КОФЕ

Всю ночь мне не давали спать.

Накачали под завязку кофе — нашли-таки настоящий — и продолжали говорить со мной.

Я постоянно канючил, чтобы меня отпустили, но Флетчер неумолимо повторяла:

— Пока нельзя. Потерпите еще немного.

— Зачем? Чего вы ждете? — хныкал я.

В последний раз я хныкал в пятилетнем возрасте. В конце концов Флетч призналась:

— Мы хотим, чтобы вы проснулись человеком, а не животным. Необходимо проверить, как ваш мозг реагирует на слова, а во сне вы лишены языка.

— Я проснусь человеком, — убеждал я. — Ну, верите?

— Можете поручиться головой?

— Головой?

— Если проснетесь завтра невменяемым, мы вас убьем, договорились?

— Что?!

— Я сказала: если проснетесь завтра животным, мы вас убьем.

— Э-э.. — Я протянул кружку: — Можно еще кофе?

Флетчер улыбнулась.

— Ну вот видите — с вами все хорошо. — Тем не менее кофе она налила. — Предполагалось оставить в комнате негромко работающее радио, но тут мнения разделились. Одни считают, что это вернет язык, а другие говорят, что источник невнятных звуков снова выведет вас за границу сознания. — Она вздохнула. — В конечном итоге мы договорились, что вы должны выкарабкиваться самостоятельно. В определенном смысле — должны сделать выбор. — Она заглянула мне в глаза. — Понимаете, о чем я? Я знаю, что вы хотите вернуться и будете сопротивляться зову. Но хватит ли силы воли?

Я опустил глаза. Ее взгляд слишком пронзителен. Мне хотелось от него спрятаться.

— Думаю, что сумею, — сказал я, наконец подняв глаза на Флетч. — Попробую.

— Не надо пробовать, надо сделать. — Она снова взяла меня за подбородок и подняла мое лицо. — Мне бы не хотелось потерять вас.

Я кивнул. Хотя все слова казались мне сейчас ничтожными, но она хотела, чтобы я их произносил. Я почувствовал себя в ловушке.

— Хотите, я вас научу одному приему?

— Какому?

— Повторяйте свое имя как мантру. Как только захочется спать, немедленно произносите нараспев: «Я — Джеймс Эдвард Маккарти. Я — Джеймс Эдвард Маккарти».

— Зачем? Какой от этого толк?

— Пусть это будет своеобразная установка, чтобы завтра проснуться самим собой. С каждым днем будет немного легче. Обещайте.

— Ладно, — согласился я. — Пусть это глупо, но я сделаю.

— Отлично. — Она наклонилась и поцеловала меня в лоб. — Теперь можете заснуть.

Засыпая, я вдруг поймал себя на том, что привычным движением обнимаю подушку. Кто спал со мной в стаде? Я помнил изгиб позвоночника, тепло кожи, прозрачные глаза. Я не мог без него…

Я пробудился, лишившись моего партнера. Обнаружил, что лежу на непривычном белоснежном месте. Накрытый жесткой белой простыней. Я ведь…

— Джеймс Эдвард Маккарти! Меня зовут Джеймс Эдвард Маккарти!

Я расхохотался: сработало!

В тумбочке я нашел комбинезон. Неизменный армейский комбинезон. И пару тапочек. Вполне достаточно для задуманного.

Во-первых, я должен был сообщить Флетчер, что наконец-то вернулся.

И во-вторых, я знал, как танцевать перед червями.

ПОД ЗВЕЗДОЧКОЙ

Но не успел я что-либо сделать, как меня вызвал генерал Пул. В комбинезоне я чувствовал себя неловко. Не поднимаясь, он указал пальцем на стул и спросил:

— Чья идея была отправить вас в стадо?

— Моя.

Он покачал головой.

— В мои времена, лейтенант, за эти слова вы загремели бы в штрафную роту. Тогда офицеры не вольничали.

— Да, сэр, — ответил я, с трудом удерживаясь от соблазна сказать, что его времена прошли.

— Но как бы ты ни умничал, — продолжал он, — задание исходит от научного отдела, а там, вероятно, решили, что мнение армейского начальства излишне. Я прав?

— Нет, сэр. — Я пытался понять, куда он клонит. — Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что мой командир, полковник Тирелли, дала разрешение.

Генерал никак не отреагировал. Он водрузил на нос очки и уставился в папку, лежащую на столе.

— Вы офицер научной службы, так? У вас есть диплом?

— Нет, сэр. Пока нет.

— Вам назначен срок экстернатуры?

— Три года, сэр. Я прохожу каждый спецкурс в среднем за шесть-восемь недель. Шесть дней в неделю я работаю по три часа за терминалом. Мне кажется, все идет неплохо. Правда, сейчас немного отстал, но надеюсь наверстать после завершения операции.

— М-да, после операции. — Генерал Пул закрыл папку и поднял голову; за стеклами очков глазки его казались маленькими и злобными. — Скажу вам начистоту, лейтенант: на вашем месте я бы не строил грандиозных планов на будущее.

— Не понял, сэр.

— Ваша завтрашняя операция выглядит самоубийством.

— При всем уважении к вам, сэр, не могу согласиться.

— Я и не ждал, что вы согласитесь. Но факт налицо: эта операция имеет… весьма сомнительную ценность для армии. Вы меня понимаете? Именно поэтому я не возражал против вашего добровольного участия.

— Что?

Он постучал пальцем по папке.

— Вы уже заработали звездочку.

— Ага, — вырвалось у меня. — Серебряную. От вас лично.

И сразу же пожалел о своем глупом каламбуре. Генерал, похоже, начал терять терпение.

— Звездочка — это такая маленькая пометка под строкой. В данном случае она означает, что вас разрешено использовать в смертельно опасных ситуациях.

— Потрясающе! — восхитился я. — И как же я ее заработал?

— Одно из двух. — Он принялся загибать пальцы. — Первое: возможно, вы телепат. Случайно, это не так?

— Нет, насколько мне известно. Если только кто-нибудь не подкрался сзади и не вживил мне в задницу секретный имплантант.

— Гм. Сомневаюсь, черт побери. Вариант номер два: кто-то очень сильно разозлился на вас. Как насчет недоброжелателей?

— Что есть, то есть, — согласился я.

— Или… Существует еще третий вариант. Вы доказали, что способны выпутываться из самых безнадежных ситуаций и на вас можно положиться. К сожалению, в личном деле все эти звездочки никогда не расшифровываются. Но мы выясним, что вы за гусь, отправив вас на север.

— Конечно. Спасибо, сэр.

— Не спешите, лейтенант. Я вас вызвал, чтобы, как в старые добрые времена, поговорить по душам. Как это по-вашему, по-современному? Согласовать позиции, что ли?

Генерал взял карандаш и аккуратно покатал его между ладонями,

— Согласовать позиции?

— Вот именно. Вам не помешает, если при выполнении задания вы будете работать на два фронта?

— Сэр, боюсь, я не понял.

Генерал Пул в упор посмотрел на меня.

— Я ведь изъясняюсь достаточно ясно, сынок. Я ценю твой вклад в науку, но… хочу напомнить, что пока ты — солдат армии Соединенных Штатов Америки.

— Не вижу здесь никакого противоречия, сэр, — осторожно заметил я. — Как мне кажется, и научный отдел, и армия занимаются общим делом… — Я поймал презрительный взгляд генерала. — Разве не так, сэр?

— Это вы мне говорите, лейтенант? Какова цель операции?

Я процитировал:

— «Войти в контакт с кроликособаками и/или гастро-подами, имея в виду возможность установления впоследствии канала связи с ними». — И добавил: — Сэр.

Генерал нахмурился.

— А какую цель преследуют обычные армейские операции?

— О… — До меня внезапно дошло, к чему он клонит. — Уничтожение хторранской экологии.

— Правильно. — Пул холодно посмотрел на меня. — Одни желают вступить в переговоры с этими тварями, другие хотят уничтожить их. Интересно узнать ваше мнение по этому поводу, лейтенант.

На мгновение мне почудился наставленный на меня револьвер сорок пятого калибра.

— Я… за гуманное разрешение конфликта, сэр.

— Что это означает на деле? Вы будете убивать червей или нет?

— Это означает, что я хочу сделать все, чтобы спасти максимум человеческих жизней.

— И вы думаете, что переговоры с червями или кроликособаками помогут?

— Не знаю. Как раз это мы и хотим выяснить.

— Но вы считаете, что альтернатива уничтожению существует, не так ли?

Я с трудом сглотнул и поднял на него глаза.

— Да, сэр… Хотелось бы попробовать.

— Понятно. Тогда я скажу вам кое-что еще, лейтенант. Беда в том, что люди, рассуждающие как вы, впустую расходуют бесценное для нас время и ресурсы. Вот если бы мы вышли на тех, кто стоит за хторранским вторжением, то, возможно, начали бы нечто вроде переговоров… Некоторые доболтались даже до того, чтобы поделить с ними нашу планету.

— Сэр?..

— Поделить! — рявкнул он, не обращая внимания на мою попытку перебить его. — На черта им это нужно? Они уже выиграли войну! Какого дьявола затевать переговоры о мире?

— Может быть, они не знали, что здесь есть мы! — запальчиво воскликнул я. — Может, они допустили ошибку. Может быть…

— Нельзя убить пять с половиной миллиардов человек по ошибке.

— Мы не знаем, что…

Моя реакция поразила генерала.

— Так, по-вашему, никакой войны нет?

— Отчего же? Я знаю, что она идет, сэр! Я просто…

— И вы хотите вести переговоры с врагом? Неужели он намеренно заводит меня?

— Да! Хочу! Я хочу наконец выяснить, кто наш враг! Может быть, они так же недоумевают по нашему поводу…

— Знаете, что мне не нравится в вас и остальных так называемых специалистах? Для вас нет ничего святого. Вы готовы все подвергнуть сомнению, зачеркнуть наше прошлое! Иногда я даже сомневаюсь, на чьей вы стороне…

Я вскочил.

— Будь все проклято! Пусть меня отдадут под трибунал, но если вы спятили из-за кого-то, то к ним и адресуйтесь! Я лишь хочу сделать то, чему меня учили. Армия США желает видеть в моем лице эксперта по червям, тысяченожкам, кроликособакам и остальным хтор-ранским видам. Да, не отрицаю, они меня очень интересуют. Ведь это первые внеземные формы, с которыми столкнулось человечество. Но прошу вас не делать скоропалительных выводов о моих. пристрастиях, сэр! Это оскорбительно! Я не меньше вашего хочу, чтобы хторра-не убрались с нашей планеты, но в то же время я достаточно трезво смотрю на вещи и понимаю, что это может и не произойти. И коль скоро это так, мне хотелось бы знать, как выжить. Ну а если вы считаете, что можно предотвратить вторжение, то поищите более преданную человечеству кандидатуру, чем я. Я буду сжигать червей, пока руки держат огнемет. Мое личное дело лежит перед вами. Почитайте внимательно — и все поймете! Но я никогда не соглашусь с человеком, который, не имея фактов, уже все знает наперед. — Я снова вежливо добавил: — Сэр. — И плюхнулся на стул.

Генерал одобрительно похлопал в ладоши и улыбнулся.

— А что, совсем неплохо. Вы не из тех, кто дает себя в обиду. Немного неотесанны, но это с годами пройдет.

Я растерянно моргнул.

— Простите, сэр?

— Вот что, сынок, сядь спокойно и послушай еще тридцать секунд. То, что я думаю по поводу вашей увеселительной прогулки, не играет никакой роли. Ко мне никто не прислушивается. Пусть я считаю тебя круглом идиотом, а всю затею напрасной тратой драгоценного времени, зато научный отдел присвоил ей индекс «Три-А», и мое мнение, как я уже сказал, никого не интересует. Однако, — продолжал он, — ты по-прежнему остаешься у меня в подчинении, и я отвечаю за твою жизнь.

Раз уж ничего другого не остается, я хочу знать: уверен ли ты в том, что собираешься делать? Не я, а ты сам должен быть уверен в этом. По себе знаю, как сильно зависит результат от уверенности в себе.

— Конечно, сэр.

— Как мне кажется, вы действительно готовы поставить на карту свою жизнь и, что более удивительно, свою карьеру! Отдаю вам должное, лейтенант. С таким настроением вы имеете шанс вернуться живым. Тем не менее, — добавил генерал, — я бы на вашем месте не строил иллюзий.

— Слушаюсь, сэр. Спасибо, сэр. — Мне показалось, что для полного счастья нам с Пулом сейчас не хватает только Сони и Мартовского Зайца. — Э-э… Хотите ознакомиться с моим планом? Я все хорошо продумал.

Генерал покачал головой:

— Нет. Я должен доверять вам. — — И все же, может, послушаете?

— Лейтенант, не испытывайте судьбу. Вдруг ваш план окажется глупым и я передумаю? Нет, положусь скорее на вашу самоуверенность, чем на рассудительность. И на доверие к вам полковника Тирелли. Счастливого пути.

Он встал и, перегнувшись через стол, протянул руку. Я поднялся и пожал ее.

— Спасибо, сэр.

— Да, вот что. Это, конечно, служит слабым утешением, но в случае гибели вам посмертно будет присвоено очередное звание. Так сказать, в качестве утешительного приза вашим родным.

— А если не погибну?

— Об этом поговорим после вашего возвращения. А теперь проваливайте отсюда ко всем чертям. У меня полно более важных дел.

Он опустился в кресло, а я вышел, удивленно покачивая головой.

КАК СТАТЬ ОБЕЗЬЯНОЙ

Почти всю неделю Флетчер тренировала меня. В первый день, утром, она объяснила мне, как надо слушать.

— Ты как бы внимаешь всей душой… — начала она.

— Да, и так пристально, — подхватил я, — что постепенно становишься тем, кому внимаешь.

Флетчер удивленно посмотрела на меня.

— Кто вам это рассказал?

— Один телепат.

— Ну, так он, или она, был прав.

В тот же день, после обеда, она дала определение дерьма:

— Вы часто произносите это слово, Джеймс, но вряд ли знаете, что оно обозначает. Дерьмо — просто расхожее выражение. Люди пользуются им, когда чтото не ладится. Это слово служит уловкой, извинением, оправданием, объяснением, призывом к разуму и так далее. Дерьмо — и все тут. Его используют, когда хотят оправдать свое нежелание нести ответственность за что-либо. Так вот, с этого момента каждый раз, когда у вас возникнут трудности и с ваших уст сорвется слово «дерьмо», я буду шлепать вас по губам, договорились?

На следующее утро Флетчер объяснила, как слушать еще глубже:

— Закройте глаза и постарайтесь по-настоящему прислушаться к своим чувствам, к мыслям, к телу. Следите, какие воспоминания всплывают в мозгу. Выберите какую-нибудь ситуацию из прошлого или придумайте новую, присмотритесь к ней. Обратите внимание на свой организм: что вы испытываете, какие действия совершает ваше тело. Задумайтесь над ассоциациями…

Этому мы посвятили все утро.

После обеда разговор пошел о справедливости:

— Известно ли вам, что большинство людей, беседуя, просто-напросто обманывают вас? Потом они осознают это и стараются объясниться или оправдаться, чтобы в конечном счете доказать свою правоту. Учтите, такая правота — злейший враг. Вы только запутываетесь еще больше. Надо стремиться не к правоте, а к справедливости.

Если вы правы, значит, не прав кто-то другой — и он автоматически становится вашим врагом. Иного выхода для него просто не существует. Так и вы не имеете права входить в круг кроликособак, считая себя заранее правым только потому, что вы человек. Вы должны оставить свои печали, боль и озлобленность за чертой этого круга. Кроликособаки ждут от нас обмена информацией, а не кабацких плясок. Вы не можете позволить себе роскошь приобрести врагов в этом круге, Джеймс, — нам нужны партнеры.

Утром третьего дня Флетчер объяснила, как центрировать чувство собственного «я»:

— Ваш друг-телепат рассказывал о личности? Я кивнул.

— Тогда вам известно, что вы не то, что вы думаете. Вы человек, который слышит мысли. Весь вопрос в том, действительно ли вы их слушаете. Знаете ли вы, что существует три уровня слушания? Первый — когда вы слышите звук. Второй — когда слышите его значение. И третий — когда слышите кроющийся в этом значении смысл. Если не слышишь сразу на всех трех уровнях, центрировать себя невозможно…

— Я теряю нить.

— Понимаю. Многое из того, о чем я говорю, взято из курса подготовки телепатов, а еще больше — из модулирующей тренировки. Все это не укладывается в вашу реальность — тот мир, который вы сами себе создали и из которого не можете выйти. Единственное, что вам остается, — разобраться, как он функционирует. Это главное. Метод основан на результатах наблюдений за людьми, познающими те или иные вещи, и их реакцией на них. Можете назвать это технологией жизни. До сих пор вы управляли механизмом, даже не прочитав инструкцию…

Вторая половина дня была посвящена понятиям.

— Вы называете предмет стулом. Но это не стул, а сгущение молекул, находящееся в данный момент в центре вашего внимания. Вы используете предмет для сидения, но это его качество существует только у вас в мозгу. Вот типичный пример понятия.

Наш предмет является стулом лишь в той степени, в какой он удовлетворяет данному понятию. Если вы замерзнете, он перестанет быть стулом и превратится в дрова, пусть даже это будет другой стул. Вы следите за ходом мысли? Вы считаете, что связь между физическим миром и вашими понятиями о нем имеет смысл. Оказывается, это не так — конкретный смысл существует-только в вашем воображении. Допустим, вы считаете Землю плоской. Но разве она от этого станет плоской?

А теперь — более сложный вопрос. Если вы считаете Землю круглой, то является ли она таковой? Не торопитесь… Правильно: ваши представления не имеют никакого значения. Земля — сплющенный у полюсов шар, что бы вы о ней ни думали. В отношении физической Вселенной у вас нет права голоса. Она — то, что она есть, независимо от вашего мнения о ней. Единственное, на что вы можете как-то влиять, — ваши поступки относительно реально существующего мира…

Утром четвертого дня мы обсуждали творение:

— Творение — не создание чего-то из ничего. Нельзя создать Вселенную. Самое большее, что можно сделать, — изменить в ней порядок молекул. Нет, истинное творение происходит только здесь. — Флетчер постучала по моему лбу. — Творение — акт дискриминации. Отделив одно от другого, вы создаете между ними пространство. Но вместе с тем творение — акт объединения. Соединив одно с другим, вы создаете новую сущность или новое взаимоотношение. Чтобы осуществить акт творения, надо провести линию, и ничего более. Линия либо соединяет, либо разделяет, либо окружает, причем проводите ее вы сами. Вопрос только в том, что вы хотите создать, какую линию выбираете. Хотите свести в один круг людей и кроликособак? Или хотите провести черту между людьми и червями? Прежде чем войти в круг, вы должны быть уверены, что нарисовали его правильно.

Потом мы творили:

— Вы готовы к последнему занятию, Джеймс?

— Да.

— У меня для вас плохие новости.

— Постараюсь выдержать.

— Ну смотрите. Так вот, вы — обезьяна. — Что?

— Я вам докажу. Ваши прапрапрапрадедушка и пра-прапрапрабабушка лазали голыми по деревьям и питались бананами и кокосами. Вы — их прапрапраправнук. Вы живете в доме, но по-прежнему любите бананы и кокосы. Если вас раздеть и посадить на дерево, никто не заметит разницы. Понимаете?

— Не уверен. В чем соль?

— Соль в том, что вы обезьяна. Вы — представитель господствующего на планете вида, по крайней мере, вы так считаете, может быть чересчур самонадеянно. Но это к делу не относится. Можете считать себя кем угодно, потому что вы все равно остаетесь обезьяной. Разве вы — эталон? Большая часть человечества даже не знает о вашем существовании, а если бы узнала, то, возможно, не захотела бы видеть вас в роли типичного представителя.

— Отличный способ унизить меня.

— Послушайте, вам придется работать в реальном мире. Там будет лишь круг, а в нем несколько кроликособак и вы — обезьяна. Голая обезьяна, встретившая кроликособак. И говорить от лица какой-либо другой обезьяны с этой планеты вы не можете. Понятно?

— Да, кажется, понятно.

— Хорошо. — Флетчер взглянула на меня в упор. — Итак, кто вы?

— Обезьяна. — Я почесал под мышкой, издавая нечленораздельные звуки.

Флетчер улыбнулась.

— Случка с самкой и бананы — на большее обезьяна не рассчитывает. Запомните это хорошенько, Джеймс.

— Так что же мне делать: лопать кроликособак или трахать их?

— Это уж как вы захотите. Вы должны четко представлять себе поведение обезьяны. Что происходит, когда она сталкивается с чем-нибудь новым? Какова ее первая реакция?

— М-м… Она вскрикивает. Я вскрикиваю.

— Верно: испуг. То же самое испытало человечество при хторранском вторжении. И мечется в испуге до сих пор. Ладно, что следует за испугом?

— Страх. Это очевидно.

— М-гм. Хорошо. Но это ваше мнение. У обезьяны есть только две реакции: страх и любопытство. Все остальное — лишь разновидности. На Земле нет ни одного животного, у которого этот основной механизм не был бы намертво запечатлен в коре головного мозга. Та же система и у нас — мы не можем не реагировать либо страхом, либо любопытством, причем по большей части страхом, просто чтобы держаться начеку. Девяносто пять процентов жизни мы держим руку на рычаге испуга. И не важно, сколько интеллекта накладывается на это, Джеймс. Интеллект всего лишь служит живой машине. Разум только поднимает порог внешнего проявления страха. Тот же механизм управляет и кроликособаками, независимо от того, как они устроены, к какой цивилизации принадлежат, кем себя считают. Тот же или аналогичный. Иначе их бы здесь не было. Я имею в виду основной механизм выживания. Без страха нельзя выжить. Эволюция автоматически вырабатывает его, поэтому вы должны знать, что эти существа будут бояться вас так же, как вы их.

Я кивнул.

Флетчер спросила:

— Что следует за страхом? Я немного подумал.

— Бегство?

— Давайте представим, что вам некуда убежать от того, чего вы боитесь. Что происходит?

— М-м… Я начинаю злиться?

— Вы спрашиваете или отвечаете? Какое чувство вы начинаете испытывать, когда испугавший вас не уходит?

— Гнев.

— Верно. На смену страху приходит гнев. Как он проявляется?

Я оскалился и зарычал. Флетчер улыбнулась:

— Правильно. Вы начинаете пугать в свою очередь. Сначала ощериваетесь, рычите и строите страшные гримасы. Если это не помогает, начинаете кричать и визжать. А если и этого недостаточно, швыряете кокосовые орехи. Иными словами, разыгрываете целый спектакль. Так ведут себя все обезьяны. Вы поступаете так, когда возникает угроза вашему существованию или чему-либо, что вы отождествляете со своей личностью или считаете частью своей личности. Таковы составные части этого механизма. Если вам удалось испугать противника и он уходит — значит, механизм сработал. Вы остались живы. В самом худшем случае придется вступить в драку, но, как правило, хорошей вспышки гнева вполне достаточно, чтобы предотвратить стычку. Вот такие дела. Я рассказала достаточно, чтобы теперь вы могли разбираться в современной международной обстановке.

Она дала мне время оценить шутку, потом продолжила:

— Все это прекрасно получается у обезьян, Джеймс. Может, даже сработает и в человеческом обществе, хотя я сомневаюсь. Но уж точно не выйдет с червями, запомните. Некоторые из нас, преодолев страх, начинают демонстрировать хторрам свою ярость, что приводит к фатальным последствиям. Когда убежать нельзя, наступает следующая стадия — ярость.

— Я знаю. Видел это…

— Не отвлекайтесь. Скажите, что такое ярость?

— Ярость — спусковой механизм драки.

— Правильно. Но мы знаем, что драться с червями нельзя, не так ли? Они доказали, что победить их невозможно. Что тогда происходит?

— Э-э…

— Что приходит на смену ярости, Джеймс?.

— Не знаю…

— Ну, шевелите мозгами. Что почувствует человек, если заставить его заниматься целую неделю одним и тем же?

— Не знаю, как вы, а я смертельно устану.

— Верно. Наступает безразличие. — Флетчер удовлетворенно кивнула. — Представьте, что вы неистовствовали и израсходовали все силы, однако то, чего вы сначала испугались, а потом начали пугать, сидит как ни в чем не бывало, скалит зубы и ухмыляется. Вот тогда приходит усталость. Мы называем это фрустрацией. Но теперь, когда ярость растрачена, у вас появляется возможность по-настоящему заинтересоваться, что это за штука так вас напугала. Вот как работает механизм: пока вас не отпустит страх, места для любопытства нет, правильно?

— Правильно.

— Этим механизмом можно управлять, Джеймс, но остановить его никто не в силах. Ну а теперь скажите, зачем, по-вашему, я рассказала об этом?

— Чтобы я мог… э-э… Ну, ведь речь идет об установлении контакта, и нельзя, чтобы обезьяньи реакции испортили все дело. Я не ошибся?

Я ухмыльнулся, зная, что угадал.

— Нет, — улыбнулась в ответ Флетчер. — Я хочу, чтобы вы оставили страх, ярость и равнодушие за границами круга. Но что в таком случае вы будете делать?

Я пожал плечами:

— Ничего, наверное.

— Не ленитесь думать. Что вы можете сделать, избавившись от обезьяньих реакций?

Я снова пожал плечами:

— Начну развлекаться.

— Абсолютно верно. Когда обезьянам ничто не мешает, им остается только это. И начинаются игры: бизнес, женитьба, заседание Конгресса — что угодно. Сложные игры сложно устроенных обезьян. Итак… Теперь вы понимаете, что должны сделать, оказавшись там?

— Придумать игру для обезьян и кроликособак.

— Значит, поняли. Это, и только это. Если вам понравится играть вместе, то контакт возникнет сам собой.

— Да, я понимаю. Честное слово, понимаю. — Меня восхитило, что все оказалось так просто. — Я должен оставить дома ружье, армейские замашки и даже исследовательский интерес. Должен пойти туда просто-напросто как обезьяна, которой хочется поиграть, так?

— Примите мои поздравления. — Флетчер просияла и пожала мне руку. — Как главный медицинский эксперт операции признаю вас годным к выполнению задания. Вы — лучший шимпанзе армии Соединенных Штатов.

Она вручила мне банан.

— Только банан? — изумился я. — А как насчет самки?

— Это, Джеймс, проходят на старших курсах.