Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Невиновных нет

ModernLib.Net / Детективы / Глазов Григорий / Невиновных нет - Чтение (стр. 14)
Автор: Глазов Григорий
Жанр: Детективы

 

 


      В это время в дверном проеме показался сотрудник.
      - Я закончил, товарищ полковник.
      - Ну что? - спросил Зуйков.
      - Кое-что есть, - улыбнулся сотрудник.
      - Что-ж, поехали отсюда, - распорядился Зуйков, и они пошли к машине, стоявшей за воротами.
      Батрова по его просьбе они высадили у метро. На прощание Зуйков ничего не сказал ему, только кивнул головой. По дороге в управление Зуйков думал: "У кого были еще ключи? И сколько их, владельцев ключей, приходивших на дачу на тайные свидания с Фитой? Женщина! Чушь! Никаких следов, запахов, даже постели нет, голый матрас в спальне. А люди возраста и уровня Фиты, коль уж заводят любовниц, обставляют это дело с комфортом".
      - Так что? - спросил Зуйков сотрудника.
      - Есть "пальцы". На бутылке коньяка и на бокалах.
      - Приедем, сразу же сличи с "пальцами" Фиты, их у покойника "откатали". Остальные проверь по картотеке...
      Желтовский не объявился. Зуйков решил набраться терпения. С утра ушел на доклад к начальнику управления, затем писал какую-то справку, освободился к концу дня. По внутреннему телефону позвонил сотрудник, попросился на прием.
      - Чего улыбаешься? - спросил Зуйков.
      - Куча новостей.
      - Излагай.
      - Я был на квартире, которая числится за Якимовым, та, что купила "Улыбка".
      - Застал?
      - Нет.
      - Входил?
      - Да.
      - Аккуратно? Не наследил? Прокуратура вой поднимет, головы поснимает.
      - Все чисто сделал.
      - И?
      - Конура, грязновато, нежилой дух, словно там нищий обитает. Искал "пальцы". Нигде. Так не бывает. Значит, все протерто. Тоже ведь симптомчик. Но я нашел. На ручке форточки. Эти же "пальцы" совпали с теми, что нашли на даче, на бутылке. Еще одни с бутылки - пальцы Фиты. Вот и все участники дачных свиданий. Говорил с соседями Якимова по лестничной площадке: маленького роста, большеголовый, сильный торс и... рыжеволосый! Узнаете?
      - Ох-ха! - выдохнул Зуйков.
      - Соседи его видели раза два-три всего, хотя живет он там года три. У них впечатление, что он там бывает крайне редко. Кто он, чем занимается, откуда появился - никто не знает. С этим все.
      - Молодец! Есть еще что-нибудь?
      - Есть. По сводкам. С повинной в райотдел явился человек, заявивший, что он застрелил двух наемных убийц.
      - Подробности имеешь?
      - Да, - сотрудник достал листок из большого блокнота. - Брустин Борис Сергеевич, шестьдесят девять лет, фронтовик, инвалид войны, сейчас пенсионер, работал всю жизнь инженером в проектной организации. В собственноручных показаниях сообщил, что сын его, автомеханик на СТО, был убит двумя приезжими из Латвии наемными убийцами. Автомеханик якобы заподозрил в них угонщиков машины, которую накануне ремонтировал другому владельцу. Те поняли это, каким-то образом заманили его в эту краденную машину, увезли в Подмосковье и в лесу убили и зарыли. Старик застрелил обоих из пистолета, привезенного еще с фронта, после этого явился в райотдел, сдал свой пистолет и два ствола убийц. Группа, выезжавшая с ним на место, обнаружила зарытый труп его сына, умершего от черепно-мозговых травм. И еще два трупа в кустах со смертельными огнестрельными ранами. Угнанную убийцами машину старик подогнал к райотделу. В показаниях утверждает, что застрелил двух наемных убийц.
      Зуйков задумался: "Что мне этот старик? Без меня разберутся с ним... Но... Утверждает, что застрелил двух наемных... Откуда у него такая уверенность?..."
      - Н-да... Дела... Где содержится этот старик? - спросил Зуйков.
      - В СИЗо, - сотрудник назвал, в каком. - У меня все, товарищ полковник.
      - Хорошо, спасибо.
      Когда сотрудник ушел, Зуйков позвонил по телефону:
      - Виктор Адамович, там у вас подследственный Брустин, явка с повинной. Хочу повидаться... Добро... договорились...
      Большая голая комната. На окне решетка. Стол, два стула по обеим его сторонам. За одним - Зуйков, напротив, на втором, старый человек с изможденным, но гладко выбритом лицом, одет опрятно. Это - Брустин Борис Сергеевич. Они беседуют уже полчаса, беседуют так, как будто сидят за столиком в кафе, а не в СИЗо. Эта тональность установилась сразу, едва Брустина привели. Задал ее он, без всякой бравады дав понять Зуйкову, что не угнетен, не подавлен пребыванием здесь, где он терпеливо и спокойно готов ожидать суда.
      - Мне в сущности все равно, что меня ждет. Жену я потерял, теперь вот сына. Для кого жить? Для себя? Так я уже стар, свое прожил, - сказал Брустин.
      - Так нельзя, - сказал Зуйков.
      - А как можно? - насмешливо спросил Брустин.
      - Вы были убеждены, что именно эти двое?
      - Абсолютно. Если бы у меня была хоть толика сомнений, я бы остановился... Впрочем, я все написал в своих показаниях и на допросах до деталей рассказал следователю.
      - Я прочитал.
      - Тогда в чем же дело?
      - Но это самосуд.
      - Согласен. А что бы вы делали в моем положении?
      - Ну... - попытался найти ответ Зуйков.
      - Заявить в милицию, ждать? - усмехнулся Брустин. - Вы же сами понимаете, что ничего бы из этого не получилось. Пока милиция расчухалась, они бы исчезли. Предварительно убив того, кого собирались. А потом - опять кого-нибудь. И еще кого-нибудь. Их надо было остановить. А таких можно остановить только таким способом. Они для общества не представляют никакой ценности. Но главное даже не в этом, а в том, что они убеждены, что чья-то чужая жизнь принадлежит им. Они и не думают, что это присвоенное ими право подлежит сомнению.
      - Но и вы взяли на себя право палача еще до вынесения приговора.
      - Повторюсь, станьте на мое место: убивают моего единственного сына только за то, что он заподозрил их в угоне машины. Хотя это не входило в их планы, а так, походя, между делом. Подумаешь, еще одного! В их планы входил другой человек, им, видите ли, приказал некий Артур из Риги. И они бы исполнили этот приказ с легкостью, словно им повелели нарвать яблок в чужом саду.
      - Они часто упоминали этого Артура.
      - Нет, кажется один или два раза. И было ясно, что он их "работодатель".
      "Артур, Артур", - вертелось в голове Зуйкова имя, которое, он был уверен, уже слышал. Однако где - вспомнить не мог.
      - У вас есть адвокат? - спросил Зуйков.
      - Я не нанимал и мне не нанимали - уже некому это делать. Мне дали государственного.
      - У вас есть какие-нибудь просьбы?
      - Одна: я хочу похоронить сына по-людски. Тело его, наверное, валяется в морге. Это, поверьте, единственное, что меня гложет.
      - Я постараюсь добиться этого, - пообещал Зуйков.
      - Буду вам благодарен... Впрочем, что вам моя благодарность? Для меня это что-то значит, для вас это же будни... На том они и расстались.
      Возвращался Зуйков в подавленном настроении. Ему было жаль одинокого старика, безупречно прожившего жизнь и вот как ее завершившего. Он слушал сейчас свои мысли не как полковник Зуйков, официальное лицо, знавшее Уголовный кодекс, а просто как Антон Зуйков, отец шестнадцатилетней дочери. Случись с ней нечто подобное, что сделал бы? Застрелил бы негодяев? Застрелил бы! А там, будь, что будет...
      И уже поднимаясь в лифте на свой этаж в управлении, он внезапно, в каком-то озарении вспомнил: Артур! Это имя упоминал Оленич - умиравший в больнице от рака почки бывший "вор в законе"! Упоминал, как о "диспетчере" заказных убийств! Значит те двое присланы были сюда им. По чью же душу в этот раз?..
      Первое, что сделал, когда вошел в кабинет, стал названивать людям, которые могли разрешить Брустину Борису Сергеевичу похоронить сына...
      8. ПОСЛЕДНИЕ ПОВОРОТЫ КРУГА. МОСКВА. СЕГОДНЯ
      Уходил Желтовский от генерального директора государственного авиастроительного объединения "Крыло" Артемия Тарасовича Кононенко удовлетворенный не только полученной устной информацией, он получил от Кононенко сделанную тут же при Желтовском ксерокопию с документа, о котором поведала Скорино и который вкупе с ее бумагами ставил на всем точку. Теперь можно было приближаться к финалу и другой темы. Вернувшись домой, он позвонил Перфильеву.
      - Он занят, у него совещание. Кто спрашивает? - осведомился мужской голос.
      - Передайте - Желтовский.
      - Подождите у телефона.
      Через какое-то время тот же голос ответил:
      - Павел Александрович через полчаса перезвонит вам, оставьте свой телефон.
      - Он его знает...
      И Перфильев перезвонил, через полчаса:
      - Здравствуйте, Дмитрий Юрьевич. Вы звонили, слушаю Вас.
      - Я, как вы уже убедились, гонец с дурными новостями. Впрочем, на сей раз не знаю: дурные это новости или хорошие для вас.
      - А именно?
      - Ив Кнорре пытался в тюрьме покончить с собой.
      - Для чего вы мне это сообщаете?
      - Думаю, вам это не безразлично. Все-таки ваш партнер.
      - Но почему это небезразлично вам?
      - Вопрос по существу. Я же перед отлетом в Чечню обещал, что отвечу на ваши вопросы.
      - Я могу приехать к вам? - спросил Перфильев. И добавил: - Сегодня.
      - Безусловно.
      - Когда?
      - Давайте часиков в семь вечера. Запишите адрес.
      - Значит, до вечера, - и Перфильев положил трубку. "Надо с ним поговорить до упора, чтоб не было недомолвок, и как-то покончить с этим, подумал он. - Что-то он вынюхал, не зря уцепился за меня и Кнорре. Шантаж? Вряд ли. Но и не блефует. Это не в правилах его профессии. Ему нужны только факты. Желательно жареные. Так на чем он меня поджаривает?.."
      Весь день звонок Желтовского не давал работать, вспоминался так или иначе, заставлял продумывать многое в поисках места, где произошел прокол... Вспоминалась давняя беседа с Желтовским, когда тот сказал: "Мы с Полем Бераром копаем тему о российских миллионерах в чужом кармане". "Как это понимать?" - спросил тогда Перфильев. - "А буквально. Сколько и на чьих счетах на Западе лежит российских денег, и как они образовались". - "И как движется ваша затея?" - "Трудно. Тайна вклада - там святое дело. Но кое-что нащупали". - "Деньги компартии?" - "Это ерунда! Уже в зубах навязло, а толку никакого. Нам с Полем нужны конкретные фамилии из сферы подросткового российского бизнеса. Мы с ним работаем параллельно, он там со служащими банков, а я уже дальше, по следам российских персоналий", усмехнулся Желтовский. - "И получается?" - спросил Перфильев. - "Кое-что нащупали. Когда-нибудь узнаете..."
      Очень уж не хотел Перфильев посвящать Лебяхина в свои проблемы с Желтовским. Он признавал за Лебяхиным и изощренный ум, и богатый опыт. И хотя Перфильев сам пригласил Лебяхина работать в офисе, присутствие последнего иногда вызывало у Перфильева напряженность, переходившую порой в неприязнь, которая подпитывалась тем, что свои опасения приходилось скрывать, притворяться бодрым, независимым, бравировать легкостью, с которой Перфильев заставлял себя вести с Лебяхиным, позволяя иногда вольности в словах, неосторожные остроты, на что Лебяхин только усмехался, как хозяин, позволяющий щенку цапнуть себя за палец еще беззубым ртом...
      "Конечно, хорошо бы посоветоваться с Лебяхиным, дело принимает очень опасный оборот. Если Желтовский что-то раздует, вся эта история может загубить "Стиль-керамику". Французы и швейцарцы тут же прервут все взаимоотношения. И другие солидные фирмы на Западе обведут вокруг меня и моего дела запретный круг, который не переступить", - думал Перфильев. И все же Лебяхину решил ничего не говорить...
      Незадолго до окончания рабочего дня он, объездив три интуристовских отеля, лишь в четвертом купил воскресный номер "Пари-диманш нувель". Прочитав корреспонденцию, он решил никому ничего не говорить и не машиной, а электричкой отправиться на свидание к Желтовскому...
      За час до приезда Перфильева раздался звонок.
      - Слушаю, - Желтовский снял трубку.
      - Мне бы Дмитрия Юрьевича, пожалуйста, - сквозь какие-то шорохи, гудочки раздался далекий мужской голос.
      - Я Дмитрий Юрьевич, - отозвался Желтовский.
      - Вас беспокоит Иса Озиев, я из Гудермеса, из Чечни. Вы были у нас недавно, но повидаться с вами я не успел, а у меня для вас была видеокассета с интересным материалом. Я журналист.
      И в Назрани, и в Грозном, и в Гудермесе Желтовский общался с тамошними коллегами, чьи-то фамилии запомнил, чьи-то нет, кое с кем обменялся адресами.
      - Вы откуда говорите? - спросил Желтовский. Плохо слышно.
      - Из автомата на Белорусском вокзале, тут шумно.
      - Так что с кассетой?
      - Я приехал на два дня в Москву, кассету захватил с собой. Живу в гостинице "Минск". Если у вас есть желание и время, можем встретиться. Потому что завтра я уезжаю.
      - А что на кассете?
      - Уверен, материал для вас представляет интерес. Просто у нас его использовать невозможно.
      - Вы что, хотите продать кассету?
      - Упаси Бог! Я привез ее вам.
      - Где мы можем встретиться?
      - В холле гостиницы "Минск".
      - В котором часу?
      - Дайте подумать... Ну, скажем, сегодня в девять вечера, я уже освобожусь.
      - Как я вас узнаю?
      - Я в теплой коричневой шапке из норки и в зеленой куртке. Да и кассета у меня будет в руках.
      - Хорошо, я буду у вас в девять. До встречи.
      Такое случалось, что местные репортеры, где бывал Желтовский, либо боялись использовать добытые факты, либо им просто не давали этого сделать...
      Дачный поселок, где жил Желтовский, был зажат лесом, его узкие улочки освещались плохо, почти все дачи стояли за забором в глубине участков.
      Перфильев шел в темноте, вглядываясь в номера на воротах. И вот она улица Гоголя, 14. Он нажал на ручку калитки в воротах. Двор был большой, в доме освещено только одно окно - наверху, в мансарде, нижний этаж погружен во тьму. Перфильев нажал звонок на косяке двери, обитой серым или зеленым дерматином - во тьме было не разобрать. Открыл ему Желтовский. По скрипучей лестнице поднялись наверх. Тут было светло, уютно, тепло. Это, как понял Перфильев, был и кабинет, и спальня.
      - Я живу здесь. Внизу пусто. Мне тут удобней.
      - Тут хорошо, - сказал Перфильев, усаживаясь в кресло, на подлокотниках которого потрескалась искусственная кожа.
      Желтовский сел напротив за стол. Работал приемник "Грундиг", звучала тихая музыка. Желтовский нажал на кнопку, выключил приемник. Но этим "выключением" (о чем знал только Желтовский) он запустил магнитофон-репортер с двухчасовой кассетой, вделанный в "Грундиг".
      - Что-нибудь выпьете, Павел Александрович: джин, пиво? - предложил Желтовский. - Пока добрались ко мне, наверное, озябли.
      - Спасибо, пить не буду.
      - Пока мы не приступили к главному, позвольте задать вопрос.
      - Я слушаю.
      - Вам не знакома фамилия Гирхан Арсанукаев?
      - Знакома. Он владелец фирмы "Лесной шатер".
      - Я видел его в Бурже, тогда, - сказал Желтовский.
      - С ним был и глава фирмы "Улыбка" некий Батров.
      - Это он? - Желтовский показал фотографию, сделанную в холле гостиницы в Париже.
      - Он.
      - А кто этот рыжий рядом, между ним и Фитой?
      - Понятия не имею.
      - Вас что-нибудь связывает с Батровым, какие-нибудь дела вашей фирмы?
      - Абсолютно ничего. Он наведывался ко мне, предпринимал еще кое-какие шаги, чтоб объединиться.
      - Вы - с ними?! Для чего они вам?
      - Мне они не нужны. Я указал им на дверь. Думаю, нужен был им я. Как возможное прикрытие.
      - Чего?
      - Не исключено, каких-то сомнительных сделок.
      - А вы знаете, что Фита и эти трое были в Бурже неслучайно, был с ними еще один - иранец по фамилии Хеджези. Высокий чиновник из Министерства обороны Ирана. А может, из спецслужб.
      - Нет, не знаю. И мне не интересно. Я ведь не за этим тащился сюда, раздраженно сказал Перфильев.
      - Хорошо. Согласен. Приступим...
      Красный старенький "жигуленок" медленно полз по темной улице дачного поселка, водитель то и дело всматривался в номера на заборах. Гоголя, 14. Этот. Почти напротив, через дорогу, был узкий глухой переулок, в котором две машины не разминутся. Уходил он вдаль, в поле, за которым была железная дорога. Приткнув в этом переулке машину у наклонившегося забора, водитель во тьме с трудом разглядел на циферблате время: семь часов десять минут. Он стал ждать. В восемь часов он увидел, что свет в окне второго этажа на даче погас. Завел двигатель. Через три минуты открылась дверь калитки, вышел человек. "Жигуленок" выехал, притормозил возле человека и из длинной насадки-глушителя на стволе раздался тихий выстрел. Человек упал. Второй выстрел был сделан прицельно - в голову. И тут же машина рванула с места...
      Лес как бы ужимал теменью с обеих сторон и без того узкую грунтовую дорогу. Дачный поселок остался уже позади. Вокруг был только лес. Сейчас дорога упрется в шоссе. Но сперва на развилке будет помаргивать мигалка. Надо притормозить, глянуть влево-вправо, выехать на шоссе, потом оно вольется в Кутузовский, там в условленном месте, где много припаркованных машин, припаркуется и он, возьмет сумку, выйдет, сядет на метро. Дело сделано, "заказ" выполнен. Утром, если до утра "жигуленок" не упрут, его подберут люди из "Улыбки". Они не знают, кто ночью был за рулем. Им просто скажут: "Вот ключи от машины подберите красный "жигуленок" с нашими номерами на Кутузовском". Если же "жигуленок" к утру подхватят угонщики, не велика беда. "Улыбка" в состоянии купить десять таких консервных банок. Может даже к лучшему, если угонят, и вовсе концы в воду... А он, Артур Аузинь, отвезет на место в тайник пистолет и завтра же слиняет домой, в Ригу.
      Он подъезжал уже к шоссе, справа - знак пересечения с главной дорогой, мигалка, слева - у самого шоссе-навес, летом тут пассажиры ждут автобус, который отвозит их в дачный поселок. В эту пору автобус почему-то не ходит, вроде не сезон.
      Аузинь стал притормаживать перед мигалкой, когда увидел: навстречу, отделившись от темноты, прямо на машину, не боясь быть сбитым шел человек, а справа и слева еще двое. Аузинь рефлекторно нажал на тормоза, остановился. Трое были совсем рядом. И он понял: влип! Вокруг ни души, редкие машины несутся по шоссе в обе стороны, те, кто сидит в них, вряд ли обратят внимание на остановившийся "жигуленок" и троих подошедших к нему. Аузинь уже разглядел: было им лет по двадцать, может на год меньше или больше, крепкие. Он, конечно, мог бы без особого труда пристрелить одного, ну двоих. Но это было бы опасно. С третьим он вряд ли успел бы справиться, и тогда тот мог бы поднять шум, выскочить на шоссе, голосовать, запомнить номер...
      Двое справа и слева рванули дверцы со страшной силой, Аузинь не знал, были они запертыми или нет, но два парня мигом оказались в салоне за спиной Аузиня. Третий потянул переднюю дверцу, она оказалась заперта.
      - Отопри, - сказал один из сидевших сзади. - Но молча. Все делай тихо.
      Аузинь повиновался. Третий сел рядом.
      - Куда едем? - бодрясь спросил Артур Аузинь понимая, что он уже ничего не успеет сделать, пистолет под мышкой.
      - Тебе не придется ехать. Потопаешь пешком. Выкладывай наличность сперва.
      У него были тысяч сто с собой и двести пятьдесят долларов. И тут в голову от безысходности пришла шальная мысль, обрастая подробностями.
      - Вот, мужики, моя наличность. Не верите - можете обшмонать.
      - Не беспокойся, обшмонаем.
      Артур понимал: обыщут, найдут пистолет, не устоят от соблазна забрать. Это желательно. Он отдаст им не только деньги, они и машину захотят, чтоб смыться. Тоже неплохо в его нынешней ситуации. Как-нибудь он доберется до метро, может выклянчит у них толику денег, чтоб поймать "левака".
      - Оставьте только билет на поезд и паспорт, - попросил Аузинь. - Я завтра уезжаю домой, в Ригу. И больше мы никогда не увидимся, - он как бы подсказывал им пригодные для них решения проблем.
      - Ну-ка, Витек, пошарь по нему, - сказал один из сидевших сзади.
      Тяжелые сильные руки начали облапывать Аузиня.
      - Да у него еще и "дура" с собой! Смотри, какой "крутой"! - сказал обыскивавший, вытаскивая из подмышки Аузиня пистолет.
      Они высадили его из машины, обыскивавший сел за руль.
      - Мужики, оставьте немного "бабок" поймать "левака", чтоб до первого метро хотя бы довез, - взмолился Аузинь. - Я оттуда на вокзал, ночь перекантуюсь, а завтра уеду.
      Они великодушно отстегнули ему несколько крупных купюр, упоенные удачей, возвратили паспорт, билет и почти пустую сумку.
      "Ну подонки, ну суки, ох, как я вас подставил! Не отмоетесь, под расстрельную пойдете, - думал он, когда они отъехали несколько метров. А он смеялся в душе: - "жигуленка" не жалко, хлам, железо. Ствол жалко. Да Бог с ним, и этого добра хозяева купят, сколько потребуется. А с вами, гниломозгие, вот что будет: угон - раз, убийство в дачном поселке - два, я его уже вам подвесил; хоть малый след протектора, а найдут, сыро ведь, значит были там; незаконное хранение оружия - три; а его идентифицируют, менты эту чепуху освоили, пульки и гильзы от него на Петровке имеются - из этого ствола сколько было исполнено "контрактов"! Ого-го! Возьмут-то вас на каком-нибудь пустяке, вы же теперь храбрые - со стволом, да еще насадку в "бардачке" менты найдут! Вы кто? Сопли в моем носу. И "колоть" вас будут до посинения. И станете выть от невозможности откреститься. Будете "гнать" про какого-то латыша, которого ограбили и который укатил в Ригу, заграницу значит. А менты будут хохотать: ну умники, ну жопы, ничего умнее не придумали, латыша сочинили! И пойдете - кто гнить в землю, а кто в зону...
      Все это пронеслось в мозгу Аузиня за мгновение. Покуда он сделал своими больными ногами шагов десять к шоссе, чтоб ловить "левака". "Жигуленок", отъехав метров на двадцать, ждал, когда на шоссе освободится полоса, мигал его фонарь правого поворота. Артур Аузинь не знал, что сидевший за рулем сказал: "Зря мы его не завалили, свидетель ведь. На первом же посту ГАИ сдаст". Он включил заднюю скорость, взвизгнули скаты, машина подкатила к Аузиню, опустилось стекло, и в лицо Аузиня дважды ударил огонь.
      А тот, что убивал, сказал: "Гильзы остались в салоне, найти надо, выкинуть по дороге... Газуй, Алик! Куда-нибудь за Баковку!"
      В начале десятого утра Желтовский был уже у Зуйкова. Оба сидели хмурые, мрачные. Зуйков потому, что не спал всю ночь, работал; Желтовский потому, что у ворот его дома был застрелен Перфильев.
      - В котором часу он пришел к вам? - спросил Зуйков.
      - В семь вечера.
      - Встреча была обусловлена?
      - Да.
      - Кто был в ней заинтересован: вы или он?
      - Мы оба, но по-разному. Я записал нашу беседу, давайте послушаем, и вы многое поймете. Здесь сенсация, которая подпадает под наш уговор с вами: она моя.
      - Хорошо. Сперва только последовательно расскажите, как вы обнаружили труп Перфильева.
      - Когда мы закончили разговор, - Желтовский кивнул на аудиокассету, лежавшую рядом с миниатюрным репортерским диктофоном, который он извлек из "Грюндига", - я погасил свет, мы спустились в прихожую, я сказал ему, чтоб он шел, а я должен спуститься в подвал, похолодало, нужно было добавить в котле газ. Когда я поднялся из подвала, его уже не было, за это время он, видимо, пересек двор и вышел за ворота. Я направился туда, мне надо было на электричку, ехать в гостиницу "Минск". Он уже лежал мертвый. Прошло восемь, максимум десять минут. Я вызвал милицию и скорую. Вот и все.
      - Ладно, включайте кассету, - попросил Зуйков. Три-четыре секунды слышался только шорох ленты на катушках, затем пошли голоса:
      "ПЕРФИЛЬЕВ: Вы, как я понимаю, давно вцепились в меня. Что вы хотите раскопать, обнаружить? Вам нужна очередная сенсация?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: А почему бы и нет?
      ПЕРФИЛЬЕВ: Что же вы раскопали?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Павел Александрович, я давненько стал предполагать, что вы не столько руководитель парижского бюро "Экспорттехнохима", сколько солдат другого ведомства. Я ведь не мальчик и хорошо знал, что под "крышами" таких ведомств обычно гнезда ваших бывших работодателей.
      ПЕРФИЛЬЕВ: Допустим. Это что, грех?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Упаси Бог! Это практика, и не только российская. Так что меня, как репортера, интересовало не это.
      ПЕРФИЛЬЕВ: А что же?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Только то, что может быть сенсационным сюжетом для журналиста.
      ПЕРФИЛЬЕВ: Каков же он, этот сюжет?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Вы еще работали во Франции, а в Москве открыли уже солидную российско-французскую фирму "Стиль-керамика". Правда, зарегистрирована она была сперва на некоего Меренкова.
      ПЕРФИЛЬЕВ: Меренков - это муж моей сестры.
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Я спросил себя: во-первых, почему, во-вторых, откуда такие огромные деньги? Ваша дружба с Кнорре, хозяином схожей фирмы, его партнерство не вызывало бы сомнений, если бы не одно существенное обстоятельство.
      ПЕРФИЛЬЕВ: Какое?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Секретная лаборатория на фирме Кнорре в Париже. Это удалось выяснить моему коллеге и приятелю Полю Берару.
      ПЕРФИЛЬЕВ: Дальше.
      ЖЕЛТОВСКИЙ: И тут мне в голову пришла некая мысль. А почему она пришла, сейчас поймете. Итак, вы накануне ухода в отставку, накануне возвращения домой, в российский бардак с его непредсказуемостью. Что вас ждет на гражданке? Какое будущее, какие светят перспективы? Пенсион без пансиона. Вы умны, образованны, опытны. Но вы, инженер, никому не нужны. Не можете вы не подумать, как обеспечить себя. То, что вы завербовали каким-то образом Кнорре, я почти не сомневался. А теперь улавливайте ход моих рассуждений. Я - госслужащий, езжу в командировки и по России, и в зарубежье за государственный счет. Но не всю добытую информацию отдаю своим работодателям, кое-что наиболее интересное, сенсационное анонимно продаю западным агентствам. Я не боюсь этого признания, поскольку всегда смогу сказать: блефовал... Так вот, я и подумал, а чем господин Перфильев хуже меня? Может то, ради чего он охотился, то, что вытянул из Кнорре, он не собирался отдавать родному государству, а толкнет третьей стране за кругленькую сумму, часть которой вложит в какое-нибудь дело в России. Логично.
      ПЕРФИЛЬЕВ: Способный вы человек.
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Помните, я заночевал у вас после пьянки? Утром, когда вас уже не было, раздался телефонный звонок. Я подумал, что это консьержка, она должна была меня разбудить. Я взял трубку, спросил: "Кто нужен?" И мужской голос по-русски попросил к телефону месье Алибаева Закира Фаридовича. Со сна и с похмелья я не сразу врубился, только буркнул: "Нету тут таких!" Выдув две чашки крепкого кофе, подумал; "Надо же! В огромном Париже кто-то звонит на квартиру к русскому Перфильеву и по-русски спрашивает какого-то татарина или башкира Закира Алибаева! Чудеса!... И лишь много позже я усек, что чудес тут не было.
      ПЕРФИЛЬЕВ: Каким образом?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Мой приятель Поль Берар все время шерстил в банках для нашего материала "Российские миллионы в чужом кармане". Я вам об этом уже говорил. Так вот, Поль вычесал в банке "Жюстен кредито-банк" чиновную вошь, которая и сообщила нам, что некий россиянин Закир Ф.Алибаев имеет у них счет на огромную сумму.
      ПЕРФИЛЬЕВ: Каким образом вашему Полю удалось так прижать банковского чиновника?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Мы выбирали наименее престижные банки. Наши нувориши предпочитают скромные банки. Затем мы начали собирать досье на их чиновников: кто что любит. Один - деньги, другой - женщин, третий поддать, четвертый - балуется наркотиками. Работа, как понимаете, кропотливая. Так за полтора года мы выковыряли всего двух мудаков. Один из них и был из "Жюстен кредито-банк".
      ПЕРФИЛЬЕВ: А потом - шантаж?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Что-то вроде (засмеялся Желтовский).
      ПЕРФИЛЬЕВ: И на чем же сгорел этот из "Жюстен кредито-банка?" Гомосексуалист? Развращал мальчиков?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Подумаешь, тоже мне порок в наши дни! Нет, он скрыл, что лет пятнадцать назад в Лиможе пытался присвоить приличную сумму, когда работал в страховой компании. От суда отвертелся потому, что ему помог глава этой компании. Дочь этого главы, старая дева, уродка втрескалась в молодого жулика, она была старше его на восемь лет. Ее отец и сказал: "Женишься - дело замнем". Он женился, и они тут же перебрались в Париж. Все это Полю она поведала, муженек допек ее тем, что сперва трахнул их восемнадцатилетнюю служанку-португалку; но уродка наняла частного детектива и тот ей собрал досье на муженька: один раз его засекли с несовершеннолетней из обувного магазина "Андре", второй раз - сразу с двумя проститутками в секс-шопе где-то в районе рю Амстердам. И пошло-поехало! Но обо всем этом директорат "Жюстен кредито-банка" не знал. А мы знали. И Поль выложил ему, что именно интересует нас в обмен на молчание прессы. И он дал башкиро-татарина Закира Алибаева.
      ПЕРФИЛЬЕВ: Но какое это имеет отношение ко мне?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Минуточку, Павел Александрович! Сейчас объясню. Вкладчик "Жюстен кредито-банка" - некий россиянин Закир Алибаев. Его спрашивают на квартире, где проживает россиянин Перфильев. И тут я, настроенный на одну рабочую гипотезу, подумал: а не может ли быть Перфильев и Закир Алибаев одним и тем же человеком. Как это проверить? Я вспомнил: однажды нас троих: меня, вас и Кнорре на ступеньках базилики Сакре-Кер трижды "Полароидом" щелкнул бродячий негр-фотограф и преподнес каждому по фотографии. Помните?
      ПЕРФИЛЬЕВ: Помню.
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Так вот я свою фотографию отправил Полю, он показал ее этому банковскому хмырю, и тот из нас троих опознал вас, сказал: "Это месье Закир Ф.Алибаев". - "Вы когда-нибудь звонили ему домой?" - спросил Поль. - "Звонил два раза", - он назвал месяц и число. Вторая дата и совпала с тем случаем, когда трубку снял я. Логично?
      ПЕРФИЛЬЕВ: Вполне.
      ЖЕЛТОВСКИЙ: И тут трах-бах - Кнорре арестован по подозрению в продаже русским каких-то секретов. Имея в виду всю последовательность моих рассуждений, которые вы считаете логичными, кого бы вы, Павел Александрович заподозрили на моем месте?
      ПЕРФИЛЬЕВ: Все это красиво выстроено. Одно беда - недоказуемо. В лучшем случае опозорите меня, прихлопните "Стиль-керамику". А ведь мы не торгуем "Сникерсами", а производим хорошую, конкурентоспособную сантехнику, плитку. Какую же извлечете выгоду из своей сенсации?
      ЖЕЛТОВСКИЙ: Философски поставлен вопрос. Я не философ. Я телерепортер, журналист. И этим все сказано.
      ПЕРФИЛЬЕВ: Сколько вы на этом заработаете?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15