Хотя Бранко был сыном полковника, в полицейском комиссариате Загреба на него завели специальную карточку. Он участвовал в студенческих демонстрациях, и однажды на несколько дней его отправили в тюрьму. Агенты полиции не раз врывались в дом Вукеличей, устраивали обыски, искали скрывавшихся подпольщиков-коммунистов. В 1925 году Бранко уехал на учебу в Чехословакию, в Брно. А спустя год он переехал во Францию и поступил в Сорбонну. В карточке, заведенной на Бранко теперь уже в Парижском комиссариате полиции, отмечалось: "Подрывной элемент, проникший в среду учащихся Сорбонны". И в Париже довелось ему посидеть в тюрьме.
      От югославских товарищей, приезжавших во Францию, Вукелич узнавал о событиях на родине. В Югославии был в разгаре террор. Все политические партии были распущены, беспощадно преследовались коммунисты. Бранко все более укреплялся в решении: он не останется в стороне от борьбы, пусть она и потребует от него всех сил, а может быть, и жизни...
      В последние два года пребывания в Париже Бранко перестал открыто участвовать в работе марксистских групп. Его друзья недоумевали: неужели отступил? Думали: женился, получил хорошее место в электрической компании у графа де ля Рока и отказался от жизни, полной опасностей. Маска отступника нужна была Бранко для того, чтобы отвлечь от себя внимание властей: ведь он принял решение работать на СССР.
      Он вдруг стал заядлым фотолюбителем, приобрел несколько фотокамер, оборудовал в своей парижской квартире лабораторию. Днем носился с фотоаппаратом по городу, а ночами просиживал над ванночками с проявителем и фиксажем. Вскоре в парижском иллюстрированном журнале "Вю" появился первый фоторепортаж Вукелича. Потом ему поручили подготовить для специального номера, посвященного Дальнему Востоку, серию фотографий и статей из Японии. Он стал печататься и в других журналах. Через своих друзей в Загребе и Белграде предложил югославской газете "Политика" свои услуги в качестве корреспондента в Токио. Итак, все было подготовлено безукоризненно.
      Под Новый, 1933 год Бранко покинул Францию и в феврале уже прибыл в Токио. В "восточной столице" его ждал пока только один член группы - радист Бернхард. Бранко знал: руководитель появится позднее.
      К приезду Зорге Вукелич в качестве корреспондента журнала "Вю", "Политики" и сотрудника французского агентства Гавас приобрел широкий круг знакомств. Он познакомился с английским военным атташе генерал-майором Фрэнсисом Пиготтом, был на короткой ноге с влиятельным корреспондентом агентства Рейтер Майклом Коксом, корреспондентом "Нью-Йорк геральд трибюн" Джозефом Ньюменом, не говоря уже о сотрудниках французского посольства. Все эти и многие другие связи Вукелича - а он знал кроме французского английский, немецкий, испанский, итальянский, японский и венгерский языки должны были оказаться полезными для Зорге.
      Бранко понравился Рихарду с первого взгляда. Он понял, что предстоит работать с общительным, умным и наблюдательным человеком. А это немаловажно.
      * * *
      Они сидели на нагретом солнцем песке. В нескольких шагах море, прибой. Легкие волны с тихим шуршанием пересыпали мелкую прибрежную гальку. Было воскресенье.
      Оба, казалось, все еще не верили в реальность происходящего. Ведь с тех пор, как они виделись в последний раз, минуло почти три года. Тогда, расставаясь с Одзаки, Рихард считал, что их пути вряд ли пересекутся вновь. Так думал и Ходзуми.
      И вот они снова вместе.
      Уже по пути в Японию Зорге предвкушал радость встречи. Но Одзаки в Токио не оказалось: он работал в Осаке. От Вукелича Рихард узнал, что японский журналист пользуется известностью, его широко печатают газеты. Его книга о Китае привлекла внимание специалистов. Вскоре Зорге и сам стал видеть его подпись под статьями в газетах, в журнале "Современная Япония", издававшемся на английском языке.
      И вот Ходзуми - в Токио. Он один из организаторов Общества по исследованию восточноазиатских проблем, которое организовала газета "Асахи симбун".
      Восстанавливать ли связь с Ходзуми? Три года - срок немалый. За это время взгляды шанхайского друга могли измениться. С другой стороны, Рихард должен теперь предстать перед ним в обличии нацистского журналиста. Догадается ли Одзаки, что это только маскировка? Сможет ли скрыть свое удивление от посторонних? Возобновит ли отношения или сделает вид, что предал забвению их прежние встречи и беседы в Шанхае? Нельзя же заставить человека встать в ряды антифашистов, если он сам того не хочет.
      И вот Зорге и Одзаки встретились. И проговорили, как прежде, много часов напролет, вспоминая прошлое.
      Рихард анализировал свои наблюдения: да, левые политические настроения Ходзуми не изменились. Он остался другом Советского Союза и по-прежнему готов помогать Зорге.
      - Наша задача прежняя, - сказал Рихард. - Мы должны распознавать возможное развитие событий, что не позволит агрессору коварно ввергнуть мир в войну, застав Советский Союз врасплох, не дав ему времени для наращивания оборонной мощи.
      - Понимаю, - кивнул Одзаки. - Но после нашей последней встречи многое изменилось. Теперь Советскому Союзу приходится следить не только за событиями на Востоке: в Германии появился Гитлер...
      - Да... - задумчиво проговорил Рихард. - Не так давно я видел его собственными глазами. Такие, как он, не останавливаются ни перед чем. Зорге зачерпнул пригоршню песка, просеял его между пальцами. - Вы правы, Ходзуми, за три последних года многое переменилось, и в худшую сторону. Теперь вы понимаете, почему я здесь, в Токио, как корреспондент немецкой газеты. А вы, - Зорге посмотрел на товарища, - должны помочь мне разобраться в здешней обстановке, в зигзагах японской политики.
      - Мне жаль, но мои известия будут прискорбными, - отозвался Одзаки. Все эти годы Маньчжурию превращают в плацдарм для войны против СССР. Вы помните, что еще после захвата Маньчжурии, при обсуждении вопроса в Лиге Наций, наш министр иностранных дел Уцида заявил: "Японская миссия на Земле - руководить миром", а в марте нынешнего года, как вам известно, Япония вышла из Лиги Наций, чтобы развязать себе руки для осуществления своих захватнических планов. В Маньчжоу-Го уже создана обширная сеть стратегических дорог, шоссейных и железных, в направлении советской границы; сооружаются аэродромы, строятся казармы, вдоль всей границы не прекращаются рекогносцировочные и топографические работы. Все это злые вести. В ближайшее время будут реорганизованы все органы управления и подчинены командующему Квантунской армией. В общем, подготовка к войне идет полным ходом.
      - А что вы думаете о принце Коноэ? - спросил Рихард.
      - О, это - восходящая звезда, - проговорил Ходзуми и швырнул в море плоский белый голыш.
      - Так же скользит по волнам? - Рихард проводил глазами летящий камень.
      - Он слишком хитер и дальновиден, чтобы не удержаться на поверхности. Я думаю, что очень скоро принц станет премьер-министром. Коноэ - глава старейшего аристократического рода, он близок к императору. У него обширные связи и не так уж много врагов. Такие люди для нынешней Японии - большая редкость.
      - Его взгляды?
      - Правые, но не самые крайние. Милитарист. Вполне в духе времени.
      - Наши оценки совпадают. Я тоже предвижу, что Коноэ получит пост премьера. Было бы очень хорошо, если бы мы с вами оказались в курсе тех дел, которыми озабочен принц. Правда, я не представляю, как это можно сделать.
      - В окружение принца не так-то легко проникнуть, - задумчиво произнес Одзаки. - Но первый секретарь Коноэ - мой старый университетский товарищ Фумико Кадзами...
      В очередной сеанс Зорге передал через Бернхарда радиограмму в Центр:
      "Связался с Одзаки и после основательной проверки опять решил привлечь его к работе. Это очень верный, умный человек. Занимает видное положение в крупной газете, имеет широкий круг знакомств".
      * * *
      Посыльный - мальчишка в голубой ливрее и белых перчатках - разыскал Зорге в вестибюле отеля.
      - Господин! - Грум склонился в почтительном поклоне. - Вас просят к телефону!
      Кланяясь, он пятился назад, показывая путь к аппарату.
      - Говорит секретарь посла, - отозвалось в трубке. - Его превосходительство хочет побеседовать с вами сегодня вечером. Если вам удобно, в девятнадцать часов.
      - Благодарю вас, непременно буду, - ответил Рихард.
      Что мог означать этот неожиданный вызов? Германский посол Герберт Дирксен получил назначение в Токио лишь недавно. До этого он был послом в Москве. В Токио они виделись только однажды: когда новый посол принимал корреспондентов, представляющих в Японии немецкую прессу. Вместе с Зорге нанесли тогда протокольный визит корреспондент центрального органа нацистской партии "Фёлькишер беобахтер" принц фон Урах, хваставшийся тем, что доводится кузеном бельгийскому королю; корреспондент "Кёльнишер цайтунг" старик Фриц Гердер, бывший офицер вильгельмовской армии, проведший несколько лет в русском плену (Гердер не скрывал своих антипатий к нацистам, а заодно и к Зорге), а так же руководитель токийского отделения официального германского телеграфного агентства Дойче Нахрихтен Бюро (ДНБ), глава нацистской организации немецкой колонии в Токио Виссе. Рихарду было известно, что этот маленький "фюрер" был разведчиком.
      Беседа с послом протекала тогда сухо, официально и совсем недолго: каждому Дирксен уделил не более минуты.
      Конечно, Зорге располагал сведениями о новом после. Герберт Дирксен был из той породы старых немецких дипломатов, услугами которых охотно пользовались нацисты. Он имел связи в берлинской верхушке, владел огромным поместьем. Что ж, это было в порядке вещей. К примеру, его коллега германский посол в Лондоне, претендент на пост министра иностранных дел рейха Иоахим фон Риббентроп тоже завоевал покровительство Гитлера не только покорной службой, но и кошельком. В молодости Риббентроп коммивояжером разъезжал по Европе с чемоданом, набитым рекламными коньячно-водочными изделиями немецких и французских фирм, сколотил энную сумму и сделал верную ставку - стал субсидировать фашиствующего фельдфебеля.
      Рихард знал, что Гитлер проводил чистку старого аппарата Министерства иностранных дел, выдвигал на дипломатическую службу только верных подручных из СС и СА. Если он сохранил Дирксена - это неспроста: у германского посла какие-то заслуги перед фашизмом...
      Но что все-таки произошло: почему Дирксен вдруг пожелал встретиться именно с корреспондентом "Франкфуртер цайтунг"? Может быть, посол хочет сделать важное заявление для печати? Но Рихард еще новичок в Японии, и вряд ли Дирксен остановил бы в этом деле свой выбор на нем. Тогда что же? В Берлине докопались до его прошлого? В чем-то заподозрили, и посол потребует немедленно покинуть страну? Неужели так тщательно разработанная операция провалилась, даже не начавшись?
      Сдерживая волнение, Рихард переступил порог кабинета.
      Широкие окна были задернуты шторами. Комната тонула в полумраке. На письменном столе горела небольшая лампа. Посол сидел в глубоком кожаном кресле и просматривал газеты. Увидев Рихарда, он поднялся и вытянул холеную белую руку в нацистском приветствии.
      Перед Зорге стоял худощавый человек с длинным лицом и тонкими губами.
      - Прошу вас, - показал Дирксен на кресло у стола. - Как вы себя чувствуете в Токио, доктор Зорге?
      - Благодарю вас, господин посол. Конечно, Токио не Берлин, но все же надеюсь привыкнуть.
      - Я прочитал ваши корреспонденции, - сразу же приступил к делу посол, - и они мне понравились. Хотя вы здесь и недавно, но успели разглядеть в этой стране многое такое, чего я не нахожу в материалах тех корреспондентов, которые провели здесь целые годы. Я увидел в ваших корреспонденциях, опубликованных во "Франкфуртер цайтунг", глубокий анализ политических явлений. Скажу откровенно, для меня это было открытие столь же неожиданное, сколь и приятное. Я сам новичок в этой стране, и ваша работа помогает мне составить истинное представление о проблемах Японии. До этого я провел несколько лет в Советской России. Вам, конечно, не понять, как там все сложно...
      Рихард и глазом не моргнул.
      - Нам важно, чтобы в Германии знали: японцы строят не только бумажные домики, но и современные заводы, что здесь есть не только гейши, но и мощная армия, вооруженная по последнему слову военной техники. Япония превратилась в самую динамичную силу в Азии. Она утверждает себя на материке и уже подошла к границам России. - Посол сделал паузу и закончил: - Нам бы очень хотелось, чтобы Япония не остановилась на этом и продолжала двигаться дальше. Такова главная цель, стоящая передо мной - и перед вами, перед всеми истинными арийцами.
      - Нельзя слишком ускорять события, - осторожно возразил Зорге.
      - Но нельзя и медлить. Япония и Германия расположены далеко друг от друга, однако у наших стран много общих интересов, а главное, у нас общий враг - большевизм. Я реально представляю: Советская Россия - слишком большой пирог, чтобы Германия могла проглотить его в одиночку. Поэтому мы проявляем особую заинтересованность в союзе с Японией и хотим, чтобы в будущем наши планы в отношении России сошлись. Фюрер учит, что основная задача внешней политики - это подыскать товарищей по оружию. Немецкая нация должна знать, кого она выбирает себе в союзники. Мне хотелось бы, доктор Зорге, рассчитывать на вашу помощь в выяснении этого вопроса.
      - Постараюсь выполнить задачу в меру моих сил.
      - Рад, что нашел в вашем лице такого человека, на которого могу положиться. Желаю удачи.
      С этими словами Дирксен снова придвинул к себе стопку газет. Аудиенция окончилась.
      Зорге покинул кабинет посла со смешанным чувством радости и тревоги. Итак, ясно, что сам он вне подозрений. Более того, новый посол хочет прибегнуть к его помощи. Следовательно, и он сам будет получать нужную информацию в стенах посольства. Это важно. Но есть и минус: Дирксен подтвердил самые худшие опасения Москвы. Гитлер стремится к союзу с Японией против СССР. И он, Рихард, обязан сделать все возможное, чтобы держать Центр в курсе развития событий: сообщать о происках "товарищей по оружию".
      * * *
      Зорге спустился с крыльца и медленно зашагал по ярко освещенной дорожке. С залива тянуло прохладой. Решил пройтись до отеля пешком, но не успел сделать и нескольких шагов, как услышал женский голос:
      - Рихард Зорге? Я не ошиблась?
      Он остановился, оглянулся. Перед ним стояла женщина лет тридцати, в белом платье и большой белой шляпе.
      - Не узнаете, дорогой Рихард?
      Он вспомнил: Франкфурт! Перед ним была жена молодого архитектора, с которой он познакомился лет десять назад.
      - Очаровательная Тереза... - Зорге наклонился к ее руке. - На свете вряд ли найдется хотя бы один мужчина, который забудет эти глаза. Какими судьбами?
      - Я приехала сюда с мужем.
      - Что ж, такая поездка не пройдет для него бесследно. Я преклоняюсь перед гением японских зодчих.
      - Вы правы, мой дорогой! - рассмеялась женщина. - Но архитектором был мой первый муж. Вечный мальчик. Я быстро устала от его причуд.
      - Вы решительная женщина, - сказал Рихард, обдумывая, как вести себя дальше.
      Тогда, во Франкфурте, его пригласили на чей-то семейный праздник, и среди друзей дома оказался муж Терезы. Молодой архитектор работал на пивоваренном заводе.
      - Кто же тот счастливец, которому вы отдали свое сердце теперь? Тоже человек искусства? Или коммерсант?
      - Мой муж - военный. Сюда его пригласили советником.
      - Надеюсь, он не увлекается красными идеями? - как можно непринужденнее спросил Рихард.
      - О, что вы! В германской армии служат настоящие солдаты. - Она остановилась. - Правда, сейчас он не в Токио: японцы пригласили его на какие-то маневры. Но он скоро вернется, и я обязательно вас познакомлю. Надеюсь, вы понравитесь друг другу. - И добавила: - Я с ним счастлива.
      - Буду рад познакомиться. Только боюсь: военные не очень-то любят журналистов.
      "Не слишком ли много сюрпризов за один вечер?" - думал Рихард, возвращаясь в отель. Конечно, познакомиться с немецким офицером, которого японцы приглашают на свои маневры, просто замечательно. А что касается Терезы - очевидно, она не имеет ни малейшего представления о его работе во Франкфурте. Да и всегда у нее были свои заботы...
      Прошло несколько дней.
      - Милый, познакомься: это тот самый франкфуртский Рихард, о котором я тебе говорила!
      - Весьма рад. Подполковник Ойген Отт.
      - Рихард Зорге. Как вам, наверное, уже сообщила ваша очаровательная супруга, я журналист, так что держите со мной ухо востро!..
      ...Прошло еще несколько дней - и Зорге, наведя справки по соответствующим каналам, узнал, что Отт, этот неприметно державшийся офицер, на самом деле - крупный германский разведчик, бывший сотрудник шефа немецкой разведки в период Первой мировой войны Николаи, теперь, после захвата власти нацистами, возглавившего один из центров шпионажа - Институт истории новой Германии. Одно обстоятельство, касавшееся Ойгена Отта, было особенно многозначительным: в декабре минувшего, 1932 года, когда генерал-лейтенант Шлейхер ненадолго стал канцлером Германии, он направил в Веймар, где в то время находился Гитлер, посланца с предложением фюреру войти в состав кабинета в качестве вице-канцлера. Посланцем, выполнившим поручение Шлейхера, был подполковник Отт. Такое доверительное поручение не дадут первому попавшемуся человеку. Да и нынешний рейхсканцлер должен запомнить визитера... Неспроста, наверное, оказался вдруг Отт в Японии. И хотя подполковник приехал на острова как советник, интересующийся лишь испытаниями гаубиц, истинная цель, поставленная перед ним, - наладить сотрудничество между гитлеровской и японской разведками. Кроме того, он должен был изучить военно-политическое положение в Японии и представить в Берлин обстоятельный доклад.
      Рихард Зорге решил сделать ставку на этого "серого подполковника". Нет, он не навязывался ему в друзья. Поначалу они встречались то в посольстве, то в немецком клубе, то "У Рейнгольда" - в баре немца, славившегося своими сосисками по-баварски, мюнхенским пивом и прогитлеровскими взглядами. Конечно же, Зорге ничего не спрашивал. Рихард говорил сам, во всем блеске демонстрируя перед хватким разведчиком знание и обстановки в Японии, и нацистской фразеологии. Рассказал о своем визите к генералу Хаусхоферу, редактору журнала "Цайтшрифт фюр геополитик", даже показал его рекомендательное письмо.
      - Вы знакомы с самим Хаусхофером?! - воскликнул Отт. - Я преклоняюсь перед его талантами и являюсь ревностным приверженцем его теории о геополитике. Рад, что наши взгляды совпадают, господин Зорге. Всегда готов оказать вам содействие в выполнении поручений господина генерала Хаусхофера.
      - И я, в свою очередь, так же буду весьма рад помочь вам. Конечно, в силу своих скромных возможностей, господин подполковник.
      Вскоре Рихард убедился в том, что Отт клюнул, как рыба на наживку. Он решил, что общительный и осведомленный журналист, располагающий такими рекомендациями и такими связями, может быть ему полезен.
      Сначала подполковник выуживал отдельные сведения. А однажды прямо попросил:
      - Помогите, Рихард, составить одну бумагу в Берлин.
      - Охотно. Однако...
      - Ясно, особо секретные бумаги я вам, конечно, не покажу, но общие разделы... Будь они прокляты!..
      Зорге сочувственно кивнул:
      - Понимаю: офицеру противно заниматься нашим ремеслом бумагомарания. Давайте-ка ваши тезисы.
      И он сочными мазками нарисовал картину положения в Японии, дав событиям такую интерпретацию, которая должна была особенно понравиться в Берлине, а заодно показывала широкую эрудицию докладчика. Отт пришел в восторг. В следующий раз без стеснения он выложил перед Зорге все бумаги из своего портфеля. Кое-что могло представить интерес и для Центра.
      "Кажется, мой расчет точен", - удовлетворенно подумал Рихард.
      Но в один из весенних дней подполковник ранним утро заявился к нему в отель:
      - К сожалению, меня отзывают в Берлин. Примите мою глубокую благодарность. Всегда ваш! - Он прищелкнул каблуками.
      "Да, ставка не оправдалась...". - подумал Рихард, любезно пожимая руку офицеру.
      Но он ошибался: Отт отправлялся в Берлин за новым повышением по службе.
      * * *
      Группа "Рамзай" развертывала работу. Каждый имел строго определенную сферу деятельности. Зорге взял на себя немецкое посольство, обрабатывал и готовил информацию для Центра. Вукелич стал "своим человеком" в посольствах, общался со многими политическими деятелями. Во время одной из первых встреч с Бранко Рихард сказал ему:
      - Твоя долговременная программа: выяснять, как будут складываться отношения Японии с Англией и Соединенными Штатами. Империя может попытаться напасть на Советский Союз. Какою будет позиция этих стран?
      Бранко узнавал и сообщал мнения американского, французского и британского послов по широкому кругу вопросов международной политики. Существовали и другие источники сведений.
      "Важнейшим источником информации было для него агентство Домей Цусин, - писал Зорге. - По делам службы Вукелич, естественно, посещал агентство и мог там получать самую различную информацию. К ней относились как уже опубликованные, так и не опубликованные сообщения. Эта информация носила чисто политический характер. Некоторые из его сообщений характеризовали политическую обстановку в целом. Она имела важное значение и интерес как дополнение к той обширной информации, которую мы получали по другим каналам... Вукелич мог доставать в агентстве новости, которые обычным порядком из-за цензуры не публиковались. Так мы получали возможность разбираться в развитии политической обстановки в Японии, знать позицию правительства. Вукелич постоянно беседовал на различные темы с французами, работавшими в отделении агентства Гавас, и от них получал кое-какие сведения... Отделение агентства Гавас было связано с французским посольством, и сам Вукелич поддерживал с ним контакты. Мы очень были заинтересованы как в общей, так и в фундаментальной информации, которую Вукелич стал получать в этом посольстве".
      * * *
      С Одзаки Рихард старался встречаться как можно реже, чтобы не навести на него контрразведчиков. На пресс-конференции. В ложе театра. На дипломатическом приеме. Короткая беседа - и снова пауза в несколько недель. От встречи к встрече Рихард проникался все большим уважением к своему добровольному помощнику и верному другу.
      Исследовательская группа при газете "Асахи", которой руководил Ходзуми, занималась изучением дальневосточных проблем, имела доступ ко многим официальным источникам. Одзаки считался одним из ведущих экспертов по Китаю. И он лучше, чем кто-либо другой, понимал: японская политика по отношению к Китаю имеет чрезвычайно важное значение для обстановки на всем Дальнем Востоке, для безопасности Советского Союза. Он знакомил Рихарда со всеми тонкостями японо-китайских отношений, дополнял и уточнял те сведения, которые Зорге получал в германском посольстве.
      В середине декабря 1934 года в токийской газете "Джапаниз адвертайзер" появилось объявление о том, что некий любитель-коллекционер желает купить гравюры "укиаэ". Вскоре в редакцию пришел молодой художник:
      - Такие гравюры могу предложить я.
      А еще через день художник и коллекционер встретились в кабинете заведующего рекламным отделом газеты. Коллекционер весь погрузился в созерцание гравюр и свитков, искусно выполненных в традиционном японском стиле. Потом, оторвавшись от листов, пристально посмотрел на художника:
      - Вы не будете возражать, если я заплачу вам не иенами, а долларами?
      - Как будет угодно господину.
      Коллекционер достал деньги.
      - У меня есть сдача, - сказал художник и тоже вынул из кармана долларовую банкноту. Бросил взгляд на номер банкноты. Он ровно на единицу больше, чем на банкноте коллекционера. Из кабинета коллекционер - это был Бранко Вукелич - и молодой художник вышли вместе. "Знатокам живописи" было о чем поговорить...
      Так появился в группе "Рамзай" четвертый разведчик - энергичный человек, талантливый художник Иотоку (Ётоку) Мияги.
      "Родители хотели, - рассказывал о себе Мияги, - чтобы я вырос наивным стопроцентным патриотом-националистом. Но с ранних лет я возненавидел тиранию японской бюрократии. Доктора, юристы, дельцы и отставные военные, приезжавшие на Окинаву из Токио, быстро превращались в алчных ростовщиков, наживавшихся на нищете местных крестьян.
      Первые зерна ненависти заронил в мою душу дед. Он был стар, но до конца дней сохранил светлую голову. Он рассказывал мне о том, как было на Окинаве в его время. Щедрая земля сторицей платила за труд. Ее даров хватало всем. Люди жили в достатке.
      Старик, конечно, немало идеализировал. Но по сравнению с тем полуколониальным существованием, которое влачили теперь большинство жителей Окинавы, былые времена представлялись райскими.
      Дед учил меня никогда не обижать слабых, знать и понимать нужды бедных. Вместе с ним я глубоко переживал окружавшую нас несправедливость, плакал от бессилия перед тиранией власть имущих. Он не успокаивал меня. Он хотел, чтобы я принимал страдания народа как свои собственные. Дед стал моим первым поводырем в политике".
      Окинава - многострадальный остров - родина Мияги. Здесь 10 февраля 1903 года он родился, здесь прошли его школьные годы. Его отец был земледельцем. Вскоре он эмигрировал в Америку, оставив сына на попечение своим старикам. В то время многие жители Окинавы искали счастья за океаном. Долгое время от отца не было вестей. Наконец пришло долгожданное письмо. Отец сообщал, что устроился сначала в Давао, но вскоре перебрался в Калифорнию. Работал у зажиточного фермера где-то возле Лос-Анджелеса.
      Ётоку окончил школу и уехал из родительского дома. У мальчика рано открылся дар живописца. Но на Окинаве не было художественного училища, и он поступил в педагогический институт. Проучился всего два года. Однажды на лекции Ётоку почувствовал себя плохо: закружилась голова, поплыли перед глазами круги. Он попал в больницу. Врачи поставили диагноз: туберкулез. С институтом пришлось распрощаться. Немного подлечившись, Ётоку решил податься к отцу, в такую чужую, далекую страну.
      В Соединенных Штатах жизнь у отца не сложилась: работал от зари до зари, но так и не преуспел. Жил в пристройке к большому белому дому фермера, в которую с трудом удалось втиснуть еще одну, его кровать.
      Два года Ётоку учил английский язык в местной школе. Много рисовал. Сначала он пробовал воспроизводить на бумаге то, что теперь казалось ему дороже всего на свете: прозрачный контур Фудзиямы, ветку цветущей сакуры, древние пагоды - светлые и печальные для души образы родной земли. Потом он нарисовал портрет деда. Отец увидел и похвалил: совсем как живой. Ётоку нарисовал портреты отца, матери, родственников. У него оказалась прекрасная память на лица.
      Как-то его рисунки попались на глаза фермеру.
      - Да ты, парень, не без Божьего дара, - сказал американец.
      Через несколько дней он позвал Ётоку в большой белый дом, попросил нарисовать портрет жены. Ётоку сделал набросок.
      - А маслом можешь? - спросил хозяин дома.
      Ётоку написал портрет маслом. Американец был поражен:
      - Без дела сидеть не будешь.
      Он сдержал свое слово, и вскоре начинающего художника стали приглашать к себе обитатели окрестных ферм. Ётоку с увлечением писал их опаленные солнцем лица и большие семейные портреты. У него появились деньги, а следовательно, и возможность продолжить образование. Ётоку перебрался в Сан-Франциско, поступил в художественное училище. В 1925 году он окончил его, но найти применение своему таланту сразу не смог. Пришлось снова вернуться на ферму и год работать батраком.
      Для того чтобы получить признание, Мияги должен был выставить свои полотна. Но где и как это сделать? Наконец возможность представилась. Хозяин небольшого ресторана в японском квартале Лос-Анджелеса разрешил молодому художнику устроить у себя выставку. Несколько картин тут же купили. Ётоку воспрянул духом. Переселился в Лос-Анджелес. В маленьком лос-анджелесском "Токио" нашел друзей. Вечерами собирались в ресторане "Сова", рассуждали о жизни, вспоминали Японию. Однажды кто-то принес марксистскую книжку. Ее прочитали вслух. Появились новые книги. Споры, дискуссии продолжались теперь далеко за полночь. Возник кружок по изучению социальных проблем. Занятия в кружке вел профессор местного университета Сиромо Такахаши. Он был коммунистом.
      Между тем в Америке назревал кризис. И первыми жертвами его стали "цветные" рабочие: негры, японцы, китайцы. Предприниматели выгоняли их на улицу, оставляя без средств к существованию. Начались волнения. Полиция искала зачинщиков. Прошла волна арестов. Арестованных избивали дубинками прямо на улицах, потом бросали в машины, увозили в тюрьмы.
      Вместе с товарищами Мияги основал Добровольное пролетарское общество искусств. Цену американской свободы Мияги хорошо прочувствовал, когда его арестовали и несколько месяцев продержали за решеткой без следствия и суда. Из тюрьмы Ётоку вышел еще более убежденным борцом.
      Какие сведения мог давать Рихарду молодой живописец?
      Зорге подобрал ему роль:
      - Постарайся сблизиться с военными. Генералы любят помпезность. Набей руку на орденах, эполетах, аксельбантах. А главное - устанавливай связи в Военном министерстве.
      И Мияги завоевал звание мастера по части орденов и аксельбантов. Он стал вхож в генеральские кабинеты, завел обширный круг знакомств. Его "близким другом" оказался личный секретарь генерала Удаки, занявшего позднее пост министра иностранных дел. Секретарь считал себя знатоком живописи и охотно вступал с Мияги в длительные беседы по истории искусств.
      Другим очень полезным источником информации для художника оказался капитан Иоседа, служивший одно время на Хоккайдо и Сахалине. От него Мияги узнавал о сроках мобилизации, составе гарнизонов, переброске войск.
      Офицеры Генштаба или служащие Жандармского управления частенько выбалтывали важные военные секреты, позируя художнику в его мастерской. С каждым днем Мияги все лучше разбирался в делах японской армии, все больше узнавал о ее планах.
      Ручейки информации с разных сторон стекались к Зорге. Факты, факты и факты... Их нужно было собрать, систематизировать, оценить и составить по ним лаконичные, емкие донесения в Центр. Передавать их входило в обязанность пятого члена группы "Рамзай" - радиста Бернхарда.