День был тогда праздничный; я приказал рогоженную кибитку свою остановить перед церковью и вошел так тихо, что никто не обратился. Правда, и некому было. Церковь была пуста. Народу почти никого. Видно было, что и самые богомольные побоялись грязи. Свечи при пасмурном, лучше сказать - больном дне, как-то были странно неприятны; темные притворы были печальны; продолговатые окна с круглыми стеклами обливались дождливыми слезами. Я отошел в притвор и оборотился к одному почтенному старику с поседевшими волосами:
      - Позвольте узнать, жив ли Иван Никифорович?
      В это время лампада вспыхнула живее пред иконою, и свет прямо ударился в лицо моего соседа. Как же я удивился, когда, рассматривая, увидел черты знакомые! Это был сам Иван Никифорович! Но как изменился!
      - Здоровы ли вы, Иван Никифорович? Как же вы постарели!
      - Да, постарел. Я сегодня из Полтавы, - отвечал Иван Никифорович.
      - Что вы говорите! вы ездили в Полтаву в такую дурную погоду.
      - Что ж делать! тяжба...
      При этом я невольно вздохнул. Иван Никифорович заметил этот вздох и сказал:
      - Не беспокойтесь, я имею верное известие, что дело решится на следующей неделе, и в мою пользу.
      Я пожал плечами и пошел узнать что-нибудь об Иване Ивановиче.
      - Иван Иванович здесь, - сказал мне кто-то, - он на крылосе.
      Я увидел тогда тощую фигуру. Это ли Иван Иванович? Лицо было покрыто морщинами, волосы были совершенно белые; но бекеша была все та же. После первых приветствий Иван Иванович, обратившись ко мне с веселою улыбкою, которая так всегда шла к его воронкообразному лицу, сказал:
      - Уведомить ли вас о приятной новости?
      - О какой новости? - спросил я.
      - Завтра непременно решится мое дело. Палата сказала наверное.
      Я вздохнул еще глубже и поскорее поспешил проститься, потому что я ехал по весьма важному делу, и сел в кибитку. Тощие лошади, известные в Миргороде под именем курьерских, потянулись, производя копытами своими, погружавшимися в серую массу грязи, неприятный для слуха звук. Дождь лил ливмя на жида, сидевшего на козлах и накрывшегося рогожкою. Сырость меня проняла насквозь. Печальная застава с будкою, в которой инвалид чинил серые доспехи свои, медленно пронеслась мимо. Опять то же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо. - Скучно на этом свете, господа!
      1 Бедная. (Прим. Н.В.Гоголя.)
      2 То есть утки. (Прим. Н.В.Гоголя.)
      3 То есть гусь-самец. (Прим. Н.В.Гоголя.)
      Впервые напечатана в алманахе Смирдина "Новоселье" (часть 2-я, 1834), с подзаголовком "Одна из неизданных былей пасичника Рудого Панька". С незначительными стилистическими исправлениями, - в сборнике "Миргород", 1835. При помещении в собрание сочинений (1842 г.) автор добавил одну фразу в конец первой главы.
      Примечания:
      смушки - мерлушки, шкурки ягненка.
      очерет - тростник.
      запаска - кусок домотканой шерсти, которую носили вместо юбки.
      казимир - вид полушерстяной ткани.
      канупер - многолетняя трава с сильным запахом.
      саж - хлев, в котором откармливают свиней.
      штаметовая бекеша - бекеша из плотной шерстяной ткани.
      поветовый - уездный.
      плахта - ткань, расшитая узором; юбка из такой ткани.
      зерцало - треугольная призма, на которой наклеивались указы Петра I.
      подсудок - чиновник земского уездного суда.
      бобон - опухоль.
      позов - иск.
      барбарами шмаровать - бить плетьми.
      утрибка - кушанье из потрохов.