Адрианополь

– Я принимаю командование! – звонко произнес царевич, и все офицеры и солдаты как-то заметно подтянулись. – Один взвод оттяните чуть правее, поручик, тогда можно будет картечью сшибить турок, что на насыпь полезут! Вы, сержант, выполняйте данный вам приказ. Командиру гренадеров сошлитесь на мое распоряжение. Выполнять!

– Есть, ваше высочество! – Молоденького сержанта, лет семнадцати, вчерашнего кадета, словно ветром сдуло.

– Есть, господин полковник, – в глазах поручика промелькнуло нечто, похожее на уважение – предложение царевича было разумным, и он его сразу оценил.

Именно так Ермолов хотел сам сделать, но решил посмотреть, что предпримет второй сын императора. И тот оправдал надежду – не помчался к генералу Багратиону, в тыл, а остался с артиллеристами на позиции. Ибо в уставе прямо говорится, что офицер Генерального штаба в подобных ситуациях обязан принимать командование на себя со всеми вытекающими отсюда для него последствиями.

– Как вас величать прикажете, поручик?

Константин Петрович испытывал нешуточное облегчение – обращением к нему строго по чину поручик Ермолов признал его безусловное право отдавать команды.

Ведь по титулу к непосредственному командиру на поле боя не обращаются – нет там «сиятельств», «светлостей» и даже «высочеств». Исключение оставлено только для одного императора – к тому всегда и при любых обстоятельствах обращаются «ваше величество».

– Алексей Петрович.

– Значит, мы с вами тезки. – Константин на добрую секунду задумался, лихорадочно перебирая в мозгу множественные хитросплетения дворянских связей и родословных. – Подполковник лейб-гвардии Семеновского полка Николай Николаевич Раевский вам ведь родственником приходится?

– Это так – двоюродным братом, ваше высочество. У вас поразительная память…

– Отцовское наследие, – усмехнулся Константин Петрович и повернулся к хорунжему конвоя: – Немедленно скачите к генералу Багратиону! Предупредите, что в тыл могут выйти янычары, если мы здесь позицию не удержим. Всех солдат и офицеров, кого встретите в дороге, даже обозников, направляйте сюда немедленно. Через полчаса тут такое начнется… Возьмите трех казаков, остальных оставьте со мною.

– Есть, ваше императорское высочество! Только… разрешите, – хорунжий в форме императорского Донского лейб-конвоя был несколько смущен, и Константин Петрович сам решил расставить акценты.

– Что у вас, хорунжий?

– Я останусь при вас, ваше императорское высочество. Не гоните, у меня приказ. Отправлю казаков с урядником – их сиятельство в лицо станичников помнит.

– Хорошо!

Константин Петрович чуть кивнул в ответ, прекрасно поняв казачьего офицера. Он не сомневался, что случись ему самому выкинуть что-то непотребное, и хорунжий имеет на этот счет секретное предписание – связать и увести великого князя! И ответ казак будет держать только перед императором, ни перед кем более.

Но сейчас, посмотрев на моментально посмурневшее и ожесточившееся лицо хорунжего, Константин Петрович понял, что он сделал правильный шаг в сложившейся ситуации и то, что казаки конвоя умрут здесь вместе с ним, ибо жизнь для них будет горше смерти.

И сделал в памяти зарубку на будущее – хорошо отцу, что в свое время сделал правильный выбор и нашел множество верных людей, среди которых и эти преданные, как псы, конвойцы…

Петербург

– Милый друг, я хочу, чтобы вы знали и сообщили своему королю. Мой муж немедленно заключит мир с Оттоманской Портой, как только турки дадут нам сатисфакцию. Мы не настроены вести с ними затяжную войну, как бывало прежде между нашими странами.

Императрица тяжело вздохнула и медленно опустилась в кресло. Посол с любопытством посмотрел на ее осунувшееся и почерневшее лицо, но продолжал соблюдать традиционное британское хладнокровие и полную невозмутимость, ничем – ни жестом, ни взглядом – не выражая своего интереса. Хотя… Внутри презрительно он засмеялся.

Старая стерва явно боялась – ей хватило легкого намека на британское вмешательство. И мужу отпишет сегодня, так ее пробрало. Еще бы – мало приятного увидеть флаг святого Георгия с их жалких крепостиц на Черном море. Неужели эта царская парочка считала, что она может делать все, что хочет, презрев британские интересы?!

– Война нам не нужна, – глухо вымолвила императрица, – и мы будем признательны, если правительство вашего короля выступит посредником при заключении мира между нами и османами.

Посол мысленно усмехнулся – эта бабища смотрела на него взглядом побитой собаки. Чуть ли хвостом не завиляла!

Мысль промелькнула и тут же исчезла, и пришло понимание – эти «медведи» боятся его страны, а потому им можно и нужно, не откладывая в долгий ящик, выкрутить руки.

Они должны выполнять только те дела, что несут пользу британской короне, и никак иначе. Пусть знают свое место в мировой политике и играют там вечно вторым номером, сообразуя каждый свой шаг с Лондоном.

– Ваше императорское величество, – посол склонился в самом почтительном поклоне, – якобинская зараза грозит вылиться за пределы Франции. Дело всех монархов Европы – раздавить революцию, пока она не перекинулась на другие страны и не привела к всеобщему возмущению черни. Нужно не дать им потрясти устои, нарушить спокойствие и порядок. Но без вмешательства ваших победоносных полков остановить якобинцев невозможно. А малейшее промедление может обернуться для наших стран неисчислимыми бедствиями. Мой король обращается к вашим императорским величествам с просьбой о немедленной помощи прусским и австрийским войскам, что ведут благородную борьбу с французскими полчищами.

– Да, да, конечно, мой милый друг, – старческий взгляд задрожал. Императрица негромко хлюпнула носом и достала платочек.

Посол терпеливо ожидал, когда она заговорит. Вот тогда станет полностью ясно! Выбора нет – или русские пожелают прислушаться к его словам, или они продолжат посягать на союзников Британии.

И тогда – горе им!

– Мой хранимый Богом супруг желает только одного – мира с османами. Но требует, чтобы православные храмы перестали громить! И передали нам святыни, дабы только молитвы звучали под их сводами. Константинопольский патриархат должен быть под нашим покровительством! Более ничего от османов мы требовать не будем!

Ханжи!

Посол мысленно сплюнул – царская чета явно ударилась в богоискательство. Презрев политические интересы, они желают получить церквушки. Невелика потеря – такое можно обещать смело, тем более учитывая религиозную нетерпимость турок, сие выглядит насмешкой. Права православных они никогда не признают!

– Наше правительство всегда защищало интересы христиан, а потому смело можете положиться. Я уверен, что покровительство над нашими единоверцами должны взять на себя все монархи Европы – тогда османы будут вынуждены прислушаться к нашим законным требованиям. Искренне надеюсь, что ваше императорское величество полностью разделяет это праведное мнение английского Кабинета?

– Я согласна с вами…

Остров Шумагина

– А ведь, паря, сердце-то не зря томилось, – старый казак Тимофей Иннокентьевич Пермяков сплюнул и отер губы рукавом чекменя. И взглянул на море, словно был не в силах поверить в увиденное.

Из туманной дымки медленно выплывал большой корабль с раскрытыми портами, из которых хищно выглядывали с десяток орудийных стволов, пусть и небольших, «тонщих», как говаривали казаки, но на берегу и одной-единственной пушки не имелось.

– Не наши ли? – задумчиво протянул Федька Бобков, с напряжением взирая на море, но тут же усомнился.

– Нет, на коч не похоже, те кругляшком, да меньше. А это вон как вымахал, поперек себя шире.

– И не шлюпа воинская, – Ваньша Усольцев тоже вставил от себя суждение, – я их в Петровской видывал…

– Цыц у меня, балаболки, – рявкнул на молодежь старый казак, – судите, а флаг на корабле видите ли?

– Так нет его тама, – чуть ли не хором отозвались казаки.

– То-то и оно, что нету. – Пермяков сплюнул еще раз на камни. – Наши с крестом Андреевским ходят и флаг сей никогда не спускают. Даже когда под волнами гибнут. А торговцы и промышленники пушек не имеют, а этот вон как стволами ощетинился!

– Так кто сюда приплыл-то, Тимофей Иннокентьевич?

– Мыслю я, казаки, что тати это морские, разбоем живущие. Их вроде как пиратами называют, нехристей поганых! Были такие здесь лет десять назад, но их всех граф Алексей Григорьевич смертно побил, никого на развод не оставил, чтоб дорожку в наши земли не ведали. Долгонько ж новые тати собирались, и вот накося – приплыли!

– Что делать-то будем, дядя Тиша?

– Я те, Сенька, щас не дядька родной, а господин урядник! – отрезал старый казак, с невольной улыбкой посмотрев на смешливого парня – семнадцать лет всего, первый год на службе. Тот стушевался, подтянулся.

– Виноват, господин урядник!

– То-то и оно, что виноват, – пробурчал казак, внимательно глядя сквозь прищуренные степные глаза на подплывавший к берегу корабль. Не нравился ему этот незваный гость: уж больно уверенно шел, будто все местные камни и скалы ведал. А потому не ждал казак ничего хорошего от такого визита, не ко времени он был. – Готовьте ружья, станичники. Барабаны еще раз проверьте, чтоб крутились хорошо. Токмо на них уповаю, что не дадим супостату незваному на берег наш высадиться.

– Так на сто рядов их осмотрели…

– Еще раз гляньте, в бою недосуг нам будет! – в полный голос рявкнул урядник. – Неслухи! Патронташи проверьте, ладно ли патроны из гнезд выходят, чтоб ловчее доставать было!

– Так на дню по десять раз смотрим…

– Теперича по двадцать раз в день гонять вас буду, дай бог ворога отобьем! Все, казаки, времени у нас нетути! Бегом в крепостицу, там мы их и встретим, если оружными в лодки сядут. Не посрамим казачьей чести!

Черное море

– Ну, любители пудинга и овсяной каши, вы у меня дождетесь, – с угрозой пробормотал Петр, меряя шагами палубу. И тут вспомнил однажды услышанную лекцию профессора в институте, посвященную внешней политике, с одной очень характерной фразой: «У Англии нет вечных врагов или друзей, у нее есть только вечные интересы».

Два года они с женой кропотливо готовили эту войну. Именно готовили – в две прошлые кампании Россия вваливалась по принуждению, инициаторами выступали турки, все еще пребывающие в сладком наркотическом сне от воспоминаний, когда янычары потрясали Европу, а османские пушки гремели под Веной. Давно прошли те времена, но, к великой радости соседей, Оттоманская Порта так и не сбросила с себя дурман.

Тем лучше!

Момент для нападения выпал удачный – мятежная Польша не согласилась с двумя разделами, и, посадив короля Станислава под домашний арест, шляхта устроила всеобщее возмущение. Да такое, что «любезные друзья» из Вены и Берлина в ужас пришли.

Пруссаки и австрийцы вот уже полгода бесплодно сражались в междуречье Вислы и Одры – война шла с переменным успехом. Поляки, поняв, что очутились в заднице из-за своих постоянных склок и рокошей, опамятовались. Живо выбрали «начальником государства», то есть диктатором, Тадеуша Костюшко и такое устроили своим соседям немцам…

Зато Петр вздохнул с нескрываемым облегчением – австрийскому цезарю Францу и прусскому кенигу Фридриху-Вильгельму сейчас не до России, и вмешаться в войну с турками они не смогут при всем своем желании. Не до того германцам – в Италии французские генералы Моро и Массена устроили австрийцам капитальную трепку.

Пруссакам хорошо досталось на Рейне от войск Пишегрю и Келлермана, еле ноги унесли. А Польша поглотила последние резервы – воевать на два фронта всегда хлопотно и затратно, у немцев принято на грабли наступать, что в т о й истории, что в этой.

Единственной надеждой венценосных «братьев» оставалась Россия, вот только Петр не желал своими руками таскать для них из костра каштаны. И британцы туда же лезут – предложили выплатить чуть ли не двести тысяч золотых гиней, если будут отправлены на запад русские войска.

– А хрена с редькой не желаете вкусить?! Тертого? Да полной ложкой, и зад еще горчицей намазать!

Петр усмехнулся, представив на секунду, как сейчас любимая Като ведет переговоры с «милыми союзниками», что хуже любого открытого врага.

И скривил губы в жестоком оскале – через пару недель в Лондоне, Берлине и Вене будет стоять дым коромыслом, когда туда дойдет весть, что русские взяли Константинополь и встали твердою ногою в Проливах.

Война получилась молниеносной, такой, как он ее и планировал. В полдень второго июня русский посол передал визирю официальное объявление войны. То же самое было сделано в Петербурге, с немедленным оповещением всего дипломатического корпуса.

Спустя час русские эскадры высадили десанты в Бургасе и Варне, а ворота крепостей открыла «пятая колонна», немедленно устроившая там восстание болгарского населения. Благо и запасы оружия были втайне сделаны, и надежных людей, включая офицеров Генерального штаба, хватало с избытком – здесь Петр не экономил. Впрочем, болгар, сербов и прочих православных, что веками угнетались турками, уговаривать не пришлось, наоборот, еле удержали, чтобы они всеобщую резню османам не устроили.

– Повезло с божьей помощью, не иначе, – пробормотал Петр, наблюдая за блестящими в свете луны волнами. План был хорош, но все висело на волоске. Если бы в эти дни на море был шторм, то хана полная, взять крепости и высадить десант было бы невозможно – османы успели бы приготовить «горячую встречу». Хотя, учитывая норов Суворова и упорство Ушакова, десант был бы высажен, но с потерями, тут к бабке не ходи.

Но все произошло как нельзя лучше – русские упали на турок, как снег на голову, османы даже понятия не имели, что война началась, и сразу понесли большие потери, причем везде.

Дело было в заклеенных конвертах, которые заранее вручались генералам и адмиралам, назначенным командовать в этой кампании. За месяц они полностью завершили подготовку войск и кораблей, а первого числа просто вскрыли приказы.

И началось!

Петр уже знал, что Дарданеллы захвачены лихой атакой бригады Бонапарта, этого маленького корсиканца, что уже не станет французским императором, но вот русским фельдмаршалом весьма может быть, даром, что ли, он тогда сон видел с книжкой о великих русских полководцах вкупе с Бонапартом. Не зря Суворов им восхищается, а такое отношение знаменательно.

Старый адмирал Грейг внезапным нападением уничтожил в Архипелаге турецкий флот и ворвался в пролив, как кабан в камыши, топя на своем пути все, что попадалось. И послезавтра он повторит свой знаменитый подвиг четвертьвековой давности – снова погромит с пушек Константинополь. Хотя вряд ли – адмирал Ушаков не менее его честолюбив, такой знатный приз из своих рук не упустит…

Адрианополь

– Еще одной такой атаки мы не выдержим, – Константин Петрович обвел взглядом поле боя, по которому был расстелен пестрый ковер из наваленных друг на дружку янычар. До сих пор в ушах их яростные крики, полные животной свирепости, и тот предсмертный хрип, что запоминается на всю жизнь. Что и говорить – страшный в своей неукротимости противник! И нужно благодарить Господа!

Русские с невероятным трудом удержали позицию – картечь и винтовки собрали здесь богатую, но кровавую жатву. Вот только и потери в его маленьком отряде были не просто большими, а чудовищными, особенно когда османы в одном месте взобрались на вал.

Царевич лично повел резервный взвод гренадер в штыковую атаку, которая запомнилась ему мельканием оскаленных рож, дикими воплями и хриплым русским матом.

Сам он тыкал шпагой, несколько раз угодив во что-то мягкое, так же, как и другие солдаты, яростно ругался и отдавал какие-то приказы (которые потом и припомнить не мог, хотя и старался) и очнулся от боевой горячки лишь тогда, когда все внезапно стихло и он не увидел перед собой врагов.

Мундир был разорван и залит чужой и своей кровью – левая рука была порезана ятаганом, плечо саднило от неглубокой раны. Царевича умело перевязали, и он легкомысленно, еще не отошедши от схватки, стал считать убитых врагов. И вскоре сбился…

Поручик Ермолов оказался прирожденным пушкарем, как говорится, от Бога. Шесть орудий его батареи, новенькие, казнозарядные, с тусклыми стволами, стреляли без передышки, выбрасывая клубы густого порохового дыма, в которых сноровисто копошились канониры. Без такой поддержки гренадеры не удержали бы турок, хотя выкашивали их ружейным огнем бессчетно. А потом пошли в ход гранаты…

– Ваше высочество, разрешите?!

Стоило подумать, как молодой офицер возник за спиной. На чумазом от копоти лице задорно блестели глаза. Константин указал на расстеленную рядом шинель – «присаживайся». Поручик чиниться не стал, плюхнулся, тряхнув львиной гривой волос.

– У меня осталось всего пять десятков выстрелов, ваше высочество. А с рассветом они снова пойдут.

Константин Петрович сердито засопел – новость была печальной, и это еще хорошо сказано.

– Мы не удержим позицию своими силами, Алексей Петрович, – тихо промолвил царевич. – Только пушки напрасно потеряем. А они секретные, новейшие, одна только гвардия их получать стала. А потому…

Полковник задумался на минуту, не решаясь сделать первый в своей жизни страшный выбор. Но что такое долг, он понимал прекрасно, это понятие отец ему с детства привил.

– Оставьте один взвод здесь, со всем боезапасом, а два других уводите на рысях…

– Разрешите мне самому командовать этим взводом, господин полковник?! Всех моих офицеров повыбило, а оставшийся на ногах сержант молод и вряд ли сможет толково распорядится. Зато орудия увезти сможет.

– Хорошо, Алексей Петрович, – усмехнулся царевич. Как он и предполагал, Ермолов от него не отступит ни на шаг. Из офицеров они остались здесь только вдвоем, да дай бог отцовский лейб-конвоец на ноги встать сможет, чтобы последнюю атаку с шашкой в руке встретить.

Хорунжего ранили в бедро ятаганом, много крови потерял, но не дал себя увезти в тыл. И Константин его прекрасно понимал – честь и данная присяга сильнее смерти. Донцы останутся с ним до конца…

– Не желаете, ваше высочество? Доброе, греческое.

Ермолов протянул флягу, и царевич отхлебнул из нее несколько глотков терпкого и сладкого вина. Взамен протянул раскрытый портсигар с папиросами – сам не курил, но других угощал. Тем более после боя, когда затяжка всегда приятна и желанна.

– Не курю я, ваше высочество, – тряхнул головой Ермолов, и Константин отдал портсигар казакам, что стояли за его спиной. Донцы задымили с охотой, прихватив про запас несколько папирос. Заметив такую казачью хитрость, царевич только улыбнулся.

– Берите все, станичники, да гренадер угостите с пушкарями. Достаньте мой чемодан, там несколько пачек лежат, всех наделите.

– Сделаем батюшка-царевич, – бородатый казак откликнулся и тут же исчез в подступившей темноте. Второй остался рядом, держа в руках винтовку и напряженно вслушиваясь в сумерки. Сейчас подступавшего врага не увидишь, зато услышать можно – ночь звуки хорошо держит.

Константин прилег на шинель – ночь была теплою. И тихо сказал Ермолову:

– Нам с вами немного отдохнуть нужно, Алексей Петрович. Утром мы должны быть в силах – янычары в атаку пойдут, вон как они заунывно за теми холмами молятся, отсюда слышно…

Петербург

Наглая скотина! Нет, какая мерзкая сволочь!

Екатерина Алексеевна еле сдерживала рвущуюся наружу злобу. И желала сейчас только одного – вызвать караульных лейб-казаков, чтоб они разложили этого лощеного британца, сдернув с него панталоны, да крепко всыпали ему плетей. От души – чтоб обгадился этот наглец да вопил во все горло, отведав задницей своею русское гостеприимство.

Но приходилось не только сдерживать закипающий гнев, но и продолжать лицедейство, которое затянулось вот уже на целый год. Словно дурная пьеса – с прошлого лета они с мужем носили ханжеские маски, старательно изображая религиозных аскетов, хотя оба отродясь такими не были. Даже искусственно старили себя, чтобы ввести иноземных дипломатов, сиречь патентованных шпионов, в заблуждение.

И своего добились!

Императрица получила настоящее наслаждение, наблюдая за холеным джентльменом – как тот ни старался демонстрировать британскую чопорность, надменность и невозмутимость, но она несколько раз, подсматривая за ним тайком во время молитвы, видела на лице посла гримасу легкого презрения и даже брезгливости, как ей показалось.

Спектакль удался на славу, и Като закономерно гордилась собою! Провести этого бульдога – такое дорогого стоит. И не только его, но и таких же джентльменов, лордов, рыжеволосых бестий. Двенадцать лет они с мужем вынашивали реванш, понимая, что в новой войне с турками им придется снова иметь дело с англичанами.

И своего добились – война идет уже почти месяц, но никто из дипломатов еще не сообразил, что она, по сути, уже завершилась победой. Сегодня утром благодаря искровому сообщению (созданному гением Кулибина) Като узнала, что вечно торопливый фельдмаршал Суворов с армией в полста верстах от Константинополя стоит почти у самых его ворот. А русский флот готов войти в Босфор. И главное – заняты Дарданеллы, и теперь англичане вряд ли смогут вмешаться в войну, как они это сделали в прошлый раз.

Но шут его знает, что эти высокомерные британцы могут придумать?! А потому, чем позже они узнают о падении Константинополя, тем лучше. У мужа будет больше времени, чтоб подготовить им достойную встречу, такую, какую они навсегда запомнят! Сквалыжники…

– Ваше императорское величество, – голос посла прорвался сквозь размышления, но женщина и бровью не повела, продолжая играть роль растерянной и покладистой венценосной старухи, – пять фунтов – очень достойное вознаграждение за ваших храбрых солдат, смею вас заверить.

В другое время Като надавала бы послу пощечин за такую наглость, не посмотрев на дипломатическую неприкосновенность. Но не сейчас – пусть дальше считает, что они с мужем охотно продадут кровь русских солдат за поганое английское золото.

Но каков мерзавец?!

Недаром добрая половина их лордов сколотила свои богатства на торговле! Нация торгашей, готовых продать родную мать! А другая половина уже несколько веков сколачивает состояния на пиратстве да нещадном ограблении покоренных стран! Тот же Френсис Дрейк и прочие «джентльмены удачи» стали рыцарями и лордами благодаря морскому разбою. И своим футом они даже в императорском дворце стараются мерить?! Но здесь есть русский аршин!

– Восемь, мой любезный друг! И только из-за уважения к нашему брату и вашему правительству.

Голос русской императрицы хоть и был ласковый, но звучал твердо, как железо. Она решила торговаться с английским послом всерьез, пусть думает, что достиг своей поганой цели, тем страшнее будет для него и прочих лордов разочарование.

Что удумали торгаши?! Россия выставляет на помощь пруссакам и австрийцам два корпуса по пятнадцать тысяч солдат, вооруженных новейшими ружьями. Англия же оплачивает интервенцию из расчета на каждого солдата по одному фунту стерлингов.

Като затребовала пятнадцать гиней, прекрасно осознавая всю несуразность суммы. Но умная женщина понимала, что пустыми обещаниями британцев уже не накормишь, они к русским «завтракам» привыкли. А вот торговля – совсем иная вещь, к ней островитяне относятся крайне серьезно. Ибо ими всегда движет выгода!

– Семь, – выдавил из себя посол, и Като поняла – это предельная цена, что была определена в лондонском Сити. – Но ваши войска должны быть выставлены не позднее чем через шесть месяцев.

Като демонстративно задумалась, хотя такое требование англичан она предполагала задолго до переговоров. Легко просчитывалось – как раз полгода русские раскачиваться будут, пока с турками всерьез воевать начнут. А тут хочешь не хочешь, а тридцать тысяч солдат бросай на подавление французской революции. Потому мир с турками неизбежно заключать придется – на основе статус-кво.

Вызывающе наглое требование – как к черным африканским дикарям, что польстились на стеклянные бусы. Ну, что ж, тем горше станет для них полученный урок!

Остров Шумагина

Борт корабля окутался белым пороховым дымом, орудийный грохот моментально заглушил шум прибоя, как сумасшедшие, заметались птицы, стремясь подальше улететь от людского смертоубийства.

– Вот они какие, тати морские, – задумчиво протянул сквозь зубы старый казак, пристально глядя в бревенчатую амбразуру на корабль. Усмехнулся в седую бороду.

– Они на лодках к берегу отвалили, Тимофей Иннокентьевич, – донесся до него голос Бобкова, и урядник дернул головой.

– Сам вижу!

Два баркаса, битком набитые вооруженными людьми, отвалили от борта и быстро пошли к берегу. А с корабля снова прогрохотала пушка, выплюнув очередное ядро, которое, как и первое, улетело куда-то за крышу. Видно, канониры взяли высоко прицел.

– Это тати морские, шпыни ненадобные, – глухо выругался урядник, – разномастно одеты, твари. Воинской формы ни на ком нет!

Старик повернулся и посмотрел на молодых казаков. Несмотря на царящие сумерки, лица станичников не выделялись знакомой ему с первых дней службы белизной – когда смертушка заглядывает прямо в глаза. Нет, не испуганы были казачки, не испуганы. Насторожены, волнение на лицах проступает явственно. Но вот страх, что тело сковывает железными цепями, у них напрочь отсутствовал.

– Сенька, подь со мною, – урядник дошел до двери и, отодвинув заплот, вышел наружу, пригнувшись под низкой притолокой. За ним шагнул племянник, цепко сжимая в крепких руках барабанную винтовку.

Пермяков осмотрелся – ворогу было плыть еще далеко, но время уже поджимало. Ведь враждебные лодки требовалось обстрелять, дабы супостат кровушкой хорошо омылся, перед тем как на российский берег вступить. Вот она, служба казачья – живешь, но ведаешь, когда буйную головушку придется сложить. Зато хоть знаешь, где это произойти может – иль на неспокойной монгольской границе, либо от копья немирных, до боя лютых чукчей, или вот здесь, на далеких Алеутских островах, за тысячи верст от родимого дома в далекой Тунке, на берегу голубого Иркута, в отчаянной и последней схватке с морскими татями.

– Вот что, Сеньша! Беги к алеутам! Там малый коч стоит! В Петровске должны знать, что здесь тати лютуют, пусть шлюпы воинские на розыск вышлют. Ты меня понял, паря?!

– А что я…

– А то, – взревел некормленым медведем старый казак, – юн ты еще, и хуже нас стреляешь. Зряшно погибнешь только! Их в лодках битком набито, десятка три, если не больше. Не устоим мы, ибо ведают ухари про государев амбар, за шкурками и пришли. Потому воеводу упредить нужно, чтоб меры предпринял и их отсюда уже не выпустил. А то они другим разбойникам сюда дорожку протопчут и не посмотрят, что волны кругом.

Урядник улыбнулся своей незамысловатой шутке, крепкими руками обнял племянника и, развернув его, толкнул.

– Бегом беги, каждая секунда дорога! Это мой приказ тебе, и ты должен его исполнить кровь из носу. Бегом, казак!

Юноша, подхлестнутый свирепой командой старого урядника, резво рванул с места, крепко держа ружье и ловко перепрыгивая с камня на камень. И вскоре скрылся за скалой.

– Прощай, племяш, – тихо прошептал старик, но вот потерянным он не был. Глаза засветились пронзительным огнем, крепкое, отнюдь не старческое тело подобралось, и он упругим шагом, что называют волчьим, быстро вошел в блокгауз.

– Когда стрелять-то, Тимофей Иннокентьевич, прикажешь? Близко лодьи воровские подплыли, – встретили его вопросом казаки.

– А вот сейчас и зачнем их пулями метить, но токмо по моей команде. Издали бить начали бы, так попасть трудно, а они – пушками. А так идут безбоязненно, сторожку не блюдут. На сотне шагов мы их пометим. Ты, Ваньша, по второй стреляй, а мы по первой палить будем. Окропим волны красненьким, пусть знают, как в гости незваными хаживать!

Урядник высунул в амбразуру ружье, прижал приклад к плечу и прицелился в уже ясно видного плечистого бородача в сером кафтанчике, голова которого была обвязана красным платком. Пират энергично размахивал рукою, отбивая счет гребцам.

– Пали по ворогу, робяты! – громко скомандовал урядник и плавно потянул пальцем спусковой крючок. Винтовка оглушительно бабахнула, приклад толкнулся в плечо. Барабан со скрипом повернулся, ставя новый патрон перед стволом. А дым уже рассеялся, и урядник усмехнулся – бородач свалился за борт, только брызги во все стороны разлетелись. Еще одному пирату разнесло буйную голову – пули у «кулибинок» тяжелые.

– Пали каждый по себе, казаки. К берегу татей подпускать нельзя, острожек свой тогда не удержим! Слишком много их в лодки набилось. Пали, с нами Пресвятая Богородица!

День второй

28 июня 1797 года