Александр Гейман

Чудо-моргушник в Некитае (отрывки из романа)

.................................................................

...Аббат Крюшон и граф Артуа добрались до Некитая и ожидают приема у императора... .................................................................

...В этот миг одна из многих дверей открылась, и за-за двери показалась чья-то физиономия. Прищурившись, она оглядела их и спросила:

- Мужики, здесь лысого никто не спрашивал?

- Не знаю,- охотно отвечал аббат,- мы только что прибыли.

- А! Вы те двое новых иностранцев, что сюда шпионить приехали? - осведомилась физиономия.

Граф побагровел и поднялся с дивана.

- Мы посланники его величества короля Франции, и я никому не позволю унижать честь моей страны в моем лице! - произнес он резкую отповедь.

Физиономия скривилась и отвечала:

- Только не уверяй меня, будто вы приехали, чтобы у болонки второй фрейлины пальчиком поковырять - я все равно не поверю.

- Что?!. - побледнев, спросил граф звенящим голосом. Что ты сказал, наглец?!. А ну, повтори!

Аббат тоже поднялся с места и принялся уговаривать:

- Успокойтесь, граф! Разве вы не видите - этот клоун нарочно старается вывести вас из себя. А вы не поддавайтесь, и все тут!

Физиономия в ответ на это прищурилась и принялась усиленно нюхать воздух.

- Фу, какой вонючий! - загадочно произнесла она и закрыла дверь.

Сразу вслед за тем открылась другая дверь, и вышедший некитайский вельможа возгласил:

- Его величество император Некитая просит вас войти, господа!

Они вошли, и граф остолбенел: за столом на золоченом троне восседал тот самый некитаец, которого аббат обозвал клоуном! Кстати, стало видно, что он почти совершенно лыс.

- Не стойте столбом, граф,- прошептал на ухо графу Артуа аббат, - это неприлично. Кланяйтесь, кланяйтесь!..

Они выполнили необходимые фигуры приветствия, и император мановением кисти усадил их на один из диванов напротив себя. Граф почувствовал что у него невесть отчего задергалась левая икра. Это не укрылось от взора венценосного хозяина и очень даже ему понравилось. Он встал с места, довольно потер руками и, выйдя из-за стола, присел на его край.

- Что, граф, поджилки затряслись? - торжествующе произнес владыка. - Это правильно - императоров надо бояться. Трепетать перед императором! Чтоб зубы стучали, чтоб колени ходуном! А не трясешься со страху - в колодец тебя или башку отрубить да кинуть в помойку. Раньше разве так было? Куда! Вон, дедушка мой покойный - тот с народом не чикался. Бывало встанет вечерком в кустах, дождется, как народ с киношки повалит, подкрадется сзади к кому-нибудь да ка-ак рявкнет под ухо: мужик, проснись! ты серешь!! - так тот так и повалится наземь да ногами задергает и трясется весь, как припадочный. Так уж народ как с вечернего-то сеанса идти уже заранее весь трясется. А все почему? Страх был перед императором! Уважение было. А сейчас что? Отольешь ему в кружку, говоришь: пей! Он: не буду! - Ему: пей, полезно! А он, стервец, выльет на землю да стоит ухмыляется - все ему нипочем. Во как распустились! А я так считаю: чем с ними круче, тем лучше. Слово поперек царю сказал - башку долой! Косо посмотрел на царя - опять башку к хренам! Подумал что не то - в петлю, мерзавца! Вот тогда будут бояться. Да вообще всех к хренам прирезать надо!

- 25

Граф и аббат переглянулись. Император заметил их недоумение и подумал: "Круто, круто беру. Народ с Запада, не поймут. Балованые - к демократии привыкли... таким все свободу подавай. Проще надо, проще". Широко улыбнувшись, император сделал свойское лицо и заговорщицки произнес:

- Мужики, вы не думайте - со мной можно покороче сойтись: я в рот беру!

На самом деле он хотел сказать:

- Мужики, вы не думайте, что я такой тиран - я скоро демократию заведу.

Но почему-то вместо этого он сказал:

- Мужики, вы не думайте - со мной можно покороче сойтись: я в рот беру!

А все дело было в том, что у многих некитайцев, включая и монархов, была одна болезнь: они часто хотели сказать одно, а говорили совсем другое. Вот и император собирался сказать про демократию, а сказал про "в рот беру".

Видя, что граф и аббат в замешательстве переглядываются, император решил поправить свою оплошность. Он хотел сказать:

- Это я в том смысле, что бутылочку могу запросто распить.

Но вместо этого он сказал:

- Да вы не гадайте, мужики, это не здесь, не во дворце, конечно - я для таких дел квартирку в городе снимаю.

"Да что же я такое несу сегодня?" - в ужасе подумал император. Он густо побагровел - даже вся лысина стала пунцовой, но решил уж держаться своего до конца - будто все так и положено.

- Что, небось адресок хотите? - спросил властитель Некитая. - Так и быть, могу продиктовать.

- Да, если не трудно,- любезно откликнулся аббат и достал откуда-то карандаш и бумагу.

- Пиши, аббат,- скомандовал император,- дом Гу Жуя на углу Главной улицы и Набережной, второй этаж, направо. Постучать четыре раза.

- Четыре раза,- повторил аббат, записывая.

- Аббат,- грозно прошептал на ухо Крюшону взбешенный граф,- зачем вы записываете этот адрес?

А император меж тем словно окаменел - он сидел с таким лицом, будто у него в животе застрял кусок только что съеденного собственного уха. Императору и впрямь стало дурно - он только теперь сообразил, что за глупость сморозил. Боясь, как бы не вышло чего похуже и не тратя времени на объяснения, император поднялся и, пройдя мимо графа и аббата, вышел в двери, которыми они вошли.

- Какой милый человек,- ласково произнес аббат, провожая взглядом императора.

- Аббат, извольте объясниться,- решительно потребовал граф. - Как вы посмели записать этот адрес?

- Так, на всякий случай,- кротко ответил аббат, глядя в глаза графа ясным взором праведника.

- Вы понимаете, в каком свете выставили себя и нас обоих? - грозно вопрошал граф. Он бы вне себя и не знал - то ли придушить аббата прямо сию секунду, то ли... Внезапно его раздумия прервали громкие голоса, доносящиеся откуда-то близко через стенку. Как оказалось, возмущен был не один только граф:

- Ты зачем им адрес дал, а? Нет, ты скажи, образина,

- 26 зачем ты адрес дал? - допытывался визгливый женский голос, выдавая известное состояние женской души, за которым следует цепляние в волосы или битье тарелок.

- А тебе-то что? Хочу, вот и дал,- пробубнил в ответ кто-то голосом, весьма схожим с императорским.

- Да дурак ты дурак! - вскипела невидимая собеседница императора. - Ты думаешь от твоего хотения толк будет? Ага, так тебе и дадут почмокать, раскатал губоньку! Он придет в своем балахоне да будет тебе показывать то пальчик, то кончик, пока совсем с ума не сведет. И до того тебя дразнить будет, что ты и в секту его запишешься!

- Ну и запишусь, что за беда! - угрюмо пробубнил император (если это был император).

- Что за беда! - взвизгнул женский голос. - Ну, дурачина же, ну идиот же ты лысый! Думаешь, ты этим своего добьешься? Да он тебя месяц таскать на ту квартирку будет, всю голову вскружит, а как только ты в его секту подашься, он сразу и скажет: нет, голубок, извини, я со всей душой бы рад, да только по нашей вере такого не полагается! - ну, и с чем ты останешься после этого, дурак?!.

Новый голос горячо поддержал собеседницу императора:

- Ваше величество! Я изумлен прозорливостью вашей супруги... Даю слово чести - императрица в точности обрисовала повадку этих подлых иезуитов - они именно так все и делают. Приходится только поражаться, как эта великая женщина в один миг сумела раскусить то, на что государям Европы понадобилось добрых двести лет! Все короли от Норвегии до Испании до сих пор от них стонут,- император Барбаросса даже утопился из-за этого - скажи, Фридрих!

Император что-то неразборчиво пробурчал в ответ, а граф так и позеленел - хуже позора просто невозможно было вообразить.

- Вы видите теперь, аббат, что вы наделали? - гневно вопросил он.

В этот миг послышался какой-то шум, двери распахнулись и в комнату вломился какой-то субъект европейского вида с типичным надменно-тупым прусским лицом и с моноклем в глазу. Он оглядел сынов Франции с гримасой выскомерного омерзения и вдруг подскочил к аббату и вырвал у него из руки бумажку с адресом. Порвав ее на мелкие клочки, надменный пруссак швырнул клочки в лицо аббату.

- Ха! ха! ха! - проговорил наглец в лицо аббату и повернулся, чтобы уйти.

- Ничего страшного, граф,- незлобиво произнес аббат, улыбаясь в спину нежданного гостя улыбкой христианского всепрощения,- ничего, я прекрасно помню адрес и без бумажки!

Граф не знал, что ему и делать. С одной стороны, его так и подмывало призвать наглеца-тевтона к ответу - какое право тот имел рвать записку его спутника? Но с другой стороны, заступаться за аббата в таком деле... просто черт знает что! И налившись от злости, граф оставался на месте, ненавидя и проклиная все на свете: подлеца-аббата, грубияна-пруссака, маразматика-императора, каналью-возчика и всех, всех, всех, включая обожаемого короля Луи, этого паршивца - вот ведь сволочь, куда спровадил несчастного графа Артуа! У него в голове зароились кровожадные мысли - вернуться во Францию да устроить хорошую революцию: на гильотину гада! - Вот ведь до чего может дойти человек даже самого редкого благородства в черную минуту уныния и душевной слабости!

- 27

Меж тем время шло, а они с аббатом продолжали оставаться в пустой комнате в полном одиночестве. Минуло полчаса, а их так никто и не побеспокоил, и наконец, беспокоиться начали они сами.

- Ваше сиятельство,- заговорил аббат, - вам не кажется, что пора бы уже кому-нибудь и заглянуть к нам? Его величество уже добрые полчаса как соблаговолил нас покинуть.

Графу не хотелось даже видеть аббата, а не то что общаться с ним. Но другого собеседника под рукой не было, а они, как-никак, находились в одинаковом положении, и притом, весьма щекотливом. Он преодолел свою досаду и сухо спросил:

- Что же вы предлагаете, аббат?

- В нашем распоряжении есть несколько способов действия. Мы можем,- начал перечислять аббат,- сидеть тут, дожидаясь, пока о нас не вспомнят. Это во-первых.

- А если не вспомнят?

- Тогда мы сможем сделать нечто, что неминуемо привлечет их внимание. Это во-вторых.

- Что же именно?

- А давайте кричать: пожар! пожар! - предложил аббат. Все равно кто-нибудь услышит. Это в-третьих.

- Мне все больше кажется,- холодно возразил граф,- что вы нарочно назло мне несете разные несусветные глупости, чтобы изводить меня. Так вот, имейте в виду - у вас ничего не выйдет. Кишка тонка.

Аббат возвел очи горе, призывая небо в свидетели, что он терпит безвинно.

- Если вас не устраивают мои советы, зачем вы их все время спрашиваете? - кротко заметил он. - А что же вы сами предлагате, в таком случае?

- Тут у дверей стоял часовой,- отвечал граф. - Возможно, он вызовет кого-нибудь.

Но часового у двери уже не стояло.

- Странно... Ну что ж, пойдем искать кого-нибудь! решительно заявил граф.

Они блуждали по коридору минут пятнадцать, заходя то в одну, то в другую дверь, и нигде не было ни души. Вдруг граф почувствовал, что кто-то дергает его за руку. Это был мальчик-негритенок лет десяти.

- Дяденька, а вы вправду французский граф? - спросил он.

Граф Артуа снисходительно улыбнулся.

- Да, правда. Скажи-ка, малыш, как нам пройти...

- Дяденька, а вы к моей маме в постель полезете? перебил любопытный мальчуган.

Граф рассердился:

- Экий ты негодный мальчишка! Вот я сейчас надеру тебе уши!

Но мальчик ловко увернулся и спрятался за спину аббату. Он скорчил рожу и сказал:

- Дяденька, а когда вы по водосточной трубе карабкаться будете, то не лезьте голым задом кверху, а то подумают, что это лысый лезет!

- Аббат! - призвал граф. - А ну, хватайте этого мерзкого сопляка!

Аббат повернулся спиной к графу, растопырил руки, как бы желая охватить большой шар и, размахивая ими, стал топтаться на месте. Вдруг он пронзительно закричал:

- Пожар!.. Пожар!!. Насилуют!...

- 28

В один миг с разных сторон послышался топот множества ног и из нескольких дверей враз выскочили люди с ведрами воды. Первым делом они окатили аббата из ведра, и кто-то спросил:

- Что горит? Где?!.

Аббат, отфыркиваясь, отвечал:

- О, господа, успокойтесь - ничего страшного. Просто граф пожаловался, что сгорает от жажды.

Тут же пара ведер воды обрушилась на графа.

- Стоп, стоп, стоп! - распорядился один из прибежавших. Не надо больше поливать графа Артуа. Вы, кажется, хотели утолить жажду? - обратился вельможа к графу.

- Да, и перекусить бы не помешало! - тотчас отвечал за него аббат.

- О,- удивился вельможа. - Так в чем же дело? Все вас давно ждут в парадной зале к ужину. Пойдемте, пойдемте, господа!

Любезный придворный провел их в парадную залу, где, как это бывало и при французском дворе, толклось множество народа. Вдоль стен стояли накрытые столы, но за них еще никто не уселся. Поодаль, на подиуме у одной из стен, сидел на троне император, а рядом, на троне чуть меньше, царственно восседала императрица. Император заметил вошедших и хлопнул в ладоши. В наступившей тишине он торжественно возгласил:

- Мужики! Тут к нам новенькие приехали из Франции, граф Артуа и аббат Крюшон, да вы их знаете - вон они, мокренькие. Прошу любить и жаловать.

Императрица сделала любезный кивок и помахала издали веером - графу показалось, что она подмигнула ему. "Хороший знак",- подумал он и взбодрился духом.

- Кстати, господа, по особой просьбе иностранных послов в честь наших гостей будут поданы блюда из французской кухни! объявил император.

Все захлопали в ладоши.

- Странно,- сказал граф аббату Крюшону,- сомневаюсь, чтобы тут могли знать французскую кухню!

- Чего же не знать,- отвечал один из придворных, стоявший поблизости. - Вы, французы, лягушатники, кто вас не знает!

- На подобное прозвище можно и обидеться,- заметил граф,но я уверен, что вы это сказали без дурного умысла.

- Да? - язвительно переспросил некитаец. - Только не уверяйте меня, будто это вы вчера пытались перехрюкать свинью под окном премьер-министра - я все равно не поверю.

- О чем толкует этот недоумок? - громко спросил граф аббата. - Может, так в Некитае принято напрашиваться на поединок?

Аббат примирительно отвечал:

- Не теряйте самообладания, граф, это же язычники, откуда им знать христианские понятия!

Некитаец скривился, понюхал воздух и произнес странную фразу:

- Да уж, граф, вас на хлеб не намажешь!

- Вот именно,- гордо отвечал граф. - Не на такого напали, и чем раньше это все поймут, тем лучше!

В ответ на это некитаец стал делать губой и руками какие-то странные жесты, явно направшиваясь на ссору. Вокруг них стал собираться кружок.

- Что это с графом? - послышалось за спиной у графа Артуа.

- 29

- Да вишь, плохо облили - все еще не остыл парень,отвечал кто-то.

- Так яйца ему надо оборвать - глядишь, и успокоится,произнес еще кто-то.

Граф вскипел. Он резко обернулся, желая разглядеть негодяя. К счастью, в этот самый миг пригласили к столу и все дружно кинулись занимать места. Графа и аббата подхватило волной и выплеснуло к столу рядом с двумя дамами не первой молодости. Оглядевшись, граф заметил наискосок от себя у противоположной стены европейца с моноклем - того самого, что порвал бумажку с адресом.

- Прошу прощения,- осведомился граф Артуа у своей дамы,вы случайно не знаете, кто тот человек с моноклем?

Дама игриво хихикнула и уперлась в ногу графа коленкой.

- Это барон фон Пфлюген-Пфланцен, прусский посланник,разъяснила она, наклоняясь пониже и показывая свое декольте.

Рядом с прусским посланник сидел еще один человек европейской внешности - с мясистым красным лицом, с рыжеватыми бакенбардами и бесцветными водянистыми глазами.

- А! - сказал граф. - Понимаю... А кто вон тот, с бакенбардами?

- Это британский посланник, сэр Тапкин,- отвечала дама. Кстати, меня зовут Зузу.

- Значит, мы имеем дело с англо-германским альянсом,сказал сам себе граф, а вслух принялся извиняться.- О, прошу прощения за оплошность, признаться, я не решился поинтересоваться прямо. Кстати, позвольте представиться: наследный граф Артуа из гасконской ветви.

- Да уж знаю,- вновь хихкнула дама.

В этот момент к столу, где находились граф и аббат, подошли двое слуг, каждый с огромным подносом, на котором виднелась гора чего-то зеленого, а третий слуга - очевидно, кравчий - громогласно объявил:

- Внимание! Специально для наших дорогих французских гостей - национальное французское блюдо. От императора!.. - слуга сделал торжественную паузу. - Лягушачья икра, господа!.. Приятного аппетита.

Слуги поставили перед графом и аббатом по огромному подносу с лягушачьей икрой, а весь зал дружно зааплодировал. При этом, графу показалось, что Пфлюген злорадно ощерил рот, а Тапкин довольно потирает руки. Граф и аббат с вытянувшимися лицами переглянулись между собой, и тут графа Артуа осенило.

- Я знаю,- прошептал он аббату,- это подлость Пфлюген-Пфланцена!

Но граф не собирался сдаваться так просто. Он поднялся с места и объявил в парадном тоне:

- Выражаю нашу общую признательность его величеству за внимание к скромным птуешественникам из Франции. Однако в знак нашего доброго отношения, а также не желая себе положения исключительности... мы с аббатом единодушно решили - послать оба подноса с лягушачьей икрой нашим, так сказать, соседям по Европе. Барон фон Пфлюген-Пфланцен и лорд Тапкин - примите от нас эту икру!

Зал разразился рукоплесканиями.

- Как благородно! - восхищенно произнесла Зузу. - Вот она, французская косточка!

Но Пфлюген и Тапкин тоже были не лыком шиты. В ответ на речь графа поднялся британский посланник и произнес:

- 30

- Господа! От всего сердца спешу поблагодарить наших, как вы выразились, граф, соседей по Европе. Право - мы с бароном сердечно тронуты.

- Э! - сказал себе граф Артуа. - Где-то я слышал этот голос... А не ты ли, голубчик, лажал иезуитов в глазах императора всего час назад?

Меж тем, Тапкин продолжал:

- Но мы, увы, не можем принять этот щедрый дар. Во-первых, мы не вправе лишить дружественных французов привычной для них пищи. Во-вторых, эта икра - дар императора, а от того, что дарит монарх, отказываться не пристало. И в-третьих, мы с бароном, как это и заведено при некитайском дворе, получаем от его величества свою традиционную национальную пищу. Я, в частности,- ростбиф и пудинг с изюмом,- сэр Тапкин поднял вверх на палочке немалой величины ростбиф, аппетитно сочащийся соусом и благоухающий даже издали, а затем торжественно вознес в обеих руках опять-таки немалый горшок с пудингом. - А барон...

- А я получаю,- горделиво заявил барон Пфлюген,- тушеную капусту с сосисками и говяжий студень,- и он показал тарелку с горой сосисок и капустой - у графа и аббата так и заурчало в животе от вида сосисок и ростбифа.

- Так что,- заключил Тапкин,- мы вынуждены отказаться от великодушного дара наших европейских друзей-французов! Ешьте, господа, свою икру сами!

Зал снова зааплодировал.

- Тоже очень велкодушно,- растроганно промолвила Зузу. Ах, вы, европейцы такие воспитанные!

А граф меж тем едва не потерял сознание при виде кушаний, назначенных пруссаку и британцу. Он горячо возненавидел обоих и благородно решил отомстить обоим. Однако его друг еще не сказал своего слова и не собирался отступать так просто. Аббат поднялся с места и заявил:

- Вот граф сказал, будто мы хотим поделиться лягушачьей икрой только с европейцами, а мы со всеми хотим поделиться. Нам, как христианам, подобает скромность. Ваше величество! спасибо за адресок, то есть,- поправился аббат,- я хочу сказать, за подарок. Но мы не хотим ничем выделяться - пусть эту икру разделят между всеми гостями в этом зале, а мы будем есть то же, что и остальные. Долой эти привилегии - и да здравствует простота и скромность!

Вновь раздались аплодисменты, однако императрица горячо возразила:

- Нет, нет! Вы так устали с дороги, дорогой аббат, и вы, граф! Мы не должны мучать вас непривычной пищей,- правда, дорогой? - обратилась она к супругу.

- Да пускай едят свою икру, чего там,- великодушно согласился император. - Ешьте, мужики, сколько влезет, не стесняйтесь! Я уже распорядился - вас теперь каждый день будут так кормить. Так что кушайте на здоровье!

- Приятного аппетита! - хором произнес весь зал, а Пфлюген и Тапкин мерзко заухмылялись.

Граф посмотрел на икру и ему стало тошно. Он сидел со слезами на глазах и молча страдал. Есть хотелось невыносимо, но лягушачью икру он есть не мог. А меж тем вокруг так все и чавкало, так и хрустело разными вкусными сочными кусочками. "Еще немного - и я сойду с ума",- подумал граф.

Однако отчаиваться не в обычаях храбрых гасконцев. Граф и

- 31 теперь нашел выход. Он сделал вид, будто ухаживает за своей дамой, и стал накладывать ей в тарелку разные лакомства. Изображая таким образом галантное ухаживание и перемежая свои усилия всякими любезностями и шуточками, граф ухитрялся незаметно угоститься то одним, то другим, то третьим. Краем глаза он заметил, что аббат последовал его примеру и, рассказывая своей даме житие святого Варсонофия, изображал в лицах, как того искушали бесы в пустыне во время его поста.

- А лукавый и сует под нос святому Варсонофию кусок ветчины - вот такой,- увлеченно излагал аббат. - А Варсонофий, как он есть святой подвижник, отказывается. Тогда бес ам! этот кусок - вот так! - видите? да и ням его - ням! ням! - и весь съел... Кстати, давайте я вам порежу ваш окорок...

- О,- улыбнулась дама, - Как вы, французы, любезны!

- Да уж, мы такие,- отвечал аббат и, складывая окорок на тарелку даме, ловко сбросил себе в рукав два завидных куска.

Не отставал и граф. Но вслед за одной бедой навалилась другая - графу Артуа внезапно заложило нос. Проклятые сопли так и подступали, не давая дышать, и уже начали капать на стол. Но граф не потерялся и тут - он сделал вид, будто уронил на пол свою вилку. Нагнувшись пониже, чтоб никто его не видел, граф - чтобы сделать приятное Зузу и отвести подозрения относительно истинной причины своего нырка под стол - пожал ей коленки. Довольная Зузу нежно захихикала, а граф стал срочно сморкаться в рукав - его платок, как назло, куда-то запропастился. Он быстренько вытер рукав о сиденье соседки разумеется, с тыльной нижней стороны - и выбрался наружу. Он продолжал любезничать с Зузу, вновь и вновь, по мере надобности, наклоняясь под стол и мазая о ее сиденье - с нижней стороны - новую порцию соплей. Так он повторял свою проделку несколько раз, а Зузу, в ответ на ухаживания графа, сама то и дело склонялась к его плечу, шаловливо щебеча всякие пустяки. Таким образом, граф отважно выпутался из всех передряг, что послала ему судьба, однако злодейка готовила ему новые испытания - каковы они, будет видно из дальнейшего рассказа.

Послышался чей-то крик:

- Нет, вы послушайте! Вы только послушайте, что пишет этот негодник!

Взоры всех обратились в сторону императора - крик исходил от какого-то очкастого мужчины, невесть когда появившегося у трона с листком бумаги в руке. Другой рукой он тащил уже знакомого графу чернокожего мальчишку.

- Это учитель словесности, наставник нашего принца,разъяснила Зузу, отвечая на вопрос графа.

- Как! - потрясенно воскликнул граф. - Вот этот негритенок - сын императора, наследник престола?!.

- Ну да, разве вы сами не видите? Он же весь в отца,ласково улыбнулась Зузу.

- Вот так так! А я-то назвал его сопляком и хотел драть за ухо! - сказал граф сам себе. - Хорошо, что аббат мне помешал.

Меж тем словесник продолжал на весь зал:

- Ваше величество! Я велел написать этому сорванцу сочинение "За что я люблю папу" - и что же?

- А что такое? - спросила государыня, сойдя с трона и нежно обнимая свое дитя.

- А вы прочитайте! - потребовал словесник и сунул императору листок.

Император начал было читать, но словесник снова потребовал:

- Нет, вы вслух читайте, чтоб все слышали!

Император начал было читать:

- За что... что я не... - побагровел и сказал: - Что-то я не разбираю почерка.

- Дайте сюда, я сам прочитаю,- словесник забрал бумагу из руки императора и громко зачитал:

- За что я не люблю папу.

Сочинение. ЗА ЧТО Я НЕ Папа давно всем обрыд. Я очень не люблю ЛЮБЛЮ ПАПУ его. По-моему, он козел. Один раз я налил

ему в ночной горшок апельсинового сока.

Так этот додик стал бегать и всем доказывать, что достиг просветления. Да только никто не стал пробовать. Он совсем додик - придет, че-то хнычет, хнычет... К тому же, он мне не папа. Мой папа - конюх Ахмед. Мама сама сказала. Да все и так знают. Говорят, скоро придет какой-то мокрушник и влепит папе богатырский чудо-моргушник.

Поскорей бы это случилось.

Словесник закончил зачитку сочинения. В мертвой тишине было слышно, как шуршит кровь в капиллярах венценосного лба император то наливался багровым цветом, как пион, то белел, как Гималайские вершины. Наконец, окрас его лица принял какой-то полосатый вид и на этом установился. Все ждали, что будет дальше, но император молчал. Кто-то из придворных робко произнес что-то о мальчишеских шалостях, другой неуверенно бормотнул о вреде для детского здоровья ранней мастурбации, и тут император заговорил.

- Эта молодежь... - с глубокомысленным видом произнес он. - Она всегда ищет романтики... Но проходит время юношеских порывов и... - император мелко закивал головой, что должно было изображать мудрую снисходительность,- и жизнь берет свое. Мы все были романтиками, а теперь вон... - и государь снова мудро закивал,- жрать-то охота, небось!

Зал облегченно перевел дыхание.

- Да, да! - послышался отовсюду хор восклицаний. - До чего точно сказано! У мальчишек - у них всегда в голове романтика.

Аббат Крюшон поднялся и громко сказал:

- Вот тут говорят, что принцу пора расстаться с юношеским романтизмом, да и адресок, дескать, забыть надо,- хотя никто не говорил ничего подобного,- а я говорю, что в его возрасте подобная возвышенность ума чрезвычайна похвальна! - да и адрес мы помним без всякой бумажки!..

Император одобрительно посмотрел на Крюшона и милостиво кивнул ему. Посыпались новые восклицания.

- Аббат совершенно прав! У мальчика романтический склад души, это замечательно!

- Конечно, конечно, сразу видать будущего поэта!

С места поднялся один из придворных и сказал:

- Ваше величество! Но если у наследника такая романтическая душа и к тому же - незаурядные литературные способности, почему бы с ним не позаниматься кому-либо из наших мэтров?

- Да, да! Например, Ли Фаню! - тотчас отозвался зал.

Император несколько нахмурился - он был в размолвке с Ли Фанем. Императрица же немедленно ухватилась за эти слова:

- У мальчика литературный талант, а из-за твоего Тарзана,- накинулась она на супруга,- наш лучший писатель Ли Фань удален от двора (хотя Ли Фань сидел в это время за одним из столов). - А кто же будет заниматься с ребенком?

Тут встал из-за стола редактор одной из двух местных газет Ван Вэй:

- Ваше величество! Мы тут посоветовались и единогласно решили... У нас тут есть избранный кружок любителей изящного "Золотой аргонавт". Мы туда, конечно, только самых лучших стихотворцев берем, но у принца такой талант, что и обсуждать-то нечего... В общем, мы его записали в почетные члены с присвоением звания "золотой аргонавт". Так что пусть приходит, мы его вырастим во всемирного поэта!

"Золотой аргонавт" гордо оглядывался по сторонам, корча рожи всем сразу.

- Ну, вот видишь, обошлись и без Ли Фаня! - засмеялся император.

Зал дружно поддержал, вежливо похихикивая.

- А я, ваше величество, из своего детства могу похожий случай рассказать! Можно? - заговорил один из некитайцев, и граф узнал в нем того, кто предлагал оборвать ему яйца.

- Кто это? - спросил граф Зузу.

- Это Гу Жуй, у них соперничество с Ли Фанем,- охотно объяснила Зузу.

- Значит, был я, помню, сопляком-подростком, лет тринадцать, что ли... Ну, ясно, тоже своего старика за козла держал - ума-то не было, романтика одна в башке. Ну, значит, была у нас одна служаночка без пробы, сикушка на год меня моложе. Я уж ее и там тискал, и тут, - ну, кое-как сговорил придти вечерком в сарай. Хожу гоголем целый день, на старика как на додика посматриваю - ну, еще бы, первая любовь. А старый хрен-то подслушал, как мы сговаривались, я вечером-то на конюшню пошел, захожу - а старик-то мой телку уже завалил да шоркает, только шерсть летит. Повернул ко мне голову и смеется: что, куренок, думал отца обскакать? будешь знать - не лезь поперед батьки в пекло! Да уж так неделю ее и валял, пока не натешился,- ну, потом и мне кое-чего досталось... Так что романтика романтикой, а против отца-то кишка тонка!

Все посмеялись над незадачливым Гу Жуем, и история с сочинением как будто уже совершенно загладилась. Произнесли тост за новоиспеченного "золотого аргонавта", и тут вдруг встал Ли Фань и громко произнес:

- Гу Жуй, ты потаскушка!

- Почему это? - обиделся Гу Жуй.

- Да потому что твой отец помер, когда тебе и трех лет не было, я точно знаю! Ты нарочно все выдумал, чтобы подольститься, да еще отца своего измарал, подлец!

Возникла неловкость. Гу Жуй покраснел и стал неуклюже оправдываться:

- Ну, насвистел маленько, а что такого? Я же не для себя - для государя нашего старался. Приятно, думаешь, когда твой сын такую парашу под нос навалит, да еще при всех! Вон император - как пеобанный сидит. Ну, думаю, срочно надо какую-нибудь ересь покруче запулить... Что тут особенного?

Император побагровел. Он с неудовольствием заметил Гу Жую:

- Да, Гу Жуй, тебя на хлеб не намажешь!

- Почему, ваше величество? - испугался Гу Жуй.

- А кто же бутерброд с таким говном будет есть! отвечал император и злорадно засмеялся.