Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Королев: факты и мифы

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Голованов Ярослав / Королев: факты и мифы - Чтение (стр. 52)
Автор: Голованов Ярослав
Жанры: Биографии и мемуары,
Историческая проза

 

 


Советская атомная бомба еще не создавала паритета. Неоднократно и в 40-е и в 50-е годы публиковались карты Восточного полушария, на которых в границы Советского Союза со всех сторон упирались стрелки гипотетических ударов. Не говоря о странах Западной Европы, напичканных американскими военными базами, стрелки эти шли с юга и с востока – из Турции, Японии, Южной Кореи, с Окинавы и Тайваня. Количество их измерялось десятками, а численность военнослужащих – сотнями тысяч. Для американского бомбардировщика, стартующего с этих баз, расстояние до цели в СССР вовсе не равнялось расстоянию от советского военного аэродрома до побережья, западного или восточного – не важно, Соединенных Штатов. И как бы ни были совершенны наши самолеты, проигрыш в пути, а значит, и вероятность перехвата, были предопределены. Предпринятая Хрущевым попытка создать военную базу на Кубе, вблизи границ США, как известно, провалилась, но это случилось значительно позднее. А в тот момент не существовало такого средства доставки атомной бомбы на территорию потенциального противника, которое нельзя было бы перехватить. Все больше людей, ответственных за оборону страны, понимали, что таким средством может стать только ракета.

В фильме «Укрощение огня», несмотря на то, что в начальных титрах автор сценария и режиссер Даниил Храбровицкий всячески отмежевывается от документалистики, прототипы главных действующих лиц угадываются однозначно, а Курчатов, например, Курчатовым и назван, даже бороду курчатовскую Бондарчуку приклеили. Башкирцев – это, конечно, Королев, Огнев – это Глушко, Логунов – очевидно, Устинов, Головин – Неделин. Прототипы документальны, но в то же время редкий фильм так пропитан красивой ложью, как «Укрощение огня».

После испытаний атомной бомбы Огнев на наблюдательном пункте затевает нелепый разговор, долженствующий, по мысли сценариста, показать гуманизм советских ученых: «А вас не тревожит моральная сторона?»

Как говорят в Одессе – «хватились!» Поздно было такие вопросы задавать. Но еще нелепее реплика Головина: «Меня тревожит одно, как в случае необходимости доставить все это в любую точку земного шара!» Вот тут уж, действительно, «хватились!» – бомба уже есть, а как ее «доставить», оказывается, неясно. Огнев продолжает валять Ваньку, пока Головин с солдатской прямотой не задает ему и Башкирцеву главный вопрос:

– Вы будете делать носитель? Только без демагогии – да или нет?

– Да, – отвечает мудрый Башкирцев.

– Пожалуйста, не говори за меня, – продолжает паясничать Огнев.

Какой-то детский идет разговор. Как могли наши ракетчики, которые были не только выдающимися конструкторами, но и истинными патриотами, не делать носитель, видя реальную угрозу превращения «холодной» войны в войну «горячую»?! Какое профессиональное, моральное, гражданское право имели они отказаться от подобного задания? И какими недоумками выглядят здесь высокие руководители оборонной промышленности и армии, если они вот так, на ходу, в бункере, ставят задачу, важнейшую для судьбы страны, определяющую саму возможность ее дальнейшего развития!

То, что ракета с атомной боеголовкой будет принципиально новым оружием, ломающим все прежние наступательные и оборонительные доктрины, было ясно сразу после Хиросимы. Что нужно было сделать, знали. Весь вопрос был в том, как это сделать.

Точнее, вопросов было два.

25 сентября 1949 года ТАСС сообщило о взрыве, который произошел значительно раньше: в полдень 29 августа. Через два дня «летающая крепость» В-29, совершавшая обычный облет советских границ, вернулась с засвеченными пленками. Эксперты определили причину: радиация. 23 сентября Трумэн оповестил своих соотечественников об атомном взрыве в России. Лишь после этого Сталин распорядился о публикации сообщения ТАСС.

Бомба, взорванная на металлической башне, была еще далека от совершенства, тяжела, громоздка. Поэтому первый вопрос, который надо было решить – сделать атомную боеголовку максимально компактной и легкой.

Вопрос второй – создание носителя, максимально мощного, способного унести эту боеголовку как можно дальше. Оба вопроса были связаны теснейшим образом: вот заряд, легче которого сделать нельзя – говорили физики; вот ракета, мощнее которой сделать нельзя – говорили ракетчики. Их труды должны были пересечься в одной точке и создать ракетно-ядерный щит страны. Все труды Королева с начала его работы в Подлипках до 1957 года, когда была создана межконтинентальная баллистическая ракета Р-7, способная доставить термоядерный заряд в любое место на земном шаре – и есть, по сути, все более ускоренное движение к точке этого пересечения. Физики и ракетчики двигались с двух сторон навстречу друг другу, взаимно сокращая разделяющее их расстояние. Не берусь судить, кто сделал больше для этого сближения: путь физиков останется за рамками этой книги. Не берусь и сказать, кому было труднее. Трудности были разные, и легко не было никому. Но позволю себе, однако, предположить, что Королеву было труднее, чем Курчатову. И не потому, что Курчатов имел постоянную поддержку Берия, который лично отвечал за работу физиков перед Сталиным, а за Королевым Лаврентий Павлович лишь доглядывал. И не потому, что тысячи новых, «свежих», послевоенных зеков строили атомные объекты. Не в них дело – другие тысячи молодых, почти столь же бесправных, как зеки, и не больше их избалованных жизнью солдат строили объекты ракетные. И не потому, что Ванников, Завенягин, а потом Славский были богаче Устинова – ракетчикам в средствах тоже редко отказывали. Курчатов немало сил приложил, чтобы Королева со всей его тематикой передали в средмаш149, но брать под свое могучее крыло новое огромное хозяйство средмаш не захотел. Однако Королев и здесь ничего не потерял. Сталин считал бомбу важнее ракеты. Бомба – главное. Недаром атомное Главное управление при Совете Министров СССР называлось Первым Главным управлением, а ракетное – Вторым. Но опять-таки дело не в престиже – уязвленными, обиженными ракетчики себя не чувствовали. Нет, Королеву было труднее, чем Курчатову не материально, не морально, а психологически. И вот почему.

Курчатову нужно было создать бомбу, которая уже была сделана в США. Курчатов мог не знать деталей, и это незнание тормозило его работу, но главное он знал точно: задача, поставленная перед ним, в принципе решается. Будут люди, деньги, время, и мы тоже сделаем бомбу. Курчатову в его работе очень помогла разведка, которой он обязан едва ли не половиной своей победы. Не этим ли, кстати, объясняется высокий эмоциональный тонус Курчатова и та атмосфера жизнерадостного оптимизма, который был так характерен для Игоря Васильевича? Итак, Курчатов знал: то, что он ищет – существует. А Королев не знал.

Межконтинентальной ракеты, способной поднять атомный заряд, не существовало. Более того, никто не мог с уверенностью сказать, что на данном этапе развития ракетной техники она вообще может существовать. А если и может теоретически, насколько это реально практически? Ведь между уникальной конструкцией и оружием – дистанция огромная. Американцы открыто говорили, что межконтинентальная ракета – миф. Научный советник Ванневер Буш писал о ней: «Ее стоимость астрономическая. Как средство доставки заряда взрывчатого вещества или чего-либо подобного – это фантастическое предположение». Он признал, говоря о наших ракетчиках: «Полет их воображения был смелее».

Королев не мог предвидеть всех неожиданных трудностей, не знал, где и когда они могут появиться. Тем более, он не мог знать всех способов их преодоления. Поэтому Королев был вынужден довольно часто применять верный, но долгий и дорогой метод проб и ошибок, который, в свою очередь, заставлял его работать поэтапно. Курчатов смело требовал деньги для работы, положительный результат которой был известен. Королев должен был при этом убеждать в возможности положительного результата. Королеву должно было быть труднее потому, что его работа была новаторской, пионерской, а значит, по самой своей природе содержала большую вероятность задержек, ошибок, тупиков. И не поэтому ли обстановка у Королева была более нервной, чем у Курчатова, а сам Королев – более резким и напряженным?

Ни Курчатов, ни Королев по духу своему, по складу ума не были оружейниками. Я говорю об этом вовсе не для того, чтобы сделать их облик более привлекательным, превратив их в убежденных антимилитаристов. Нет. Достаточно разглядеть их биографии, чтобы понять, что война чужда им не только по политическим убеждениям, и даже не столько по политическим убеждениям, сколько по их личным творческим устремлениям. Война отсутствовала в планах их жизни. И если Курчатов и Королев стали, тем не менее, великими оружейниками XX века, то причина этого – не в них, а в несовершенстве современного им мира. Не они сделали себя оружейниками, жизнь их сделала.

Королев в беседах с власть имущими даже не заикается о стратосферных исследованиях, о проникновении в космос. Но он думает об этом постоянно: в тюрьме, в шарашке, в Германии и теперь, в своем ОКБ. Очень редко он «проговаривается», но никогда подробно мысли свои не развивает, не хочет выглядеть прожектером, «фантастом» в глазах истинных «реалистов». По крупицам собирал я эти «оговорки», искал маленькие щелки, заглянув в которые можно прочесть его потаенные мысли.

Осенью 1945 года в Германии Королев вместе с другими ракетчиками смотрит фантастический фильм классика немецкого кино Фрица Ланге «Женщина на Луне». Эта кинолента имеет отношение к истории ракетной техники, поскольку в ее создании принимал участие один из пионеров космонавтики – Герман Оберт150. В фильме этом авария мешает землянам вернуться из космоса на Землю. После сеанса Королев был взволнован, что немало удивило его товарищей: ну, подумаешь, фантастика какая-то...

– Да, над вопросом возвращения из космоса нам еще очень много придется работать..., – сказал вдруг Королев.

В 1946 году он переманивает к себе из БОН (см. главу 40) авиационного техника, будущего члена-корреспондента Академии наук СССР Святослава Сергеевича Лаврова и, как всегда в таких случаях, рассказывает о перспективах, о создании ракет значительно большего радиуса действия, а потом вдруг совершенно неожиданно добавляет:

– Ну, а потом мы займемся косметикой...

– Чем? – не понял Лавров.

– Ну, космическими исследованиями, – смущенно объяснил Королев.

Таких примеров можно привести немало. Очень разные, они говорят об одном: искреннем желании Королева использовать плоды своих трудов не для уничтожения людей, а для их блага. И здесь, как мне кажется, Королеву удалось самовыразиться с большей полнотой, а главное – быстрее, чем Курчатову. Сравнивать такие вещи нельзя, но путь от бомбы до реактора атомной электростанции оказался сложнее и труднее, чем путь от межконтинентальной ракеты до спутника. Для того чтобы пройти этот путь, Курчатову потребовались годы, а Королеву – недели.

Но как еще далеко было до этих благословенных недель...

В начале октября 1953 года Сергей Павлович выкроил недельку, чтобы отдохнуть с Ниной Ивановной в Гаграх, и снова вернулся в Капустин Яр. Он готовился к новой серии испытаний «пятерки», когда Устинов позвонил Янгелю и сказал, что надо принять «людей от Вячеслава Александровича», все им рассказать, а что можно – показать. Янгель понял: атомщики Малышева уже всерьез заинтересовались их делами. Этого следовало ожидать. Жаль, что нет Королева, – это точно по его части.

19 октября «люди Вячеслава Александровича» прилетели в Москву, и часа через два Михаил Кузьмич уже встречал их в своем кабинете. Разговор был поначалу «светский», о пустяках, нелетной погоде и слякоти, но быстро переключился на дело. Все, что нужно было его гостям, Янгель понял через минуту и вызвал к себе Сергея Александровича Воронцова, в отделе которого занимались головными частями ракет.

Секретных «людей Вячеслава Александровича», как и следовало ожидать, интересовали вещи тоже абсолютно секретные: дальность, точность, вес и габариты полезного груза всех, как уже существующих, так и находящихся на различных стадиях разработки ракет дальнего действия. Воронцов не мог припомнить, чтобы кто-нибудь, включая своих и «заказчиков» из Министерства обороны, получал подобную информацию, но поскольку приказано было говорить все, о чем бы ни спросили, рассказал. Молчаливые люди слушали серьезно и дружно заулыбались лишь однажды, когда он упомянул о том, что головная часть несет тонну тротила. Узнав, что Р-5 рассчитана на дальность в 1200 километров, атомщики начали переглядываться.

– А какой разброс она дает? – спросил один из гостей.

– Плюс-минус пять километров, – потупясь и, стыдясь этих своих слов, очень тихо ответил Воронцов.

– Пять или пятьдесят? – нервно переспросил атомщик.

– Господь с вами, какие пятьдесят, разве это можно! – воскликнул Воронцов, на мгновение подумавший, что над ним просто шутят.

Молчаливые люди очень оживились, заерзали, посыпались вопросы...

Атомщики ежедневно приходили к Воронцову, что-то рисовали, считали, прикидывали и прибрасывали. Королев узнал «о людях Вячеслава Александровича» в тот самый день, когда Воронцов привел их в свой отдел. Кстати, это было одно из немногих абсолютно обязательных требований Сергея Павловича: все, что происходило в его ОКБ, на полигоне, на стендах, он должен был узнавать только от своих людей. Если Устинов, Келдыш или Глушко сообщали ему нечто, ему не известное о его собственных делах, он обычно пытался, насколько это было возможно, скрыть свое незнание, но последующий разнос запоздавшего информатора был неотвратим и суров.

На этот раз Королев все узнал вовремя и, запустив первую «пятерку», срочно вылетел в Москву. Он не отходил от атомщиков до конца их работы – объяснял, рисовал, водил по цехам. Как опытный купец, он не перехваливал свой товар, но со скромным достоинством давал понять, что лучшего они нигде не найдут. И был прав: лучшего не было. Впрочем, не было ни лучшего, ни худшего – тогда Королев еще был монополистом.

После окончания работы устроили совещание. Присутствовали Малышев, заместитель председателя Военно-промышленной комиссии Пашков, заместитель Устинова по ракетным делам Руднев, Королев, Воронцов, несколько проектантов и «люди Вячеслава Александровича» в полном составе. Атомщики считали, что оснащать ядерными боеголовками ракеты Р-1 и Р-2 вряд ли целесообразно – ясно, что на смену им приходят другие, более совершенные ракеты. Р-11 можно приспособить, но небольшая дальность снижает эффективность нового оружия. Ракета большой дальности пока что только намечается, поэтому говорить о ней рано. А вот Р-5, пожалуй, то, что нужно. К тому же испытания ее, по словам товарища Королева, близки к завершению. Разумеется, атомный вариант потребует доработки ракеты, увеличения надежности, но все это задачи вполне реальные.

Вопросов к ракетчикам было очень много. И уже по тому, какие это были вопросы и как они задавались, Королев быстро понял, что Малышев – «энтузиаст», а Пашков, скорее, «сомневающийся». Впрочем, понять Георгия Николаевича было можно. Атомный заряд был в то время штукой весьма капризной, требующей жестких ограничений по температурному режиму, перегрузкам, вибрациям. «Скрещивать» его с ракетой было делом очень ответственным, но плод подобного «скрещивания» был сладок: ракета – не самолет, ее зениткой не возьмешь, от такого оружия защиты нет. Пашков хотел подумать, посоветоваться со знающими людьми...

Задумчивая медлительность Пашкова начинала раздражать Малышева – он был человек быстрый, недаром английские газеты, когда ездил он в Англию в 1956 году, называли Вячеслава Ивановича «человек-динамо».

– Пойми, Георгий Николаевич, – тормошил он Пашкова, – если мы с тобой не примем решения, то никто за нас «наверху» такого решения не примет...

Вячеслав Александрович был прав: «наверху» очень смутно представляли себе тогда, что такое атомное оружие. Это хорошо видно на примере первого испытания водородной бомбы, которое происходило примерно за три месяца до совещания с ракетчиками.

Назначив Курчатова руководителем атомной программы, Сталин поручил его заботам Берия, и Лаврентий Павлович никого из руководителей страны к этой программе близко не подпускал. Сами атомщики действовать через его голову не могли – он тут же пресек бы подобную самодеятельность, да и не хотели: Лаврентий Павлович брал на свои могучие плечи немалое число их организационных и хозяйственных забот. После смерти Сталина в начале марта и ареста Берия в конце июня 1953 года атомщики воистину «осиротели». На всех ответственных испытаниях Лаврентий Павлович, как правило, присутствовал, а тут нужно было провести первый взрыв только что созданной водородной бомбы, а начальника нет и никаких указаний на сей счет не поступает. На полигоне собралось немало светлых голов: Курчатов, Сахаров, Харитон, Щелкин, Зельдович, от армии – министр Василевский, от Совмина – зампред Малышев, но что делать, никто не знал. Все, однако, понимали, что предстоящее испытание – акт не только научно-технический, но и политический и проявлять самодеятельность здесь нельзя. Малышев и Курчатов полетели в Москву.

Когда Маленков услышал от них о готовящемся испытании, он был крайне удивлен: ни о какой водородной бомбе первый человек в государстве ничего не знал. Георгий Максимилианович звонил Молотову, Ворошилову, Кагановичу, но и они тоже толком ничего не знали, так, «слышали краем уха». Да и не до бомбы было остальным: события куда более важные сотрясали верхние этажи власти. Маленкову надо было решать, что же делать – ему спрашивать было уже не у кого. После небольшого совещания разрешение на испытание было получено.

Успех был полный и превзошел самые смелые ожидания. Малышев собрал всех специалистов и поздравил их с победой. Уже когда все разошлись, Вячеслав Александрович вспомнил, что он поздравил всех, кроме главного виновника торжества – Сахарова. Конфуз получился необычайный. Малышев снова собрал всех атомщиков и произнес речь в честь Андрея Дмитриевича. Через несколько недель, минуя ступеньку члена-корреспондента, 32-летний Сахаров был избран действительным членом Академии наук СССР и получил свою первую Золотую Звезду.

Из этого примера видно, что Малышев вряд ли мог надеяться на получение каких-либо приказов сверху, напротив – инициативы ждали от него, он должен был, говоря на бюрократическом жаргоне тех лет, «входить с предложениями». А предложения его сводились к тому, чтобы в первую очередь оснастить ракету Р-5 атомной боеголовкой, затем попробовать сделать то же с ракетой Р-11, а работу над большой ракетой вести с учетом возможности установить на ней уже водородную бомбу.

Атомщики, как духи, исчезли за своими непроницаемыми арзамасскими заборами (их охраняла целая дивизия внутренних войск) и там начали готовить атомную «голову» для новой «пятерки». Непосредственно разработка боевой части для ракеты Р-5, притом что атомный заряд подходящих размеров уже существовал, была поручена организации, называющейся теперь ВНИИЭФ – Всесоюзному научно-исследовательскому институту экспериментальной физики в Арзамасе. Во главе нового дела стояли Анатолий Сергеевич Александров (не путать с Анатолием Петровичем!) и Юлий Борисович Харитон. Непосредственно бомбу соединяли с ракетой два инженера: Александр Петрович Павлов и Владимир Константинович Лилье. От Королева они получили точные чертежи головного обтекателя, под которым могли мудрить сколько душе угодно, в пределах, естественно, разумного веса, который их вполне устраивал и о котором у них, как говорится, голова не болела. Их задача: приспособить бомбу к ракете.

Королеву требовалось приспособить ракету к бомбе. Это была работа чрезвычайно ответственная. Сколько было написано (главным образом не у нас) разных фантастических книжек о том, как в результате каких-то роковых ошибок, неверно понятых команд и даже безумия, охватившего летчиков, страшный бомбовый груз направлялся не туда, куда нужно, и какие чудовищные последствия это имело (чаще – могло иметь, поскольку счастливый конец всегда предпочтительнее). Но там летели бомбардировщики с опытными, многократно проверенными людьми, которые, конечно, могли вдруг спятить, но вероятность такого стремительного помешательства была все-таки несоизмеримо меньше вероятности помех в системе управления ракеты.

Приступая к работе над машиной, предназначенной для атомного заряда, Королев сразу понял, что это должна быть принципиально другая машина. Внешне это будет копия Р-5, с теми же двигателями, но система контроля полета и управления этой ракетой должна измениться коренным образом. По своей надежности модернизированная «пятерка» – Р-5М – должна быть ракетой уже иного поколения. Это понимали и «управленцы»: Пилюгин, Рязанский, Черток, Богуславский – их не надо было агитировать. Р-5М была первой ракетой Королева, в которой применялось дублирование и даже троирование некоторых наиболее ответственных систем. Работы по их созданию были проведены в невероятно короткие сроки – примерно за год, так что уже в 1955 году Р-5М была готова к испытаниям.

Атомщики тем временем осваивали Капустин Яр. На полигоне Вознюк выделил им километрах в сорока от стартовой площадки кусок земли, на котором началось строительство «площадки 4Н» – заповедной и неприкасаемой территории атомщиков. Внутри нее, окруженные забором из колючей проволоки с вышками, где сидели автоматчики (этот силуэт стал просто символическим для России, как белая березка), строились два ДАФа151 – служебных помещения. Первый корпус – «чистый» – предназначался для всех работ, связанных с автоматикой и конструкцией зарядного устройства, второй – «грязный» – для работы уже с самим зарядом, который должен был храниться в подземном бункере, как в сказке – под семью замками, и, тем не менее, ежедневно (!) проверять его должны два (!) человека по специально разработанному ритуалу152. Отдельно на «площадке 4Н» были расположены жилые помещения, душевая, столовая, кинозал и комнаты отдыха – атомщики старались, где только возможно, обустраиваться со всеми удобствами, избегая палаточных стадий. Лаврентий Павлович приучил их денег не жалеть, что, скорее всего, правильно, поскольку всякие времянки обходятся, в конце концов, дороже...

Стройбаты Вознюка должны были возвести ДАФы к сентябрю 1955 года. В мае Александр Петрович Павлов, которому предстояло вскоре обосноваться на «площадке 4Н», приехал на полигон, чтобы посмотреть, как идут дела. Когда вместе с Вознюком они объехали строительные площадки, обоим стало ясно, что сентябрь – срок абсолютно нереальный. Вознюк сидел мрачный, понимая, что в недалеком будущем ему предстоит большой разнос, но угнетала его не предстоящая кара, вплоть до сдирания генеральских погон, а собственное бессилие: выхода он не видел. Неожиданный выход предложил Павлов, причем выход простейший, примитивнейший и именно поэтому обещавший успех.

– Не могли бы вы, Василий Иванович, используя ваш авторитет в Министерстве обороны, добиться разрешения на досрочную демобилизацию солдат-строителей в том случае, если они сдадут объекты в срок? – спросил Александр Петрович.

Вознюк сразу оценил предложение Павлова и без труда добился разрешения на досрочную демобилизацию. После этого энтузиазм на стройке достиг невиданных пределов, работали и ночью, включив прожекторы и прикрепив к груди электрические фонарики. К сентябрю «площадка 4Н» была готова.

С февраля до сентября Королев, занимаясь еще доброй сотней разных других дел, держал под неусыпным контролем все стендовые испытания Р-5М, в результате которых тщательно измерялись режимы перегрузок и вибраций. Ракетчикам удалось удовлетворить непривычно жесткие для них требования атомщиков, которые, впрочем, тоже пошли на некоторые уступки. В середине августа 1954 года Королев проводит третью серию летных испытаний Р-5 уже явно с прицелом на ее модернизацию. На стендах идет отработка отдельных узлов, проверка на перегрузки и вибрацию, но стенд – это только стенд и в январе—феврале 1955 года он начинает испытания первых Р-5М в Кап.Яре.

О напряжении, с которым работал тогда Королев, могут рассказать протоколы испытаний модернизированной ракеты Р-2, академической В-1E, оперативно-тактической Р-11МФ на качающемся стенде и стратегической Р-5М, датированные одними месяцами, а порой и неделями. У него нет времени даже на письма, он шлет домой только телеграммы: «Шлю самый теплый сердечный привет...», «Все благополучно», «Здоров, все благополучно, настроение среднее...», «Очень страдаем от сильной жары, страшно соскучился, очень хочу уже домой...»

Работа над Р-5М вначале проходила без участия атомщиков – отрабатывалась собственно сама ракета. С осени, когда заселилась «площадка 4Н», работа стала общей.

Собственно ядерный заряд в дополнительных испытаниях не нуждался: если правильно сработает вся автоматика подрыва, не взорваться он не может просто по законам природы. Следовательно, проверки и испытаний требовала сама автоматика, «атомные капсулы», запальное устройство. Этим собственно и занимались Павлов и Лилье, но к моменту испытаний Владимира Константиновича перебросили на другую работу, и Павлов остался в Кап.Яре один, вместе с дюжиной своих ребят, из которых ближайшим его помощником, отдавшим очень много сил этой работе, был Владимир Петрович Буянов. Их задача была многогранна. Во-первых, работа автоматики исключала возможность взрыва заряда на старте. Бомба должна была взводиться уже в полете. Но поскольку никто не мог дать стопроцентной гарантии, что ракета полетит туда, куда нужно, взводиться бомба должна была не просто в полете, а только непосредственно над целью, на спуске, когда уже ясно было, что она прилетела туда, куда ее посылали, когда не существовало сил, способных изменить направление движения боеголовки.

Во-вторых, вся эта автоматика должна была выдержать все условия ракетного полета: вибрации и перегрузки на старте, переходящие в невесомость, а затем новые перегрузки, нарастающие при спуске до весьма солидной величины, да еще с аэродинамическим нагревом. Вот и начали проверять: что сработает, что не сработает, что выдержит, что не выдержит.

Вряд ли надо объяснять, что вся эта работа велась под покровом абсолютной и строжайшей тайны с введением предельных режимов засекречивания. Даже в Кап. Яре – наисекретнейшем объекте – мало кто знал о существовании «площадки 4Н» и еще меньше – о том, чем там занимаются. Площадку охраняло особое подразделение госбезопасности, не подчинявшееся командованию полигона. Кроме Вознюка и Королева, никто пропуска на площадку не имел. Что касается ракетчиков, то секретность их была унаследована у гвардейских минометных частей. «Расчеты первых „катюш“ знали, – рассказывал мне Василий Иванович Вознюк, – доску от снарядного ящика потеряешь, расстрел». Так что вчерашним фронтовикам-ракетчикам, работающим теперь на полигоне, секретность была не в новинку. Капустин Яр даже адрес имел фантастический: «Москва-400». Во время испытаний всякая внеслужебная связь прекращалась вообще. «По некоторым ясным тебе сейчас соображениям больше почтой писать не могу...» – сообщает в одном из писем к Нине Ивановне Королев. В другом письме: «Мои письма, видимо, долго не попадут к тебе, так как сейчас здесь очень строго...»

Еще в ХШ веке знаменитый алхимик Альберт Великий, граф фон Больштедт вывел формулу, ставшую для всех служб режима основным руководством к действию: «Нет иного способа сохранить тайну, как не увеличивать числа людей, в нее посвященных». Формула мудрая, ничего более эффективного, действительно, невозможно придумать. Атомщиков Берия просто запер: для выезда из зоны требовалось специальное разрешение, въезд каких-либо посторонних, временных людей, даже близких родственников вообще исключался. Ракетчики жили полегче: Подлипки не входили ни в какую зону. Но о работе ракетчиков с атомщиками в ОКБ Королева знали считанные люди. То же и в ОКБ Пилюгина – знали, что «пятерку» модернизируют, повышают надежность, но зачем и почему? Да, чтобы была надежнее! – вот вам и весь ответ.

Летом 1955 года и в начале 1956 года Королев проводит двадцать восемь пусков будущей «атомной ракеты». Ядерное устройство в головной части ракет было заменено массивной стальной плитой-отметчиком, которая сохраняла, даже зарываясь глубоко в землю, следы работы детонаторов, по которым довольно легко можно было определить четкость и качество работы всей автоматики боеголовки. Плиту вырывали из воронки на месте падения ракеты, бережно заворачивали в брезент и доставляли на «площадку 4Н», где атомщики аккуратненько очищали ее от земли, протирали спиртом и смазывали маслом, чтобы не ржавела. А потом «читали» свою плиту и составляли протокол испытаний. Можно ли было назвать итоги этих испытаний обнадеживающими? Для атомщиков, безусловно.

Плита рассказывала, что вся их техника работает четко, выдерживая все условия ракетного полета. Для ракетчиков – отчасти. Правда, из двадцати восьми ракет на активном участке взорвалась только одна и, что очень важно, быстро разобрались, почему она взорвалась. Но были недолеты. Разбирались, дорабатывали. Несколько пусков проходило точно по программе, потом опять срыв. Королев нервничал, успокаивал себя сравнениями с испытаниями других ракет, ведь бывало и хуже шли дела.

11 января 1956 года зачетный пуск Р-5М прошел без замечаний. Все повеселели, но ненадолго – поняли: наступает час испытаний по полной программе, с настоящей атомной боеголовкой.

В феврале интенданты Вознюка бегали, как ошпаренные: съезжалось большое начальство, всех надо было достойно разместить, накормить, обеспечить транспортом.

Председателем Государственной комиссии был назначен Павел Михайлович Зернов. Под его началом в Арзамасе создавалась первая атомная бомба. После ее испытаний в 1949 году он же руководил изготовлением первой серии из пяти бомб. Когда в 1950 году одну из этих первых серийных бомб начали испытывать, она не взорвалась. Зернов свалился с инфарктом. Тогда впервые в зону был допущен профессор-кардиолог, который, впрочем, до конца своих дней так и не узнал, куда, собственно, его возили. Подлечившись, Зернов остался в Москве в должности заместителя министра. Вместе с Зерновым приехали ведущие атомные специалисты: Николай Александрович Петров и Евгений Аркадьевич Негин.

Армию – главного заказчика – в Госкомиссии представлял маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин, назначенный год назад заместителем министра обороны по вооружению. Николай Дмитриевич Яковлев, отдавший столько сил Кап.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90