Зато Элизабет при виде раны испытала облегчение: она знала, как обходиться с такими ранами. Девушка села на кровать и осторожно отлепила ткань от уже загноившейся раны. Вассал схватился за голову, из его глаз брызнули слезы раскаяния.

– А я не удосужился проверить, – пробормотал он срывающимся шепотом.

– Не кори себя, – сочувственно улыбнулась ему Элизабет и деловым тоном продолжала:

– Теперь ясно, откуда такая лихорадка. Мне нужна будет еще вода, только уже горячая, почти кипяток.

Рыцарь, кивнув, бросился из комнаты. Не прошло и нескольких минут, как возле Элизабет стоял только что вскипевший котелок. Элизабет очень боялась промывать рану, хотя много раз видела, как это делала мать. Не переставая молиться, она обмакнула в кипяток чистую ткань и скривилась от боли. Пересилив себя, она отжала тряпку и в нерешительности застыла над телом:

– Тебе, пожалуй, придется его придержать, – прошептала она. – Сейчас ему будет больно… но без этого не обойтись.

Голубые глаза встретились с хмурым взором воина. Тот в знак согласия кивнул и буквально пригвоздил господина к постели. И все же девушка колебалась.

– Нужно удалить из раны всю заразу, иначе он умрет.

– Да, – только и ответил рыцарь. Если бы Элизабет прислушалась, она различила бы в его тоне нотки понимания. Но она слишком переживала предстоящую муку больного.

Глубоко вздохнув, девушка положила горячую ткань на рану. Реакция оказалась необычайно бурной. Пытаясь сбросить со спины обжигающую тряпку, несчастный сильно дернулся и закричал, но вассалу удалось удержать его.

Элизабет в отчаянии закрыла глаза. Дверь в спальню резко распахнулась, и с мечами наготове в комнату ворвались охранники. На их лицах были написаны страх и смятение. Помощник Элизабет мотнул головой, приказывая им вложить оружие в ножны, а девушка едва слышно пробормотала:

– Это необходимо. – Успокоенные, стражи снова заняли свой пост в коридоре.

– Будь он в сознании, то никогда бы не закричал, – повернулся вассал к Элизабет. – А теперь просто не знает, что творит.

– Он просто дает выход мучительной боли. Разве это говорит о слабости духа? – Элизабет накладывала на рану вторую примочку.

– Он бесстрашный воин, – отозвался вассал.

– Но сейчас он во власти лихорадки.

Девушка заметила, что ее помощник кивнул, и ей захотелось улыбнуться. Она сняла с раны обе полоски пропитанной красновато-желтым гноем ткани. Прошло немало времени; одна повязка сменяла другую, и наконец из глубокого пореза стала сочиться одна только кровь. К этому времени руки Элизабет покраснели и покрылись волдырями. Стараясь избавиться от жжения, она потерла ладонью о ладонь и потянулась к своему узелку.

– Кровь идет чистая и не так много, – заметила она больше себе, чем помощнику. – Думаю, нет необходимости прижигать рану раскаленным ножом.

Воин оставался без сознания, и это радовало Элизабет. Средство, которым она собиралась воспользоваться, отнюдь не снимет боли. Обильно смазав рану пахучим снадобьем, она перевязала спину рыцаря.

Когда все было кончено, вассал перевернул раненого, и Элизабет влила ему в рот отвар из толченых листьев шалфея, мальвы и корня паслена.

Больше она ничем помочь не могла. От напряжения все тело ломило. Девушка встала, прошла к окну и, отодвинув штору, с удивлением увидела, что на улице стемнело. Устало облокотившись о холодный камень, Элизабет подставила лицо живительному ветерку. Через какое-то время она повернулась к помощнику и вдруг заметила страшную усталость на его изможденном лице.

– Иди отдохни. Я присмотрю за твоим предводителем.

– Нет, пока Ястреб не придет в себя, я не уйду отсюда. – Говоря это, рыцарь подбросил полено в очаг.

– А тебя как зовут? – поинтересовалась Элизабет.

– Роджер.

– Послушай, Роджер, – продолжала задавать вопросы девушка, – а почему ты называешь своего предводителя Ястребом.

– Его так все зовут – все, кто участвовал с ним в сражениях, – проворчал сидящий на корточках у огня воин. – Так уж получилось.

Ответ мало что сказал Элизабет, но, боясь разозлить рыцаря, она не решилась больше расспрашивать. И попыталась перейти к тому, что интересовало ее больше всего:

– Говорят, у вас живет немой мальчик и что этого мальчика спас сам Ястреб. Это правда?

– Да.

У воина в глазах снова мелькнуло подозрение, и Элизабет поняла, что действовать надо очень осторожно.

– Кажется, я знаю, кто этот мальчик. И когда буду уезжать, могла бы отвезти его родным.

Глаза рыцаря сделались задумчивыми. Молчание сводило с ума, но Элизабет заставила себя успокоиться.

– Так что скажешь, Роджер?

– Сделаю, что смогу. Но распорядиться вправе только барон.

– Барон Джеффри сюда не приедет. А на письменный ответ уйдет не меньше месяца. Неужели он будет против, чтобы мальчика вернули родителям? Разве ты не можешь действовать от его имени? Я уверена, барон останется доволен, если его не будут беспокоить по пустякам. Монтрайт по сравнению с другими – маленькое, незначительное владение.

Элизабет повторяла почти слово в слово, что много раз говорил отец.

Лорд Джеффри ни разу не приезжал в Монтрайт, и когда требовали дела, лорд Томас сам отправлялся в главное имение барона.

Страстный напор девушки удивил рыцаря.

– Месяц? – переспросил он. – Подожди, вот спадет лихорадка, очнется Ястреб, и спросишь у него самого. Только в одном ты не права: для лорда Джеффри не существует незначительных владений. Он одинаково покровительствует всем, кто поклялся ему в верности, – и знатным, и небогатым.

– Ты говоришь, что Ястреб вправе мне дать разрешение? Он может действовать от имени барона? – В голосе Элизабет появилась надежда. – Тогда все в порядке. – Последние слова она адресовала скорее самой себе. – Я ухаживала за ним. Неужели он откажет мне в такой малости? – Молитвенно сложив руки, девушка с облегчением улыбнулась

– А ты хоть знаешь, кого лечила? – лукаво усмехнулся рыцарь.

Элизабет сразу посерьезнела и молча ждала его объяснений.

– Ястреб и есть лорд Джеффри, сюзерен Монтрайта.

Воин с любопытством смотрел, как Элизабет воспримет неожиданную новость

– Он барон Джеффри?

Дрогнувший голос Элизабет, конечно, выдал ее потрясение.

– Да, – подтвердил Роджер, удобно устраиваясь на табурете, – А что тебя так удивило? Ястреба знают все, – уже на высоких тонах закончил он.

– Конечно, – смущенно пробормотала девушка. – Только я думала, что он старый… старше, чем… – Она повернулась к раненому и долго всматривалась в его лицо.

От неожиданного поворота событий она растерялась. Отец никогда не рассказывал, что сюзерен такой молодой, и Элизабет почему-то представляла его стариком.

Девушка прислонилась спиной к холодному камню и вновь перевела взгляд на Роджера.

Ее наивность, казалось, забавляла рыцаря.

– Господин – самый молодой и самый могущественный из всех, кто стоит под властью Вильгельма, – с гордостью объяснил он.

– И если он поправится, то окажется моим должником?

Элизабет мысленно прочитала молитву, чтобы лорд Джеффри оказался порядочным человеком.

Тогда он ее выслушает, и она убедит его в вероломстве дяди. Должна убедить. Только бы он поправился…

Мысли прервал громкий стук в дверь. Роджер дал ей знак оставаться на месте и сам пошел открывать. О чем-то пошептавшись с охранниками, он снова повернулся к Элизабет:

– Твой слуга хочет с тобой переговорить.

Девушка кивнула и последовала за одним из стражей в конец коридора, где ее ждал Джозеф. По лицу старика было видно, что он чем-то расстроен.

– Послушай, я лечила самого барона, – начала она без всяких предисловий.

Старик кивнул, но заговорил только тогда, когда стражник вернулся на свой пост.

– И как успехи?

– Надежда есть, – похвалилась девушка, но тут же добавила:

– Остается только молиться: для Джеффри я – единственный шанс.

Джозеф слушал и продолжал хмуриться. Элизабет тряхнула головой:

– Все складывается очень удачно. Я хоть и женщина, но лорд – мой должник и поневоле выслушает меня.

– А кто тот другой, который сейчас всеми командует? – Старик повел головой в сторону спальни Элизабет.

– Роджер.

– Он послал за Белвейном.

– Что? – От неожиданности Элизабет застыла и тут же понизила голос:

– Откуда ты узнал?

– Герман Плешивый слышал, как он отдавал приказание. Гонец ускакал час назад. – Видя, что Элизабет, не в силах поверить, качает головой, Джозеф добавил:

– Истинная правда. Белвейн будет здесь через неделю или немного позже.

– Боже мой, – прошептала Элизабет. – Только бы я успела поговорить с лордом Джеффри до появления этого чудовища. – Она вцепилась в рукав слуги:

– Надо спрятать Томаса. Увести отсюда, пока не убедимся, что на барона можно положиться. Белвейн не должен знать, что мы живы.

– Это невозможно, миледи, – возразил старик. – Стоит Белвейну въехать в ворота, и он все поймет. Слишком многие были свидетелями вашего возвращения. Он все узнает. Да и этот Роджер догадается – теперь это только вопрос времени.

– Надо подумать, – прошептала Элизабет и только тут заметила, что почти стащила со слуги тунику. – Посоветуйся с Германом. Он человек верный – не проговорится. К тому же вольный. Спрячьте с ним Томаса. Сможешь?

– Смогу. – Старик расправил плечи. – Не волнуйтесь, не подведу. И местечко подыщу подходящее.

Элизабет кивнула и сразу успокоилась – она вполне полагалась на покорного слугу.

– Это ненадолго. До тех пор, пока не придет в себя Джеффри.

– Но что будет с вами? Вдруг он вовсе не очнется? Так и не придет в себя, а в это время нагрянет Белвейн? А если барон умрет?..

– Придется бежать. В любом случае, когда он объявится, меня здесь не будет. Разве что Джеффри скоро придет в сознание, и мне удастся с ним поговорить, прежде чем дядя успеет нас оболгать. – Девушка содрогнулась. – Что бы ни случилось, мы должны переправить Томаса к дедушке. Он уж сообразит, что делать дальше.

– А на водопад вы вернетесь?

В голосе слуги сквозил страх. Ему поручили Томаса, так что он не мог сопровождать госпожу и страшно за нее беспокоился.

– Вернусь, – прошептала девушка. – Белвейн надругался над этими стенами. И я не в силах видеть, как он в них возвращается.

– Ну-ну, миледи, успокойтесь. – Старик заговорил с ней, как с маленькой обиженной девочкой. – Рыцарь непременно очнется, вы познакомитесь с ним до приезда Белвейна, и он вас обязательно выслушает.

Джозеф ждал, пока ее прерывистое дыхание успокоится. В последнее время старика пугало, насколько менялась госпожа при упоминании дяди. Он знал, что миледи видела, как убивали ее родителей, понимал, какие душевные муки она испытала, и, как и она, считал, что за всеми этими злодеяниями стоял Белвейн. Он очень хотел, чтобы Элизабет нашла в себе силы высказаться, выплеснуть боль, хоть немного облегчить сердце… Насколько она отличалась от своих единокровных сестер Маргарет и Катрин! Может быть, потому, что была наполовину саксонка?..

Когда сэр Томас появился в Монтрайте с двумя маленькими дочерьми, это был суровый, глубоко несчастный человек, но за полгода все переменилось. Он женился на светловолосой красавице-саксонке. Несмотря на своенравный характер жены, Томас научился с нею ладить, и вскоре супруги не могли жить друг без друга. Через год родилась Элизабет. Отец решил, что сына ему иметь не суждено, и всю любовь обратил на голубоглазую крошку. Между ними возникла особая связь, которая сохранилась даже тогда, когда через десять лет на свет появился малютка Томми.

Лицом Элизабет не походила на отца, но переняла его сдержанные манеры и умение скрывать свои чувства. У Катрин и Маргарет любое переживание сразу же отражалось на лице. Элизабет вела себя совсем по-другому. Джозеф даже считал, что она – та ниточка, которая связывала воедино семью. Элизабет хранила верность очагу, который был для нее важнее всего в жизни. Выступала то миротворцем, то нарушителем спокойствия. Отец гордился ею, когда девушка выезжала с ним на охоту, а мать, обучая искусству шитья, приходила в отчаяние. Да, до недавнего времени она жила в счастливой семье.

– Я вам не успел еще сказать, что Герман послал своих людей в имение Белвейна. Надеется, что им удастся собрать нужные нам доказательства. Походят, поговорят со слугами…

– Славный он человек, – перебила его Элизабет, и Джозеф с облегчением вздохнул, заметив, как спадает ее напряженность. – Но вряд ли домашние Белвейна скажут им правду. Дядю все слишком боятся. Однако передай Герману, что я ему благодарна, – добавила она едва слышным шепотом.

– Он с уважением относился к вашей семье. Сами вы были еще ребенком и, наверное, не помните – это ваш батюшка дал ему волю, и Герман не забывает своего долга Монтрайтам.

– Что-то припоминаю. А скажи, – улыбнулась она, – почему Германа зовут Плешивым? У него ведь предостаточно волос на голове? Я спрашивала у отца, но ответа так и не получила.

Джозеф смутился. Ему очень не хотелось объяснять госпоже все, как было. Шутку придумали грубые мужланы, и история явно не предназначалась для нежных ушей леди.

От воспоминаний об отце Элизабет оживилась.

– Все будет хорошо, – шепнула она. – А теперь мне пора возвращаться к барону. Молись, чтобы Джеффри поправился. Молись, чтобы он меня выслушал. Выслушал и поверил.

Элизабет похлопала слугу по сутулому плечу и медленно направилась к спальне. Ее вновь охватил холодок страха. Мысль о приезде Белвейна не давала покоя. Если бы не маленький брат, такая перспектива ее бы только обрадовала. Уж она бы сумела приготовить ему западню и встретила бы дядю жаркими объятиями, держа кинжал наготове.

Ничего, её время придет, и месть свершится. Решимость не позволяла девушке сгибаться и оберегала разум в этом безумном мире. Ей предстояло отомстить и позаботиться о судьбе брата. Лишь тогда, когда Томас окажется в безопасности, их земли станут свободными, а Белвейн жизнью заплатит за смертные грехи, – только тогда она позволит пронзить себя острому жалу отчаяния. Лишь тогда и не раньше.

Вернувшись в спальню, Элизабет увидела, что собаки, рассевшись по разным сторонам постели, дежурили вместо нее, и по их напряженным взглядам поняла, что они признали раненого рыцаря. Она устроилась на деревянном табурете у кровати и обтерла покрытый испариной лоб барона.

…Так продолжалось два дня и две ночи. Девушка не отходила от раненого, постоянно меняла повязки и, как учила мать, промывая рану отваром шалфея и паслена, двенадцать раз читала «Отче наш».

Она ела в этой же комнате и выходила за порог лишь в случае острой необходимости.

Однажды, спускаясь по лестнице, Элизабет заметила в большом зале Томаса. Мальчик посмотрел на нее и отвернулся. Она поняла, что брат ее не узнал. Но девушка не дала воли чувствам. Она еще успеет помочь брату, а теперь, может быть, и к лучшему, что память ему изменила. Томас тоже видел, как убивали отца и мать, и, если Бог добр и милосерден, он сделает так, чтобы мальчик обо всем забыл.

Элизабет перевела взгляд на стоящего рядом Джозефа. Слуга красноречиво посмотрел на Томаса и чуть заметно кивнул, и Элизабет поняла: старик выполнил все, что от него требовалось. Она, в свою очередь, кивнула и продолжала путь.

Девушка решила подождать еще один день, а потом исчезнуть. Ночью, когда воины заснут, Джозеф уведет Томаса. Если бы только барон согласился помочь! Если бы он очнулся и хотя бы выслушал! С такими мыслями она возвратилась к постели раненого.

О собаках заботился Роджер: следил, чтобы страшным охранникам приносили еду и вовремя за ними убирали и, судя по ворчливому тону, делал это совершенно неохотно. Причина крылась в странном поведении животных, не подпускавших рыцаря к постели раненого.

– Ведут себя так, словно я способен причинить вред своему господину, – недовольно жаловался он.

– Они его стерегут, – смеялась Элизабет, но сама удивлялась необычайной верности собак и не могла ее объяснить.

На второй день он несколько раз оставлял ее наедине с бароном, и Элизабет поняла, что ей все же удалось заслужить доверие рыцаря.

…Это случилось на вторую ночь. Девушка не спала у постели сэра Джеффри и решила обтереть его лоб.

Сон воина теперь казался спокойным, дыхание сделалось глубже. Элизабет была довольна тем, как он поправлялся, хотя ее слегка тревожило, что лихорадка пока не отпускала больного.

– Что ты за человек? – прошептала девушка. – Тот, кому столько людей хранят свою верность? – Тишина убаюкивала, и она опустила веки, а когда вновь взглянула на рыцаря, вздрогнула от неожиданности: ее внимательно изучали темно-карие глаза.

Машинально она потрогала лоб мужчины. Тот перехватил ее запястье левой рукой и медленно, но без видимых усилий притянул к себе. Грудь Элизабет оказалась прижатой к его широкой груди, губы – в дюйме от его рта.

– Храни меня, прекрасная нимфа, – вдруг проговорил он.

Элизабет улыбнулась. Слова, без сомнения, были сказаны в бреду. Девушка и рыцарь смотрели друг на друга целую вечность. Но вот другая рука барона обхватила ее затылок, нежно надавила, и их губы встретились.

Его губы были жаркими и податливыми, и Элизабет их прикосновение понравилось. Но как только девушка это подумала, целомудренный поцелуй прекратился, и они снова стали изучать друг друга.

Девушка не могла оторвать взгляда от его глаз – глубоких, темных и бархатистых. Их бездонность зачаровывала.

Словно уверенный в своей безнаказанности ребенок, Элизабет расхрабрилась и дала волю невинному любопытству – провела пальцами по его лицу и волосам. Они показались удивительно мягкими, и руки невольно принялись массировать кожу. Оба по-прежнему смотрели друг на друга. И если бы в Элизабет было больше проницательности, она бы поняла, что лихорадка отступила.

Подчиняясь необъяснимому порыву, она притянула голову рыцаря к себе и нежно коснулась губами его губ. Но неискушенная в любви, она не представляла, что делать дальше, и, словно совершающий первые шаги малыш, пробовала то одно, то другое. По телу разлилась жаркая дрожь, и Элизабет наслаждалась новым ощущением.

Любопытство было удовлетворено, и она уже собиралась отстраниться, но в этот миг руки рыцаря ожили, объятия окрепли, рот стал требовательным, язык, проникая внутрь, настойчиво ласкал ее полураскрытые губы. Тело девушки моментально отреагировало на его чувственный призыв, его язык встретился с ее, начав вечную, как мир, дуэль. Элизабет и не подозревала, что в ее теле таятся такие чувства, но теперь они властно заявили о себе. Ее больше испугал не порыв Джеффри, а собственная реакция, и она быстро выскользнула из его слабеющих объятий. Потерла припухшие губы, стараясь справиться с дрожью.

Элизабет боялась смотреть барону в лицо, ее щеки пылали от смущения.

Лишь через несколько минут она заставила себя опустить глаза и с облегчением вздохнула – рыцарь спал.

Девушка тихонько рассмеялась:

– У тебя жар, милорд. Лихорадка пройдет, и ты все забудешь.

К ее ужасу, воин улыбнулся.