Законодательство и политика часто бывают несправедливы; они зажигают в сердцах людей страсти, которых не могут потом подавить. Великое искусство моралиста должно состоять в том, чтобы показать людям и тем, кто руководит их волей, что их интересы тождественны, их взаимное счастье зависит от гармонии их страстей, а безопасность, могущество, длительность существования государств необходимым образом зависят от духа и смысла идей, которые распространяют среди народов, от добродетелей, которые сеют и культивируют в сердцах граждан. Религия была бы допустима лишь в том случае, если бы она действительно укрепляла благие мотивы, если бы было возможно, чтобы ложь могла оказать реальную помощь истине. Но в том несчастном состоянии, в какое повергли человеческий род распространенные повсюду заблуждения, люди в большинстве случаев вынуждены быть злыми или вредить своим ближним, так как все внушаемые им мотивы побуждают их поступать дурно. Религия делает их бесполезными, низкими и трусливыми существами или готовит из них жестоких, бесчеловечных нетерпимых фанатиков. Верховная власть подавляет людей, заставляет их пресмыкаться и погрязать в пороках. Закон наказывает лишь мелкие преступления и не может справиться с порождаемыми самим правительством злоупотреблениями. Наконец, воспитание находится в загоне, отдано в руки обманщиков-попов или безнравственных и непросвещенных родителей, передающих своим воспитанникам терзающие их самих пороки и ложные взгляды, внушать которые выгодно этим горе-воспитателям.
      Таким образом, все доказывает нам необходимость добраться до первоначального источника человеческих заблуждений, если мы желаем искоренить зло. Бесполезно думать об исправлении людей до тех пор, пока не будут раскрыты истинные мотивы их поведения и опасные или лишенные действенности мотивы, к которым всегда прибегали, не будут заменены более реальными, полезными и надежными мотивами. Те, кто является господами человеческих стремлений, те, кто направляет судьбы народов, обязаны искать эти мотивы, которые раскроет им только разум. Хорошая книга, тронувшая сердце великого государя, может стать могущественной причиной, которая с необходимостью повлияет на поведение целого народа и счастье известной части человечества.
      Из всего сказанного в этой главе вытекает, что человек не свободен ни одну минуту своей жизни. Он не властен над своей организацией, полученной им от природы. Он не властен над своими идеями или над модификациями своего мозга, происходящими под влиянием причин, которые постоянно действуют на него без его ведома и вопреки ему. Он не властен не любить или не желать того, что он находит желательным и достойным любви. Он не властен не обдумывать, когда не уверен в тех действиях, которые окажут на него вещи. Он не властен не выбирать того, что считает более выгодным, не властен поступить иначе, чем поступает в момент, когда его воля определяется его выбором. Когда же человек бывает свободен, то есть является хозяином своих поступков? Вот к чему можно свести вопрос о свободе человека. Свобода не может относиться ни к одной из известных функций нашей души, ибо душа в тот момент, когда она действует, не может действовать иначе; в тот момент, когда выбирает, не может выбирать иначе; в тот момент, когда обдумывает, не может обдумывать иначе; в тот момент, когда желает, не может желать иначе, так как ни одна вещь не может существовать и не существовать в одно и то же время. Но ведь моя воля, такая, какова она есть, заставляет меня обдумывать; мое обдумывание, такое, каково оно есть, заставляет меня выбирать; мой выбор, такой, каков он есть, заставляет меня действовать; мое решение такое, каково оно есть, заставляет меня исполнять то, что заставило меня выбрать мое обдумывание, а обдумывал я лишь потому, что имел мотивы, которые побудили меня к этому действию, которое не могло свершиться помимо моего желания.
      Таким образом, свобода не заключается ни в воле, ни в обдумывании, ни в выборе, ни в действии. Теологи не вправе связывать свободу ни с одной из этих операций души, так как в противном случае мы натолкнулись бы на внутреннее противоречие. Но если душа не свободна ни тогда, когда она желает, ни тогда, когда обдумывает, ни тогда, когда выбирает, ни тогда, когда действует, то когда же она может обнаружить свою свободу? Пусть теологи ответят нам на этот вопрос.
      Учение о свободе воли было придумано, очевидно, для того, чтобы снять с божества ответственность за совершающееся в мире зло; однако это учение нисколько не снимает ее. Действительно, если человек получил свою свободу от бога, то он получил от бога и способность выбирать зло и уклоняться от добра. Таким образом, либо побуждение к греху исходит от бога, либо свобода по существу принадлежит человеку и независима от бога. См. "Le Traitй des Systиmes", p. 124. ("Трактат о системах", стр. 124,)7
      То, что человек собирается делать, всегда есть следствие того, что он делал до своего поступка, кем он был и кем является. Все наше наличное существо, рассматриваемое при всех возможных обстоятельствах, содержит в себе сумму всех мотивов того поступка, который мы собираемся совершить. Истинность этого принципа не может отрицать ни один мыслящий человек. Наша жизнь есть последовательный ряд необходимых моментов и наше поведение хорошее или дурное, добродетельное или порочное, полезное или вредное нам самим или другим - есть цепь действий, столь же необходимых, как все моменты нашей жизни. Жить - значит необходимым образом существовать в течение сменяющих друг друга необходимым образом моментов длительности. Желать - значит соглашаться или не соглашаться оставаться тем, чем мы являемся. Быть свободным - значит уступать необходимым мотивам, которые мы носим в самих себе. - Если бы нам был известен скрытый механизм наших органов, если бы мы могли вспомнить все испытанные нами импульсы или модификации и все произведенные ими действия, то увидели бы, что все наши поступки подчинены фатальной необходимости, управляющей как нашей частной системой, так и совокупной системой вселенной. В нас, как и в природе, ничто не происходит случайно, ибо случай, как мы это доказали, представляет собой лишенное смысла слово. Все, что происходит в нас или осуществляется нами, равно как и все, что происходит в природе или что мы ей приписываем, зависит от необходимых причин, которые действуют по необходимым законам и производят необходимые следствия, порождающие другие следствия.
      Фатальность - это вечный, незыблемый, необходимый, установленный в природе порядок, или необходимая связь действующих причин с производимыми ими действиями. Согласно этому порядку тяжелые тела падают, легкие тела поднимаются" сходные вещества притягиваются, противоположные отталкиваются; люди объединяются в общества, видоизменяют друг друга, становятся хорошими или дурными, счастливыми или несчастными, необходимым образом любят или ненавидят друг друга сообразно способу их взаимного воздействия. Отсюда ясно, что необходимость, управляющая движениями физического мира, управляет также всеми движениями мира духовного, в котором, следовательно, все подчинено фатальности. Двигаясь - часто помимо своего ведома и даже вопреки себе - по предначертанному нам природой пути, мы уподобляемся пловцам, вынужденным плыть по уносящему их течению. Мы считаем себя свободными на том основании, что то соглашаемся, то не соглашаемся следовать увлекающему нас потоку; мы считаем себя господами своей судьбы потому лишь, что вынуждены шевелить руками из страха утонуть. ("Рок ведет за собой добровольно подчиняющегося и влечет сопротивляющегося". Сенека).
      Ложные представления о свободе вообще основаны на том, что, с одной стороны, существуют события, признаваемые нами необходимыми, потому что мы видим их постоянную и неизменную связь с известными причинами, действию которых ничто не может помешать, или потому, что мы замечаем, как нам кажется, цепь причин и следствий, порождающих эти события; с другой же стороны, нам кажутся случайными события, причин, связей и способов действия которых мы не знаем. Но в природе, где все связано, не существует действия без причины, и в физическом мире, равно как и в духовном, все происходящее является необходимым следствием видимых или скрытых причин, которые должны действовать согласно своей сущности. Для человека свобода есть не что иное, как заключенная в нем самом необходимость8.
      Глава 12. РАЗБОР УТВЕРЖДЕНИЯ, ЧТО СИСТЕМА ФАТАЛИЗМА ОПАСНА.
      Для существ, вынужденных по своей природе постоянно стремиться к самосохранению и счастью, необходим опыт; без него они не могут открыть истины, которая, как мы сказали, есть лишь познание постоянных отношений, существующих между человеком и действующими на него предметами. Сообразно нашему опыту мы называем полезными те предметы, которые доставляют нам постоянное благополучие, а приятными - те, которые доставляют нам более или менее длительное удовольствие. Сама истина является предметом наших желаний лишь потому, что мы считаем ее полезной; мы боимся ее, когда думаем, что она может повредить нам. Но может ли в действительности истина вредить? Возможно ли, чтобы правильное знание отношений или вещей, которые человеку важно знать в интересах обеспечения счастья, оказалось для него злом? Разумеется, нет. Ценность истины и ее права основаны на ее полезности. Она может иногда быть неприятной отдельным индивидам, противореча их интересам, но она всегда будет полезна человечеству в целом, интересы которого вовсе не тождественны интересам людей, обманутых собственными страстями и считающих выгодным вводить в заблуждение других. Таким образом, польза является пробным камнем для систем, взглядов и поступков людей. Она есть мерило того уважения и любви, которыми мы обязаны самой истине. Наиболее полезные истины более всего достойны уважения. Наиболее важные для человечества истины мы называем великими. Но есть и другого рода истины, которые мы презираем и называем бесплодными. Их полезность сводится к развлечению нескольких лиц, идеи, образ мысли, потребности которых не сходны с нашими.
      Сообразно этому мерилу и надо судить об установленных в этом произведении принципах. Те, кто поймет, как необъятна цепь бедствий, порожденных ошибочными учениями суеверия, поймут и то, насколько важно противопоставить им более истинные теории, почерпнутые из природы и основанные на опыте. Лица, заинтересованные или считающие себя заинтересованными в установленной веками лжи, с ужасом будут смотреть на преподносимые им истины. Наконец, те, кто не видит бедствий, причиняемых теологическими предрассудками, сочтут все наши принципы бесполезными или бесплодными истинами, пригодными в лучшем случае, чтобы развлечь на досуге нескольких праздных философов.
      Не будем удивляться разнообразию суждений, которое мы находим у людей: так как их интересы, а также их понятия о полезном никогда не бывают одинаковы, то они осуждают все то, что не согласно с их собственными взглядами, или пренебрегают этим. Постараемся выяснить, исходя из этой точки зрения, найдет ли бескорыстный человек, свободный от предрассудков и чувствительный к счастью всех представителей нашего вида, полезным или опасным учение фатализма. Посмотрим, в самом ли деле оно представляет собой бесполезное умозрение, неспособное оказать никакого влияния на счастье человечества. Мы уже видели, что это учение должно было доставить морали и политике истинные и реальные мотивы, необходимые для того, чтобы привести в действие волю людей. Мы видели также, что оно должно было простым образом объяснить механизм человеческих поступков и явления человеческой души. С другой стороны, если наши идеи только бесплодное умозрение, они не могут представлять интереса для счастья человеческого рода. Человек независимо от того, считает ли он себя свободным или признает необходимость вещей, в обоих случаях всегда следует наклонностям своей души. Человека могут сделать добрым разумное воспитание, добродетельные привычки, мудрые теории, справедливые законы, правильно распределяемые награды и наказания, а не хитроумные рассуждения, которые в лучшем случае способны оказать влияние лишь на лиц, привыкших мыслить.
      В соответствии с этими соображениями нам легко устранить возражения, постоянно выдвигаемые против системы фатализма, которую люди, ослепленные религиозными учениями, называют опасной, достойной наказания, способной нарушить общественный порядок, разнуздать страсти, привести к смешению представлений о пороке и о добродетели.
      Действительно, нам говорят, что, если все поступки людей необходимы, мы не только не вправе наказывать тех, кто совершает дурные поступки, но не должны даже сердиться на них. Утверждают, будто в этом случае последним нельзя вменять что-либо в вину, будто законы, присуждающие их к наказаниям, несправедливы,- одним словом, будто люди не могут ни быть виновными в чем-либо, ни иметь какие-либо заслуги. Я отвечу на это, что вменять какой-нибудь поступок в вину кому-либо - значит считать его виновным. Поэтому, если даже согласиться с тем, что этот поступок произведен существом, вынужденным совершить его в силу необходимости, вменение в вину все же может иметь место. Связываемые нами с каким-нибудь действием заслуга или вина зависят от благоприятных или пагубных результатов этого поступка для лиц, которых он касается. И если предположить, что человек, совершивший какой-либо поступок, действовал в силу необходимости, все же его поступок является хорошим или дурным, заслуживающим уважения или презрения всех тех, кто чувствует на себе его влияние и чью любовь или гнев он способен вызвать. Любовь или гнев представляют собой свойственные нам способы бытия, которые могут видоизменять человеческие существа. Если я сержусь на кого-нибудь, то я рассчитываю вызвать в нем страх и отвратить его от того, что мне не нравится, или даже наказать его за это. Кроме того, мой гнев необходим, он является следствием моей природы и моего темперамента. Болезненное ощущение от упавшего на мою руку камня неприятно мне, хотя оно вызвано причиной, лишенной воли и действующей в силу необходимости своей природы.
      Рассматривая поступки людей как необходимые, мы все же не можем не отличать у них того образа жизни и действий, который подходит нам и который мы вынуждены одобрять, от образа жизни и действий, который огорчает и раздражает нас и который мы вынуждены в силу своей природы порицать и избегать. Отсюда ясно, что система фатализма ничего не изменяет в положении вещей и не приводит к смешению понятий добродетели и порока. Наша природа всегда возмущается тем, что ей противоречит. Есть настолько раздражительные люди, что они приходят в ярость даже от бесчувственных и неодушевленных предметов, хотя сознание того, что мы бессильны видоизменять последние, должно было бы удержать их от этого. Родители часто совершенно напрасно сердятся на своих детей и наказывают их: ведь это существа, которые еще ничего не испытали или на которых они сами очень плохо воздействовали. В жизни мы очень часто встречаем людей, наказывающих других за поступки, причиной которых были они сами.
      Законы созданы лишь для того, чтобы сохранить общество и помешать объединившимся в общество людям вредить друг другу. Поэтому законы вправе наказывать тех, кто нарушает общественный порядок или совершает поступки, вредные ближним. Вынуждены ли члены общества поступать необходимым образом или их поступки свободны - с точки зрения законодательства достаточно того, что на них можно воздействовать. Уголовные законы являются мотивами, способными, как показывает нам опыт, сдерживать или уничтожать импульсы, сообщаемые воле людей страстями. Сколь бы необходимой причиной ни вызывались страсти, законодатель ставит своей целью остановить их действие, и, если он возьмется за это как следует, он может быть уверен в успехе. Карая преступления виселицей и другими наказаниями, он поступает подобно человеку, который, строя дом, снабжает его водосточными трубами, чтобы помешать дождевой воде подмыть фундамент его жилища.
      Какова бы ни была причина, заставляющая людей действовать, мы вправе противодействовать результатам их поступков, подобно тому как вправе человек, поле которого могла бы затопить река, сдержать ее воды плотиной или даже, если это в его силах, отвести ее течение. В силу этого права общество может в целях самосохранения устрашать и наказывать тех, кто пытается вредить ему или совершает поступки, признаваемые им действительно вредными для своего спокойствия, безопасности, счастья.
      Нам, несомненно, скажут, что общество обыкновенно не наказывает за проступки, в которых не принимает участия воля; только злой умысел подлежит наказанию; только наличие его решает вопрос о преступлении и его степени, если же воля несвободна, то нельзя ее наказывать. Я отвечу на это, что общество есть совокупность одаренных чувствами и разумом существ, которые желают счастья и боятся зла. Благодаря этому можно так видоизменять их волю и направлять их поведение, чтобы привести их к желаемой цели. Воспитание, закон, общественное мнение, пример, привычка, страх - все это причины, которые должны изменять людей, влиять на их волю, заставлять их содействовать общему благу, направлять их страсти и сдерживать те из них, которые могут вредить цели общества. Эти причины могут оказать влияние на всех людей, способных в силу своей организации и своей сущности усвоить привычки, способы мысли и действия, которые желают им внушить. Все люди способны испытывать страх; следовательно, страх наказания или лишения желательного для них блага является мотивом, который необходимо должен оказать большее или меньшее влияние на их волю и на их поступки. Если найдутся люди, организация которых настолько плоха, что они не поддаются мотивам, действующим на всех других людей, значит, эти люди не способны жить в обществе, служат помехой в достижении цели общества, являются его врагами, препятствуют его устремлениям. Поскольку мятежная и антиобщественная воля таких людей не может быть видоизменена в интересах их сограждан, то последние объединяются против своих врагов, и закон, выражающий общую волю, налагает наказания на тех, на кого не производят ожидаемого действия обычные мотивы. Таким образом, люди антиобщественного склада наказываются и в соответствии с характером их преступления исключаются из общества как существа, неспособные содействовать его задачам.
      Если общество обладает правом самосохранения, То оно имеет и право прибегать для этого к соответствующим средствам. Такими средствами являются законы, сообщающие воле людей мотивы, способные отвратить их от вредных поступков. Если эти мотивы не оказывают на каких-либо людей никакого воздействия, то общество ради своего блага вынуждено лишить их возможности вредить ему. Чем бы ни определялись поступки последних, были ли они свободными или необходимыми, но, когда общество, сообщив своим членам мотивы, достаточно сильные, чтобы воздействовать на разумные существа, убеждается, что эти мотивы не сумели одержать победу над импульсами извращенной природы тех или иных индивидов, оно наказывает их. Общество наказывает таких людей справедливо, если поступки, от которых оно их отвращает, действительно вредны ему. Оно имеет право наказывать их, если разрешает или запрещает им лишь вещи, сообразные с природой существ, объединившихся в общество для взаимного блага, или противоречащие ей. Но, с другой стороны, закон не вправе наказывать тех, кому он не предоставил необходимых мотивов, способных повлиять на их волю. Он не вправе наказывать тех, кого пренебрежение общества лишило средств к существованию, возможности проявлять свое умение и свои таланты, трудясь на пользу общества. Закон несправедлив, когда наказывает тех, кому он не обеспечил воспитания, не привил добродетельных принципов, не помог усвоить привычек, необходимых для существования общества. Закон несправедлив, когда наказывает людей за проступки, которые стали для них необходимыми в силу потребностей их природы и организации общества. Он несправедлив и нелеп, когда наказывает людей за проступки, вызываемые склонностями, которые развились в них под влиянием самого общества, примера окружающих, общественного мнения и существующих общественных институтов. Наконец, закон несправедлив, когда он не соразмеряет наказания с реальным злом, причиняемым обществу. Закон доходит до последней степени несправедливости и безумия, когда в ослеплении предает наказанию тех, кто полезен обществу.
      Таким образом, уголовные законы, используя боязливость людей и угрожая им страшными карами, сообщают им мотивы, способные влиять на их волю. Представления о боли, лишении свободы, смерти для нормально организованных людей, пользующихся своими способностями, служат могучими препятствиями, которые могут противостоять импульсам их неупорядоченных желаний. Те лица, которых они не останавливают,- безрассудные, безумные или ненормальные существа, от которых вправе оградить и обезопасить себя другие. Разумеется, безумие - это непроизвольное и необходимое состояние, однако никто не считает несправедливым лишать сумасшедших свободы, хотя их поступки всецело зависят от мозгового расстройства. Преступники - это люди, мозг которых подвержен постоянному или временному расстройству; их следует поэтому наказывать в соответствии с причиняемым ими злом или навсегда лишить их возможности вредить, если нет надежды добиться от них поведения, более сообразного с целью общества.
      Я не исследую здесь вопроса о том, какого рода наказания может позволить себе общество по отношению к своим обидчикам. Разум требует, по-видимому, чтобы в отношении к людям, совершающим преступления в силу необходимости, закон в полной мере проявлял снисходительность, совместимую с самосохранением общества. Система фатализма, как мы видели, не оставляет преступлений безнаказанными, но она способна все же смягчить варварские наказания, которым многие народы подвергают жертвы своего гнева. Эта жестокость становится еще более бессмысленной, когда опыт показывает ее бесполезность. Привычное зрелище мучительных казней приучает преступников к мысли о них. Если и верно то, что общество вправе отнять жизнь у своих членов и что казнь преступника, бесполезная, правда, для него самого, выгодна обществу,- а это, впрочем, следовало бы еще подвергнуть тщательной проверке,- то гуманность все же вправе требовать, чтобы эта казнь не сопровождалась бесполезными мучениями, которыми она часто дополнительно отягощается из-за слишком суровых законов. Эта жестокость только заставляет бесполезно страдать жертву, приносимую на алтарь общественного правосудия. Она вызывает сострадание у зрителя и располагает его в пользу несчастного страдальца. Она нисколько не воздействует на преступного человека, которого вид предназначаемых для него страданий часто делает более свирепым, жестоким и опасным для своих сограждан. Если бы смертная казнь совершалась не так часто, она производила бы более глубокое впечатление, даже не сопровождаясь пытками. Большинство преступников видят в смертной казни только перспективу неприятной четверти часа. Один вор, увидев, что его товарищ не обнаруживает достаточно твердости под пыткой, сказал ему: "Разве я не говорил тебе, что в нашей профессии есть одна лишняя болезнь по сравнению с остальными людьми?" Кражи у подножия эшафотов, на которых наказывают преступников, самое обычное явление. Обратили ли внимание руководители тех народов, у которых так легко приговаривают людей к смертной казни, что таким путем общество ежегодно лишается множества лиц, которые, если бы их заставить трудиться, могли бы быть полезными ему и возместить этим причиненный ими ущерб? Легкость, с которой отнимают жизнь у людей, доказывает склонность к тирании и бездарность большинства законодателей; они находят более удобным для себя уничтожать граждан, чем изыскивать средства сделать их лучше.
      Что сказать о несправедливой жестокости некоторых народов, чьи законы, которые должны иметь целью благо всех граждан, в действительности направлены на обеспечение благополучия сильных мира сего, чьи наказания, совершенно несоразмерные преступлениям, безжалостно лишают жизни людей, силой необходимости вынужденных становиться преступниками? Так, у большинства цивилизованных народов жизнь гражданина приравнивается к цене денег: несчастный, погибающий от голода и нужды, приговаривается к смерти за то, что похищает жалкую частицу излишков ближнего, утопающего в изобилии! И это-то в просвещенных обществах называют справедливостью, или соответствием наказания преступлению.
      Но не становится ли эта ужасная несправедливость еще более вопиющей, когда законы и обычаи начинают налагать жестокие наказания за преступления, вызванные к жизни дурными учреждениями? Люди, повторим это еще раз, склоняются к злу лишь потому, что все как будто толкает их на этот путь. Воспитание в большинстве государств сведено к нулю. Человек из народа не черпает здесь откуда-либо других принципов, кроме непонятных принципов религии, являющихся слабой плотиной для его склонностей. Тщетно закон повелевает ему не посягать на чужое добро. Голос потребностей еще более повелителен, а этот голос говорит, что надо жить за счет общества, которое ничего не сделало для него и обрекло его мучиться в нищете и нужде. Часто, не имея предметов первой необходимости, он мстит за свою бедность кражами, разбоями, убийствами. Рискуя жизнью, он старается удовлетворить свои реальные нужды или воображаемые потребности, которые все словно нарочно у него пробуждает. Воспитание, которое он не получил, не научило его сдерживать порывы своего темперамента. Не имея представления о пристойном поведении, не обладая принципами чести, он решается вредить отечеству, являющемуся для него лишь мачехой. Увлеченный своей страстью, он даже не замечает подстерегающей его виселицы. Его страсти стали слишком сильными, укоренившиеся привычки уже не могут измениться, лень усыпляет его, отчаяние ослепляет, он бежит навстречу смерти, а общество сурово наказывает его за фатально неизбежные наклонности, которые оно само породило в нем или во всяком случае не искоренило и не победило при помощи мотивов, наиболее пригодных к тому, чтобы дать его сердцу честные наклонности. Так общество часто наказывает за наклонности, порожденные им же самим, являющиеся результатом его невнимательного отношения к воспитанию своих членов. Оно поступает в данном случае как несправедливые отцы, наказывающие своих детей за недостатки, которые они сами им привили1.
      Но сколь бы несправедливым и бессмысленным ни было и ни казалось нам это поведение, оно тем не менее необходимо. Общество, будучи таким, каким оно есть, при всех недостатках и пороках своей организации хочет существовать и сохраняться, поэтому оно вынуждено наказывать за проступки, вызываемые его дурной организацией. Несмотря на все свои предрассудки и недостатки, оно понимает, что его безопасность требует уничтожения заговоров тех кто объявляет ему войну. Если последние, побуждаемые своими необходимыми склонностями, учиняют беспорядки и вредят обществу, то и оно со своей стороны под давлением потребности в самосохранении устраняет их со своего пути и наказывает более или менее сурово в соответствии с теми целями, которые считает наиболее важными или полезными для своего благополучия. Конечно, общество часто ошибается в выборе таких целей и ведущих к их достижению средств, но эти заблуждения неизбежны в силу недостатка знаний, которые могли бы просветить его, указав на его истинные интересы, или в силу недостатка бдительности, талантов и добродетели у тех, кто направляет судьбы общества. Отсюда ясно, что несправедливые дела слепого и плохо организованного общества столь же неизбежны, как и преступления тех, кто нарушает общественный покой. Общество, наказывающее за порождаемые им самим эксцессы, похоже на тех, кто болен вшивой болезнью; последние вынуждены убивать мучающих их насекомых, хотя ненормальность их организации все время порождает последних. Политическая организация, находящаяся в состоянии безумия, действует не более разумно, чем ее член, мозг которого не в порядке.
      Нам говорят также, что рассуждения, подчиняющие все необходимости, неизбежно должны привести к смешению или даже уничтожению наших понятий о справедливом и несправедливом, о добре и зле, о заслуге и вине. Я отрицаю это. Хотя человек решительно всегда поступает необходимым образом, но его поступки справедливы, хороши и похвальны во всех тех случаях, когда они направлены к реальной пользе его ближних и общества, в котором он живет; и этих поступков нельзя не отличать от тех, которые реально вредят счастью его сограждан. Общество справедливо, хорошо, достойно нашей любви, когда оно доставляет всем своим членам удовлетворение их физических потребностей, обеспечивает им безопасность, свободу, гарантирует соблюдение их естественных прав. В этом и заключается счастье, которое способна дать людям жизнь в обществе.
      Общество несправедливо, дурно, недостойно нашей любви, когда оно пристрастно к ничтожному меньшинству и жестоко по отношению к большинству. В этом случае общество необходимым образом умножает число своих врагов и заставляет их мстить ему преступными действиями, которые оно вынуждено карать. Истинные понятия о справедливом и несправедливом, о моральном добре и зле, о реальной заслуге и вине не зависят от капризов политического общества. Они зависят от пользы и необходимости вещей, которые всегда будут заставлять людей понимать, что есть способ действий отдельных людей и общества, который они должны ценить и одобрять, равно как и другой способ действий, который они в силу своей природы вынуждены ненавидеть и порицать. Наши представления об удовольствии и страдании, о справедливом и несправедливом, о пороке и добродетели основаны на нашей собственной природе. Вся разница в том, что удовольствие и страдание воспринимаются нашим мозгом немедленно и непосредственно, между тем как в выгодах справедливости и добродетели мы часто убеждаемся лишь после многочисленных и сложных размышлений и опытов, которых многие люди не могут вовсе осуществить или во всяком случае сделать точно ввиду недостатков своей организации и условий своей жизни.
      Из этой же истины необходимым образом следует, что учение фатализма вовсе не толкает нас на путь преступления и не рассеивает угрызений совести, как его часто обвиняют. Наши наклонности зависят от нашей природы; применение, которое мы находим своим страстям, зависит от наших привычек, взглядов и идей, полученных нами от воспитания и окружающего нас общества. Именно это с необходимостью определяет наше поведение.