получив заказ, Иван Андреевич с трогательным энтузиазмом приступал к его выполнению. Он почти не спал, обдумывая, грезя наяву о качествах будущего инструмента. Запас драгоценного дерева, сохраненный им от времени Екатерины II, был отборен и неповторим, а свойства дерева – главнейшее условие для достижения звучного тона. Вставки и дублировки в старых инструментах он подгонял по слоям дерева с неимоверной тщательностью – от этого усиливался и улучшался тон инструментов. Случалось ему переделывать свою работу до десяти раз, – он добивался такого совершенства, о котором не мечтали даже незаурядные мастера. Иногда приходили к нему музыканты с просьбой сделать верхнюю деку инструмента потоньше, отчего усиливается тон и делается на некоторое время звучнее, чем прежде. Однако потом инструмент приходит в негодность. Таких варварских заказов Батов не принимал. Заказчики уходили от него, раскрасневшись, пристыженные.
– Я живу, – говорил он с негодованием, – для того, чтобы исправлять инструменты, а не для того, чтобы их портить. Вот что-с, господин хороший!
В 1838 году умерла жена Батова. Лопнула струна, дрожавшая в сердце мастера чувствами любви и дружбы целые полвека. Иван Андреевич, никогда не знавший болезней, стал прихварывать. Черная ипохондрия его посетила, – плохой признак. В начале июня 1841 года старик занемог серьезно. Медики толпились в мастерской на Караванной улице. Даже шереметевский врач заехал к больному. Батов умер 18 июня.
Знаменитый мастер сделал на своем веку сорок одну скрипку, три альта, шесть виолончелей, десять гитар. На каждом из этих инструментов вырезано его когда-то прославленное, а потом забытое имя. Кроме этого имени, он не оставил никакого наследства. Впрочем, старший сын Ивана Андреевича, Гаврила, еще долго после смерти отца распродавал драгоценный запас сорокалетнего дерева, рецепты, с помощью которых можно делать лак, совершенно похожий на старый итальянский, лекала, шаблоны да прорези.
В числе редкостей, состоящих в наши дни на учете государственной коллекции старых музыкальных инструментов, есть батовская виолончель. Ее размер чуть-чуть меньше обычного размера виолончелей, но сила – огромна. Открытый, светлый звук поражает; бархатная мощь басов поднимает настроение.
В оркестре Государственного академического Большого театра у батовской виолончели свое место. Это место почетно – за честь им пользоваться спорят солисты оркестра. Игра соло на замечательном инструменте вызывает восторженное изумление слушателей.
– Какая сила! Какая звучность! Неужели – Страдивари? Нет? Но, может быть, Маджини? Тоже нет. Это – Батов.
И вот что еще удивительно. Игра на инструментах старых итальянцев трудна: руки музыканта быстро устают. А от игры на батовской виолончели музыкант не чувствует никакой усталости даже и после очень больших и сложных партий.
Таковы чудесные произведения крепостного мастера И. А. Батова теперь, через сто лет, которые прошли с тех пор, как немцы находили их «несколько тугими». Многое изменилось за сто лет…
БИБЛИОГРАФИЯ
НАРТОВ
Майков Л. Н. Рассказы Нартова о Петре Великом. СПБ, 1891. Лабзина А. Е. Воспоминания с предисловием и примечаниями Б. Модзалевского и вступительной заметкой С. Ф. Ольденбурга (об А. А. Нартове). СПБ, 1914.
Веселаго Ф. Очерк истории морского кадетского корпуса. СПБ, 1852.
Билярский П. Материалы для биографии Ломоносова. СПБ, 1865.
Пекарский П. Наука и литература при Петре Великом, тт. 1 – II. СПБ, 1862. Пекарский П. История императорской Академии наук, тт. I – И. СПБ, 1870–1873.
Материалы для истории Академии наук (1716–1750), тт. 1-Х. СПБ, 1885–1900.
Модзалевский Б. Список членов императорской Академии наук (1725–1907). СПБ, 1908.
Соловьев С. М. История России, т. XXII. Кантемир А. Д. Сочинения, т. II (письмо к нему Нартова как советника Академии).
Шторм Г. Ломоносов. М., 1933.
Шторм Г. Труды и дни Михаила Ломоносова. Обозрение в 9 главах и 6 иллюминациях. ГИХЛ, 1932.
Ровинский Д. А. Подробный словарь русских гравированных портретов. СПБ, 1887–1889.
«Дополнение к подробному словарю русских гравированных портретов». СПБ, 1911.
«Техники, изобретатели крепостной России». Сборник. «Молодая гвардия», 1934.
ФРОЛОВ
Маркс К. Капитал, т. I.
Ленин В. И. Развитие капитализма в России. Собрание сочинений, т. III.
Ренованц И. М. Минералогические, географические и другие смешанные известия об Алтайских горах. Перевод В. Севергина. С.-Петербург, 1792.
Карпинский А. Биографическое известие о жизни К. Д.Фролова. «Горный журнал», кн. VII, 1827.
Шангин А. Описание Колывано-Воскресенских заводов. Москва, 1808.
Agr?cola. De re metallica.
Шлаттeр. Обстоятельное наставление рудному делу. СПБ. 1760.
ОТЕЦ И СЫН ЧЕРЕПАНОВЫ
«Крепостные изобретатели». Сборник. Свердлгиз, 1936.
«Техники, изобретатели крепостной России». Сборник. «Молодая гвардия», 1934.
«Литературная хрестоматия к истории Урала». Том I; XVII–XIX века. Свердлгиз, 1936.
Фурдуев В. В. Паровоз и его соперник. «Новая Москва», 1926.
Абрамов Я. В. Стефенсон и Фультон. Изд. Павленкова, Петербург, 1893.
Огарков. Демидовы, основатели горного дела в России. Петербург, 1897.
Забаринский П. Стефенсон, серия «Жизнь Замечательных Людей» № 11–12, 1937.
Материалы выставки – «20-летие социалистического ж.-д. транспорта». Москва. Казанский вокзал. Ноябрь 1937.
