Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Последняя глава (Книга 1)

ModernLib.Net / Зарубежная проза и поэзия / Голсуорси Джон / Последняя глава (Книга 1) - Чтение (стр. 19)
Автор: Голсуорси Джон
Жанр: Зарубежная проза и поэзия

 

 


По дороге ей попался универмаг Хэрриджа. Часы показывали половину пятого. У прилавков теснились покупатели. Динни потолкалась среди них, купила пуховку, выпила чаю, привела себя в порядок и снова вышла на улицу. Оставалось еще добрых полчаса, и она опять принялась бродить, хотя уже порядком устала. Ровно без четверти шесть она подала свою карточку швейцару министерства иностранных дел, и ее провели в приемную. Там не было зеркала, и, вынув пудреницу, Динни попыталась разглядеть себя в крошечном, покрытом пудрой зеркальце. Она показалась себе некрасивой и пожалела об этом; впрочем, ей ведь не придется разговаривать с Уолтером, - она посидит где-нибудь в уголке и подождет. Вечно она чего-то ждет!
      - Мисс Черрел!
      На пороге стоял Бобби Феррар. Вид у него был самый будничный. Ну, конечно, - ему все равно. Да и чего ему волноваться?
      Он похлопал себя по верхнему карману пиджака.
      - Предисловие у меня. Идемте?
      И он тут же заговорил об убийстве в Чингфорде. Она следит за процессом? Нет, не следит. Дело совершенно ясное, абсолютно ясное! И вдруг он добавил:
      - Боливиец не захотел взять на себя ответственность, мисс Черрел.
      - Ах!
      - Ничего, обойдется.
      Он улыбнулся.
      "А зубы-то у него настоящие, - подумала Динни, - вот и золотые пломбы видны".
      Они подошли к министерству внутренних дел и переступили его порог. Служитель повел их вверх по широкой лестнице, в конец коридора, в большую, пустую комнату, где горел огонь в камине. Бобби Феррар пододвинул ей к столу кресло.
      - "График" или лучше это? - И он вынул из бокового кармана маленький томик.
      - Пожалуйста, и то и другое, - ответила она слабым голосом.
      Он положил перед ней и то и другое. "Другое" оказалось тоненькой книжечкой в красном переплете - стихи о войне.
      - Только что вышла, - сказал Бобби Феррар, - я купил ее после обеда.
      - Да, - рассеянно ответила Динни и села. Открылась одна из дверей, и в нее просунулась голова.
      - Мистер Феррар, министр внутренних дел примет вас.
      Бобби Феррар взглянул на нее, шепнул сквозь зубы: "Не падайте духом!" и спокойно удалился.
      Никогда еще в жизни не чувствовала она себя такой одинокой, не радовалась так одиночеству и не боялась так мгновения, когда его нарушат. Раскрыв маленький томик, она прочла:
      Над очагом листок висел
      И разъяснял толково всем
      Героям-инвалидам, как,
      И где и по какой цене
      Потерянные на войне
      Колено, голень и плечо
      И что недостает еще
      Им будут выданы.
      Потом
      В листке провозглашалось том,
      Что офицерские чины
      Хоть две руки, хоть две ноги
      Бесплатно получить должны
      За счет казны.
      Из камина вдруг с треском вылетела искра. Динни с грустью смотрела, как она гаснет на коврике. Она пробежала глазами еще какие-то стихи, не понимая, что читает, потом захлопнула книжку и развернула "График". Просмотрев газету от первой до последней страницы, она не запомнила ни одной иллюстрации. Голова у нее кружилась, сердце замирало. "Что хуже, - подумала она, - когда операцию должны сделать тебе или кому-нибудь из тех, кого любишь?" И решила, что последнее все-таки хуже. Время тянулось бесконечно; как давно он ушел? Только половина седьмого! Динни отодвинула кресло и поднялась. На стенах висели портреты деятелей викторианской эпохи, и она стала переходить от одного к другому; впрочем, все они были на одно лицо и отличались только величиной бакенбардов. Динни вернулась на свое место, пододвинула кресло к столу, облокотилась на него и уткнулась подбородком в ладони, - неудобная поза как будто принесла некоторое облегчение. Слава богу, хоть Хьюберт не знает, что сейчас решается его судьба, и ему не приходится терпеть муки ожидания. Она вспомнила о Джин и Алане, всей душой надеясь, что они ко всему готовы. С каждой минутой плачевный исход казался ей все более и более неизбежным. На нее напало какое-то оцепенение. Этот человек вообще никогда не вернется - никогда, никогда! Ну и пусть не возвращается: ведь он принесет с собой смертный приговор. В конце концов Динни положила руки на стол и уронила на них голову. Она не знала, долго ли пробыла в этом странном забытьи, - чье-то покашливание за спиной привело ее в себя, и она резко подняла голову.
      Это был не Бобби Феррар, - перед камином стоял, чуть расставив ноги и заложив руки за фалды фрака, высокий человек с красноватым, гладко выбритым лицом и серебристой шевелюрой, взбитой коком над самым лбом; он смотрел на нее в упор широко раскрытыми светло-серыми глазами, губы у него чуть приоткрылись, точно он собирался что-то сказать. Динни была так поражена, что тоже глядела на него во все глаза.
      - Сидите, мисс Черрел, сидите, пожалуйста.
      Выпростав руку из-под фалды фрака, он поднял ее, словно успокаивая Динни, которая с радостью осталась сидеть, - у нее отчаянно дрожали колени.
      - Феррар говорит, что вы редактировали дневник вашего брата?
      Динни наклонила голову. "Дыши поглубже!"
      - В том виде, как он напечатан, он соответствует первоначальному тексту?
      - Да.
      - Дословно?
      - Да. Я не изменила и не вычеркнула ни одного слова.
      Глядя ему в лицо, она не видела ничего, кроме круглых блестящих глаз и слегка отвисшей нижней губы. Ее охватила такая оторопь, будто перед ней был сам господь бог! Но Динни тут же передернуло от этой мысли, и губы ее изобразили жалкое подобие улыбки.
      - У меня к вам вопрос, мисс Черрел.
      Динни с трудом выдавила тихое "да?".
      - Многое ли в этом дневнике написано вашим братом после его возвращения?
      Она смотрела на него, не понимая; наконец до нее дошел смысл его слов, и ее словно подстегнуло.
      - Ничего! Ровно ничего! Он весь был написан тогда же, на месте.
      И она вскочила на ноги.
      - Можно узнать, откуда вам это известно?
      - Мой брат... - только тут она поняла, что у нее вообще нет никаких доказательств, кроме слова Хьюберта, - мне так сказал мой брат.
      - Вы верите каждому его слову, как святыне?
      У нее еще хватило чувства юмора, чтобы не встать в позу, но все же она вскинула голову.
      - Как святыне. Хьюберт - солдат, и...
      Она запнулась и, глядя на эту высокомерную нижнюю губу, выругала себя за то, что употребила такое избитое выражение.
      - Конечно, конечно. Но вы отдаете себе отчет, как мне важно это знать?
      - У меня есть рукопись, - пробормотала Динни. Как глупо, что она не взяла ее с собой! - Там все ясно видно... я хочу сказать, она вся грязная, в пятнах. Я могу вам ее показать когда угодно, хотите?
      Он снова удержал ее властным жестом.
      - Не беспокойтесь. Вы очень любите брата, мисс Черрел?
      У Динни задрожали губы.
      - Очень. Как и все у нас.
      - Я слышал, он недавно женился?
      - Да, совсем недавно.
      - Ваш брат был ранен на войне?
      - Да. В левую ногу, пулей навылет.
      - А в руку он не был ранен?
      Ее опять словно укололо!
      - Нет!
      Короткое слово вырвалось, точно выстрел. Они постояли друг против друга полминуты, минуту; к горлу ее подступали слова мольбы, негодования; какие-то бессвязные слова, но она не раскрыла рта, она зажала его рукой. Он кивнул.
      - Благодарю вас, мисс Черрел.
      Голова его немножко склонилась набок, он повернулся и направился к двери, словно неся эту голову на блюде. Когда он исчез, Динни закрыла лицо руками. Что она наделала! Она только настроила его против Хьюберта! Она провела руками по лицу, по телу и так и замерла, дрожа с ног до головы, не отрывая глаз от двери, за которой он скрылся. Прошла еще минута. Дверь снова отворилась, и вошел Бобби Феррар. Он сверкнул зубами, кивнул, прикрыл за собой дверь и сказал:
      - Все в порядке.
      Динни быстро отвернулась к окну. За окном уже стемнело, а если бы и было светло, она бы там все равно ничего не могла разглядеть. В порядке! В порядке! Она провела рукой по глазам, повернулась и протянула обе руки, сама не видя куда.
      Руки ее повисли в воздухе, но голос Бобби Феррара произнес:
      - Я очень рад.
      - А мне казалось, что я все испортила.
      Теперь она увидела его глаза, круглые, как у щенка.
      - Если бы он заранее не принял решения, он бы к вам не вышел, мисс Черрел. Не такой уж он кремень. Дело в том, что он обедал с судьей, - это нам помогло.
      "Значит, зря я так мучилась", - подумала Динни.
      - Вам пришлось показать ему предисловие, мистер Феррар?
      - Нет, и это к лучшему, - оно могло бы и повредить. В сущности, мы всем обязаны судье. Но вы произвели на Уолтера хорошее впечатление. Он сказал, что вас видно насквозь.
      - Вот как?
      Бобби Феррар взял со стола красную книжечку, любовно на нее поглядел и положил в карман.
      - Ну что ж, пойдемте?
      На улице Динни так глубоко вдохнула, словно хотела вобрать в себя весь этот ноябрьский вечер - и никак не могла надышаться.
      - Бегу на почту! - сказала она. - Ведь он теперь уже не передумает, правда?
      - Он дал мне слово. Вашего брата освободят сегодня вечером.
      - Ах! Мистер Феррар!
      И вдруг у нее из глаз хлынули слезы. Она наклонила голову, чтобы их скрыть, а когда повернулась к своему спутнику, его уже и след простыл.
      ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
      Динни отправила телеграммы отцу и Джин, позвонила по телефону Флер, Адриану и Хилери, взяла такси и ворвалась к кабинет дяди. Сэр Лоренс сидел у камина с раскрытой книгой на коленях. Он поднял голову.
      - Ну, как, Динни?
      - Спасен!
      - Это все ты!
      - Бобби Феррар говорит, что мы всем обязаны судье. А я чуть было не испортила дела.
      - Позвони. Динни позвонила.
      - Блор, попросите сюда леди Монт.
      - А у нас радость, Блор: мистера Хьюберта освободили!
      - Спасибо, мисс; я поставил на это шесть фунтов против четырех.
      - Что бы нам сделать на радостях, Динни?
      - Мне придется поехать в Кондафорд.
      - Но сначала ты с нами поужинаешь. И сегодня ты у меня напьешься. А как будет с Хьюбертом? Кто его встретит?
      - Дядя Адриан сказал, что мне лучше не ходить; он пойдет сам. Хьюберт, конечно, побежит домой и будет ждать Джин.
      Сэр Лоренс лукаво ей подмигнул.
      - Откуда она прилетит?
      - Из Брюсселя.
      - Так вот где у них оперативный центр! Ликвидация этого предприятия доставляет мне почти такое же удовольствие, как освобождение Хьюберта. У них бы ничего не выгорело, - не такое теперь время.
      - Могло бы и выгореть, - заявила Динни: теперь, когда в побеге не было больше необходимости, мысль о нем уже не казалась такой невероятной. - Тетя Эм! Какой у тебя чудный халат!
      - Я переодевалась. Блор выиграл четыре фунта. Динни, поцелуй меня. И дядю тоже. Ты так мило целуешься, совсем не платонически. Если я выпью шампанского, я завтра слягу.
      - Тогда зачем тебе его пить?
      - Надо. Динни, обещай, что ты поцелуешь этого молодого человека.
      - Уж не платят ли тебе комиссионные с поцелуев, тетя Эм?
      - Я знаю, он собирался выкрасть Хьюберта из тюрьмы, распилить решетку или что-то вроде этого, и не спорь со мной. Наш священник рассказывал, что он прилетел с бородой, взял ватерпас и две книги о Португалии. Люди всегда бегут в Португалию. Теперь священник успокоится, а то он совсем похудел. Вот я и думаю, что ты должна его поцеловать.
      - В наши дни поцелуй ничего не стоит. Я чуть было не поцеловала Бобби Феррара, но он вовремя увернулся.
      - Динни некогда целоваться, - сказал сэр Лоренс, - она будет позировать портретисту. Динни, мой молодой человек завтра же будет в Кондафорде.
      - У твоего дяди пунктик, Динни, - он собирает Женщин с большой буквы. А их давно уже нет и в помине. Вымерли. Все мы теперь просто женский пол.
      Динни уехала в Кондафорд последним поездом. За ужином ее так усердно поили вином, что в вагоне она сидела в каком-то блаженном полусне, радуясь всемуи быстрому движению поезда и серебряной луне в темном небе, проносившейся за окном. Счастливая улыбка то и дело появлялась у нее на губах. Хьюберт свободен! Кондафорд спасен! Отец и мать вздохнут с облегчением! Джин счастлива! Алану больше не угрожает позор! Ее спутники, честные обыватели (она ехала третьим классом), поглядывали на нее - кто откровенно, а кто украдкой - с любопытством и недоверием: чего это она все улыбается? Выпила лишнего или просто влюблена? Может быть, и то, и другое, и еще третье? Динни же, в свою очередь, смотрела на них с благодушным сожалением: у них-то, бедняг, голова не кружится от счастья. Полтора часа пролетели быстро, и она вышла на тускло освещенную платформу не такая сонная, но все такая же счастливая, какой села в поезд. Она позабыла в телеграмме предупредить о своем приезде, и теперь ей пришлось сдать вещи на хранение и отправиться пешком. Динни пошла по большой дороге, - так было дальше, но ей хотелось пройтись и вдоволь надышаться воздухом родных мест. Ночью все кажется незнакомым: дома, изгороди, деревья, - она видела их как будто впервые. Дорога углубилась в лес. Пронеслась машина, и в слепящем свете фар Динни заметила, как через дорогу прошмыгнула ласка - странный зверек, по-змеиному изгибавший свою длинную спинку. Минуту она помедлила на мостике через узкую извилистую речушку. Этот мост стоял здесь уже не одно столетие, он был почти так же стар, как самые древние камни Кондафорда, но все еще очень крепок. Сразу за ним высились ворота парка; в самые дождливые годы речка разливалась в половодье по лугам почти до самого кустарника, где когда-то был ров. Динни толкнула калитку и пошла по траве вдоль главной аллеи между рододендронами. Перед ней раскинулся фасад дома, который был, собственно, его задней стеной, - длинный, приземистый, погруженный сейчас в темноту. Ее не ждали, время подходило к полуночи; ей пришло в голову потихоньку обойти дом и полюбоваться при лунном свете на это серое, призрачное здание, окруженное деревьями и увитое плющом. Динни вышла на лужайку мимо тисов, отбрасывавших короткие тени у верхней террасы парка, и остановилась на газоне, дыша полной грудью и стараясь наглядеться на все, к чему она так привыкла с детства. Оконные стекла и блестящие листья магнолий призрачно сверкали в лунном свете; старый каменный фасад таил столько загадок! Как красиво! Только в одном окне горел свет - в кабинете отца. Ей показалось странным, что все так рано легли спать, еще не придя в себя от радости. Она пробралась на террасу и заглянула в комнату сквозь неплотно задернутые занавески. Генерал сидел за письменным столом, заваленным бумагами; голова его была опущена, руки зажаты между коленями. Ей была видна впадина у виска, сильно поседевшие в последнее время волосы, сжатые губы, угрюмое выражение лица. Он сидел в позе человека, покорно ожидающего рокового известия. В городе, на Маунт-стрит, она читала книгу о гражданской войне в Америке, - именно так, подумала она, мог выглядеть какой-нибудь старый генерал из южан в ночь перед капитуляцией Ли {Генерал Роберт Эдуард Ли (1807-1870), во время гражданской войны в США командовал армией южан-рабовладельцев.}. Только тогда они все носили бороды. И вдруг она поняла, что здесь, как на беду, еще не получили ее телеграммы. Она постучала в окно. Отец поднял голову. При свете луны лицо его было пепельно-серым; он явно решил, что она привезла дурные вести. Он открыл окно, Динни перегнулась в комнату и положила руки ему на плечи.
      - Папа! Неужели вы не получили моей телеграммы? Все хорошо, Хьюберт свободен!
      Генерал судорожно схватил ее за руки, лицо его залилось краской, губы разжались, в один миг он помолодел лет на десять.
      - Это... это правда, Динни?
      Динни кивнула. Она улыбалась, но на глазах у нее были слезы.
      - Боже мой! Вот это новость! Входи скорее. Я должен сейчас же сказать маме!
      И он выбежал из комнаты.
      Динни постояла в этой комнате, строгой, как казарма, вопреки всем попыткам навести здесь хоть какуюнибудь красоту; все с той же улыбкой, которая теперь уже не сходила с ее лица, она разглядывала поле битвы, где потерпело поражение искусство. Ах, уж этот папа со своими документами, военными книгами, пожелтевшими фотографиями, сувенирами из Индии и Южной Африки, акварельным портретом любимого скакуна, со своей картой поместья, шкурой леопарда, что когда-то его помял, и двумя лисьими мордами - ну, теперь он опять будет счастлив! Дай бог ему здоровья!
      Отцу и матери, наверно, будет приятнее остаться со своей радостью наедине; и Динни пробралась наверх в комнату Клер. Этот самый буйный отпрыск их рода спал, высунув из-под одеяла руку в пижаме и подперев кулаком щеку. Динни ласково посмотрела на темную стриженую головку и снова вышла. Зачем нарушать ее сладкий сон! Она постояла у открытого окна своей спальни, глядя сквозь почти оголенные ветки вязов на залитые луною поля и дальний лес. Сейчас ей трудно было не верить в бога. И в то же время ей казалось подлым и мелким верить в бога, когда все идет хорошо, и не верить в него, когда у тебя беда, - точно так же, как подло и мелко молиться богу, когда тебе от него что-нибудь нужно, и не молиться, когда тебе нечего у него просить. Впрочем, ведь бог - это Вечный Разум, недоступный нашему пониманию, а отнюдь не любящий отец, которого легко и просто понять. И чем меньше об этом думать, тем лучше. Она снова дома, как корабль после бури, и это - самое главное. Динни покачнулась и поняла, что засыпает стоя. Кровать не была постелена; вынув старенький, теплый халатик, она сбросила туфли, платье, пояс с подвязками, накинула халатик и свернулась клубочком под пуховым одеялом. Через две минуты она уже спала - все с той же улыбкой на губах.
      На следующее утро, когда они сидели за завтраком, пришла телеграмма от Хьюберта: он сообщал, что они с Джин приедут к ужину.
      - "Сенсационное возвращение молодого помещика под родной кров! пробормотала Динни. - С ним молодая, любимая жена!" Слава богу, будет уже темно, и мы сможем заклать тельца для блудного сына без посторонних глаз. А у тебя есть телец, папа?
      - У меня еще осталось от деда две бутылки "Шамбертена" тысяча восемьсот шестьдесят пятого года. Мы разопьем их; есть у нас и старый коньяк.
      - Хьюберт очень любит вальдшнепов, можно их достать, мама? И блинчики. А как насчет речных устриц? Он обожает устрицы.
      - Постараюсь, Динни,
      - Непременно грибы, - добавила Клер.
      - Боюсь, мама, что тебе придется порыскать по всей округе.
      Леди Черрел улыбнулась; она разительно помолодела.
      - Сегодня славный денек для охоты, - сказал генерал. - Что скажешь, Клер? Соседи собираются у Уайвел-кросс в одиннадцать.
      - С удовольствием.
      Проводив отца с Клер на конюшню, Динни пошла погулять с собаками. Чувство облегчения после долгой тревоги, мысль, что больше не из-за чего волноваться, - все это было так восхитительно; ее даже не смущало, что служебные дела Хьюберта за эти два месяца ничуть не поправились, - а ведь прежде они ее порядком огорчали. Положение его было не лучше, а даже хуже прежнего, - ведь ему придется думать теперь и о жене; и все-таки на сердце у Динни было легко. Это доказывало, что Эйнштейн прав и все на свете относительно.
      Напевая "Линкольнширского браконьера", она побежала в парк, но треск мотоцикла в аллее заставил ее обернуться. Кто-то помахал ей рукой и, загнав машину в куст рододендрона, направился к ней, снимая на ходу шлем.
      Ну, конечно, Алан! И она поняла, что ей вот-вот снова сделают предложение руки и сердца. Сегодня уж ему ничто не помешает, - он даже не совершил опасного подвига, и предложение не будет выглядеть как требование награды.
      "Одна надежда, - подумала она, - что он еще не сбрил бороду, и это его остановит". Увы! На загорелом лице Алана выделялся светлый подбородок.
      Он подошел к ней с протянутыми руками, и она протянула ему свои.
      Так, держась за руки, они постояли, глядя друг на друга.
      - Ну, - сказала наконец Динни, - рассказывайте. Вы напугали нас до смерти, молодой человек.
      - Давайте куда-нибудь сядем, Динни.
      - Хорошо. Не наступите на Скарамуша, он у вас под ногой, а ножка у вас не маленькая.
      - Не такая уж большая. Динни, вы выглядите...
      - Ничего подобного, - сказала Динни, - я выгляжу как драная кошка. И все знаю - и насчет профессора, и насчет ящика для боливийских скелетов, и насчет подмены Хьюберта на пароходе.
      - Откуда?
      - Не такие уж мы дураки, Алан. А какова была ваша роль - зачем понадобилась борода? Мы не можем сесть прямо на камень.
      - А я не сойду за подушку?
      - Никак. Лучше подложите куртку. Теперь рассказывайте!
      - Что ж, - сказал он, с неодобрением разглядывая свой башмак, - если уж вам так хочется знать... Конечно, мы еще не придумали ничего определенного, - все зависело от того, как его отправят. Было несколько возможностей. Если бы пароход зашел по дороге в порт в Испании или в Португалии, - мы бы действительно воспользовались этим ящиком. Халлорсен поехал бы на пароходе, а Джин и я дожидались в порту с самолетом и настоящими скелетами. Джин должна была пилотировать самолет, она просто рождена для этого, и они полетели бы в Турцию.
      - Да, - сказала Динни, - мы так и догадались.
      - Каким образом?
      - Не важно. А другой вариант?
      - Если бы пароход никуда не заходил, все было бы куда сложнее; мы собирались послать подложную телеграмму охране Хьюберта в Саутгэмптон или в другой порт отправления с требованием доставить его в местную полицию для получения дальнейших инструкций. По дороге Халлорсен на мотоцикле врезался бы в них с одной стороны, я - с другой; Хьюберт должен был перескочить в мою машину, и я отвез бы его к самолету.
      - Гм! - произнесла Динни. - В кино все это получается хорошо; но неужели и в жизни охранники - такие простофили?
      - Видите ли, этот вариант мы еще как следует не разработали. Мы делали ставку на первый.
      - А вы все деньги истратили?
      - Нет, только около двухсот фунтов; самолет мы можем перепродать.
      Динни с облегчением вздохнула и посмотрела на него долгим взглядом.
      - Если хотите знать мое мнение, - сказала она, - вы дешево отделались.
      Он осклабился.
      - Тем более что в случае удачи мне неудобно было бы к вам приставать. Динни, я возвращаюсь сегодня на корабль. Вы не согласились бы?..
      - Разлука сближает сердца, - ласково сказала Динни. - Когда вы вернетесь в следующий раз, обещаю вам подумать.
      - Можно мне вас поцеловать?
      - Можно.
      Она подставила ему щеку.
      "Вот, - подумала она, - теперь он пылко прильнет к моим губам. Но нет, он этого не сделал! Ей-богу, он меня как будто даже уважает!" - И она поднялась.
      - Пойдемте, дорогой мой, и большое спасибо за все, что вам, к счастью, не довелось сделать. Я, честное слово, постараюсь забыть, что я убежденная старая дева.
      Он грустно взглянул на нее, словно пожалев о своем самообладании, но все же не мог не улыбнуться в ответ на ее улыбку. Вскоре треск его мотоцикла замер в тиши осеннего дня.
      Все с той же улыбкой Динни вернулась домой. Какой он милый! Но нельзя же так сразу! Даже в наши дни люди иногда горько каются в своей поспешности.
      Они наспех пообедали, леди Черрел села в форд, которым правил конюх, и отправилась на поиски тельца. Динни собралась было обойти сад и посмотреть, не осталось ли цветов - уже стоял ноябрь, - но тут ей подали визитную карточку:
      Мистер Нейл Уитни.
      Мастерские. Фердинанд,
      Орчард-стрит,
      Челси.
      "Караул! - пронеслось у нее в голове - Это молодой человек дяди Лоренса!"
      - Где он, Эми?
      - В холле, мисс.
      - Пригласите его в гостиную, я сейчас приду.
      Динни бросила корзину и садовые перчатки, достала пудреницу и осмотрела свой нос в маленьком зеркальце; в гостиную она вошла с террасы и с удивлением увидела "молодого человека", который удобно расположился в кресле, поставив рядом свои принадлежности. У него была густая седая шевелюра, на черной ленточке висел монокль; когда он поднялся, она поняла, что ему не меньше шестидесяти.
      - Мисс Черрел? - спросил он. - Ваш дядя, сэр Лоренс Монт, поручил мне написать с вас миниатюру.
      - Знаю, - сказала Динни, - но я думала...
      Она не договорила. В конце концов дядя Лоренс любит пошутить; а может быть, для него шестьдесят - и в самом деле молодость.
      "Молодой человек" вскинул монокль, и его голубой глаз внимательно уставился на Динни. Склонив голову набок, он сказал:
      - Если мы сделаем набросок и вы мне дадите ваши фотографии, я долго вас мучить не буду. Ваше платье... бледно-васильковое... отличный цвет; на фоне неба... у того окна... да, небо не слишком синее... в нем чисто английская белизна. Может быть, приступим, пока свет хороший?
      И, не переставая болтать, он уже раскладывал мольберт и краски.
      - Английская леди - вот идея сэра Лоренса; высокая культура, но не бросается в глаза. Чуточку повернитесь. Спасибо... ваш нос...
      - Ну, - сказала Динни, - это безнадежно.
      - Что вы! Что вы! Прелестный нос. Насколько я знаю, вы нужны сэру Лоренсу для его коллекции. Я уже сделал для него две работы. Опустите, пожалуйста, глаза. Нет, посмотрите на меня. Вот. Зубы... замечательно.
      - Пока еще все мои собственные.
      - Такая улыбка нам и нужна; чуточку лукавства, не слишком много, как раз в меру.
      - Ровно три унции лукавства и ни капельки больше?
      - Нет, нет, так уж придираться я не буду. Теперь повернитесь, пожалуйста, в три четверти. Ага. Так видна линия головы; цвет волос восхитительный.
      - Не слишком рыжие?
      "Молодой человек" не ответил. Он уже начал сосредоточенно рисовать и делать заметки на полях.
      Наморщив брови, Динни не решалась шевельнуться. Он вдруг бросил писать и подкупающе ей улыбнулся.
      - Да, да, да, - сказал он. - Вижу, вижу.
      Что он увидел? Ее вдруг охватило смятение, и она сжала руки.
      - Поднимите руки, мисс Черрел. Нет! Слишком много святости. Не забудьте, у вас чертики в волосах. Смотрите на меня, прямо на меня.
      - Как, радостно? - спросила Динни.
      - Не слишком радостно, как раз в меру... Да, вот чисто английский взгляд - прямой, но сдержанный. Теперь поверните шею! Чуть-чуть откиньте голову. Во-от так. Знаете, как смотрит лань: немножко... нет, не испуганно... чуть-чуть горделиво.
      Он снова принялся рисовать и делать наброски, - он весь ушел в работу, словно был тут один.
      А Динни думала: "Если дядя Лоренс хочет получить портрет деревянной куклы, он его получит".
      "Молодой человек" бросил карандаш, отошел назад, склонив голову совсем набок; все его существо, казалось, было сосредоточено в монокле, который он направил на Динни.
      - Выражение! - пробормотал он.
      - Вы, должно быть, хотите, чтобы у меня был жалобный взгляд, как у безработной?
      - Шалунья! - сказал "молодой человек". - Углубитесь в себя. Можно я поиграю на рояле?
      - Конечно. К сожалению, на нем давно не играли.
      - Сойдет.
      Он сел, откинул крышку, подул на клавиши и заиграл. Играл он с силой, но мягко, как настоящий мастер. Динни слушала, стоя у рояля, и музыка совершенно ее захватила. Это был явно Бах, но она не знала, что именно. Проникновенная, строгая, ясная тема повторялась снова и снова; однообразная, она все же волновала так, как может волновать только Бах.
      - Что это?
      - Хорал Баха в переложении одного пианиста.
      "Молодой человек" снова уставился моноклем в клавиши.
      - Дивно! Слышите небеса и шагаете по цветущему лугу, - прошептала Динни.
      "Молодой человек" захлопнул крышку рояля и встал.
      - Вот что мне нужно, вот что мне нужно, моя дорогая леди.
      - Как! - сказала Динни. - И это все?
      1931 г.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19