— Ну, что же я могу сделать?
      — Да уж пустяки… Ежели портному, коли к мировому заявит, не больше… трешницы… А может, и так обойдется.
      — Ну, что же, вот три рубля!
      — Не надо-с, помилуйте! Я и сам бы трешницу-то ему отдал, свою… А ведь собачка-то ласковая… Я не о том… Видите… Нельзя ли на этой бумаге написать, что собака ваша… Тогда, значит, и делу конец… А собачка-то хорошая.
      Околоточный быстро повернулся, пошел к двери, отворил и позвал:
      — Цезарь! Цезарь!
      Никогда не бывавший у меня, Цезарь, боязливо виляя хвостом, подошел и, вытянув лапы, сделал мне, ласково улыбаясь, собачий книксен.
      — Вот видите, я его захватил с собой, а он и пришел… Стало быть, судьба!
      Я взял бумагу и написал в ответ на предписание об уничтожении собаки следующее:
      «Сим удостоверяю, что оная собака, именуемая Цезарь, принадлежит мне и ответственность за нее принимаю на себя, а завтра в городской управе выправлю на имя Цезаря законный вид на проживание в столице и собачий знак отличия для ношения на ошейнике».
      Радостный и благодарный околоточный погладил Цезаря, сказал ему «живи, слушайся хозяина», и ушел.
      Вот и живет у меня седьмой год Цезарь, несмотря на свой преклонный возраст продолжая лаять на извозчичьих лошадей и на трамвай, но уже не бросаясь на подножки, а только издали, так как раз был сшиблен вагоном и получил перелом ноги.

* * *

      В конце сентября, в одно из воскресений, сижу один и читаю газеты. Цезарь расположился рядом, на полу, и умильно смотрит на меня. Попадается объявление:
      «Невеста с приданым от 3,000 р. до 300,000 р. адрес: Германия, Берлин, 112. Брачное бюро Александра Блюгера. Желающие сообщают свой адрес и 10 коп. марками на ответ».
      — Цезарь! Хочешь получить три тысячи рублей? Цезарь мило улыбнулся и молча утвердительно шевельнул хвостом.
      Я вложил в конверт 10-копеечную марку, сделал запрос Александру Блюгеру, прося прислать подробности.
      — Цезарь, позволишь за тебя расписаться? Не привлечешь меня к ответственности за подлог?
      Цезарь молчаливо согласился.
      И я, подписавшись К. Цезарь, написал адрес, опустил письмо и, конечно, забыл этот случай.
      Через неделю получаю письмо из Берлина: «Москва, Столешников, 5, кв. 10. Господину К. Цезарю». Читаю письмо на бланке «Международное брачное бюро Александра Блюгера. Текущий счет в дрезденском банке». Подзываю Цезаря и читаю ему следующее.
      (Тут же приложена брошюра, в которой бюро Александра Блюгера просит не смешивать его с другими фирмами и сулит золотые горы своим клиентам). Читаю:
      «Вы имеете возможность избирать из наших списков одновременно нескольких дам и со всеми избранными вступать в непосредственные сношения и с полной уверенностью можете рассчитывать на достижение счастливого результата»…
      «Мы откровенно знакомим вас с личными, семейными и материальными обстоятельствами избранной дамы».
      — Цезарь, слышишь?
      Цезарь молчал и никакого внимания. «Мы имеем огромные связи в России и за границей во всех слоях общества»…
      «Списки дам мы высылаем вам на русском языке»…
      «Чтобы предоставить мужчинам большой выбор, мы работаем для дам не только совершенно безвозмездно, но вообще, в интересах мужчин, не жалеем трудов и расходов, чтобы привлечь в число клиенток как можно больше богатых дам. (У нас агенты повсюду.) Для этого нам приходится часто совершать деловые поездки, поддерживать и расширять сношения во всех слоях общества, вознаграждать наших представителей, и сотрудников, и агентов, платить информационным бюро за наведение справок о наших клиентках и т. д., не говоря уже о весьма значительных расходах на объявления, фотографии и т. п.».
      Далее следует требование 10 рублей вперед и прилагается вопросный бланк, на который нужно ответить.
      Пока я читал, Цезарь уснул, и я уже ответил на бланке по своему усмотрению.
      1) Имя, отчество и фамилия? Отв. К. Цезарь.
      2) Место жительства?
      О. Столешников, 5. Москва.
      3) Сколько лет? О. Двадцать два.
      4) Национальность? О. Русский.
      5) Холост или вдов?. О. Холост.
      6) Имеете ли детей и сколько? О.-
      7) Сословие, звание, занятие?
      О. Числюсь в списках московской городской управы и состою при конторе.
      8) Годовой доход и материальное положение? О. Обеспечен.
      Ответив на эти вопросы, я разбудил Цезаря и спрашиваю:
      — Пошлем десять рубликов?
      Цезарь сердито заворчал и уткнулся носом в пол.
      Тем не менее, я в тот же день почтой ценным письмом отправил 10 рублей по адресу бюро Александра Блюгера, в Берлин.
      Прошло две недели — ответа никакого.
      Так и пропали 10 рублей.
      Цезарь сердится, когда его спрашиваю:
      — Цезарь, жениться хочешь? Ворчит старик и уходит в кухню!
      А публикации Александра Блюгера продолжают появляться в газетах; должно быть, «красненькие» так и летят в Берлин, если нет еще каких-нибудь расчетов и доходов у этого
      Брачного бюро Александра Блюгера в Берлине!
      Впрочем, что же? Получишь ни за что, ни про что десять рублей — выгодно и более безопасно, чем, например,
      — Торговать живым товаром и поставлять женщин в дома разврата.
      Риску никакого.
      Расходы только по публикации, которые окупаются и, по всей вероятности, дают доход, так как простаков в России немало, а обманутый жаловаться постыдится.
      Собака — другое дело. Ей нечего стыдиться; пропали 10 рублей, на которые я хотел Цезарю купить новый коврик.
      Зато в числе женихов брачного бюро Александра Блюгера в Берлине числится для его невест интересный жених:
      — Рыжая собака Цезарь!
 
       ИЗ МОИХ ВОСПОМИНАНИЙ
       I
       В ВОЗДУШНОМ ШАРЕ
 
      В 1883 году, осенью, воздухоплаватель Берг совершал в Москве полеты на монгольфьере, и первый раз я имел удовольствие подниматься с ним. Шар, из какой-то серой материи, напоминающий тряпку, был небольшой и не внушал доверия. Вместо корзины под шаром были обручи, переплетенные веревками с дощечками вместо дна, тоже связанными веревками и редко положенными одна от другой. Вышина корзины — до колена. Приходилось стоя держаться за веревки, а сесть было некуда. Помню, что был очень туманный вечер, уже темнело, а шар плохо наполнялся. Публика, собравшаяся массой на дворе пустыря Мошнина, в Каретном ряду, где теперь сад Щукина, выражала недовольство и требовала полета. Берг, маленький старичок, страшно волновался и вызывал желающих подняться — но охотников не было. Я в это время работал в «Московском листке» и был командирован редакцией описать полет и пришел с опозданием, когда публика уже сердилась: шар был готов к полету, а Берг искал пассажира. Как это случилось — теперь не помню — но я изъявил желание полететь, вскочил в корзину, Берг последовал за мной, и, может быть, боясь, чтобы я не ушел, сразу скомандовал отпускать шар. Рабочие отдали веревки, и шар ринулся вверх, но как-то метнулся в сторону, низ корзины задел за трубу — к счастью, только самым краем, и все обошлось благополучно. Первый момент слышались приветствия толпы, и сразу все смолкло. Я не чувствовал полета вверх, а только видел, что Москва с ее огнями быстро проваливается и, наконец, совершенно исчезла: холодный туман окутал шар. Это было делом нескольких секунд. Было холодно, сыро и совершенно тихо. Впечатление полета осталось навсегда: и до сих пор, закрыв глаза, я могу себе ясно представить первый момент отрыва от земли. Это самое сильное. И не хотелось спускаться на землю — так хорошо было в мертвой тишине воздуха, даже в этой ужасной корзине, не дающей точки опоры. Впрочем, может быть, в этом и была главная прелесть.
 
       II
 
       ПОЛЕТ Д. И. МЕНДЕЛЕЕВА
 
      Полное солнечное затмение наблюдалось в Московской губернии 8 августа 1887 года, и местом для научных наблюдений был избран г. Клин, куда я и прибыл с ночным поездом Николаевской железной дороги, битком набитым москвичами, ехавшими наблюдать затмение.
      В четвертом часу утра было еще темно. Я вышел с вокзала и отправился в поле, покрытое толпами народа, окружавшего воздушный шар, качавшийся на темном фоне неба.
      — Совсем голова из оперы «Руслан и Людмила».
      На востоке небо чисто, и светились розовые, золотистые отблески. А внизу было туманно.
      Шар окружен загородкой, и рядом целая баррикада из шпал, на которой стояли аппараты для приготовления водорода и наполнения им шара.
      Кругом хлопотали солдаты саперного батальона.
      Весь день накануне наполняли шар, но работе мешала буря, рвавшая и ударявшая шар о землю. На шаре надпись: «Русский».
      Среди публики бегал рваный мужичонко, торговец трубками для наблюдения затмения, и визжал:
      — Покупайте, господа, стеклышки, через минуту затмение начинается.
      В 6 часов утра молодой поручик лейб-гвардии саперного батальона А. М. Кованько скомандовал:
      — Крепить корзину!
      В корзину пристроили барограф, два барометра, бинокли, спектроскоп, электрический фонарь и сигнальную трубу.
      С шара предполагалось зарисовать корону солнца, наблюдать движение тени и произвести спектральный анализ.
      В 6 часов 25 минут к корзине подошел, встреченный аплодисментами, высокий, немного сутулый, с лежащими по плечам волосами, с проседью и длинной бородой, профессор Дмитрий Иванович Менделеев. В его руках телеграмма, которую он читает:
      «На прояснение надежда слаба. Ветер ожидается южный. Срезневский».
      Менделеев и Кованько сели в корзину, но намокший шар не поднимается.
      Между ними идет разговор. Слышно только, что каждому хочется лететь, и, наконец, г. Кованько уступает просьбам Менделеева и читает ему лекцию об управлении шаром, показывая, что и как делать.
      Менделеев целуется с Кованько, который вылезает из корзины. Подходят профессор Краевич, дети профессора и знакомые. Целуются, прощаются…
      Начинает быстро темнеть.
      Г. Кованько выскакивает из корзины и командует солдатам:
      — Отдавай!
      Шар рвануло кверху, и, при криках «ура», он исчез в темноте…
      Как сейчас, вижу огромную фигуру профессора, его развевающиеся волосы из-под нахлобученной широкополой шляпы… Руки подняты кверху, — он разбирается в веревках…
      И сразу исчезает… Делается совершенно темно… Стало холодно и жутко… С некоторыми дамами дурно… Мужики за несколько минут перед этим смеялись:
      — Уж больно господа хитры стали, заранее про небесную планиду знают… А никакого затмения и не будет!..
      Эти мужики теперь в ужасе бросились бежать почему-то к деревне. Кое-кто лег на землю… Молятся… Причитают… Особенно бабы…
      А вдали ревет деревенское стадо. Вороны каркают тревожно и носятся низко надполем…
      Жутко и холодно.
 
       III
       ПЕРВЫЙ АЭРОПЛАН
 
      Посредине скакового круга стоял большой балаган на колесах, с несколькими навесами из парусины.
      Просто-напросто балаган, какие строят по воскресеньям на Сухаревке. Так казалось издали.
      Это я видел с трибуны скакового ипподрома.
      До начала полета Уточкина было еще долго — и я поехал в парк и вернулся к 7 часам.
      Кругом ипподрома толпы народа — даровых зрителей.
      «Поднимается! Сейчас полетит… Во-вот!»- слышны крики.
      Входя в членскую беседку, я услышал над собой шум и остановился в изумлении:
      — Тот самый балаган, который я видел стоящим на скаковом кругу, мчится по воздуху прямо на нас…
      — Как живой!
      Конечно, я шел сюда смотреть полет Уточкина на аэроплане, конечно, я прочел и пересмотрел в иллюстрациях все об аэропланах, но видеть перед собой несущийся с шумом по воздуху на высоте нескольких сажен над землей громадный балаган — производит ошеломляющее впечатление. И посредине этого балагана сидел человек.
      Значит — помещение жилое.
      Несущееся по воздуху!
      Что-то сказочное!
      Оно миновало трибуны, сделало поворот и помчалось над забором, отделяющим скаковой круг от Брестской железной дороги. И ярко обрисовалось на фоне высокого здания.
      В профиль оно казалось громадной стрелой с прорезающим воздух острием…
      Еще поворот, еще яркий профиль на фоне водокачки — и летящее чудо снова мчится к трибунам… Снова шум, напоминающий шум стрекозы, увеличенной в миллионы раз…
      И под этот шум начинает казаться, что, действительно, летит необычная стрекоза…
      А знаешь, что этим необычным летящим предметом управляет человек — но не видишь, как управляет, и кажется:
      — Оно само летит!..
      Но Уточкин показывает, что это «нечто летящее в воздухе» — ничто без него.
      Все время приходится бороться с ветром, и, наконец, кажется, на шестом круге ветер осиливает, и быстро мчащийся аэроплан бросает на высокий столб против середины трибун. Многие из публики заметили опасность: еще несколько секунд — полет окончен, аппарат — вдребезги.
      — Наносит на столб!..
      — Сейчас разобьется!
      Но тут исчезает у зрителей летящее чудо, и вырастает душа этого чуда: человек, управляющий полетом.
      И в самый опасный момент Уточкин делает движение рукой.
      Прекращается шум. Летящий предмет на секунду останавливается в воздухе:
      — Сейчас упадет!
      Но еще движение рукой, снова шумит мотор, который на секунду остановил Уточкин на полном полете, и направление меняется.
      Аэроплан делает движение влево, мимо столба, и поднимается кверху.
      Уточкин смотрит на публику. — Ничего! Летим дальше… И снова взмывает выше, и снова делает круг, И впечатление еще сильнее: он прямо летит над зрителями на высоте крыши трибуны и от членской беседки снова несется влево…
      Он, наверно, слышит несмолкаемые аплодисменты икрики одобрения и удивления…
      Еще два круга — всего 9 — описывает аэроплан и опускается плавно и тихо на траву ипподрома.
      Уточкин выходит под гром аплодисментов перед трибуной.
      Чествуют победителя над воздухом.

* * *

      На зеленой траве круга стоит большой балаган на колесах с несколькими навесами из парусины.
      И будет стоять до тех пор, пока не придет человек и не заставит его полететь по воздуху.
 
       ГРАМОТЕИ
 
      Передо мной интереснейший бытовой материал: четыре больших тетради под общим заглавием «Дневник земского начальника».
      Дневник состоит из массы цитат, из прошений, докладных записок, жалоб, циркуляров, решений волостных судов, сельских сходов и пр.
      Автор дневника — земский начальник одной из южных губерний — вел его за свою службу с 1902 по 1909 год, записывая ежедневно перлы и адаманты поступающих бумаг. Интересно при этом, что с конца 1905 года народная литература сразу изменилась: в ней появилась масса иностранных слов, часто поставленных совершенно не к месту.
      Надо заметить, как в старых народных писаниях, так и в новых, знаков препинания почти не наблюдается, вследствие чего нередко искажается смысл.
      Выбираю самое характерное.
      Донесения урядников:
      — …Труп умершего Мерошки находится в нагнутом корпусе на коленках лицом и правой щекой к земле сын ее оказался мертвым и уже без сознания…
      — …Имею честь донести Вашему Высокоблагородию, что во владении местного крестьянина Малявки под подкатом на веревке зацепясь за балку повесился труп крестьянина о чем на следах преступления мною произведено следствие после которого злоупотребление не обнаружено.
      — …Бывает ли Захаров в пьянстве или других худых делах неизвестно, причем умственные способности имеет совсем тупые…
      — …Сотский сказал: не шумите и отойдите; они отошли и продолжая рассказы с выделением скверно-ругательных слов ожидали старосты — ключа пьянства в замке которого сохранялась способность и деятельность по службе единственно к этому.
      — …Существует на рогатом скоте болезнь отчего по сие время пало 4 штуки земской управы командировать немедленно скотского врача для осмотра оной и прекращению таковой…
      Из практики волостных судов:
      — …Отец мой пристрастился к Бахусу и под влиянием паров напитка забрался к адвокату и написал прошение в суд.
      — …Крестьянка Бабкова заявила, что Василий Михайлов побил свиное рыло, которое теперь никуда не годится почему просит за рыло присудить 10 рублей.
      Приговор сельского схода:
      — …Слушали предложение господина земского начальника о наделении племянника Панфила Зиченка Тимофея, рожденного вне брака малоумной сестрой его Палагеей, земельным душевным наделом из общественной нашей земли по выслушании такового и принимая во внимание что в нашем многолюдном селении есть много таких малоумных девиц под видом Палагеи которые ежегодно будут родить сыновей вне брака и каждого общество будет наделять землей, то вся земля должна разойтись на таких рожденных да еще кроме того каждая молодая девушка нарочно будет стараться приобретать себе сыновей вне брака дабы до выхода замуж благоприобрести земельные наделы. А потому, посоветовавшись между собою постановили Панфилу отказать и вне брака рожденного земельным наделом отказать наделять навсегда.
      Записка урядника к лавочнику.
      — …Василий прошу через подателя сей записки передайте мне одиннадцать рублей взаимообразие которые к 1-му сентября будут вам предоставлены обратно потому как эти деньги нужны сегодня преставить по принадлежности в которых имеется перерасход 24 августа 1904 года и также нелишним попрошу пляшку животкового вина а то до сих пор от происшедшего живот неналичен. Урядник Ш-о. Из прошений и жалоб:
      — …Сыновья по нравоучению своей матери стали душить меня…
      — …присуждение с меня как виновного в нанесении оскорбления действием истице в ея пользу гражданского безчестия противно понятием науке уголовного права.
      — …Прошу привлечь за нанесение как моему дому, так и семейству нарицательного оскорбления.
      — …Крестьянка константиновской волости тоже удовы Марье Павленко по иску Николаем Исковым опиляционной кассационной моей жалобы прошения.
      — …В 1901 году я держал экзамен в херсонской учительской семинарии и хотя выдержал а не поступил в виду наплыва и остался в недоумении и вздумал другим путем приобрести образование посредством должности писаря т. е. не самой должности, а посредством жалованяя которое назначается писарю о чем и прошу… и т. д.
      — …Суд приговорил только оштрафовать одним рублем в пользу волостных сумм тогда когда у волости голова цела не разбита бутылкой а как у меня разбита и окровавлена кровью бутылочного стекла.
      — …А виновного прошу наказать законом Николая Хрензеля потому что я сперепугу очень больна…
      — …Я, Тит Остапенко всепокорнейше прошу волостной суд рассмотреть дело их закона-книги потому что я Тит совсем плох разсудком и все меня считают за дурака, а пьяный я вовсе хуже барана…
      После 1905 года появляется страсть к иностранным словечкам и ходячим фразам.
      — …Когда я таскал воду, М. Карчукова первая нанесла мне прямое, явное и тайное оскорбление называя бродягой и непойманным вором.
      — …Сим объявил мне полную и окончательную забастовку — решу, говорит, тебя, а дом спалю!..
      — …И ругал, будто я башибузук казак, жандар и последний что нинаесть студент — забастовщик.
      — …Посему прошу избрать опекуном Степанца но не деда в руках которого личный принцип своих интересов.
      — …Староста в данном случае вышел из предоставленной ему законом компетенции и играл роль произвольного мышления и под личностью превысил власть.
      — …По моем недостатке средств не имею чем достигнуть моих энергичных чувствий в работе…
      — …Староста постоянно пьянствует допуская этим в тоже время диаметральную медленность служебных обязанностей.
      — …И все члены общества пользовались этим наделом в самой минимальной миниатюре, а потому я диаметрально лишен возможности построить себе дом с другими службами.
      — …Что же касается показания то это явление явилось вследствие уклонения свидетеля в одну сторону не придерживаясь центра справедливости.
      — …Что касательно нарушения тишины и спокойствия, то это относится к самому псаломщику который сам и в своей квартире сделал буйство и драку словом составил целый карательный отряд против меня одного.
      — …Решение это я нахожу не заслуживающим правосудия по точному характеристичному произволу передавшему меня в руки правосудия.
      — …Но благодаря присутствию по пути возвышенности против равнины площади заряды влепились в землю и они остались невредимы только перепугались и жертвой пало две собаки.
      — …С этого времени жена начала навещать дом отца своего и со мной стала терять всякий супружеский авторитет.
      — …Решение это несправедливо и имеет характер эпидемической заразы.
      — …Чайковский напившись пьяным забрался в кухню земского начальника где позволил себе тайно поселиться в русской печи…

* * *

      И таких образчиков четыре больших тетради!
      Надо заметить, что все приведенные цитаты не изменены ни одним словом, а даже мной исправлены кое-где орфографические ошибки и иногда поставлены знаки препинания, которых нет почти нигде.
      Невольно вспоминается одно ходившее по рукам в половине прошлого столетия письмо бурмистра к своему барину в Петербург, где также не было ни одного знака препинания. Письмо таково:
      — …Батюшка барин сивый жеребец Михалла Петрович помер шкуру вашу барскую содрали продали на вырученные деньги куплен хомут для вашей милости на ярмарке свиней вашей породы было много прошли хорошо жаль только что небыло самих вашей милости самолично потому соседи просили хряка на племя староста Антип.
      Далеко ли мы ушли от того времени?!
 
       СЫЩИКИ
 
      Раздался последний звонок к отходящему почтовому поезду, за ним свисток обер-кондуктора, два ответных свистка машиниста, и паровоз, пыхтя и шумно выбрасывая белые клубы дыма, потащил за собой длинный ряд вагонов…
      — Ну?
      — Ничего, ни одного подходящего рыла… За одним я в вагон вошел, уж очень подозрителен… сперва так и думал, что из тех, да оказался причетник со священником едет… А ты?
      — Ничего. Не могу и представить, где они теперь… Ударимся в ночлежные, может, там что добудем… А работа громил, — такой верный удар насмерть, опять взломы чистые и коловорот цел…
      Так разговаривали двое мужчин в пальто и чуйке, за несколько минут перед тем смотревшие пристально в лицо каждого пассажира, проходившего в вагоны.
      — Так поехали?
      — Да, только пойдем выпьем по рюмке, а то глотка пересохла.
      У буфета, когда они подошли к нему, стоял пьяный немолодой мужчина и ел бутерброд.
      — Разве поезд ушел? А? — обратился к лакеям стрелой влетевший молодой человек в коротеньком пальто и, не дождавшись ответа, пробежал к толстяку с бутербродом.
      — Вася, ты куда? — спросил его тот.
      — Сюда… надо съездить недалечко, да опоздал, скверно…
      — А ты куда?
      — Обедать собрался… в трактир куда-нибудь думаю… Домашнее все надоело.
      — В трактир? Ну поедем вместе… Селяночку со свежей рыбкой…
      — Ну, а как дела? — продолжал толстяк, расплачиваясь за бутерброд.
      — Ничего… дельце наклюнулось… На Садовой… и хорошее, капитальное… коловорот, я тебе скажу… — продолжал на ходу вошедший.
      Чуйка и пальто толкнули друг друга локтем, расплатились, перешепнулись и пошли.
      До них долетели слова молодого: «одним ударом… череп вдребезги… крови лужа… и три тысячи кроме мелочи… три тысячи! А?».
      — А? Каково? Нет, ты скажи, каково? А все рюмка водки сделала. Говорил ведь я, что не Сережка…
      — Это что-то новое… Молодого-то я видал где… А кто толстяк… Ну счастье!.. Слушай же: ты поезжай в Татарский и жди, а я, чтоб не навлечь подозрения, отправлюсь за ними. Так?
      — Так? Дурак? А если они разделятся, тогда как? Нет, уж ехать вместе, ежели что — один за одним, а другой за другим… Якши?
      — Якши…
      Они взяли извозчика и, не выпуская из виду толстяка и молодого, быстро мчавшихся на маленьких санях, поехали за ними.
      — Позвольте узнать ваше имя и фамилию! — подойдя к толстяку, аппетитно уписывавшему в трактире селянку, спросил виденный нами на вокзале мужчина в пальто.
      — Это зачем вам и кто вы?
      — Не ваше дело: я у вас спрашиваю имя, фамилию и звание.
      — Как, черт побери, не мое дело? Да ведь имя-то мое, так, значит, мое и дело… Вася!
      — А? — не глядя на него, бросил спрашиваемый, продолжая что-то быстро писать на полулистке бумаги.
      — Ну-с, отвечайте…
      — Да на каком основании вы спрашиваете?
      — Вот на каком. — «Пальто» вынул из кармана свою фотографическую карточку за стеклом, с надписью, и показал ее.
      — Ну так что же?
      — Если не ответите, я вас обоих приглашу куда следует…
      — Что такое? — кончив писать и складывая бумагу, обратился Вася.
      — Позвольте узнать, что вы написали?.. Дайте бумагу…
      — Вася, что же это? Я ровно ничего не понимаю… Нас хотят пригласить «куда следует»… За какие такие радости?
      «Вася» посмотрел на карточку, потом на «пальто» и расхохотался…
      — Э-эх, горе! Нате, читайте!..
      «Пальто» с жадностью начал читать… Лицо его изменялось все более и более, и, наконец, он, низко поклонившись, рассыпался в извинениях и вышел на улицу, где ждал его и чуйка:
      — Ну, распорядился об?..
      — Кукиш с маслом распорядился об… ты все, дурак, виноват!.. Убийцы, убийцы!.. Приезжие убийцы!.. Еще слава богу народ не скандальный, а то было бы…
      — А кто же? Откуда они все знают до подробности? — Откуда? Были там и знают… Разнюхали!.. Читал
      я их заметку… То есть так расписал, так расписал, будто собственноручно убивал и грабил, до последней мелочи… Положение трупа, величина раны и даже самый предсмертный стон изображен… все!
      — Да кто же они? Кто?
      — Кто? Кто? Репортеры газетные, вот кто!..
 
       НОВОЕ СЛОВО
 
      Иванов запер дверь, чтоб ему не мешали, сел за стол у окна, вынул из толстого портфеля лист бумаги и сел писать, склонив голову набок и оттопырив губы.
      «Сегодня в семнадцать часов, пятнадцать минут пополудни при производстве штукатурных работ в ремонтируемом трехэтажном доме, арендуемом частным предприятием пищевиков Л. Ч. Д. на углу Трибунной улицы и Кислощейного переулка, обвалились леса, при чем произошло упадение 12 человек рабочих».
      Иванов остановился и шмыгнул носом.
      — Упадение?.. Упадение… — подумал он, подняв голову и отыскивая на потолке решение затруднившего его ум вопроса.
      — Упадение… Как-то… неловко… Будто и некультурно… У-па-де-ни-е… Ах, надо упадание.
      Иванов переправил «е» на «а».
      — Ну-с, упадание… Н-да-с… И это что-то как будто не так… Это нельзя… В данном случае невозможно сказать: упадание. Это значит упадали, да не упали совсем… А тут телесное повреждение со смертным случаем… Как же быть? Гм…
      Задумался.
      — Сегодня произошло упадание… упадение… Постой!.. Постой!.. Произошел… падеж… Это лучше будет… Да, теперь верно: падеж… На-ко вот из-за
      какого-то пустого слова приходится использовать ножичек.
      Вынул ножичек, открыл, дохнул на него, полюбовался яркой сталью, выскоблил осторожно слово «упа-дание», вместо него написал «падеж» и стал читать вслух:
      — …Произошел падеж двенадцати человек… И опять задумался.
      — Падеж? Словно падеж скота… Нет, не годится. Надо что-нибудь другое измыслить. Падеж… Упадок… Упадутие… произошло падалище… Тьфу!
      Иванов вскочил с места, прошелся из угла в угол, потер себе лоб и снова уселся.
      — Из одного паршивого слова весь протокол изгадил… Упади они в воду, утони — ну и простое дело — написал — произошла утопия двенадцати человек… Ну, как же? Как же? Падание… упадание… произошла падаль… падаль… Фу, какая мерзость… Падалка?.. Нет… Упадие, что ли? Постой! Сего числа произошло… Сего числа… произошло… Нашел!
      Произошло упадутие…
      Он стал размахивать руками и в такт притопывать ногой:
      — У-па-ду, у-па-ду У-паду-па-ду-па-ду…
      Он взялся за ножичек, хотел скоблить, но сразу скис.
      — Упадутие… Что-то уж очень глупо… Вроде надутия…
      И опять радостно улыбнулся.
      — Ах, я глупый, да ведь слово-то есть! — Подскоблил и написал: «упадок».
      Вот это так. Читает:
      — Произошло упадок… Не грамматично… Надо «произошел упадок», а не произошло… Потому упадок он. Упадок рода мужественного… Упадок… человека… Опять не так!.. Это можно сказать относительно упадка нравственности одного человека… Но в рассуждении физического естества двенадцати рабочих… упадение… падкость, падалица… Тьфу! Индо в пот бросило…
      Вот как напишу — крушение… — И задумался.
      — Крушение поезда… Крушение буржуазного строя… Крушение.
      Он наобум стал перебирать все слова, которые ему приходили в голову: «кантон, район, фокстрот… пискология… упадутие… падалище… упадок…»
      Он безумными глазами смотрел в окно на противоположный забор, где красовалась афиша Мейерхольда, выделяясь самыми крупными буквами из других.
      В написанном заново протоколе значилось;
      «Произошел пандат двенадцати рабочих…»
 
       КОРНЕТ САВИН
      Более 30 лет имя корнета Савина не сходило со столбцов русских, европейских и даже американских газет, помещавших самые невероятные его авантюры.
      То корнет Савин открывает новый Клондайк на несуществующем острове и ухитряется реализовать фальшивые акции, то является претендентом на болгарский престол и принимается султаном на Селямлике, то совершает ряд смелых побегов из европейских тюрем или выскакивает под Тамбовом из окна вагона скорого поезда на полном ходу… Одно невероятнее другого — и без конца, без конца… Знаменитые авантюристы прошлых веков — Казанова, Калиостро и другие, чьими мемуарами зачитывается до сих пор весь свет, перед корнетом Савиным, выражаясь словами Расплюева:
      — Мальчишки и щенки!
      Более 25 лет Савин состоял бессменным обитателем тюрьмы, время от времени прерывая свое сидение за решетками смелыми побегами, появляясь снова то в России, то за границей, чтобы блеснуть на газетных столбцах то в телеграммах, то в уголовной хронике своим именем.