- А! - облегченно вздохнув, ответил тот. - Тогда поедем, конешно!
      И вахмистр спросил уже осторожно.
      - А позвольте узнать! Вы не из офицеров ли будете?
      - Офицер! - коротко ответил Сергей и отъехал несколько в сторону, давая почувствовать, что вступать в дальнейшие разговоры он не намерен.
      Так ехали они некоторое время молча.
      "Что я делаю? - думал про себя с отчаянием Сергей. - Что я делаю?"
      Партбилет, украшенное пятиконечной звездой выпускное свидетельство краскома и другие не менее обличающие документы лежали у него в кармане.
      "Пес его знает! - думал вахмистр. - Откуда он взялся? Офицер, а без погонов. Не иначе, как это из тех, что по ту сторону в разведку ходят. А может, запоздалый какой из Ростова, только вряд ли должно быть из этих... как их, - агентурщиков".
      Остальные казаки ехали молча или разговаривали вполголоса. Повидимому, присутствие Сергея их несколько смущало.
      - А знаешь, Фомичев! - говорил один, обращаясь к соседу. - У него на шапке-то звезда. Вот-те крест! Мы еще как подъезжали, я приметил. Сказать, что ли, Жеребцову?
      - Сиди! - недовольно ответил тот. - Али он сам не видит!
      - А как же это тогда так? Он ведь при полном оборужении едет, хоть бы что!
      - Звезда!.. Что звезда нонче значит? По-твоему, как погон - так и белый, а как звезда - так и красный. Али позабыл, как буденовцы погоны надевали, ежель насчет разведки по тылу нужда какая. Это, брат, тоже понимать нужно!
      И он многозначительно кашлянул, давая почувствовать, что он-то понимает в данном случае всю сущность дела до самого основания.
      V.
      - Господин ротмистр дома? - спросил вахмистр, остановив коня.
      "Уже приехали!" - сообразил Сергей.
      Он думал почему-то, что это должно случиться несколько позже. И решил твердо и без колебаний, сейчас же, когда все будут слезать, броситься в сторону. Но вышло все не так.
      - Его нет! - послышался чей-то ответ. - Он скоро будет.
      - Мы подождем! - сказал Сергей. - Зайдем к нему!
      И он соскочил с лошади. Соскочил и вахмистр.
      - А мы-то чего? - раздались недовольные голоса казаков. - Нам чего дожидаться? и так не жрамши!
      - Поезжайте домой! - решил, после некоторого колебания, вахмистр. Скворцов, скажешь хозяйке, чтобы самовар поставила. Я скоро!
      Казаки уехали. Сергей и вахмистр взошли на крыльцо. Впереди перед ними были темные сенца. Сергей был с карабином, сбоку в кобуре у него висел наган. Но вахмистр в темные сенца пропустил его вперед. Стрелять было нельзя. Казаки только что отъехали, а кругом бродили солдаты. Сергей вошел в сени и, как бы отыскивая дверь, незаметно повернулся.
      - Что там, али не найдете? - спросил тревожно конвоир, если не заметив, то почувствовав его маневр. И Сергей ясно услыхал тихий металлический щелк от повернувшегося барабана и взводимого курка.
      - Не... не найду! - ответил он и ударил прикладом перед собой. Но удар пришелся плохо, плашмя, однако вахмистр покачнулся все же, ухватился за стену и выронил револьвер, который, падая, гулко выстрелил.
      - Постой!..
      Но Сергей уже выбежал на улицу, вскочил на чужого коня и рванул поводья.
      Две, три минуты он мчался спокойно, но потом сзади послышался топот, выстрелы и крики. Очевидно, за ним гнались вернувшиеся на выстрел казаки.
      "Куда я лечу?... Совсем не в ту сторону!" - подумал Сергей, заметив прямо перед собой невдалеке огни Батайска.
      Он хотел было свернуть с дороги в сторону, но чуть не перелетел через голову, потому что бока у шоссе были круты, а внизу плескалась какая-то вода.
      Тогда он выбросился снова наверх и помчался, не рассуждая, дальше.
      Однако теперь он потерял несколько минут, и крики догоняющих стали на много ближе.
      Навстречу ему попадались телеги, солдаты, иногда даже конные, но, еще не понимая, в чем дело, сразу его не останавливали, а когда спохватывались, то было уже поздно. Как бешеный, ворвался Сергей на железнодорожные пути вокзала, но поворотить в сторону не успел, потому что срезанная шальной пулей его лошадь тяжело грохнулась. И он полетел вниз, ударился головой о рельс и выпустил из рук карабинку. Однако тотчас же вскочил, прыгнул налево и закружился посреди забитых составами бесчисленных путей станции.
      Выстрелы гремели сначала сзади, потом уже перекинулись куда-то вперед и затрещали беспорядочно со всех сторон.
      Где-то близко послышались голоса. Как загнанный зверь, отскочил Сергей и очутился посреди каких-то двух эшелонов. Впереди мелькнул убегающий огонек, должно быть испуганного железнодорожника.
      Теперь уже почти рядом, не дальше чем через два пути, кто-то кричал громко:
      - Давай сюда!.. Черти-ии!
      - Неужели же конец? - с тоской подумал Сергей. - Куда теперь бежать?
      Взгляд его упал на приоткрытую дверь товарного вагона. Не раздумывая, не соображая, Сергей проскочил туда, захлопнул за собою дверь и спрятался в угол, за какие-то ящики.
      Почти что в тот же момент, мимо с топотом пронеслось несколько человек, и кто-то выстрелил. В первую секунду Сергей подумал, что это в него. Но стреляли, должно быть, уже просто так, с досады.
      Через четверть часа все стихло.
      Потом опять послышались шаги.
      Сергей совсем съежился за ящиком. Дверь вагона вдруг приоткрылась, и луч желтоватого света скользнул по потолку.
      - Пропади они все пропадом! Как начали стрелять, так я думал, что зеленые на станцию наступают.
      - Убежал у них кто-то. Должно, так и не поймали.
      - И мы-то с вами хороши, - вагон отпертым бросили!
      - Провались он и вагон! Я даже щипцы с пломбами побросал. Один фонарь только захватил, чтобы видели в случае чего, что железнодорожник.
      Дверь захлопнули, послышался стук закидываемого запора, потом еще какой-то негромкий металлический звук.
      "Пломба!" - мелькнуло в голове у Сергея.
      Все стихло, прошло минут пятнадцать, двадцать. "Как странно! - подумал Сергей. - Я цел, - но где? Как же я отсюда теперь выйду? Ага, через окошко, они ведь отпираются изнутри. Только не сейчас, ночью, когда все успокоится".
      От удара у него сильно болела и кружилась голова. Он прилег на что-то мягкое в углу и впал в полусознательное состояние. Все качалось, качалось возле него, и, вздрагивая поминутно, незаметно для себя он как-то странно, тяжело заснул.
      Когда он открыл глаза, то никак не мог себе дать отчета, - в чем же дело? Потом понемногу начал восстанавливать в памяти все случившееся. Он бежал, спрятался в вагон, и теперь надо уходить через окно.
      "Но постой! - сообразил он вдруг. - Постой! почему же кругом так все шумит? Почему дрожат стенки вагона"?
      - Ааа!...
      Впереди могучей сиреной заревел паровоз, эшелон давно уже мчался куда-то, ускоряя и ускоряя ход, и колеса сердито перестукивались с рельсами.
      VI.
      В вагоне было темно. Сергей попробовал было продвинуться к окну, но сразу же попал ногой в какую-то щель и едва-едва из нее высвободился.
      - Чорт его знает, что тут такое наворочено, - бормотал он. - Это ножка от стула. А это... это, кажется, перевернутый диван. Эвакуировались спехом, понабросали в беспорядке всякой дряни полный вагон.
      К окошку пробраться оказалось невозможным. Весь вагон был забит мягкой мебелью, коврами, картинами и еще чем-то. В то время, когда в Ростове белые оставили много всякого невывезенного снаряжения и военного имущества, кто-то по протекции вывозил всю эту громоздкую и ненужную дребедень.
      "Нет! - решил Сергей, тщетно попытавшись обойти какой-то большой полированный предмет (повидимому, рояль). - Придется ждать до утра".
      Он забрался в угол и довольно удобно расположился на перевернутом диване. Голова еще продолжала болеть, но уже меньше. К своему удивлению он заметил, что настроение у него сейчас не тревожное и гнетущее, а какое-то безразлично-равнодушное.
      "Ну и чорт с ним со всем! - думал он. - Выберусь как-нибудь".
      Вагоны стучали мерно и ритмично, диван пружинил, покачиваясь, и на Сергея напала дремота, перешедшая скоро в крепкий сон.
      Проснулся он, когда лучи яркого солнца, пробившись через мелкие щелки, заиграли зайчиками на темных стенках.
      Теперь он принялся за работу и, пробравшись (не без труда все же) вперед, стал раздвигать все в стороны, неторопливо разбирая дорогу к окну.
      Провозившись с полчаса, он разбил какую-то фарфоровую статуэтку и продавил ногой большую картину.
      "Вандализм! - подумал он, усмехнувшись. - Может, это какой-нибудь Рубенс или Микель-Анжело, а у меня все прахом идет. Ну и чорт с ним, не до того теперь".
      И, схвативши за ноги безголовую статуэтку, он принялся отколачивать ею приржавевшую задвижку окошка. Наконец-то она подалась.
      "Открыть или нет?"
      Эшелон, постояв только что на какой-то станции, быстро шел вперед.
      "Открою!" - решил Сергей и выпустил окошко из рук.
      Сноп теплых, пригревающих по-весеннему лучей, разом ворвался и осветил вагон.
      Широкий простор открывался перед его глазами. Дымилась слегка обесснеженная земля, синел убегающий горизонт, и далеко в стороне темнели какие-то не то деревни, не то станицы.
      "Весна!... хорошо-то как!" - вот первая мысль Сергея. И он улыбнулся, довольный.
      Высоко, высоко по небу плыла стая журавлей и таяла на его глазах в ласковой утренней синеве.
      По сыроватой, черной дороге продвигалась кучка всадников и остановилась у шлагбаума, пропуская поезд. Инстинктивно Сергей хотел было податься назад, но рассмеялся и, высунув голову, с любопытством окинул взглядом забрызганные грязью бурки всадников.
      Промелькнул вскоре семафор, и Сергей захлопнул окошко.
      Днем состав не трогали, и Сергей решил уже, что это его конечная станция, но к вечеру сильным толчком ударил по вагонам прицепившийся паровоз.
      Мучили Сергея голод и жажда, но до ночи приходилось терпеть. Да и что будет ночью?
      Карабинки у него теперь не было. Она отлетела далеко в сторону, когда он ударился об рельс. Но наган был при нем, и Сергей не без удовольствия попробовал правым локтем твердый кобур.
      "Это надежный товарищ, с ним-то мы ни за что не расстанемся".
      И добавил мысленно:
      "Он у меня без осечки, на все случаи!"
      Часов около одиннадцати колеса застучали по бессчисленным стрелкам, вагоны бросало из стороны в сторону. Замелькали огни, и зашипели паровозы.
      "Екатеринодар! - понял Сергей. - Наконец-то!"
      Вскоре эшелон остановился, но, судя по тишине, которая водворилась вокруг, где-то далеко от главных путей и позади других составов.
      Прошло около часа. - "Пора! - подумал он. - Медлить нечего".
      Осторожно спустил окошко, чтоб не хлопнуло, высунул ноги вперед, повис на руках и, легко соскочив, остановился.
      "Куда итти? А! все равно, подальше только отсюда".
      И он осторожно зашагал в сторону. Шел минут двадцать, потом вдруг остановился. Впереди него, из-под железнодорожного забора, вынырнула какая-то тень и скрылась в темноте, потом он услыхал легкий свист. Сергей отошел в сторону и расстегнул кобуру. Прошла минута... другая, - ничего. Тихонько пошел дальше и опять остановился. Откуда-то издалека доносился протяжный отчаянный крик... еще... еще... - снова смолкло все. Вдруг, через некоторое время, уже с другого конца города раздался выстрел, другой, и сразу, перекатываясь эхом посреди ночи, одновременно загрохотали десятки - точно били пачками.
      "Что это такое?.. Что это все значит?" - подумал Сергей, изумленный и совершенно сбитый с толку столь странной встречей.
      Выстрелы сразу оборвались, и мертвая тишина показалась еще резче и загадочнее.
      Сергей шагнул в темноте раз, другой, наткнулся на какую-то решетку и отступил даже назад от изумления. Внизу, черноватым отблеском отсвечивало море, и волны плескались о каменную набережную.
      ..."Новороссийск! - догадался он. - Вот что!"
      VII.
      Ночь была глухая и темная, несколько случайных мокрых снежинок опустилось Сергею на разгоряченное лицо. С моря дунул теплый ветер.
      Сергей забился за какими-то ящиками и досками, нагроможденными возле железнодорожного забора.
      "Куда я сейчас к чорту пойду? - думал он. - Должно быть, у них тут военное или осадное положение. Попадешься как-раз. Да и не видать ничего, куда же итти, где улицы, где город? Путаница какая-то".
      Позади его стоял не то завод, не то какое-то станционное сооружение. Вокруг него было все завалено разной поломанной дребеденью. Здесь, запрятавшись укромно, закрывшись какими-то известковыми рогожами, продремал Сергей до самого утра.
      "Ну! - подумал он, поднимаясь. - Теперь надо решать, что делать? Прежде всего, долой с папахи звезду. Потом документы. - Он вынул целую кипу из полевой сумки. - Порвать надо! - Но рвать все было жалко, особенно партбилет и украшенное яркой пятиконечной звездой выпускное свидетельство краскома. Он остановился в нерешительности. - Нет... жалко! Попробую лучше спрятать. Но куда?" Через несколько минут нашел и место. Один из толстых столбов забора был пробит насквозь. Сергей свернул трубочкой оба документа, засунул их туда, и отверстие заложил кусочком сухого цемента. "Ну, а остальные? Остальные можно побросать". - И он быстро перебрал их напоследок руками. Сводки, карты, полевая книжка, еще какие-то завалявшиеся бумаги. Он только что хотел порвать их, как взгляд его остановился на маленьком голубом конверте.
      - Это что? - Сел опять на бочку и вынул чистенькие, плотные листки.
      Все теми же крепкими духами пахнуло на него. Он перечитал с начала до конца и улыбнулся, что-то сообразив. - Ерунда! - недоверчиво ответил он себе. Но сейчас же нахмурил лоб, над чем-то усиленно раздумывая.
      "Письмо передано с нашим хорошим....", - думал он.
      - А что если попробовать?
      "Жрать хочется, как собаке" - думал Сергей, очутившись в центре города.
      От дверей всевозможных шашлычных кабачков и подвальчиков несло запахом съестного. Ноздри Сергея шевелились.
      Повсюду сновали офицеры с крестами и без крестов, с повязками и без повязок. Солдат было мало вовсе. Изящные сестры с красными крестами выглядывали из проносившихся мимо экипажей. Проезжали кавалеристы.
      - Помогите несчастному солдату, принявшему муки за родину от большевистской чрезвычайки... - услышал Сергей позади себя голос.
      - ...Усечены все пять пальцев на руке, безжалостно гнусным способом. Помогите во имя патриотизма.
      Обернувшись, Сергей увидел какого-то весьма подозрительного субъекта, протягивающего к нему руку. "Новый способ выпрашиванья", - подумал он. Но помочь "во имя патриотизма" не мог, да и не имел ни малейшего желания.
      Наконец, он нашел толкучку, шумную и крикливую, где продавалась разная разность и больше всего обмундирование, английские плащи, ботинки, все вплоть до разворованных казенных седел и вещевых мешков.
      - Беру франки и доллары! - подскочил к нему некто в сером. - Имеете, господин?
      - Купите часы, - отвечал Сергей.
      - Часы? Кажите. Эти? Сколько?
      - Тысячу рублей.
      - Пятьсот желаете?
      - Давай пятьсот, - усмехнулся Сергей.
      С деньгами в руках он зашел в первый попавшийся кабачок. На пороге же его оглушил чей-то пьяный басистый голос, оравший: Давай национально Российский марш... Сукин сын, большевистская твоя башка...
      Было душно, накурено, и пахло затхлостью. Хрипел грамофон. Поев, Сергей поспешно вышел.
      На оставшиеся четыреста рублей купил две пары офицерских погон, иголку и ниток.
      Хозяин лавчушки, торговавший всяким барахлом, с особенным любопытством посмотрел на Сергея и даже усмехнулся.
      Должно быть, ему странным показалось, для чего это солдату в серой шинели понадобились подпоручиковы погоны.
      На всякий случай Сергей поспешно смешался с народом, завернул за угол и торопливо пошел, разыскивая укромное местечко, где он мог бы преобразиться.
      Через час, немного волнуясь, он, как офицер Добровольческой армии, шел по улице, отыскивая необходимый ему дом.
      Нашел. На дверях медная дощечка и на ней:
      Присяжный поверенный Г. К. Красовский.
      - "Это теперешний каратель, - решил Сергей. - Ну, что же, войдем".
      И он нажал кнопку электрического звонка.
      VIII.
      Четвертый день, как живет Сергей в удобной, но совсем непривычной для него обстановке крепкотелой буржуазной семьи.
      Встретили его по письму даже приветливо, - как своего человека.
      - Скажите, но почему вы так запоздали? - с легким укором спрашивала его хозяйка. - Ведь письмо вам было передано уже давно.
      - Ничего не поделаешь, знаете, служба. Предполагал выехать раньше, но задержали.
      Ему отвели комнату небольшую, но уютную, обставленную тяжелой мебелью и широким кожаным диваном, служившим ему вместо кровати.
      И вот каждый день, по утрам, Сергей уходит, инсценируя "дела службы". Возвращается к обеду, а вечера проводит за чаем в столовой, посреди кружка друзей и близких знакомых Красовского.
      Семья была выдержанная и даже тонная. Видно было, что ее внутренний механизм работает ровно и без перебоев, а жизнь течет плавно, своим чередом, как будто ничего особенного вообще и не происходит.
      Во всяком случае, если где-то в стороне кипело, бушевало, разбивалось, рушилось, то непосредственно Красовских не задевало и на семейном уюте ничем не отражалось.
      Красовские как бы умышленно закрывали глаза на все кругом происходящее, в лучшем случае считая все это каким-то недоразумением, неприятным инцидентом, а в худшем - беспорядком, который скоро уляжется, утихомирится для того, чтобы уступить дорогу плавному течению, прежней спокойной жизни. Как-то раз, обиняком, Сергей задал хозяйке вопрос: - не думает ли она, что в конце концов пора бы изменить теперешний уклад жизни?
      - Ну, а как же может быть иначе? - пожав плечами, ответила она. - Ну, я понимаю, в верхах там, другой образ правления, парламент, конституция. Но зачем же личную-то жизнь ломать?
      И в голосе ее было столько неподдельного удивления и непонимания, что Сергей промолчал и перевел разговор на другую тему.
      Однажды он лежал на диване, когда послышался женский голос:
      - Константин Николаевич! Идите чай пить!
      "Ах, ты чорт, - мысленно обругал себя, вскакивая с дивана, Сергей. Да ведь это меня же".
      И ответил поспешно:
      - Сию минуту, Ольга Павловна! Зачитался, что даже не слышу.
      За чаем собралось несколько человек. Ольга Павловна, - женщина лет тридцати пяти, в меру подкрашенная и подведенная, ее брат - тучный господин с жирным баском и лаконическими резкими суждениями обо всем. Чья-то не то племянница, не то крестница, куколкой наряженная, Лидочка. И еще какой-то субъект неопределенной категории, с козлиной бородкой, весьма интеллигентным лицом и тщательно отутюженными складочками брюк. Он был тощ и желчен; фамилии его Сергей не расслышал.
      - Сегодня доллар поднялся ровно в два раза, - громко проговорил тучный господин, ни к кому, собственно, не обращаясь. - Это грабеж, форменный! Неслыханная вещь! За один день на сто процентов!
      - Удивительно, - проговорил Сергей. - Что бы это значило?
      - А то, что плохо работаете, господин офицер. Все отступления да отступления.
      - Но постой, мой друг! - вмешалась хозяйка, очевидно, желая смягчить его резкость. - Почему же ты так говоришь Константину Николаевичу, точно это от него зависит.
      - На это есть причины чисто стратегического характера, - ответил Сергей. - И я думаю никто не сомневается в том, что в конце концов Добровольческая (он чуть-чуть не сказал было Красная) армия сумеет разбить эти банды.
      - Не сомневаются? - И тот иронически посмотрел на него. - Нет, сомневаются, раз доллар вверх скакнул. Отчего он скачет, вы знаете?
      - Нет! - откровенно сознался Сергей.
      - Ну, то-то! А скачет он оттого, что спрос на него большой. А спрос почему? Да потому, что уши навострили все, как бы чуть что, так и до свидания. С нашими-то цветными тряпками за границу не уедешь. А вы говорите, - не сомневаются. Нет, уж у меня доллар на этот счет лучше всякого барометра.
      - Константин Николаевич! - перебила их Лидочка, которой надоел этот разговор. - Вы на фронте были?
      - А как же? Был, конечно.
      - И красных видели? Пленных? - добавила она. - Расскажите, какие они?
      - Какие? Вот, право, затрудняюсь сказать. Люди как люди. Все больше крестьяне и рабочие.
      - А вы... вы их не расстреливали? Сами, конечно?
      - Нет, не расстреливал, - ответил он несколько насмешливо.
      - Аа! - разочарованно протянула она. - А я думала почему-то, что вы сами. Скажите, а вы видели, как это их?..
      - Лидочка, перестань, что это ты за чаем о каких неприятных вещах говоришь, неэстетично даже, - молодая девушка и вдруг - такие разговоры.
      Лидочка немножко обиделась: мало ли что не эстетично, а раз интересно.
      В комнате было чисто и тепло. Сверху из-под абажура лился ровный, мягкий свет, и бисерные нити спускающейся бахромы играли огоньками разноцветно.
      Тощий господин, просмотрев газету, отложил ее в сторону и сказал, обращаясь к Сергею:
      - Читали?.. Нет? Какую новость еще выкинули. Все просоциализировали и дома, и имущества, и храмы, - кажется, больше нечего было. Так нет, решили еще социализировать женщин! - проговорил он раздельно и едко усмехаясь. - Женщин от шестнадцати лет и выше. Вот смотрите, официальное сообщение.
      Сергей посмотрел, - точно официальное сообщение в виде вырезки из "Правды" было налицо.
      - Может быть, здесь преувеличивается несколько, - осторожно заметил он. - Вряд ли они могли решиться на такую меру. Ведь это вызвало бы целый бунт.
      - Э! Одним бунтом больше, одним меньше. Не все ли им равно? А что это правда, так я и не сомневаюсь. Например, знаете, у них там для Совнаркома некая госпожа Колонтай есть. Шикарная, конечно, красавица, брильянты, меха и все такое прочее. - Он посмотрел искоса на скромно опустившую глаза Лидочку и добавил с некоторым раздражением. - Да неужели же не слыхали? Ведь об этом все говорят.
      - Да, слыхал, что-то, - уклончиво ответил Сергей. - Только верно ли это?
      - Враки все, - прислушавшись, проговорил другой. - Разве всему, что у нас в газеты попадает, верить можно? Всякой дрянью столбцы заполняют, а про то, что нужно - ничего. У меня, вон, фабрика в Костроме, так хоть бы строчка была, как там и что. Все на один лад. Все, пишут, поломано, растащено, камня на камне не осталось. А встретил я недавно человека. Ничего - говорит - все на месте стоит, одно отделение работает даже понемногу.
      - Ах, оставьте, Федор Павлович! - возразил ему первый. - Нельзя же все о ваших фабриках. Нужно, так сказать, всесторонне осветить бытие этих банд. Это в конце концов необходимо для истории.
      - Враки! - упрямо повторил тучный господин. - А если не враки, то и у нас не лучше. Декрета не издавали, а что кругом господа офицеры делают! Стыдно сказать. Публичный дом какой-то!
      Лидочка вспыхнула и снова потупила глазки, размешивая ложечкой простывший чай, - должно быть, не слыхала.
      - Оставь, Федор! - опять вмешалась хозяйка. - Ты всегда что-нибудь... такое скажешь.
      И она неодобрительно покачала головой. Сергей неторопливо грыз сухарь и слушал, как горячо доказывал что-то субъект с козлиной бородкой.
      - Нет, нет! Я не согласен, чтобы эта социализация, чтобы посягали на мои убеждения, на имущества... на благоприобретенную собственность! Я не могу согласиться... Я протестую, наконец!
      - Ну и протестуйте! Пожалуйста! Сколько вам хочется! Да что толку-то в этом? Это все равно, что во время землетрясения кричать во все горло: "Я протестую против землетрясения". Но что толку в этом протесте? Другое дело, когда за ним сила была бы. Тогда бы я тоже... У меня вон фабрика. А так-то, что впустую.
      Но тощий господин с этим помириться не мог. Он только что хотел с желчью обвинить своего собеседника в том, что его взгляды отзываются большевистским духом, когда хозяйка, заметившая, что спор начинает принимать острый характер, оборвала разговор.
      - Бросьте, господа! Всегда у вас политика. С чего бы ни начали, все на нее свернете. Лидочка, ты бы сыграла что-нибудь!
      "Протестую против землетрясения, - усмехался, лежа в постели, Сергей. - А хорошо сказано, право. Протестуй сколько хочешь, до бешенства, до исступления, а все-таки все колышется, рушится и грохочет".
      И почему-то ему ярко представился карикатурный, маленький интеллигент с козлиной бородкой, который стоит и беспомощно протестует против бушующей огневой стихии Революции.
      Из гостиной доносились звуки рояля, - тихие, пряные. В комнате пахло книгами и коврами. Комоды блестели лаком, - крепкие, кряжистые, годами вросшие в паркетные квадратики. С письменного стола фарфоровые амурчики поглядывали глупо. Равно тикали стенные часы. - Покой, уют, благополучие.
      "Иллюзия благополучия, - подумал Сергей. - Скоро, скоро придет и сюда, может быть грубая, жестокая, но освежающая буря Революции. И сметет она этот теплый покой и пошлый уют. К чорту, кверх ногами перевернет эту равномерно налаженную жизнь. И засмеется над испуганным недоумением и бессильной ненавистью этих маленьких, протестующих человечков".
      IX.
      Сергей собирал, где мог, сведения, намереваясь при первом же случае убежать к партизанам. Он ежедневно слышал толки о том, что их в городе, как собак, полно, что их переодетые шпионы партиями снуют повсюду, по улицам и базарам, всматриваясь и вслушиваясь во все.
      - Но где же они прячутся, далеко где-нибудь? - как-то спросил он одного из своих новых знакомых.
      - Далеко! - усмехнулся тот, - вон видите те сопки?
      И он указал на горы, возвышающиеся недалеко за рабочим поселком.
      - Так я ручаюсь, что если бы вы, один, конечно, попробовали подняться туда, то попались бы живо.
      - Но почему же тогда не принимают никаких мер? Ну, отряд бы хотя послали.
      - Посылали! - и тот безнадежно махнул рукой. - Да что толку! Кругом у них шпионы. Эти! - он указал на окраину, - сами полубандиты, покрывают, предупреждают, ну, те смотаются чуть что и дальше. А по горам гоняться тоже удовольствия мало.
      Сергей возвращался домой. Он был в задумчивости, когда вдруг заметил, что очутился посреди большой толпы, запрудившей улицу. Вперед - солдаты стоят и никого не пропускают. У всех ворот тоже солдаты.
      Квартал был оцеплен командой от коменданта города. Проверяли документы.
      - Всем, всем, господа, предъявлять! Никто не освобождается! Военнослужащие тоже! - услышал он чей-то громкий голос.
      - Константин Николаевич! - и кто-то тронул за рукав Сергея.
      Обернувшись, он увидел госпожу Красовскую.
      - Как хорошо, что я вас встретила. Пойдемте вместе, а то я паспорт из дома не захватила.
      "Ах, чтоб тебе провалиться! - мелькнуло в голове у него, - тут и сам не знаешь, как выбраться".
      - Вы постойте тут, пожалуйста, - торопливо освобождая руку, ответил он, - тут очередь большая, а я сейчас все устрою.
      И, оставив ее, немного удивленной такой поспешностью, он скрылся.
      Самое лучшее в этих случаях действовать как можно спокойней и решительней. Сергей знал это по опыту. Способ верный. Так и тут - заметив, что возле одного из проулков толпа слишком наседает на постового солдата, он подошел, ругаясь сразу:
      - Ты что, безмозглая башка, бабой стоишь! Тебя зачем сюда поставили? Смотри, тебе скоро на шею сядут. Не подпускать к себе никого на десять шагов!
      И, пока растерявшийся солдат отгонял высовывающихся, он спокойно прошел мимо и, очутившись по ту сторону, смешался с любопытными, завернул за угол и быстро пошел прочь.
      "Ну! - думал он, очутившись уже далеко, - теперь кончено, ворочаться домой нельзя. Но что же делать, что? Сейчас поверка там, потом может быть здесь. Куда теперь итти?
      И он остановился, раздумывая. Поднял голову, и перед его глазами, одна за другой громоздились вершины загадочных сопок.
      - Туда! - решил он - Туда!...
      У самой подошвы гор, кривыми узенькими улочками раскинулся какой-то небольшой, захудалый поселок; в нем маленькие домики низко вросли окнами в землю. Плохо сколоченные заборы, через которые можно было заглядывать с дороги, шатались, как пьяные или усталые. А деревянные крыши многих лачужек, точно отягощенные какою-то непосильной ношей, выгнулись в середине.
      Народу не было видно вовсе, все точно повымерли или попрятались куда. Но, проходя мимо, Сергей чувствовал на себе из ворот и окошек несколько десятков недоброжелательных взглядов. Один раз, завернув за угол, он столкнулся лицом к лицу с какой-то молодой женщиной, должно быть работницей. Она отступила на шаг, окидывая его удивленно-враждебным взглядом, и потом поспешно, как бы испугавшись, бросилась вперед.
      Сергей миновал крайний домик и остановился возле старого, должно быть кирпичного, сарая. Сорвал с плеч погоны и отбросил их в сторону.
      Взглянул мельком, как блеснула вблизи мишурная позолота и усмехнулся, вспомнив только что брошенный на него полный ненависти взгляд. - Это к ним!
      Гора была не так близка, как казалась. Прошло не менее часа, когда Сергей добрался до ее основания и начал медленно подыматься узенькой и изгибающейся по крутым склонам тропочкой. Земля была сыроватая и скользкая; шел он долго, поднимаясь все выше и выше. Уже смеркалось, подходил день к концу; расплывались резкие контуры, кустарник и леса затемнели впереди черными массами.
      А Сергей все шел и шел. Несколько раз останавливался перевести дух, но не надолго. И лишь добравшись, наконец, до вершины первой горы и увидав впереди поднимающиеся новые и новые громады, он сел, тяжело дыша, на одну из широких каменных глыб. Прислонился, охватив руками покрытый мхом и трещинами торчащий из земли обломок и взглянул усталый и удивленный перед собой.
      Зашло солнце, бледными огоньками зажигался город и мерцал тусклыми звездочками по земле далеко внизу. Широкий простор убегающего моря поблескивал темными полосками чуть заметно. Было тихо... спокойно... Лишь едва слышный шум, смутный и беззвучный, точно шорох, доносился с порывами ветра из оставленного Сергеем города и замирал, растаяв.